Французское и английское королевское право в сравнении

В конце XII и в XIV столетиях особенно после начала деятельности парижского парламента и учреждения английской коллегии адвокатов (bar) в Лондоне, право королевских судов во Франции стало все более и более четко расходиться с правом королевских судов в Англии. С течением времени, приблизительно спустя столетие, две системы приобрели многие из противо­положных черт, которые характеризуют их в XX столетии. Французская си­стема стала в значительной степени опираться на письменную процедуру, а английская — на устную; французская система опиралась на сотни высоко­квалифицированных судей, а английская — на непрофессиональных заседа­телей и непрофессиональных мировых судей и только очень небольшое ко­личество профессиональных судей; французская система использовала судеб­ный допрос сторон и свидетелей под присягой, а английская строилась на борьбе тяжущихся сторон с вынесением решения жюри присяжных. С точки зрения материального права французское королевское право было более си­стематизированным, более научным, более римским, более кодифицирован­ным, более практическим, более германским, более ориентированным на кон­кретные дела. Французское королевское право охватывало более широкий

круг правоотношений: гражданские обязательства, включая договоры, деликты и неправомерное обогащение, право собственности, право корпораций и уп­равление доверенным имуществом, уголовное право, публичное право, меж­дународное право. Английское королевское право было ограничено формами исков: в связи с writ of righ, assize of novel disseisin по долгам и незаконным владением чужим имуществом, в связи с нарушениями соглашений, скреп­ленных печатью, в связи с trespass, по поводу разного рода тяжких преступ­лений. Однако в XIV—XV вв. оно закрепило за судом канцлера очень гибкую и пеструю совокупность средств правовой защиты и доктрин, со временем получившую название " права справедливости".

Эти более поздние различия не должны заслонить того факта, что в XII и начале XIII столетия, когда английские и французские короли впер­вые начали формировать свои соответствующие системы королевского пра­ва, эти две системы имели много общего. Даже позже они имели общего го­раздо больше, чем позволяла допустить националистическая правовая ис­ториография: для какого-нибудь представителя китайского права различия могли показаться минимальными по сравнению с чертами сходства. Однако в эпоху их формирования каждая из систем сочетала в себе многие из про­тивоположных черт, впоследствии отличавших одну систему от другой. Ан­глийская система включала письменные повестки в суд, содержавшие изло­жение сути дела, тогда как французская использовала устные повестки, а также устную судебную процедуру. Английская система использовала про­фессиональных адвокатов и судей на стадии судебного разбирательства, тогда как французская система опиралась на непрофессиональных су­дей — членов суда, присяжных и других — для вынесения вердикта. До­прос сторон и свидетелей под присягой был только одним из методов дока­зательства во французских королевских судах, некоторые из других мето­дов имели аналоги в английской системе. Действительно, английская прак­тика предварительного вынесения присяжными суждений о фактах и выне­сения единодушного вердикта без какого-либо разбирательства была уни­кальной. Однако французская enquete par turbe предполагала, что присяж­ные были осведомлены о местных обычаях и не нуждались в выслушивании доказательств, а их единодушное заключение о существовании или отсут­ствии какого-либо обычая имело, несомненно, в некоторых типах дел ре­зультат, похожий на результат английского вердикта присяжных.

Имелись и другие черты сходства. Как во Франции, так и в Англии, а также в Сицилии центральное правосудие короля (или герцога) успешно конкурировало с правосудием множества феодальных господ. Король, как и в прежние времена, предоставлял право обратиться к нему за помощью в случае отказа в правосудии или ложного приговора в суде феодала. К этим случаям чрезвычайного характера во второй половине XII столетия была до­бавлена, сначала в Англии и затем во Франции, королевская юрисдикция суда первой инстанции по весьма широкому кругу дел, включавших главным образом нарушения мира и споры по поводу сейзины на фригольд. Кроме того, в обеих странах королевское правосудие было более рациональным, бо­лее профессиональным и более объективным, чем феодальное правосудие.

Королевское правосудие было более рациональным тем, что оно иск­лючало в большинстве дел поединок и помощь в клятве.

Оно было более профессиональным тем, что осуществлялось профес­сионально подготовленными судьями.

Оно было более объективным в двух отношениях. Во-первых, судьи были связаны верностью праву и Богу, и она считалась даже выше, чем их верность королю, не говоря уже об их лояльности к феодальным господам меньшего ранга. Как гласит великое изречение Брактона, власть править под­чинена не человеку, а Богу и праву: именно право создает короля. Анало­гичным образом Бомануар утверждал, что обязанность судьи подчиняться сво­ему господину не освобождает его от повиновения Богу и что судья не связан даже прямым приказом его господина, если осуществление этого приказа тре­бует от него " принять грех на душу". В таком случае, говорил Бомануар, судья должен оставить службу своему господину, а не выполнять приказ, на­рушающий его долг перед Богом°Т Такие формулировки отражали содержа­ние клятвы " уважать добрые обычаи страны, дававшейся при вступлении в должность французскими королевскими судьями в XII и XIII столетиях. Однако такие высказывания даже в ученых трактатах были рискованными в эпоху, когда короли и феодалы могли безнаказанно снимать головы.

Во-вторых, объективность судебных решений в королевских судах ук­реплялась благодаря тому значению, которое придавалось последовательности в применении права. И во французских и в английских королевских судах действовал принцип, что аналогичные дела должны разрешаться аналогично. Это не была доктрина прецедента в техническом смысле, последняя появилась гораздо позже, с введением систематического документирования дел и закреп­лением различия между " основой решения" (" holding" ) дела, имевшей обя­зывающее значение в будущих аналогичных делах, и " dictum" (или " obiter dictum" ), представлявшим собой аргументацию суда, не имевшую сущест­венного значения для решения и потому не имевшую обязывающего зна­чения в будущих аналогичных делах. В XIII в. и практически до XVI и XVII столетий не было такой доктрины прецедента. Больше того, метод аргументации со ссылкой на " пример" считался менее убедительным, чем ссылка на принцип. Однако выведение принципов из аналогичных дел бы­ло столь же господствующим способом юридической аргументации в XII в., сколь и в XX. И Брактон в Англии, и Бомануар во Франции в XIII в. строили свои соответствующие трактаты на тысячах дел, с которыми они знакомились в течение всего их жизненного судебного опыта.

Этот активный интерес к конкретным делам был связан с моральным принципом равенства перед правом, лежащим в основе постулата " похожие дела должны разрешаться одинаковым образом". Так, Бомануар утверждает, что если похожее дело было рассмотрено раньше, то, " даже хотя приговор был вынесен другими лицами", оно не должно быть разрешено непосредст­венно бальи на основе прецедента, " поскольку нельзя выносить различные решения по одному и тому же делу".

Обращающие на себя внимание черты сходства между двумя тракта­тами XIII в., Бомануара и Брактона, оказались у многих комментаторов за­слоненными их различиями. То же самое относится к бросающемуся в глаза сходству между трактатом XII в. Глэнвилла и книгами по обычному праву,

появившимися в Нормандии и Франции вскоре после Глэнвилла. Утвержда­ется, что оба английских трактата содержат первое научное изложение общего права Англии (хотя термин " общее право" в нем не встречается), т.е. в центре их внимания находятся нормы, которые могли применяться в центральных королевских судах в Вестминстере, — нормы, составляющие, о чем свиде­тельствуют и заглавия обеих книг, " законы и обычаи королевства Англии". Утверждается, что в противоположность этому " Обычаи и обыкновения бове-зийцев" Бомануара и более ранние французские и норманнские " сборники местных обычаев" (coutumiers) сосредоточивали внимание на местных обы­чаях, которые весьма различались от места к месту. Однако обычаи Бове, как они трактовались, систематизировались, рационализировались и при­менялись королевскими судами, были в общем похожи на обычаи других регионов Франции после просеивания их королевскими судами. Сущест­вовали различия по срокам давности, основаниям оправдания неявки в суд, требовавшимся формальностям при отчуждении земли и многим другим вопросам. Тем не менее допустимые пределы различий в деталях устанав­ливались королевскими судами на местах, а во времена Бомануара — вы­сшим судом в Париже. Кроме того, существовал ряд единообразных обы­чаев по всей Франции, на которые подчеркнуто ссылались как на " общее право". Но прежде всего общие принципы были одни и те же.

Кроме того, общее право Англии, как правило, считается обычным пра­вом. Нелегко выяснить, что это означает. Английское общее право обычно возводится по происхождению к Кларендонским ассизам и другим королев­ским постановлениям XII в., которые представляют собой законодательно ус­тановленное право, в противоположность обычному. Несомненно, это озна­чает, что указами короля в его судах вводили процедуры для реализации норм, принципов, стандартов и понятий, содержание которых коренилось в обычаях и обыкновениях. Речь идет об определениях тяжких преступлений, понятиях сейзины и лишения сейзины, которые выводились из неформальных, неписаных, не установленных властью норм и моделей поведения. Последние существовали в сознании людей, сообщества. Несомненно, в этом общем смыс­ле все право опирается в конечном счете на обычаи и обыкновения.

Если попытаться более точно определить значение термина " обычное право", то нетрудно прийти к выводу, что он обозначает нечто иное в при­менении к праву, действовавшему в королевских судах Англии, с одной сто­роны, и Франции — с другой. Однако он, по-видимому, означает и нечто общее в обоих случаях. Существует много черт сходства. Например, и в Ан­глии и во Франции правовое понятие сейзины коренилось в обычном праве; в обеих странах королевские суды взяли на себя юрисдикцию по делам о novel disseisin (disseisine); в обеих странах король использовал обычно-пра­вовое понятие sesin, как оно было отражено в законодательном праве о novel disseisin, для изъятия у феодалов юрисдикции в отношении споров о правах на фригольд. Различия, несомненно, существовали. Однако черты сходства свидетельствуют о том, что в обоих королевствах обычное и королевское право частично накладывались друг на друга.

14.

КОРОЛЕВСКОЕ ПРАВО:

ГЕРМАНИЯ, ИСПАНИЯ,

ФЛАНДРИЯ, ВЕНГРИЯ,

ДАНИЯ

ГЕРМАНИЯ

Говоря о происхождении и раннем развитии королевского права в Германии, следует учитывать, что в Германии не было короля в том смысле, в каком был король Сицилии, король Англии или король автономных территорий (Lander, земель), составлявших империю. Каждая земля сама по себе была фактически королевством.

Империя включала пять главных германских герцогств: Саксонию, Швабию, Баварию, Франконию, Лотарингию, а также другие, например Фрисландию и Тюрингию, ломбардские города Северной Италии, франкское королевство Бургундию, славянское королевство Богемию, ряд пограничных " марок" (включая Восточную марку, статус которой в 1156 г. был поднят до уровня герцогства Австрии) и другие различные политические образования. В 1075 г. такие герцогства, как Саксония или Бавария, были приблизительно сравнимы по размерам, богатству и мощи с королевством Францией (в том ви­де, в каком оно тогда было), герцогством Нормандией или королевством Ан­глией. Глава всей Германской империи в дополнение к руководству им­перскими союзами управлял и своей собственной землей.

Поэтому под королевским правом в Германии можно понимать либо право империи как таковой (имперское право), либо право любого из герцогств или других княжеств, составлявших империю (княжеское право). На практике в течение XII и XIII столетий имперское право, являвшееся прежде рудиментарным, закрепилось и испытало временный расцвет, хотя оно и не могло сравниться с развитием королевского права в Сицилии, Англии или Франции; княжеское же право не только закрепилось и процветало в этот период, но продолжало процветать и впоследствии, подобно королевскому праву Сицилии, Англии, Франции и других регионов Европы.

Имперское право

Империя, основанная Карлом Великим (768—814), с самого начала являлась некой универсальной идеей, внедренной в разнородное множество племенных, местных и феодальных единиц. Это было не территориальное образование, а сфера власти (imperium) личности императора, олицетворяв­шего религиозное единство западного христианского мира и его военное со­противление скандинавским, арабским, славянским и мадьярским набегам. Сам Карл Великий создал некоторые законодательные, административные и судебные механизмы центрального контроля, но они были слабыми. Им­перские правовые учреждения были рассеяны по империи и не имели глу­боких корней. Империя Карла Великого справедливо была названа " колоссом на глиняных ногах". После его смерти она быстро раздробилась и была разделена между его наследниками, а титул " императора" перешел к вождям восточных франков, населявших территорию, названную много столетий спу­стя Германией.

В течение двух веков германская империя продолжала называться им­перией франков, или христианской империей, и лишь редко — Римской им­перией. Затем в начале XI столетия сложилась практика присвоения наслед­нику, избранному в будущие императоры, титула " короля римлян" вместо " короля франков"; после смерти императора наследник обычно отправлялся в Рим, чтобы принять от папы корону " императора римлян". Это прежде всего символизировало претензию франкского императора на теократическую власть римского императора Константина и его преемников в качестве главы церкви. В XII столетии сама империя впервые стала называться Римской им­перией; однако к тому времени утвердилось папское верховенство над церковью, и слово " римская" в названии империи символизировало ее поли­тическое и правовое единство и власть в светской сфере. Только в XIII сто­летии она стала называться Священной Римской империей и, наконец, в XV столетии — Священной Римской империей германской нации.

Для понимания рудиментарного характера имперского права до Пап­ской революции нужно помнить, что империя не имела столицы, бюрократии, профессионального судебного сословия, даже прочной фискальной власти. Император управлял с помощью своего двора, постоянно кочевавшего вместе с ним по империи. Канцлер был секретарем императора. Казначей отвечал за бюджет императорского двора. Королевские советники были не постоян­ными должностными лицами, а избирались ad hoc, от случая к случаю. Как отметил Генрих Миттайс, " империя была в полной своей силе только в конкретном месте, где находился король; он мог заставить уважать себя, толь­ко постоянно появляясь в различных частях своей империи. Это требовало сверхчеловеческого личного напряжения и преждевременно истощало силы правителей: их ранняя смерть бывала не просто печальным случаем, а след­ствием изматывающей системы управления.

Это не означает, что не было иного императорского права, кроме права королевского двора. Прежде всего существовала королевская прерогатива осу­ществления правосудия: где бы император ни был, он проводил судебные за­седания, применяя обычное местное, племенное или феодальное право и осу­ществляя универсальную справедливость и милость в своей функции наме-

стника Христа и верховного главы imperium christianum. Император имел право " затребовать" дело (jui evocandi) из любого суда — местного, феодаль­ного, территориального или духовного. Даже более того, он имел полномочия издавать " объявления" империи — требования от обвиненных в них лиц предстать перед императорским " высоким правосудием" под угрозой объяв­ления их вне закона. Полномочие издавать имперские " объявления" входило также в компетенцию графов (comes, нем. Graf). Должности графов сохранились с каролингских времен, когда они назначались императором для осуществления судебных и административных функций от его имени на ме­стах (в графствах — grafschaften). Однако в течение последующих столетий централизованный имперский характер этой должности был сильно ослаблен и в большинстве регионов стал большей частью наследственным и местным.

Кроме того, император оказывал существенное влияние на развитие церковного права, которое само в этот период, как и в римские времена, считалось одной из главных отраслей имперского права. До Папской революции императоры назначали аббатов и епископов (включая епископа Рима), созывали церковные синоды, председательствовали на них и даже время от времени издавали церковные каноны равно теологического и правового характера.

Слабость имперского права с его светской стороны отражалась в том, что император не имел права облагать налогом своих подданных и получал свои доходы от собственных поместий, разбросанных по империи. Существо­вали также строгие ограничения его права приобретать новые земли путем перевода в казну выморочного имущества. В XI в. императорам удавалось посредством дарений земли создать класс имперских служащих (называвших­ся ministeriales — министериал); они назначались для управления им­ператорскими поместьями и, имея конное вооружение, должны были также служить в качестве составной части императорской армии. Однако когда зем­ли переходили к императору от его вассалов (князей и других представителей аристократии) вследствие отсутствия наследников, имперское феодальное право требовало передать их другим вассалам. Это так называемое Leihezwang (" принудительное пожалование леном" ) четко отличало имперское феодаль­ное право от феодального права Франции, Англии, Сицилии и других воз­никавших светских держав западного христианского мира.

Папская революция существенно изменила природу императорской должности, а вместе с ней объем и характер императорского права. С одной стороны, конституционная роль императора внутри церкви была значительно уменьшена — он стал простым мирянином, хотя и могущественным, посколь­ку епископы и аббаты, пусть и не он наделял их церковными полномочиями, оставались его феодальными вассалами. Его конституционное положение по отношению к правителям различных составлявших империю территорий так­же изменилось. Князья фактически сыграли решающую роль в окончательном разрешении спора об инвеституре, в обсуждениях, приведших к Вормсскому конкордату 1122 г., они выступили, по словам Миттайса, " гарантами им­перских прав, посредниками между императором и папскими легатами. Многие новые княжеские дома XII и XIII столетий, включая Гогенштауфе-нов, Виттельсбахов и Веттинов, впервые выдвинулись во время гражданских войн, сопровождавших Папскую революцию. К середине XII столетия, говоря

опять словами Миттайса, империя " состояла уже не из племенных территорий (Stammeslander), а из территорий нового типа, управляемых герцогами, ко­торые считались участвующими в управлении империей" ³.

В самом деле, император в своем избрании оказался полностью зави­симым от герцогов и других князей империи. В 1077 г. князья съехались на съезд (Reichstag) в Форххейме, на котором они приняли резолюцию, одобренную папой Григорием VII и требовавшую избрания императора ими, ив 1125 г. на съезде в Майнце этот принцип был впервые применен, когда комиссия князей отвергла наследника умершего императора Генриха V, герцога Швабского, и вместо него избрала Лотаря, герцога Саксонского. В 1138 г. после смерти Лотаря князья снова обошли наследника императора и избрали соперника Лотаря, Конрада Швабского; а в 1152 г. они обошли сына Конрада в пользу его племянника Фридриха Барбароссы. К концу XII сто­летия сложилась практика, что императоры должны избираться состоящей из князей избирательной коллегией, в которой привилегированное положение за­нимали арихиепископы Майнца, Кельна и Трира и пфальцграф Рейнский.

Кроме того, император должен был собрать " князей империи" всякий раз, когда предстояло принимать решения фундаментальной важности. Старая империя состояла из императорского двора и племенных герцогств (Stammesherzogtumer, " stem duchies" ); новая империя состояла из собственной территории императора — земли (Швабии, Саксонии или другой), а также земель, управлявшихся имперскими князьями (Reichsfursten) и постепенно утративших большинство своих черт племенных герцогств и превратившихся в прежде всего территориальные политические образования.

Новая империя создала новые политические и правовые учреждения. Спекуляция имперской власти побудила императора создать гражданскую службу, состоявшую в гораздо меньшей степени из церковных лиц и зани­мавшуюся в гораздо меньшей степени церковными делами. Светские заботы, особенно обеспечение мира и справедливости, оставшиеся по самому смыслу Папской революции в рамках верховной юрисдикции императора, приобрели растущее значение. Само разделение западного христианского мира на " церковную" и " светскую" сферы и правовое определение границ между ни­ми, наряду с сильным акцентом на правовом характере церковной сферы, контролируемой папой, неизбежно привели к соответствующему акценту на правовой характер светской сферы, находившейся под руководством им­ператора. Император нашел новые формы укрепления своего управления и борьбы с насилием. Эти новые формы отражали сдвиг в направлении госу­дарственности в современном смысле, хотя и не в той мере, как в Сицилии, Англии и Франции.

Император сохранил и упорядочил исполнение своей роли верховного судьи в империи. Он выслушивал апелляции на решение судов князей и дворянства, а также городских судов. Судебная процедура по таким делам соответствовала германской традиции группового вынесения приговора, при этом император был председательствующим, а судьи, главным образом его придворные, выносили вердикт. По делам, затрагивающим феодальное право (Lehnrecht), судьи должны были состоять из лиц, равных по статусу ответчику или обвиняемому, т.е. представителей того же класса, а по делам, затрагивающим местное право (Landrecht), — из сородичей (stammesgenossen)

ответчика или обвиняемого. Эти два типа судебной процедуры наглядно про­явились в знаменитом процессе 1179—1180 гг. против Генриха Льва, герцога Баварского и Саксонского. Генрих, обвиненный его врагами в различных преступлениях, включая измену императору, был судим за нарушение мест­ного права судом, состоявшим из швабских судей (поскольку он был родом из Швабии), и был осужден ими за отказ предстать перед судом. Он был также обвинен императором Фридрихом Барбароссой в нарушении своих фе­одальных обязательств перед последним как его сюзереном, и его дело разбиралось в соответствии с феодальным правом равными ему князьями им­перии. Наказанием за неявку в суд было объявление вне закона, которое, однако, не было постоянным, и после нескольких лет изгнания в Англии Ген­риху было разрешено вернуться в свой замок в Браунппвейге и восстановить часть его аллодиальных владений. Наказание за нарушение его феодальных обязательств было более суровым — конфискация навечно его ленов, включая герцогства Баварию и Саксонию, они перешли к императору, который в со­ответствии с реформой о принудительном наделении феодом пожаловал Ба­варию дому Виттельсбахов и разделил Саксонию между двумя другими кня­жествами, покончив таким образом с территориальной властью рода Вельфов, к которому принадлежал Генрих⁵.

Император имел право созывать знать, включая высших светских и церковных вассалов, рыцарство и иногда представителей имперских городов, для участия в нерегулярных консультативных ассамблеях. Эти " имперские дни", или " съезды" (от лат. dies — день, нем. Tag, Reichstag), ставшие в XIII в. регулярными, были неким аналогом тогдашних английских парламентов. Они были учреждениями, с помощью которых короли могли обеспечивать согласие церковных, феодальных и городских магнатов — " сословий" — на королевские законы, в обмен на это ассамблеи могли добиваться уступок от верховного правителя. Миттайс отмечает, что в отличие от английских парламентов XII, XIV и XV столетий германские съезды не ставили целью представлять империю как целое (communitas regni), каждый князь действовал скорее в интересах своего собственного княжества или, самое большее, в интересах собственного класса. В то же время германский император имел меньше власти над рейхстагом, чем английский король — над парламентом. В обоих случаях периодически созы­вавшиеся ассамблеи знати символизировали политическую систему, власть в ко­торой была разделена между различными сословиями: высшим дворянством, дво­рянством низших рангов, духовенстюм, купцами, ремесленниками. Институт съезда или парламента был выражением взаимосвязи монарха и сословий; он составлял характерную черту западного конституционного права в эпоху его формирования.

Кроме того, императоры XII—XIII столетий значительно усо­вершенствовали с помощью системы министериалий управление их собствен­ными родовыми землями, из которых они получали большую часть их дохо­дов. Министериали стали в большей степени имперскими гражданскими слу­жащими и в меньшей степени феодальными вассалами. Не было, однако, си­стемы департаментов, особенно казначейства, судебного органа и канцелярии, характерных для государственного строительства в других крупных королев­ствах Европы в XII столетии, включая некоторые из германских княжеств, а также римскую церковь. Конечно, существовала императорская канцелярия,

но она включала весь штат служащих имперского двора и не выступала в качестве отдельного координирующего департамента. Как отметил Маттайс, в сравнении с германскими территориями и с Англией, Францией и Сицилией империя не смогла создать новой королевской бюрократии. Имперская кан­целярия была отсталым учреждением, " Германия не имела ничего, даже при­близительно равноценного финансовому управлению Англии", и не сущест­вовало профессионального имперского центрального правосудия⁷.

Однако было бы ошибкой считать, что германские императоры конца XI, XII и начала XIII столетия не принимали эффективного участия в пра­вотворческом процессе, развернувшемся в западном христианском мире в русле Папской революции. Они действовали главным образом с помощью за­конодательных мер, часто принимавшихся на имперских съездах обычно под названием " статута мира", или " территориальным миром" (pax terrae, Landfriede). Они предназначались для изложения новых законов, объявленных императором, и представляли собой первый пример германского имперского законодательства в новом смысле. Многие ученые недооценивали важность статутов мира как законодательства на том основании, что сама имперская власть была неэффективной, не обладала адекватным судебным и адми­нистративным механизмом для реализации этих законов. Верно, конечно, что императорская власть была относительно слабой даже в конце XII столетия, в своем зените, и что затем она быстро впала в упадок и почти распалась. Тем не менее различные императорские статуты мира, изданные после 1150 г., содержали в себе много нового права, которое фактически реализовалось на имперском уровне, и, что более важно, они содержали много нового права, вошедшего в территориальное право герцогств и других княжеств, а также в право городов.

Больше, чем кто-либо другой, сделал для издания этих имперских ста­тутов мира император Фридрих I Барбаросса (1152—1190).

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться: