Лабораторно-практическое занятие № 11
Абсолютная монархия в Европе
Цель занятия. Определить характерные черты одной из форм правления в государствах эпохи Нового времени.
Источники. Епископ Боссюэ о Божественном праве королей (с. 282). Жан Боден о королевском суверенитете (с. 282). Людовик XIV о власти короля (с. 283).
Вопросы и задания для учащихся
1. Какая форма правления описана в источниках? Подтвердите свой ответ текстом.
2. Какие типы монархии различает Ж. Боден? Какой из них характерен для Западной Европы XVII—XVIII вв.? Приведите примеры всех трех типов.
3. Какие характеристики королевской власти дает епископ Боссюэ?
4. Какие функции монарха можно выделить на основе текстов?
5. Как авторы источников относятся к описываемой форме правления? Обоснуйте свои выводы.
Практическое занятие № 12
Колониализм
Цель занятия. Проанализировать карты и выявить страны, проводившие наиболее активную колониальную политику.
Источники. Карта «Великие географические открытия» (первый форзац учебника), карта «Мир к концу XIX в.» (второй форзац учебника), текст § 26.
Вопросы и задания для учащихся
1. По карте «Великие географические открытия» определите, какие регионы к концу XVII в. были захвачены европейскими государствами и превращены в колонии.
2. Выпишите, какие территории принадлежали Испании, Португалии, Франции, Англии, Голландии и Османской империи. Расставьте страны в порядке убывания размеров их колоний.
3. Сопоставьте данные карт «Великие географические открытия» и «Мир к концу XIX в.». Какие регионы мира попали в колониальную зависимость в период с середины XVII в. до конца XIX в., а какие получили независимость? Какие территории так и не стали колониями к концу XIX в.? Сделайте вывод о распространении колониализма в мире к концу XIX в.
4. Какое государство в середине XVII в. являлось крупнейшей колониальной державой? Как изменилось его положение к концу XIX в.? Назовите крупнейшую колониальную империю к концу XIX в. Объясните произошедшие изменения.
5. Расставьте страны в порядке убывания размеров их колоний к концу XIX в. Сопоставьте эти данные с данными, полученными по предыдущему периоду. Совпадают ли они?
6. У каких крупных европейских государств к концу XIX в. почти не было колоний? Вспомните, почему так получилось. Предположите, какие последствия это могло иметь в будущем.
МАТЕРИАЛЫ К ДИСКУССИЯМ
Власть и собственность на Древнем Востоке. § 2
Феномен власти-собственности
Сложившееся на основе земледельческой общины (в какой-то мере это относится и к кочевникам, но типичный вариант — именно земледельческий) протогосударство во многом восходит к нормам взаимоотношений и формам взаимосвязей, веками развивавшимся в рамках общины. Но на основе прежних норм и форм в новых условиях возникали институты иного, более совершенного и развитого типа, — они соответствовали укрупнявшейся и усложнявшейся социально-административной структуре протогосударства. О каких новых институтах идет речь?
В нашей стране, где менталитет XX в. воспитан на идеях марксизма, было еще сравнительно недавно твердо принято считать, что институтами, приходившими на смену первобытной общине, были институты классово-антагонистического общества, основанного на частной собственности и делении населения на классы прежде всего по признаку отношения к этой собственности (имущие и неимущие). Такого рода схоластическая презумпция привела к жесткому постулату, согласно которому все древние общества должны были быть так называемыми рабовладельческими с характерными именно для них антагонистическими классами рабовладельцев и рабов. В истматовском варианте эта идея марксизма превратилась в догму, была доведена до абсурда, несмотря на то что сам Маркс был много более сдержан в этом смысле: в его схеме всемирной истории наряду с рабовладельческой (античной) формацией существовал, как о том упоминалось, и «азиатский» способ производства, характерный для Востока и отличавшийся от античного и иных европейских способов производства тем, что в восточных структурах не было частной собственности и классов, а альтернативой господствующему классу было само государство в лице организованного им аппарата власти.
В отличие от Гегеля, делавшего акцент на проблемы именно власти, причем в ее наиболее жесткой из известных человечеству до XX в. форме восточной деспотии, Маркс выдвигал на передний план собственность, говоря о верховной собственности государства на Востоке. Но что это такое — хотя бы с точки зрения главного для Маркса политэкономического критерия? Это собственность или все-таки власть? Сам Маркс склонен был идентифицировать верховную собственность и государственный суверенитет. Однако до логического конца эта идентификация в его трудах доведена не была. Больше того, сама идея верховной собственности была подвергнута сомнению рядом авторитетных историков-марксистов — факт достаточно редкий, чтобы оставить его без внимания. Так что же все-таки первично в изучаемой нами структуре — деспотизм, беспредел власти или собственность, пусть даже не частная?
Ответ на этот кардинальный вопрос упирается в анализ группы проблем, связанных с оценкой роли институтов власти и собственности в ранних политических структурах, генетически и функционально родственных классическим восточным, стадиально предшествовавших именно им, лежавших в основе восточного деспотизма по Гегелю и «азиатского» способа производства по Марксу. Остановимся кратко на этих проблемах.
Что касается власти, то восходившая к древнейшей и абсолютно преобладающей системе социальных ценностей триада престиж — авторитет — власть привела со временем к сложению авторитарного института наследственной власти сакрализованного вождя-царя в протогосударствах. Это было повсюду, включая и предантичную Грецию с ее царями, столь поэтично воспетыми великим Гомером и так хорошо известными по классической греческой мифологии.
На Востоке власть такого типа достаточно быстро — в отличие от античной Греции — трансформировалась в деспотическую, хотя не везде одинаково ярко выраженную. Главной причиной этого было отсутствие здесь развитого рыночно-частнособственнического хозяйства, сыгравшего решающую роль в той социальной мутации, которую пережила античная Греция. Деспотизм как форма власти, а если взглянуть глубже, то как генеральная структура общества, возникает там, где нет той самой частной собственности, об обязательном наличии которой, не признавая исключений или хотя бы вариантов, твердила долгие годы абсолютно господствовавшая у нас истматовская схема. Иными словами, деспотизм присущ структурам, где нет собственников. Но это те самые структуры, которые возникали на базе первобытности.
Во всех обществах, о которых выше уже шла речь (кроме античного, отличавшегося от них), понятия о собственности вообще, тем более о частной собственности, просто не существовало. Специалисты, исследующие такие структуры, используют для их характеристики понятия «коллективная», «общинная», «племенная» собственность и т. п., сознавая всю условность этих понятий. Дело в том, что понятие о собственности в коллективах собирателей, кочевников или общинных земледельцев сводилось прежде всего к представлению о праве на ресурсы, которые считались принадлежавшими данной группе и использовались ее членами в процессе их хозяйственной деятельности. Собственно, иначе и быть не могло в те времена и в тех условиях жизни. Основа отношений к ресурсам, от обладания которыми зависело существование коллектива, реализовывалась, таким образом, в терминах владения, т. е. власти: «Мы владеем этим; это — наше». Субъектом власти, владения, распоряжения хозяйственными ресурсами или, если угодно, коллективной собственности всегда был и практически всегда мог быть только коллектив, причем этому никак не противоречило то обстоятельство, что всегда существовало индивидуальное и семейное пользование какой-то частью общего владения, не говоря уже о предметах обихода, жилище, личных вещах, орудиях производства и т. п. Это означает, что и экономическое содержание, и юридическая форма такого рода собственности именно владение и, как результат владения, власть. Сначала власть только над ресурсами. Но это только сначала.
В общине с ее ранними формами неравенства как на уровне семейно-клановой группы, так и в рамках коллектива с его рангово-статусной иерархией в целом сложилась и развивается власть, которая опирается как на экономическую реальность (владение ресурсами группы или общины), так и на юридическую ее форму (право выступать от имени группы или общины, распоряжаться ее достоянием и особенно ее избыточным продуктом). В рамках надобщинной структуры, протогосударства с наследственным вождем, ставшим символом коллектива, неоспоримое право распоряжаться общественным достоянием было функцией высшей власти вождя.
В свете сказанного вполне очевидно, что представление о верховной собственности государства и государя можно понимать только в том плане, о котором идет речь: высшая собственность правителя-символа, олицетворяющего коллектив, производна от реального владения достоянием коллектива и безусловного права распоряжаться его ресурсами и имуществом, причем и то и другое в конечном счете производно от власти. Власть (владение) рождает понятие и представление о собственности, собственность рождается как функция владения и власти. Власть и собственность неразделимы, нерасчленимы. Перед нами феномен власти-собственности.
Власть-собственность — это и есть альтернатива европейской античной, феодальной и буржуазной частной собственности в неевропейских структурах, причем это не столько собственность, сколько власть, так как функции собственника здесь опосредованы причастностью к власти, т. е. к должности, но не к личности правителя. По наследству в этих структурах может быть передана должность с ее правами и прерогативами, включая и высшую собственность, но не собственность как исключительное частное право владения вне зависимости от должности. Социально-экономической основой власти-собственности государства и государя было священное право верхов на избыточный продукт производителей.
Если прежде семейно-клановые группы вносили часть своего продукта в форме добровольных взносов старейшине в качестве скорее символической, нежели реальной платы за его общественно полезный труд, то теперь ситуация стала иной. В надобщинной структуре, в рамках протогосударства вождь имел бесспорное право на определенную часть продукта его подданных, причем взнос с политэкономической точки зрения принимал облик ренты-налога. Налога — потому что взимался центром для нужд структуры в целом, в частности для содержания непроизводительных слоев, обслуживающего их персонала или производителей, занятых в неземледельческой сфере (ремесло, промыслы и т. п.). Налог в этом смысле высшее право государства как суверена на определенную долю дохода населения. Что же касается ренты, то она проявлялась в праве собственника, субъекта власти-собственности, на определенную долю реализации этой собственности в хозяйствах земледельцев-общинников.
Появление феномена власти-собственности было важным моментом на пути институционализации общества и государства в неевропейском мире. Это означало, что прежняя свободная община теряла свои исключительные права владения ее угодьями и продуктом. Теперь она вынуждена была делить эти права с теми, кто в силу причастности к власти мог претендовать на долю ее имущества, начиная от регионального вождя-администратора, будущего владетельного аристократа, которому верховный вождь передавал часть своих высших прерогатив, и кончая общинным главой, все более превращавшимся в чиновника аппарата администрации. Иными словами, возникал и надолго закреплялся хорошо знакомый специалистам феномен перекрывающих друг друга владельческих прав: одна и та же земля (а точнее, право на продукт с нее) принадлежит и обрабатывающему ее крестьянину, и общине в целом, от лица которой выступает распределяющий угодья старейшина, и региональному администратору, и верховному собственнику. И что показательно, эта множественность прав, столь нелепая в обществе с юридически хорошо разработанными частно правовыми нормами, здесь никого не смущает: коль скоро земля не является частной собственностью и принадлежит всем, то совершенно естественно, что каждый получает свою долю дохода от нее, причем в строгом соответствии с той долей владения ею, власти над ней, которой реально располагает. Вместе с тем важно оговориться, что в множественности прав уже таились зародыши некоторой трансформации прежней структуры, в частности тенденции к приватизации, т. е. к появлению частной собственности (пусть не господствующей и весьма ограниченной в потенциях, но все же частной), до того в описываемом обществе еще не известной.
Васильев Л. С. Власть и собственность: феномен
власти-собственности // История Востока. — М., 1994
***
...Сам факт покупки земли царем показывает, что царь по-прежнему не был верховным собственником всей земли в государстве. Но в то же время крайне низкая цена, уплаченная им за землю (около 1000 л — примерно 600 кг — ячменя за гектар поля, не считая подарков хозяевам и свидетелям! ), вероятно, отражает принудительный характер покупки (производившейся к тому же в районе, разгромленном карательными операциями Саргона и Римуша), а запись сделок на большом обелиске из твердого камня, возможно, подчеркивает необратимость сделки (в отличие от аналогичных сделок между частными лицами, записывавшихся на обыкновенных глиняных плитках — «табличках» и датировавшихся). Целью скупки земли было, скорее всего, увеличение царского фонда земель и средств на содержание персонала и войска. Уже в надписях Саргона говорится, что «5400 мужей (ежедневно) ели перед ним хлеб»; возможно, это было связано и с желанием царя создать свое постоянное и привилегированное войско, несмотря на первоначальную опору Саргонидов на широкое народное ополчение. Последнее со временем должно было становиться все менее надежным; после Римуша и Нарам-Суэна ни работникам государственных хозяйств, ни общинникам вне их не было особых оснований стремиться к поддержанию династии; но и жречество в конце концов было ею недовольно...
Дьяконов Н. Первые деспотии в Двуречье //
История Древнего мира. — М., 1983
Полисное устройство Греции. § 4
Полис
Изменения в экономике нанесли удар по общинно-родовой организации общества, носительницей традиций которого была родовая знать. Для рядовых общинников, занявшихся ремеслом и торговлей, открылась возможность обогащения и приобретения земельных участков в частное владение.
В то же время сохранялась коллективная собственность на землю, принадлежавшую полису и отдельным его подразделениям (филам, фратриям, демам). Но это не означало наличия государственного сектора в хозяйстве. Существовал лишь общинно-частный сектор, в котором все более возраставшую роль приобретали частные хозяйства. Общинный же характер собственности проявлялся в том, что лишь граждане пользовались правом получения участка земли в пределах полисной территории. Тот, кто не был по происхождению гражданином, считался чужестранцем и не мог приобрести в собственность не только землю для обработки, но и дом для жилья, даже если и он, и его отцы, деды, прадеды прожили здесь всю жизнь. Кем бы ни был гражданин полиса — торговцем, ремесленником, ростовщиком, для полиса он оставался потенциальным землевладельцем. Как гражданин, он обладал правом участия в работе общинных институтов — народного собрания, а с демократизацией полиса — также совета, суда, а также правом быть выбранным в руководящие органы полиса.
С принадлежностью к полису была связана и военная служба, бывшая не только обязанностью, но и почетным правом, доступным, как и право на землю, только гражданину.
Древние полисы обладали обозримой территорией, и там не сложилось системы представительства. Гражданин полиса, независимо от того, жил он в городе или в его сельской округе, непосредственно участвовал в общественной жизни. Полис для граждан был всем. Он обеспечивал им независимое существование и определенный уровень жизни, охрану их личности и свободы. Поэтому изгнание, сопровождавшееся лишением гражданских прав, было наказанием, равносильным гражданской смерти. Городские стены, принимавшие в случае опасности всех граждан, были стенами жизни.
Граждане составляли меньшую часть населения полиса, и осуществление ими их прав основывалось на бесправии и эксплуатации негражданского свободного населения и рабов. Таким образом, несмотря на прочность полиса как общественной ячейки, в нем изначально были заложены противоречия, создававшие постоянную социальную напряженность.
Политическая жизнь практически всех средиземноморских народов складывалась в напряженном противостоянии незнатной части населения (демоса) и земельной аристократии, отстаивавшей свое исключительное право распоряжаться общественной землей и управлять общиной в качестве потомков и наследников богов, к которым аристократические роды обычно возводили свое происхождение. Законы, которые постепенно принимались в острой борьбе в разных полисах круга земель, несколько ограничивали полномочия знати и защищали интересы торгово-ремесленной прослойки и земледельцев. Однако, пользуясь своим богатством и противоречиями внутри самого гражданского коллектива, аристократия, как правило, сводила на нет действия законов или вовсе добивалась их отмены.
В условиях такого противостояния становилось неизбежным использование новыми общественными слоями силы для ограничения экономического могущества аристократии и связанного с этим могуществом политического влияния.
Ранняя тирания
На волне недовольства знатью и стремления к справедливому распределению общинной собственности выделяются народные вожди, чаще всего выходцы из той же аристократии. При поддержке демоса они захватывают власть с помощью наемных отрядов. Греки рассматривали их как царей, но только не унаследовавших, а узурпировавших власть, и употребляли по отношению к ним термин лидийского происхождения тиран (властелин), первоначально не носивший одиозной окраски. «Становились они тиранами потому, что пользовались доверием народа, а средство приобрести это доверие заключалось в том, чтобы объявить себя ненавистниками богатых», — писал Аристотель. Заигрывая с демосом, тираны подчеркивали свой скромный образ жизни, принимали законы против роскоши, поддерживали простой народ во время судебных процессов, да и сами выдвигали обвинения против знатных, конфисковывали их имущество, раздавая его беднякам. «Тиран в глазах своих подданных должен быть не тираном, а домоправителем и царем, не узурпатором, но опекуном; тиран должен вести скромный образ жизни, не позволять себе излишеств» — так характеризовал раннюю тиранию Аристотель, живший в IV в. до н. э., когда в это слово стали вкладывать смысл, близкий современному его восприятию.
Тираны этого переходного периода зачастую до конца своих дней сохраняли облик справедливых защитников народа и законов, а порой превращались в деспотов и попирали законы. Но в любом случае объективно их правление способствовало значительному ослаблению аристократии и сделало возможным последующий переход управления в руки демоса. Как режим личной власти, сломившей господство аристократии, раннегреческая тирания была неизбежным этапом на пути к демократизации общества. Не случайно демократические республики установились именно в тех полисах, которые прошли через тиранию.
В тех из греческих городов, где в силу недостаточного развития ремесел и торговли внутри демоса не появилось экономически сильной прослойки, земельная аристократия сохранила свои позиции и в силу этого сложились аристократические, а не демократические республики. Аристократический строй установился с переходом к республикам и в этрусских полисах, где в силу религиозных традиций необычайно сильна была военно-жреческая знать (лукумоны). Также и в Риме свержением царской власти воспользовались аристократические круги, установившие свое правление в форме патрицианской республики. Впоследствии из среды патрициев время от времени выделялись политики, добивавшиеся передела земель и кассации долгов, действуя, как греческие тираны, но ни одному из них не удавалось захватить власть...
Немировский А. И. История Древнего мира.
Античность. — М., 2000
Уроки античной демократии
