МОДИФИЦИРОВАТЬ / ОТМЕНИТЬ ЗИЗЕЭНД.COM (ZEETHEEND.COM)

ОТКАЗАНО

САЙТ АКТИВНЫЙ

Он открывает бардачок «малибу» – там лежит потрепанный мобильник Эла Брукса: он всегда держит его там. Это тоже хорошо, а то Брейди забыл взять телефон Бэбино.

«Ну что, подай на меня в суд, – думает он. – Ты ничего не помнишь, а я занят».

Он не утруждает себя рытьем в контактах, просто набирает номер Фредди из головы. Со старых добрых времен «Дисконт Электроникс» она телефон не меняла.

Когда Ходжес извиняется и выходит в туалет, Джером ждет, пока закроются двери, а потом подходит к Холли, которая стоит возле окна и смотрит на снегопад. Здесь в городе еще светло, и снежинки танцуют в воздухе, словно вопреки законам притяжения. Холли снова скрестила на груди руки так, чтобы обхватить себя за плечи.

– Насколько ему плохо? – тихо спрашивает Джером. – Что-то он не очень хорошо выглядит.

– Это рак поджелудочной железы, Джером. Разве может человек с таким выглядеть хорошо?

– Он вообще сможет этот день выдержать, что скажешь? Потому что он хочет с ним покончить, и, мне кажется, от этого ему станет легче.

– Ты хочешь сказать – с Хартсфилдом? С этим долбодятлом Брейди Хартсфилдом. Даже при том, что он, долбодятел, мертвый.

– Да, я это имею в виду.

– Я считаю, что это плохо. – Холли разворачивается и с усилием смотрит ему в глаза: от этого она всегда чувствует себя словно обнаженной. – Ты замечал, как он за бок хватается?

Джером кивает.

– Он так уже неделями делает и говорит, что у него несварение. К врачу его я практически загнала. А когда он узнал, что с ним, пробовал соврать.

– Ты не ответила. Он сможет продержаться до конца дня?

– Пожалуй. Надеюсь. Ибо ты прав, ему это нужно. Только мы не должны его оставлять. Оба. – Холли отпускает одно свое плечо и берет парня за запястье. – Пообещай, Джером. Не отсылай худенькую девочку домой, чтобы ребята играли в своей избушке на дереве сами.

Он снимает ее руку со своего запястья и сжимает ее.

– Не волнуйся, Холлиберри. Наша банда не распадется.

У Брейди нет времени играться с ней. Снег густеет с каждой секундой, а драндулет Z-Мальчика на лысой резине и с более сотней тысяч миль пробега вряд ли справится со снежной бурей, если она разгуляется. При других обстоятельствах он хотел бы знать, как это она до сих пор жива, но так как обратно возвращаться и исправлять ситуацию он не намерен, то это вопрос интересует его чисто теоретически.

– Ты знаешь, кто я, и я знаю, что ты пыталась сделать. Еще попробуй – и я подошлю к тебе тех, кто следит за твоим домом. Тебе повезло, что ты выжила, Фредди. Второй раз не испытывай судьбу.

– Извините… – почти шепчет Фредди. Это совсем не та свирепая и мятежная девушка, которая работала в «Киберпатруле» и высказывалась выражениями вроде «е… тебя и твою мать!». Но она и не до конца сломана, иначе сейчас бы не полезла ковыряться на тот сайт.

– Ты кому-нибудь говорила?

– Нет! – Кажется, сама эта мысль ее ужасает. Ужасает – это хорошо.

– А скажешь?

– Нет!

– И это правильный ответ, потому что если скажешь – сама знаешь, что будет. Ты под колпаком, Фредди, не забывай.

Он сбрасывает, не дожидаясь ответа. Его больше злит, что она жива, чем то, что она пыталась сделать. Поверит ли она в выдуманных людей, которые следят за домом, даже учитывая то, что он, уходя, считал ее мертвой? Он думает, что да. Она имела дело и с Доктором Z, и Z-Мальчиком; кто знает, сколько еще дронов в его распоряжении?

Как бы там ни было, а сейчас он ничего с этим поделать не может. Брейди имеет долгий-долгий опыт обвинения других людей в своих проблемах, и сейчас он винит Фредди в том, что она не сдохла, как должна была бы.

Он переключает передачу и давит на газ. Шины пробуксовывают на тонком ковре снега, который укрыл парковку перед закрытым «порнодворцом», но на внутриштатном шоссе снова прочно сцепляются с покрытием, где некогда коричневые мягкие обочины уже белеют. Брейди разгоняет машину Z-Мальчика до шестидесяти миль в час.[56] Скоро это для таких условий будет многовато, но он будет держать такую скорость, пока может.

У «Найдем и сохраним» общая уборная с турагентством, расположенным в соседнем офисе, но прямо сейчас Ходжес в мужском туалете один-одинешенек, за что и благодарен. Он склоняется над одной из раковин, держится правой рукой за край, а левой нажимает на бок. Ремень у него до сих пор не расстегнут, а штаны свисают на бедрах под тяжестью карманов: мелочь, ключи, кошелек, телефон.

Он пришел сюда справить большую нужду – обычное физиологическое действие, которое он всю жизнь выполняет. Но только поднатужился, как в левой половине живота его прошибла термоядерная боль. По сравнению с ней все те боли, которые у него были ранее, казались легкой увертюрой к предстоящему концерту, и если сейчас ему так плохо, то страшно подумать, что будет дальше.

«Нет, – думает он: страшно – это не то слово».

Его охватывает не страх, а настоящий ужас.

«Впервые в жизни я страшусь своего будущего, в котором все, чем являюсь или был, сначала начнет тонуть, а потом исчезнет. Если это сделает со мной не боль, то тяжелые препараты, которые ее тормозят, они меня точно доконают».

Теперь он понимает, почему рак поджелудочной железы считают коварным и почему он практически всегда смертелен. Он таится, скрывается, собирает войска, готовит диверсантов в легкие, лимфоузлы, кости, мозг. А потом начинает блицкриг, в собственной алчности не понимая, что победа принесет ему только смерть.

Ходжес думает: а может, ему именно это и надо? Может, это ненависть болезни к себе самой и действует она так не от желания уничтожить носителя, а от жажды самоуничижения? Вот потому рак и является настоящим князем самоубийства.

Он громко, долго срыгивает, и ему становится немного легче – не известно почему. Это ощущение долго не продлится, но каждое облегчение ему дорого. Он вытряхивает три таблетки обезболивающего (которые наводят его на мысль о стрельбе из игрушечного ружья в разъяренного слона) и запивает их водой из-под крана. Потом умывается холодной водой, пытаясь немного устранить бледность. Это не помогает, и он хлопает себя по щекам – две пощечины по каждой. Холли и Джером не должны знать, как ему плохо. Ему пообещали этот день, и надо им воспользоваться – каждой минутой. До полуночи, если надо.

Он выходит из уборной, напоминая себе выпрямиться и не хвататься за бок, – и тут гудит его телефон.

«Пит хочет поделиться результатами своего «сукотлона»», – думает он, но нет: это Норма Уилмер.

– Я нашла папку, – говорит она. – Ту, что покойница, большая Руфь Скапелли…

– Я понял, – сказал он. – Список посетителей. И кто же там?

– Нет там списка.

Он прислоняется к стене и закрывает глаза: «Ой, бл…»

– Но есть одна записка на бумаге с «шапкой» Бэбино. Там сказано, цитирую: «Фредерика Линклэттер должно допускаться и во время посещения, и по его окончании. Она способствует выздоровлению Б. Хартсфилда». Это понадобится?

«Какая-то девушка, стриженная под ежика… – думает Ходжес. – Страшненькая девушка с кучей татуировок».

Пока что это ему ничего не говорит, но что-то в памяти шевельнулось, и теперь он понимает, в чем дело. Он встречал худенькую девушку с «ежиком» в «Дисконт Электроникс» в 2010 году, когда они с Холли и Джеромом шли по следу Брейди. Даже через шесть лет он может вспомнить, что она сказала про своего сотрудника по «Киберпатрулю»: «Это что-то с его мамашей, могу поспорить. Он просто завис на ней».

– Эй, вы еще здесь? – Норма, кажется, раздражается.

– Да, но сейчас должен идти.

– А мы разве не говорили о дополнительных деньгах в случае…

– Да, конечно, я позабочусь об этом, Норма. – Он завершает разговор.

Таблетки свое дело делают, и теперь он на средней скорости может дойти до офиса. Холли и Джером стоят у окна и смотрят на Нижнюю Мальборо, и по лицам, с которыми они оглядываются на звук распахнутой двери, Ходжес понимает: они только что говорили о нем. Но задумываться над этим некогда. И рассуждать тоже. Сейчас у него на уме перепрограммированные «Заппиты». Вопрос с того самого момента, когда они начали складывать факты воедино, стоял так: как мог Брейди хоть как-то модифицировать те устройства, если лежал прикованным к кровати в палате и едва мог ходить? Но ведь он был знаком с кем-то, кто мог бы такое сделать для него, не так ли? Кто-то из бывших коллег. Кто-то, кто мог навещать его в «Ведре» с письменного согласия Бэбино. Девушка-панк с татуировками и с выпендрежными манерами.

– Посетительница Брейди – единственный человек, который к нему приходил, – это женщина по имени Фредерика Линклэттер. Она…

– «Киберпатруль»! – почти кричит Холли. – Они вместе работали!

– Точно. Там еще был третий – наверное, босс. Кто-то из вас помнит, как его звали?

Холли и Джером переглядываются и качают головами.

– Это давно было, Билл, – говорит Джером. – Да и мы тогда были сосредоточены на Хартсфилде.

– Да. Линклэттер я только и помню, потому что она какая-то незабываемая.

– Можно воспользоваться вашим компьютером? – спрашивает Джером. – Вдруг я смогу этого чувака найти, пока Холли ищет девушку?

– Конечно, пожалуйста.

Холли уже за своей машиной, она сидит с идеально прямой спиной и стучит по клавиатуре. При этом она, как с ней часто бывает от сосредоточенности, говорит вслух: «Черт. На «Белых страницах» нет ни номера, ни адреса. Хотя маловероятно: много незамужних женщин сюда не внесены… Стоп, черт, здесь телефон… а вот страница в Фейсбуке».

– Меня не очень интересуют фотки летнего отпуска и количество друзей, – говорит Ходжес.

– А ты уверен? Друзей у нее только шестеро, в частности Энтони Фробишер. Я почти совсем уверена, это и есть…

– Фробишер! – кричит Джером из кабинета Ходжеса. – Энтони Фробишер – вот кто третий в «Киберпатруле»!

– Что, Джером? – говорит Холли. Вид у нее самодовольный. – Опять я первая!

В отличие от Фредерики Линклэттер, Энтони Фробишер существует в телефонных справочниках: и как таковой, и как «Ваш компьютерный гуру». Номера одинаковые («наверное, мобильный», – думает Ходжес). Он сгоняет Джерома со своего кресла и садится туда сам, медленно, осторожно. Тот болевой разряд, который он получил, сидя на унитазе, еще не забылся.

Трубку берут после первого гудка.

– Компьютерный гуру Тони Фробишер слушает. Чем могу вам помочь?

– Мистер Фробишер, это Билл Ходжес. Может, вы меня не помните, но…

– О, я вас прекрасно помню, – голос у Фробишера осторожен. – Что вам нужно? Если вы о Хартсфилде…

– Я насчет Фредерики Линклэттер. Не знаете ли вы ее действующей адреса?

– Фредди? А зачем вам хоть какой-то ее адрес? Я не видел ее с тех пор, как «ДЕ» закрылись.

– В самом деле? А на Фейсбуке вы друзья.

Фробишер недоверчиво смеется:

– А кто у нее там еще? Ким Чен Ын? Чарльз Мэнсон? Послушайте, мистер Ходжес, у этой сучки с ее приколами друзей нет. Ближайшим к ней существом был Хартсфилд, но мне только что пришло на телефон пуш-сообщение, что он умер.

Ходжес не знает, что такое пуш-собщение, да и не хочет знать. Он благодарит Фробишера и вешает трубку. Он понимает, что среди той горстки друзей Фредди на Фейсбуке настоящих друзей нет, она просто их добавила, чтобы не чувствовать себя совсем одинокой. Холли тоже могла бы сделать что-то подобное когда-то давно, но сейчас у нее есть друзья. К счастью для нее и для них. Отсюда вопрос: как найти Линклэттер?

Поисками «того, что упало» контора Ходжеса занимается давно, но большинство их методов все же направлены на поиски плохих людей с плохими друзьями, длинными досье и выразительными лицами для объявлений «Разыскивается». Он может выйти на нее, в эту компьютерную эру мало кто оказывается абсолютно вне доступа, но найти ее надо быстро. Как только какой-то ребенок включает один из «Заппитов», она загружает розовых рыбок, начинаются синие вспышки – и, как свидетельствует опыт Джерома, далее идет подсонтельный призыв посетить сайт зизеэнд.

«Ты же детектив. Да, больной раком, но все-таки детектив. Поэтому отбросим всю лишнюю фигню и вернемся к непосредственным обязанностям».

Но сложно все-таки. Сама мысль обо всех тех детях – которых Брейди тогда не удалось уничтожить на концерте «Здесь и сейчас» – все время мешает. Среди них была и сестра Джерома, и если бы не Дерис Невилл, то Барбара была бы сейчас не в гипсе, а в могиле. Может, у нее была лишь испытательная модель. Может, и у Эллертон тоже. В этом есть определенный смысл. Но вот теперь все эти «Заппиты», жуткое их количество, куда же они ушли, будь они неладны…

И тут его озаряет.

– Холли! Мне нужен телефон!

Тодд Шнайдер на месте, и он настроен компанейски:

– Как понимаю, вы там работаете штурмовыми темпами, мистер Ходжес?

– Это так называют.

– Ну как, удалось выследить те дефектные устройства?

– Да я, собственно, поэтому и звоню. У вас нет адреса, куда была направлена последняя партия «Заппит Коммандеров»?

– Конечно. Я вам сейчас перезвоню и скажу.

– А можно я не буду вешать трубку? У нас дело очень срочное.

– Срочное дело по защите потребителей? – Шнайдер удивляется. – Это как-то не по-американски. Ну что ж, сейчас посмотрим, чем я могу вам помочь.

Раз – и Ходжеса снова прихватывает. Действие лекарств закончилось, они его долго не держат. Сейчас в офисе и Холли, и Джером, столпились вокруг стола. Ходжес усилием воли удерживается от того, чтобы схватиться за бок. Секунды тянутся, тянутся… минута. Две. Ходжес думает: там у него, видимо, другая линия и он забыл про меня или нет ничего…

Музыка в трубке заканчивается.

– Мистер Ходжес? Вы еще здесь?

– Здесь.

– У меня есть адрес. Получатель «Геймзи Анлимитед» – как «игра» по-английски, только через Z, если помните, и адрес 442, Меритайм-драйв. Для Фредерики Линклэттер. Это поможет?

– Конечно! Очень благодарю вас, мистер Шнайдер.

Он вешает трубку и смотрит на своих двух помощников: стройную и по-зимнему бледную – и накачанного на строительных работах под солнцем Аризоны. Они и дочь Элли, которая живет на другом конце страны, – это те, кого он любит больше всего в жизни.

Он говорит:

– Поехали, детки!

Брейди съезжает с внутриштатного на Вэйл-роуд возле «Гаража Терстона», где газуют несколько снегоуборочных машин со смесью соли и песка их водилы толкутся рядом, попивая кофе и болтая. Брейди приходит в голову мысль – подъехать и посмотреть, нельзя ли сейчас поставить зимние шины на «малибу» Библиотечного Эла, но учитывая ту толпу, которая уже стоит в гараже, понимает, что не может ждать переобувки до вечера. Он уже близко к цели и решает идти к ней. Если его там засыплет снегом, хрен с ним. Ему по барабану. Он был в том лагере уже дважды, в основном на разведке, но во второй раз кое-что туда привез.

На Вэйл-роуд снега уже на три пальца и очень скользко. «Малибу» несколько раз заносит, один раз он чуть не валится в кювет. Он сильно потеет, и от мертвой хватки за руль артритные пальцы пульсируют болью.

Наконец он видит высокие красные столбы – последний ориентир. Брейди жмет на тормоза и переходит на скорость пешехода.

Последние две мили[57] проезжает по безымянной однополосной лагерной дороге, но благодаря нависшим ветвям деревьев здесь ехать легче, чем весь последний час. Местами дорога до сих пор голая. Это продлится до тех пор, пока не налетит основной порыв метели – а это ожидается около восьми вечера, если верить радио.

Он подъезжает к развилке, где две деревянные стрелки на столбе показывают в разные стороны. Справа – «Межвежий лагерь Большого Боба», слева – «Головы и шкуры». Где-то в десяти футах[58] над указателями вниз смотрит камера слежения в высокой снежной шапке.

Брейди заворачивает налево и расслабляет руки. Он почти на месте.

В городе снега еще немного. Улицы чистые, машины ездят хорошо, но все трое на всякий случай залезли в «джип вранглер» Джерома. Дом № 448 по Меритайм-драйв оказывается одним из таких кондоминиумов, которые в бодрые восьмидесятые повылазили на южном берегу озера, как грибы. Тогда это было крутое место. Сейчас дома почти наполовину пустые. В вестибюле Джером находит табличку «Ф. Линклэттер – 6-а». Тянется к звонку, но Ходжес его останавливает.

– Что такое? – удивился Джером.

Холли строго говорит:

– Смотри и учись, Джером. Как это делается.

Ходжес жмет какие-то кнопки, и с четвертой попытки ему отвечает мужской голос:

– Кто там?

– Служба доставки «Фед Экс»! – говорит Ходжес.

– Кто же это мне посылку отправил? – удивляется мужчина.

– Не могу знать, дружище. Новости не делаю, я их приношу.

Двери в коридор неприятно тарахтят. Ходжес открывает и пропускает всех остальных. В доме два лифта, на одном прилеплена надпись «НЕ РАБОТАЕТ». На том, что работает, приклеена записка: «ХОЗЯИН ЛАЮЩЕЙ СОБАКИ НА 5 ЭТАЖЕ, Я ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!»

– Довольно зловеще, – говорит Джером.

Лифт открывается, они заходят, Холли роется в сумочке. Находит пачку «Никоретте» и вытаскивает одну пастилку. Когда лифт приходит на шестой этаж, Ходжес говорит:

– Если она там, говорить с ней буду я.

Квартира 6-А прямо напротив лифта. Ходжес стучит. Ответа нет, стучит громче. Опять не получает ответ, гремит в дверь кулаком.

– Уходите прочь, – слышится слабый голос по ту сторону.

«Голос девочки, больной гриппом», – думает Ходжес.

Стучит снова:

– Мисс Линклэттер, открывайте!

– Вы из полиции?

Он бы мог сказать «да», не впервые с выхода на пенсию он залезает в шкуру детектива, но инстинкт подсказывает ему этого не делать.

– Нет. Я Билл Ходжес. Мы когда-то виделись, мельком, в 2010 году. Когда вы работали в…

– Да, помню.

Слышно, как открывается один замок, второй. Открывается цепочка. Открываются двери – и в коридор резко тянет дымом. Женщина в дверях держит между большим и указательным пальцами левой руки наполовину выкуренный жирный косяк. Она худая – на грани истощения – и бледная, как сметана. На ней полосатая футболка с надписью: «ВЫКУП ДЛЯ ПЛОХИХ ПАРНЕЙ, БРЕЙДЕНТОН, ФЛОРИДА». Ниже добавлено «ПОСАДИЛИ ВАС? ЗАЛОГ С НАС!», но эти слова плохо читаются, потому что на них кровавое пятно.

– Надо было мне вам позвонить, – говорит Фредди. Хоть она и не смотрит на Ходжеса, он понимает, к кому на самом деле она обращается. – Надо же было, я о вас думала. Вы же в тот раз остановили его, не так ли?

– Боже мой, мисс, что случилось?! – спрашивает Джером.

– Пожалуй, я слишком много вещей собрала. – Фредди показывает на два чемодана за спиной, в гостиной. – Надо было мамку слушать. Она говорила: никогда не бери в дорогу слишком много!

– Да нет, он, видимо, не о чемоданах, – объясняет Ходжес, показывая на свежее кровавое пятно на футболке Фредди.

Он заходит, Джером и Холли тоже. Холли закрывает за собой дверь.

– Да я понимаю, о чем он, – говорит Фредди. – Говнюк в меня стрелял. А когда я начала таскать из спальни чемоданы, снова кровь пошла.

– Позвольте посмотреть, – говорит Ходжес и делает шаг в сторону Фредди, но та отступает на шаг и скрещивает руки – трогательно, точь-в-точь как Холли.

– Нет. Я без лифчика. Болит сильно.

Холли выходит вперед, отодвинув Ходжеса.

– Покажите, пожалуйста, где ванная. Можно я посмотрю?

Для Ходжеса она говорит вполне нормально – спокойно, – но жует свою никотиновую жвачку как бешеная.

Фредди берет Холли за запястье и проводит мимо чемодана, на мгновение задержавшись, чтобы затянуться. Выпускает дым, как сигналы, по мере того, как говорит:

– Оборудование в соседней комнате. Справа. Заходите и смотрите. – А потом уже обычным голосом: – Если бы я столько вещей не собрала, меня бы здесь уже не было.

Ходжес сомневается. Он думает, что Фредди упала бы в обморок прямо в лифте.

«Головы и шкуры» не такие большие, как Имение Бэбино на Шугар-Хайтс, но, черт побери, почти такие. Огромные, невысокие и расползлись во все стороны. За ними, под снежным склоном, – озеро Чарльз, которое со времени последнего приезда Брейди замерзло.

Он паркуется перед основным зданием и медленно идет в западную часть, дорогие ботинки Бэбино скользят по снегу, который все усиливается и усиливается. Охотничий кемпинг стоит на открытом пространстве, поэтому здесь уже есть, где поскользить. Ноги мерзнут. Брейди жалеет, что не взял с собой сапоги, и снова напоминает себе: обо всем не упомнишь.

Он берет ключ от генераторного сарайчика из коробки электросчетчика, а ключ от избушки – в сарае. Генератор – новенький «Дженерал Гардиан». Сейчас он молчит, но, видимо, позже раскочегарится. Здесь, в этих чащах, электричество выбивает почти в каждую бурю.

Брейди возвращается в машину за ноутбуком Бэбино. В лагере есть вай-фай, и ему нужен только компьютер, чтобы держать связь со своим проектом и быть в курсе всех новостей. Ну и, конечно же, «Заппит».

Старый добрый «нулевой заппит».

В избушке темно и холодно, и сначала он выполняет вполне прозаические действия только что приехавшего жильца: включает свет, выставляет термостат. Главная комната большая и обита сосновыми досками, люстра в ней сделана из полированной кости северного оленя – когда-то они здесь водились. Посередине зияет место для костра, обложенное диким камнем, – в таком можно жарить хоть носорога. Над головой крест-накрест – толстые, прокуренные за много лет балки. У стены – буфет из вишневого дерева на всю длину комнаты: в нем стоит шеренга из, наверное, пятидесяти бутылок; некоторые почти пустые, некоторые с целыми печатями. Мягкая мебель старая, подобранная вразнобой, обита плюшем: глубокие кресла, гигантский диван, на котором за долгие годы было отжарено немало девок. Здесь, кроме охоты и рыбалки, происходило немало внебрачного траха. Шкура перед очагом принадлежала медведю, добытому доктором Элтоном Маршаном: он уже получил свою большую операционную на небесах. Головы животных на стенах и чучела рыб – трофеи почти десятка других врачей, прошлых и нынешних. В частности, здесь есть красивый олень с шестнадцатью пятнами, его Бэбино подстрелил сам, когда еще был собой. Не в сезон, ну и хрен с ним.

Брейди ставит ноут на старинный письменный стол в глубине комнаты и включает, еще не сняв пальто. Сначала проверяет репитер и радуется, увидев, что «ОБНАРУЖЕНО 243».

Он считал, что понимает силу ловушки для глаз, и видел, насколько демо-экран притягивает, еще до того, как придал ему дополнительную силу, – но такой успех превзошел самые смелые его ожидания. Значительно. От сайта никаких предупреждающих уведомлений слышно не было, но все равно он туда наведывается: просто посмотреть, как там дела. И снова все его ожидания превзойдены. Более семи тысяч просмотров на данный момент – семь тысяч! – и количество растет прямо на глазах.

Он сбрасывает пальто и выполняет резвый танец на медвежьей шкуре. От этого быстро устает – в следующий раз надо будет вселиться в кого-нибудь лет двадцати-тридцати, – но он хорошо согрелся.

Брейди берет с буфета пульт от телевизора и включает огромный плоский экран – один из немногочисленных элементов двадцать первого века в лагере. Спутниковая «тарелка» ловит невесть сколько каналов, в HD-качестве, но теперь Брейди интересует немного местного программирования. Он жмет кнопку «Источник» на пульте, пока не получает картинку с дороги, ведущей из внешнего мира. Он гостей не ждет, у него впереди два или три напряженных дня – самые важные, самые полные в жизни, – и если кто-то попытается ему помешать, он должен знать заранее.

Оружие в амбаре: там грубые сосновые стены обставлены ружьями, увешаны пистолетами на гвоздях. Лучше всего там, насколько известно Брейди, «FN SCAR 17S» с рукояткой, как у пистолета. Может делать 650 выстрелов в минуту; эту штуку незаконно переделал в автоматическое оружие один проктолог, фанат оружия, – это «роллс-ройс» среди полуавтоматов. Брейди вынимает его, а вместе с ним – несколько запасных обойм, а также несколько тяжелых коробок с патронами.308S к винчестеру – и ставит у стены, возле места для огня. Он рассуждает, не разжечь ли костерок: дрова уже готовы, – но есть еще одно дело. Он заходит на страницу с последними новостями города и быстро пролистывает их в поисках сообщений о самоубийствах. Пока что ничего, но это поправимо.

– Операция «Заппитайзер»! – скалится он и включает игровое устройство. Удобно усаживается в одном из кресел и начинает ловить розовых рыбок. Когда он закрывает глаза, он еще их видит. По крайней мере, первое время. Потом рыбки становятся красными пятнышками на черном фоне.

Брейди выбирает одно из них и берется за дело.

Ходжес и Джером смотрят на цифровой дисплей с надписью «ОБНАРУЖЕНО 244» – и тут Холли приводит Фредди в компьютерную комнату.

– С ней все в порядке, – говорит она. – Так не должно быть, но так оно и есть. У нее на груди дыра, похожая на…

– И на то, что я и говорила. – Теперь голос у Фредди окреп. Глаза у нее красные, но это, наверное, от наркоты. – Он в меня стрелял.

– У нее были мини-прокладки, и я одну туда прилепила, – рассказывает Холли. – Для большого пластыря рана маловата была. – Она морщит нос. – Фу-у-у…

– Говнюк стрелял в меня. – Складывается впечатление, что Фредди до сих пор пытается донести до себя этот факт.

– Какой именно говнюк? – спрашивает Ходжес. – Феликс Бэбино?

– Да, он. Доктор Z долбонутый. Только он на самом деле – Брейди. И второй тоже – Z-Мальчик.

– Старше доктора? – спрашивает Ходжес. – Старше Бэбино? Вьющиеся седые волосы? Ездит на развалюхе с пятнами грунтовки? Может, у него куртка липкой лентой заклеена?

– Про машину не знаю, а куртка – да, – говорит Фредди. – Вот такой красавчик этот Z-Мальчик.

Она садится возле своего «Макинтоша», который до того показывал фрактальный скринсейвер, в последний раз затягивается косяком и гасит его в пепельнице, полной окурков «Мальборо». Фредди до сих пор бледная, но к ней уже немного возвращается раздолбайская наглость, памятная Ходжесу с момента их предыдущей встречи.

– Доктор Z и верный его оруженосец Z-Мальчик, – продолжает Фредди. – Только вот и один, и второй – они на самом деле Брейди. Матрешка, – вот что они такое!

– Мисс Линклэттер! – Холли хочет что-то спросить.

– Ой, да давай на «ты» и Фредди! Каждая телка, которая видела мои так называемые сиськи, может говорить со мной так.

Холли краснеет, но продолжает. Когда она взяла след, то говорить не стесняется:

– Брейди Хартсфилд мертв. Передозировка – этой ночью, возможно под утро.

– Элвис покинул здание? – Фредди задумывается, потом качает головой. – Это было бы клево. Если бы было правдой.

«Было бы клево, если бы можно было поверить, что она сумасшедшая», – думает Ходжес.

Джером показывает на репитер. Там уже «ОБНАРУЖЕНО 247».

– Он ищет или загружает?

– И то, и другое. – Фредди машинально тянется рукой к импровизированной повязке; Ходжес узнает этот жест. – Это репитер. Я могу его выключить – по крайней мере, надеюсь, что могу, – но вы должны тогда пообещать защищать меня от тех, кто следит за этим домом. А вот с сайтом… не получается. У меня есть и IP-адрес, и пароль, а завалить сервер не могу.

У Ходжеса тысяча вопросов, но когда 247 превращается в 248, самым важным является один:

– Что он ищет? Что загружает?

– Сначала вы должны пообещать, что меня защитите. Заберете меня в безопасное место. Защита свидетелей, или как оно там называется.

– Он может ничего тебе не обещать, ибо я уже понимаю, – объясняет Холли. Голос у нее совсем не злой, он какой-то успокаивающий. – Он ищет «Заппиты», Билл. Как только кто-то включает один из них, репитер его находит и модифицирует демо «Рыбалки».

– Превращает розовых рыбок в цифры, добавляет синие вспышки, – говорит Джером. И смотрит на Фредди. – Так, все правильно?

Теперь ее рука хватается за фиолетовую шишку на лбу со следами засохшей крови. Фредди кривится от боли, отдергивает руку.

– Да. Из восьмисот «Заппитов», которые сюда привезли, двести восемьдесят были дефектными. Или зависали или не загружались, или накрывались сразу, как только открываешь какую-нибудь игру. Остальные были нормальные. Я должна была поставить на все руткит. Это очень много работы. Нудной. Как цеплять наклейки товары на конвейере.

– Значит, пятьсот двадцать были рабочими, – уточняет Ходжес.

– Этот человек знает вычитание, дайте ему сигару! – Фредди бросает взгляд на сообщение на репитере. – И почти половина уже перезагружена. – Она невесело смеется. – Может, Брейди и с тараканами, но это все он удачно обставил, не так ли?

Ходжес говорит:

– Выключайте.

– Конечно. Только пообещаете меня защитить.

Джером, который по собственному опыту знаком со скоростью работы «Заппитов» и тем, какие мысли они вкладывают человеку в голову, не собирается стоять и слушать, как Фредди будет торговаться с Биллом. При нем швейцарский армейский нож, который висел у него на поясе еще в Аризоне и который он бросил в карман, как только забрал свой багаж из самолета. Джером раскрывает самое большое лезвие, сбрасывает репитер с полки и перерезает все кабели, которые присоединяют его к системе Фредди. Устройство с не слишком громким звуком падает на пол, процессор под столом издает тревожные звуки. Холли наклоняется, на что-то нажимает, и сигнал затихает.

– Кретин, там выключатель есть! – кричит Фредди. – Ты что делаешь?!

– Сама знаешь что, – отвечает Джером. – Один из этих сучьих «Заппитов» чуть не убил мою сестру. – Он делает шаг в ее сторону, Фредди шарахается. – А ты хоть понимала, что делаешь?! Ты, б…дь, понимала что-нибудь?! Должна бы, думаю. Ты хоть и обкурок, но не дура же.

Фредди плачет.

– Нет! Честное слово, не понимала! Я не хотела…

Ходжес глубоко вдыхает, и от того боль просыпается.

– Фредди, начните сначала. И проведите нас через всю историю.

– И побыстрее, – добавляет Холли.

Джейми Винтерсу на концерте «Здесь и сейчас» было девять лет. Он был на концерте с мамой. В тот вечер там было очень мало мальчиков-школьников: большинство ребят эту группу не любили и определяли как девчачью. А вот Джейми все девчачье нравилось. В девять он еще точно не знал, гей ли он (и не очень понимал, что это слово означает). Он понимал лишь одно: когда он увидел Кэма Ноулза – солиста «Здесь и сейчас», – у него как-то странно защекотало в животе.

Теперь Джейми идет шестнадцатый год, и он точно знает, кто он. Вместе с некоторыми ребятами из школы он называет себя несколько по-другому: Джемма. Отец тоже знает, кто его сын, и относится к нему как к какому-то уродцу. Ленни Винтерс – мужчина в квадрате, он владеет успешной компанией, но сегодня все четыре площадки, которыми он руководит, не работают из-за непогоды. Ленни вынужденно сидит дома, в кабинете, по уши в бумагах и рассматривает таблицы на экране.

– Папа!

– Чего тебе? – ворчит Ленни, не поднимая глаз. – И почему ты не в школе? Уроки отменили, что ли?

– Папа!

Теперь уже Ленни поднимает глаза и оглядывается на мальчика, которого называет семейным педиком (если думает, что Джейми его не слышит). И первое, что он видит, – на лице сына помада, румяна и тени. Второе – он в платье. Ленни узнает платье жены. На парня оно короткое, достигает лишь середины бедра.

– Блин, что это такое?!

Джейми улыбается. Радостно.

– Вот так я хочу, чтобы меня похоронили!

– Что ты… – Ленни подскакивает со стула так, что тот падает. Теперь он видит в его руках пистолет. Видимо, мальчишка вытащил его из отцовской половины шкафа в спальне.

– Смотри, папа! – Джейми продолжает улыбаться. Как будто хочет показать необычный фокус. Он поднимает оружие и приставляет к правому виску. Палец оказывается на крючке. Ноготь на нем тщательно накрашен лаком с блестками.

– Брось это, сынок! Брось…

Джейми – или Джемма, как он подписал свою короткую предсмертную записку, – давит на крючок. Пистолет имеет калибр.357 – и выстрел звучит оглушительно. Кровь и мозги веером разлетаются, окрашивая резной дверной косяк. Мальчик в мамином платье и макияже падает вперед, и левая половина его лица рвется, словно воздушный шарик.

Ленни Винтерс визжит высоким голосом. Как девочка.

Брейди отключается от Джейми Винтерса, как только тот приставляет пистолет к виску, испугавшись – да, собственно, ужаснувшись того, что может произойти, если он останется в этой голове, когда ее прошьет пуля. Или он просто вылетит, как семечка, как это произошло тогда, с тупым уборщиком в палате 217, или погибнет вместе с мальчиком?

На мгновение он думает, что вышел поздно и что непрерывные высокие звуки, которые он слышит, слышат все, кто переходит в мир иной. Потом он снова оказывается в комнате в «Головах и шкурах» с «Заппитом» в повисшей руке и ноутбуком Бэбино перед глазами. Вот что он слышал: компьютер подает сигнал. Он смотрит на экран и видит два сообщения. Первое: «248 ОБНАРУЖЕНО». Хорошая новость. А вот второе – плохая:

РЕПИТЕР ОФФЛАЙН

«Фредди! – думает он. А я не верил, что тебе духу хватит. Не верил. Ах ты ж стерва».

Его левая рука ползет по столу и нащупывает керамический череп с ручками и карандашами. Он поднимает его, желая ударить им в экран и уничтожить возмутительное сообщение. Но его останавливает мысль. Ужасно правдоподобная.

А может, это не ей духу хватило. Может, репитер вырубил кто-то другой? И кто же может быть этим кем-то? Конечно же, Ходжес. Старый детектив на пенсии. Его, злейший враг.

Брейди знает, что с головой у него не все хорошо, он это давно знает и понимает, что эта догадка может оказаться просто паранойей. Однако определенный смысл в ней есть. Ходжес прекратил свои злорадные визиты в палату 217 почти полтора года назад, но в больнице он крутился не далее как вчера, если верить Бэбино.

«И он всегда знал, что я притворяюсь, – думает Брейди. Он каждый раз говорил: «Я знаю, что ты там есть, Брейди». Некоторые из тех в костюмах из прокуратуры тоже такое говорили, но они просто выдавали желаемое за действительное: они хотели отдать его под суд и покончить с ним. А вот Ходжес…».

– Он говорил это убежденно, – произносит Брейди.

И, может, это еще не такие уж ужасные новости, в конце концов. Половина тех «Заппитов», которые Фредди перегрузила, а Бэбино разослал, активны, поэтому большинство этих людей открыты к доступу – как этот маленький пидарас. Да и сайт еще есть. Как только те, кто с «Заппитами», начнут самоубийства – не без помощи Брейди Уилсона Хартсфилда, конечно же, сайт начнет толкать за грань других: обезьяны повторяют то, что видят. Сначала это будут лишь те, кто и так был к этому близок, но они подадут пример – и их будет становиться больше. Они бросятся за грань жизни, как стадо бизонов со скалы…

Но все же.

Ходжес.

Брейди вспоминает постер, который висел у него в комнате в детстве: «Если жизнь дает тебе лимон – сделай из него лимонад!»

С такой мудростью можно жить, особенно если не забывать, что сделать из лимона лимонад можно, только выдавив из него все на хрен.

Он хватает старый, но рабочий телефон Z-Мальчика и снова по памяти набирает Фредди.

Фредди вскрикивает, снова услышав «Буги Вуги Багл Бой» где-то в квартире. Холли успокаивающе кладет ей руку на плечо и вопросительно смотрит на Ходжеса. Тот кивает и идет на звук, а за ним Джером. Телефон лежит на комоде под кучей, которая состоит из крема для рук, бумаги для самокруток, нескольких готовых гильз и даже не одного, а двух немалых пакетов с травой.

На экране возникает надпись: «Z-МАЛЬЧИК», но Z-Мальчик, бывший Библиотечный Эл, сейчас находится под стражей и вряд ли может куда-то звонить.

– Алло? – говорит Ходжес. – Это вы, доктор Бэбино?

Ничего… или почти ничего. Ходжес слышит дыхание на том конце.

– Или вас следует называть Доктор Z?

Молчание.

– Или, может, Брейди? Вы на это отзываетесь? – Он и до сих пор, несмотря на все, не очень верит в то, что рассказала Фредди, но может поверить, что Бэбино шизанулся, – и, собственно, именно так и считает.

– Это ты, козлина?

На том конце дыхание слышно еще две-три секунды, а потом связь разрывается.

– А это, знаете, возможно, – говорит Холли. Они присоединяется к мужчинам в захламленной спальне Фредди. – Это действительно может быть Брейди, я хочу сказать. Проекция личности хорошо описана. Собственно, она находится на втором месте среди распространенных причин так называемой одержимости бесом. После шизофрении. Я видела об этом документальный фильм по…

– Нет, – не верит Ходжес. – Не может быть. Нет.

– Не закрывай глаза на эту мысль. Не будь как мисс Красивые Серые Глаза.

– И что это должно означать?

О Боже, теперь щупальца боли достают до самых яиц…

– Что не следует отворачиваться от очевидного даже тогда, когда оно показывает не туда, куда хочется идти. Ты же знаешь: Брейди изменился, когда к нему вернулось сознание. Он вернулся с определенными способностями, которых у большинства людей нет. Телекинез, возможно, – лишь одна из них.

– Так я же никогда сам не видел, как он всякую хрень двигает.

– Но ведь веришь медсестрам, которые видели. Не так ли?

Ходжес молчит и думает, опустив голову.

– Отвечайте, – настаивал Джером. Говорит он мягко, но Ходжес замечает за этой мягкостью и некоторое нетерпение.

– Да. По крайней мере, некоторым из них я верю. Тем, которые со здравым смыслом, как Бекки Хелмингтон. Слишком хорошо у них все сходилось, чтобы их истории были выдумками.

– Посмотри на меня, Билл.

Эту просьбу – нет, приказ – настолько неожиданно слышать от Холли Гибни, что он поднимает голову.

– Ты веришь, что Бэбино перепрограммировал «Заппиты» и создал этот сайт?

– Я не должен в это верить. Он Фредди для этого нанял.

– Не для создания сайта, – слышится уставший голос.

Все оглядываются. В дверях стоит Фредди.

– Если бы я его создала, то могла бы его и закрыть. Мне просто принесли флешку со всем готовым для сайта от Доктора Z. Я ее вставила в машину и загрузила. А когда он ушел, решила разведать.

– Сначала DNS посмотрела, да? – уточняет Холли.

Фредди кивает:

– А девушка шарит!

Ходжесу Холли объясняет:

– DNS – это сервер доменных имен. Он перескакивает с одного сервера на другой, как реку по камням переходят, и спрашивает: «Вы знаете этот сайт?» И так, пока не найдет нужный сервер.

Затем она обращается к Фредди:

– А когда получила IP-адрес, то все равно нельзя было влезть?

– Никак.

Холли говорит:

– Не сомневаюсь, Бэбино много знает о человеческом мозге, но не поверю, что он имеет такие компьютерные навыки, чтобы вот так закрыть сайт.

– Я была просто наемным работником, – поясняет Фредди. – Программу для модификации «Заппитов» мне принес Z-Мальчик, написанную, как рецепт торта что ли, – и, готова штуку поставить, он про компьютеры знает разве что то, как они включаются, если найдет кнопку, и как лазить по любимым порносайтам.

Ходжес ей вполне верит. Он не уверен, поверит ли полиция, когда до этого дойдет, но сам Ходжес верит. И… Не будь как мисс Красивые Серые Глаза.

Ох, и больно же. Страшный суд, как больно.

– И еще, – добавляет Фредди, – там после каждого шага программных инструкций стояло две точки. Так Брейди всегда делал. Видимо, его в школе на информатике так научили.

Холли хватает Ходжеса за запястье. На одной руке у нее кровь – перевязывала Фредди. Среди многочисленных заморочек Холли есть и мания чистоты. А если она забыла смыть кровь – то, следовательно, в работу погрузилась глубоко.

– Бэбино давал Хартсфилду экспериментальные лекарственные препараты, что было неэтично, но больше он ничего такого не делал, потому что его интересовало только приведение Брейди в сознание.

– Ты же точно этого не знаешь, – предостерегает ее Ходжес.

Она и дальше держит его – не так рукой, как глазами. Обычно она избегает взгляда в глаза, и легко забыть, насколько жгучий у нее взгляд, когда она включает его на полную, так что отрывает вентиль.

– Вопрос только один, – говорит Холли. – Кто в этой истории князь самоубийств? Феликс Бэбино или Брейди Хартсфилд?

Фредди говорит сонным, певучим голосом:

– Иногда Доктор Z был просто Доктором Z, а Z-Мальчик – Z-Мальчиком, только впечатление они оба производили такое, словно накачались чем-то. А когда они были в сознании, то это… это уже были не они. Когда они были в сознании, в них сидел Брейди. Хотите – верьте, хотите – нет, но он. Здесь не только эти двойные точки или почерк с наклоном влево, здесь вообще все. Я с этой падалью работала. Я точно знаю.

Она заходит в комнату.

– А теперь, с разрешения детективов-любителей, я все-таки сверну еще один косяк.

Брейди яростно меряет большую гостиную «Голов и шкур» ногами Бэбино, пытается что-то придумать. Он хочет вернуться в мир «Заппитов», найти новую мишень и повторить удовольствие толкания человека за грань. Но для этого ему нужен покой, а сейчас он далеко не спокойный и не беззаботный.

Ходжес…

Ходжес в доме Фредди.

И Фредди зассыт? Дорогие друзья и соседи, а встает ли солнце на востоке?

Для Брейди было только два вопроса. Первый – может ли Ходжес уничтожить сайт. Второй – способен ли Ходжес найти его в этой глуши.

Брейди думает, что ответ на оба вопроса утвердительный, но чем больше самоубийств он сейчас накликает, тем сильнее будет страдать Ходжес. Глядя на вещи в таком свете, он склоняется к мысли, что выход Ходжеса на него – это, может, даже хорошо. Так можно сделать из лимонов лимонад. Как бы там ни было, а время у него есть. Он далеко на север от города, и на его стороне мощная Евгения.

Брейди возвращается к ноуту и убеждается, что зизеэнд и дальше работает. Проверяет счетчик просмотров. Уже более девяти тысяч, и большинство (хотя, конечно, не все) – наверное, подростки, заинтересованные в самоубийстве. Этот интерес растет в январе-феврале, когда рано темнеет и, кажется, что весна не наступит никогда. Ну и у него есть «нулевой заппит», через который можно со многими детишками работать индивидуально. С таким устройством их достать легко, как рыб из бочки.

«Розовых!» – думает он и посмеивается.

Теперь, успокоившись, он уже представляет, что можно сделать со старым копом на пенсии, если тот вздумает примчаться кавалерийским наскоком, как в финале вестерна с Джоном Уэйном. Брейди берет «Заппит» и включает. Глядя на рыбок, он вспоминает отрывок из стихотворения, которое читал в школе, и повторяет его вслух:

О, не спрашивай: «В чем дело?»

Пойдем и посетим их смело.[59]

Он закрывает глаза. Суетливые розовые рыбки становятся суетливыми красными пятнышками, и каждая из них – бывший посетитель концерта, который прямо сейчас смотрит в свой «Заппит» и надеется выиграть приз.

Брейди выбирает одну из точек, останавливает ее и смотрит, как она расцветает.

Словно роза.

– Конечно, в полиции есть какой-то отдел компьютерной экспертизы, – говорит Ходжес, отвечая на вопрос Холли. – Если можно этих полуставочников назвать отделом. Да нет, они меня не послушают. Сейчас же я просто гражданский.

И самое плохое даже не в этом. Он не просто гражданский, а тот, который раньше служил в полиции, а когда пенсионеры суют нос в дела копов, к ним обращаются: «дядя». Уважения в этом ни на грош.

– Так позвони Питу, и пусть он все устроит, – говорит Холли. – Потому что этот долбанный самоубийственный сайт надо уничтожить.

Они возвращаются в «центр управления» Фредди Линклэттер. Джером сидит в гостиной с Фредди. Ходжес не склонен думать, что она попытается сбежать: Фредди панически боится тех – вероятно, выдуманных – людей, которые якобы следят за домом. Но поведение человека под кайфом предсказать трудно. Кроме разве того, что такие люди склонны догоняться.

– Звони Питу, пусть один этих из компьютерных спецов свяжется со мной. Любой электронщик, который имеет хотя бы половину мозгов, способен завалить сайт ДоС – атакой.

– Что за ДоС – атака?

– Большое Д маленькая о большая С. Или синхронная атака. Для этого надо выйти на БУТ – сеть и… – Она видит выражение лица Ходжеса: тот, очевидно, ничего не понял. – Ну и пусть. Смысл в том, чтобы завалить сайт запросами на услуги – тысячами, миллионами запросов. Тогда эта долбанная штука ими подавится – и сервер упадет.

– Ты такое можешь?

– Я не могу, и Фредди тоже не может, а вот у полицейских электронщиков может быть достаточно компьютерных мощностей. Если с их машин это невозможно, то пусть Пит обращается в министерство нацбезопасности. Ведь это – проблема безопасности, правильно? На кону жизни.

Так и есть – и Ходжес звонит. Но Пит не отвечает: телефон говорит: «Оставьте голосовое сообщение». Тогда Ходжес звонит боевой подруге Касси Шин, но трубку берет коллега и говорит, что у матери Касси случилось нечто такое, как гликемический криз, – и Касси повезла ее в больницу.

На безрыбье приходится звонить Изабель.

– Иззи, это Билл Ходжес. Я пытался найти Пита, но…

– Пита нет. Все. Капец.

Одну ужасную минуту Ходжес думает, что Пит умер.

– Оставил у меня на столе записку. Написал, что идет домой, выключает мобилу, вытаскивает из розетки стационарный, и ложится спать на сутки. Далее он написал, что сегодня – его последний день службы в полиции. Он это может – даже отпуска может не брать, которого у него накопилось жуть сколько. У него на пенсии будет немало личного времени. И лучше вычеркните те проводы на пенсию из своего календаря. Сходите лучше в кино со своей пришлепнутой подружкой.

– Мы меня обвиняете?

– Вас и вашу зацикленность на Брейди Хартсфилде. Вы заразили этим Пита!

– Нет. Он хотел расследовать дело. А вот вы хотели умыть руки и спрятаться в ближайшую нору. Должен сказать, в этом я на стороне Пита.

– Вот видите? Видите? Я про это и говорю! Опомнитесь, Ходжес, вы в реальном мире! Я последний раз вам говорю: если вы не прекратите совать свой длинный клюв не в свое…

– А я вам, б…дь, скажу, что если вы хотите иметь хоть какого-то шанс на повышение, то прошу вытащить голову из сраки и послушать меня!

Он сам не успевает задуматься, как из него вырываются эти слова. Он боится, что она бросит трубку, а если так, то куда ему идти потом? Но в ответ – потрясенная тишина.

– Самоубийства. Приходили сообщения о каких-нибудь еще самоубийствах, когда вы приехали из Шугар-Хайтс?

– Не зна…

– Посмотрите! Прямо сейчас!

Он слышит, как Иззи клацает клавиатурой секунд пять. Затем:

– Только одно сообщение пришло: мальчик в Лейквуде застрелился. На глазах у отца, который и сообщил. В истерике, как и следовало ожидать. А как это…

– Прикажите копам, которые приедут, поискать на месте «Заппит». Такой, как Холли нашла в доме Эллертон.

– Опять? Да у вас как пластинка заела!

– Они его найдут. И к концу дня, возможно, будут еще самоубийства с «Заппитами». Вероятно, гораздо больше.

– Сайт! – тихо подсказывает Холли. – Скажи ей про сайт!

– Также в Сети появился сайт, призывающий к самоубийствам сайт под названием зизеэнд.com. Сегодня. Его надо завалить.

Иззи вздыхает и говорит так, словно обращается к ребенку:

– Да каких только самоубийственных сайтов не бывает! Мы получили меморандум от Службы по делам несовершеннолетних еще в прошлом году. Они возникают, как грибы после дождя, обычно их создают дети, которые ходят в черных футболках и все свободное время безвылазно сидят в своей комнате. Там много плохой поэзии и советов, как сделать это безболезненно. А также, конечно, типичный трындеж о том, что родители их не понимают.

– Этот – не такой. Он может начать лавину. В нем куча подсознательных сообщений. Пусть кто-то из компьютерных экспертов сейчас же позвонит Холли Гибни.

– Это может быть не по протоколу, – холодно говорит Изабель. – Я посмотрю, тогда буду обращаться…

– И пусть кто-то из ваших наемных электронщиков в течение пяти минут позвонит Холли, потому что когда самоубийства начнутся массово – а я уверен, что начнутся, – то я всем, кто будет слушать, расскажу, что я к вам обратился, и вы мне своей бюрократией не дали ничего сделать! Среди моих слушателей будет ежедневная газета и «8 Наживо». Ни там, ни там, в отделении особых друзей нет, особенно с тех пор, как двое в форме застрелили безоружного черного парня на МЛК прошлым летом!

Молчание. Потом тише – возможно, оскорбленным голосом Иззи говорит:

– Ну вы же должны быть на нашей стороне, Билли. Почему вы так поступаете?

«Потому что Холли правду о тебе сказала», – думает он.

А вслух говорит другое:

– Потому что времени мало.

В гостиной Фредди скручивает очередной косяк. Зализывает край, посматривая на Джерома.

– А ты взрослый уже, да?

Джером не отвечает.

– Сколько тебе – двадцать, двадцать два?

На это Джером тоже не отвечает.

Фредди, не вникая, подкуривает, затягивается и протягивает ему косяк. Джером качает головой.

– Ты много теряешь, большой парень. Это хорошая штука. Понимаю, пахнет, как собака нассала, но все равно нехилая.

Джером молчит.

– Ты язык проглотил?

– Нет. Я думаю о том, как мы в старших классах социологией занимались. У нас был модуль по самоубийствам на четыре недели, и там была такая статистика, которую в жизни не забуду. Каждое подростковое самоубийство, о котором сообщается в социальных сетях, провоцирует еще семь попыток: пять чисто демонстративных, а две успешные… Может, тебе об этом надо подумать, а не в крутизну играть.

У Фредди дрожит нижняя губа.

– Я не знала… Действительно не знала.

– Да знала же, наверняка.

Она опускает глаза и смотрит на косяк. Теперь ее очередь проглотить язык.

– Моя сестра слышала какой-то голос.

Фредди подводит взгляд:

– Какой голос?

– Из «Заппита». Он ей всякие гадости говорил. О том, что она, мол, пытается жить, как белая. Что она стыдится своей расы. Что она плохая и никчемная.

– Это тебе кого-то напоминает?

– Да. – Джером думает о воплях и обвинениях, которые они с Холли слышали с компьютера Оливии Трелони еще тогда, давно, когда погибла эта несчастная женщина. Эти голоса запрограммировал Брейди Хартсфилд, это он лично, по собственному плану довел Оливию Трелони до самоубийства, как ведут скот на убой. – Собственно, напоминает.

– Брейди увлекался самоубийствами, – говорит Фредди. – Все о них в Инете читал. Он же на том концерте хотел подорвать себя вместе со всеми.

Джером знает. Он там был.

– А ты действительно думаешь, что он говорил с моей сестрой телепатически? И использовал «Заппит», как… Не знаю, как какой-то проводник, что ли?

– Если уж он смог захватить Бэбино и того, второго, – а смог же, хоть верь, хоть нет, – то да, думаю, он это мог сделать.

– А все остальные с перезагруженными «Заппитами» Все двести сорок с чем-то?

Фредди просто смотрит на него сквозь дым.

– Даже если мы завалим сайт, что с ними делать? С голосом, который им рассказывает, что они дерьмо собачье, что единственный способ сделать все лучше – убиться об стену?

«Прежде чем она может ответить», – это делает Ходжес.

– Надо остановить голос. То есть его. Вставай, Джером. Мы возвращаемся в офис.

– А я? – спрашивает Фредди.

– Ты с нами. И слушай, Фредди…

– Что?

– План против боли помогает, не так ли?

– Мысли, знамо дело, разные есть, с этим нашим правительством, а я за себя скажу, у меня от него деликатный период месяца становится значительно менее деликатным…

– Бери с собой, – говорит Ходжес. – И бумагу бери.

Все возвращаются в офис «Найдем и сохраним» на «джипе» Джерома. На заднем сидении навалены вещи Джерома, так что Фредди должна сесть на колени кому-то, и это точно будет не Ходжес. В таком состоянии, как у него сейчас, это невозможно. Поэтому он садится за руль, а Фредди садится на колени Джерому.

– Ох ты же, просто какое-то свидание с Джоном Шафтом,[60] – глуповато улыбается Фредди. – Этим здоровенным частным детективом, за которым девки штабелями падают.

– Гляди – еще привыкнешь! – откликается Джером.

Звонит мобильный Холли. Это Тревор Джеппсон из полицейского отдела компьютерной экспертизы. Холли переходит на совершенно непонятный Ходжесу жаргон, говорит о каких-то БУТ – сетях. То, что ответил этот человек, похоже, ей понравилось, потому что заканчивает разговор она с улыбкой.

– Он еще ни разу ДоС – атак не устраивал. Радуется, как именинник!

– Сколько времени это займет?

– С паролем и IP-адресом на руках? Не много.

Ходжес паркуется на одном из получасовых промежутков перед Тернер-билдинг. Они долго не задержатся – то есть если ему повезет, то не задержатся, – а учитывая недавнюю темную полосу, Ходжес думает, что теперь Вселенная должна ему что-нибудь хорошее.

Он идет в свой кабинет, закрывает дверь, и находит в замызганной записной книжке номер телефона Бекки Хелмингтон. Холли предлагала ему внести все эти записи в телефон, но Ходжес все откладывал это дело. Ну вот любит он свой старый блокнот. Может, теперь уже вообще нет смысла ничего менять, думает он. Последнее дело Трента и все такое…

Бекки напоминает ему, что больше не работает в «Ведре»:

– Вы, наверное, забыли?

– Не забыл. О Бэбино знаете?

Ее голос падает:

– Боже мой, знаю. Слышала, что Эл Брукс – Библиотечный Эл – убил жену Бэбино и, возможно, его тоже. Просто поверить не могу.

«Я бы вам многое рассказал, во что трудно поверить», – думает Ходжес.

– Пока что Бэбино не стоит списывать со счетов, Бекки. Я думаю, что он в бегах. Он давал Брейди Хартсфилду какие-то экспериментальные лекарства, и они, возможно, сыграли какую-то роль в смерти Хартсфилда.

– Господи, что, в самом деле?

– В самом деле. Но далеко он уехать не мог, ведь надвигается буря. Не знаете, куда бы он мог спрятаться? Может, у Бэбино есть дача или что-нибудь такое?

Бекки даже не задумывается:

– Нет, не дача, есть охотничий лагерь. Не его личный, конечно. Он его снимает вместе с четырьмя или, может, еще пятью врачами. – Она снова переходит на конфиденциальный тон. – И слышала, что они там не только охотятся. Если вы понимаете, о чем я.

– Где это?

– На озере Чарльз. У лагеря какое-то ужасно выпендрежное название. Так с ходу не вспомню, но Виолет Тренх должна была бы знать. Она там когда-то была на выходные. Говорила, что таких пьяных сорока восьми часов у нее никогда в жизни не было, и привезла оттуда хламидиоз.

– Сможете ей позвонить?

– Конечно. Но если он в бегах, то он может быть и в самолете, понимаете. Может, в Калифорнии, а то и за океаном. Утром самолеты еще взлетали и садились.

– Не думаю, что мы решимся поехать с полицией искать его в аэропорту. Спасибо, Бекки. Перезвоните, пожалуйста.

Он идет к сейфу и набирает код. Носок с шариками от подшипников – «Веселый ударник» – лежит дома, а вот оба пистолета на месте. Первый – «глок» сорокового калибра, который он носил на работе. Второй – модель «виктори» 38-го калибра. Отцовский. Он берет холщовый мешок с верхней части сейфа, кладет туда оружие и четыре коробки с патронами, затем туго завязывает мешок.

«Ну что, Брейди, теперь меня сердечный приступ не остановит, – думает он. – На этот раз это обычный рак, и с таким я жить могу».

Эта мысль так его удивляет, что даже смешит. Смеяться больно.

Из второго кабинета слышны аплодисменты. Ходжес убежден, что понимает, чего они касаются, и не ошибается. На компьютере Холли видно сообщение: «ЗИЗЕЭНД ПЕРЕЖИВАЕТ НЕКОТОРЫЕ ТЕХНИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ» Внизу надпись: «ПОЗВОНИТЕ по телефону 1-800-273».

– Это Джеппсон придумал, – говорит Холли, не поднимая глаз от того, что делает. – Это Национальная горячая линия по предотвращению самоубийств.

– Здорово! – говорит Ходжес. – И ты молодчина – женщина со скрытыми талантами!

Перед Холли лежат в ряд косяки. С тем, который только что скрутила она, получается ровно двенадцать.

– Ух, она и быстрая! – восхищается Фредди. – А аккуратные какие! Как будто машиной делались!

Холли вызывающе смотрит на Ходжеса:

– Мой терапевт говорит, что изредка выкурить сигарету с марихуаной вполне можно. Если не злоупотреблять. Как кое-кто. – Взгляд Холли ползет в сторону Фредди, потом к Ходжесу. – Ну и это не мне. Это для тебя, Билл. Тебе надо.

Ходжес благодарит и на мгновение задумывается, сколько они вместе и каким хорошим, в общем, был этот совместный жизненный путь. Только коротковатый. Очень короткий… И тут у него звонит телефон. Это Бекки.

– Место называется «Головы и шкуры». Говорила же, что оно так по-выпендрежному называется. Она не помнит, как туда ехать: видимо, перебрала немного по дороге, чтобы разогреться, – но помнит, что они ехали на север до развилки довольно долго и останавливались по дороге на заправке под названием «Гараж Терстона». Поможет?

– Да, сильно. Спасибо, Бекки. – Он завершает разговор. – Холли, мне надо найти «Гараж Терстона» на север от города. Затем чтобы ты позвонила в Герц в аэропорту и попросила самый большой сарай на четырех колесах, который у них есть. Сейчас будем путешествовать.

– А мой «джип»… – начинает Джером.

– Он маленький, легкий и старенький, – останавливает Ходжес. Хотя это не единственная причина взять другую машину, приспособленную к снегу. – А вот до аэропорта на нем очень хорошо доехать.

– А я? – спрашивает Фредди.

– Федеральная программа защиты свидетелей! – говорит Ходжес. – Как договаривались. Это будет просто сон наяву.

Джейн Эллсбери была вполне нормальным младенцем – шесть фунтов девять унций,[61] – собственно, немного недобирала в весе; а вот в семь лет весила уже девяносто фунтов[62] и была знакома с дразнилкой, которая преследует ее до сих пор: «Жирная-жирная, скотобаза, провалила крышку унитаза!» В июне 2010 года, когда мама взяла ее на концерт «Здесь и сейчас» в честь пятнадцатилетия, девочка весила двести десять фунтов.[63] Унитаз под ней пока еще не проваливался, а вот шнурки завязывать было трудно. Теперь Джейн девятнадцать, и весит она уже триста двадцать,[64] и когда к ней из бесплатного «Заппита» обращается голос, ей все становится ясно и понятно. Этот голос тихий, спокойный и рассудительный. Он говорит: никто тебя не любит, все над тобой смеются. Отмечает, что она не может прекратить есть – даже сейчас, когда по ее лицу текут слезы, она уплетает шоколадное печенье из пакета, то, где внутри много зефирной начинки. Как добрый брат Духа Будущего Рождества, который напомнил Эбенезеру Скруджу некоторые вечные истины, он в двух словах намечает ее будущее: толстая, толще, самая толстая… Смех на Карбайн-стрит Деревенского рая, где она живет с родителями в доме без лифта. Взгляды с отвращением. Досадные остроты: «Вон дирижопль летит!», «Берегись, чтобы она на тебя не упала!». Голос разумно и логично объясняет, что ее никто не пригласит на свидание, не возьмет на нормальную работу, потому что из-за политкорректности амплуа цирковой толстухи больше не существует, что в сорок лет она будет вынуждена спать сидя, потому что огромные груди будут давить на легкие, а умрет она в пятьдесят от сердечного приступа, а до этого будет вычищать грязь из своих жировых складок с помощью пылесоса. Когда она пытается сказать голосу, что могла бы немного похудеть – может, в какую-нибудь клинику обратиться, – голос не смеется. Он только спрашивает ее, ласково и участливо, откуда она возьмет на это деньги, когда родители вместе зарабатывают только на то, чтобы утолить ее ненасытный аппетит. Когда голос говорит, что им лучше вообще без нее, Джейн может только согласиться.

Джейн – которую на Карбайн-стрит все знают как Жирную Джейн – бредет в ванную и берет пузырек с таблетками «Оксиконтина», которые папа пьет против боли в спине. Открывает. Их там тридцать – наверное, более чем достаточно. Она пьет их по пять штук, запивая молоком, заедая шоколадным печеньем с зефиром. В голове кружится.

«Я сажусь на диету, – думает Джейн. – На долгую-долгую диету».

«Правильно, – говорит ей голос из «Заппита», – и тут у тебя все будет по-честному, да, Джейн?».

Девушка пьет последние пять штук. Пытается взять «Заппит», но пальцы уже не могут удержать тонкий прибор. Да и какая разница? Она в таком состоянии все равно не поймает ни одной быстрой розовой рыбки. Лучше посмотреть в окно, где снег кутает землю в белый саван.

«Все, хватит, никакой «жирной скотобазы»», – думает она – и когда она теряет сознание, то чувствует облегчение.

Прежде чем ехать в Герц, Ходжес резко заворачивает на «джипе» Джерома на повороте перед «Хилтоном» рядом с аэропортом.

– Это что, место, где держат свидетелей? Вот это?

Ходжес говорит:

– Поскольку в моем распоряжении безопасного жилища нет, то пусть будет вот это. Зарегистрирую тебя под своей фамилией. Заходишь, замыкаешься и перед телевизором ждешь, пока все закончится.

– И повязку поменяй! – напоминает Холли.

Фредди не обращает на эти слова внимания. Она сосредоточена на Ходжесе.

– А насколько большие неприятности меня будут ждать, когда все закончится?

– Не знаю, и сейчас мне некогда с тобой это обсуждать.

– Ну хоть в номер что-то заказать можно? – Красные глаза Фредди слегка блестят. – Мне почти не больно, но что-то резко на хавчик пробивает.

– Не в чем себе не отказывай, – отвечает Ходжес.

Джером добавляет:

– Только в глазок не забудь посмотреть – а то вдруг там не официант, а подосланный Брейди человек в черном!

– Шутишь? – говорит Фредди. – Да?

Этим снежным вечером в вестибюле пусто. Ходжес, который чувствует себя так, будто проснулся от звонка Пита года три назад, все устраивает, потом возвращается туда, где сидят все остальные. Холли что-то делает в айпаде и не поднимает глаз. Фредди протягивает руку за ключом, но Ходжес вручает его Джерому.

– Номер 522. Проведешь ее, хорошо? Я хочу поговорить с Холли.

Джером поднимает брови вверх. Ходжес ничего не добавляет, и он пожимает плечами и берет Фредди за руку.

– Джон Шафт проведет вас до вашего люкса.

Она отталкивает его руку:

– Хорошо, если там есть хотя бы мини-бар…

Но встает и идет с ним к лифтам.

– Я нашла «Гараж Терстона», – говорит Холли. – Это пятьдесят шесть миль на север по трассе І-47: буря надвигается прямо оттуда. Далее внутриштатная трасса 79. Погода не…

– Все будет хорошо, – говорит Ходжес. – у Герца есть для нас «форд-экспедишн». Хороший тяжелый автомобиль. А ты мне потом дорогу будешь показывать. Я о другом хочу поговорить.

Он ласково берет из ее рук айпад и выключает.

Холли выжидающе смотрит на него, сложив руки на коленях.

Брейди возвращается с Карбайн-стрит в Деревенском раю свежим и одухотворенным: с этой жирной Эллсбери было и весело, и легко. Интересно, сколько же людей потом будут сносить ее тело с третьего этажа. Четверо, наверное. А гроб будет! Размера ХXХL!

Когда он проверяет сайт и видит, что он недоступен, настроение моментально падает. Да, он ожидал, что Ходжес найдет способ вывести его из строя, но не ожидал, что это произойдет так быстро. И телефон этот его злит так же, как эти нахальные сообщения, которые Ходжес оставлял под «Синим зонтом Дебби» тогда, во время их первого противостояния. Это же линия по предотвращению самоубийств. Ему и проверять не надо. Он и так знает.

И, да, Ходжес приедет. В Кайнере много людей об этом месте знают: это типа легенда. Но он прямо сюда поедет? Брейди ни на секунду в это не верит. С одной стороны, детпен знает, что многие охотники оставляют оружие в лагере (хотя мало где его так много, как в «Головах и шкурах»). А с другой (что важнее), этот старый коп – хитрая гиена. Он стал на шесть лет старше того времени, когда Брейди с ним встретился в первый раз: без сомнения, одышки и дрожи в конечностях ему прибавилось, но он и хитрый. Такая тварь подкрадывается, не подходит к тебе спереди – а потом перерезает тебе поджилки, когда ты будешь смотреть в другую сторону.

«Представим, что я Ходжес. Что я делаю?».

Подумав над этим, Брейди идет к шкафу и, быстренько просмотрев память Бэбино (ее остатки), берет ту одежду, принадлежавшую телу, в котором он находится. Все сидит замечательно. Он берет еще и пару перчаток, чтобы греть свой артрит, и выходит на улицу. Снегопад пока что умеренный, и ветви деревьев не шевелятся. Позже все изменится, но сейчас довольно приятно, можно побродить по владениям.

Он идет к сараю, накрытому брезентом, уже довольно сильно припорошенному снегом. За ней – два-три акра старых сосен и елей, которые отделяют «Головы и шкуры» от «Медвежьего лагеря Большого Боба». Это прекрасно.

Надо наведаться в кладовку с оружием. «SCAR» – это хорошо, но там есть еще кое-что полезное.

«О детектив Ходжес, – думает Брейди, спеша откуда вышел. – У меня для вас есть сюрприз. Такой сюрприз…».

Джером внимательно слушает, что говорит Ходжес, потом качает головой:

– Нет, Билл, по-другому никак нельзя. Мне надо с вами.

– Тебе надо ехать домой, к своей семье, – говорит Ходжес. – Особенно к сестре. Вчера она чудом уцелела.

Они сидят в углу вестибюля «Хилтон» и тихо переговариваются, хотя даже работник на рецепции направился куда-то в подземелье. Джером смотрит прямо перед собой, руки на бедрах, между бровей упрямая складка.

– Если Холли едет…

– С нами все по-другому, – говорит Холли. – Ты же должен понимать, Джером. Я со своей мамой не очень ладила – и, собственно, всегда так было. Я вижу ее один-два раза в год максимум. И всегда рада прощаться, и она тоже этому рада, не сомневаюсь. А Билл… ты понимаешь, что он будет бороться с тем, что на него напало, но мы оба знаем его шансы. А у тебя все не так.

– Он опасен, – говорит Ходжес, – и мы на элемент неожиданности рассчитывать не можем. Если он не догадывается, что я к нему еду, то он дурак. А таким он никогда не был.

– В «Минго» мы были втроем, – говорит Джером. – А когда у вас сердце прихватило, мы с Холли остались вдвоем. И все получилось.

– В тот раз было по-другому, – говорит Холли. – Он тогда не мог людей заколдовывать.

– Все равно я хочу.

Ходжес кивает:

– Я понимаю, но ведь пока я главный пес в упряжке – и главный пес говорит: нет.

– Но…

– Есть еще одна причина, – говорит Холли. – Более важная. Репитер офлайн, сайт закрыт, но по городу почти сто пятьдесят активных «Заппитов». Уже успело произойти как минимум одно самоубийство, и мы не можем сказать полиции, что делается. Изабель Джейнс думает, что Билл лезет не в свое дело, а все остальные сочтут его сумасшедшим. Если что-то случится с нами, останешься только ты. Понимаешь?

– Что я понимаю – так это то, что вы меня устраняете, – говорит Джером. И вдруг в его интонациях проскальзывают нотки худосочного подростка, который когда-то косил Ходжесу газон.

– Есть и еще одно, – говорит Ходжес. – Может, мне придется его убить. Собственно, мне это кажется наиболее вероятным.

– Да Господи, Билл, я же знаю.

– Но для полиции и в целом для общества тот, кого я убью, будет светилом нейрохирургии – Феликсом Бэбино. Я обходил некоторые неудобные юридические углы, когда открыл «Найдем и сохраним», но тут может выйти по-другому. Ты хочешь рискнуть оказаться под обвинением в соучастии в убийстве с отягчающими обстоятельствами: в этом случае – дерзком убийстве человека по преступной халатности? Может, даже убийстве первой степени?

Джером кривится:

– Так Холли же вы позволяете идти на такой риск!

Холли говорит:

– У тебя еще большая часть жизни впереди.

Ходжес наклоняется вперед, хоть ему и больно, и хватает Джерома ладонью за шею.

– Я знаю, что тебе это не нравится. И не ждал другого. Но так правильно, и причины уважительные.

Джером задумывается, потом говорит:

– Понимаю, что вы имеете в виду.

Ходжес и Холли ждут, оба понимают, что это не совсем хорошо.

– Хорошо, – соглашается Джером. – Мне это совсем не нравится, но ладно.

Ходжес встает, берется за бок, сдерживая боль.

– Тогда давайте садиться в этот спортивный автомобиль. Надвигается буря, и я бы хотел заехать подальше по І-47, пока мы ее встретим.

Джером стоит, опершись на капот своего «вранглера», когда они выходят из пункта проката, держа ключи от универсального «экспедишна». Он прижимает Холли и шепчет ей на ухо:

– Последний шанс. Возьмите меня, пожалуйста!

Она качает головой на его груди.

Джером отпускает ее и смотрит на Ходжеса в старой шляпе, поля которой уже притрусил снег. Ходжес протягивает руку:

– При других обстоятельствах я бы тебя обнял, но сейчас это больно.

Джером крепко сжимает ему руку. В глазах у него слезы:

– Будьте осторожны, друг. Не пропадайте со связи. И Холлиберри обратно привезите!

– Так и планирую, – отвечает Ходжес.

Джером смотрит, как они садятся в «экспедишн»: Билл залезает за руль; ему это, очевидно, трудно. Джером понимает, что они делают правильно – из всех троих им жертвовать тяжелее всего. Это не означает, что ему такая мысль нравится, или он меньше чувствует себя маленьким мальчиком, которого отправили домой к маме. Он бы поехал за ними, думает он, если бы Холли не сказала ему того, что сказала в пустом вестибюле: «Если с нами что-нибудь случится, остаешься только ты».

Джером садится в джип и едет домой. Когда заезжает на скоростную магистраль, его вдруг охватывает сильное предчувствие: он больше не увидит ни одного из двух своих друзей. Он пытается убедить себя, что это все тупорылые предрассудки, но ему не удается.

Когда Ходжес и Холли выруливают на север по І-47, снег уже не шутит. Поездка под ним напоминает Ходжесу научно-фантастический фильм, который он когда-то смотрел вместе с Холли: когда звездолет «Энтерпрайз» входит в гиперпространство или как там оно называется. На дорожных знаках высвечивается: «СНЕЖНАЯ ОПАСНОСТЬ» и «40 М/Ч», но на спидометре у Ходжеса – шестьдесят, и он будет держать эту скорость как можно дольше: может, и тридцать миль. Может, только двадцать. Несколько машин по дороге сигналят ему: помедленнее! – он проходит массивную фуру на восемнадцать колес, за которой тянется петушиный хвост снежной мглы, – это как упражнение с контролированием страха.

После почти получасового молчания Холли нарушает тишину:

– Ты оружие взял, не так ли? Это же оно у тебя в сумке?

– Да.

Она расстегивает ремень безопасности (от чего он нервничает) и вылавливает с заднего сиденья сумку.

– Заряжено?

– «Глок» заряжен. А тридцать восьмой сама заряди. Он для тебя.

– Я не умею.

Ходжес когда-то обещал отвести ее на стрельбище и научить этому делу, чтобы она получила право носить скрытое оружие, но она резко отказалась. Больше он не предлагал, полагая, что Холли никогда не будет нужно носить оружие. Что он никогда не поставит ее в такую ситуацию.

– Ничего, разберешься. Это не сложно.

Она разглядывает «виктори», следя, чтобы не касаться курка и отводит дуло от лица. Через несколько секунд у нее получается открыть барабан.

– Хорошо, теперь патроны.

В мешке две коробки «винчестеров» 38-го калибра по сто тридцать штук, цельнометаллическая оболочка. Холли открывает одну из коробок, смотрит на патроны, которые торчат оттуда, как мини-боеголовки, и делает гримасу:

– Фу-у-у…

– Сможешь? – Они обгоняют еще одну фуру, и «экспедишн» накрывает снежным туманом. На дороге еще остаются полосы голого асфальта, но перед ними теперь заснеженная полоса обгона, а фура справа все не заканчивается. – Если не сможешь, то не беда.

– Ты же не имеешь в виду, могу ли я его зарядить? – сердито отвечает она. – Я же видела, как это делается, тут и ребенок справится.

«Иногда дети такое вытворяют», – думает Ходжес.

– Ты же имеешь в виду, смогу ли я из него выстрелить?

– Да, может, до этого и не дойдет. А если и так, то сможешь?

– Да, – говорит Холли и заряжает все шесть ячеек «виктори». Нервно ставит барабан на место, сжав губы и щурясь, словно боится, что револьвер взорвется в ее руках. – А где тут предохранитель?

– Его нет. В револьверах их не бывает. Курок не взведен – вот и вся необходимая безопасность. Клади себе в сумочку. И патроны тоже.

Холли делает, как он сказал, и ставит сумочку на пол, придерживая ее по бокам ногами.

– И губы не кусай, а то прокусишь до крови.

– Попробую, но это очень стрессовая ситуация, Билл.

– Да, конечно.

Они снова едут по основной полосе. Столбы, отсчитывают мили, кажется, ползут мимо них с черепашьей скоростью, а боль горячей медузой пустил щупальца по всему телу Ходжеса, вплоть до горла. Когда-то, двадцать лет назад, ему в ногу выстрелил загнанный в тупик вор. Вот тогда было так же больно, но, тогда все быстро закончилось.

«А эта боль, – думает Ходжес, – вряд ли так просто пройдет. Ее возможно успокоить лекарствами, но ненадолго.

– А если мы приедем на место, а его там не будет, Билл? Ты об этом подумал? Подумал?

Он подумал, но что в таком случае делать, не знает.

– Давай не волноваться за это, пока нет повода.

У него звонит мобильный. Он в кармане пальто, и Ходжес дает телефон Холли, не сводя глаз с дороги.

– Алло, это Холли. – Она слушает, а потом тихо, одними губами говорит Ходжесу: «Мисс Красивые Серые Глаза». А в трубку говорит: – Угу… да… да, понимаю… нет, он не может, у него сейчас руки заняты, но я ему скажу. – Она слушает еще, а потом говорит: – Я бы сказала вам, Иззи, но вы не поверите.

Она выключает телефон и кладет его обратно в карман Ходжеса.

– Самоубийства? – спрашивает Ходжес.

– Пока три – считая парня, который застрелился на глазах у отца.

– «Заппиты»?

– В двух из трех точек. В третьей не было времени для поиска. Пытались спасти, но было поздно. Он повесился. Иззи, кажется, растеряла с половину своей уверенности. Хочет все знать.

– Если с нами что-то случится, Джером скажет Питу, а Пит – ей. Думаю, она почти готова слушать.

– Надо остановить его, пока он не убил еще кого-то.

«Наверное, сейчас он именно и занят тем, что кого-то убивает», – думает Ходжес.

– Остановим.

Миля за милей остается позади. Ходжес вынужден сбросить скорость до пятидесяти, а когда чувствует, что «экспедишн» немного пританцовывает на снежной волне, поднятой двойной фурой «Уолмарта»,[65] – то и до сорока пяти. Миновал третий час, и свет снежного дня медленно блекнет, но тут Холли снова говорит:

– Спасибо.

Он быстро, вопросительно оглядывается на нее.

– За то, что не заставил умолять, чтобы взял меня с собой.

– Я же делаю именно то, что посоветовал бы твой терапевт, – говорит Ходжес. – Завершаю начатое.

– Ты шутишь? Вот никогда не пойму, когда ты шутишь. У тебя очень странное чувство юмора, Билл.

– Не шучу! Это наше дело, Холли. И больше ничье.

Из белой мглы виднеется зеленый свет: дорожный знак.

– ВШ-79, – читает Холли. – Наш поворот.

– Слава Тебе, Господи, – говорит Ходжес. – Не выношу эти шоссейные переезды даже при солнечной погоде.

«Гараж Терстона», если верить айпаду Холли, расположен в пятнадцати милях[66] на восток вдоль внутриштатного шоссе – но доезжают они туда только через полчаса. «Экспедишн» легко катит по заснеженной дороге, но сейчас поднимается ветер, который обещает превратиться в шквальный до восьми вечера, как говорит радио, – а когда порывы бросают через дорогу снежную завесу, Ходжес снижает скорость до пятнадцати миль в час, пока снова становится видно.

Когда он заворачивает возле большой вывески «Шелл», у Холли звонит телефон.

– Разберись с этим, – говорит он. – А я мигом.

Ходжес выходит из машины, крепко придерживая шляпу, чтобы ее не сдуло. Ветер стреляет снежными очередями, поднимает и прижимает к шее воротник пальто, когда Ходжес по снегу бредет к заведению. Вся средняя часть туловища пульсирует от боли: ощущение такое, словно он наглотался углей от костра. Возле бензоколонок и рядом на парковке – никого и ничего, кроме «экспедишна» с работающим двигателем. Снегоуборочные машины уехали: их ждет долгая рабочая ночь и немалый заработок, ведь первая крупная буря этого года уже неистовствует.

На какое-то жуткое мгновение Ходжесу кажется, что за кассой стоит Библиотечный Эл: такая же зеленая рабочая одежда, и волосы белые, как попкорн, высовывается из-под шапки с надписью «Джон Дир».

– Что привело вас сюда в такой безумный день? – спрашивает старик, и тогда смотрит за спину Ходжесу. – Или это уже вечер?

– Немного и того, и другого, – говорит Ходжес. Болтать времени нет: сейчас в городе, возможно, какие-то дети прыгают из окон или пьют опасные таблетки, – но именно так дело делается. – Вы будете мистер Терстон?

– Как есть – живой и настоящий! Вижу, вы не стали заправляться, я уж было подумал, что вы меня грабить надумали, но у вас вид для этого слишком состоятельный. Вы городской, да?

– Да, – говорит Ходжес. – И немного спешу.

– Городские – они всегда так! – Терстон откладывает «Филд энд Стрим»,[67] который только что читал. – И что же вам надо? Дорогу спросить? Ну, дружище, надеюсь, вы хоть недалеко, тут такое наклевывается….

– Да надеюсь, что недалеко. Охотничий лагерь – называется «Головы и шкуры». Слышали о таком?

– А то, – говорит Терстон. – Доковский, рядом с «Большим Бобом». Они тут всегда свои «ягуары» с «поршами» заправляют. – Это слово «порши» в его речи приобретает уютное сходство то ли с ковшами, то ли с хрущами. – А сейчас там ну совсем никого. Охотничий сезон заканчивается восьмого декабря, если с луком. А с ружьем – так вообще он до конца ноября, а эти доки с ружьями всегда ходят, здоровыми. Видимо, думают, что в Африку приехали.

– Сегодня до нас здесь никто не останавливался? Может, на старой машине с краской, под которой грунтовку видно?

– Да нет.

Из гаражного отсека выходит парень, вытирая руки о тряпочку.

– Я видел машину, дед. «Шевроля». Я в то время на улице болтал с Пауком Уиллисом, и она проехала. – Он обращает внимание на Ходжеса. – Я ее запомнил, потому что туда мало кто ездит, и машина не была таким снегоходом, как ваша.

– Подскажете, как до этого лагеря доехать?

– Куда проще, – говорит Терстон. – По крайней мере, при хорошей погоде. Едете туда, куда сейчас ехали, где-то так… – Он обращается к внуку: – Что скажешь, Дуэйн? Три мили?[68]

– Да скорее четыре,[69] – говорит Дуэйн.

– Ну, выведем среднее – пусть будет три с половиной, – говорит Терстон. – Увидите два красных столба слева. Они высокие, футов по шесть, но смотрите внимательно, потому что государственный снегоуборщик здесь уже дважды проехал, и хорошенько их присыпал, и их там, может, совсем не видно. И там придется через сугроб лезть, понимаете. Разве что вы со своей лопатой…

– Да, пожалуй, проедем, – говорит Ходжес.

– Ну да, вероятно: у вас внедорожник, ничего с ним не случится, потому что снег еще мягкий. Ну, одним словом, оттуда проехать еще милю или две, а там развилка. По одну сторону дорога к «Большому Бобу», а по вторую – в «Головы и шкуры». Не помню, какая куда, но там будет написано.

– Да, есть стрелки, – говорит Дуэйн. – «Большой Боб» справа, а «Головы и шкуры» слева. Я это знаю, потому что в прошлом году в октябре чинил крышу Большому Бобу Роуэну. У вас, мистер, видимо, что-то очень важное – чтобы в такой день туда ехать.

– Как вы думаете, я на своей машине там проеду?

– Конечно, – уверяет Дуэйн. – Сейчас деревья большую часть снега задерживают, а там до озера под горку. Тот отрезок, может, чуть сложнее.

Ходжес достает из заднего кармана кошелек (Боже мой, даже от этого больно!) и вытягивает полицейское удостоверение со штампом «На пенсии», а также визитки «Найдем и сохраним» и кладет все это на кассу:

– Господа, можете хранить тайну?

Те кивают, у них глаза горят любопытством.

– Должен повестку в суд передать, понятно? Это гражданское дело, и на кону семизначная сумма. Тот человек, который мимо вас проезжал на драном «шеви», – доктор по имени Феликс Бэбино.

– Мы его каждый ноябрь видим, – говорит дед Терстон. – У него такие амбиции, знаете ли, – всегда через губу с тобой разговаривает. Но он водит «бумер».

– Сегодня он водит то, до чего могут дотянуться руки, – говорит Ходжес. – И если до полуночи все не разрулю, дело закроется и одну бедную пожилую женщину лишат денег.

– Врачебная халатность? – спрашивает Дуэйн.

– Не очень хочу рассказывать, но вот за этим я туда и еду.

«Вы это запомните, – думает Ходжес. – И имя Бэбино тоже».

Старик говорит:

– Тут у нас на заднем дворе есть парочка снегоходов. Могу вам одолжить, если хотите: у «Арктик Кэт» большое лобовое стекло. Ехать будет холодновато, зато точно обратно вернетесь!

Ходжеса такое предложение трогает – еще и от совершенно незнакомого человека, – но он качает головой. Снегоход – тварь шумная. Он считает, что тот, кто сейчас сидит в «Головах и шкурах» – Брейди или Бэбино, или какая-то их причудливая смесь, – знает, что он приедет. Ходжесу может сыграть на руку только то, что тот не знает, когда именно.

– Мы с напарницей поедем туда, – говорит он. – А уж как добраться оттуда, потом подумаем.

– Мы молчим, да? – говорит Дуэйн и прикладывает палец к улыбающимся губам.

– Точно! А можно будет кому-то позвонить, если мы застрянем?

– Звоните прямо сюда. – Терстон дает ему карточку с пластикового подноса, что возле кассы. – Я пришлю или Дуэйна, или Паука Уиллиса. Только не очень поздней ночью, и я за это сороковку попрошу – если речь идет о миллионах, то вы, видимо, можете себе это позволить?

– Здесь мобильные работают?

– Пять палочек даже в плохую погоду, – говорит Дуэйн. – У южного берега озера вышка стоит.

– Хорошо это знать. Спасибо! Спасибо вам обоим!

Он собирается уходить, но тут старик говорит:

– У вас шапка не на эту погоду. Возьмите эту. – И дает ему вязаную шапочку с большим оранжевым помпоном. – Вот только с обувью помочь не могу…

Ходжес благодарит, берет шапку, снимает свою шляпу-федору и кладет на кассу. Ощущение такое, будто в той шляпе неудача и оставить ее здесь – правильное решение.

– Эквивалентный обмен, – говорит он.

Оба Терстона улыбаются – у внука зубов значительно больше.

– Хорошо, – говорит старик, – но вы на все сто уверены, что хотите ехать на озеро, мистер… – он бросает взгляд на визитку «Найдем и сохраним», – мистер Ходжес? У вас вид немного больной.

– Бронхит, – говорит Ходжес. – Каждую зиму досаждает. Спасибо вам обоим, благодарю. А если доктор Бэбино вдруг здесь появится…

– Здороваться не будем, – говорит Терстон. – Очень уж он воображала.

Ходжес идет к двери – и вдруг ниоткуда накатывает такая боль, которую он не испытывал никогда в жизни, пробирает от живота до горла. Как будто в него попали огненной стрелой. Он останавливается.

– С вами точно все в порядке? – выскакивает из-за кассы старик.

– Да, нормально. – На самом деле до «нормально» ему очень далеко. – Ногу свело. От вождения. Я за шляпой вернусь!

«Если повезет», – думает он.

– Долго же тебя не было, – говорит Холли. – Надеюсь, ты им что-то умное рассказал.

– Повестка. – Ходжесу не нужно больше ничего говорить: такую легенду они уже не раз применяли. Каждый рад помочь, если повестку несут не им. – Кто звонил?

Ходжес думает, что это был Джером, который спрашивал, как у них дела.

– Иззи Джейнс. Было еще два самоубийства – одна попытка, одно завершенное. Девочка прыгнула со второго этажа – упала на сугроб, не разбилась, только немного кости поломала. А парень повесился в чулане. Оставил записку на подушке – там только имя «Бет» и нарисовано разбитое сердце.

Колеса «экспедишна» немного пробуксовывают, когда Ходжес давит на сцепление и выезжает обратно на внутриштатную трассу. Ехать приходится со слабым светом. Яркие фары превращают снег впереди в искрящуюся белую стену.

– Мы должны сделать все сами, – говорит она. – Если это Брейди, то в это никто никогда не поверит. Он будет из себя Бэбино корчить и придумает какую-нибудь ерунду, будто испугался и сбежал.

– И не позвонил в полицию, когда Библиотечный Эл убил его жену? – спрашивает Ходжес. – Сомневаюсь, что это пройдет.

– Может, и нет, но что если он сможет превратиться еще в кого-нибудь? Если он в Бэбино превратился, то, может, из него еще в кого-нибудь. Мы должны действовать сами, даже если в результате нас арестуют за убийство. Как ты думаешь, это может произойти, Билл? Как ты думаешь – а?

– Об этом побеспокоимся позже.

– Я не уверена, что смогу выстрелить в человека. Даже в Брейди Хартсфилда, если он на вид кто-то другой.

Он повторяет:

– И об этом позаботимся позже.

– Хорошо. А где ты эту шапочку взял?

– На шляпу выменял.

– Бубон наверху глуповатый, зато выглядит тепло.

– Хочешь?

– Нет. Но, Билл…

– Боже мой, Холли, да что такое?

– У тебя ужасный вид.

– Лестью многого не добьешься.

– Ну ладно, иронизируй. А как мы далеко от места?

– Общий консенсус – три с половиной мили по этой дороге. Потом поворот к лагерю.

Они пять минут молчат, ползя сквозь летящий снег.

«Сердце бури еще далеко», – напоминает себе Ходжес.

– Билл!

– Что теперь?

– Ты без сапог, а у меня «Никоретте» закончились.

– Так бери косяк, чего ты. Только смотри во все стороны в процессе: здесь должны где-то слева быть красные столбы. Скоро.

Холли все же не закуривает, просто наклоняется вперед и смотрит влево. Когда «экспедишн» опять пробуксовывает и всю его заднюю часть заносит сначала влево, а потом вправо, она, кажется, этого не замечает. Через минуту показывает:

– Это не они?

Они. Снегоочистители похоронили их в таком сугробе, что сверху торчит дюймов по восемнадцать, – но яркий красный цвет невозможно пропустить или с чем-то спутать. Ходжес давит на тормоза, останавливает «экспедишн» а потом разворачивает его мордой на сугробы. Он говорит Холли то, что иногда говорил дочери, когда брал ее кататься на «Безумных блюдцах» в парке в Лейквуде:

– Держи свои вставные челюсти!

Холли, всегда склонная к буквализму, отвечает:

– А у меня их нет! – но все же хватается рукой за приборную панель.

Ходжес мягко давит на газ и въезжает в сугроб. Ожидаемого толчка не чувствует: Терстон был прав – снег еще мягкий и не успел затвердеть. Он взрывом бросается на лобовое стекло, на мгновение ослепляя водителя. Ходжес включает стеклоочистители на полную мощность, и, когда со стекла уже отброшен весь снег, перед машиной возникает дорога на лагерь с одним фонарем, которым быстро завладевает метель. Раз за разом с веток на крышу машины падает снег. Впереди не видно никаких следов предыдущего авто, но это ничего не значит: их давно могло замести.

Ходжес выключает фары и медленно движется вперед. Белая полоса между деревьев видна ровно настолько, чтобы по ней ехать. Дорога кажется бесконечной – в гору, под гору, туда, сюда, – но в конце концов они добираются до того места, где дорога расходится налево и направо. У Ходжеса нет потребности выходить и проверять стрелки. Впереди по левую руку между деревьев виден слабенький свет. Это «Головы и шкуры», и кто-то там есть дома. Он берется за руль и медленно заводит машину на правую дорогу.

Никто из них не видит вверху видеокамеру, зато она их замечает.

В то время, когда Ходжес и Холли форсируют сугроб на повороте, Брейди сидит перед телевизором в зимнем пальто Бэбино и сапогах. Варежки он снял, ему нужны голые руки, если надо будет стрелять, – а на колене у него лежит черная балаклава. Когда придет пора, он спрячет под ней лицо и седину Бэбино. Он не сводит глаз с телеэкрана, нервно шевеля письменные принадлежности в керамическом черепе. Внимательно наблюдать абсолютно необходимо. Ходжес, если подъедет, обязательно погасит фары.

«А с ним будет его ниггер? – думает Брейди. – О, как мило бы это было. Два по цене…».

Вот и он.

Он боялся, что машина детпена доберется сюда, покрытая слоем снега, – но это было безосновательное волнение. Снег белый, а машина на нем большой черный прямоугольник. Брейди наклоняется вперед, щурится, но не может сказать, в машине один человек, или двое, или, блин, все десять. У него есть «SCAR» – и им он может стереть с лица земли целый отряд, если надо, но это испортит все развлечение. Ходжес нужен ему живым.

По крайней мере, для начала.

Остается найти ответ на один вопрос: повернет он влево и направится прямо к нему или вправо? Брейди готов поставить что угодно, что К. Уильям Ходжес выберет поворот на «Большого Боба», – и он не ошибается. Когда машина исчезает в снегу (после быстрой вспышки задних фар, когда Ходжес выбирает поворот), Брейди кладет череп с ручками и карандашами возле пульта от телевизора и берет в руки то, что ждало своего часа на столе. Вполне законная вещь, если использовать по назначению – чего Бэбино и иже с ним никогда не делали. Может, они и хорошие врачи, но здесь, в лесу, они часто – плохие ребята. Он натягивает это ценное оборудование через голову так, чтобы оно на эластичном ремешке висело на шее. Затем натягивает балаклаву, берет «SCAR» и выходит. Сердце бьется быстро и сильно, а (по крайней мере, в этот момент) артрит в пальцах Бэбино не чувствуется совсем.

Расплата – сука, и вот она пришла.

Холли не спрашивает Ходжеса, почему он повернул направо. Она невротик, но не глупая. Он едет со скоростью пешехода, смотрит налево, примеряется к свету с той стороны. Поравнявшись с ним, он останавливает машину и выключает двигатель. Теперь наступает полная тьма, и, когда он оглядывается на Холли, ей на мгновение чудится череп вместо его лица.

– Оставайся здесь, – тихо говорит он. – Напиши Джерому, что у нас все хорошо. А я попробую пройти туда по лесу и взять его.

– Ты же не имеешь в виду – живым?

– Если увижу его с одним из тех «Заппитов» – точно нет…

«Да и без него, наверное, тоже», – думает он, а вслух говорит: – Рисковать нам нельзя.

– Значит, ты веришь, что это он. Это Брейди.

– Даже если и Бэбино – то он тоже часть этого. По саму макушку в этом. – Однако в какой-то момент он почувствовал уверенность, что разум Брейди Хартсфилда руководит телом Бэбино. Интуиция – вещь слишком серьезная, чтобы ее отвергать, и догадка уже приобрел вес факта.

«Боже помоги, если я убью его, и окажется, что это ошибка, – думает он. – Только как я узнаю? Как вообще я могу быть уверенным?».

Он ожидает, что Холли будет против, что она скажет: «Возьми меня с собой», но она говорит лишь:

– Сомневаюсь, что я эту штуку смогу отсюда вывести, когда что-то с тобой случится, Билл.

Он дает ей визитку Терстона:

– Если я не вернусь через десять минут – нет, через пятнадцать, – звони ему.

– А если услышу выстрелы?

– Если это я и со мной все в порядке, я подам сигнал клаксоном машины Библиотечного Эла. Два быстрых гудка. Не услышишь их – езжай дальше в соседний лагерь «Что-То там Большого Боба». Заезжай, прячься где-нибудь и звони Терстону.

Ходжес наклоняется через центральную панель и впервые за время их знакомства целует Холли в губы. Она слишком поражена, чтобы ответить на поцелуй, но и не шарахается. Когда он отклоняется назад, она смущенно смотрит вниз и говорит первое, что приходит ей на ум:

– Билл, ты же в ботинках! Ты замерзнешь!

– Между деревьями еще не так много снега – может, на два пальца.

И действительно, холодные ноги сейчас его мало волнуют.

Он находит выключатель и гасит в машине свет. Когда он выходит из «экспедишна», сдерживая стон от боли, она слышит, как нарастает шелест еловых ветвей. Если бы это был голос – это был бы плач. И двери закрываются.

Холли сидит на своем месте и смотрит, как темный силуэт Билла сливается с темными очертаниями деревьев, и когда она уже не может его выделить, то вылезает и идет по его следу. «Виктори» 38-го калибра, который служил в полиции с отцом Ходжеса в пятидесятые годы, когда вместо Шугар-Хайтс еще стоял густой лес, лежит в кармане ее пальто.

Ходжес идет в сторону света в окнах «Голов и шкур» осторожно, шаг за шагом. Снег бросается ему в лицо, засыпает веки. Огненная стрела вновь жжет его изнутри. Поджаривает его. По лицу струится пот.

Ну, хоть ноги не горят, думает он – и тут же перецепляется через занесенное снегом бревно и падает. Падает прямо на левый бок и зарывается лицом в рукав пальто, чтобы не крикнуть. В паху чувствуется горячая жидкость.

«Штаны намочил, – думает он. – Обмочился, как маленький…».

Когда боль немного утихает, он подбирает ноги под себя и пытается встать. Не получается. Мокрое место начинает подмерзать. Он физически ощущает, как член сжимается, чтобы не касаться холодного. Ходжес хватается за нижнюю ветку и снова пытается встать. Ветка обламывается. Он бессмысленно смотрит на нее, чувствуя себя каким-то героем из мультика – Злым Койотом что ли, – и отбрасывает ветку. Когда он это делает, кто-то подхватывает его под мышки.

Он так удивляется, что едва не вскрикивает. И тогда Холли шепчет ему на ухо:

– Оппа-па, Билл, – вставай!

С ее помощью он, наконец-то, поднимается на ноги. Теперь свет не больше, чем в сорока ярдах между деревьев. Он уже видит снег, который лежит у нее на волосах и блестит на щеках. Он сразу вспоминает кабинет букиниста Эндрю Холлидея и то, как он, Холли и Джером нашли там Холлидея мертвого на полу. Он сказал им не подходить, но…

– Холли, если бы я тебе сказал уйти обратно, ты бы это сделала?

– Нет. – Она шепчет. Они оба разговаривают шепотом. – Возможно, тебе надо его застрелить, а без моей помощи тебе туда не дойти.

– Ты должна была бы прикрывать мне спину. Быть моим страховым полисом. – Пот стекает с Ходжеса ручьями. Хорошо, хоть пальто длинное. Он не хочет давать Холли понять, что обоссался.

– Твой страховой полис – это Джером, – говорит она. – А я – твой партнер. Поэтому ты меня сюда привез, знаешь ты об этом или нет. И я этого и хочу. Всегда хотела. А сейчас давай. Опирайся на меня. Закончим дело.

Они медленно идут между деревьев. Ходжес просто поверить не может, сколько его веса она берет на себя. На краю поляны они ненадолго останавливаются. Свет горит в двух комнатах. В одной из них свет приглушенный – Ходжес считает, что это кухня. Там один источник света, печка. В другом окне заметно неровное мигание: возможно, открытый огонь.

– Нам сюда, – говорит он, махая рукой. – И с этого места мы – солдаты в ночной разведке. То есть должны ползти.

– Ты можешь?

– Да. – А может, это и легче, чем идти. – Видишь люстру?

– Да. Она какая-то такая – из костей что ли. Фу-у-у.

– Это гостиная, и там он, вероятно, и сидит. Если нет, подождем, пока покажется. Если у него один из тех «Заппитов» – я собираюсь его застрелить. Никаких «руки вверх», никаких «лечь, руки за голову». Это понятно?

– Понятно.

Они опускаются на четвереньки. Ходжес оставляет «глок» в кармане, не желая погружать его в снег.

– Билл… – Он едва слышит ее шепот за нарастающим ветром.

Он оглядывается на нее. Она протягивает ему свою перчатку.

– Маловата, – говорит он и думает о словах Джонни Кокрана:[70] «Если перчатка не сидит, то обвинение снимается». Какие безумные мысли, бывает, приходят в такой момент. Только вот бывали ли в его жизни такие моменты?

– Надень, – говорит она. – Руку, в которой будет оружие, надо держать в тепле.

Она права, и ему почти удается натянуть перчатку. На всю руку ее не хватает, но пальцы прикрыты, а это главное.

Они ползут, Ходжес немного впереди. Боль и дальше сильная, но сейчас, когда он не на ногах, стрела в его животе не горит, а только тлеет.

«Надо поберечь силы, – думает он. – Просто необходимо».

От леса до окна с костяной люстрой футов сорок-пятьдесят,[71] но рука без перчатки напрочь заледенела и ничего не чувствует уже на полпути. Он не может поверить, что привел лучшего друга в такое место и в такое время: вот, ползут по снегу, как дети, играют в войнушку, а до любой помощи несколько миль. И у него были свои соображения, они имели смысл там, в «Хилтоне» у аэропорта. А сейчас – не очень.

Он смотрит влево, на молчаливый холм «малибу» Библиотечного Эла. Справа – там видно заснеженную поленницу. Снова смотрит вперед, в окно гостиной, а затем снова оглядывается на поленницу – и сигнализация в его голове срабатывает, с большим опозданием.

На снегу следы. От края леса их не было видно, а сейчас они четко различимы. Ведут из-за дома к поленнице.

«Вышел в кухонную дверь, – думает Ходжес. – Поэтому там и свет горел. Я должен был бы догадаться. И догадался бы, если бы мне не было так плохо».

Он лезет в карман за «глоком», но маленькая перчатка мешает хорошо схватиться, и, когда он наконец-то берется за рукоятку и пытается его вытащить, пистолет зацепляется за карман. А тем временем из-за поленницы появляется темная фигура. Те пятнадцать футов, которые лежат между ней и ними, она преодолевает за четыре огромных прыжка. Лицо у нее – как у пришельца в фильме ужасов: на нем нет никаких черт, кроме круглых выпученных глаз.

– Холли, осторожно!

Она поднимает голову именно тогда, когда приклад «SCARа» опускается навстречу. Слышится тошнотворный хруст – и она ничком падает в снег, раскинув руки, как марионетка с перерезанными ниточками. Ходжес таки достает пистолет именно в тот момент, когда приклад опускается снова. Ходжес и слышит, и чувствует, как у него ломается запястье, видит, как «глок» падает в снег и почти тонет в нем.

Стоя до сих пор на коленях, Ходжес видит высокого мужчину – значительно выше Брейди Хартсфилда, – который стоит перед неподвижным телом Холли. На нем балаклава и очки ночного видения.

«Он увидел нас, как только мы вышли из-за деревьев, – думает Ходжес. – Насколько я понимаю, он увидел нас среди деревьев, когда я надевал перчатку Холли.

– Поздравляю, детектив Ходжес.

Ходжес не отвечает. Он думает, Холли еще жива и она придет в себя от удара, который получила. Но, конечно, это глупости. Брейди не собирается дать ей шанс прийти в себя.

– Вы идете со мной в дом, – говорит Брейди. – Вопрос стоит так: брать ее туда или нет – пусть тут в сосульку превращается. – И, словно, читая мысли Ходжеса (насколько Ходжес понимает, он это может): – О, она еще жива, по крайней мере, пока что. Я вижу, у нее спина шевелится. Хотя после такого удара и лицом в снег – кто знает, надолго ли это?

– Я ее понесу, – говорит Ходжес. И понесет. Как больно это не было.

– Ладно. – Обдумывать некогда, и Ходжес понимает, что Брейди этого хотел и ждал. Он на шаг впереди. Все время так было. И кто виноват?

«Я. Только я. Это мне за очередную игру в одинокого волка… но что я еще мог сделать? Кто бы в это мог поверить?».

– Поднимите ее, – говорит Брейди. – Увидим, действительно ли вы это можете. Потому что вы очень дрожите…

Ходжес подкладывает руки под Холли. В лесу он не мог подняться на ноги после падения, но сейчас собирает остатки сил и поднимает ее бесчувственное тело, словно штангу. Он теряет равновесие, едва не падает, но все же находит равновесие. Обжигающая стрела где-то делась – сгорела в лесном пожаре, которую сама же и начала в его теле. И он прижимает Холли к груди.

– Это хорошо. – В голосе Брейди слышать искренний восторг. – А теперь посмотрим, донесете ли до дома.

Как-то Ходжесу это удается.

Дрова горят хорошо, и в помещении стоит умопомрачительная жара. Ходжес тяжело дышит, растаявший снег течет с одолженной шапки на лицо. Доходит до середины гостиной, опускается на колени. Шею Холли он вынужден держать на локте, потому что сломанное запястье распухает, как колбаса. Он осторожно кладет ее так, чтобы она не ударилась головой об пол из прочного дерева; хорошо, что ему это удается. Голова Холли и так слишком пострадала в этот вечер.

Брейди скинул пальто, очки ночного видения и балаклаву. Да, это лицо и седина Бэбино (только непривычно неаккуратные) – но перед Ходжесом Брейди Хартсфилд. Последние сомнения развеиваются.

– Она вооружена?

– Нет.

Мужчина, похожий на Феликса Бэбино, улыбается:

– Ну что же. Я тогда вот что сделаю, Билл. Проверю сейчас ее карманы и, если найду оружие, переведу ее узкую задницу в сумеречное состояние. Согласен?

– Там револьвер 38-й калибра, – говорит Ходжес. – Она правша, поэтому, если он у нее, то должен быть в правом кармане пальто.

Брейди наклоняется, держа Ходжеса под прицелом, палец на спусковом крючке, приклад упирается в правую половину груди. Он находит револьвер, быстро осматривает, потом засовывает за спину за пояс. Несмотря на боль и отчаяние Ходжесу становится горько и одновременно смешно. Брейди, наверное, видел, как такое делали всякие мерзавцы – пижоны в кино и по телевизору, – но это удобно только с автоматическим оружием, потому что оно плоское.

Холли на плетеном коврике издает какой-то горловой хрип. Одна нога у нее дергается, потом успокаивается.

– А вы? – спрашивает Брейди. – Еще оружие есть? Может, вечнопопулярный пистолет?

Ходжес качает головой.

– Но на всякий случай, почему бы вам не подкатить немного брюки?

Ходжес так и делает: кроме мокрых носков, не видно ничего.

– Прекрасно. А теперь снимите пальто и бросьте на диван.

Ходжес расстегивается, и ему удается молча стряхнуть с себя пальто. Но вот в момент броска бычий рог пронзает его от паха до горла – и он стонет.

Бэбино широко открывает глаза:

– На самом деле болит или притворяемся? Живой звук или фанера? Судя по потрясающей потере веса, я сказал бы, что самом деле. Что с вами, детектив Ходжес? Что случилось?

– Рак. Поджелудочной.

– Ох ты ж Боже мой, это плохо. Его даже Супермен не победит. Но не унывайте, я могу сократить ваши страдания.

– Со мной делайте что хотите, – говорит Ходжес. – Только ее не трогайте.

Брейди с большим интересом смотрит на женщину на полу.

– А это случайно не та самая, которая разнесла то, что было моей головой, нет? – Он чувствует в этих словах определенный юмор и смеется.

– Нет. – Мир превратился в линзу видеокамеры, которая то приближает, то отдаляет все с каждым ударом сердца с подключенным кардиостимулятором.

– Вас ударила Холли Гибни. Она вернулась к родителям в Огайо. А это моя помощница Кара Винстон.

Это имя приходит ему в голову совершенно ниоткуда, и он без колебаний его произносит.

– Ассистентка, которая пошла с вами на миссию «пан или пропал»? Как-то мне нелегко в это поверить.

– Я обещал ей бонус. Ей нужны деньги.

– А где же, прошу прощения, делся ваш ниггер-газонокосильщик?

Ходжес на мгновение задумывается, не сказать ли Брейди правду – что Джером в городе, что он знает: Брейди, скорее всего, в охотничьем лагере, и скоро сообщит эту информацию в полицию, если еще этого не сделал. Но остановит ли это Брейди? Нет, конечно.

– Джером в Аризоне, на строительстве. «Среда для человечества».

– Какой он общественно сознательный! А я думал, он с вами. Не очень ли сильно пострадала его сестра?

– Ногу сломала. Скоро снова будет ходить.

– Как жаль.

– Вы на ней проводили испытания, не так ли?

– У нее был один из оригинальных «Заппитов», все правильно. Их было двенадцать. Можно сказать, по числу апостолов, которые пошли в мир нести слово правды. Садитесь в кресло перед телевизором, детектив Ходжес.

– Лучше не буду. Все мои любимые передачи – в понедельник.

Брейди вежливо улыбается:

– Садитесь.

Ходжес садится, опираясь здоровой рукой на стол возле кресла. Садиться – страшная мука, но если уже сел, то становится легче. Телевизор выключен, но он все равно на него смотрит.

– Где камера?

– На столбе, где развилка. Над стрелками. Не расстраивайтесь, что пропустили. Ее снегом засыпало, только линзу и видно, а фары у вас тогда уже не горели.

– Внутри вас остался еще Бэбино?

Он пожимает плечами:

– Рожки да ножки. Время от времени подает голос какая-то часть, которая думает, что он еще жив. Скоро прекратится и это.

– Боже… – тихо говорит Ходжес.

Брейди опускается на колено, винтовка ложится на бедро, но он не выпускает Ходжеса с мушки. Отбрасывает край пальто Холли и разглядывает ярлычок:

– «Х. Гибни». Печатными буквами несмываемыми чернилами. Очень аккуратно. Не отстираешь. Люблю людей, которые заботятся о своих вещах.

Ходжес закрывает глаза. Боль очень сильная, и он готов все отдать, чтобы она прекратилась и чтобы откупиться от того, что будет дальше. Все бы отдал, чтобы заснуть и спать, спать. Но он снова открывает глаза и заставляет себя смотреть на Брейди, потому что играть надо до конца. Так это делается: если играть – то до конца.

– У меня много дел на ближайшие сорок восемь или семьдесят два часа, детектив Ходжес, но я готов ради вас отложить. Не вызывает ли это в вас чувство собственной уникальности? Должно бы. Потому что я многим вам обязан: вы раскроили мне голову.

– Не забывайте, что это вы пришли ко мне, – напоминает Ходжес. – Это вы все запустили своим глупым хвастливым письмом. Не я. Вы.

Лицо Бэбино – испещренное морщинами лицо старого характерного актера – темнеет:

– Видимо, вы немного правы, но взгляните, кто сейчас сверху. Посмотрите, кто побеждает, детектив Ходжес.

– Если вы называете склонение кучки глупых детей с кашей в голове к самоубийству победой – то, видимо, вы победитель. Но для меня победа – это нечто такое, что бывает в бейсболе.

– Это – контроль! Я контролирую! Вы пытались остановить меня – и не смогли! Вот не смогли, и все! И она не смогла! – Он бьет Холли в бок. Ее обмякшее тело переворачивается в сторону огня, а затем переворачивается обратно. Лицо у него землистое, глаза запали. – Она меня даже улучшила! Сделала сильнее, чем я был!

– Тогда, Бога ради, прекратите бить ее ногами! – кричит Ходжес.

От гнева и возбуждения Брейди лицо Бэбино раскраснелось. Руки крепко держат винтовку. Он задыхается. Улыбается.

– О, да ты неровно дышишь к мисс Гибни, не так ли? – Он снова бьет ее, на этот раз в бедро. – Ты ее трахаешь? Да?! Ну, на рожу она не очень, но я так понимаю, что в твоем возрасте надо брать, что дают. Знаешь, как в народе говорят? Накрой ее рожу флагом и трахай ради древней славы!

Он снова бьет Холли ногой и скалится на Ходжеса.

– Ты, помню, все время спрашивал меня, трахаю ли я свою мать, так? Все эти твои приходы ко мне в палату, когда ты спрашивал, трахаю ли я единственного человека, которому я был не до сраки? О ее внешности говорил, мол, горячая мамаша. Спрашивал, не притворяюсь ли я. Рассказывал, как ты надеешься, что я страдаю. А я должен был молча сидеть и это слушать!

Он готовится снова засандалить бедной Холли. Чтобы отвлечь его, Ходжес говорит:

– Была такая медсестра – Сэйди Макдональд. Ты склонил ее к самоубийству? Это же ты, правда? Она была первой.

Брейди это нравится, и он снова демонстрирует дорогие коронки Бэбино.

– Это было нетрудно. Это всегда легко, когда уже влез и дергаешь за рычаги.

– Как ты это смог, Брейди? Как ты влез? Как ты сумел получить «Заппиты» от «Санрайз Солюшн» и перезагрузить их? Да и сайт тоже – как?

Брейди смеется:

– Ты слишком много читал детективов, где смышленый частный детектив заговаривает сумасшедшему убийце зубы, пока прибудет помощь. Или пока у того рассредоточится внимание и детектив отберет у него оружие. Я не думаю, что приедет какая-то помощь, да и ты, кажется, золотую рыбку вряд ли поймаешь. Ты, знаешь уже почти все. Если бы не знал, то ты бы здесь не был. Фредди зассала, и – не хочу выглядеть злодеем из комиксов, но все же – она за это заплатит. Всему свое время.

– Она говорит, что сайт делала не она.

– А мне она для этого и не нужна была. Я это сделал сам, в кабинете Бэбино, на его ноуте. Взял отпуск из палаты 217.

– А…

– Замолчи! Видишь стол, там рядом, детектив Ходжес?

Стол сделан из вишневого дерева, как и буфет, вид у него дорогой, но на нем круглые следы от стаканов, которые ставили прямо на полированную поверхность. Врачи, которым это место принадлежит, возможно, чрезвычайно аккуратны в операционной, но здесь они те еще разгильдяи. На столе – пульт от телевизора и череп с ручками и карандашами.

– Отодвинь ящик.

Ходжес так и делает. Внутри – розовый «Заппит коммандер» на старой телепрограммке с Хью Лори на первой странице.

– Бери и включай его.

– Нет.

– Ну хорошо. Тогда я займусь мисс Гибни. – Он опускает дуло винтовки к шее Гибни. – Полный автомат, голову на раз оторвет. Долетит до костра? Сейчас посмотрим…

– Ладно, – говорит Ходжес. – Хорошо, хорошо, остановись.

Он берет «Заппит» и находит кнопку в верхней части устройства. Высвечивается: «Добро пожаловать…», диагональная линия красной буквы Z заполняет весь экран. Устройство просит провести пальцем и перейти к играм. Ходжес это делает без подсказки Брейди. Пот струится с его лба. Еще никогда ему не было так жарко. Сломанное запястье пульсирует и болит.

– Видишь иконку «Рыбалки»?

– Да.

Открывать эту игру он совсем не желает, но если альтернатива этому – сидеть с переломанной рукой и болезненным, распухшим нутром и смотреть, как очередь из крупнокалиберного оружия отделяет голову Холли от ее хрупкого тела? Это – не вариант. И он читал, что человека против его воли загипнотизировать нельзя. Из-за «Заппита» Дины Скотт он чуть не заснул, но тогда он не понимал, что происходит. А сейчас понимает. И если Брейди посчитает, будто он под гипнозом, а это будет не так, то, возможно… возможно…

– Не сомневаюсь, сейчас ты уже знаешь, что от тебя требуется, – говорит Брейди. Его глаза оживленно блестят: взгляд мальчишки, который поджег паутину и смотрит, что будет делать паук. Будет ли бегать по горящей паутине, ища выхода, или просто сгорит? – Жми на иконку. Будут плавать рыбки, играть музыка. Жми на розовых рыбок и складывай цифры. Чтобы выиграть, ты должен набрать сто двадцать очков за сто двадцать секунд. Если удастся, мисс Гибни будет жить. А если нет – испробую на ней автоматическое оружие. Бэбино когда-то видел, как с него разнесли штабель бетонных блоков, только представь, что оно сделает с мясом!

– Ты не собираешься оставлять ее в живых, даже если я тысячу наберу, – говорит Ходжес. – Не верю тебе ни на секунду.

Голубые глаза Бэбино блестят притворным возмущением:

– Но ты должен! Всем, что я имею, я обязан этой суке, которая лежит тут на полу! По крайней мере, жизнь я ей оставлю. Если она, конечно, сейчас не умирает от кровоизлияния в мозг. Но не пытайся выиграть время. Поиграй лучше в игру. Твои сто двадцать секунд начинаются, как только кликнешь по иконке.

Не имея другого выхода, Ходжес так и делает. Экран становится пустым. Он мигает синим, и Ходжес щурится – вот уже и рыбки, плавают туда и сюда, вверх и вниз, друг мимо друга, рассыпая серебряные пузырьки. Звучит музыка: «Где море, где море красивое…»

Только это не просто музыка. К ней примешиваются слова. И во вспышках тоже слова.

– Десять секунд, – говорит Брейди. – Цок-цок, цок-цок.

Ходжес тычет пальцем в розовую рыбку и промахивается. Он правша, и от каждого прикосновения все сильнее болит запястье, но эту боль невозможно сравнить с той, которая пронизывает его от паха до горла. С третьей попытки он ловит розовую – и рыбка превращается в цифру 5. Он произносит это вслух.

– Только пять очков за двадцать секунд? – говорит Брейди. – Лучше старайся, детектив.

Ходжес нажимает быстрее, его глаза бегают туда-сюда, вверх, вниз. Он уже не щурится от синих вспышек, потому что привык. И становится легче. Рыбки кажутся какими-то большими, даже немного замедляются. Музыка тоже не так сильно бренчит. Становится какой-то более полной. «Мы будем с тобой счастливы…» Или это Брейди подпевает музыке, или это только представляется? Живой звук или фанера? Некогда над этим задумываться. Tempus fugit – время проходит.

Вот рыбка – семь, потом – четыре, потом – джекпот! – одна становится цифрой двенадцать. Он говорит:

– Уже семьдесят семь.

Но так ли это? Он потерял счет.

Брейди не комментирует, просто говорит:

– Остается восемь секунд, – и теперь его голос отдается легким эхом, словно он обращается к Ходжесу с другого конца длинного коридора.

Тем временем происходит чудо: боль в животе начинает отступать.

«Оба-на, – думает Ходжес. – Об этом надо сообщить в Американскую ассоциацию здравоохранения».

Ловит еще одну розовую. Двойка. Не так чтобы очень, но их еще много. Очень, очень много.

Тут у него в голове появляется ощущение, словно туда кто-то запускает пальцы, – и это не воображение. Происходит вторжение. «Это было нетрудно, – говорил Брейди о сестре Макдональд. – Это всегда легко, если уж влез и начинаешь дергать за рычаги».

«А что, если Брейди полезет к его рычагам? Он вскочит в меня, как тогда в Бэбино», – думает Ходжес… хотя это осознание для него где-то так, как голос и музыка, словно идут через длинный коридор. В его конце – дверь в палату 217, и она приоткрыта. – Но зачем он хочет это сделать? Зачем ему лезть в тело, превращенное в фабрику рака? Потому что он хочет убить Холли. Не застрелить – в этом он мне никогда не доверял. Он моими руками хочет ее задушить – с переломанным запястьем и все такое. И оставит меня наедине с произошедшим».

– О, тебе уже лучше, детектив Ходжес, и у тебя есть еще одна минутка. Просто расслабься и лови. Когда расслабишься, легче.

Голос уже не идет звоном по коридору: хотя Брейди и стоит перед ним, говорит он, словно из далекой-далекой галактики. Брейди наклоняется и с интересом заглядывает Ходжесу в лицо. Только теперь между ними плавают рыбки. Розовые, красные, синие. Ибо теперь Ходжес внутри «Рыбалки». Он рыба в аквариуме. Скоро его съедят. Живьем.

– Ну же, Билли, лови этих розовых рыбок!

«Я не могу впустить его в себя, – думает Ходжес, – но и не пускать тоже не могу».

Он ловит розовую рыбку, превращает ее в девятку – и теперь уже чувствует не пальцы, а чужой разум, который вливается ему в голову. Как чернила в воду. Ходжес пробует бороться и понимает, что проигрывает. Сила захватчика чрезвычайно мощная.

«Я утону. Утону в этом рыболовном водоеме. Утону в Брейди Хартсфилде».

«Где море, где море красивое…»

И тут где-то рядом разлетается на осколки оконное стекло. И радостные мальчишечьи голоса орут: «Хоумран!»

Связь между Ходжесом и Брейди Хартсфилдом разрывает чистая неожиданность этого звука. Ходжес дергается в кресле и смотрит на Брейди: тот, пошатываясь, улетает на диван с выпученными глазами и разинутым ртом. «Виктори» 38-го калибра, который был засунут коротким стволом за его пояс сзади (дальше барабан мешал), падает прямо на медвежью шкуру.

Ходжес не колеблется. Он бросает «Заппит» в огонь.

– Не делай этого! – кричит Брейди, разворачиваясь. Поднимает винтовку. – Как ты, сука, посме…

Ходжес хватает то, что подворачивается под руку: это не револьвер, а керамический череп. С левым запястьем все в порядке, а бросать недалеко. Он бросает его в лицо, которое похитил Брейди, со всей силой, и попадает точно посередине. Керамический череп разлетается. Брейди вскрикивает – от боли, но больше от удивления, – и из его носа течет кровь. Когда он хватается за винтовку, Ходжес выбрасывает вперед ноги, терпя очередной болевой разряд, – и пинает ими Брейди в грудь. Брейди качается назад, пятится, перецепляется через табурет для ног и падает на медвежью шкуру.

Ходжес пытается подскочить с кресла, но ему удается лишь перевернуть стол. Он оказывается на коленях, а Брейди садится и берется за «SCAR». Но не успевает он прицелиться в Ходжеса, как раздается выстрел, и Брейди снова кричит. Теперь уже только от боли. Он, не веря, смотрит на свое плечо, и там, в рубашке, дыра, и из нее течет кровь.

Холли теперь сидит. Над ее левым глазом гротескного вида кровоподтек: почти там же, где шишка у Фредди. Левый глаз красный и налитый кровью, а правый чистый и ясный. Двумя руками она держит «виктори» 38-го калибра.

– Стреляй еще! – кричит Ходжес. – Стреляй в него еще, Холли!

Когда Брейди вскакивает на ноги – одной рукой он зажимает рану на плече, второй держит «SCAR», его лицо пустое, он не верит собственным глазам, – Холли стреляет снова. Пуля пролетает слишком высоко, рикошетит от каменного дымохода над пламенем, которое гудит в очаге.

– Стой! – кричит Брейди, уклоняясь. Одновременно он пытается поднять винтовку. – Ну-ка прекрати, сука-бл…

Холли стреляет в третий раз. Рукав рубашки Брейди дергается, он вскрикивает. Ходжес не уверен, попала ли она, но пуля, по крайней мере, зацепила Брейди.

Ходжес встает на ноги и пытается броситься на Брейди, который снова собрался поднять автоматическую винтовку. Но бежать он не может, разве что медленно ковылять.

– Ты мешаешь! – кричит Холли. – Билл, блин, отойди!

Ходжес падает на колени и прячет голову. Брейди разворачивается и бежит. Раздается выстрел из револьвера. От косяка в футе справа от Брейди летят щепки. И он исчезает. Открываются двери. В здание врывается холодный воздух, и огонь нервно танцует.

– Я промазала! – убивается Холли. – Я глупая и никчемная! Глупая и никчемная!

Она бросает «виктори», и дает себе пощечину.

Ходжес перехватывает ее руку до того, как она бьет себя во второй раз, и опускается на колени возле нее.

– Нет, ты в него попала раз, а то и два. Благодаря тебе мы до сих пор живы.

Но насколько долго? Брейди выбежал с этой чертовой переделанной винтовкой, у него может быть еще парочка обойм, и Ходжес понимает, что о разнесении бетона Брейди не врал. Ему приходилось видеть, как подобная штурмовая винтовка – «НК-416» – именно это с бетоном и делает, на частном стрельбище в глуши округа Виктория. Он ездил туда с Питом, и по дороге назад они шутили, что было бы, если бы «НК» было стандартным оружием полиции.

– Что мы делаем? – спрашивает Холли. – Что мы делаем сейчас?

Ходжес берет револьвер, крутит барабан. Осталось два патрона, да и годится он лишь на небольшом расстоянии. Холли, как минимум, контужена, а он вообще почти ничего не может. Горькая правда такова: у них был шанс, но Брейди сбежал.

Он обнимает ее и говорит:

– Не знаю.

– Может, нам стоит спрятаться.

– Не думаю, что это поможет, – говорит он, но не говорит почему, и для него большим облегчением является то, что она не спрашивает. Это потому, что в нем еще осталось немного Брейди. Может, это и ненадолго, но, по крайней мере, пока что Ходжесу кажется, будто ему в голову вмонтировали маячок.

Брейди бредет по щиколотку в снегу, его глаза расширены – он сам не верит в то, что произошло. Шестидесятилетнее сердце Бэбино отчаянно бьется в грудной клетке. Во рту металлический привкус, плечо горит, а в голове крутится одна мысль: «Ах ты ж сука, сучара, вонючая сука подколодная, ну чего я тебя не убил, когда мог ?!».

«Заппиту» настал конец. Старому доброму «нулевому заппиту» – а других он сюда не взял. Без него он не может достать до разума тех, у кого включены «Заппиты». Он стоит задыхаясь перед «Головами и шкурами», без пальто, а вокруг усиливается метель. Ключи от машины Z-Мальчика до сих пор в его кармане, вместе с обоймой к «SCAR», но что с них толку, с этих ключей? Это корыто вонючее и полпути в гору не проедет сейчас перед тем, как увязнуть.

«Я должен их устранить, – думает он, – необходимо с ними посчитаться. И машина, в которой Ходжес приехал сюда, – единственный выход отсюда, ключи от нее, наверное, или у него, или у той суки. Может, они и в машине их оставили, но проверять этот шанс я себе позволить сейчас не могу».

К тому же это будет означать оставить их живыми.

Он знает, что делать и как выставить оружие на «полный автомат». Прислоняет приклад «SCARа» к здоровому плечу и начинает стрельбу, водя стволом туда-сюда, но сосредоточившись на большой комнате, где остались они.

Выстрелы освещают ночь, и летящий снег словно превращается в череду снимков со вспышкой. Звук очереди просто оглушительный. Окна бьются и влетают внутрь, доски обшивки летучими мышами слетают с фасада. Входные двери, которые он, убегая, прикрыл, открываются внутрь, налетают там на стену и снова закрываются. На лице Бэбино играет выражение ликующей ненависти – сама суть Брейди Хартсфилда, – и он не замечает урчание мотора, не замечает металлического звука гусениц позади.

– Ложись! – кричит Ходжес. – Холли, ложись!

Он не ждет, пока она сама сделает, так как он говорит, а падает, накрывая ее своим телом. Над ними в гостиной бушует буря летящих щепок, осколков и кусков камня из дымохода. От стены отрывается лосиная голова и падает в огонь. Один ее стеклянный глаз разбит винчестерской пулей, и кажется, что лось им подмигивает. Холли вскрикивает. С полдюжины бутылок на буфете взрываются, высвобождая тяжелый дух бурбона и джина. Одна пуля попадает в деревяшку в огне – та распадается на две, подняв вихрь искр.

«Пожалуйста, пусть у него будет только одна обойма, – умоляет Ходжес. – А если он будет целиться вниз – пусть попадет в меня, а не в Холли».

Только вот пуля от винчестера 308-го калибра тогда прошьет их обоих, он это понимает.

Стрельба прекращается. Он перезаряжается или как? Живой звук или фанера?

– Билл, слезь с меня, я дышать не могу.

– Лучше я не буду, – говорит он. – Я…

– Что такое? Что там за звук? – И Холли отвечает на собственный вопрос: – Кто-то едет!

Теперь, когда уши отошли после стрельбы, Ходжес тоже это слышит. Сначала он думает, что это внук Терстона на одном из тех снегоходов, о которых говорил старик, – и его сейчас расстреляют за желание стать добрым самаритянином. А может, нет. Звук двигателя кажется более мощным, чем у снегохода.

Разбитые окна заливает желто-белый свет – как прожектор с полицейского вертолета. Но это не вертолет.

Брейди заряжает дополнительную обойму, когда слышит гудение и лязг приближающейся машины. Он разворачивается, раненое плечо болит и пульсирует, как воспаленный зуб, – и в конце дороги на лагерь видит большой силуэт. Фары ослепляют. Тень Брейди-Бэбино тянется далеко по блестящему снегу, это катится прямо сюда, к расстрелянному дому, и из-под шин вылетает снег. Оно едет не к дому. Оно едет прямо на него.

Он давит на крючок – и «SCAR» начинает новую очередь. Теперь он видит: с горы надвигается какой-то снегоход с ярко-оранжевой кабиной высоко над мощными гусеницами. Лобовое стекло взрывается, как только кто-то выскакивает в двери со стороны водителя.

А монстр надвигается. Брейди пытается бежать, но дорогие туфли Бэбино скользят, он поскальзывается, глядя на быстро приближающиеся фары, – и падает навзничь. Видит, как в его сторону движется металлическая гусеница. Он пытается ее оттолкнуть, как он это делал с разными предметами в палате: жалюзи, простынями, дверью в туалет, – но разъяренного льва зубной щеткой не остановить. Он поднимает руку и набирает воздух для крика. Но до того как он может закричать, левая гусеница «такер сноу-кэт» переезжает среднюю часть его тела, разжевывает ее.

У Холли нет сомнения относительно того, кто их спас, поэтому она не колеблется. Выбегает через посеченную пулями прихожую к двери и на улицу, снова и снова выкрикивая его. Джером, когда встает, кажется притрушенным сахарной пудрой. Она бросается ему на шею, плача и смеясь.

– Как ты догадался? Как ты надумал приехать?

– Это не я, – говорит он. – Это все Барбара. Когда я позвонил, что еду домой, она сказала мне ехать за вами, а то Брейди вас убьет. Только она называла его Голосом. Она чуть не сошла с ума.

Ходжес бредет к ним медленно, шатаясь, но он уже достаточно близко, чтобы это услышать. Он вспоминает, что Барбара рассказывала Холли, что тот самоубийственный голос и дальше на какую-то часть остается в ней. Как след от слизняка, говорила она. Ходжес понимает, что она имела в виду, потому что в его собственной голове среди мыслей еще тоже остается эта слизь – по крайней мере, пока что. Может, Барбаре связи этой хватило, чтобы понять: Брейди в засаде.

Или, черт его знает, может, это чисто женская интуиция. Ходжес в такое действительно верит. Он человек старой закалки.

– Джером, – говорит он. Слова вылетают из горла хриплые, какие-то пыльные. – Молодчина!

У него подгибаются колени. Он падает.

Джером освобождается от мертвой хватки Холли – и поддерживает Ходжеса, обхватив его рукой.

– С вами все в порядке? То есть… Я понимаю, что какое там, в порядке, но вы не ранены?

– Нет. – Ходжес обнимает Холли. – Как же я не догадался, что ты приедешь? Вы же могли погибнуть ни за грош.

– Нельзя же распускать группу перед последним совместным концертом, правда же? – говорит Джером. – Давайте садиться в…

И тут слева раздается животный, гортанный стон, который пытается сложиться в слова.

Ходжес устал так, как, наверное, еще никогда в жизни не уставал, но он все равно идет на стон. Потому что…

И вот, потому что.

Какое слово употребляла Холли по дороге сюда? «Закрытие», так?

Похищенное Брейди тело разворочено до позвоночника. Кишки лежат вокруг него, словно крылья красного дракона. Кровь пропитывает снег. Но глаза открыты и вменяемые – и Ходжес сразу снова чувствует разумом эти отвратительные пальцы. Теперь они не просто лениво лапают. На этот раз они отчаянно ищут, за что ухватиться. Ходжес легко выбрасывает их, как когда-то санитар-поломойщик.

Он выплевывает Брейди, как арбузную семечку.

– Помоги, – шепчет Брейди. – Ты должен мне помочь.

– Думаю, тебе уже ничем не поможешь, – говорит Ходжес. – Тебя переехали, Брейди. Очень тяжелой машиной. Теперь ты понимаешь, как это. Не так ли?

– Больно… – шепчет Брейди.

– Да, – отвечает Ходжес, – представляю.

– Если ты не можешь мне помочь, то добей.

Ходжес протягивает руку, и Холли подает ему «виктори» 38-го калибра, как медсестра подает скальпель. Он прокручивает цилиндр и выставляет одну из тех пуль, которые остались. Затем вновь взводит курок. Хотя у него сейчас все болит адской болью, Ходжес опускается на колени и вкладывает отцовский револьвер в руку Брейди.

– Сделай сам, – говорит он. – Ты всегда этого хотел.

Джером стоит рядом на случай, если Брейди надумает использовать последний патрон против Ходжеса. Но нет. Брейди пытается приставить дуло к голове. Не удается. Рука его дергается, но не поднимается. Он снова стонет. Кровь переливается через нижнюю губу, протекает между дорогих коронок Бэбино.

«Ему можно было бы посочувствовать, – думает Ходжес, – если бы не то, что он натворил у Городского Центра, что пытался сделать в аудитории «Минго» и не та машина самоубийства, которую он запустил сегодня».

Поскольку с основным ее элементом уже покончено, то эта машина сбросит обороты и остановится, а все же на прощание проглотит еще нескольких расстроенных молодых людей. Ходжес в этом уверен. Может, самоубийство и безболезненное, но оно очень заразное.

«Его можно было бы пожалеть, если бы он не был таким уродом», –думает Ходжес.

Холли опускается на колени, берет руку Брейди и приставляет дуло к его виску.

– Ну вот, мистер Хартсфилд, – говорит она. – Остальное делайте сами. И пусть Бог будет милостив к вашей душе.

– Надеюсь, не будет, – говорит Джером. В свете фар снегохода его лицо словно каменное.

Какое-то длинное мгновение единственными слышимыми звуками является гул большого двигателя снежной машины, и вой зимней бури Евгения, которая набирает силы.

Холли говорит:

– Боже, да у него даже палец не на крючке. Помогите мне кто-нибудь, я, наверное, не смогу…

И – выстрел.

– Последняя выходка Брейди, – говорит Джером. – Бог ты мой.

Ходжес добраться до «экспедишна» не может, но Джером способен подсадить его в кабину «сноу-кэта». Холли садится рядом на внешнее место. Джером залезает за руль и запускает двигатель. Хотя он сдает назад, а потом объезжает то, что осталось от тела Бэбино, он говорит Холли, чтобы не смотрела до первой горки.

– За нами кровавый след, – объясняет он.

– Фу-у-у.

– Точно, – говорит Джером. – «Фу-у-у» – это подходящее слово.

– Терстон говорил, что у него есть снегоходы, – говорит Ходжес. – О танке «Шерман»[72] он ничего не говорил…

– Это «такер сноу-кэт» и вы ему «Мастер Кард» не предлагали. Не говоря уже о великолепном «джипе вранглере», который меня в эти дебри прекрасно довез, спасибо ему.

– А он действительно мертв? – спрашивает Холли. Ее осунувшееся лицо обращено к Ходжесу, а большая шишка на лбу, кажется, заметно пульсирует. – Совсем, совсем?

Ответ: нет – еще нет. Пока – благодаря удивительной способности мозга самовосстанавливаться – из головы бог знает скольких людей не вымоются его скользкие следы. Но через неделю – может, месяц – Брейди уже сгинет.

– Да, – говорит он. – И, Холли, – спасибо за тот текстовый рингтон. Там, где ребята кричат «хоумран!».

Она улыбается:

– А что же тогда пришло? Что за сообщение?

Ходжес с трудом вытягивает из кармана телефон и говорит:

– Чтобы я скис… – и смеется. – Я же совсем забыл!

– Что? Покажи-покажи-покажи!

Он разворачивает телефон так, чтобы Холли прочитала эсэмэску от его дочери Элисон из Калифорнии, где, без сомнения, солнечно:

С днем рождения, папа! 70 лет – и все равно ты при всей своей силе! Бегу в магазин, потом перезвоню. ХХХХ Элли.

Впервые, с тех пор Джером вернулся из Аризоны, на сцене появляется верный Тайрон Экстазный Кайф:[73]

– Вам семсят лет, масса Ходжеса? Силы небесные! И вам с лица и на день не даш более шиссят девять!

– Ну хватит, Джером! – говорит Холли. – Понимаю, что тебя это забавляет, но звучит это очень по-дурацки и невежественно.

Ходжес смеется. Смеяться больно, но что поделаешь. Он остается в сознании до самого «Гаража Терстона». Ему даже удается несколько раз слабенько затянуться косяком, который Холли подкуривает и дает ему. Потом накатывается темнота.

«Видимо, это оно и есть», – думает Ходжес.

«С днем рождения меня», – думает он.

И уже ничего не думает и не чувствует.

ПОСЛЕ

Четыре дня спустя

Пит Хантли значительно меньше знакомый с больницей Кайнера, чем его давний коллега, который ходил сюда, как на молитву, к одному давнему пациенту, ныне покойному. Пит останавливается и спрашивает дорогу дважды: у общей регистратуры и на входе в отделение онкологии, – пока находит палату Ходжеса, но она оказывается пустой. К поручням на стене прикреплена связка воздушных шариков с надписью «С днем рождения, папа!». Шарики плавают под потолком.

Заглядывает медсестра, видит, что Пит смотрит на пустую кровать, и улыбается ему.

– Солярий в конце коридора. Там празднуют. Кажется, вы еще не опоздали.

Пит идет туда. В солярии стеклянный потолок, и там много растительности – чтобы поднимать настроение пациентам, чтобы обеспечивать их кислородом, а может, и для того, и для другого. Возле одной из стен четверо играют в карты. Двое из них лысые, у третьего к руке подсоединена капельница. Ходжес сидит прямо под окном в потолке, раздавая торт своей банде: Холли, Джерому и Барбаре. Кажется, Кермит отпустил бороду – и она белоснежная, Пит вспоминает, как с детьми ходил в торговый центр смотреть на Санта-Клауса.

– Пит! – Ходжес улыбается. Он начинает вставать, и Пит машет ему: мол, сиди, не надо. – Садись, съешь тортик. Элли купила его в пекарне Бейтула. Это у нее с детства любимое место.

– А где она? – спрашивает Пит, подтягивая стул и садясь рядом с Холли. У нее левая часть лба перевязана, а у Барбары нога в гипсе. Только Джером имеет бравый и здоровый вид, а Пит знает, что парня в охотничьем лагере едва не превратили в гамбургер.

– Уехала утром обратно на свой берег. Она смогла взять отгул только на два дня. У нее еще в марте будет отпуск на две недели, и она говорит, что еще приедет. Если надо.

– А ты как себя чувствуешь?

– Неплохо, – говорит Ходжес. Его глаза движутся вверх и влево, но только на мгновение. – Мной занимаются трое онкологов, и первые анализы неплохие.

– Фантастика! – Пит берет кусок торта, который ему протягивает Холли. – Ой, это многовато.

– Будь мужиком, ешь, – говорит Ходжес. – Слушай, а вы с Иззи…

– Мы все обдумали, – говорит Пит и откусывает. – О, как классно. Нет ничего лучше хорошего морковного тортика со сливочным сыром, чтобы поднять сахар в крови!

– И поэтому пенсионная вечеринка…

– Там же, и в то же время. Официально ее никто и не отменял. Я все также рассчитываю на твой первый тост! И не забудь…

– Ну конечно, придет и твоя бывшая жена, и нынешняя пассия, все должно быть чинно-благородно. Понимаю, понимаю.

– Только когда мы все разрулим. – Слишком большой кусок торта стремительно тает. Барбара увлеченно наблюдает это быстрое поглощение.

– Мы в беде? – спрашивает Холли. – Что скажешь, Пит?

– Да нет, – говорит Пит. – У вас все четко. Вот, собственно, с тем я к вам и пришел.

Холли откидывается на спинку стула так, что со лба отбрасывается несколько седеющих прядей.

– Вы наверняка всех собак на Бэбино повесили, – говорит Джером.

Пит указывает на Джерома пластиковой вилкой:

– Правду говоришь, юный воин-джедай!

– Наверное, вам будет интересно, что Йоду озвучивал знаменитый кукловод Фрэнк Оз, – говорит Холли. Оглядывается. – Ну, по крайней мере, мне это интересно.

– А мне торт очень интересен! – радуется Пит. – Можно еще? Может, маленький кусочек?

Барбара берет на себя честь наделить его тортом, и «кусочек» получается не такой уж маленький, но Пит не возражает. Он откусывает и спрашивает, как у нее дела.

– Прекрасно, – опережает ее Джером. – У нее парень завелся. Зовут Дерис Невилл. Будущая звезда баскетбола.

– Замолчи, Джером, он мне не парень.

– А наносит визиты, словно твой парень, – говорит Джером. – То есть каждый день, с тех пор, как ты ногу сломала.

– Нам есть о чем поговорить, – с достоинством отвечает Барбара.

Пит говорит:

– А что касается Бэбино, так в администрации больницы нашли видео с камер наблюдения, как он ночью, когда его жену убили, пришел в больницу через черный ход и переоделся рабочим. Может, из шкафа шмотки спер. А через пятнадцать-двадцать минут переодевается в то, в чем пришел, – и уходит.

– А других видео нет? – спрашивает Ходжес. – Из «Ведра»?

– Да есть что-то, только там лица не видно, он натянул бейсболку, – и не видно, как он к Хартсфилду в палату заходит. Адвокат мог бы что-то из этого высосать, только Бэбино уже перед судом не предстанет.

– И всем по барабану, – заключает Ходжес.

– Точно. Городская полиция и полиция штата с радостью все повесила на него. И Иззи рада, и я рад. И я мог бы спросить – между нами, девочками, – а там, в лесу, погиб именно Бэбино? Только мне не очень хочется это знать.

– А какую роль в этом сценарии играет Библиотечный Эл? – спрашивает Ходжес.

– Да уже никакую. – Пит отодвигает тарелочку. – Элвин Брукс покончил с собой вчера вечером.

– О Боже, – говорит Ходжес. – Под стражей?

– Да.

– А почему за ним не следили? После всего этого?

– Да следили, и ни у кого из задержанных ничего колюще-режущего храниться не должно, а он где-то спрятал шариковую ручку. Или охранник ему дал, или другой задержанный. Он все стены и нары исписал буквами Z, и себя тоже. Потом вытащил металлический стержень оттуда и им…

– Хватит, – говорит Барбара. В зимнем свете, который падает на них сверху, она очень бледная. – Мы поняли.

– И что думают? – спрашивает Ходжес. – Что он был сообщником Бэбино?

– Он попал под его влияние, – говорит Пит. – И они оба попали еще под чье-то влияние, но давай в такое не углубляться, ладно? Главное, на чем стоит сосредоточиться, – это что вы вне подозрений. В этот раз не будет благодарностей, статей в газете или халявных услуг…

– Ну и пусть, – говорит Джером. – У нас с Холли все равно есть четыре года до конца еще той халявы.

– Тебе она вряд ли понадобиться, – говорит Барбара Джерому. – Ты в городе сейчас почти не бываешь. Может, ты бы мне передал?

– А она не передается, – самоуверенно говорит Джером. – Лучше пусть у меня будет. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы с законом. Да и тебя теперь Дерис везде водит. Только слишком далеко не заходите, если ты понимаешь, о чем я.

– Ну, ты как маленький, – говорит Барбара и обращается к Питу: – А сколько всего было самоубийств?

Пит вздыхает. Четырнадцать за пять дней. У девятерых были «Заппиты», теперь такие же мертвые, как и их хозяева. Старшему было двадцать четыре, младшему пятнадцать. Один парень из семьи, как соседи говорили, несколько слишком религиозной – наряду с такими христиане-фундаменталисты считаются либералами. Этот еще родителей и маленького братика с собой забрал. Стрелял из ружья.

Все пятеро на минуту замолкают. Игроки за другим столиком вдруг расхохотались над чем-то своим.

Пит нарушает молчание:

– А попыток было более сорока.

Джером присвистывает.

– Да, понимаю. Газеты об этом не пишут, по телевизору не показывают, даже на «Убили-зарезали» не передают, – такое прозвище получила в полиции малобюджетная радиостанция Дабл юКейЭмЭм, лозунгом которой было «Чем кровавее, тем лучше». – Но, конечно, многие из тех попыток – может, даже большинство – обсуждались в соцсетях, и это может породить новые. Терпеть не могу такие сайты. Но все в конечном итоге определится и успокоится. Эпидемии самоубийств всегда проходят.

– В конце концов, – отвечает Ходжес. – Но с соцсетями или без них, с Брейди или без него, самоубийство в нашей жизни существует.

Говоря это, он смотрит на картежников, особенно на двух лысых. Один выглядит хорошо (настолько, насколько, к примеру, Ходжес), – а второй, с запавшими глазами, похож на живой труп. Одна нога в могиле, а вторая – на банановой кожуре, как сказал бы отец Ходжеса. И мысль, которая возникает у него, является слишком сложной – слишком тяжелой от ужасной смеси гнева и печали, – чтобы ее выразить. Он думает о том, как некоторые люди легкомысленно разбазаривают то, за что другие продали бы душу: здоровое, свободное от боли тело. А почему? От слепоты, от эмоциональных ран, от того, что слишком сосредоточены на себе, чтобы за темным горизонтом увидеть скорый рассвет. Который наступит, только если ты еще будешь дышать.

– Еще тортик? – спрашивает Барбара.

– Нет. Ибо лопну. Но, если можно, подпишу вам гипс.

– Пожалуйста, – говорит Барбара. – Напишите что-нибудь остроумное.

– О, это Питу по силе, – говорит Ходжес.

– Фильтруй базар, Кермит! – Пит становится на одно колено, словно хочет сделать предложение руки и сердца, и что-то старательно пишет на гипсе Барбары. Дописав, он встает и смотрит на Ходжеса: – А теперь скажи правду: как ты себя чувствуешь?

– Черт, да нормально. Мне прилепили такую штуку, которая лучше контролирует боль, чем таблетки, и завтра я уже на свободе. Не дождусь, чтобы спать в родной постели. – И после короткой паузы: – Я одержу победу над этой хреновиной!

* * *

Пит ждет лифт, когда его догоняет Холли.

– Это для Билла очень много значит, – говорит она. – То, что ты пришел, что ты все также ждешь от него первый тост.

– А с ним не все так замечательно, не так ли?

– Нет. – Он протягивает руки, чтобы ее обнять, но Холли отступает назад. Но быстро пожать руку она ему позволяет. – Не так замечательно.

– Вот дерьмо.

– Да, все так, дерьмо. Именно так это и называется. Он не заслужил такого. Но если уж с ним это произошло, ему нужно, чтобы рядом были друзья. Вы будете, правда?

– Ну конечно. И не сбрасывайте его со счетов, Холли. Где жизнь, там надежда. Понимаю, что это штамп, а все же… – Он пожимает плечами.

– И надеюсь. Как умеет Холли.

«Не сказать, что она такая же странная, как раньше, – думает Пит, – но все равно чуднáя».

А ему это и нравится.

– Только позаботьтесь, чтобы он свой тост четко сказал, хорошо?

– Постараюсь.

– И слушайте – он же пережил Хартсфилда. Пусть будет что будет, но это уже есть.

– У нас всегда будет Париж, маленькая, – в манере Богарта из фильма «Касабланка» отвечает Холли.

Да, действительно чуднáя. Таких больше нет.

– Слушайте, Гибни, о себе тоже позаботьтесь. Чтобы не случилось. Ему будет очень плохо, если вы этого не сделаете.

– Я знаю, – говорит Холли и идет обратно в солярий, где вместе с Джеромом уберет после празднования. Она говорит себе: это не обязательно последний день рождения, пытается себя убедить. Это не очень удается. Но она надеется, как умеет Холли.

Восемь месяцев спустя

Когда Джером приходит на кладбище Файрлоун через два дня после похорон, ровно в десять, как и обещал, Холли уже там: стоит на коленях в изголовье могилы. Она не молится, а сажает хризантемы. Холли не поднимает голову, когда ее накрывает его тень. Она знает, кто пришел. Они об этом договорились после того, как она сказала ему, что не знает, сможет ли выдержать похороны до конца.

– Я попробую, – сказала она. – Но, блин, я такие штуки тяжело переношу. Может, мне придется уйти.

– Их осенью сажают, – объясняет она сейчас – я мало чего знаю о цветах, но у меня пособие есть. Написано так-сяк, но все понятно разжевано.

– Хорошо. – Джером садится по-турецки в конце участка, где начинается травка.

Холли аккуратно разгребает землю руками, так и не взглянув на него.

– Так я говорила, что, может, мне придется уйти. Все на меня так посмотрели, когда я ушла, но я просто не могла оставаться. Если бы я осталась, они бы потребовали, чтобы я встала у гроба и рассказала что-то о нем, а я просто не могла. Перед всеми этими людьми не могла. Дочь его, видимо, злится.

– Да, пожалуй, нет, – говорит Джером.

– Не выношу похорон. Ты знаешь, что я в этот город на похороны приехала?

Джером знает, но ничего не говорит. Просто дает договорить ей.

– Моя тетя умерла. Мать Оливии Трелони. Там, на похоронах, я и встретила Билла. Оттуда я тоже сбежала. Я сидела за залом, курила, и было мне очень скверно, там он меня и нашел. Понимаешь? – Она наконец-то смотрит на него. – Он меня нашел.

– Конечно, Холли, понимаю.

– Он для меня открыл дверь. В мир. Он дал мне такое дело, которое все изменило.

– И у меня то же самое…

Она вытирает глаза почти сердито.

– Ну какое же все-таки долбанное свинство.

– Все так, но он бы не хотел, чтобы ты вернулась к тому, что было у тебя раньше. Он бы совсем этого не хотел.

– А я и не вернусь, – говорит она. – Ты же знаешь, что он мне компанию нашу завещал? Страховка и всякое такое отошло к Элли, а компания моя. Я сама ей управлять не могу, и я спросила, не хочет ли Пит со мной поработать. Ну, так, на часть ставочки.

– А он?

– Сказал, да, потому что пенсия ему уже осточертела. Должно получиться хорошо. Я буду записывать всяких неплательщиков на компе, а он будет ходить и их доставать. Будет разносить повестки, если до этого дойдет. Но по-прежнему уже не будет. Работать на Билла… с Биллом… это были лучшие времена моей жизни. Я чувствовала… просто не знаю…

– Что тебя ценят?

– Да! Что меня ценят!

– Так и надо было себя чувствовать, – говорит Джером. – Ведь ты очень ценный человек. И была, и есть.

Она в последний раз бросает критический взгляд на цветы, отряхивает землю с рук и брюк и садится рядом с Джеромом.

– Он был мужественный, правда? И в самом конце тоже, хочу сказать.

– Да.

– Ага! – Она слегка улыбается. Билл бы сказал тут не «да», а «ага».

– Ага, – соглашается Джером.

– Джером, обнимешь меня?

Он так и делает.

– Впервые, когда я тебя встретила – когда мы нашли скрытую программу, которую Брейди закачал на компьютер моей двоюродной сестры Оливии Трелони, – я тебя боялась.

– Я знаю, – говорит Джером.

– Не потому, что ты черный…

– Черный – это клево, – улыбается Джером. – По-моему, мы сразу пришли к согласию относительно этого.

– …а потому, что ты – чужой. Из внешнего мира. Я боялась всего и всех из внешнего мира. Я и сейчас опасаюсь, но не так, как тогда.

– Я знаю.

– Я его любила, – говорит Холли, глядя на хризантемы. Цветы на кусте ярким красно-оранжевым цветом сияют на фоне серой плиты с простой надписью: «Кермит Уильям Ходжес», а под надписью: «Пост сдал». – Я так его любила!

– Ага, – признается Джером. – Я тоже.

Она смотрит на него пугливо и с надеждой – под седеющими прядями волос у нее почти детское лицо.

– А ты же всегда со мной будешь дружить?

– Всегда. – Он обнимает ее за хрупкие, аж страшно, плечи. За два последние месяца жизни Ходжеса эта женщина похудела на десять фунтов,[74] которые ей вообще нельзя было терять. Джером понимает: маме и сестре не терпится откормить ее. – Всегда, Холли.

– Я знаю, – говорит она.

– Так чего спрашиваешь?

– Так приятно слышать, как ты это говоришь!

«Пост сдал»,– думает Джером.

Ему не нравится, как это звучит, но это правда. Так и есть. И это лучше, чем похороны. Гораздо приятнее сидеть здесь под августовским утренним солнышком вместе с Холли.

– Джером! А я не курю.

– Это хорошо.

Они еще немного сидят молча, смотрят на хризантемы, яснеющие на сером фоне могильной плиты.

– Джером!

– Что, Холли!

– Сходишь со мной в кино?

– Да, – говорит он и исправляется: – Ага.

– Оставим посредине свободное место. Поставим туда попкорн.

– Хорошо.

– Потому что не люблю его на пол ставить – так как там, может, какие-то тараканы бегают или крысы.

– И я тоже. А что смотреть будем?

– Что-то, чтобы смеяться-оборжаться.

– Мне подходит!

Джером улыбается ей. Холли – ему. Они выходят с кладбища и возвращаются в мир вместе.

30 августа 2015 года

Примечание автора

Спасибо Нэн Грэм, которая редактировала эту книгу, и всем остальным моим друзьям в издательстве «Скрибнер», среди которых Кэролин Рейди, Сьюзен Молдоу, Роз Липпел и Кейти Монаган (но не только они). Спасибо Чаку Верриллу, моему давнему агенту (что важно) и давнему другу (что еще важнее). Спасибо Крису Лоттсу, который продает права на мои книги за границу. Спасибо Марку Левенфусу, который следит за моими делами и за фондом Хейвен, который помогает писателям-фрилансерам, когда им не везет, и фонду Кинга, который помогает школам, библиотекам и пожарным частям в небольших городках. Спасибо Марше ДиФилиппо, моей умелой личной помощнице, и Джулии Югл, которая делает то, чего не делает Марша. Я без них просто как без рук. Спасибо моему сыну Оуэну Кингу, который прочитал рукопись и сделал ценные замечания. Спасибо моей жене Табите, которая тоже вносила ценные поправки… в частности, дала книге правильное название.

Особая благодарность Рассу Дорру, который, работая помощником терапевта, согласился стать моим гуру во всяких исследованиях. Он внимательно просмотрел всю книгу и терпеливо объяснил мне, как пишутся и переписываются компьютерные программы, как их можно распространять. Без Расса «Конец смены» был бы значительно меньшей книжкой и не такой хорошей. Я еще хочу добавить, что в некоторых местах я намеренно изменил компьютерные протоколы в угоду художественному вымыслу. Те, кто разбирается в электронике, заметят это, ну и хорошо. Только Расс в этом не виноват.

И последнее. «Конец смены» – произведение художественное, но высокий уровень самоубийств – и в США, и во многих других странах, где прочитают эту книгу, – вещь слишком реальная. Номер Национальной горячей линии по предотвращению самоубийств в тексте также реальный: 1-800-273-TALK. Если вам все, как сказала Холли Гибни, опостылело, звоните. Потому что можно сделать, чтобы было лучше, и если попробовать, то обычно все получается.

Стивен Кинг

[1] Американская альтернативна рок-група (1994-2010).

[2] Около 136 кг.

[3] 158 кг.

[4] 148 кг.

[5] Спортивный канал кабельного телевидения.

[6] Американский актер и режиссер (1952-2004). В 1995 году в результате травмы получил паралич всех конечностей. Остаток жизни посвятил общественной деятельности, организовал центр по обучению и реабилитации парализованных людей.

[7] Аллюзия на старый анекдот о пожарного: этими словами он говорит о выездах на пожар.

[8] Продолговатые бисквиты с кремовой начинкой.

[9] «Atlantic Monthly» – один из старейших и уважаемых литературных журналов США.

[10] «Grand Theft Auto» – популярная видеоигра с угоном машин, стрельбой и тому подобное.

[11] Ок. 28 см.

[12] Ок. 33 см.

[13] Приблизительно 10 см.

[14] Сестра Рэтчед – жестокая старшая медсестра из романа Кена Кизи «Полет над гнездом кукушки».

[15] Приблизительно 7,5 см.

[16] «Laugh-In» – комедийное шоу 1960-1970-х годов.

[17] 12,5 х 7,5 см.

[18] Средство против повышенной кислотности.

[19] На английском языке.

[20] 165 фунтов – почти 75 кг.

[21] 104,4 кг.

[22] Имеется в виду персонаж книги И. Спири «Хайди» о швейцарской девочке, которая живет в Альпах у дедушки. Повесть была экранизирована: и художественный фильм и мультфильм.

[23] Ок. 7 литров.

[24] Из песни «Boom Boom» группы «Pat Travers Band».

[25] Карнеги-холл – известный концертный зал в Нью-Йорке.

[26] Ghostface Killah – известный американский рэпер.

[27] Ок. 195 см

[28] Брейди раздражается тем, что черный парень имеет имя, типичное для белого.

[29] Дракон, охраняющий сокровища в «Хоббите» Дж. Р. Р. Толкина.

[30] Ок. одного метра.

[31] Это судно известно тем, что его команда во время пребывания на островах Тихого океана устроила мятеж против жестокого капитана – того самого капитана Блая – и выгнала его из корабля в шлюпке с горсткой сторонников. Остальные матросов на «Баунти» вместе с туземцами (в основном женщинами) скрылись на необитаемый остров Питкэрн, сожгли судно и поселились там.

[32] Старшая школа в США имеет четыре класса, в первый из которых ученик идет в 14-15 лет.

[33] Buckwheat – чернокожий мальчик, герой серии короткометражных фильмов «Наша банда» в 1930-1940-х годах.

[34] Приблизительно 10 м.

[35] 6-8 км.

[36] Основатель бодибилдинга и создатель соответствующей программы физических упражнений.

[37] Мюзикл Харви Шмидта и Тома Джонса (1960) по пьесе Эдмона Ростана «Романтики».

[38] Чуть больше 15 см.

[39] То есть те, которые навязывают свои услуги пострадавшим от несчастных случаев.

[40] 26,7 °C

[41] Телесериал: действие происходит в лагере для военнопленных во время Второй мировой войны. Несколько заключенных-американцев во главе с полковником Хоганом устраивают подпольную организацию и участвуют в партизанской борьбе. Им (в основном с молчаливого согласия) способствует толстый охранник сержант Шульц.

[42] Цитата из церковного правила к Причастию. С такими словами Христос благословил хлеб на Тайной Вечери.

[43] Команда по американскому футболу, известная агрессивным стилем игры.

[44] Соответственно 28 г и 3,5 г («осьмуха» – потому что это 1/8 унции).

[45] До свидания (японск.)

[46] Вес 63,5 кг, рост около 170 см.

[47] 185 см, 86 кг.

[48] Средство против повышенной кислотности.

[49] Ок. 60 км.

[50] 6 км

[51] «Don’t Fear the Reaper» (1976) – песня рок-группы «Blue Öyster Cult».

[52] Набор программ, необходимых для маскировки объектов, управления и сбора данных.

[53] По Фаренгейту, ок. 6,7 С

[54] Известный американский журналист и телеведущий, «отец аналитического комментария».

[55] Речь идет о массовых самоубийствах сектантов в Джонстауне (Гайана). Это событие и основателя секты «Храм народов» Джима Джонса говорилось выше.

[56] 90 км/ч.

[57] 3 км.

[58] Ок. 3 м.

[59] Т. С. Элиот «Песня любви Дж. Альфреда Пруфрока».

[60] Темнокожий частный детектив, герой ряда фильмов.

[61] Ок. 3 кг.

[62] 40,5 кг.

[63] 94,5 кг.

[64] 144 кг.

[65] Walmart – известная сеть супермаркетов.

[66] 22,5 км.

[67] Журнал об охоте и рыбалке.

[68] 4,5 км.

[69] 6 км

[70] Джонни Кокрэн – американский адвокат, известный, в частности, участием в процессе над О. Дж. Симпсоном (1995). Известного футболиста и актера обвинили в убийстве собственной жены. Среди вещественных доказательств фигурировали перчатки. Суд, несмотря на противоречивость ситуации, оправдал Симпсона.

[71] 13,5 – 16,5 м

[72] M4 – танк периода Второй мировой войны.

[73] В романе «Мистер Мерседес» Джером, когда выполняет для Ходжеса различную хозяйственную работу, в шутку «играет роль» некоего верного чернокожего слуги (для которого он придумал имя Тайрон Экстазный Кайф), делая характерный акцент и манеру говорить.

[74] 4,5 кг.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56

Последнее изменение этой страницы: 2019-03-22; Просмотров: 317; Нарушение авторского права страницы