О некоторых последствиях утопических расчетов

От длительного нахождения в чрезвычайных условиях выигрывали бюрократия и аппарат — они забирали себе все больше и больше полномочий. Так было в 1905-1907 гг., но особенно заметно после Октября 1917, когда надорвалась старая партийная гвардия. С приходом к управлению новых слоев, середняка, проблема готовности или неготовности России для нового строя обнаружила себя в полной мере. Занимая ответственные места, середняк привнес в профессиональную революционную деятельность целый ряд новых моментов, в том числе расцвет бюрократизма. При непосредственной связи с различными социальными слоями бюрократизм не страшен. Не страшен он даже и тогда, когда выдвигаются вперед люди, зараженные какими-то анархическими болезнями. Но как только пошел середняк, проявила себя Россия. «Фактически, — писал Н. Осинский (Оболенский) Ленину в октябре 1919 г., — для претворения алгебраических формул (создателем которых был Ленин — Г.Б.) в важнейших узлах работают или не организаторы, или хорошие исполнители (а нередко и плохие) — «чиновники», если можно так выразиться… У нас на ответственных местах сидит масса таких, которые «умеют ладить», не оскорбляют чужого самолюбия, не имеют крутого нрава… У нас в ходу куча свадебных генералов, надежной бездари и «политической» мелкоты… ряд дельных организаторов болтается без дела или на вторых ролях…».

Наличие параллельных чрезвычайных органов как минимум удваивало проблемы бюрократизма. Важный сигнал о вырождении ВЧК и ЧК Ленин получил довольно скоро – от авторитетного Петра Кропоткина. Как и все теоретики революции, он апеллировал к опыту Великой французской революции, сремясь показать, как террористы Комитета общественной безопасности в 1794 г. оказались ее могильщиками. Кропоткин пришел к выводу, что рядом с Комитетом общественного спасения и особенно с Парижской Коммуной, возникших в 1793 г., «рядом с этой революционной и отчасти уже строительной силой, возникла другая – сила полицейская: в лице Комитета общественной безопасности и его полицейских отделов. И эта полицейская сила, страшно усилившаяся, когда начался террор, съела сперва Секции (органы народной революции – авт.), затем Коммуну, а затем и Комитет Общественного Спасения».

Кропоткин не скрывал от Ленина, зачем ему понадобился экскурс в историю: «Ваши товарищи-террористы подготавливают то же самое в Советской республике… Полиция не может быть строителем новой жизни. А между тем она становится теперь верховной властью в каждом городке и деревеньке. Куда это ведет Россию? – К самой злостной реакции».

«Как это ни печально, — писала в конце гражданской войны группа чекистов Ф. Дзержинскому, — но мы должны сознаться, что коммунист, попадая в карательный орган, перестает быть человеком, а превращается в автомат, который приводится в действие механически. Даже механически мыслит, так как у него отнимают право не только свободно говорить, но свободно индивидуально мыслить. Он не может свободно сказать свои взгляды, излить свои нужды, так как за все грозят расстрелом…». В заявлении сообщалось, что сотрудники ЧК «стоят вне политической жизни республики… образовывая свою особенную касту, которая страшно напоминает касту прежних жандармов. Партийные организации смотрят на них как на прежнюю охранку с боязнью и презрением… Являясь бронированным кулаком партии, этот же кулак бьет по голове партии».

Есть множество и других свидетельств об отношениях, складывавшихся между аппаратчиками и чекистами. Конкурируя друг с другом с переменным успехом, они подчиняли заботу об общем деле своим корпоративным корыстным интересам.

Но дело еще и в другом. Очевидно, что в России к моменту взятия власти большевиками не было достаточных предпосылок для нового строя. Его формы возникли как бы раньше содержания. Можно сказать, что через искусственное «завышение» форм, неадекватных содержанию, большевики прошли период «военного коммунизма», но уже в первые месяцы после Октября возник вопрос о том, кто реально выполняет функцию «удержания» формы? Инструментом, как будто специально созданным для этого, была бюрократия с характерным для ее деятельности доминированием формы над содержанием. Бюрократия в том виде, как она сложилась в России, стала не просто архаизмом, не просто проявлением известного уровня культуры, а своего рода компенсирующим механизмом, который начинает разворачиваться и приобретать вид «тотальной государственности» в условиях, когда складывающиеся формы не имеют должной опоры в производственном, технологическом потенциале и начинают «провисать». Попытки искусственно «держать» эти «провисшие» квазисоциалистические формы («у нас ничего не было, отсюда уравниловка» — Л. Троцкий) требовали определенной социальной силы, которая будет выполнять данную функцию. Такой силой, с исторически кратковременным перерывом на нэп, и становится бюрократия и силовики.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: