Версии сохранения жизни части (или всей?) семьи Романовых

 

Они являются естественным следствием доказательств пребывания царицы с дочерьми в Перми, которые выявил надворный советник Кирста. Его усилиями обнаружены очевидцы, подтверждающий побег Анастасии и разделение ее с сестрами и Александрой Федоровной.

 

 

История Анастасии

Кирста допросил множество людей, подтвердивших, что одна из великих княжон (некоторые называли имя — Анастасия) в сентябре 1918 года сбежала в Перми из заключения. (Кирста опрашивал свидетелей в феврале­апреле 1919 года.)

А в феврале 1920 года из берлинского канала полицейский выловил обезумевшую самоубийцу. Ее поместили в психиатрическую клинику. Долгое время женщина не приходила в сознание. Не могла объяснить, кто она, откуда, почему решила убить себя. Это было понятно — на голове женщины остался след от страшного удара, очевидная причина амнезии. А потом... потом ей в руки случайно попал иллюстрированный журнал с фотографией счастливого семейства Романовых. Она истерически вскрикнула и зарыдала.

И тут кто­то заметил, что безымянная заурядная пациентка психбольницы очень похожа на одну из молодых девушек с фотографии царской семьи.

Лечащий врач осторожно начал выспрашивать несчастную. Постепенно его уверенность, что перед ним действительно одна из великих княжон, дочь Николая II, окрепла настолько, что он решил сделать попытку опознания пациентки. Связался с родственниками, учителями, друзьями дочерей отрекшегося самодержца.

Поначалу ее признали своей племянницей две родные тетки, сестры Николая Александровича, Ольга и Ксения. Узнал свою ученицу учитель французского языка Жильяр. Сын и дочь профессора Боткина заявили: да, это Анастасия, участница их игр, близкая подруга.

Вроде бы все прояснилось.

Но потом началось непонятное.

Ольга и Ксения отреклись от своих прежних заявлений. Отрекся и учитель Жильер. И только дети Боткина, Глеб и Мария, продолжали утверждать: да, это несомненно Анастасия Романова. Они даже решили обратиться в суд, дабы через его процедуры вернуть законное имя своей подруге.

Судебный процесс длился несколько десятилетий. Было установлено поразительное сходство неудавшейся самоубийцы с фотографиями Анастасии Николаевны. Женщина припомнила и рассказала суду множество эпизодов интимной жизни императорской семьи, знать которые могли либо только ее члены, либо очень близкие к ней люди.

В частности, она рассказала историю о том, как, развлекаясь, она с сестрой бросали с кремлевской стены бумажные шарики. Через много лет нашелся один из прохожих, который это подтвердил, причем он не знал о показаниях «Анастасии».

Припомнила она эпизод из постановки домашнего спектакля, который случился тогда, когда семья находилась в Тобольске. Тогда она исполняла мужскую роль и была одета в халат учителя, англичанина Гиббса. В какой­то момент халат случайно распахнулся, и все увидели, что под ним она натянула кальсоны отца.

В книге воспоминаний Гиббса, вышедшей в 1975 году, т. е. много позже того времени, когда об этом рассказала «Анастасия», этот курьезный случай подробно описан с примечаниями, что все присутствующие долго и весело смеялись над неуклюжей артисткой.

На суде она поведала также историю о том, как в дом Ипатьева была брошена бомба, и это впоследствии подтвердилось независимым свидетельством.

Но самым сенсационным, на грани скандала, было заявление «Анастасии» о том, что она видела осенью 1916 года в Петергофе своего дядю, эрцгерцога Эрнста Гессенского, брата императрицы Александры Федоровны. Скандал состоял в том, что «дядя Эрни» был германским генералом, одним из высших командиров кайзеровских войск, воевавших в то время с российскими. Факт его пребывания в России в конце 1916 года свидетельствовал, во­первых, о попытке сепаратных переговоров между Россией и Германией и, во­вторых, о том, что организовала их, несомненно, российская императрица.

Эрнст Гессенский яростно отрицал, возмущенный, даже возможность такого события. С тем и умер. Показания Анастасии повисли в воздухе. В 1984 году Николас Прансус, историк германского королевского дома, тесно связанного с российским императорским домом, добился разрешения поработать в центральном государственном архиве Октябрьской революции с дневниками Марии Федоровны, матери Николая II. Расшифровав ее запись на датском языке за 15 и 16 ноября 1916 года, историк, пораженный, понял, что там говорится о приезде «гранд дюка Эрнста» в Россию. Что за этим визитом стоит Аликс. И что немецкий генерал приехал с предложением сепаратного мира.

Были и другие факты.

Английские журналисты Энтони Саммэрс и Тони Мэнгольд приводят в своей книге «Досье на царя» несколько свидетельств, которые позволяют проследить путь Анастасии к берлинскому каналу. В частности, вспоминают рассказ подполковника кайзеровской армии Вернера Гассерштайна. В 1955 году тот заявил, что осенью 1918 года находился в составе войск, оккупировавших в то время Румынию. Его часть охраняла понтонный мост, наведенный через реку Буг. Однажды к нему обратилась группа русских офицеров с неожиданной просьбой. Они сообщили Гассерштайну, что со стороны Украины, тоже тогда оккупированной немцами, пробирается к мосту тайком младшая дочь Николая II. Ее везут в телеге, запряженной двумя волами. Офицеры просили обеспечить великой княжне беспрепятственный переход через тщательно охраняемый мост в Румынию. Подполковник доложил о их просьбе начальнику. Сам он свидетелем переезда Анастасии через мост не был. Но через несколько недель получил записку от тех офицеров. Они благодарили за помощь в осуществлении успешной переправы Анастасии в Румынию.

В том же «Досье на царя» помещено заявление румынского судьи Ионеску­Вайкулеску, утверждавшего, что в секретных полицейских архивах Румынии находились свидетельства о пребывании великой княжны Анастасии в Бухаресте под протекторатом оккупационной армии.

Оба, румынский судья и немецкий офицер, подкрепили своими сообщениями показания Анны Андересен­Анастасии, что вырвавший ее из уральского ада поляк Чайковский затем вывез ее на повозке вместе со своей семьей в Румынию.

Постепенно набиралось все больше свидетельств, которые, казалось, давали суду обоснованное право признать притязания Анны Андерсен называться Анастасией Николаевной Романовой.

Но... суд длился десятилетия, с большими перерывами. Свидетельства эти появлялись постепенно. Книга Гиббса с описанием эпизода в спектакле появилась в 1975 году. Сенсационное «Досье на царя» Саммерса и Мэнгольда — в 1976 году. А именно из них впервые мир узнал о документах Кирсты и многих других подтверждениях рассказов претендентки.

Свидетельство грека появилось уже после смерти женщины, известной как Анна Андерсен, но называвшей себя дочерью государя Анастасией.

Так что понять сложности, стоявшие перед судом, нетрудно. Эта женщина не говорила по­русски. Это российская­то великая княжна?! Ее не признавали многие родственники. Такие, к примеру, влиятельные, как объявивший себя главой императорского дома Кирилл Владимирович Романов. Отказывалась принять претендентку Мария Федоровна.

Хотя почерк Анны Андерсен был похож на почерк Анастасии. Хотя на теле ее обнаружили метинку от сведенной родинки. На том самом месте обнаружили, что и у дочери царя, у которой некогда тоже сводили родинку.

И, несмотря на сходство по 17 параметрам строения ушной раковины (по германским законам для признания идентификации по этому виду строения тела достаточно было совпадения 12 параметров), суд окончился ничем. Ни подтвердить притязания истицы, ни отвергнуть их суд не решился.

Почему так произошло, мы обсудим потом. А пока обратимся к другой истории. Истории третьей дочери Николая II — Марии.

 

История Марии

 

В 1982 году мировое общественное мнение было ошеломлено еще одной сенсацией. Князь Алексис де Дураццо, принц Анжуйский, опубликовал письмо своей бабушки, которое она составила 10 февраля 1970 года и завещала вскрыть через 10 лет после ее смерти. Бабушка называла себя Марией, дочерью Николая Александровича Романова, последнего российского императора.

Вот что написала эта женщина (перевод текста по книге Марка Ферро «Николай II» (М., 1991, стр. 309).

Утром 6 октября 1918 года в городе Пермь, где мы находились с 19 июля, нас, мою мать и моих трех сестер, разделили (обратите внимание — «моих трех сестер». — М.Ф.) и посадили в поезд. Я приехала в Москву 18 октября, где Г. Чичерин, кузен графа Чапского, доверил меня украинскому представителю... для отправки в Киев.

Не правда ли, мы видим здесь естественное продолжение событий, происшедших с императрицей и великими княжнами в пермском заключении? Помните свидетелей, что рассказали надворному советнику Кирсте о императрице и трех великих княжнах? О побеге Анастасии? Все тесно сходится!

Далее Марк Ферро, излагая содержание записки бабушки принца Анжуйского, пишет:

...Белобородов сообщает ей через несколько дней, что они отправляются в Москву и она должна готовиться к отъезду. Они будут отправлены небольшими группами: «Подготовьтесь, но без багажа, лишь маленький чемодан или узелок». 6 октября их отвели на вокзал в Перми. Большевики согласились удовлетворить желание императрицы оставить при себе Татьяну. Ольга посмотрела на Марию и сказала ей по­английски: «Какое это имеет теперь значение? Хуже того, что было, уже не будет. На все есть воля Господня». Она села в один состав, Мария — в другой.

Мария рассказывала, что в пути какой­то грубый мужик приказал ей снять серьги, она не сумела этого сделать, и он сорвал их силой, от чего остался шрам. Мария прибыла в Москву 18 октября, и ее поселили в бывшей резиденции Локкарта; там ее встретила жена Луначарского... Вскоре появился Г. Чичерин, он был обходителен, поцеловал ей руку и сказал, что «иностранные посольства позаботятся о ее отъезде, так же как и об отъезде ее семьи». Она будет отправлена в Киев.

 «Мы, большевики, свергли тиранию вашей семьи, но мы умеем уважать человеческую жизнь». Он добавил, что ее «передадут украинскому правительству, конечно, «марионеточному», но в Киеве находятся представительства вашей немецкой семьи, и вам надо туда поехать».

Через некоторое время генерал Скоропадский направил специальный поезд, в который посадили Марию, имевшую паспорт на имя графини Чапской, от фамилии Чапский, принадлежавшей польскому графу кузену Чичерина.

На той же неделе, а именно 22 октября 1918 года, по приказу Вильгельма II и канцлера Макса Баденского был выпущен из тюрьмы Карл Либкнехт. Затем был освобожден Иогихес — другой спартаковец, польского происхождения. Совпадение ли это? Или же первый обмен заложниками в истории отношений Запада и Востока? Во всяком случае, точно известно, что летом в Берлине представители большевистской власти Карл Радек и Иоффе предложили в обмен на освобождение императрицы и ее дочерей освободить крайне левых, посаженных в тюрьму кайзером. Радек заверил немцев в том, что императрица и ее дочери находятся в безопасности...

В безопасности... Но и Алексис де Дураццо использует это слово. Он утверждает: его бабушка десятки лет никому не говорила о своем настоящем имени именно по «соображениям безопасности» (так звучат ее слова, по Марку Ферро).

В том, что Мария Николаевна объявилась в Испании, нет ничего удивительного: в 1918 году Испанией правил король Альфонс Тринадцатый, женатый на внучке королевы Виктории, двоюродной сестры императрицы Александры Федоровны. То ли под влиянием жены, то ли по политическим расчетам, то ли просто из гуманных соображений (а король Альфонс был широко известен своей гуманитарной деятельностью) он сделался самым активным в Европе ходатаем перед российскими властями за сохранение жизни членов царской семьи. Он организовал что­то вроде заговора европейских монархов для давления на Россию. Привлек даже немцев.

Эти благородные усилия король Альфонс предпринял сразу после ареста императорской семьи. Первому посланнику Временного правительства в Мадриде он напомнил, как многократно помогал русским военнопленным, и высказал соображение, что это дает ему моральное право ходатайствовать об освобождении несчастных узников.

Испанский король не прекратил свои хлопоты и после большевистского переворота. Марк Ферро цитирует следующий документ, обнаруженный историком Карлосом Секо Ферране в испанских архивах:

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: