Позиция наивности в философствовании античности

Каковы же эпистемологические проблемы наивного философствования, выявленные в античной философии? Например, майевтика Сократа как метод философствования, показывает, что философа можно представить как носителя чистого, по сути, наивного сознания, функция которого - лишь изумляться и вопрошать.⁴ Это фиксируется в принципе «знаю, что ничего не знаю». С одной стороны, в философствовании присутствует наивность удивления и вопрошания, а с другой стороны, метафизическая глубина поставленных вопросов, касающихся главных мифических символов культуры, и попытка рефлексии над ними. В этом плане философия, по сути, предстает в культуре как «узаконенная наивность» (Г.Б. Меттьюз), а может даже, попытка дать обоснованный ответ на, казалось бы, «детские» вопросы.

Однако более существенным является то, что наивное философствование проявляет себя также как некая акция (действие), событие, перформанс, провокация (софисты, киники, стоики, скептики). С одной стороны, наивное философствование «разыгрывается» на «поверхности» жизни, в мире обыденности, повседневности, но, с другой стороны, гротеск, эмоциональность, «анекдотизм», языковые и смысловые игры наивного философствования приводят к глубокому осознанию актуальности экзистенциальных и критических моментов философствования, актуальности диалога, подлинной коммуникации, актуальности

4См.: Майборода Д.В. Майевтика // История философии. Энциклопедия. Мн., 2002. С. 586.

личностного компонента в родовой целостности мифа. Такую амбивалентность можно объяснить тем, что на пути философствования человек становится подвержен, по мысли Ж. Делеза, своеобразным «философским болезням», которым наивное философствование пытается противиться. Например, идеализм - это «врожденная болезнь платонизма, который со всей его чередой взлетов и падений логично расценивать как маниакально-депрессивную форму философии».⁵ Наиболее отчетливо эта мысль звучит у Ф. Ницше, ⁶ который задавался вопросом, не свидетельствует ли эта ориентация на высоту, начиная с Сократа, скорее о вырождении и тупиковом заблуждении философии, чем о верном исполнении ей своего дела? Таким образом, Ницше заостряет внимание на самой ориентации мысли в философствовании: разве акт мышления происходит не в мысли, а сам мыслитель разве мыслит вне жизни? Необходимо найти ту скрытую точку, где «житейский анекдот» и «афоризм мысли» сливаются воедино - подобно смыслу, который с одной стороны есть атрибут жизненных ситуаций, а с другой - содержание суждений. Тут, по словам Делеза, можно отыскать «свои особые измерения, свои времена и пространства, свои ледники или тропики - короче, целую экзотическую географию, характеризующую как способ мышления, так и стиль жизни».⁷

Конечно же, мы не разделяем весьма экстравагантную позицию Ницше по этому вопросу, который мало интересовался тем, чего достигла философия после Платона, полагая, что это наверняка было лишь продолжением долгого упадка. Нам же видится здесь попытка отыскать проявление философствования в его наивной форме. Мы считаем, что для мегариков, киников и стоиков характерен этот своеобразный стиль философствования. Например, у Диогена Лаэртского в главах, посвященных Диогену Кинику или Хрисиппу Стоику, мы видим развитие удивительной системы провокаций.⁸ С одной стороны, философ ест с крайней прожорливостью, объедаясь сверх меры; прилюдно мастурбирует, сетуя при этом, что голод нельзя утолить так же просто; не осуждает инцест с матерью, сестрой или дочерью; терпим к каннибализму и антропофагии - но при всем

5Делез Ж. Логика смысла... С. 173.

6См,: Ницше Ф. Сумерки идолов, или Как философствуют молотом // Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 563-567. 7Делез Ж. Указ. соч. С. 174.

8См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1998. С 220-239; 299-306.

при том он в высшей степени трезв и целомудрен. С другой стороны, философ хранит молчание, когда люди его о чем-то спрашивают, либо награждает их ударами посоха. Когда ему задают абстрактные и трудные вопросы, он в ответ указывает на пищу или подает торбу с едой, которую затем вываливает на вопрошающего. Он, таким образом, выступает как носитель особого «наивного» и гротескного способа философствования-поступка, оживляемого парадоксами, но, тем не менее, насыщенного глубоким содержанием. Не случайно поэтому, что со стороны киников и стоиков не счесть насмешек в адрес Платона. Всегда речь идет о том, чтобы низвергнуть идеи, показать, что бестелесное пребывает не в вышине, а на поверхности и что оно - не верховная причина, а лишь поверхностный эффект, не сущность, а событие. Таким образом, смысл появляется и разыгрывается на поверхности «жизненного мира», мира повседневности.

В этом контексте несколько слов об античном скептицизме. Эта форма интеллектуальной деятельности, по утверждению Секста Эмпирика, конечно же, было неким учением, но опять-таки не в смысле системы догм, а лишь как одна из форм жизненной практики (проживания).⁹ «...Скептический способ рассуждения называется " ищущим" от деятельности, направленной на искание и осматривание кругом, или " удерживающим" - от того душевного состояния, в которое приходит осматривающийся кругом после искания, или " недоумевающим" - либо вследствие того, что он во всем недоумевает и ищет, как говорят некоторые, либо оттого, что он всегда нерешителен перед согласием или отрицанием».¹⁰ Данное утверждение ценно для нас тем, что указывает на практический ха­рактер скептической эпистемологии. Скептики не призывают отыскивать достоверное, истинное знание, они лишь провозглашают определенный образ жизни: «надежду на душевный покой», «невозмутимость и безмятежность души»." Таким образом, обращение скептиков к «наивной» позиции обусловлено тем, что она не соотносит понятие знания с «объективной», онтологической действительностью, а определяет его как устанавливаемый порядок и

9См,: Секст Эмпирик. Три книги Пирроновых положений // Секст Эмпирик. Сочинения: В 2 т. М, 1976. Т. 2. С. 209-210.

¹⁰ Там же. С. 208.

11Там же. С. 209.

/

организация опытного мира, формируемого в процессе жизни

(проживания).

Аналогичную позицию мы можем увидеть и в современной эпистемологии «радикального конструктивизма» (Э. фон Глазерсфельд). В основе действенного понимания знания Глазерсфельдом лежит первичное понимание, например, когнитивной активности ребенка как метода проб и ошибок (формирование «операционных схем», по Ж. Пиаже).¹² Ни ребенок, ни одно живое существо не начнут познавать до тех пор, пока не начнут активно действовать, пробовать. И другое условие: действующий организм не начнет познавать до тех пор, пока не наткнется на препятствие. Первая неудавшаяся попытка знаменует собой первичный акт познания. Причем это первичное знание возникает не как отображение полезных или вредных свойств препятствия, а как запоминание образа действия, приведшего к нежелательному результату (или не приведшего к желательному результату). О предметах или объектах на первых стадиях познания говорить вообще не приходится. Все происходит на уровне действий, поступков, стереотипов поведения. Читаем у Глазерсфельда: «Исходным следует считать представление о том, что познание (и знание) не может рассматриваться в качестве некоего конденсата, образуемого в результате пассивного восприятия, а является результатом активности субъекта. Такого рода активность - это вовсе не манипуляции с " вещами-в-себе", т.е. объектами, которые имелись бы во внеэмпирическом мире и должны были бы мыслиться структурированными в готовом виде предметами, каковыми они кажутся познающему. Активность, ответственную за построение знания, мы называем " оперированием", что является свойством любой когнитивной сущности, которая, по меткому выражению Пиаже, организует как сама себя, так и свой опытный мир».¹³

В античности складывается традиция анализа знания через его сопоставление с категорией убеждения. Наиболее наглядно это представлено в диалогах Платона «Менон» и «Теэтет». Как известно, к важнейшим характеристикам убеждений относятся их интенциональность и репрезентативность. Убеждения всегда есть

12Подробнее об этом см.: Гл. 2 настоящего исследования п. 5. Наивное философствование и Детское мышление.

13Глазерсфельд Э. фон. Введение в радикальный конструктивизм // Вестник Московского Университета. Сер. 7. Философия. 2001. № 4. С. 61.

убеждения в чем-то (или о чем-то), они призваны выполнять функцию представления некоторой реальности и обеспечивать ориентацию человека в мире. Благодаря своей репрезентирующей роли, убеждения могут иметь истинное значение. Если наши убеждения некорректно представляют ту реальность, которую призваны репрезентировать, они являются ложными, если же убеждения адекватно представляют мир, то они являются истинными.¹⁴ Например, в диалоге «Теэтет» критически анализируются три различные определения знания: 1) знание как чувственное восприятие; ¹⁵ 2) знание как правильное мнение¹⁶ и 3) знание как правильное мнение с объяснением.¹⁷ И хотя Платон последовательно отвергает каждое из этих определений, сам подход к рассмотрению знания через его противопоставление убеждению, мнению или вере укоренился в философии и стал классическим. Позиция же наивного философствования благодаря этому становится «маргинальной» формой поиска истины и добывания знания.

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: