Ревнителям революции и «чрезвычайщины»

Ревнителям революции и «чрезвычайщины»

Памятка

Ожидаемая революция не придет никогда

Шарль Луи Монтескье

Прошлое до тех пор бывает неощутимым для современников, пока не напоминает о себе похожими сценариями и моделями поведения. То, что поначалу кажется призрачным, вдруг способно материализоваться. В памятном августе 1991 г. история коллапса царского режима неожиданно стала историей наших дней. Однако все было так виртуально и скоротечно, что до сих пор обозначается как «события», зато время, связанное с их последствиями, все чаще называют «смутное». Академической науке по этому поводу еще рано выносить свой вердикт, а политологи непростительно долго держат паузу, не давая четких оценок – конъюнктура не так очевидна, а ответственность страшно велика, гораздо легче, по кремлевским наводкам, рассуждать о том, предвещают ли опасность для власти массовые протесты против отмены льгот или киевский «оранжевый» пример, чем разгадывать «коды» многовековой поступи российской истории. Об одном из этих кодов, возможно, главном для страны в минувшем веке, время размышлять снова. И дело не только в очевидном поводе – столетии Первой революции 1905-1907 гг., которая открыла Россию заново для мира и соотечественников — а в том, что призрак революции так и не покинул страну.

Как начинаются революции

В принципе, это тривиальный вопрос. Но в поисках нетривиального ответа на него любопытно посмотреть на поведение «верхов» и «низов» накануне революции (возьмем для примера поведение верховной власти за месяц до начала революции 1905 г. и свидетельства о настроениях «низов» за месяц до «событий» августа 1991 г.)

12 декабря 1904 г. Николай II после долгих раздумий подписывает указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка». Чтобы успокоить людей после ряда поражений в русско-японской войне, он обещает устроить крестьянскую жизнь, расширить права земств и городских дум, устранить стеснения печати, сократить масштабы применения чрезвычайных мер в неспокойных районах Российской империи и др.. Однако в этом принципиальном документе не было ни слова о земле, политических свободах, конституции. А буквально накануне 9 января 1905 г. в окружении царя победило мнение о том, чтобы «проучить» народ и надолго отбить у него охоту жаловаться на бесправие и нужду. Отказ в назревших преобразованиях, как известно, обернулся «кровавым воскресеньем», московскими баррикадами и броненосцем «Потемкин».

Как заводится психологический механизм противостояния власти «снизу», показывают письма простых советских людей, которые поступали в центральные газеты незадолго до августовского путча 1991 г. Еще ничего не произошло, а многие уже внутренне готовы к крайним экстремистским действиям.

«Уважаемый Борис Николаевич и Михаил Сергеевич!… Обращаюсь к вам, ради бога, объясните мне настоящую жизнь. Вы мне сделали пенсию 100 руб., дали 65 руб. компенсацию. Но ее мне только хватает еле-еле отоварить талоны. Отработала я на государство 32 года, а вот воровать не научилась… Вы не боитесь, что из нас вы сейчас куете потенциальных убийц? Ведь я нездоровый человек, но я ведь буду здоровых призывать, чтобы брались за оружие! И не думайте, что вас уберегут ваши охраны…».

«Я – бывший офицер КГБ, а сейчас по-народному – «теневик», мафиози и т.д… Теперь о главном. Грядет хаос и хорошая встряска нашему государству с применением оружия. Народ темен. Его необходимо спаивать и держать в темноте, иначе так тряхнет, что всем континентам достанется».

«Дело в том, что я с удовольствием приняла бы участие в антиправительственном восстании. А что? Мне 19 лет, из них самые «лучшие» — 6 лет перестройки. Ну и что я видела?! В семье старшая, так ладно – перебивалась и перебьюсь без супермодных шмоток (хотя хочется!), а сестер жалко… Мне совершенно все равно, что у нас будет – социализм, капитализм, республика, монархия, тоталитарное государство, но пусть будет возможность нам учиться, одеваться и есть. Поэтому я помещаю объявление: всем, кому не хватает бойцов на баррикадах, обращаться по адресу… Обещаю не бросать баррикаду, даже если пустят танки».

Два этих, казалось бы, разных, взятых из разного времени примера, тем не менее, прекрасно вписываются в схему, предложенную одним из главных героев 1917 г., политическим лидером и ученым П. Милюковым. Революция становится неизбежной,

-когда масса ощущает настоятельную потребность в крупной политической или социальной реформе;

-когда власть противится мирному разрешению этой назревшей потребности;

-когда власть теряет способность принудительно действовать;

-когда массы не только перестают бояться власти, но начинают даже презирать ее и откровенно смеяться над нею.