Проблема истинности и рациональности в социально - гуманитарных науках

Проблема истинности и рациональности — центральная проблема науки. Ее решение исторически изменчиво, но при всех изменениях цель научной деятельности остается направленной на получение истины, на формирование стандартов научной рациональности, неразрывно связан­ных с рациональностью во всех ее проявлениях и во всем объеме.

Рациональность классической философии состояла в вере в способ­ность разума к освоению действительности, в тождество разума и бытия. Неклассическая рациональность подменила эту формулу верой в спо­собность науки к постижению и преобразованию мира. В постнекласси-ческий период возникло представление о типах рациональности и тем самым ее плюрализме. Между тем во все времена научная рациональ­ность была оплотом рациональности других сфер общества.

На современном этапе происходит новый качественный скачок в науке. Она начинает учитывать нелинейность, историзм систем, их че-ловекоразмерность. Степин ясно формулирует отличия классического, неклассического и постнеклассического типов рациональности, задавая науке соответствующую типологию: классический тип рациональности сосредоточивается на отношении к объекту и выносит за скобки все от­носящееся к субъекту и средствам деятельности. Для неклассической рациональности типично представление о зависимости объекта от средств деятельности. Анализ этих средств становится условием получе­ния истинного знания об объекте. Постклассическая рациональность соотносит знание об объекте не только со средствами, но и с ценностя­ми и целями деятельности¹. Данная методология глубоко эвристична. Она позволяет соотнести развитие науки не только с внутринаучной ло­гикой, но и с социальными факторами. В работах Л.М. Косаревой, B.C. Степина и др. прослеживается связь научных революций с социаль­ным контекстом. И если это справедливо для естествознания, подобная методология еще более продуктивна для социальных наук.

Классическая концепция истины в социальных науках утверждала принцип объективности и следовала формуле отражения общества как объекта познания в сознании познающего субъекта: О — S.

¹ См.: Степин B. C. Научное познание и ценности техногенной цивилизации // Вопро­сы философии. 1989. № 10; Он же. Теоретическое знание. С. 17—36.

4.8. Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках                     521

С точки зрения классической концепции истины последняя есть со­ответствие наших знаний о мире самому миру, слепок с объекта позна­ния в знании. Классическая концепция истины, как отмечалось выше, предполагает, что все социокультурные препятствия на пути постиже­ния истины, в том числе и «идолы» Ф. Бэкона, преодолимы — вплоть до образования «прозрачной среды» между субъектом и объектом, т.е. мож­но получить знание, соответствующее объекту. Единственным допуще­нием трудности познания являлось указание на то, что сущность объек­та постигается не сразу, поэтому получение полной истины требует прохождения ряда познавательных звеньев (проблема относительности полноты знания зафиксирована в хрестоматийных понятиях относи­тельной и абсолютной истины).

В рамках классического понимания истина — одна, а заблуждений много. Эта единственная истина непременно победит заблуждения. Мо­нополия на истину — в значительной мере продукт убеждения в ее един­ственности и следующих за этим притязаний на владение ею. Более то­го, разделяя классическую концепцию истины, невозможно следовать ныне остро звучащему социальному требованию о запрете монополии на истину.

Не все науки прошли классическую стадию, связанную с получением фундаментального знания, несущего во всеобщей форме представления о сущностных свойствах и закономерностях природы, общества и чело­века. Неклассическое знание, ярко проявляясь в квантовой физике или гуманитарных науках, соседствует с классическими представлениями в других. Тенденция к появлению новых постнеклассических парадигм обнаруживается в различных науках в неодинаковой мере. Так, в социо­логии влияние этих парадигм обнаруживается в направлениях, приме­няющих «гибкие», «мягкие» методы — в этнометодологии, феноменоло­гии, в постмодернистских подходах.

Неклассическая концепция истины вынуждена признать присутст­вие субъекта познания в таком объекте познания, как общество, и пе­рейти, как мы уже отмечали, от формулы О — S к формуле O/S — S.

Попытка только социальными средствами отказаться от монополии на истину предполагает уж и вовсе недостижимые условия: такую личную скромность ученых и руководителей науки, которая всегда поставит их перед вопросом: а действительно ли именно я (мы) владею(ем) истиной? Подобной рефлексией и самокритикой, конечно, окрашен научный по­иск, но они не могут стать доминантой, всегда заставляющей сомневать­ся в результате и обрезающей притязания на истинный результат.

По существу своей деятельности ученый не может быть столь скром­ным и столь сомневающимся, ибо ему предстоит выдать свой индивиду­альный результат за общезначимый, перевести свое личное видение про­блемы в абстрактно-всеобшую форму. Для этого и психологически необходимы определенные амбиции, уверенность и убежденность в том,

522                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

что прошедший необходимую методологическую проверку результат ис­тинен. Требование добровольного отказа от монополии на истину в рам­ках классической концепции равносильно требованиям к политику ни­когда не быть уверенным в правильности своей политики. Политик, как и ученый, может и должен быть рефлексивным по отношению к своей дея­тельности, видеть ее ошибки, но в конечном итоге он все же должен быть убежден в своей правоте, чтобы отважиться не только на политическую деятельность вообще, но и на какое-то конкретное политическое дейст­вие в частности, не только на утверждение о возможности истины, но и о том, что истина получена. Неклассическая концепция истины способст­вовала тому, чтобы различные трактовки могли найти место в социальном познании, выступая как ракурсы интерпретации или как эквивалентные описания, с которыми успешно работает и естествознание.

Постнеклассическая трактовка истины признает уже не только нали­чие субъекта в социальной реальности, но и его практическую роль, в том числе в социальном конструировании самой этой реальности, ус­ложняя процесс получения истины до 0/S/P — S, где О — объект, S — практический или познающий субъект и Р — практика. При этом субъ­ектом познания в таких концепциях чаще всего выступает общество, яв­ляясь вместе с тем объектом познания. Объективность знания во всех трех моделях научности и рациональности — классической, неклассиче­ской и постнеклассической — достигается стремлением субъекта позна­ния к адекватному воспроизведению изучаемой реальности, сколь бы сложной она ни была.

Большая часть научных представлений об обществе в России была унаследована через марксизм, но многие даже самые яростные его крити­ки в нашей стране, а также критики социальных условий применения марксизма до сих пор остаются приверженцами методологии XIX в. Важ­но отметить не только социальные препятствия к нормальному функцио­нированию науки, но и тесноту методологических рамок ее развития. Причем речь идет не столько о критике узости марксистских подходов, сколько об ограниченности классических научных представлений XIX в.

Характер изменений в методологии и теории познания обусловлен историческими этапами развития науки: от рецептурного знания, обслу­живающего назревшие задачи практики, к классической науке, от клас­сической науки — к неклассической, от неклассической — к постне­классической. Подобно тому, как разные общества, находясь в одном и том же сегодняшнем времени, живут реально в различных временах, различные науки развиваются неравномерно. В наше время можно най­ти такие отрасли науки, где еще не достигнута классическая стадия и ко­торые находятся на доклассической рецептурной стадии. Например, «практическая» амбулаторная медицина существует как рецептурное знание, особенностью которого является эмпирическая реакция на каж-

4.8. Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках                     523

дый конкретный случай, т.е. подготовка рекомендации о том, что нужно сделать, чтобы разрешить возникающую конкретную проблему.

Невозможно разобраться в эволюции методов познания, не раскрывая тех изменений, которые происходят в трактовке самого понятия истины.

Классическая «матрица» европейской культуры покоилась на таких принципах, как гуманизм, рационализм, историзм и объективность по­знания (единственность истины).

Гуманизм ориентировал на высшие проявления творческого духа че­ловека. Рационализм — на способность разума к овладению условиями познания и существования. Историзм — на признание развития, преем­ственности и разумности истории, прогресса разума и свободы. Объек­тивность — на познаваемость мира, достижения такого результата по­знания, который бы не зависел от человека или человечества, а соответствовал познаваемому предмету.

Оптимизм этой концепции не выдержал испытания временем. Неклас­сическая трактовка истины, отдельные черты которой вызревали еще в эпоху классики, латентно обосновывались уже не гуманизмом, а, скорее, личной ответственностью и трудовой этикой. Уже не апеллировали к ра­ционализму в указанном возвышенном понимании, а придали ему более плоскую форму — позитивистской веры в науку и в достижимость целей (целе-рациональность) взамен прежней универсальной веры в разум. Исто­ ризм, утверждавший преемственность и разумность истории, сменился ве­ рой в материальный прогресс. Заметно релятивировалось учение об истине. Истина стала пониматься как результат выполнения определенных научных процедур и правил.

Новые настроения внес постмодернистский подход. Он отразил разочарование и в ослабленном — по сравнению с классикой — неклас­сическом видении мира. Сказалось разочарование в личной ответствен­ности и трудовой этике, включающих личность в непрерывную социаль­ную гонку в индустриальном обществе. Обострился кризис веры в разум. В развитых странах исчезла (в силу благополучия значительной части населения, а в неразвитых — в силу его неблагополучия) готовность к жертвам во имя прогресса, тем более материального. На смену всем прежним символам европейской веры пришла вера в свободу, в много­образие, в единственную реальность языка. Слабо пробивающаяся сквозь слой неклассики идея объективности была полностью заменена идеей рефлексии языковых средств. Здесь уже не стало объекта и субъ­екта, уже не было и речи об объективности.

Эти изменения воспринимались как мода, и отечественное социаль­ное знание, философия и методология продолжали «жить по классике», причем обуженной ее марксистским прочтением.

И вот теперь под напором внезапно меняющейся жизни начался вели­кий «отказ», великий пересмотр старых принципов, но чаще это пока вое-

524                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

принимается как просто «переворачивание» прежних методологических подходов на противоположные, при которых воспроизводятся старые схе­мы познания и мышления с обратным знаком. Стремительно стала исче­зать вера в единственность истины, сменяемая идеей плюрализма и даже утверждениями, что нет различия между истиной и неистиной, хорошим и плохим, добром и злом: рационализм начал вытесняться иррационалисти-ческими, мистическими представлениями, наука — обскурантизмом, ис­торизм — мнением, что любой новый процесс начинается с «чистого лис­та», объективность истины — релятивизмом. Хотя подобные формы осознания реальности действительно присущи постнеклассическому (постмодернистскому) социально-культурному подходу, на российской почве эстетический нигилизм постмодернизма, «черпание воли к культу­ре» в «воле к жизни» (термины Н. Бердяева) — посредством обращения к традициям андеграунда — нередко окрашиваются в карикатурные тона. Справедливая критика злоупотребления единством не должна вести к от­рицанию единства. В отечественной культуре и теории познания, в мето­дологии социального познания идея плюрализма подвергается определен­ному упрощению и утрированию. Для того чтобы проиллюстрировать возможности альтернативного подхода, обратимся к фигурам мирового значения в экономической науке: Дж. Тобину и М. Фридмену, лауреатам Нобелевской премии. Тобин — неокейнсианец, сторонник государствен­ного регулирования экономики. Фридмен придерживается концепции свободного (сведенного до минимума) государственного вмешательства в экономическое развитие. Буквально по всем вопросам они имеют проти­воположное мнение. Так, Фридмен считает социальные программы обще­ственными наркотиками. Тобин приветствует их. Для Фридмена крушение социализма — очевидное свидетельство преимуществ свободной рыноч­ной экономики, для Тобина — аргумент об относительно плохом государ­ственном регулировании. Обе концепции находятся на службе различных политических программ. Но никто в Америке не провозглашает: «Долой Фридмена! », «Да здравствует Тобин! ». Хотя экономические теории играют в Америке свою роль (Фридмен был советником Р. Рейгана, Тобин — Дж. Картера), Америка не живет «по теории», ни одна развитая страна не жи­вет согласно какой-то доктрине. Но мы жили «по Марксу», а потом... «по Фридмену», ибо свободная, безо всякого вмешательства государства эко­номика — это теория Фридмена (но не американская реальность даже в эпоху рейганомики). Мы жили так, несмотря на предостережения самого М. Фридмена никогда не применять его теорий в России в связи с иным состоянием сознания масс.

Этот пример поясняет две методологические особенности современ­ного социального познания:

1. Невозможность принимать теоретические конструкты за реаль­ ность и жить в соответствии с ними.

4.8. Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках                     525

2. Плюрализм концепций как способ обеспечения разных типов или ас­ пектов деятельности.

По поводу первого тезиса следует отметить, что пока в наших общест­венных науках не укоренится картина особых, сложно опосредованных от­ношений теории и практики и пока эта картина не произведет соответст­вующего сдвига в общественном сознании, до тех пор будут продолжаться те же бесплодные эксперименты с новыми теориями, что и с теорией К. Маркса. В этой связи полезно обратиться к работам В. Леонтьева, кото­рый показал, что экономисты часто ошибочно пренебрегают эмпиричес­кой базой и строят теории либо математические модели, которые не могут без адаптации быть применены на практике. Что касается плюрализма, то он отнюдь не предстает как признание всеядности. Плюрализм состоит во­все не в том, чтобы признать взаимоисключающие выводы. Случай с Фридменом и Тобином говорит не о всеядности американцев. Повышение экономической эффективности лучше описывается теорией Фридмена, тогда как другие аспекты (уменьшение социальной несправедливости, со­циального расслоения) — теорией Тобина. Две политические партии США, имея консенсус по поводу базовых интересов своего общества, ба­лансируют, решая то одну, то другую задачу, ибо акцент на социальной за­щите и помощи ослабляет экономический рост, а поддержка последнего ведет к усилению экономического и социального неравенства. Одновре­менно решить обе эти проблемы невозможно. Именно это, т.е. различные аспекты реальной политической и экономической деятельности, делает каждую концепцию истинной по отношению к определенному типу задач. По мнению В. Леонтьева, плюралистический характер какого-либо подхо­да заключается не в одновременном применении существенно различных типов анализа, а в готовности переходить от одного типа интерпретации к другому. Объяснение такому методологическому подходу состоит в том, что любой тип объяснения обладает определенной ограниченностью.

Сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что, вопреки класси­ческой эпистемологии, истина в постнеклассическом понимании может быть истолкована не только как воспроизводство (слепок) объекта в зна­ нии, но и как характеристика способа деятельности с ним. Поскольку та­ких способов может быть много, допускается плюрализм истин и, следо­вательно, исключается монополия на истину.

Многие типы социального знания, как мы уже отмечали, могут быть произведены одновременно с решением задачи его применения. В боль­шей степени это относится к экспертному знанию, находящемуся на пе­ресечении, с одной стороны, научного знания, а с другой — разных ви­дов специализированной деятельности и повседневного опыта, и никогда не существующему до экспертизы.

Обнаруживается связь истины с интересами. Объективность знания со­стоит в нахождении наиболее адекватных интересам способов деятельности.

526                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

Все более становится ясным, что вненаучные идеи могут пробить се­бе дорогу в обществе не с меньшей вероятностью, чем научно обосно­ванные, и что могут утверждаться такие представления, которые вообще не допускают научного обоснования.

Некоторые, восхищаясь концептуальной целостностью, возможности которой открыты классикой, понимают, что в нашем явно неклассическом, или даже, как говорят, постсовременном, мире существуют такие пробле­мы, которые требуют для своего осмысления совершенно новых подходов. В этом мире умерли все боги и все герои, он уже почти вернулся к свободе как к пустоте. Постмодернизм связан с сознательным принятием ситуации смерти богов и героев, концепцией свободы и плюрализма, единственной реальности языка. Он дает не только метод науки, но и литературы. У. Эко, ученый-медиевист и писатель, дал блистательные образцы применения постмодернистского подхода к монистическим целостным мирам.

Почему метод, сформированный в условиях колоссальных социаль­ных сдвигов современности, оказался столь эффективным для исследова­ния Средневековья в работах У. Эко? Потому что он раскрыл невидимые самому этому периоду сложности, противоречивость и многообразие. Постмодернистский подход, не обнаруживая в мире других сил, кроме са­модвижения, нашел этот мир в Средневековье, которое думало о себе, что движется силой Бога. Упорядоченное, структурированное пространство классики, налагаемое на разорванную целостность сегодняшнего дня (по аналогии), помогает обнаружить в ней ту связность, которую современ­ность сама не находит. Оба эти акта — применение постмодернизма к ана­лизу Средневековья и приложение классических по характеру моделей к современности — являются актами не только познавательными, но и мо­ральными. Первый открывает в Средневековье свободу, которая была за­давлена целостностью духа. Второй обнаруживает в современности смысл, разорванный плюральностью и устремленностью к развитию ми­ра. Смысл этот состоит в трансцендировании, выходе за пределы эмпири­ческого бытия, если не к Богу, Космосу или другому абсолютному субъек­ту, то хотя бы к человеческому роду. В противном случае констатация распадающейся реальности превращается в апологию распада и порожде­ние новых его витков. Как отмечает западный ученый 3. Бауман, социо­логи должны развивать не постмодернистскую социологию, соответству­ющую климату постмодернизма, а социологию, способную понимать постмодернистский мир. В этом смысле может возрастать значение кон­цепций, являющихся классическими по способу своего построения, хотя они уже никак не могут вытеснить современные подходы.

Постепенно обнаруживается, что понятие «объективная истина» сохра­няет свое регулятивное значение (подобное категорическим императивам морали), но практически истинность (как и моральность) выявляется в кон­ тексте всех типов мышления и деятельности.

4.8. Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках                     527

Выявляется значение повседневности как граничного условия позна­ния и практики, указывающего на опасные пределы деятельности за этой границей (повседневность может быть разрушена теоретическим притя­занием на переделку жизни или насильственной — бесчеловечной — практикой). Как вера во всесилие науки, так и отказ от представлений об истине могут быть репрессивны по отношению к повседневной жизни. Можно безжалостно ломать ее, веря, что наука «учит» жить иначе. Но это можно делать и утверждая, что науке безразлично, какой вид повседнев­ности будет реализован, и что «естественная» повседневность, выросшая из самой жизни, равноценна любым вариантам «искусственной».

Серьезные изменения науки и практики, связанные с военными стратегиями (конверсия), религией (признание сферы религиозного опыта) и распадом коммунизма (политической смертью научных кон­цепций социализма), не могут не вызвать у ученых суеверного страха пе­ред доказанной историей способностью превращать все человеческие намерения и усилия в нечто, отличное от задуманного. Размышляя о своей ответственности в этих условиях, ученый-обществовед оказывает­ся в очень непростой ситуации. Ему уже не вменяется обществом в обя­занность активно переделывать мир. Само знание, заявленное в качест­ве научного, — тоже риск. Ученый не может избежать ситуации риска и вовсе не в силах гарантировать положительный социальный результат применения своих концепций. Как показал выдающийся ученый-эконо­мист В. Леонтьев, в неустойчивых системах задуманный проект может вызвать совершенно далекие от ожидаемых следствия; в устойчивых же системах разные проекты могут привести к близким следствиям.

Наряду с истиной и истинами появляется множество правд как вне-научных представлений об истинном и должном. Мир, в котором исти­на одна, а заблуждений много, прекратил свое существование. Прогресс свободы уничтожил его ясность и простоту. Происходящие сдвиги в со­держании и функциях социальных наук, а также и науки в целом застав­ляют понять, что и эта твердыня радикально меняется.

Все эти изменения получают релятивистскую трактовку как теми, кого релятивизм пьянит, так и теми, кого он пугает. Первые с восторгом сооб­щают, что социальная наука умерла и не будет более учить, как жить, и ко­режить и без того неустойчивую жизнь. Вторые в страхе отшатываются от новых тенденций в науке, полагая их интерпретации преувеличенными или несуществующими, надеясь, что классическая концепция истины мо­жет переломить эти опасные тенденции, даже если они существуют.

Современные парадигмы познания в социальных науках эмпиричны, соединяют научный и вненаучный подходы, предстают во множестве ва­риантов. С позиций присущего классике признания фундаментальных основ конкретной деятельности новые подходы кажутся мелкими, не­внятными схемками. Сторонников же новых подходов следование клас-

528                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

сике восхищает системной мощью, но вместе с тем почти ужасает то концептуальное давление, которое оказывает система выстроенного знания, и необходимость построения концепций ради решения самых простых вопросов. В этом усматривается ныне не столько объектив­ ность, сколько объективация самой личности исследователя в концепцию, которая трактуется как форма насилия над жизнью.

Первый аргумент против трактовки сложившейся познавательной си­туации как релятивистской: регулятивное значение классики и ее мо­ральное значение для современности неоспоримы, так же как неоспори­мы эвристичность и инновационная направленность новых парадигм.

Второй аргумент против такой трактовки состоит в следующем: про­исходящие в науке изменения свидетельствуют о том, что не только этика, но и наука становятся сферами практического разума. Одновре­менно это означает, что в науке значительно возрастает этический ком­понент — этика ненасилия, представление об ответственности, риске, вине; как и прочие сферы человеческой деятельности, наука становится сферой морального выбора и переживания.

Третий аргумент. В разные исторические периоды науке предписыва­лись различные социальные роли. Так, Просвещение считало ее целью образование граждан; позитивисты — обеспечение средств деятельности, создание технологий, производственных и социальных. От науки всегда ожидали объяснений и предсказаний. Ныне эти ее функции не признают­ся в качестве самодовлеющих, находящихся исключительно в компетен­ции науки, поскольку решение соответствующих задач предполагает под­ключение других мыслительных форм, равно как и науке вменяется в обязанность рефлексия не только средств, но и целей. Можно даже ска­зать, что распад казавшейся твердыней старой познавательной самоуве­ренности стимулирует проявление новой духовной ответственности.

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: