Отзвуки материнского права в греческих мифах и драмах

 

Хотя женщины были, таким образом, лишены своего прежнего руководящего положения, тем не менее религиозные обряды, связанные с этими старыми обычаями, господствовали еще целые столетия, но они постепенно потеряли для народов свой более глубокий смысл. Лишь в наше время начинают снова доискиваться смысла этих древних обрядов. Так, в Греции сохранился религиозный обычай, в силу которого женщины обращались за советом и помощью лишь к богиням. Ежегодно повторявшийся праздник тесмофорий был обязан своим происхождением эпохе материнского права .

Уже в позднейшее время женщины Греции в течение пяти дней праздновали этот праздник в честь Деметры и на нем не мог присутствовать ни один мужчина. Подобное же празднество происходило в древнем Риме в честь Цереры. Деметра и Церера были богинями плодородия. И в Германии вплоть до христианского средневековья происходили подобные празднества в честь Фригги, которая у древних германцев считалась богиней плодородия. И здесь мужчины были исключены из участия в этих праздниках.

В Афинах, где материнское право раньше всего, но, по-видимому, при упорном сопротивлении женщин уступило место отцовскому праву, трагизм этого переворота находит свое выражение в «Эвменидах» Эсхила. События развертываются следующим образом: Агамемнон, король в Микенах, муж Клитемнестры, по указанию оракула во время своего похода на Трою приносит в жертву свою дочь Ифигению. Мать возмущена принесением в жертву своего ребенка, по материнскому праву не принадлежащего ее мужу, и берет во время отсутствия Агамемнона себе в супруги Эгиста, что нисколько не противоречило старому праву. После многолетнего отсутствия Агамемнон возвращается в Микены; по наущению Клитемнестры Эгист убивает его. Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, под влиянием Аполлона и Афины мстит за убийство отца — убивает свою мать и Эгиста. Эриннии преследуют Ореста за убийство матери; они представляют старое право. Аполлон и Афина, у которой по мифу не было матери , так как она прямо появилась из головы Зевса, защищают Ореста, ибо они представляют новое, отцовское право. Дело переносится на решение ареопага, перед которым развертывается следующий диалог, выражающий враждебные и противостоящие друг другу воззрения.

 

Хор: Так матереубийство приказал вещун?

Орест: Он сам, но не ропщу я на судьбу свою.

Хор: Иное скажешь, как услышишь приговор.

Орест: Из гроба помощь, верю, мне пошлет отец.

Хор: На мертвых уповаешь? Умерла и мать.

Орест: Две скверны к ней прилипли, два проклятья.

Хор: Какие ж две? Все точно разъясни суду.

Орест: Убитый ею был ей муж, а мне — отец.

Хор: Освободилась мертвая: убийца жив.

Орест: Почто же ты при жизни не гнала ее?

Хор: Чужим по крови был убитый ею муж.

Орест: А я по крови матери ль единый сын?

Хор: Разбойник богомерзкий! Отвержен ты.

Не предал ли проклятью ее ты дорогую кровь?

Тебя вскормившую в родимом чреве мать?

 

Эриннии не признают, таким образом, право отца и супруга, для них существует право матери. Что Клитемнестра заставила убить мужа, им кажется безразличным, потому что он был чужим. Напротив, они требуют наказания матереубийцы, так как, убив мать, Орест совершил самое тяжелое преступление, которое только могло быть совершено при старом родовом порядке. Аполлон стоит на противоположной точке зрения. Он по приказанию Зевса побудил Ореста убийством собственной матери отомстить за убийство отца, и он перед судьями защищает поведение Ореста, говоря:

 

«На это должен я сказать:

Не мать создатель своего ребенка,

Она лишь жизни пробужденье носит,

Но жизнь творит один отец

Она хранит залог лишь другу,

И то лишь при желанье бога

Незыблемо хочу я это доказать.

Отца без матери иметь возможно:

Зевеса дочь свидетель в том.

Мрак чрева матери ее не покрывал,

Но и богине не родить нам отпрыска такого».

 

Таким образом, по мнению Аполлона, прижитие ребенка дает отцу преимущественное право на него, между тем как по существовавшему до тех пор взгляду мать, дающая ребенку свою кровь и жизнь, — единственная собственница ребенка и отец ее ребенка остается для нее чужим . Поэтому Эриннии так отвечают на воззрение Аполлона:

 

«Седых времен свергаешь силы ты,

Нас, старых, хочешь обогнать ты, юный бог».

 

Судьи совещаются относительно приговора, половина их стоит за старое право, половина — за новое, так что угрожает разделение голосов поровну. Тогда Афина схватывает камень с алтаря и, бросая его в урну, говорит:

 

«Он мой, и мой последний приговор,

И за Ореста я его кладу.

Я матери не знала, не была рожденной ею,

От сердца полного хвалю я все мужское

И вплоть до брака отцу принадлежу я вся,

И потому считаю менее преступным убийство женщины,

Когда опора дома — муж погиб через нее.

Так и при равных голосах победа за Орестом».

 

Другая сага изображает падение материнского права в Афинах следующим образом:

«Во время управления Кекропса произошло двойное чудо: одновременно вышли из земли в одном месте оливковое дерево, в другом — вода. Испуганный царь послал в Дельфы, чтобы спросить оракула о значении этих событий. Ответ гласил: оливковое дерево означает Минерву, вода — Нептуна, и теперь гражданам предстоить решить, по имени которого из этих двух божеств назвать свой город. Кекропс созвал народное собрание, в котором право голоса имели как мужчины, так и женщины. Мужчины голосовали за Нептуна, женщины — за Минерву, и так как у женщин было одним голосом больше, победила Минерва. Нептун рассердился и приказал морю залить поля афинян. Чтобы смягчить гнев бога, афиняне наложили на своих женщин тройное наказание: они должны были потерять право голоса, их дети не должны были более носить имени матери, они сами не должны были более называться афинянками».[37]

Так победило новое право. Брак, делающий отца главою, победил материнское право.[38]

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: