Спартак в политике и литературе

 

Однако люди не забыли о нем. Они помнили о Спартаке и в древности, помнят и сейчас. И хотя среди современников — представителей более высоких слоев общества Спартак пользовался дурной славой, имя его глубоко врезалось в память римлян, и уже поколением позже оно стало нарицательным. Этим именем Марк Антоний назвал молодого Цезаря, [92]вербовавшего солдат, а в устах Цицерона Спартаками были тот же Антоний и Клодий. Вплоть до самого завершения эпохи античности имя фракийского гладиатора и вождя рабов употреблялось довольно часто.

Противники Спартака также довольно часто прославляли его, и прежде всего его смерть, достойную героя. Среди римских историков полководческий талант и боевой дух фракийца по достоинству оценил его современник Саллюстий (87–35 гг. до н. э.), по крайней мере такое впечатление складывается на основании дошедших до нас небольших фрагментов его «Истории». И действительно, достойно удивления то, как Спартак, который в чужой стране мог полагаться лишь на самого себя, сумел, преодолевая все трудности, организовать и вооружить свои отряды и превратить их в боеспособную армию. Саллюстий обращает внимание читателя и на величие души Спартака, когда говорит об усилиях, прилагавшихся им для того, чтобы обуздать бессмысленную жажду уничтожения, которой пылали его приверженцы. Поэтому историк противопоставляет вождя всей массе необузданных и жестоких повстанцев.

В следующем столетии благородство Спартака, запрещавшего своим воинам иметь серебро и золото, превозносил римский писатель Плиний Старший (23–79 гг. н. э.). Вождя рабов он приводил в качестве примера для изнеженных и развращенных римлян, питавших порочную страсть к этим благородным металлам.

В литературе имя Спартака возникло лишь в эпоху Просвещения, когда на пороге Великой французской революции интересы обратились к угнетенным народным массам. Первая поэтическая обработка этого материала вышла из-под пера француза Б. — Ж. Сорэна. В своей трагедии он пытается беспроблемный в общем-то сюжет украсить драматическим, но банальным любовным конфликтом, который герой разрешает в свободолюбивом духе и увенчивает собственной смертью. Драма Сорэна натолкнула сначала Лессинга (в 1770–1775 гг.) и Грилльпарцера (в 1810 г.) на мысли о написании трагедии о Спартаке, но эти планы реализованы не были.

В многочисленных последовавших затем драмах, которые хотя и были завершены, но к сегодняшнему дню оказались совершенно забытыми, Спартак оказывается жертвой своего рода Лернейской гидры — собственного желания освободить рабов, превращающегося в стремление разрушить Рим.

Романисты также, как могли, разрабатывали и обогащали спартаковскую тему различными мотивами. В новейшее время его охотно делали носителем свободолюбивых и революционных идей — примером тому могут служить произведения Ипполито Ньево, одного из сподвижников Гарибальди, и американского писателя Говарда Фаста. В вышедшем в 1940 г. романе Артура Кестлера «Гладиаторы» автор говорит о невозможности осуществления разумной и гуманной революции.

Спартак стал героем стихов и поэм, музыкальных драм и балетов и конечно же телефильмов.

Образ античного борца за свободу активно использовался и в политической пропаганде и агитации. В январе 1916 г. Карл Либкнехт начал публикацию своих «Спартаковских писем», а в 1917 г. он вместе с Розой Люксембург создал Союз Спартака, леворадикальную революционную организацию, со времени русской Октябрьской революции исповедовавшую большевистские идеи и на партийном съезде 1918–1919 гг. переименованную в Коммунистическую партию Германии.

Имя фракийского вождя рабов сохранилось в названии малочисленного коммунистического союза студентов «Спартак» (в Западной Германии) и до недавнего времени — в больших спортивных соревнованиях в странах Центральной и Восточной Европы, именуемых спартакиадами.

Со времени восстания гладиаторов и смерти великого вождя рабов прошло две тысячи лет. Так меняется мир.

 

Послесловие

 

Итак, перевернута последняя страница, еще немного — и опустится занавес, смолкнут гул амфитеатра, вздохи и стоны несчастных рабов, чеканные речи знатных римлян. И все же, отложив в сторону повествование о Спартаке, любознательный и терпеливый читатель наверняка еще хотя бы ненадолго задержится в мире древности, ведь не сразу сотрутся из памяти, вытесненные новыми впечатлениями, яркие картины тысячелетней римской истории и быта Вечного города, ставшие по воле Г. Хёфлинга фоном одного-единственного события I в. до н. э. — восстания рабов.

Разумеется, сам этот прием — увидеть в малом большое и наоборот, показать одно через другое — далеко не нов ни в беллетристике, ни в научной литературе. Но ведь каждый автор делает это по-своему, в чем и заключается притягательность вечного повторения, казалось бы, одного и того же сюжета. Если бы перед нами лежал исторический роман, следовало бы поинтересоваться мнением литературной критики о том, насколько автору удалось воплотить свой творческий замысел. Но Г. Хёфлинг не писал исторического романа. Жанр его книги можно было бы определить как научно-популярную беллетристику. При этом автор поставлен в весьма определенные условия игры. С одной стороны, ему противопоказан чистый вымысел, фантазия, вовсе не опирающаяся на источники, хотя бы и самые недостоверные, а с другой стороны, ему не положено углубляться в дебри академической науки, ее теоретические и методологические проблемы. Иначе говоря, в такой книге не должно быть места ни романтической любви Спартака к Валерии — жене, а затем вдове Суллы (как в популярном у нас романе Р. Джованьоли), ни высоконаучным дискуссиям о социальном составе войска восставших, наличии или отсутствии классового сознания у рабов и т. п.

Что же остается на долю того, кто решит писать «историческое повествование», а не роман и не диссертацию? Не так уж мало! В его распоряжении «факты», причем здесь важны именно кавычки, которыми столь обильно усеяна книга Г. Х^Нинга. И вводят они не внутренние монологи автора (его как раз будто и не видно), а многочисленные цитаты из античных текстов. Именно их обилие делает книгу максимально познавательной, тем более что он не ограничивается мастерской компиляцией, а, как и полагается профессионалу, везде подчеркивает скудость и противоречивость информации, содержащейся в этих отрывках. В результате читатель оказывается лицом к лицу с так называемой исторической традицией и одновременно сталкивается с возможностью многообразного ее истолкования. Можно включиться в диалог с автором, домыслить собственные интерпретации событий и явлений, может быть, даже и не соглашаться с написанным в книге — все это в пределах правил, ведь Г. Хёфлинг щедро поделился материалом для анализа! Такого же права на собственное мнение не лишен, очевидно, и автор послесловия к русскому переводу книги…

Решение издать научно-популярную работу о восстании Спартака в наши дни выглядит по меньшей мере нетривиальным. Всякий, кто мало-мальски знаком с историей исторической науки, знает, что тема эта долгое время была одной из «священных коров» марксистской историографии как в СССР, так и в странах Восточной и Западной Европы (при всей важности разночтений и разногласий между отдельными учеными). Поиски «революции рабов», которая «ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплуатации трудящихся» (так гласила формула Сталина), направляли мысль исследователей по вполне определенному руслу, побуждая их возводить причудливые конструкции вроде непрерывной многофазовой революции, длившейся столетия (со II в. до н. э. по III–V вв. н. э.) на фоне очевидного для всех расцвета античного общества и его культуры!

Разумеется, нельзя не видеть всей сложности этого феномена, полнее всего проявившегося в работах С. И. Ковалева и А. В. Мишулина, и сводить его к цитатничеству в угоду начальству. Ведь в основе повышенного внимания к истории классовой борьбы угнетенных против эксплуататоров лежали вполне объяснимые условиями жизни и идейной атмосферой послереволюционной эпохи общественные настроения. «Марксистская историческая наука ставит перед нами иные задачи. Нет больше идиллической истории Греции и Рима с ее гимнами Цезарю, обожествлением Платона или затейливой склокой богов на вершинах Олимпа. Перед нами, быть может, более прозаическое, но очень важное и серьезное явление: классовая борьба в древних рабовладельческих обществах, отдаленная по времени, но близкая нам по своим идеям, по образцам удивительной стойкости, упорства и непримиримости, проявленных эксплуатируемыми в схватках с эксплуататорами», — писал А. В. Мишулин в монографии «Спартаковское восстание».

О научной добросовестности советских историков того времени говорит и то, что их труды вовсе не были образцом бесплодного социологизаторства, ведь в таком случае имена их авторов остались бы лишь в историографических анекдотах, а не в множестве сносок в фундаментальных работах самого последнего времени, например в книге Джулии Стампаккьи.

Иными словами, тема рабских восстаний в марксистской, и прежде всего советской, науке заслуживает самого серьезного отношения, что, впрочем, признано уже давно. Среди авторов специальных историографических работ можно назвать К. П. Коржеву, М. Раскольникову, А. Гуарино, Р. Орена. Еще раньше глубокий анализ был дан в работах С. Л. Утченко и Е. М. Штаерман. Кстати, Г. Хёфлинг в соответствующих главках во многом опирается на выводы Е. М. Штаерман.

Таким образом, «революция рабов» и ее роль в судьбах советской науки об античности вовсе не была «белым пятном». Напротив, о ней говорили и писали все и повсюду и настолько охотно, что порой создается впечатление, что этот «факт историографии» напрочь затмил сам «исторический факт» — восстание Спартака! И если в западной науке от этого импульса рождаются разнообразные исследования — от позитивистски-источниковедческих до историографических, социологических и культурологических, то среди советских коллег царит почти полное молчание, несмотря на то что характер классовой борьбы в античном обществе и специфика различных ее форм исследованы досконально. О причинах этого каждый может поразмышлять и сам, а мне остается при этом лишь постараться понять, как же поможет заполнить эту затянувшуюся паузу книга Хёфлинга.

Вполне оправданным было желание писать о восстании Спартака, когда главное содержание истории виделось в классовой борьбе. Три года, на протяжении которых восставшие держали в страхе всю Италию, легко становились фокусом всей римской истории, прежде всего, конечно, социально-экономической. Но как быть, если классовая борьба становится лишь одним из многих социальных взаимодействий? Если все настойчивее желание не резать по-живому ткань человеческого существования, в которой быт переплетается с историей (Г. С. Кнабе), а рабство предстает не только как тщательно изученная всеобъемлющая экономическая (В. И. Кузищин) и социальная (Е. М. Штаерман) система, но и как один из наиболее существенных элементов различных сфер общественного сознания (В. М. Смирин)? Как быть, если «музыка революции» более не воодушевляет, но заставляет все более чутко прислушиваться к медленным ритмам неспешно эволюционирующих «структур»? Пока мы не можем удовлетворительно разрешить все эти проблемы.

А Хёфлинг, очевидно, и не думает об этом, он просто разворачивает свое «историческое повествование о Спартаке», перемежая его эпизоды очерками о гладиаторах и рабах. Делается ли это ради одной занимательности, лишь на том основании, что Спартак был и рабом и гладиатором? Кто знает… Но в любом случае обсуждению подлежит не замысел, а результат.

Пожалуй, именно благодаря книге Хёфлинга наш читатель впервые получит столь полное представление о римской гладиатуре, хотя автор в сущности лишь воспроизводит ученую традицию больших энциклопедий конца XIX — начала XX в., прежде всего запечатленную в статье К. Шнайдера в «Реальной энциклопедии классических древностей» Паули — Виссовы. И прекрасно! «Факты» теперь под рукой, и можно, опираясь на них, размышлять дальше. Разумеется, сама «традиция» не есть, собственно говоря, история гладиаторского дела, но лишь на ее основе возможны действительно фундаментальные современные исследования, среди которых особое место, очевидно, следует отвести монографии покойного Ж. Билля «Гладиатура на Западе от возникновения до смерти Домициана». Вообще самые последние годы отмечены всплеском интереса к римским зрелищам. Кроме уже известных исследований М. Клавель-Левек и П. Вейна необходимо упомянуть серию выставок-коллоквиумов, посвященных последовательно гладиаторским зрелищам, театральным представлениям и цирковым конным ристаниям, которые были организованы в музее города Латта во Франции в 1987–1990 гг. и нашли достойное отражение в прекрасно изданных каталогах и сборниках статей.

Конечно, можно было бы найти немало случаев, когда новейшие исследования уточняют или смещают акценты в картине, нарисованной Хёфлингом. Это относится, например, к старинному спору об этрусском или италийском происхождении гладиаторских игр. Хёфлинг придерживается мнения об их этрусских корнях, а между тем сегодня эта точка зрения чаще всего оспаривается. Так что же? Ведь аргументы и той и другой стороны черпаются из общего источника. Так и в ряде других случаев: истолкование тех или иных данных античной традиции может меняться, но ведь читатель-то знакомится не только с интерпретациями, но и с текстами, так что мысль его уже готова и к новым решениям.

И среди особенно популярных сейчас идей, связанных с гладиатурой, безусловно, выделяется подход к играм как к элементу воздействия на коллективное сознание. Да и Хёфлинг не обходит эту тему, рассуждая о политическом значении игр. Однако все же он «перегнул палку»: в вопле «хлеба и зрелищ! » нашел он прежде всего развращенность и кровожадность черни. Бесспорно, римская литература дает простор для такого понимания. Но насколько полно и верно римские сатирики и моралисты осознавали феномен массовых зрелищ? Ответ не столь очевиден. Были ли гладиаторские игры средством политического манипулирования? Конечно. Но и только? Едва ли. Сам Хёфлинг подсказывает путь поиска более адекватных ответов на все эти вопросы. Не случайно он сравнивает «звезд» арены с современными спортсменами и рок-музыкантами, кумирами толпы, а присутствие на показательных боях — с просмотром приключенческих фильмов по телевизору, когда наш современник, надев домашние тапочки и находясь в столь же безопасном удалении от места действия, как и зритель на скамье амфитеатра, сопереживает событию, в котором самому ему участвовать не приведется никогда. А разве согласимся мы считать себя «падкой на острые ощущения чернью» и объектом манипуляций правительства, наблюдая перипетии «Спрута» или сопереживая Глебу Жеглову? Вопрос излишний. Очевидно, в этих случаях вступают в действие достаточно сложные механизмы массовой коммуникации, и кто знает, могли бы люди, не имея общих переживаний, хотя бы и придуманных, находить общий язык в повседневной жизни!

Именно благодаря изучению разнообразных зрелищ, и не в последнюю очередь гладиаторских боев, нам становится понятнее, каким же образом миллионы жителей империи начинали ощущать себя римлянами-народом, призванным господствовать над всем миром, даже если речь шла о провинциальных крестьянах, никогда не бывавших дальше ближайшего городка, в котором, может быть, и не было риторских школ и библиотек, но зато наверняка высился величественный амфитеатр, многократно превосходивший размерами все храмы богов — как римских, так и местных!

Таким образом, красочные и в то же время страшные эпизоды, которыми столь богаты посвященные гладиаторам страницы книги Хёфлинга, очень существенным и сокровенным образом связаны с самыми основами древнеримской цивилизации, пышно расцветшей на фундаменте, скрепленном совершенной военной организацией и боевой доблестью граждан Вечного города, а также их многочисленных «друзей» и союзников. Победа, добытая в честном бою, — вот лейтмотив римской истории и идеологии. А разве не то же прославляли гладиаторы, даже если они и были самыми презренными рабами?

Само римское общество со всеми его характерными чертами было обусловлено историей Римской державы и бесконечных войн, в которых она росла и мужала. Констатация связи рабства с войной восходит к самым отдаленным временам, да и на протяжении всей античной эпохи (впрочем, еще и вплоть до XVIII–XIX вв.) законность обращения пленного в раба не оспаривалась практически никем из философов и юристов. Хёфлинг, как и многие историки, обращает внимание читателя на факт очевидный — огромный рост числа рабов из числа военнопленных. Однако, к сожалению, мы не найдем в его книге более глубокого понимания взаимосвязи военной организации Рима и римского рабства, которым мы обязаны прежде всего работам Е. М. Штаерман.

Толчком, давшим начало римской военной экспансии, была не какая-то прирожденная воинственность этого племени, а особое устройство римской гражданской общины. Полное совпадение ее гражданской и военной организации обеспечило успех своего рода «плебейской революции», в результате которой установилось полное гражданское равноправие и стало невозможно порабощать соплеменника. После этого приток рабов извне, т. е. прежде всего военнопленных, стал просто необходимым, а известный уровень обеспеченности всего коллектива римских граждан создал предпосылки для продуктивного использования труда этих работников в хозяйствах, так сказать, «крепких середняков», владельцев небольших вилл и ферм. Именно этот процесс лежал в основе системы римского классического рабства, достигшей наивысшего расцвета в I в. до н. э. — I в. н. э.

Свое место в исторической реконструкции римского рабовладения находят и те данные о расточительстве и излишествах, связанных с рабством, сведения о которых приводит Хёфлинг. Пожалуй, это тот редкий случай, когда «факты» традиции не могут говорить сами за себя и для характеристики такого социально-экономического института, как римское рабство и основанное на нем общество, необходимо прибегнуть к исторической теории. Впрочем, это неудивительно, так как в основе изложенной концепции лежит не только письменная традиция, но и данные многих других источников, прежде всего археологических.

Но бесспорно, что изложение Хёфлинга в полной мере позволяет осознать моральный аспект рабства, по крайней мере так, как это понимали сами древние.

Пафос морального осуждения рабства у Хёфлинга столь силен, что с легкостью оправдывает справедливость борьбы рабов за лучшую жизнь с оружием в руках. Не изменяя своему приему — максимально близко следовать традиции, он вместе с тем неуловимо меняет собственный тон. Если в предыдущих главах интонация автора была иронически-отстраненной, лишь иногда гранича с сарказмом, то в последней части, повествующей о сицилийских рабских войнах и восстании Спартака, историк возвышает свой голос в защиту доведенных до крайнего шага рабов — он прямо оправдывает Спартака, устроившего гладиаторские игры с участием пленных римлян на погребении Крикса! Внимательный читатель не преминет заметить, что отношение к восставшим у античных авторов, цитируемых столь же много и развернуто, как и в предыдущих главах, различно, но, пожалуй, ни у кого оно не совпадает с восхищением нашего современника!

Почему же так происходит? Ответ кажется достаточно очевидным: важнейшей составляющей современного, ведущего свое происхождение от Великой французской революции демократического сознания является нетерпимость к рабству, угнетению и унижению человека человеком. У нас в крови сочувствие ко всем, кто борется против несправедливости и насилия, кто идет на бой за свое собственное счастье и свободу (хотя и усложнилось до крайней степени отношение к борцам за всеобщее счастье). В этом и заключается секрет вечной притягательности образа вождя восставших гладиаторов. Конечно, прав А. Гуарино, когда он говорит о существовании «мифа о Спартаке». Вполне возможно, что недостоверны сведения о его стратегических хитростях и находках; действительно, мы не знаем ничего, кроме догадок древних авторов, о планах и замыслах восставших. Не исключено, что прав А. Гуарино даже тогда, когда «демифологизирует» самого Спартака, лишая того даже собственного имени и предполагая, что Спартак — типичное прозвище гладиатора-фракийца. Все возможно. Нельзя только отрицать факта восстания гладиаторов и рабов, державшего в страхе Рим и лишь с трудом подавленного. Но если и можно приписать создание «историографического мифа» (о программах восставших, составе их войск и т. д.) марксистским историкам, то собственно «исторический миф» сформировался уже в античности и пышно расцвел в Европе Нового времени, когда право каждого человека на счастье и достойную жизнь стало общепризнанным, пусть и не осуществленным на практике.

Этот «миф» стал, очевидно, неотъемлемой частью мировой культуры и воплотился в драмы, романы, кино- и телефильмы, не говоря уже о ставшем живой классикой балете А. И. Хачатуряна. Еще одним доводом в пользу жизнеспособности этого сюжета служит и работа Хёфлинга, которому удалось сквозь призму восстания Спартака показать многие очень существенные стороны древнеримской действительности.

Е. В. Лятустина

 

Библиография

 

Байрон Дж. Г. Избранные произведения. М., 1953.

Марциал Марк Валерий. Эпиграммы. М., 1968.

Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973.

Петроний Арбитр. Сатирикон. М.; Л., 1924; репринт: М., 1990.

Плутарх. Избранные жизнеописания. Т. I–II. М., 1987.

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. I–III. М., 1961.

Саллюстий Крит Гай. Сочинения. М., 1981.

Светоний Траиквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964.

Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977.

Тацит Корнелий. Сочинения. Т. I–II. Л., 1969.

Цицерон Марк Туллий. Избранные сочинения. М., 1975.

Ювенал Децим Юний. Сатиры. М.; Л., 1937.

Коржева К. П. Восстание Спартака в советской историографии//Вопросы истории. 1974. № 1. С. 118–134.

Кнабе Г. С. Древний Рим — история и повседневность: Очерки. М., 1986.

Кузищин В. И. Античное классическое рабство как экономическая система. М., 1990.

Культура древнего Рима. Т. I–II. М., 1985.

Мишулин А. В. Спартаковское восстание. М., 1936.

Немировский А. И., Дашкова М. Ф. Луций Анней Флор — историк древнего Рима. Воронеж, 1977.

Утченко С. Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965.

Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Римской республике. М., 1964.

Штаерман Е. М. Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи (Италия). М., 1971.

Altheim F. Romische Geschichte. 4 Bande. 2. Auflage. Berlin, 1956. Bellen H. Studien zur Sklavenflucht im romischen Kaiserreich. Wiesbaden, 1971.

Bengtson H. Romische Geschichte. Miinchen, 1973. Brisson J. P. Spartacus. Paris, 1959.

Carcopino J. So lebten die Romer wahrend des Kaiserreiches. Stuttgart, 1959.

Ciccotti E. Der Untergang der Sklaverei im Altertum. Berlin, 1910.

Clavel-Leveque M. L'empire en jeux. Espace symbolique et pratique sociale dans le monde romain. Paris, 1984.

Drumann W. Geschichte Roms in seinem Ubergange von der republikanischen zur monarchischen Verfassung oder Pompejus, Casar, Cicero und ihre Zeitgenossen. 6 Bande. Konigsberg, 1838.

Friedlander L. Darstellung aus der Sittengeschichte Roms in der Zeit von Augustus bis zum Ausgang der Antonine. Band II, 10. Auflage besorgt von Georg Wissowa. Leipzig, 1922.

Grant M. Die Gladiatoren. Stuttgart, 1970.

Grant M. Rom. Zurich, 1960.

Guarino Л. Spartaco. Analisi di un mito. Napoli, 1979. Kiefer O. Kulturgeschichte Roms. Berlin, 1933. Kroll W. Die Kultur der ciceronischen Zeit. Leipzig, 1933. Marquardt J. Das Privatleben der Romer. Leipzig, 1886. Meissner A. G. Samtliche Werke. Wien, 1914.

Mommsen Th. Romische Geschichte. Leipzig, 1856/57; sowie Neuausgabe des Deutschen Taschenbuch-Verlags. Munchen, 1976.

Muller E. Spartacus und der Sklavenkrieg in Geschichte und Dichtung. Progr. Salzburg, 1905.

Munzer F. Spartacus // Real-Encyclopadie der classischen Altertumswissenschaft/Hrsg. von A. Pauly und G. Wissowa, 2/3. Stuttgart, 1929.

Muszkat-Muszkowski J. Spartacus. Eine Stoffgeschichte. Diss. Leipzig, 1909.

Orena R. Rivolta e rivoluzione. II «bellum» di Spartaco nella crisi della repubblica e la riflessione storiografica moderna. Milano, 1984.

Paoli U. F. Das Leben im alten Rom. Bern; Munchen, 1961.

Rascolnikoff M. La recherche sovietique et l'histoire economique et sociale du monde hellenistique et romain. Strasbourg, 1975.

Schneider K. Gladiatoren//Pauly-Wissowa: Real-Encyclopadie der classischen Altertumswissenschaft. Suppl. 3, 1918. Sp. 760–784. Stuttgart, 1929.

Spectacula — I. Gladiateurs et amphitheatres. Lattes, 1990.

Stampcicchia G. La tradizione della guerra di Spartaco da Sallustio a Orosio. Pisa, 1976.

Stekel W. Sadismus und Masochismus. Bd 8. Leipzig; Wien; Bern, 1925.

Veyne P. Le pain et le cirque: Sociologie historique d'un pluralisme politique. P., 1976.

Ville G. La gladiature en Occident des origines a la mort de Domitien. Rome, 1981.

Vogt J. Die romische Republik. Freiburg, 1973.

Vogt J. Sklaverei und Humanitat. Studien zur antiken Sklaverei und ihrer Erforschung. Wiesbaden, 1965.

Vogt J. Struktur der Antiken Sklavenkriege. Wiesbaden, 1957.

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Аппиан — греческий историк из Александрии (ок. 100 — ок. 170 г. н. э.). Из написанной им «Римской истории» в 24 книгах сохранилось менее половины — прежде всего это пять книг, содержащих описание гражданских войн в Риме со 130-х годов до 35 г. до н. э. Аппиану было присуще стремление вскрывать экономическую и социальную подоплеку политической борьбы.

 

[2]Плутарх — греческий писатель, уроженец Херонеи в Беотии (ок. 46-130 н. э.). Из огромного наследия этого автора (250 трудов) сохранилось около трети. Наиболее известны его «Параллельные жизнеописания» — 23 пары биографий знаменитых греков и римлян, являющиеся важнейшим историческим источником. Сторонник психологического подхода Плутарх предупреждал своих читателей: «…мы пишем не историю, а биографии, и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-либо ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем сражение с десятками тысяч убитых, огромные армии и осады городов» (Александр, 1).

 

[3]Сенат — важнейший орган власти в Римской республике, наряду с народным собранием и выборными должностными лицами (магистратами). Сенат пополнялся прежде всего за счет высших магистратов по исполнении теми своих должностей. Постановления сената — сенатус-консульты — имели силу закона, так же как и постановления народного собрания и собрания плебеев — плебисциты. Число сенаторов неоднократно менялось: первоначально — 100, во времена ранней Республики — 300, со времени Суллы — 600, при Цезаре-900, со времен Августа — опять 600, в период поздней античности — 2000.

 

[4]Претор — одна из древнейших высших магистратур в Риме — претура. Преторы обладали гражданскими, военными и судебными полномочиями, но главной их задачей в период Республики было отправление правосудия. После 80 г. до н. э. ежегодно избирали восемь преторов, которые после исполнения должности в Риме отправлялись в следующем году в провинции в ранге пропретора.

 

[5]Диодор — греческий историк, уроженец сицилийского города Агирия (90–21 до н. э.). Переселившись в Рим, написал сочинение в 40 книгах, получившее название «Историческая библиотека». Этот труд энциклопедического характера, также сохранившийся не полностью, содержит сведения об истории стран Востока, Греции и Рима.

 

[6]Спартак (Спарток) на Боспоре — в 438 г. до н. э. к власти в Боспорском царстве — греческом государстве с центром в Пантикапее (Керчь) — в результате переворота пришел Спарток I, основатель династии Спартокидов, правившей до 110 г. до н. э. В научной традиции утвердилось написание через «о», несмотря на то что Диодор называет нового царя Спартак, так как многочисленные боспорские надписи сохранили именно форму Спарток.

 

[7]Митридатовы войны — царь Понтийского царства в Малой Азии Митридат VI Евпатор вед три войны с Римом (в 89–84, 83–82, 72–64 гг. до н. э.), окончившиеся полным поражением и самоубийством этого грозного противника римской экспансии на Востоке.

 

[8]Флор — Луций Анней Флор, живший во II в. н. э., написал обзор римской истории, концентрируя свое внимание на истории войн, которые Рим вел сначала со своими италийскими соседями, а позднее — с народами Средиземноморья.

 

[9]В консульство Г. Фурния и Г. Силана — в 17 г. до н. э. римляне вели счет лет по именам консулов, высших магистратов, избираемых ежегодно.

 

[10]Квиндецемвиры — одна из трех больших жреческих коллегий, наряду с понтификами и авгурами ведавшая Сивиллиными книгами (т. е. книгами предсказании).

 

[11]Секулярвые (столетние) игры — древние религиозные празднества, отмечавшиеся раз в 100 или в 110 лет. В годы Республики последний раз отмечались в 146 г. до н. э. Секулярные игры, организованные Августом в 17 г. до н. э., должны были ознаменовать укрепление римского государства и религии и вступление Рима в новую, счастливую эпоху благодаря деятельности Августа.

 

[12]Марсовы игры были введены во 2 г. до н. э. — в год освящения храма Марса Мстителя. Культ этого божества был особенно почитаем при Августе, отомстившем за убийство своего приемного отца — Цезаря.

 

[13]Триремы, биремы — военные гребные суда с тремя или двумя рядами весел соответственно.

 

[14]«Деяния божественного Августа» — найдены большие фрагменты трех копий этой надписи с параллельным латинским и греческим текстом, в результате чего содержание «Деяний» восстановлено почти полностью. В этой автобиографии Август, почти не фальсифицируя факты, но прибегая к умолчаниям, недомолвкам и искусной группировке материала, рисует свою деятельность в наиболее выгодном свете и создает образ идеального принцепса, достаточно далекий от реальной действительности.

 

[15]С момента основания города Рима — римляне возводили начало своей истории к основанию Города в 753 г. до н. э.

 

[16]Пунические войны — в ходе трех Пунических войн (264–241, 218–201, 149–146 гг. до н. э.) решался спор Рима и Карфагена (Северная Африка) о господстве над Западным Средиземноморьем. В конечном итоге Карфаген был разрушен, а Рим создал огромную мировую державу.

 

[17]Ливии — Тит Ливии (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.), крупнейший римский историк. Созданная им «История Рима от основания Города» пользовалась огромной популярностью в античности, но сохранилась далеко не полностью, отчасти из-за огромных размеров (142 книги).

 

[18]Селевкидский правитель Антиох IV Эпифан правил со 175 по 164 г. до н. э. царством Селевкидов — государством, образовавшимся в конце IV в. до н. э. после распада державы Александра Македонского. В его состав входили области Малой Азии, Восточного Средиземноморья, Месопотамии (вплоть до Индии). В 64 г. до н. э. Сирия стала римской провинцией.

 

[19]Народные трибуны — избираемые ежегодно должностные лица (10 человек), призванные охранять права плебеев от посягательства патрициев. Личность трибуна была неприкосновенной, он обладал правом наложить вето на постановления высших магистратов Республики и сената.

 

[20]Муниципии и колонии — самоуправляющиеся городские общины в римской Италии, а позже и в провинциях, получали тот или иной правовой статус, определявший пределы правоспособности их жителей с точки зрения римского права. Так, жители римских колоний являлись полноправными римскими гражданами.

 

[21]Эмилий Павел (228–160 до н. э.) — римский полководец, политический деятель и ритор. В 168 г. до н. э. одержал победу во 2-й Македонской войне над Персеем в битве при Пидне.

 

[22]Самниты — италийские племена, населявшие области в центральной и южной части Апеннин. Традиционные противники римлян (против них Рим вел три кровопролитных войны — в 343–341, 327–304, 298–290 гг. до н. э.).

 

[23]Плиний Младший (62 — ок. 113 г. н. э.) — племянник и приемный сын Плиния Старшего (23–79 гг. н. э.). Исполнял ряд магистратур, после ПО г. в качестве императорского легата управлял провинцией Вифиния. Из его литературного наследства сохранился «Панегирик» императору Траяну и 10 книг «Писем», в том числе адресованных императору.

 

[24]Проконсулы и легаты — наместники в римских провинциях. В период Империи сенатские провинции управлялись проконсулами, а императорские — легатами, которые и вершили судопроизводство на местах.

 

[25]Квестор — магистрат-казначей. Городские квесторы заведовали казной, провинциальные — финансовым управлением провинций. Всего избиралось 10 квесторов (со 197 г. до н. э.), 20 (с 80 по 45 г. до н. э.) и 40 при Цезаре.

 

[26]Казнь по древнему обычаю — преступника раздевали донага, голову зажимали колодкой, а по туловищу секли розгами до смерти.

 

[27]Девять миллионов сестерциев — сестерций — мелкая серебряная монета, основная римская денежная единица. Всаднический ценз равнялся, например, 400 000 сестерциев.

 

[28]Драхма — основная денежная единица в греческом мире. Одна драхма равнялась одному денарию, а один денарий — четырем сестерциям.

 

[29]Сенека Старший (ок. 55 г. до н. э. — ок. 40 г. н. э.) — писатель и ритор, отец Сенеки Младшего. Сохранился его труд по риторике в 11 книгах.

 

[30]Римский всадник — представитель всаднического сословия, второго высшего сословия, после сенаторского, в Риме. Грань между сенаторами и всадниками не была непроходимой, но всегда существовала.

 

[31]Эндромида — греческий плащ из шерстяной ворсистой ткани.

 

[32]Церома — мазь из воска, которой натирались борцы, чтобы сделать тело скользким.

 

[33]Двое из рода Гракхов — братья Тиберий (162–133 гг. до н. э.) и Гай (153–121 гг. до н. э.) Семпронии Гракхи, народные трибуны, боровшиеся за проведение глубоких социально-экономических реформ в интересах римского крестьянства.

 

[34]Щитоносец — поклонник гладиаторов-фракийцев.

 

[35]Эдил — римский магистрат, ведавший городскими делами — снабжением, надзором за рынками, дорожным строительством, а также проведением некоторых игр. Ежегодно избирались четыре эдила — два курульных и два плебейских, при Цезаре (в 46 г. до н. э.) добавилось еще два цериальных эдила, ответственных за раздачи зерна плебсу.

 

[36]Заговор Каталины-один из эпизодов социально-политического кризиса Римской республики, ставший особенно знаменитым благодаря четырем речам Цицерона, произнесенным против Каталины, и специальной монографии историка I в. до н. э. Гая Саллюстия Криспа «Заговор Каталины». Луций Сергий Каталина (108-62 гг. до н. э.) — обедневший римский патриций. Несколько раз потерпев неудачу на консульских выборах, организовал заговор. Пользовался поддержкой имевших долги аристократов, а также неимущего городского плебса и молодежи, обещая ликвидировать задолженность. Заговор не удался, ряд сторонников Каталины были казнены в Риме, а сам он пал в бою в Этрурии.

 

[37]Клодий и Милон — Публий Клодий Пульхр (ок. 92–52 гг. до н. э.), лидер популяров, и Тит Анний Милон (95–48 гг. до н. э.), сторонник оптиматов, создали собственные вооруженные отряды. Клодий был убит приспешниками Милона, а тот был приговорен к изгнанию и убит при попытке вернуться в Рим.

 

[38]Избирательные комиции — народные собрания для выборов магистратов. В зависимости от состава и полномочий различали куриатные, центуриатные и трибутные комиции.

 

[39]Давно умершей дочери Юлии — Юлия умерла в 54 г. до н. э.

 

[40]В каждом квартале Рима — Август разделил Рим на 14 округов и восстановил древнее деление города на «кварталы». Последних при империи было около 300. В них входило несколько улиц, население которых составляло что-то вроде общины.

 

[41]Приицепс — так назывался римский император в I–III вв. н. э. Титул же «император» употреблялся тогда в более узком смысле слова, нежели теперь. В период Республики принцепс — это сенатор, значившийся первым в списке сената и первым подававший голос. В сущности монархическое устройство ранней Римской империи маскировалось сохранением всех внешних атрибутов республиканского строя. Такая форма правления получила название «принципат» (от «принцепс») в отличие от «домината» — откровенно монархического режима поздней Римской империи.

 

[42]Друз — Друз Младший, единственный сын императора Тиберия, убитый в 23 г. н. э. Германик — сын Друза Старшего, сводного брата Тиберия.

 

[43]Фронтон — Марк Корнелий Фронтон (ок. 110 — ок. 165–169 гг. н. э.), один из наиболее авторитетных ораторов и преподавателей Рима во II в. н. э., кот<

⇐ Предыдущая14151617181920212223

Поделиться: