Он перепутал «завтра» и «вчера».

Став жертвой своего высокомерье

Не оценив России и Петра.

Пётр обладал, признаться, редким даром –

Не гнуться, не ломаться под ударом.

К тому же ведь, ему была дана

Двужильная, по всем статьям, страна,

С трехжильным, по всему видать, народом.

Что кровью харкая, вёз этот страшный воз.

Разбив кулак ударом в Нарву, сходу

В Полтаве Пётр расквасил Карлу нос.

Смертельно ранен был там свейский лев

Сбежав едва, едва не околев.

Война, война как двигатель реформ.

Реформы и народ. В коня ли корм?

***

А между тем, а между тем

Народ не глух был и не нем

То там, то тут, то там, то тут

Очередной бардак и бунт

Когда терпеть уже невмочь

И некому помочь

***

В Астрахани звон колоколов,

Шум и крик, и винный перегар,

И попы венчают – будь здоров –

В этот день – за раз – полтыщи пар

Не до жиру – каждого спроси –

Знают, на указе уж печать

Мужиков и девок по Руси

Непременно, с немцами венчать.

Голыми руками не возьмут

Ауфидерзейн и Хенде-хох.

Что бы не набросили хомут

И стоит такой переполох,

Свадебный, в заброшенном краю.

И на свадьбах – как похоронах

Молча пьют, невесело поют,

Матерятся, пряча липкий страх.

***

К горлу Дона тянет руки

Черт его принёс -

Князь полковник Долгорукий

Юрий – царский пёс.

Но месть внезапна и сладка

И нет его полка.

И на Дону, и на Дону

Казаки вспыхнули и ну,

Пошёл плясать огонь

«С Россией делай, Царь, что хошь

Но нас не сломишь, не сомнёшь

И наших прав не тронь.

Нету с Дону выдачи

Ни вчера, ни нынечи,

Скажем «нет» - московским плутам

«Нет» - налогам царским лютым.

И к тому ж, едрёна вошь,

Наши бороды не трожь».

Из под сонных мутных вод

Призрак Разина встаёт:

«Я Разин, я – кузнечик

Раскинутых степей

Горит кровавый венчик

На голове моей.

Я есмь, я крылушкую

Как бог творю я мир,

Кую мятеж, ликую

И всех зову на пир»

Он раздаётся ввысь и вширь

Уж не кузнечик он – упырь

И Волге говорит «Восстань!

И ты восстань, Кубань!

И вы восстаньте, тоже

За честь и за права

Украйна, Запорожье,

Башкиры, татарва.

Пусть местью насладиться

Шальная голытьба – то,

Когда возьмём Царицин

А следом и Саратов.

Когда в Новочеркасске

Старшин повесим скопом

Что б жить не по указке

Не как холопам».

И музыкой звучат в ушах

Прелестные слова.

Пьянеет радуясь душа

Кружится голова.

Кровавый жребий брошен,

И вот к недолгой славе

Своей летит, как коршун

Решительный Булавин

И атаманы – Драный,

Да Голый, да Беспалый.

Как волки в поле рыщут

И воют на луну.

***

По России эти вихри

Вились, вились, но утихли

Где же призрак Разина?

Показалось, разве, на...?

Может, был то – морок?

Может, это – бес

Наводил злой шорох

До самих небес?

***

Россия строилась, хотя трещал хребет,

Вздувались жилы и стирались зубы.

И шла вперёд, по топям, через трупы

В грязи, в крови и порохе побед.

И кнут свистел. И спины крыла палка.

И горлом кровь и кровь из под ногтей

Но человека, почему-то, жалко.

И некого спросить: «просвет-то где»?

***

Топорщатся Петра усы

Сверкает гневный взгляд

Против отца – наследник, сын.

Отцу – под пятьдесят

Есть правда ещё два Петра

Но толку с того - ни хера.

Тонка им кишка,

Ведь пока от горшка

Оба этих Петра - два вершка.

Алексей-то и вроде

Стать монахом не против

Но царь знает, что если помрёт –

И вчерашний монашек

Станет зело, как страшен,

И на трон, непременно, взойдёт.

И что тогда? Понятно ведь –

Пойдёт насмарку всё.

Над Алексеем веет смерть

И чудо не спасёт.

***

Как ни кинь, всюду – клин

Что ни выбор - то мрак

Хоть и враг – а всё ж – сын.

Хоть и сын, а всё ж – враг.

Изучая это Дело -

Вся душа Петра вспотела

Что там шведы твои!

Тут другое - страшней.

Ужас от нелюбви

Всех своих сыновей

И любой протокол –

Как осиновый кол

И уже до небес

Тот осиновый лес

**

Недобитая Русь

Открывается здесь -

Вся стрелецкая гнусь,

Вся боярская спесь,

Вся мужицкая злость

Вся сермяжная вонь.

Все молчат, но небось,

Чуть поглубже затронь,

Да покрепче копни

Твою мать – перемать…

На виду - только пни.

До корней не достать

А корням – нет числа

Ими, с давних годин

Вся земля проросла

Аж, до самых глубин.

**

Был суд. И вынесен судом

Был смертный приговор

А что случилось там потом

Неясно, до сих пор

Умер сам царевич, или

По версии иной, простой,

Его в темнице удавили

Румянцев и Толстой?

И было горло, неспроста

Укутанное в шёлк?

Пётр целовал его в уста,

И вслед за гробом шёл,

Мрачнее мрачного. Молчал.

Под колокольный звон

В себе, впервые – палача

Быть может, видел он…

Хотя… наверно, я дурак

Но не понять никак

Мне всё же этого царя

Меж нами говоря

Три дня как сын лежит в гробу

Все эти дни – пиры

И веселится Петербург

Чтя правила игры

Во славу всей державы

И пушки, вот - палят…

Девятый год Полтавы…

Потом - спуск корабля…

За день до сына похорон

Отметил именины он

И был невозмутим

И даже праздничный пирог

Пойти на стол поминок мог

Но что творилось с ним,

На самом деле? Что в душе

На совести, в мозгу?

Всего я этого уже

Представить не могу

 

Он памятник себе… но рукотворный

Ранее утро. Январский мороз.

Город заиндевел и промёрз,

Сон обрывает побудка

Каши черпак, хлеб, чеснок и вода.

Это – прими, а здоровье – отдай.

Тошно, кромешно и жутко

В этом суровом холодном краю

В этом царёвом раю.

Стройка царёва - проклятье на род

Гибнет бесславно, безмолвно, народ

Жители новой столицы

Жители? – нет! – Нежить сумрачных мест,

Те, кто был пригнан на муку, на крест -

Жизнью своей расплатиться

За парадиз этот странный царя,

Выходы-окна к морям.

 

 

***

Война закончена. Виктория. Виват.

Мы не Московия – Империя! Салют,

Иллюминация, реляции, парад

Народ в прострации, все веселы и пьют.

Дадим просраться всем завистникам-врагам;

Рады стараться мы, кого ты не спроси.

Пусть в навигацию все флаги в гости к нам…

Так грянем братцы за царя всея Руси.

Сомненья – прочь, идём вперёд, шаги чеканим

Глаза – навыкат. Мы молчим и барабаним

И наша гордость, наша честь и наша Слава –

Принадлежат вам, Император и Держава.

***

Пётр, чувствуя досаду

Бесился и зверел

Ведь кто вокруг, кто рядом?

Да вор же на воре!

Птенцы гнезда петрова

Весь цвет родной страны

Служить ему готовы

Но делу не верны

Заезженные клячи -

Вчерашние друзья

Пролезшие удачно

Из грязи, да в князья

Надменные потомки

Известнейших бояр

И их душа – потёмки

Вид нов, а дух-то стар

Бродяги и пропойцы

Что по лбу им, что в лоб!

Едва глаза закроются

Едва положат в гроб

Бессмысленное тело

И тут пойдёт разлад

Конец всему. Что делать?

И кто тут виноват?

***

Жизнь положив он создал Вавилон
Что кажется велик, покуда он
им правит дланью, подлинно – железной
но тело износилось, как кафтан
куда нам плыть, скажи-ка, капитан,
корабль твой качается над бездной
И некому оставить трон ему
Нет равного по воли, по уму
Вокруг – рабы, ворьё, иль остолопы.
Нет, нелегко тащить всё одному
Умрёт и все уйдет, ко дну, во тьму
Под смех европы
Он умирает. Двадцать пятый год.
Январь. Метель. Холодный зимний вечер.
Кому сдать власть перед уходом в вечность,
Которая, не хочет ждать, зовёт?
Он пробует писать… бросает... шепчет:

«Отдайте всё…………………………….»

***

 

Зимний вечер, долгий январский вечер,

Мозг занять совершенно, представьте, нечем.

Пишешь, пишешь на отвлеченные темы,

Например - о царствовании Петра.

Где тот Пётр? – подумаешь вдруг, - и где - мы?

Где? – Да там же, где и вчера.

Что за дело мне до Петра, до Софьи?

Ну, завёз тот Петр к нам табак и кофе

(кстати, вот, кофеёк сварю).

Что, других-то тем не сыскать мне, что ли?

Ну доколе, Господи, ну доколе

Мне цепляться к тому царю

И другим персонажам, ушедшим в Лету?

Для чего мне надо вообще всё это?

Но пишу и пишу опять,

Уходя, как в омут, в чужое время,

Как с живыми спорю я с ними всеми

И пытаюсь их всех понять.

Изменить их историю я бессилен,

Но они, как и я, как и вы – Россия,

Заповедно-дремучий лес

Да болота гнилые, поля и пашни,

День сегодняшний тот же, что день вчерашний.

Страшно. Водит по кругу бес.

Ничего не меняется, по большому счету,

И летят все благие мысли к черту,

Превращая мечты в ничто.

Пустота поманит да перестанет,

Тьма развеется, передо мною встанет

То ли Пушкин, то ль Конь в пальто.

Встанет, скажет: что, брат, заела скука?

Дай мне руку! – на! – да встряхнись, а ну-ка!

Отложи-ка стишки пока.

Так не трудно, наверно, и вовсе спятить,

А давай-ка пойдём погуляем, кстати,

Да посмотрим на облака!

 

 

Первое апреля 1725

" Через три недели после похорон, 31 марта 1725 г., Ягужинский вечером во время всенощной влетел в Петропавловский собор и, указывая на стоящий средь церкви гроб Петра, принялся громко жаловаться на своего обидчика князя Меншикова, а на другой день рано утром Петербург был разбужен страшным набатом: это неутешная вдова императрица подшутила над столицей – ради 1 апреля. Суровая воля преобразователя объединяла этих людей призраком какого-то общего дела. Но когда в лице Екатерины 1 на престоле явился фетиш власти, они почувствовали себя самими собой и трезво взглянули на свои взаимные отношения, как и на своё положение в управляемой стране: они возненавидели друг друга, как старые друзья, и принялись торговать Россией, как своей добычей».

Василий Ключевский «Русская история »

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: