ПОСЛЕДНИЙ АВИАОТРЯД В РАБАУЛЕ

 

В течение лета и начала осени 1943 года переформированная 2-я авианосная эскадра под командованием контр-адмирала Такадзи Джодзимы из-за нехватки авиационного горючего была вынуждена проводить реорганизацию и тренировки своих авиагрупп в районе Сингапура. Едва закончив тренировки, эскадра получила от адмирала Коги приказ передислоцироваться в Трук и прибыла в этот тихоокеанский бастион в декабре 1943 года, в то самое время, когда Маршалловы острова и Рабаул подвергались опасности со стороны продвигавшихся вражеских войск, чьи самолеты ежедневно заполоняли небо над нашими базами. Сам Трук оказался под угрозой приближавшейся массы вражеской авиации. Уже в третий раз адмирал Кога отправлял авиагруппы 2-й авианосной эскадры на укрепление шатающейся обороны Рабаула.

20 января 1944 года я вылетел в Рабаул впереди основной группы самолетов, чтобы подготовить для себя рабочее место. Защита Рабаула с воздуха была возложена на 26-ю воздушную флотилию, то есть то соединение, в котором я работал в Буине. Нанеся визит вежливости новому командующему противовоздушной обороной вице-адмиралу Джунити Кусаке я поспешил в штаб флотилии, чтобы встретиться со старыми друзьями. Мне очень хотелось увидеться с людьми, с которыми вместе были под бомбежками американцев.

Мне было приятно видеть, что вместо обветшалых лачуг Буина штаб 26-й флотилии трудился в отличном доме с высоко поднятым полом. Часть дома была отведена для отдыха персонала, а сами помещения были хорошо меблированы. Находясь в таких условиях, командир и его штаб наверняка могли руководить боевыми операциями с максимальной эффективностью. Я спрыгнул с машины на ходу и побежал вверх по лестнице, ведущей в оперативную комнату.

Как только я вошел в дверь, что-то насторожило меня. Внешне штабной персонал был вроде тот же самый. Шесть месяцев назад, несмотря на трудности жизни в Буине, это были жизнерадостные и усердные работники. Сейчас они казались вспыльчивыми и грубыми людьми с мрачными лицами. Исчез боевой дух, который помогал нам не обращать внимания на самые страшные вещи в Буине. Люди потеряли уверенность в завтрашнем дне, стали скучными и апатичными. Уже не было знакомой команды, работавшей как хорошо отлаженная машина.

Трудно найти причину для такой ошеломительной перемены. Может, сказался стресс от постоянной жизни под вражескими атаками, а может, так подействовало осознание того, что американские войска каждый день пробиваются к Рабаулу и становятся все ближе и ближе. Возможно, они окончательно утратили веру в победу и только ждали, когда придет конец. Их выражения и действия четко говорили, что они хотели бы покинуть Рабаул как можно раньше.

И все же, несмотря на хвастливые заверения американцев, что к Рождеству их войска будут в Рабауле, 26-й воздушной флотилии как-то еще удавалось противостоять американцам в битве за остров Бугенвиль. И хотя это были оборонительные бои, любая передышка в сражении с гигантской военной машиной, проламывающей себе дорогу на север Тихого океана, доставалась ценой огромного напряжения. Даже успех в приостановке американского наступления не поднял духа штабного персонала.

Вскоре я понял причину общей апатии. Я узнал, что даже бои в Буине не идут в сравнение с опустошительными вражескими ударами на Рабаул. Американцы беспрерывно, днем и ночью, бросали сотни самолетов в атаку на нашу основную базу. Сон стал невозможен, поскольку высотные бомбардировщики и ночные разбойники сбрасывали бомбы по ночам. Люди были полностью измотаны.

В воздушной войне на Бугенвиле и в Рабауле от экипажей бомбардировщиков для того, чтобы вести успешные бои, требовалось быть прежде всего знающими инженерами. Поскольку в нашей флотилии использовались самолеты различных типов – одноместные истребители, двухместные пикирующие бомбардировщики, трехместные обычные бомбардировщики и торпедоносцы, – то, чтобы уцелеть в воздушных боях, экипажу был необходим высочайший уровень работы в команде. Для этого, конечно, требовались большой объем тренировок и координация сил всех членов экипажа. Мы установили, что без замены людей, у которых не хватало умения влиться в установившийся распорядок жизни бомбардировщика, не обойтись. Прошлый боевой опыт не может заменить умения работать в группе, которое формируется спустя месяцы совместной работы. Постоянные потери личного состава в боях не давали времени для формирования коллектива, и нам постоянно приходилось черпать резервы в кадрах из административного состава для заполнения вакансий воздушных стрелков, радистов, штурманов-бомбардиров и других.

Наш штаб авиации быстро терял свои бесценные кадры, и наши командиры проклинали жизнь, когда приходилось разрушать сложившиеся штабные рабочие группы, которые создавались в течение многих месяцев. Скоро нагрузка от того, что ежедневно посылаешь людей на смерть, стала сказываться даже на высших офицерах штаба. Одно дело – знать, что ты должен выполнить задание, но другое – оставаться позади, за рабочим столом, когда цвет мужественной половины Японии погибает, потому что именно ты послал их в бой. Многие из наших высших командиров подолгу ни с кем не разговаривали, они не могли избавиться от чувства вины за то, что сами остались живы за счет наших молодых летчиков.

И все-таки абсолютно ничего нельзя было сделать для облегчения положения. Давление со стороны американской авиации неуклонно нарастало, любое, даже одномоментное ослабление в нашей защите с воздуха могло привести к падению Рабаула и прилегающих аэродромов. Бесконечные дни и ночи стали настоящим кошмаром. Лишь только станет тебе знакомым новое лицо, как оно исчезает навсегда в бездне, создаваемой американскими пушками. В конце концов некоторые из наших штабных офицеров стали походить на живые трупы, лишенные всяких сил. Флот старался как можно быстрее восполнять летный персонал, но никогда в ходе войны не учитывал потребности в командном составе. Эта ошибка привела к трагическим последствиям, потому что ни один военачальник не может эффективно использовать свои войска в бою, если он сам находится в стрессовой ситуации. Точно так же флот никогда не занимался проблемами техников по ремонту и обслуживанию самолетов нашей базы, которые месяцами трудились, как рабы. Эти люди беспрекословно работали по двенадцать – двадцать часов в день, семь дней в неделю. И жили в ужасных условиях, редко получая нормальное питание и врачебную помощь. И их жертвы не заслужили ни малейшего признания со стороны правительства.

Точно так же морской Генеральный штаб обошел вниманием наших фронтовых летчиков, предпочитая думать, что все наши боевые ветераны – герои. Понятно, что это – предположение без малейшей реальной основы! Мужество – это качество очень многостороннее, оно зависит от тысячи больших и маленьких факторов: места и времени боя, коллег, с которыми служишь, размаха вражеского противостояния. Если взять среднего летчика и члена экипажа, требуемого морального состояния и запаса жизненной энергии, необходимых для успешного ведения боев, под сильным вражеским давлением обычно хватает не дольше, чем на месяц. Конечно, встречаются люди, которые не теряют своей духовной и жизненной энергии, оставаясь под сокрушительными вражескими ударами и более двух месяцев, однако они исключение, а не правило. Если боевая обстановка требует держать подразделение на фронте дольше месяца, то летному персоналу надо предоставлять регулярные перерывы для отдыха. Не важно, будет ли этот перерыв дольше, чем один день, даже короткий перерыв оказывает на людей великолепный эффект. И снова наш флот упустил из внимания эти аспекты войны, и многие воины были поражены американским огнем только потому, что их физическое и моральное истощение подорвали их способность управлять самолетом.

По этим и иным причинам по прибытии в Рабаул я пришел к непоколебимому убеждению, что войну уже невозможно выиграть, что все, что мы делаем в Рабауле, лишь отдаляет неизбежное. Наш средний командный состав в Рабауле не поддавался заблуждению от обещаний будущих побед; это были эксперты в авиации, и они сами прошли через многие воздушные схватки. Они месяцами сами наблюдали, как качественное превосходство истребителей Зеро тает на глазах в сравнении с все улучшающимися боевыми характеристиками новых американских истребителей, которые к тому же превосходят их численно. Росло ощущение беспомощности перед лицом поднимающейся, как волна, американской мощи. Наши авиаторы остро чувствовали огромную разницу между американской индустриальной и военной силой и ограниченными ресурсами своей собственной страны. Несмотря на эту убежденность, им оставалось лишь продолжать посылать наших летчиков с экипажами в бой на верную смерть. Как тут их осуждать за то, что ими овладели апатия и пораженческие настроения?

В беседах с летным составом 26-й воздушной флотилии я понял, что всеми владеет то же впечатление бесполезности войны. Самой удивительной реакцией на прибытие 2-й авианосной эскадры в Рабаул было то, что новость о том, что флотилия может вернуться в Трук, не породила чувства облегчения. Наоборот, для многих летчиков флотилии их замена представлялась позором. Они считали, что их убирают с линии фронта, потому что они плохо воевали, что флот ожидает, что 2-я авианосная эскадра доделает то, чего не смогли сделать они сами. Такие настроения опасны, потому что могут быстро привести к духовному распаду даже самой мощной армии.

Приняв обязанности офицера штаба авиации в Рабауле, я понял, что на данный момент мне очень повезло. Хотя я прошел через горнило многих сражений, мне никогда не приходилось находиться под сильным моральным напряжением в течение слишком долгого времени. Когда кампания оборачивалась в нашу пользу либо когда я переходил к исполнению других обязанностей, я всегда как бы сбрасывал излишние тревоги и беспокойство. Опираясь на прошлый опыт, я прибыл в Рабаул в великолепном физическом и духовном состоянии.

Мои личные убеждения в отношении того, как лучше использовать нашу воздушную мощь, отличались от флотского плана операции в Рабауле. Я был против того, чтобы бросить целиком всю нашу оставшуюся морскую авиацию, которая специально готовилась для решающих морских боев, в еще одну бесконечную кампанию против вражеской авиации наземного базирования. Это был уже двенадцатый случай, когда флот сталкивал нашу морскую авиацию с вражескими самолетами наземного базирования, и шестой случай в моей собственной авиагруппе. Лично я считал такое применение морской авиации расточительным, поскольку для Японии это не несло никакой пользы. Однако эти мысли были моим личным убеждением. Несмотря на собственное мнение, я не мог допустить, чтобы личные эмоции вмешивались в исполнение моего официального долга. Мой статус офицера требовал абсолютной верности политике флота, и я не мог делать ничего иного, кроме как полностью поддерживать все наши действия в борьбе с врагом.

Я понимал, что пораженческие настроения, царившие в Рабауле, могли появиться и в моем собственном штабе. Мне пришлось принять все меры, чтобы не дать проникнуть апатии, заразившей штаб 26-й воздушной флотилии, в мою собственную группу. До того как я приехал в Рабаул, мы допускали совместную работу заменяемого персонала с прибывающим, ведь разделение обязанностей позволяло быстро знакомиться с характером работы на базе. В этом же случае, однако, я предпочел не допускать такие контакты, и как только мое соединение прибыло в Рабаул, я тут же отпустил 26-ю воздушную флотилию, позволив им сразу же вернуться в Трук.

25 января самолеты 2-й авианосной эскадры прибыли в Рабаул. Контр-адмирал Такадзи Джодзима принял на себя активное командование своими войсками. Адмиралу не пришлось долго ждать возможности, чтобы испытать храбрость его пилотов, потому что на следующий же день мощная вражеская авиагруппа в составе примерно двухсот истребителей и бомбардировщиков совершила налет на аэродром. Адмирал Джодзима бросил на перехват все девяносто два Зеро, имевшиеся в наличии. Американцы нанесли нам тяжелый урон. Для многих летчиков-истребителей это был настоящий бой, им противостояли опытные вражеские пилоты, управлявшие великолепными самолетами. С неба было повержено десять Зеро. Из-за громадных потерь мы вынуждены были регистрировать погибших пилотов в графе «разбился в пике».

Боевой опыт учит, что никогда невозможно предсказать исход сражения, независимо от того, как детально и тщательно велись планирование и подготовка. Непредсказуемые факторы могут сорвать любую предельно рассчитанную операцию, и никому не по силам предусмотреть все детали. Несмотря на понимание того, что любую боевую операцию сопровождает стечение обстоятельств, адмирал Джодзима и фактически весь летный состав дивизиона был абсолютно уверен в моей способности выпутаться из любого сложного положения. Мой прошлый боевой опыт свидетельствовал, что я оказался именно тем, кто скорее всего сможет вырвать победу из рук агрессивного, как никогда, врага, обладавшего к тому же великолепной техникой в избытке. Я охотно признаюсь, что мое положение офицера штаба авиации в Рабауле доставляло мне бесконечные страдания. Был возможен лишь один исход в этой войне на выживание, и он будет в пользу Америки.

Дни проходили, как в тумане. Каждый день мы посылали Зеро в полеты на перехват. Вчерашние неопытные курсанты стали ветеранами, закаленными в битвах. По их лицам было видно, что они вдруг ощутили нависшую над ними смерть. Американцы ни на момент не ослабляли своего беспрерывного давления. Днем и ночью бомбардировщики совершали налеты на Рабаул, чтобы разнести в клочья взлетную полосу и корабли в гавани, а в это время их истребители с ревом проносились на малой высоте, расстреливая все, что им казалось заслуживающим внимания. Вражеские атаки были так интенсивны, что мы буквально не могли найти времени, чтобы совершать налеты на их базы. Наши потери неуклонно росли, а список погибших и пропавших без вести летчиков заметно увеличился. Под волнами этих атак мы нанесли врагу большие потери среди бомбардировщиков и истребителей, но даже наши самые успешные перехваты не могли остановить воздушное наступление американцев. Они бросали в бой все больше и больше подкреплений, и соотношение вражеских самолетов к нашим непреодолимо росло. В таких условиях воздушный дивизион продержаться дольше не мог.

Стало очевидным, что, если мы будем продолжать воевать так и дальше, американцы сотрут нас в порошок. Требовались перемены, и я порекомендовал адмиралу Джодзиме то, что для нашей авиации являлось необыкновенным новшеством в тактике. Командир группы истребителей дивизиона капитан 2-го ранга Сабуро Синдо – бывший командир звена, получивший особое похвальное письмо за выдающуюся личную победу на истребителе Зеро в Китае 13 сентября 1940 года, – собрал своих летчиков и передал им новый приказ: «В будущем от вас больше не требуется вступать в бой с вражескими самолетами, когда бы они ни встретились. Атакуйте или защищайтесь лишь тогда, когда боевые условия представятся вам особо благоприятными».

Какие же это грустные слова! Как нашим летчикам определить, что есть «особо благоприятные» обстоятельства? В молниеносно меняющейся обстановке воздушного боя невозможно определить, когда ты оказался в достаточно выигрышной позиции для того, чтобы вступить в бой с противником. Сказать легко, сделать трудно. Другое дело – надводные корабли, здесь, вступить в бой или избежать его, решает старший морской офицер. Я полностью осознавал тот факт, что мои экипажи не смогут правильно оценить все возможные факторы воздушной войны, которые позволят им разумно сделать выбор «атаковать или уйти», но я не мог найти ничего лучшего. Даже сам выход такого приказа производил угнетающее действие, потому что для наших авиаторов такие слова явно означали официальное признание нашей слабости перед разбушевавшимися американцами.

Чтобы нейтрализовать эффект от нового приказа, я возобновил малые ночные рейды одномоторных Кейтов. Ни на один миг я не верил, что эти ночные атаки заметно повлияют на темпы вражеского продвижения на север, но ощущение возвращения к наступательным действиям должно было повысить дух моих воинов. Кейты атаковали вражеские суда в проливе Дампир между островом Новая Британия и Новой Гвинеей. Иногда мы направляли пикирующие бомбардировщики Валь на авиабазу в Трипоиру (к северу от Буина), где они оставались на ночь, а рано утром бомбили американские корабли у островов Казначейства к югу от Бугенвиля. Реже мы отправляли двухмоторные Бетти для бомбежки вражеских наземных объектов. Для этих рейдов мы не могли набрать более двадцати самолетов, и, конечно, результаты были очень скромные.

Не обращая внимания на слабое противодействие нашей бомбардировочной авиации, враг начал новое вторжение и высадил несколько тысяч десантников на Зеленые острова, к северу от Бугенвиля и в 130 милях от Рабаула. Угроза Рабаулу быстро нарастала вместе с расширением наступательных операций вражеской авиации. Наши потери самолетов были ошеломляющи. Уже никто в Рабауле не таил сомнений в существовании колоссального разрыва между потенциалами Японии и Соединенных Штатов.

Каждый вражеский налет проводился в широких масштабах. Над нами регулярно гудели бомбардировщики, надменно летая большими группами, в которых легко просматривались пробелы в защите от наших перехватчиков. Воспользуйся мы этими погрешностями в построениях, мы могли бы нанести вражеским бомбардировщикам тяжелый урон. Но уверенность противника была хорошо обоснованна! Перед лицом таких огромных групп наши численно уступающие Зеро были почти беспомощны. Если бы Зеро превосходили соперника в боевых качествах, мы смогли бы нанести по врагу серьезный удар. Но Зеро уже не мог щеголять своими характеристиками, потому что прежняя гроза Тихого океана теперь плелась позади «Груммана F6F Хеллкэт» и даже не могла надеяться на схватку с «корсарами» и «лайтнингами», если только вражеские пилоты этого не пожелают. Практически с тем же истребителями, с которыми мы начали войну, нам нельзя было даже и надеяться на какие-либо успехи в бою с врагом, который столь поразительно шел в ногу с технологическим прогрессом.

В воздушном бою существуют и другие факторы, даже более важные, чем качество отдельно взятого боевого самолета, и, возможно, самым ценным из них является наличие опытных летчиков и членов экипажа. После каждого боя американцы посылали свои самолеты в районы недавних сражений для поиска и спасения экипажей сбитых самолетов, у которых были хорошие шансы на выживание на спасательных плотах. Каждая неуклюжая летающая лодка, обычно легкая добыча для наших истребителей, отправлялась на поиски в сопровождении девяти – двенадцати истребителей. Хотя их труд был очень опасен, экипажи этих летающих лодок доблестно с ним справлялись, и история войны знает мало подобных случаев, когда группы воинов с таким постоянством подвергались многочисленным опасностям. Эти смелые полеты производили впечатление и на наших летчиков, и, несмотря на то что летающими лодками управляли вражеские пилоты, наши авиаторы считали их невероятно храбрыми.

С другой стороны, хотя японское Верховное командование понимало важность спасения бойцов и считало, что каждую человеческую жизнь надо рассматривать как незаменимую, оно не придерживалось американской тактики спасения сбитых летчиков. Наши флотские командиры так боялись вероятных жертв, которые могли произойти в ходе спасения экипажей сбитых самолетов, что мы часто бросали в открытом море людей, которых наверняка могли бы спасти. Получалось, что морское командование в этой ситуации не могло допустить возможной потери своего транспорта ради того, чтобы наверняка спасти экипаж сбитого самолета.

Я не раз думал об этом. Дело в том, что нежелание заниматься спасением экипажей сбитых самолетов было характерно не только для Верховного командования… Наши собственные летчики, коллеги тех, кто, попав в беду, дрейфовал в открытом море, даже по приказу не предпринимали никаких активных действий для спасения их жизни. Чтобы не создалось впечатление, что авиаторы не питали сочувствия к своим товарищам, следует добавить, что они сами не ожидали чего-то иного, если их самих собьют. Всякий, кого сбили и кому удалось уцелеть, надув спасательный плот, понимал, что его шанс на спасение находится только в его собственных руках. Наши летчики стоически воспринимали то, что их бросали на произвол судьбы. В любом случае весь японский флот не проявлял большого внимания к спасательным операциям такого рода.

Конечно, были исключения, и в последние дни моего пребывания в Рабауле командир группы гидросамолетов проявил себя одним из них. Он со своими товарищами совершил несколько опасных вылетов для спасения жизни летчиков, упавших в море. Его гидросамолеты были малы по размерам, да и их количество было незначительным, поэтому, несмотря на самые отчаянные усилия, они мало что могли сделать.

В Рабауле имели значение некоторые закулисные факторы. Наше положение неуклонно ухудшалось и наконец достигло той точки, когда мы оказались под ливнем вражеских бомб и пуль. Стало ясно, что Рабаул мы не удержим. Может показаться невероятным, но за все это время я ни разу не заболел. Все до одного штабные работники, включая самого контр-адмирала Джодзиму, страдали либо от лихорадки денге, либо от малярии, либо от того и другого вместе. Может быть, я избежал болезней потому, что, несмотря на то что мои дежурства были дольше, чем у любого другого штабиста и мне приходилось оставаться на открытом воздухе дольше, чем обычно, я всегда был очень внимателен к выбору пищи и воды. Более того, я, независимо от жуткой жары, всегда носил длинные брюки и ботинки. Согласен, это было не так удобно, как дающие прохладу шорты, но так меньше подвергаешься опасности заболеть лихорадкой и другими недугами.

20 февраля 1944 года, после того как мы потеряли большую часть своего личного состава и самолетов за месяц мучительных боев, 2-я авианосная эскадра прекратила борьбу за Рабаул. С тяжелым чувством дивизион оставил эту жизненно важную базу и отошел в Трук.

 

Глава 23

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: