КАК СОСЛАН СПАС ШАТАНУ ИЗ ОЗЕРА АДА

Поехал Сослан в дальний поход, в ту сторону, откуда восходит солнце. Выше земли, ниже облаков мчит Сослана конь его, силой своей равный буре. Были некоторые из нартских юношей злы на Сослана и, когда он уехал в поход, стали придумывать, какую бы рану побольнее нанести сердцу Сослана, какое бы зло причинить ему.

И сговорились они так:

— Давайте бросим его мать, Шатану, в озеро Ада, живую пошлем ее в Страну мертвых.

Пришел к Шатане один из юношей и сказал ей:

— Сегодня пятница, а жить тебе осталось до следующей пятницы. Поэтому торопись, замаливай за эту неделю все грехи, — в следующую пятницу мы бросим тебя живьем в озеро Ада.

Защемило тут сердце Шатаны, зарыдала она, крупными бусами посыпались слезы из глаз ее. И стала придумывать Шатана, как сообщить ей об этой беде сыну своему, из камня рожденному Сослану. Находчива была Шатана. Испекла она три медовые лепешки, побежала к реке и села на тот камень, из которого родился Сослан. И взмолилась Шатана:

— Бог богов, мой Бог! Пришли мне такую птицу, которая донесла бы до Сослана мое слово.

Сидит Шатана, ждет. И вот видит — коршун летит над нею.

— Эй, коршун! Великим подарком я тебя одарю, если полетишь ты вестником тревоги в ту сторону, откуда восходит солнце, и скажешь Сослану, что его недруги хотят живьем послать меня в Страну мертвых. Скорей возвращайся, Сослан!

— Еще худших несчастий желаю я Сослану! — прокричал сверху коршун в ответ Шатане. — Все ущелья и овраги завалил он тушами убитых зверей, а все мало ему, и, когда я вылетаю полакомиться падалью, он стреляет в меня.

Улетел коршун, а следом за ним над головой Шатаны, каркая, тяжело пролетела ворона. И к ней обратила Шатана свою подобную песне мольбу:

— Ворона, черная ворона! Прошу тебя, толстошеяя, полети ты туда, откуда солнце восходит! Не впервой тебе быть вестником несчастья. Прокаркай Сослану, что хотят нарты бросить мать его живьем в озеро Ада. Услужи мне, и я так одарю тебя, что ты запомнишь об этом навеки.

— Нет, не полечу я, Шатана, вестницей о твоем несчастье. Бывало, сын твой Сослан набьет полное ущелье дичи, но даже косточки никогда не оставит он мне, — прокаркала ворона. — Хотела бы я тебя видеть в беде еще большей.

— Будь же ты навеки бесприютной среди птиц! — прокляла ее Шатана.

Улетела толстошеяя ворона. Плачет в отчаянии Шатана. И тут прилетела на плач ее тонкошеяя сорока. Села перед ней и стрекочет. И к ней взывает Шатана:

— Ускакал сын мой в ту сторону, где восходит солнце. Донесла бы ты до него тревожную весть, что хотят нарты бросить живьем его мать в озеро Ада. Какой бы я сделала тебе драгоценный подарок!

— Хоть бы одним глазом посмотреть на такое горе Сослана! — прострекотала сорока. — Или ты не помнишь, как он меня хлопнул метлой, когда я утащила куриное яйцо из твоего курятника? Насилу я тогда спаслась от него и в жизни никогда этого ему не забуду.

Закрыла лицо руками Шатана и заплакала горько. Вдруг услышала она над ухом щебетание ласточки.

— Что за горе у тебя, дорогая Шатана? О чем ты льешь слезы? — ласково спросила ласточка.

— Как же мне не плакать? — ответила Шатана. — Наши недруги хотят в пятницу живьем бросить меня в озеро Ада. Сын же мой и защитник Сослан находится в дальнем походе, и некому за меня заступиться.

— Может, я могу помочь тебе? — спросила ласточка. — В жизни я никогда не забуду, как спасла ты птенцов моих из хищной кошачьей пасти, выкупала их в парном молоке и уложила обратно в гнездо.

— Лети туда, ласточка, откуда восходит солнце, найди там Сослана, который на целый год уехал в поход, будь вестником тревоги! Скажи, что недруги его хотят в пятницу бросить его мать в озеро Ада. Пусть поторопится он и скорее вернется!..

— Как не согласиться мне быть вестником тревоги твоей, прославленная Шатана! Как могу я забыть, славная Шатана, твои благодеяния! — ответила ласточка. — Я сейчас же полечу к нему. Но вдруг он не поверит мне?

Сняла тут быстро Шатана кольцо со своего пальца и надела его на шею ласточке. Распростерла ласточка крылья и полетела в ту сторону, где восходит солнце.

Куда за семь недель и семь дней доскакал на своем могучем коне-бурегоне нарт Сослан, туда за одну ночь к восходу светлой утренней звезды Бонварнон долетела ласточка. Под тенистым кустом, на мягкой зеленой траве, беспечно отдыхает Сослан. И ласточка села на ветку над его головой и запела, зазвенела на тысячи ладов:

— Эй, прославленный нарт, буйный Сослан, безмятежно лежишь ты на мягкой зеленой траве, а любимую мать твою Шатану хотят недруги твои бросить живой в озеро Ада. Бусами сыплются слезы ее. Как луча солнца, ждет она твоего возвращения.

— Ласточка, ты всегда была другом людей, и я понимаю твою речь, но чем подтвердишь ты правду своих слов?

И тут сбросила ласточка с шеи своей кольцо Шатаны. Как было не узнать Сослану это кольцо? Одним прыжком очутился Сослан на своем подобном буре и быстром, как облака, коне и поскакал обратно. Много уже проскакал он и вдруг видит: изнемог бедный человек, лежит на дороге и подняться не может.

— Эй, нарт Сослан, я тебе поручаю мою жизнь, — сказал он Сослану, а сам даже головы не в силах поднять от земли.

И тут же спрыгнул Сослан с коня своего и, нагнувшись, спросил бедняка:

— Что с тобой? Чего тебе нужно? Чем могу помочь я тебе?

— С голоду умираю и только от тебя жду спасения, — ответил ему бедняк.

Торопился Сослан на помощь к матери своей, и не взял он с собой ничего съестного. Но даже в голову ему не пришло бросить на голодную смерть человека. Поскакал он в лес и вернулся оттуда с тушей оленя. Развел он костер, насадил мясо на вертел и только после этого, пожелав голодному доброго дня, хлестнул коня и помчался своей дорогой. Проскакал он уже добрую часть пути и вдруг видит: летит орел и в когтях своих несет ребенка. Взял тут Сослан свой лук и стрелу пустил в орла. Не выпуская ребенка из когтей, упал орел в реку. Подскакал Сослан к берегу, соскочил с коня, кинулся в реку и спас ребенка. Посадил он ребенка с собой на седло. На околице селения встретила Сослана женщина с лицом, исцарапанным от горя: на ее глазах утащил орел ее дитя. Отдал ей Сослан ребенка, и поблагодарила его мать:

— Я бедная вдова, — сказал она, — и ты спас моего единственного сына.

Торопится, скачет Сослан, погоняет он своего коня. Но как ни торопился он, все же опоздал — уже бросили Шатану живьем в озеро Ада. Кинулся Сослан к озеру, но не нашел он там своей матери.

Тогда вернулся он в нартское селение и наказал своих недругов. А потом отправился Сослан в Страну мертвых, к самому Барастыру. «Может, отдаст мне обратно мою мать», — подумал Сослан.

Подскакал он к воротам Страны мертвых и постучался. И тогда сам Барастыр, повелитель Страны мертвых, вышел к нему. И стал у него Сослан выпрашивать свою мать. И сказал Барастыр Сослану:

— Немало свершил ты грешных дел, нарт Сослан. Но за то, что, торопясь на помощь к матери своей, ты не отказал голодному человеку и спас его от смерти, и вырвал сына бедной вдовы из когтей орла, я отдаю тебе твою мать.

Отпустил Барастыр Шатану, вернулись они в селение нартов и стали опять жить среди них.

СОСЛАН И ТОТРАДЗ

У Алымбега было шестеро взрослых сыновей и одна-единственная дочь. И сам Алымбег и все шестеро взрослых сыновей его нашли смерть от руки Сослана, их кровника. В живых осталась из детей Алымбега только единственная дочь. Жена Алымбега была беременна и вскоре после смерти мужа родила сына. Сырдон дал этому мальчику имя: Алымбегов сын Тотрадз назвал он его. А мальчик Тотрадз был таков, что за день прибавлялся он в росте на пядь, а за ночь — на четверть. Спереди был он из чистой стали, но со спины уязвим, как любой человек.

Конечно, Сослан понимал, что если Алымбегов сын Тотрадз возмужает, то будет ему мстить за отца и за братьев. И они вместе с Шатаной решили с корнем вырвать род Алымбега.

— Возьми, — сказала Шатана Сослану, — да в следующую пятницу собери народ на Площади игр и заставь глашатая прокричать: «Сегодня пятница, а в следующую пятницу от чьего дома не выйдет мужчина на состязание, тот поплатится близким ему человеком!» Из дома Алымбега некому будет выйти, и ты возьмешь в невольницы его дочь, сестру Тотрадза. А потом и с маленьким Тотрадзом как-нибудь управишься.

Сослан так и сделал.

Услышала слова глашатая мать Тотрадза, еще не снявшая похоронных одежд по мужу и шестерым сыновьям, присела возле колыбели сына своего, заплакала и сказала:

— Пусть не простит тебе Бог, Сослан, того, что ты совершаешь. Ведь известно тебе, что осиротевший дом Алымбега не может послать мужчину на состязание. Вижу я, замыслил ты пожрать жизнь единственного и последнего моего сына.

Мальчик спал в это время, но плач матери пробудил его.

— Что с тобой, нана, о чем ты плачешь?

— Нет, я не плачу. Спи спокойно, пусть мать твоя будет жертвой за тебя, — сказала мать сироты.

Она хотела скрыть свое горе от сына. Но мальчик не оставлял ее в покое, и тогда она сказала ему:

— Как же мне не плакать, дитя мое! Сколько ни было у меня сыновей до тебя, все они, да и мужественный отец твой, нашли смерть от руки Сослана. Только ты да сестра твоя остались у меня. Но вот задумал он и вас пожрать. Объявил, что каждый дом, от которого в пятницу не выйдет мужчина на Площадь игр, должен отдать ему девушку в пленницы. Некого нам послать на Площадь игр, значит, заберет он в невольницы единственную твою сестру.

— Не бойся, мать моя, я выйду на Площадь игр состязаться с могучими нартами и не допущу позора для нашего дома, не отдам я в неволю сестру мою единственную.

— Если бы ты, мое солнце, был в таком возрасте, что мог бы выходить на игры нартов, то не были бы столь печальны дни мои, — ответила мать.

— Так не назовусь же я впредь сыном отца моего Алымбега, если единственную сестру мою отдам в неволю! Ведь недаром же Гатагов сын Сырдон дал мне имя Тотрадз! — воскликнул мальчик.

Заворочался он в колыбели, разорвал свивальник и уперся в боковины. Сломалась колыбель, и во все стороны разлетелись части ее. Одна ее боковина отскочила и ударилась о снеговой хребет, — с того-то времени горы отделились друг от друга. Другая упала в дальнюю степь, — с той-то поры холмами и оврагами покрылись степи. Третья боковина упала в лесу, — с той-то поры в лесу и появились поляны. Четвертая боковина упала в море — и острова поднялись из глубины его.

С такой силой вскочил мальчик, что ударился головой о потолок. Крепко, по-мужски стал на землю и сказал своей матери:

— Еще когда был в утробе, слышал я, что мой отец Алымбег всю жизнь в походах провел. Был он, говорят, именитым мужем — так неужели не осталось коня от него?

— Как же могло статься, чтобы не было у него коня? — ответила ему мать. — Но перед смертью спустил он коня в подземелье и завалил вход скалой. И корма там есть запас, и родник, откуда он пьет воду. Но нет за ним ухода, и увяз конь по уши в навозе. Только спереди к нему подходить нельзя.

Тотрадз снял со стены плеть отца своего Алымбега и пошел к подземелью.

— Погоди, мое солнце, — сказала ему мать. — Тяжелой плитой завален вход в подземелье. Двенадцать пар быков ее привезли. Не сможешь ты сам сдвинуть эту плиту. Я позову людей тебе на помощь.

Ничего не ответил ей мальчик, подошел к двери в подземную конюшню, оттолкнул он плиту рукоятью плети в сторону. За уши схватил коня, вытащил его из навоза и повел к реке. Там почистил и выкупал он коня, и стал после этого конь сверкать, словно его почистили яичным белком.

Привел мальчик коня домой и серебряным седлом отца оседлал его.

— Не может быть, чтобы после отца не осталось оружия, — сказал он матери.

— Пойди во внутреннюю комнату, там на стене увидишь ты оружие отца своего. В жажде боя оно синим пламенем пылает. Там же, в черном железном сундуке, что замкнут пружинами, найдешь ты его кольчугу и шлем.

Быстрым шагом прошел Тотрада во внутреннюю комнату дома.

Семь дверей он миновал, а когда открыл восьмую, попал во внутреннюю комнату и увидел: оружие отца его Алымбега сверкает на стене.

Отомкнул мальчик черный железный сундук с пружиной, достал оттуда кольчугу и шлем отца своего и надел их на себя. И, подвязав отцовское оружие, вышел он к матери.

— Так вот и будет. От нашей семьи еду я на Площадь игр состязаться с нартской молодежью, — сказал он и быстро подошел к коню.

Взволновалась мать, боялась она, что убьет Сослан Тотрадза. Но мальчик в полном снаряжении легко взлетел на коня, и конь заплясал под ним.

— Взгляни-ка, нана, хорош ли я на коне? — спросил Тотрадз. — Если я не хорош на коне, не поеду я со двора.

— Ты да не хорош, солнце мое маленькое! — ответила мать.

И захотелось ей испытать, крепко ли сидит на коне ее сын, и сказала она ему:

— Бывало, когда отец твой отправлялся в поход, то раньше чем выехать со двора, взбодрит он плетью коня своего, даст ему поводья и перескочит через забор, а потом обратно во двор перескочит и, попрощавшись со мной, отправляется в путь.

Хлестнул тут коня Тотрадз, одним махом перескочил конь через забор. Повернул Тотрадз коня, еще раз ударил плетью, и перелетел конь обратно во двор. Тут еще раз ударил Тотрадз коня плетью и дал ему поводья, чтобы выехать со двора.

— Подожди, дитя мое, не торопись, — сказала ему мать. — Я хочу, чтобы ты узнал того, кто пожрал твоих братьев и отца твоего. Когда ты приедешь на Площадь игр, внимательно разгляди всех людей и приметь того, кто при ходьбе вкось ставит ступни, у кого глаза не меньше обода сита, у кого в одном глазу два зрачка, у кого борода торчит во все стороны, как иглы ежа. Берегись этого человека, — это он пожрал отца твоего и братьев твоих.

Поджигитовал мальчик на коне и выехал со двора. Была пятница — день, на который назначены были игры нартов. Вся нартская молодежь собралась на Площади игр, и только из дома Алымбега Алагата не было мужчины на состязаниях.

Вот начала игры нартская молодежь. Чудеса одно удивительнее другого показывали молодые нарты, но черный всадник Сослан всех превзошел. Вдруг со стороны селения показалось черное облако, и черные вороны взлетают над ним. Удивились нарты, никак не поймут, что бы это могло быть.

Поглядел Сырдон зорким своим глазом и сказал:

— То, что кажется вам черным облаком, — совсем не черное облако: это скачет к нам серый конь Алымбега Алагата, пар из его ноздрей приняли вы за облако. То, что кажется вам черными воронами, — это не черные вороны, а комья земли, которые из-под его четырех копыт взлетают выше головы его.

— Конь-то скачет, мы видим, но всадника не видать, вот чему мы удивляемся, — ответили некоторые юноши.

И тогда сказал им Сырдон:

— Всадник на нем есть, а какой это всадник, вы сейчас увидите своими глазами.

Тут еще возросло удивление нартской молодежи: какой же всадник осмелился сесть на прославленного коня Алымбега? Да ведь этого всадника даже из-за луки седла не видать.

А всадник уже прискакал.

— Пусть счастье сопутствует вашим играм, гордая нартская молодежь! — громко воскликнул маленький всадник.

— Во здравии прибывай к нам, Тотрадз, сын Алымбега Алагата, — ответил ему Сырдон, тот, кто дал ему имя.

Поехал по площади Тотрадз, оглядывая нартскую молодежь, разыскивая того, с кем ему надо сразиться. Как только увидел он Сослана, сразу узнал его по приметам, о которых говорила ему мать.

— Ну, Сослан, давай посостязаемся с тобой, — сказал Тотрадз. — Я вижу, нет пары ни у тебя, ни у меня.

— Ишь ты, щенок! — ответил Сослан. — Как же мне с тобой состязаться, когда у тебя с углов губ еще молоко матери капает! Что мне скажут те, кто увидит, что я состязаюсь с тобой?

— Никак нельзя тебе отказаться от состязания со мной, — сказал Тотрадз.

— Куда ты суешься, сын Алымбега? Ведь я мясом твоим накормлю птиц, а кости твои брошу собакам, — ответил ему Сослан.

Но не отстает от него Тотрадз:

— Ну, давай-ка, давай. А что будет — посмотрим.

— Ну что ж, давай посмотрим.

И Сослан вскочил на своего коня.

Сшиблись их кони, и отброшенный в сторону конь Сослана сразу упал на землю. Изловчился тут Тотрадз, подцепил Сослана на острие своего копья и высоко поднял его. И нартская молодежь, увидев это, разбежалась во все стороны. Устрашились они Тотрадза, испугались того, что, покончив с Сосланом, он возьмется за них, и каждый торопился уберечь свою голову.

А Тотрадз целый день, не слезая с коня, носил Сослана на острие копья своего, ни разу не опустив его на землю.

— Ты убил моего отца и братьев, — говорил Тотрадз. — Но из моих рук тебе не уйти. Убью я тебя!

Настал вечер, и взмолился Сослан:

— Ты бы должен убить меня, но на этот раз пощади — дай мне хоть с семьей попрощаться. Сегодня пятница, а на следующую пятницу назначим мы наш поединок. Давай встретимся вновь в Хусдзагате Занартском, на Холме правосудия, где в поединках решают, кто прав, а кто виноват. Там и сразимся мы один на один. А тот, кто не явится на поединок, пусть всю жизнь называется Гоп-Чеха[55]!

Дали они друг другу честное слово, и Тотрадз, опустив свое копье, позволил Сослану ступить на землю.

— До назначенного срока даю тебе жизнь, — сказал он и, пустив вскачь своего коня, помчался домой.

Сгорбившись и поникнув головой, вернулся Сослан в свой дом, к Шатане, сердито опустился в кресло — затрещали и закачались все четыре ножки кресла.

— Что с тобой, сын мой, мной не рожденный? Кто обидел тебя? Уж не болен ли ты? — спросила его Шатана.

— Что может быть хуже того, что случилось со мной! Кто свершал много зла, с того много спросится! Нарвался я на позор. Малолетний сын Алымбега сегодня весь день надо мной потешался. На острие копья своего он качал меня, не спуская на землю, и, как кусок войлока, болтался я у него на копье. А потом говорит: «Ты наш нарт, а то бы я тебе показал!» Что мне делать с этим юношей, раз он уже теперь сильнее меня? Когда же вырастет он, разве оставит меня в живых?

— А ты еще будешь с ним состязаться? — спросила его Шатана.

— Я дал слово ему, что мы встретимся в следующую пятницу в Хусдзагате Занартском. Там, на Холме правосудия, назначен наш поединок. Свое слово я не нарушу, и он, конечно, убьет меня.

— Ну, раз у тебя осталось столько времени, будь спокоен, я тебе помогу. Только не сиди с опущенной головой. Надо торопиться. Пойди на охоту и добудь волчьих шкур столько, сколько требуется, чтобы сшить шубу, и скорее привези мне эти шкуры. Затем подымись к Курдалагону и попроси, чтобы он изготовил тебе сто колокольчиков и сто бубенцов. Если тебе удастся все это достать, можешь тогда ничего не бояться.

Ушел Сослан и скоро принес Шатане только что содранные волчьи шкуры — столько, сколько требовалось их, чтобы сшить одну шубу. Крепкий раствор для дубления шкур тотчас Приготовила Шатана, продубила она волчьи шкуры и сшила из них шубу.

А Сослан поднялся тем временем к Курдалагону, и по просьбе его выковал ему Курдалагон сто колокольчиков и сто бубенцов, и все они звенели на разные голоса. И принес их Сослан к Шатане.

Вот настал день поединка. Привязала Шатана эти сто колокольчиков и сто бубенцов к гриве Сосланова коня, шубу из волчьих шкур надела она на Сослана мехом вверх да еще пришила она к меху и вплела в гриву коня множество пестрых лоскутьев и наказала Сослану:

— Смело поезжай теперь в условленное место. Постарайся прибыть туда раньше, чем сын Алымбега, и останови коня своего, не доезжая холма. Я пошлю тебе в помощь только нам, женщинам, послушное женское облачко, и оно темным своим покрывалом прикроет тебя, и ты исчезнешь с глаз людей. Поднимется на холм сын Алымбега, но, кроме облачка, ничего не увидит. И он крикнет тогда: «Эй, Сослан, где ты? На сегодня условились мы. Выходи-ка, сразимся!»

Но пока он будет стоять лицом к тебе, ты ему не показывайся. Пройдет еще немного времени, боком повернется к тебе Тотрадза, и во второй раз крикнет он: «Эй, где ты, Сослан, клятвопреступник? Ведь на сегодня уговорились сражаться. Выходи на поединок!» Но ты и тут не показывайся ему. Пока будет он стоять боком к тебе, не удастся тебе его победить. Третий раз крикнет он: «Обвиняю тебя в нарушении клятвы, Сослан! Не вышел ты на поединок, нарушил свое слово!» И повернет он коня своего в сторону селения. Вот тут-то ты и действуй так быстро, как только сможешь. Безжалостен будь к нему. Чертями вскормлен его могучий конь, но черти боятся волков, и конь испугается волчьих шкур. Да и как не испугаться коню, когда внезапно увидит он, что мчится на него страшный всадник, пестрыми лоскутами изукрашенный и колокольчиками и бубенцами на разные голоса звенящий! Будет стараться Тотрадз повернуть коня своего, чтобы лицом к лицу сразиться с тобой, но не справится он с конем, и когда понесет его конь прочь от тебя, ты со всей силы рази его в спину. Невозможно сразиться с ним лицом к лицу — из чистой стали спереди тело его, — но со спины он уязвим, как все люди.

И вот Сослан выехал на место поединка. Затаился. Прислала Шатана женское облачко, которое и скрыло его. А вот прискакал и Тотрадз.

— Выходи, Сослан! Будем сражаться! На сегодня назначили мы поединок! — так крикнул Тотрадз.

Но лицом к Сослану, скрытому облачком, стоял он, и не вышел к нему Сослан.

Подождал некоторое время Тотрадз, повернул коня, боком стал к Сослану, скрытому облачком, и снова крикнул:

— Эй, Сослан, где ты? Ведь мы на сегодня уговорились! Выходи, давай сражаться!

Не видать Сослана нигде. Еще немного подождал Тотраздз. Повернул он коня своего в сторону селения и крикнул:

— Пусть на тебя падет, Сослан, нарушение клятвы! Сегодня был день нашего поединка, но ты не сдержал свое слово. Да проживешь ты клятвопреступником всю жизнь в бесчестье среди нартов! — так сказал Тотрадз и направил коня своего к селению.

И тут, подобно коршуну, взмывающему из чащи, выскочил Сослан из-под облачного покрывала и крикнул Тотрадзу:

— Здесь я и слова своего не нарушил! Подожди меня!

Внезапно было появление Сослана, но все же успел сын Алымбегов повернуть коня навстречу ему. И увидел конь лохматые волчьи шкуры и пестрые лоскуты, услышал, как сто колокольчиков и сто бубенцов на разные голоса зазвенели, — как тут было не испугаться ему? Понес он всадника обратно к селению.

— Да принесут тебя в жертву мертвецам! — крикнул Тотрадз своему коню. — Ведь из-за тебя я погибну!

Краем глаза глянул через плечо Тотрадз и увидел клятвопреступника Сослана. И как ни боролся с конем Тотрадз, не мог он остановить его. Изо всей силы натянул Тотрадз поводья, и порвались они. Схватил он коня за гриву и вырвал ее. Ухватил он коня за уши, и вместе с кожей по самую луку седла оторвал он уши. Нет, не может Тотрадз повернуть коня лицом к Сослану, и слышит он, что уже настигает его торжествующий Сослан.

— Э! — в горе воскликнул Тотрадз, обращаясь к коню своему. — Остаться бы тебе без кормильца! Ведь если я не боюсь врага своего, так ты-то чего испугался?

Дотянулся Тотрадз до нижней челюсти коня, схватился за нее, но все же не смог повернуть взбесившегося коня, хоть вывернул он челюсть коня и вплоть до нагрудника оторвал ее. Но тут же одна за другой полетели стрелы Сослана. Кровавыми ранами и глубокими царапинами покрылась спина Тотрадза.

 

Нагнал Сослан Тотрадза и страшный удар копьем меж лопаток нанес ему. На землю ничком упал Тотрадз с коня, и тут же отлетел его дух от тела. Так убил маленького Тотрадза нарт Сослан.

А Сослан, пустив коня своего иноходью, веселый вернулся домой.

***

Как было не беспокоиться матери Тотрадза о судьбе своего маленького сына? Позвала она двух юношей и сказала им:

— Сегодня у Хусдзагата Занартского, на Холме правосудия, должен был с нартом Сосланом встретиться мой сын Тотрадз. Проведайте-ка его.

Пошли двое юношей к Хусдзагату Занартскому. Сослан, возвращаясь домой, издали увидел их. Закутал он голову башлыком, чтобы его не узнали. И юноши его не узнали.

— Куда спешите, юноши? — спросил их Сослан.

— Сегодня Алымбегов сын Тотрадз поехал на Холм правосудия биться с Сосланом. Мать Тотрадза послала нас узнать, кто из них убит.

— Напрасно беспокоится она, — ответил им Сослан. — Весело гарцуя на своем коне по широкой степи, уехал с места поединка Алымбегов сын, оставив труп Сослана на съедение волкам, он там вон лежит.

— Пусть продлится жизнь твоя! Не будь тебя, пришлось бы нам понапрасну утруждать себя.

Вернулись юноши обратно к матери Тотрадза и сказали ей:

— За радостную весть нам следует подарок от тебя. Сын твой Тотрадз убил Сослана.

Круглый стол поставила перед ними старуха, жирным мясом она их угощала, хмельные напитки, как воду, наливала она им.

Весело угощаются юноши, но все не может успокоиться материнское сердце. Села она с ними и выше их, как полагается старшей, и спросила:

— Вы сами видели Тотрадза? Или кто-нибудь другой сказал вам об этом?

— Стыдно было бы нам солгать, — ответили юноши, — самого Тотрадза мы не видели. Обо всем этом рассказал нам встречный всадник.

— А что это был за всадник? Может, кто из вас запомнил его?

— Я внимательно разглядел его, — ответил один юноша, — и удивлялся очень: хотя голова у него была закутана башлыком, но увидел я два зрачка у него в одном глазу.

Тут стала царапать себе щеки мать Тотрадза, и стала бить себя ладонями по коленям, и, рыдая, кричала:

— Так это же Сослан был, сам Сослан! Из божьих созданий ни у одного нет в одном глазу двух зрачков, кроме Сослана. Идите, торопитесь на место их поединка! Если сын мой сражен ударом в грудь, то принесите его ко мне, чтобы насытилась я плачем над ним, и похороним мы его на родовом нашем кладбище. А если же в спину нанесен ему смертельный удар, то на свалку выкиньте его, — недостоин он, чтобы с почетом хоронили его на кладбище. Не место там трусу, сраженному во время бегства!

Нашли юноши тело Тотрадза, но не в родной дом, а прямо на свалку понесли его. По дороге им встретился Сырдон.

— Куда вы несете его? — спросил он их.

— На свалку несем, он убит был во время бегства, — ответили юноши.

— Надо бы поглядеть на коня его: не по вине ли коня нашел он смерть? Не верится мне, чтобы он сам бежал. Не такой крови отпрыском был он.

На место поединка вернулись они и внимательно рассмотрели труп коня. А потом пошли к матери и рассказали ей, какой был конь: поводья оборваны, грива вырвана, уши по самую луку седла содраны вместе с кожей, челюсть вывернута и рот до самого нагрудника разодран.

— Значит, конь испугался, а сын мой умер храбро, — сказала мать.

Понесли тогда Тотрадза на кладбище и похоронили его рядом с его родичами. Целый год устраивала по нем поминки безутешная мать.

И обильные слезы матери, как родник, сочились в могилу, размыли они землю, и солнечный луч проник в глубь могилы и осветил маленького Тотрадза, сына Алымбега.

***

Обманул Сослан Тотрадза. Лишь с помощью обмана удалось ему убить его. Потому на том свете возобновится их поединок. Снова сойдутся Тотрадз, сын Алымбега Алагата, и булатный Сослан Ахсартаггата, и снова будут они биться. Толпами будут собираться мертвые, чтобы поглядеть на этот невиданный бой. И если живые устроили в память мертвеца своего состязания в стрельбе и на высоких жердях поставили мишень, то мертвец будет с этой вышки смотреть на бой. Если живые в память мертвеца своего поставили надгробный памятник, то мертвец взберется на свой памятник, и виден будет ему небывалый поединок.

А в чью память были скачки устроены, тот, сидя на коне, будет смотреть на этот бой.

СОСЛАН В СТРАНЕ МЕРТВЫХ

Как-то вечером сидел Сослан на нихасе. Вдруг видит он: весь сгорбившись и опустив голову, возвращается с охоты старый Урызмаг.

— Что за беда у тебя, Урызмаг? — спросил Сослан.

И ответил ему Урызмаг:

— Много чего пришлось мне видеть за свою долгую жизнь, но такого дива, как сегодня, никогда не случалось со мной. Охотился я в камышах. Вдруг гляжу, точно солнце засияло среди камышей, и увидел я на поляне лань. Шерсть у нее из чистого золота. На полет стрелы приблизился я к ней, прицелился и только хотел пустить стрелу, как вдруг рассыпались все мои стрелы и исчезли куда-то, — ни одной не осталось в колчане. Выхватил я свой меч, но выскочил меч мой из рук, и — один, верно, Бог знает, куда он исчез. Лань мгновенно умчалась. Погнался я за ней, но она словно сквозь землю провалилась.

В эту ночь никак не мог заснуть Сослан. В тот ранний час, когда отделяется день от ночи, накинул он на плечи бурку, взял лук и колчан, привесил свой меч — и вот идет он уже в тех камышах, в которых встретил Урызмаг золотую лань. И только солнце взошло и первые лучи его проникли сквозь камыши, в их свете увидал Сослан, как навстречу ему идет эта лань, пощипывая траву. Солнечные лучи, отскакивая от золотой ее шерсти, казались тоньше самых тонких иголочек и кололи Сослану глаза: до того они были ярки.

— Если бы попал мне в руки этот зверь, не было бы славнее меня среди нартов, — тихо сказал себе Сослан.

Крадучись, от травинки к травинке, стал Сослан подползать к лани. Вот на полет стрелы приблизился он к ней, приложил стрелу к луку. И только хотел он пустить стрелу, как вдруг исчезла его стрела. Схватился Сослан за колчан свой — ни одной стрелы не осталось там. Но даже с места не сдвинулась лань.

«Неужто опозориться мне?» — подумал Сослан и, выхватив свой меч, одним прыжком очутился возле лани.

Но лань опередила его, вскочила и направила свой бег в сторону Черной горы. «Нет, не уйдешь ты от меня!» — подумал Сослан и устремился за ней.

Взбежала лань на Черную гору и скрылась в глубокой пещере.

Не знал Сослан, что под видом лани преследовал он дочь Солнца Ацырухс, которую оберегали семь уаигов. Гонясь за ланью, бежал Сослан по пещере и вдруг увидел перед собой семиярусный замок. Открыта дверь нижнего яруса. Вошел Сослан и видит: попал он в покой для гостей. Сел Сослан на скамью. На стене над головой его висел многострунный фандыр, искусно вырезанный из березового нароста. Снял его Сослан со стены и заиграл чудесную песню. Так играл он, что на звуки его фандыра слетелись птицы и сбежались звери. Закачались в лад песне высокие стены замка, и горы стали подпевать Сослану. И вдруг вбежали в покой два маленьких мальчика. Сослан, продолжая играть на фандыре, сказал им:

— Я нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров или без войны.

Убежали мальчики. Поднялись они на самый верхний, седьмой ярус, где жили семь уаигов. И сказали уаигам мальчики:

— Чудесный гость посетил нас. Он в покое, для гостей отведенном, играет на фандыре. Когда вошли мы, он сказал нам: «Я нарт Сослан, тот самый, что не может жить без пиров или без войны».

И сказали тогда уаиги мальчикам:

— Бегите к Сослану и скажите ему: «Если тебе нужен пир, мы пошлем к тебе мать, если же тебе нужна война, мы пошлем к тебе отца».

Прибежали мальчики к Сослану и передали ему слова уаигов.

— Для чего мне сейчас пир? — сказал Сослан. — Если есть война, то дайте мне войну.

И когда прибежали мальчики к уаигам и передали им ответ Сослана, спустились уаиги из замка и стали на Черном камне оттачивать свои ножи — те ножи, которые были у них в руках, когда вышли они из утробы матери.

Стоял во дворе жертвенный стол — на нем приносили в жертву животных. Выволокли уаиги Сослана к этому столу, разложили его на нем и стали рубить его своими ножами, крича при этом:

— Так вот та собака, собакой рожденная, которая не дает спокойно пастись любимой нашей лани!

И яростно рубили они его своими ножами. Но ни единой царапины не оставляли их ножи на булатном теле Сослана. Увидели уаиги, что только тупятся ножи их, а Сослан по-прежнему невредим, и тогда освободили они Сослана и сказали ему:

— Пусть питомица наша, дочь Солнца Ацырухс, скажет нам, что сделать с тобой.

Пришли уаиги к дочери Солнца и сказали ей:

— Необычный гость посетил нас. Называет он себя нартом Сосланом. Мы хотели принести его в жертву, но наши ножи не берут его.

Услышала дочь Солнца имя Сослана и сказала:

— Если это Сослан, то он суженый мой.

— А как узнать нам, вправду ли это Сослан или нет?

— У Сослана на спине нарисованы луна и солнце.

Пошли уаиги в покой для гостей, раздели Сослана и увидели на спине его луну и солнце. Когда узнала об этом Ацырухс, сказала она своим воспитателям уаигам:

— Пойдите к нему, и будьте с ним ласковы, и договоритесь с ним о выкупе, достойном меня. Нарты — люди щедрые. Постарайтесь взять с него побольше скота.

Опять пришли уаиги к Сослану. Ласково похлопали они его по плечу — ты, мол, зять наш, — и каждый сказал ему доброе слово. Потом повели они его к Ацырухс и показали ему невесту. И только после этого пригласили они жениха в свои покои, сели в ряд на скамью и повели с ним разговор о выкупе.

— Выкуп твой за невесту будет такой, — сказали уаиги Сослану, — построишь ты нам на берегу моря замок весь из черного железа, и на четырех углах этого замка пусть растет по листу с дерева Аза. И еще пригони нам три сотни зверей, и чтобы в первой сотне были олени, в другой сотне — туры, а в последней сотне — другие звери.

Не стал возражать Сослан, услышав о подобном выкупе, но как было не опечалиться ему? Встал он со своего места, простился с уаигами, и, низко опустив голову и подняв плечи, вернулся он к своему очагу. И, вернувшись, так сказал он Шатане:

— Под защитой семи уаигов растет дочь Солнца Ацырухс. Согласилась она выйти за меня замуж, но тяжелый выкуп потребовали у меня уаиги за невесту[56].

Потребовали они, чтобы выстроил я на берегу моря черный железный замок, и чтобы на каждом из четырех его углов выросло по листу с дерева Аза, и чтобы три сотни диких зверей пригнал я им. И в одной сотне были бы одни олени, а во второй — только туры, а в третьей — всякие другие звери. Выкупа мне такого не собрать. Но нет сил у меня отказаться от красавицы-Ацырухс!

— Сядь-ка рядом со мной, — сказала Шатана, — да послушай, что я скажу. Большой выкуп берут с тебя, но если поступишь ты так, как я скажу, то сможешь собрать его. Черный железный замок построить легко. Когда возьмешь ты мое чудесное кольцо, пойдешь с ним на берег моря, только очертишь ты этим кольцом широкий круг, как сразу воздвигнется в этом кругу черный железный замок. Три сотни зверей тоже собрать нетрудно. Я попрошу для тебя у Афсати свирель, ты в этом замке заиграешь на свирели — и звери сами придут во двор замка. Труднее всего добыть листья с дерева Аза, потому что не растут они в этом мире. Это дерево из Страны мертвых. И только властелин Страны мертвых Барастыр может дать их тебе. Вот если бы умершая жена твоя Ведуха замолвила за тебя слово Барастыру, тогда, пожалуй, дал бы он тебе эти листья.

— Тогда прощай, мать моя, — тут же сказал Сослан, — отправляюсь я в Страну мертвых.

И ни слова не успела Шатана ответить ему, как вскочил он на своего упругокопытого коня и уехал.

«А ведь этот сумасброд, чего доброго, правда, отправится в Страну мертвых», — подумала Шатана.

Разожгла тут Шатана очаг и приготовила много обильной еды на поминки своим покойникам…

Едет Сослан, едет, — кто знает, сколько он ехал! Но вот доехал он до железных ворот, что вели в Страну мертвых.

— Аминон, открой мне ворота! — крикнул Сослан привратнику.

— Когда умрешь ты, сами откроются перед тобой эти ворота, — ответил ему Аминон. — Не может живой войти в Страну мертвых, и не властен я открыть тебе эти ворота.

— Я знать ни о чем не хочу! Открывай скорее ворота! — крикнул ему Сослан.

Видит Сослан, не открывает ему добром привратник ворота. Изо всей силы рванул он их и въехал в Страну мертвых. Но только миновал он ворота, множество людей в полном вооружении бросились к нему навстречу.

— Да настигнет тебя черный день, Сослан! Мы давно ищем тебя, и теперь тебе уже не спрятаться от нас! — угрожая, кричали они и, замахиваясь оружием, бросались на него.

Но чудо: никто из них не может ни ударить его, ни схватить, ни коснуться его. И дивясь этому и раздумывая, что бы это могло значить, продолжал он свой путь.

Велика Страна мертвых. Долго ехал он по горам и равнинам, переезжал через озера и реки, и вот въехал он на широкую равнину. Всюду на ней стоят столбы и деревья, на которых — кто за ноги, кто за руки, кто за язык, а кто за шею — повешены люди, и под каждым разложен костер — раскаленные булыжные камни горят неугасимо.

— О Сослан, освободи нас! Избавь нас от мук, Сослан! — вдруг закричали все повешенные, увидев Сослана.

Как будто не слыша их, продолжал свой путь Сослан. Только он подивился этому диву — и вот перед ним другое: большое озеро видит Сослан, и все оно кишит змеями, лягушками и другими гадами, и среди всей этой нечисти плавают в озере люди, то выныривают на поверхность, то вновь исчезают под водой.

— Эй, Сослан, помоги нам! Будь защитником нашим! Спаси нас! — закричали, увидев его, эти несчастные.

Дивясь и сочувствуя, ничего не ответил Сослан.

И опять перед ним широкая равнина. Богатые хлеба колышутся на ней. Но никогда не видел Сослан, чтоб рядом колосились все виды злаков. И здесь же тучные стада пасутся в густой траве, и хищные звери пробегают меж стад. Но не трогают они скота, и скот не боится их.

Большая спокойная река протекала по той равнине, и на берегу той реки множество девушек, обняв друг друга, вели торжественный симд — нартскую пляску.

Множество обильных яств расставлено на зеленой траве, но никто не прикасается к ним.

Увидели девушки Сослана и обрадовались ему.

— Сослан! Сослан! Земные духи или небесные привели тебя к нам? Конечно, не игра счастья, а только мужество твое привело тебя сюда, иначе как бы вошел ты в Страну мертвых без шубы, в которую облекают умерших? — обступив Сослана, говорили девушки.

— Накормили бы вы меня. Я хочу есть, — сказал им Сослан.

— Спляши сначала с нами, и тогда мы покормим тебя, — ответили девушки.

Что же, слез с коня Сослан, выбрал самую красивую девушку. И так как был Сослан неистов во всем, загорелась кровь его, и крепко сжал он руку этой девушки, но не получил никакого ответа. Еще крепче сжал он ее руку, и тут вдруг вырвалась она, с неожиданной силой схватила Сослана за руку, швырнула его, и очутился он на самой середине этой широкой реки. Трудно плыть Сослану в тяжелых доспехах, тянут они его вниз, захлебывается Сослан, исчезает под водой.

— Простите меня, девушки! Ошибся я, вижу, что ошибся! — крикнул Сослан.

— Нужно простить его! — сказала та девушка, которую обидел Сослан.

Вошла в воду, подала ему руку, помогла выйти на берег и так сказала Сослану:

— То, что позволено людям на земле, не позволено здесь.

— Ну что ж, — сказал Сослан, — теперь накормите меня, а то голоден я.

— Оставайся здесь с нами, не стремись больше в мир живых, и так же, как мы насыщаемся одним лишь видом еды, так же и ты будешь сыт, глядя на яства, — есть тебе не захочется, — сказала ему девушка.

— Не хочу я жить в такой стране, где не обязательна еда, — сказал Сослан девушкам и погнал дальше своего коня.

Едет он дальше, и вот перед ним новое диво. На обледенелом утесе неподвижно сидят покрытые льдом старики. И бритвы, изо льда выточенные, сами бреют им бороды, с корнем вырывая волосы, а полбороды оставляя. Подивился Сослан и проехал мимо.

Недалеко отъехал он, как поднялся перед ним весь вы кованный из серебра красивый замок. В большие открытые окна этого замка видно, что сидят там на золотых скамьях почтенные старые люди, расставлено перед ними обильное угощение, и напитки пенятся в чашах. Изобильна еда на столах, но ни к чему не прикасаются старцы.

Поскакал Сослан дальше, и видит он — тащится на высокую гору старик. За спиной у него корзина, в которой навалены тяжелые камни. Но нет дна у этой корзины, высыпаются из нее камни, снова укладывает их старик в корзину, снова высыпаются они, и нет конца этой работе.

Удивился Сослан, поскакал дальше, и вот перед ним зеленый луг. Вол пасется на этом лугу. Трава на лугу по пояс, но не ест вол эту траву, жадно жует он бороду какого-то старика, и мучается старик.

«Вот это уж диво так диво! — подумал Сослан. — Чтобы вол, когда вокруг него столько свежей травы, жевал бы сухую, жесткую бороду?»

И не успел он еще подумать над этим дивом, а перед ним уже новое.

Река перед ним, и на ней остров. С берега на остров мост перекинут, и не шире он, чем острие ножа. А на острове том сидит в яичной скорлупе голый старик.

Едет Сослан дальше своей дорогой.

На дороге лежит мерзлый труп коня, и по обе стороны безмолвно сидят женщина и мужчина.

«Что это еще такое?» — подумал Сослан, но ничего не спросил он у сидящих и поскакал дальше.

И вот видит Сослан: лежат рядом муж и жена, под ними большая воловья шкура, накрыты они такой же шкурой, но никак не могут они уместиться — тянут, отнимают шкуру друг у друга.

И только миновал Сослан это диво, как перед ним уже новое.

Тоже лежат перед ним муж и жена. Заячья шкурка подостлана под ними, заячьей шкуркой накрыты они, а видно, что им тепло и просторно.

А тут же, неподалеку, новое диво.

Снова видит Сослан женщину и мужчину. Женщина ладони горстью сложила, а мужчина ей в ладони пламя изо рта изрыгает.

Проехал Сослан дальше, и тут ахнул он от изумления.

Перед ним гора, прорезанная глубокими трещинами, и ползает по этой горе женщина. Толстой иглой зашивает она трещины на горе; устала, видно, бедняжка, потом обливается, а покоя не знает. Пожалел Сослан ее, подивился и поехал дальше.

Видит — трудится еще одна женщина, делает она сыр в большой деревянной кадке. Молоком полна эта кадка. Должен бы уже получиться большой круг сыра, но вот вынула женщина только что сделанный сыр из кадки, и еле видно его на ладони, не больше он зерна просяного.

А неподалеку другая женщина, и тоже делает она сыр: зачерпнет ложку молока, и получается у нее сыр величиной не меньше горы.

Раздумывая над тем, что видел, проехал Сослан мимо. И вот перед ним еще одна женщина. Распростерта она на земле, лицом вверх, и с бешеной силой, но вхолостую вертятся на ее груди жернова.

«Удивительнее этого я ничего не встречал», — сказал себе Сослан и тут же неподалеку увидел другую женщину. Вертятся на груди ее такие же жернова, и в порошок размалывают они куски черного камня.

Едет Сослан дальше и видит все новые и новые дива.

Вот женщина грудью своей ящериц кормит.

«А эта в чем провинилась?» — подумал Сослан.

И только подумал, как снова перед ним другая женщина.

Громадные куски сукна и кумача вылезают из ее ноздрей, а правая рука горит пламенем неугасимым.

«А это еще что за диво? В чем провинилась эта несчастная?» — подумал Сослан.

Едет Сослан дальше — вот перед ним склеп. Сидит в том склепе голый малютка, в чем мать родила. Сукровица сочится из ноздрей мальчика, и кровь течет из его горла. Пожалел Сослан мальчика, но чем мог он помочь ему? И поскакал дальше.

Раскинулась перед ним поляна. На этой поляне играют и резвятся разного возраста дети, но грустно было смотреть на них Сослану — так неладно были они одеты. Одни босые, а чувяки за пояс засунуты, другие без поясов, пояса их висят на шее, третьи без шапок, шапки засунуты за пазуху. Обрадовались они, увидев Сослана, бросились к нему, и кто называл его отцом, а кто — матерью. Пожалел их Сослан, слез с коня, каждого обласкал и на каждом поправил одежду. И когда сел он на коня и отправился дальше, дети вслед кричали ему:

— Да будет у тебя прямая дорога. Сослан! Пусть во всем тебе будет удача и пусть благополучно завершится то дело, за которым ты приехал сюда!

И долго слышал Сослан, как кричали они ему вслед и благодарили его.

Едет Сослан и видит перед собой раскрытые ворота. Въехал он в эти ворота, а за воротами лежит сука, и видно, что скоро ей время ощениться. Крепко спит сука, но из чрева ее вдруг залаяли на Сослана щенята.

Немало дивился Сослан этому чуду и вдруг видит — на краю обрыва насыпана куча проса. Возле нее спорят друг с другом мешок и переметная сума. Мешок говорит: «Я вмещаю больше, чем ты». И отвечает ему сума: «Нет, я вмещаю больше тебя». Тогда мешок зачерпывает проса, наполняется им доверху и высыпает это просо в переметную суму. Но даже до половины не наполняется сума. А потом переметная сума набирает проса, высыпает в мешок это просо — переполняется мешок, и через край сыплется просо.

Не понял Сослан, что должен значить этот спор, и поехал дальше. Растут среди равнины три молодых дерева с гладкими, точно обточенными стволами. И два чувяка — один из воловьей кожи, а другой из сафьяна — наперегонки лезут по дереву. Но вот соскользнул чувяк из сафьяна и остался внизу, а чувяк из воловьей кожи дополз до верхушки дерева.

«Что это еще за невидаль? — подумал Сослан. — Да разве может такое быть, чтобы чувяк из воловьей кожи взял верх над сафьяновым чувяком!»

Едет он дальше и видит: через всю равнину, до самых гор, протянута веревка, и так она толста, что ни поднять ее, ни перескочить невозможно. Но тут вдруг свернулась веревка и далеко в сторону укатилась. Только отъехал Сослан дальше, снова протянута с гор на равнину веревка, и вдруг смоталась и укатилась в горы.

Подивился Сослан и поехал дальше. Вдруг видит: у подножия горы бьют родники. Кишмя кишат они рыбой, и прыгает рыба из одного родника в другой и там резвится, и ни одна рыба другой не мешает. Чудом показалось это Сослану.

И вот перед ним высокий курган, горят на нем костры, кипят, бурлят три чана, но горят в кострах не сучья древесные, а рога оленьи. Два крайних чана кидают друг другу куски мяса — жирные ляжки и ноги кипят и бурлят вовсю, — а среднему чану и капли супа не достается, сухой шипит и чадит он.

«Что бы это значило? — подумал Сослан. — Крайние чаны друг другу мясо кидают, почему же среднему ничего не перепадает?»

Только отъехал Сослан — опять перед ним чудо: у края дороги в жестокую схватку вступили женский платок и мужская папаха. То платок одолевает папаху, то папаха возьмет верх над платком. Долго ждал Сослан: кто же из них кого одолеет? А потом вдруг стали они перед ним на дороге рядком — платок и папаха.

«Что бы это могло быть? На счастье мне или на горе?» — раздумывает Сослан и едет дальше.

Вот перед ним родник. Устал Сослан, и, чтобы немного отдохнуть, прилег он возле родника на зеленой траве и заснул. Недолго проспал он и, проснувшись, видит: сам он спит на зеленой траве, а другой берег родника покрыт белым снегом. Подивился этому Сослан и отправился в путь.

И вдруг видит он: растут три прямые лозины, пригодные, чтоб изготовить из них ручку плети. Только Сослан, выбрав одну из лозин, пригнул, чтобы срезать ее, две другие наклонились, и каждая просит: «Не ее, а меня срежь, не ее, а меня…»

Подивился Сослан и проехал мимо.

Видит он — валяется на дороге переметная сума.

«Эта сума мне пригодится», — подумал Сослан и захотел поднять ее ручкой плети, но переломилась ручка плети, и не смог Сослан поднять суму.

«Что это сталось со мной? — подумал Сослан. — Обычно на всем скаку я схватываю и поднимаю всадника, а эту суму даже с места не сдвинул!»

Спрыгнул он с коня, схватился рукой за суму, но не может поднять ее. Схватился он за нее обеими руками, понатужился, по колено увяз в землю, а суму так и не поднял. От удивления остановились глаза Сослана. В безмолвии и неподвижности постоял он, потом вытащил ноги из земли, оставил суму на дороге и поехал дальше.

Валяется на дороге пестрый клубок ниток. «Пригодятся мне нитки в пути», — сказал себе Сослан, слез с коня, схватился за конец нитки и стал мотать нитку на руку. Сколько ни мотает Сослан, а клубок не уменьшается. Бросил он клубок и поехал дальше.

Только проехал Сослан немного — опять перед ним клубок ниток. Катится клубок, разматывается, а нитки снова наматываются на него, и не может клубок размотаться.

«Что бы могло значить это новое чудо?» — подумал Сослан и поехал дальше.

Вдруг третий клубок — клубок суровых ниток — выкатился под ноги его коня. Погнал Сослан коня, обогнал клубок и оглянулся — видит: клубок бьет его коня по задним ногам. Ускорил Сослан бег коня, отстал клубок. Встревожился тут Сослан. «Уж не настигнет ли меня беда какая?» — подумал он. И только подумал — вдруг видит: в почетных креслах сидят старики, предки нартов. Перед ними столы, много на них всякой еды и напитков поставлено, и тут же, с краю столов, лежат дохлая кошка и дохлая собака. Смотрят старые нарты на обильную еду, но не прикасаются к ней. Как тут было не обидеться Сослану? «Кто же это так угостил наших стариков плохим и хорошим?» — подумал Сослан.

И вот он доехал до места, где предназначено быть любимой жене его Ведухе. И вот чудеса: перед ним любимая Ведуха, но нет головы на ее плечах. Соскочил Сослан с коня, горько заплакал. Окружили его мертвецы.

— Где же голова жены моей? — роняя горькие слезы, спрашивает Сослан. — Я ведь всю Страну мертвых проехал, только чтобы повидать ее.

— Не печалься, — ответили ему мертвецы, — скоро и голова ее будет здесь.

И верно, прошло немного времени, и голова Ведухи очутилась на ее плечах и срослась с телом.

— Что с тобой, мой милый? Почему так красны твои глаза, о чем плакал ты? — обратилась к нему Ведуха.

— Да как же мне не плакать? — ответил Сослан. — Когда я приехал сюда и увидел, что на теле твоем нет головы, не мог я сдержать слез своих.

Радостна была встреча Сослана и Ведухи. И спросила Ведуха мужа своего Сослана:

— Нет дороги живым в Страну мертвых, так какие духи, земные или небесные, принесли тебя сюда живым, в доспехах?

И сказал ей Сослан:

— Дочь Солнца Ацырухс, семи уаигов питомица, согласилась стать моей женой. Но потребовали от меня уаиги трудного выкупа: должен я пригнать им три сотни зверей, построить замок из черного железа, и чтобы на каждом углу этого замка росли листья дерева Аза. Выстроить замок и пригнать три сотни зверей — это в моих силах, но Аза-дерево растет только в Стране мертвых. Вот и приехал я к тебе, чтобы попросила ты для меня эти листья у Барастыра, повелителя Страны мертвых.

— Я сделаю для тебя то, что ты просишь, — ответила ему Ведуха. — Ну, а ты расскажи мне что-нибудь новое о чудесах земного мира.

— Какие у нас чудеса, Ведуха! Все чудеса у вас, в Стране мертвых.

— Так какие же ты чудеса видел в Стране мертвых? — спросила его Ведуха.

И начал Сослан рассказывать ей все сначала: как спорил с Аминоном и силой сорвал ворота, как кинулись на него вооруженные люди, грозили ему, бросались на него, наносили ему удары, но не чувствовал он этих ударов.

— Нет в этом никакого дива, — ответила Ведуха. — Тебя встретили враги твои, смерть от руки твоей нашедшие. Пока ты живой, они не могут причинить тебе зла. Но после смерти твоей они будут тебя беспокоить.

— Видел я широкую равнину, — рассказывает Сослан Ведухе, — и много людей повешено там на столбах и деревьях. Кто повешен за руку, кто за ногу, кто за язык, кто за шею. Под каждым из них пылает костер, и горят в тех кострах громадные камни. «Эй, Сослан, избавь нас от мучений!» — просили они. Но что я мог им ответить? Кто это наказал их так жестоко?

— Они сами себя наказали, — ответила Ведуха. — Много плохого сделали они в Стране живых, а теперь в Стране мертвых мучениями оплачивают свои плохие дела. Кто повешен за ногу, тот праздно шатался, те, что повешены за руку, не могли удержаться, чтобы не украсть чужое добро, а за язык повешены клеветники и те, что не умели держать язык за зубами. А кто повешен за плечо, тот при жизни был вешателем.

— Поехал я дальше — и вижу озеро, наполненное лягушками, змеями и всякими мерзкими гадами. И множество людей плавает здесь между гадами — то выныривают они, то вновь погружаются в воду. Просили они меня, чтобы я спас их. Я же ответил им, что бессилен в Стране мертвых. Что же они сделали, бедняжки?

— Ты видел озеро Ада. Те, кто при жизни крали и обманом присваивали чужое, теперь, по обычаю Страны мертвых, несут наказание в озере Ада, — сказала Ведуха.

— Поехал я дальше и снова увидел широкую равнину. Густыми хлебами была покрыта эта равнина, и много разных злаков колосилось на ней. И еще чудеса: хищные звери ходят там рядом с домашним скотом и не трогают его. Большая река течет по этой равнине. Множество девушек пляшут симд, и всяческие кушанья и напитки стоят на берегу. Я сказал им, что голоден, но они ответили мне, что если не буду я стремиться обратно в земной мир, то тогда буду я сыт одним только видом еды. Я ответил им, что не по душе мне страна, в которой насыщаются, только глядя на еду. Что это было за чудо?

— Ты посетил равнину Рая, — ответила ему Ведуха. — А девушки эти умерли, еще не выйдя замуж. Кушанья же, которые стояли на берегу, — это то, что посвящено им их родными. И, по обычаю Страны мертвых, они сыты одним лишь видом этих даров.

— Поехал я дальше, и вот передо мной новое чудо: сидят старики, совсем обледенели они, и ледяные бритвы бреют их бороды, то с корнем вырывая волосы, то оставляя пучки волос на лице.

— Это те, кого народ выбирал судьями, считая их праведниками. Но неправедно они судили, всегда брали сторону богатых и за взятку или по знакомству помогали им. Теперь, по закону Страны мертвых, платят они за свои грехи.

— Поехал я дальше, — рассказывает Сослан, — вижу серебряный замок. Почтенные старые люди сидят там на золотых скамьях, перед ними на блюдах лежит много обильной вкусной еды, пенятся в чашах напитки, но никто ко всему этому не прикасается.

И ответила Ведуха Сослану:

— Эти люди во время земной своей жизни ни у кого не крали, любили бедных и помогали им. За это награждены они здесь Барастыром. А не прикасаются они к яствам потому, что, по закону Страны мертвых, одним лишь видом яств сыты они.

— Поехал я дальше — и вижу: тащится в гору старик, и несет он на горбу своем в корзине без дна песок и камни. Высыпаются песок и камни, он их собирает снова, и опять высыпаются они. За что суждена ему эта бесконечная работа?

— Этот человек в земной своей жизни, где мог, отрезал лишнее от земли соседа и у каждого бедняка норовил украсть лоскуток земли, чтобы составить себе богатство. Вот теперь и расплачивается он за это.

— Дальше поехал я — и вижу новое диво: стоит вол в высокой, по пояс траве, но не ест он траву, а жадно жует бороду старика. Ну как не удивляться тому, что вол вместо зеленой травы жует сухие седые волосы?

— И этому не надо удивляться, — сказала Ведуха. — При жизни своей этот старик, когда ему случалось в рабочую пору брать в супрягу чужого вола, давал своему волу свежую траву, а чужому — объедки. За это теперь и принимает он страдания от вола.

— Дальше поехал я, вижу: с берега мост переброшен на остров. Острию ножа подобен тот мост. Сидит на острове старик в яичной скорлупе.

— Всю свою жизнь нелюдимом прожил старик этот на земле. Ни в будни, ни в праздники не звал он к себе гостей, вот и приходится ему теперь в Стране мертвых проводить в одиночестве долгие дни.

— Поехал я дальше, — говорит Сослан, — и вижу: лежит на дороге замерзший труп коня. Сидят около него мужчина и женщина.

— Эти люди при жизни были скупцами. То, что добыли они своими трудами, напрасно пропадало у них, даже для себя жалели они свое добро. Вот и приходится им в Стране мертвых насыщаться видом мерзлой конины, — сказала Ведуха.

— Поехал я дальше — и вижу: лежат рядом муж и жена. Разостлана под ними большая воловья шкура, и другой такой же шкурой они накрыты. Каждый из них тянет шкуру в свою сторону, но не хватает ее на обоих. Почему это так? — спросил Сослан.

— Оттого это так, — ответила Ведуха, — что эти муж и жена при жизни не любили друг друга, всю жизнь укоряли друг друга — и, видишь, в Стране мертвых остались они такими же, какими были на земле.

— А неподалеку, — сказал Сослан, — увидел я других супругов. Подстелена под ними заячья шкурка, другой заячьей шкуркой они накрыты, а видно, что им тепло и просторно.

— Что же тут достойного удивления? — спросила Ведуха. — Горячо любили они на земле друг друга, и здесь, в Стране мертвых, греет их земная любовь.

— Поехал я дальше, вдруг вижу женщину и мужчину. Изрыгает мужчина изо рта своего огненное пламя женщине в ладони.

— По своей вине мучаются они, — сказала Ведуха. — Живя в большой семье, они втихомолку готовили для себя отдельно обильную еду. Вот теперь и оплачивают они своими страданиями эту кражу. Три дня в году определил им владыка Страны мертвых терпеть такие мучения.

— А еще видел я женщину — толстой иглой зашивала она трещины гор. Видно, что не под силу ей, бедняжке, такая работа, но не может она хоть на время оставить ее, чтобы отдохнуть.

— При жизни эта женщина обманывала мужа. Любила она другого мужчину и для любовника своего шила, не ленясь, мелким и быстрым стежком. Но ленилась она обшивать своего мужа — с ворчанием, крупными стежками шила его одежды, и на бедняге все разлезлось. Вот теперь и платит она здесь, по обычаю Страны мертвых.

— Поехал я дальше. Гляжу, в большой деревянной кадке, до краев наполненной молоком, готовит женщина сыр. Вынула она свой сыр, а он у нее получился не больше просяного зерна. А тут же рядом другая хозяйка из ложки молока приготовляет сыр, и он не меньше горы величиной. Удивительно это!

— Нечему тут удивляться, — сказала Ведуха. — Та, у которой видел ты кадку, полную молоком, и при жизни была богата: сто коров было в ее хозяйстве, всегда с избытком было у нее молочного. Но даже по праздникам кусочка сыра не могла у нее допроситься бедная соседка. Всегда отвечала та, что нет у нее сыра. А другая, которая здесь, в Стране мертвых, из ложки молока делает сыр величиной с гору, при жизни имела только одну корову. Но будь то в праздник или в будни, если просил у нее что-нибудь неимущий, не было случая, чтобы она отказала. И вот ты видишь, что происходит с ними обеими в Стране мертвых.

— Недалеко уехал я, — рассказывает Сослан, — и вдруг вижу: лежит на земле женщина, и на груди ее вхолостую вертятся огромные жернова. Долго раздумывал я над этим и так ничего и не придумал.

— При жизни на чужой мельнице молола она, не спросившись, и ты видел, как наказана она.

— А неподалеку другая женщина. На груди ее тоже вертелись большие жернова, и мололи они куски черного камня.

— А эта женщина на земле крала муку из чужого помола. Видишь, какими мучениями платит она за это в Стране мертвых!

— Видел я еще одно страшное диво: к груди женщины ящерицы присосались. За что ей такие мучения?

— Бывало, при жизни, — ответила Ведуха, — ей приносили ребенка, чтобы она покормила его грудью. Она соглашалась, прикрывала ребенка платком, но груди ему не давала. И теперь, по обычаю Страны мертвых, платит она здесь свои долги.

— Видел я еще одну женщину. Из ноздрей ее лезут лоскуты сукна и кумача, а правая рука горит синим пламенем. Что еще за диво?

— При жизни была швеей эта женщина, и всегда отрезала она себе от каждого куска ткани, которую давали ей шить. Теперь здесь расплачивается за это, — ответила ему Ведуха.

— Ехал я мимо склепа. Сидел там голый мальчик. Сукровица капала из ноздрей его, и кровь струилась у него изо рта. Как было мне не удивиться этому?

— И этому не удивляйся, — сказала Ведуха. — При жизни не слушал этот мальчик матери и отца, мучил их — и не одно, и не два родительских проклятия упало на его голову. А теперь он раскаивается и плачет так горько, что сукровица капает у него из носа и кровь льется у него изо рта.

— Поехал я дальше, и увидел широкую поляну. На ней играют и резвятся разного возраста дети. Но грустно мне было смотреть на них, так неладно были они одеты. Одни босые, а чувяки засунуты за пояс, другие без шапок, а шапки их засунуты за пазуху. Кинулись они ко мне. Кто называл меня отцом, а кто матерью своей. Как было мне не пожалеть их! Слез я с коня, обласкал их, на каждом поправил одежду. А когда я уезжал, они кричали мне вслед: «Да будет у тебя прямая дорога, Сослан! Пусть во всем будет тебе удача и пусть благополучно завершится то дело, за которым ты приехал сюда!»

— Это были дети, умершие в сиротстве, — сказала Ведуха. — За то, что ты их приласкал, исполнится все то, что они тебе пожелали.

— Еще видел я, — сказал Сослан, — у раскрытых ворот лежала сука, и видно, что скоро время ей щениться. Крепко спала она, но из чрева ее вдруг залаяли на меня ее щенята. «Что бы это могло значить?» — подумал я.

— А это значит, что наступит такое время, — сказала Ведуха, — когда станут старшие слушать советы младших, которые будут старших уму-разуму учить.

— Видел я: спорят мешок и переметная сума о том, кто из них больше вместит в себя проса. Зачерпнул мешок проса, и доверху наполнился он. Потом высыпал он это просо в переметную суму, но даже наполовину не наполнилась сума, потом набрала проса переметная сума, высыпала его в мешок — переполнился мешок, и через край посыпалось просо. Что это еще за диво?

— Ты ведь нарт, — сказала Ведуха. — Так чему же удивляешься? Наступит такое время, когда и большому и малому, знатному и безродному будут давать не больше, чем нужно ему для хорошей жизни.

— Поехал я дальше, — сказал Сослан, — и увидел: три дерева стоят среди равнины, и гладки, точно обточены, их стволы. И увидел я два чувяка — один из воловьей кожи, другой из сафьяна; наперегонки лезут они на дерево. Но вот соскользнул чувяк из сафьяна и остался внизу, а чувяк из воловьей кожи дополз до верхушки дерева. Как же не удивляться мне тому, что чувяк из воловьей кожи взял верх над сафьяновым чувяком?

— Чувяки из воловьей кожи носят простые люди, а чувяки из сафьяна — благородные, — ответила Ведуха. — Но придет время, и простые люди возьмут верх над благородными и поведут их за собой.

— Поехал я дальше. Гляжу — от равнины до самых гор протянута веревка, и так она толста, что нельзя под ней ни пройти, ни проехать, а перескочить через нее тоже нельзя. Вдруг свернулась веревка и далеко в сторону укатилась. Удивился я, но не понял, что это значит.

— Вижу я, что ты и впрямь ничего не понял на своем пути, — сказала Ведуха. — А значит это то, что под конец весь мир станет для людей открытой дверью.

— Поехал я дальше, — говорит Сослан, — вижу: опять протянулась веревка от гор до равнин, и тут же смоталась она опять к горам.

— Это значит, что люди, которые с гор спустились на равнину и нашли там хорошую жизнь, со временем снова вернутся в горы, — сказала Ведуха.

И дальше рассказывает Сослан:

— Гляжу, у подножия горы бьют родники и кишмя кишит в них рыба, прыгает она из одного родника в другой, и играет в воде, и прыгает, и резвится, а одна другой рыбы эти совсем не мешают.

— А это значит, что настанет время, когда люди, принадлежащие к разным родам, будут жить дружно, как родные братья.

— Поехал я дальше, вижу высокий курган, зажжены на нем костры, и висят над ними три чана. Но не сучья древесные горят в этих кострах, а рога оленьи. Два крайних чана кидают друг другу куски мяса — жирные ляжки и ноги. И кипят, бурлят они вовсю. А среднему чану ни капли супа не достается, сухой шипит и чадит он. Скажи мне, что это за диво?

— А это значит, что настанет время, когда богатые братья будут помогать друг другу и подносить друг другу щедрые подарки, а бедному брату ничего от них перепадать не будет, и проведет он дни свои в бедности.

— Только отъехал я, и опять вижу чудо: у края дороги в жестокую схватку вступили друг с другом женский платок и мужская папаха. То платок одолеет папаху, то папаха возьмет верх над платком. Так боролись они и вдруг дружно, рядышком стали передо мной. Долго гадал я, что это значит, да так и не разгадал.

— А это, — сказала Ведуха, — предвещает такое время, когда женщина и мужчина будут во всем равны.

— Устал я, прилег отдохнуть у родника, — рассказывал Сослан. — А когда проснулся, смотрю, на моем берегу зеленая трава, а на том берегу — белый снег. Что это за чудо?

— А это значит, что настанет такое время, когда человеку будет все равно, зима или лето.

— Еду я дальше, — рассказывал Сослан. — Вижу, растут вместе три прямые лозины. Дай, думаю, срежу я одну, чтобы изготовить ручку для плети. Только выбрал одну и пригнулся, чтобы срезать ее, как две другие ко мне наклонились и шепчут: «Срежь не ее, а меня!»

— А это значит, что в будущем младшие сестры не будут ждать, пока старшая выйдет замуж, каждая будет выходить, когда ей захочется.

— Ехал я, ехал, вижу, валяется на дороге переметная сума. «Хорошая сума, — подумал я, — она мне пригодится». И, не слезая с коня, поддел я ее плетью. Тебе моя сила известна. В нартских играх бывало так, что на всем скаку я ручкой плети своей поднимал всадника вместе с конем. А тут как бы не так! Даже с места не сдвинул я суму, и сломалась рукоять моей плети. Раззадорило это меня. Спрыгнул я с коня, схватил суму рукой и не смог поднять ее. Ухватил я ее обеими руками, напряг все свои силы, в землю ушел выше колен, а сума даже не шевельнулась. Понял я, что передо мной опять чудо и оставил суму лежать на дороге. Расскажи мне, что это было?

И ответила ему Ведуха:

— Как бы мог ты поднять эту суму? Ведь скрыты в ней все достоинства, которыми наделены люди.

— Еще проехал я — и вижу, лежит на дороге клубок пестрых ниток. — И захотелось мне захватить с собой эта нитки. Нагнулся я с седла, схватил конец нитки, стал мотать на руку. Мотал, мотал, а клубок все не уменьшается. Вижу я, что опять передо мной какое-то диво. Бросил я клубок и поехал дальше.

— Тайны вселенной обозначает этот клубок, — ответила Ведуха. — Сколько бы ни стремился ты познавать их, всегда сможешь познать только часть из них.

— Поехал я дальше, и снова катится передо мной клубок ниток. Катится он, катится, разматывается, а нитки снова наматываются на него. Что бы это могло значить? — спросил Сослан.

— Это значит, — ответила ему Ведуха, — что наступит такое время, когда люди настолько размножатся, что без конца будут землю измерять.

— Только я отъехал немного, вижу, впереди моего коня катится третий клубок, клубок суровых ниток. Погнал я коня, обогнал тот клубок, оглянулся: бьет этот клубок коня моего по задним ногам. Удивился и встревожился я не постигло бы меня несчастье!

— Не бойся, — ответила ему Ведуха, — это тебе ничем не угрожает. Но знакомые есть у тебя, которые подобны этому клубку: в глаза они тебе улыбаются, а за глаза готовы подрезать сухожилия на ногах коня твоего.

— Еду я дальше и вижу: в почетных креслах сидят старики — предки нартов. Много еды и напитков поставлено перед ними, но тут же лежат труп кошки и труп собаки. Смотрят нартские старцы на обильное угощение, но не прикасаются к нему.

— Зачем же они будут прикасаться к еде и тем нарушать обычай Страны мертвых? — сказала Ведуха. — Это Шатана, когда отправился ты сюда, посвятила нартским предкам хорошее и плохое, чтобы проверить тебя, расскажешь ли ты по своем возвращении правду о Стране мертвых и не утаишь ли чего хорошего или плохого.

— Спасибо тебе, Ведуха, — ответил Сослан. — Теперь я все понял. Но одно осталось мне непонятным: когда я прибыл к тебе, почему не было головы на твоем теле? Что это еще за чудо?

— А это потому, нарт Сослан, — ответила Ведуха, — что всегда с тобой мысли мои! Ведь я все время помогаю тебе. Ты еще только решил сюда ехать, а я уже расчищала тебе путь. Да слыхано ли дело, чтобы кто-нибудь живым вошел в Страну мертвых! Без моей помощи ты не смог бы этого сделать. Когда в далеком походе сжигает тебя жаркое солнце, облаком лечу я над тобой и защищаю тебя от его лучей. А когда во время сражения на противников твоих падает сокрушительный ливень — это моих рук дело, это я помогаю твоим воинам одержать верх.

И сказав это, пошла Ведуха к Барастыру, повелителю Страны мертвых, попросила у него листьев Аза-дерева, принесла их Сослану и молвила:

— Ты силой ворвался в Страну мертвых, куда по велению Бога прийти не может живой человек. Но так же как живой не может сам отправиться к мертвым, так же нет пути из Страны мертвых в мир живых. И раз ты попал в Страну мертвых, нет тебе отсюда возврата. Но стоит мне только мигнуть, как подковы твоего коня повернутся задом наперед. Скачи тогда отсюда изо всех сил. Кинутся за тобой мертвецы, чтобы по твоему следу убежать из Страны мертвых. Но взглянут они на следы копыт коня твоего и увидят, что ведут они обратно в страну Барастыра. Тогда вернется каждый из мертвецов обратно на свое место. Беспокойный ты человек, Сослан, и не суждена тебе спокойная жизнь. Иногда ты не слушал моих советов, но сейчас строго наказываю я тебе: какие бы сокровища ни попадались на твоем пути отсюда, не прельщайся ими и даже не гляди на них, поезжай, не останавливаясь.

И обернула Ведуха подковы Сосланова коня задом наперед. Попрощался Сослан с ней, сел на коня своего и поскакал прочь из Страны мертвых. Услышав топот коня его, мертвецы кинулись по его следу, но когда увидели, что ведет этот след обратно в Страну мертвых, сказали:

— Это в нашу сторону кто-то проехал.

И каждый из них опустился на свое место.

А Сослан прискакал к воротам Страны мертвых.

— Открой ворота! — крикнул он Аминону.

— Как бы ты ни попал нарт Сослан в Страну мертвых, нет из нее возврата, — ответил ему Аминон.

Видя, что добром не откроют ему ворота, ударил Сослан плетью своего упругокопытого коня, и всей тяжестью и силой обрушился он на ворота, опять повалил их и силой вырвался из Страны мертвых.

Скачет он домой, в Страну нартов. Вдруг видит: насыпана на дороге куча золота. Но тут вспомнил он строгое слово Ведухи, проехал мимо и даже не оглянулся на золото. Долго ли, коротко ли едет Сослан — кто знает? — только видит он: лежит на дороге пышный хвост золотой лисы. Проехал мимо Сослан и даже не оглянулся. Едет он дальше — и вдруг валяется перед ним на дороге старая шапка. Увидел он шапку и подумал с досадой: «Эх, что может стоить слово жены-покойницы. Каких сокровищ лишился я из-за нее!»

И не выдержал тут Сослан, поднял шапку. «Отвезу-ка я эту шапку нашим невесткам, хоть на что-нибудь она пригодится — будут они ею сметать муку с жерновов во время помола».

Сунул Сослан за пазуху шапку и поехал дальше. Близко уже были они возле нартского селения, когда вдруг спросил Сослан у своего коня:

— Скажи, конь мой, какая смерть тебе суждена?

Ничего не ответил конь, и тут разгневался на него Сослан. В глубокой ложбине слез он с коня, привязал его к дереву, срезал ветку можжевельника и стал стегать коня своего до тех пор, пока не брызнула кровь из-под его тонкой кожи.

— Буду я бить тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, от чего суждено тебе умереть, — говорил Сослан коню.

Ничего не ответил ему конь. Еще пуще рассердился Сослан. С корнями вырвал дерево и так ударил он коня по голове, что в щепки разбилось дерево. Что было делать коню? И промолвил он:

— Смерть моя в копытах моих. Если только снизу, из-под земли пронзит кто-нибудь мои ноги, тогда я умру. Иначе не может постигнуть меня смерть, упругокопытый я. А в чем твоя погибель? — спросил конь у Сослана.

— Я весь из булата, — ответил ему Сослан, — не закалились только колени мои. И лишь колесо Балсага может убить меня. Если прокатится оно по моим коленям, тогда умру я. Иной смерти мне нет.

— Да не простит тебе Бог опрометчивых твоих поступков. Ты погубил меня и себя, — сказал ему конь. — Ведь старая шапка, которую ты подобрал на дороге и спрятал за пазуху, посмотри-ка, где она. Не иначе это был лукавый Сырдон, сын Гатага.

Сунул Сослан руку за пазуху, а шапки там уже нет. Подслушал Сырдон разговор коня и Сослана, выведал их смертные тайны и выпрыгнул из-за пазухи Сослана. И понял тут Сослан, почему не велела ему Ведуха ничего поднимать, что попадется по дороге.

А Сырдон, выпрыгнув из-за пазухи Сослана, тут же кинулся в преисподнюю к царю чертей за войском.

— Нарт Сослан измучил всех нартов, — сказал Сырдон. — Я знаю, как его уничтожить: в коне вся надежда его, а смерть коня — в копытах его. Дай мне скорее самых метких твоих стрелков, чтобы снизу, из преисподней, пускали они стрелы в копыта коня.

Дал ему царь чертей — самых метких своих стрелков, стали они пускать из преисподней стрелы в Сосланова коня. Снизу вверх полетели стрелы, попали они под копыта Сосланову коню, и замертво упал упругокопытый. Но, умирая, сказал он Сослану:

— Как только я умру, ты быстро, но осторожно, не причинив никакого изъяна, сними с меня шкуру и набей ее соломой. Потом сядь верхом на чучело мое, и, кто знает, может быть, я и донесу тебя до дома.

Быстро и осторожно снял Сослан шкуру с коня, набил ее соломой, положил седло на спину чучела, сел верхом и поскакал в селение нартов. Но подслушал Сырдон предсмертные слова коня, опять побежал он к царю чертей и сурово потребовал:

— Эй, черти, скорее накаляйте наконечники ваших стрел и стреляйте по коню Сослана!

И черти, накалив докрасна наконечники стрел, стали снизу вверх стрелять по коню Сослана. Попали раскаленные стрелы в соломенное брюхо коня, вспыхнула солома, и дотла сгорел верный конь Сослана.

Пешком, с седлом за плечами пришел Сослан в родной дом. Все без утайки рассказал он Шатане, что видел в Стране мертвых. И она поверила ему. Дала Шатана Сослану свое чудесное кольцо. Пошел Сослан на берег моря, широкий круг очертил он кольцом, и большой черный замок, весь из железа, воздвигся в этом кругу. И на четырех углах замка посадил Сослан листья Аза-дерева. Попросила Шатана у Афсати волшебную его свирель и дала ее Сослану. Заиграл Сослан на свирели, и три сотни зверей вбежали во двор замка. В первой сотне были олени, во второй — туры, а в третьей — всякие другие звери.

Увидели семь уаигов, что сполна уплатил им Сослан свой выкуп, и отдали они питомицу свою, дочь Солнца Ацырухс, замуж за Сослана.

СМЕРТЬ СОСЛАНА

В счастье и довольстве жил Сослан с дочерью Солнца прекрасной Ацырухс. Незаметно шли для них за днями дни и годы за годами. Часто ходил Сослан на охоту в поле Зилахар, которое издавна выбрали нарты как место своих состязаний и охотничьих подвигов.

Так шли его дни.

Однажды охотился там Сослан со своими двенадцатью товарищами.

Поставили они на поле Зилахар свой шатер, с утра до обеда охотились, а после охоты возвращались в шатер отдыхать. К вечеру они снова шли охотиться. Вернулись однажды к обеду и легли отдохнуть. Жарко было, все устали, только Сослана не взяла усталость. Захватил он свой лук и стрелы и пошел по одному из ущелий. К озеру привело его ущелье. И подумал Сослан: «В такую жару обязательно какой-нибудь зверь должен прийти на водопой».

Сел он на берегу озера и стал ждать. Долго сидел он так и зорко оглядывал берега озера. Вдруг смотрит — вышла из леса молодая олениха и приблизилась к воде. Прекрасное было это животное, никто не мог бы сравниться с ней в стройности и легкости движений. Утренняя звезда сверкала на ее шее. Вложил Сослан стрелу и только хотел спустить ее, как девушкой обернулась молодая олениха и сказала ему:

— Во здравии пребывай, Сослан.

— Пусть полное счастье будет долей твоей, добрая девушка, — ответил ей Сослан.

— Сколько раз спускалась я сюда с неба только для того, чтобы встретить тебя, Сослан! Сколько лет я ждала тебя и вот наконец встретила! Возьми меня себе в жены.

— Если я буду брать себе в жены всех бездомных девушек, то не хватит мне с ними места в нартском селении.

— Смотри, Сослан, пожалеешь ты об этих словах! — сказала девушка.

— Много охотился я и знаю, что любят свиньи сидеть в болоте. И если бы всех их Сослан делал своими женами, то его светлый булат давно превратился бы в черное железо.

Девушка, услышав эти дерзкие слова, вдруг вскинула руки, и превратились они в крылья. Хотел Сослан в этот миг схватить ее, но вспорхнула она и, улетая, сказала ему:

— Нартский Сослан, я дочь Балсага. Сейчас увидишь ты, что станет с тобой!

Улетела девушка в дом отца своего Балсага и рассказала ему, как обидел ее Сослан. Оскорбился Балсаг и приказал своему колесу:

— Иди, убей Сослана!

С шумом и грохотом покатилось колесо Балсага. Закричал Балсаг Сослану;

— Теперь берегись, нартский отпрыск!

— Что за оружие есть у тебя, что ты надеешься убить меня? — кричит ему в ответ Сослан.

— Идет на тебя нечто, жди удара.

— А что подставить мне под удар? — спросил Сослан.

— Подставь лоб свой, — ответил Балсаг.

Видит Сослан: летит на него колесо. Подставил он ему свою переносицу. Ударилось колесо и отскочило обратно, даже не оставив царапины. Хотел Сослан схватить колесо, но ускользнуло оно.

И снова кричит ему Балсаг:

— Держись! Снова катится оно на тебя!

— Что теперь подставить ему? — закричал Сослан.

— Грудь свою подставь, — ответил Балсаг.

С грохотом обрушилось колесо на грудь Сослана. Но тут изловчился Сослан и схватил колесо своими булатными руками. Подмял он колесо под себя и выломал две спицы.

Взмолилось тут колесо Балсага:

— Не прерывай мою жизнь, Сослан! Не буду я больше колесом Балсага, колесом Сослана стану я отныне.

Поверил Сослан, да и как же не поверить такой клятве! Отпустил он колесо, и оно убралось восвояси. Но по дороге попался колесу бедовый нарт Сырдон.

— Добрый пусть тебе, колесо Балсага! — сказал он.

— Ой, не называй меня колесом Балсага, а то Сослан убьет меня! Отныне колесом Сослана стало я.

— Э, пропасть бы тебе, колесо! Куда девалась твоя прежняя мощь? Кто омрачил твою великую славу? — спросил Сырдон.

— Замолчи, Сырдон, я клятву дало Сослану, — ответило колесо.

— Выпусти кровь из своего мизинца, и ты будешь свободно от своей клятвы. Или неизвестно тебе, что ты должно умертвить Сослана? Попробуй-ка еще раз наскочи на него, — сказал Сырдон.

— Опасный он человек, — ответило колесо. — Если я еще хоть раз попадусь ему, он зубами меня загрызет. Где мне с ним справиться!

— Поспеши к Курдалагону, пусть изготовит он тебе булатные спицы. А потом, когда будет Сослан спать, прокатись по коленям его, и он умрет.

И поддалось колесо наущениям Сырдона.

— А где найти мне его спящим? — спросило колесо.

— Он охотится сейчас на поле Зилахар, — ответил Сырдон. — После обеда вместе с товарищами отдыхает он в шатре. Прокатись по ним по всем, и среди прочих убьешь ты и Сослана.

Поспешило колесо Балсага к Курдалагону. Вставил он ему новые, булатные спицы, и снова покатилось оно на бой с Сосланом.

Но как раз в тот день, как это часто бывало, Сослан опять не стал отдыхать после обеда, а пошел побродить по ущелью.

Улеглись в шатре двенадцать его товарищей — шесть по одну сторону, шесть по другую, ногами друг к другу.

Только заснули они, как с грохотом покатилось на них колесо Балсага.

— Горе тебе, Сослан! — прогрохотало оно и отрубило ноги всем двенадцати его товарищам, и все они умерли.

Немного времени прошло, и вот, неся на спине убитого оленя, вернулся Сослан с охоты.

— Эй, выходите поглядеть! — крикнул он, подходя к шатру.

Но никто не явился на его зов.

Бросил Сослан убитого оленя на землю и вошел в шатер. Видит: мертвые лежат все его двенадцать товарищей, и у всех отрублены ноги. В глазах у него потемнело.

— Бог мой, что мне делать? Только колесо Балсага могло совершить такое зло! — сказал Сослан и выбежал из шатра. Глядит, катится колесо Балсага по широкому полю. И просит Сослан широкое поле:

— Останови колесо Балсага!

Но не остановило поле колесо, и Сослан проклял его:

— Пусть только семь лет подряд родишь ты урожай, а потом будь бесплодно!

На гору побежало колесо. И крикнул горе Сослан:

— Задержи его! Оно товарищей моих истребило!

Гора тоже не задержала колесо.

— Пусть лавина за лавиной и обвал за обвалом в щебень разнесут тебя! — проклял Сослан гору.

Вкатилось колесо в лес, по ольховой поросли катится оно.

— Задержи, ольха, врага моего! — крикнул Сослан.

Но ольха не остановила колесо.

— Самым дрянным деревом будешь ты навеки: чтобы делать краску, будут обдирать с тебя кору, а сама будешь ты засыхать.

Между липовыми деревьями катится колесо, и просит Сослан липу:

— Липа, липа, задержи врага моего!

— Хоть и толста я, — ответила липа, — но не в силах я сдержать врага твоего: я слишком мягкая.

— Так будь же и ты проклята! — крикнул Сослан. — И тебя будут люди искать только ради твоей коры. Будешь цвести ты красиво, но плода дать не сможешь!

Грабового леса достигло колесо. И сказал тут Сослан:

— Задержи, могучий граб, врага моего, задержи хоть немного!

Пропустил граб колесо Балсага, и его тоже проклял Сослан:

— Пусть Бог сделает так, чтобы люди искали тебя, чтобы жечь в своих очагах!

И вот по буковому лесу катится колесо Балсага.

— Мой враг бежит! Задержи его, — просит Сослан.

— Пусть еще в большей беде увижу я тебя! — ответил ему бук. — Целое селение могло укрыться в тени моей, а ты обрубал мои ветви, подрывал мои корни.

— Пусть легко будет обрабатывать твою древесину! — крикнул Сослан буку.

Катится колесо по дубовому лесу.

— Хоть бы ты, дуб, задержал врага моего!

Но напомнил дуб Сослану, что, не щадя ни вершины, ни ветвей, ни ствола его, рубил Сослан дуб, чтобы делать из него стрелы.

— Так пусть желуди, которыми брезговать будет человек, растут на тебе! — крикнул Сослан.

Вот в белый березняк вбежало колесо Балсага, и сказал Сослан березе:

— Береза, береза, хоть ты ненадолго задержи врага моего.

— Тот, кто стал твоим врагом, тот будет и моим врагом, — ответила береза.

Словно сетью, загородила она путь колесу, опустив перед ним свои тонкие кудри. Но прорвало их Балсагово колесо и покатилось дальше.

— Навеки лучшим из деревьев будешь считаться ты, белая береза! И сучья твои собирать будут люди, чтоб делать вертела и жарить на них шашлыки, — поблагодарил Сослан березу.

Вкатилось колесо в заросли орешника. Хмелем обвит орешник.

— Хмель кудрявый, — просит Сослан, — задержи кровника моего, двенадцать товарищей моих убил он.

Крепки и гибки, как веревки, побеги хмеля. Обвили они колесо Балсага и остановили его. На расстоянии полета стрелы приблизился Сослан к колесу, пустил в него одну стрелу — и вдребезги разбилась спица. Пустил другую стрелу — и в мелкие щепки разлетелась вторая спица. В зарослях орешника, обвитых хмелем, догнал Сослан колесо и схватил его. И тут орешнику и хмелю принес благодарность Сослан:

— Отныне, орешник, люди будут издалека приходить к тебе за вкусными твоими плодами. А тебя, хмель, пусть в пору веселья благословлять будут люди за хмельной напиток!

Выхватил Сослан свой меч, замахнулся и хотел на куски разрубить колесо Балсага. И тут снова взмолилось колесо:

— Душа моя в руках твоих, Сослан. Что ты прикажешь мне, все сделаю!

— Нет тебе веры, — сказал Сослан. — Ты клятвопреступник и снова обманешь меня.

Но жалобно просило колесо и так горячо клялось оно, что снова поверил ему Сослан.

— Хорошо, — сказал он. — Я пощажу тебя. Но за двенадцать друзей моих убей в семье своей двенадцать человек — и я отпущу тебя живым.

Согласилось колесо Балсага, и, печальное, покатилось оно домой. Узнал Сырдон, что не удалось колесу убить Сослана. Принял Сырдон облик старика и стал на пути колеса.

— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказал он. — Что случилось с тобой, почему ты так печально?

— С чего быть мне веселым! — ответило колесо. — Победил меня нарт Сослан и взял с меня слово убить двенадцать человек из моей семьи.

— А зачем тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из своей семьи ногти на руках и ногах, и ты выполнишь этим свою клятву, — сказал лукавый Сырдон.

Не послушало его колесо Балсага, катится оно дальше. Но вот на пути ему снова попался Сырдон. Старухой на этот раз он обернулся.

— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказала старуха. — Что случилось с тобой, почему ты так печально?

— Что делать мне, пусть съем я твои недуги? Двенадцать человек из семьи своей предстоит мне убить, чтобы выполнить клятву, данную нарту Сослану.

— А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из семьи своей ногти на руках и ногах, и этим ты выполнишь свою клятву.

Не послушалось колесо, катится дальше. Снова забежал вперед Сырдон, обернулся юношей, у которого только выступил первый пух на лице, и встал у колеса на дороге.

— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказал он. — Почему ты так печально?

— Дано мною слово нарту Сослану убить двенадцать человек из семьи своей. И вот теперь качусь я, чтобы выполнить это слово.

— А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из семьи своей ногти на руках и ногах, — сказал юноша.

Ничего не ответило колесо, прокатилось мимо. Но, пробежав еще немного, подумало оно:

«Вот старик, старуха и юноша в одно слово сказали мне одно и то же. Ведь не ждут они от меня за это никакой награды. Дай-ка послушаю я их добрых советов».

И, прикатившись домой, постригло колесо ногти на руках и ногах двенадцати человекам из семьи своей. И после этого смирно сидело дома колесо.

Шли дни за днями, недели за неделями. Стал лукавый Сырдон, сын Гатага, время от времени навещать колесо Балсага.

— Надо бы тебе, знаменитое колесо, покатиться еще раз на Сослана и отомстить ему за унижение, — говорил Сырдон.

Но прошла уже злоба у колеса Балсага, и ответило оно Сырдону:

— Эй, лукавая лисица, оставь меня! Из-за тебя случились со мной все эти несчастья.

Но Сырдон на несчастье нартов не оставил своего намерения погубить Сослана. Развязал он свой лживый язык и опять уговорил колесо Балсага напасть на Сослана и убить его.

Снова вставил Курдалагон в колесо новые спицы из чистого булата. И вот однажды, когда был Сослан на поле Зилахар и осторожно на животе подползал к зверю, откуда ни возьмись прикатилось колесо Балсага, отрезало ему ноги по колени, бросило ему ногти с рук и ног двенадцати человек из своей семьи и вернулось к себе домой на небо.

Лежит Сослан на поле Зилахар, истекут кровью, оглядывается кругом: кого бы послать к нартам вестником печали?

Орел пролетает над его головой, и говорит ему Сослан:

— Будь, орел, моим вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата, сообщи братьям моим Урызмагу и Хамыцу, что умираю я, нарт Сослан, на поле Зилахар и некому закрыть мне глаза.

— Хочу я увидеть, что тебе еще хуже приходится, чем сейчас, — ответил ему орел. — Разве щадил ты меня, когда усталый опускался я на дерево или камень? Нет, ты тут же хватался за свою стрелу, — пусть она больше не принесет тебе радости!

Прошло немного времени — коршун пролетел над ним.

— Тебя, прошу я, коршун, — взмолился Сослан. — Будь моим вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата и скажи, что отрезало колесо Балсага ноги Сослану, и пусть поторопятся ко мне мои родичи.

— Ишь ты, ишь ты, чего захотел! Бесчисленное множество кур у Шатаны, но разве ты когда-нибудь дал мне унести хоть одну? Ты тут же хватался за свой лук, — сказал коршун и полетел дальше.

Лежит Сослан. Ждет…

Вдруг ласточка, щебеча, пролетела над ним. Обрадовался Сослан:

— О ты, ласточка! — сказал он ей. — Лети скорее к дому Ахсартаггата и скажи, что колесо Балсага отрезало ноги их Сослану. Один умирает он в поле Зилахар, и некому закрыть ему глаза.

— Будь по-твоему, — ответила ласточка. — Слишком хорош ты, чтобы умирать тебе здесь одному и чтобы никто не закрыл тебе глаза. Я буду твоим вестником печали. Когда, бывало, заставал меня дождь, ты подбирал меня, прятал за пазуху и спасал мою жизнь. Ты всегда оставлял для меня открытыми закрома, и я наедалась там вдоволь. Нет, никогда не забуду я твоих благодеяний!

— Навеки будешь ты любимицей людей! — поблагодарил ее Сослан. И полетела ласточка в селение нартов вестницей печали.

Лежит Сослан в поле, ждет, когда придут за ним нарты закрыть ему глаза.

Черный ворон пролетел над Сосланом, и, увидев, что умирает Сослан, заплакал ворон:

— Осиротел я, Сослан. Как мне прожить без тебя? Все тропинки и ущелья заваливал ты дичью, и потому всегда мог я наполнить свою утробу. Кто теперь накормит меня?

— Напрасно сокрушаешься, — ответил Сослан. — Ничто не поправит теперь твой плач. Подлети ко мне ближе и насыться кровью моей.

— Как ты можешь говорить так, Сослан? Ведь душа моя горюет по тебе, — ответил ворон.

И, видя его искреннее горе, сказал Сослан:

— Если даже там, где сходится небо с землей, будет лежать падаль, ты всегда найдешь ее. Кровавым столбом обозначится то место, где лежит она, своими зоркими глазами ты найдешь этот столб и всегда будешь сыт. Пусть наградит тебя бог счастьем!

Улетел ворон. И тут над головой Сослана закружилась ворона, и заплакала она:

— О, кто же будет теперь каждый день накрывать нам обильный стол? Кто будет заваливать для нас дичью ущелья? Как будем мы жить без тебя?

— Подлети поближе ко мне, — сказал ей Сослан. — Вот лежат мои отрезанные ноги, вот запекшаяся кровь, все равно гнить им без пользы. Поешь, насыть себя и не печалься напрасно.

Приблизилась к нему ворона, чтобы поклевать мясо его и кровь, и проклял ее Сослан:

— Ты, злая птица, с утра до вечера проклинаешь людей, но не исполнятся над ними твои проклятия. С ночи до утра, не шевелясь, будешь отныне стоять ты на ветке дерева. Такова будет твоя участь.

Стали приходить к Сослану звери. Первым пришел к нему медведь. Рвет он шерсть на груди своей передними лапами и горестно рычит:

— Что я буду делать без тебя, Сослан? Кто мне заменит тебя? Был я сыт всегда твоим угощением, твоей едой, а когда хотелось мне пить, ты утолял мою жажду.

— Не печалься, медведь. Печалью не поможешь. Лучше насыться мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых, — сказал ему Сослан.

— Как ты мог сказать мне такое! — в горе сказал медведь и стал сокрушаться еще больше.

— Да наградит тебя Бог таким счастьем, чтобы один только след твой повергал людей в страх. В самое тяжелое зимнее время пять месяцев сможешь ты жить в берлоге своей без пищи.

Ушел медведь. Прошло еще время, пробежал мимо волк, увидел Сослана и завыл в голос:

— Как проживу без тебя? Сколько оврагов наполнял ты для меня свежим мясом! Кто мне заменит тебя?

— Не надо понапрасну печалиться, — сказал Сослан. — Теперь этим ты мне не поможешь. Вот мясо мое, которое понапрасну понесу я с собой в Страну мертвых. Насыщайся им до отвала.

— Как ты мог другу своему сказать такие слова! — ответил волк и взвыл еще печальнее.

И Сослан, видя, что от души горюет волк, поблагодарил его:

— Когда будешь ты нападать на стадо, будет у тебя в сердце такая же отвага, какая всегда жила в моем сердце. Но пусть пугливое, чуткое сердце девушки, еще не засватанной, будет у тебя, когда придет тебе время убегать от преследователей. И пусть сила мизинца моего перейдет в твою шею.

Ушел волк, и тут вдруг увидел Сослан подле себя лисицу. И, виляя хвостом, тоненько заплакала хитрая лисица:

— Осиротела я без тебя, доблестный Сослан!

— Не плачь понапрасну, лисица, — сказал ей Сослан. — Подойди лучше поближе и насыться мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых.

Стала лисица жадно лакать кровь Сослана и только схватилась за окровавленные его колени, как закричал ей Сослан:

— Будь ты проклята! За красивую шкуру будут убивать тебя люди, но ни на что не будет годно твое мясо!..

И поскорей убежала лисица, — что же было ей еще делать? Долетела ласточка до селения нартов, влетела она в дом Ахсартаггата, села на потолочную балку и защебетала:

— Сослану вашему колесо Балсага отрезало колени. В поле Зилахар одиноко лежит он, ждет смерти, и некому закрыть ему глаза.

Завыли тут, заголосили и старшие, и младшие нарты. И кучками идут все нарты на поле Зилахар, каждый торопится прийти первым.

Но впереди всех поскакал на коне лукавый Сырдон. Первым подъехал он к Сослану и сказал:

— Эх, Сослан, раньше бы надо было тебе умереть! Все нарты кучками идут сюда, в каждой кучке запевала заводит веселую песню, и все нарты весело им подпевают.

Сердце Сослана чуть не разорвалось от горя, когда услышал он эти слова. Но когда подошли нарты к нему и увидел он, что мужчины от горя царапают щеки, а женщины рвут на себе волосы, сказал Сослан:

— Недостойную весть принес мне о вас Сырдон. Покажите мне его. Где он?

Но кто может найти Сырдона? Он ускакал и спрятался. Подняли нартские юноши Сослана и понесли его в селение. А тут откуда ни возьмись Сырдон. Проскакал мимо Сослана и крикнул:

— О, несчастный Сослан, еще один позор ждет тебя в доме твоих родичей. Из кожи змеи приготовлен тебе гроб, а погребальные одежды сшиты из кожи лягушки.

Только внесли Сослана в родной дом, сразу сказал он родичам:

— Пока жив я еще, родичи мои, покажите мне мой гроб и погребальные одежды.

— Зачем тебе, живому, видеть то, что понадобится тебе после смерти? Не такова твоя погребальная одежда и не таков твой гроб, чтобы тебе пришлось их стыдиться. Ты могучим и славным сделал наш род, ты отдавал нам всю свою силу, — неужели не приготовили мы для тебя достойной погребальной одежды и неужели не проводим мы тебя достойно в Страну мертвых!

— Что делать! — сказал Сослан. — Горькое слово сказал мне Сырдон, и не успокоюсь я, пока не увижу гроб свой и свою погребальную одежду.

Вынесли тогда нарты погребальные одежды — из драгоценного шелка были сотканы они. Показали ему гроб — был он выкован из червонного золота. И захотел Сослан, чтобы на него живого одели погребальные одежды, и велел он, чтобы живым его положили в гроб.

И тогда он сказал:

— Отныне я бессилен, но пока колесо Балсага останется живо, не даст оно вам покоя. Кто из вас убьет колесо Балсага, тот пусть возьмет себе в дар мой меч.

Молчат нарты, никто из них не надеется справиться с колесом Балсага. Но тут пришел Батрадз, сын Хамыца. Когда передали ему завет Сослана, он молча, не сказав ни слова, подошел и взял меч Сослана, привязал его к своему поясу и пошел искать колесо Балсага. Искал он его и на небе и под небом, но нигде его не мог найти.

Раз пастух нартов сказал Батрадзу:

— Ваш бугай ежедневно ходит к вашему склепу, там ревет неистово, и не знаю, что с ним такое.

«Это неспроста!» — подумал Батрадз.

Зарезал он того бугая, накинул себе на плечи его шкуру, и подошел к склепу, и взревел, как бугай. И вдруг услышал голос колеса Балсага:

— Да быть тебе съеденным на поминках! И на небе и под небом страшусь я одного Батрадза и от него скрываюсь, а ты меня и здесь не оставляешь в покое.

— А, значит, вот ты где! А я тот, от кого ты прячешься. Но теперь тебе не убежать от меня, — сказал Батрадз.

Но пока Батрадз сбрасывал шкуру бугая, колесо Балсага выскочило и бросилось бежать. Батрадз погнался за ним.

Селезнем обернулось колесо Балсага и полетело. Батрадз тут же превратился в коршуна и погнался за ним. Со страху колесо Балсага бросилось на равнину высокой высохшей осокой. Батрадз снова превратился в человека и только хлопнул ладонями, как из рук его посыпалось столько жару, что вся равнина загорелась вокруг и вспыхнула осока.

Тут фазан взлетел над горящей поляной, — это в фазана обернулось испуганное колесо Балсага. Но тут в орла обернулся Батрадз, и бросился орел за фазаном. Невмоготу было колесу Балсага, и, пролетая над селением нартов, влетел фазан в дом вещей старухи. Принял тогда Батрадз обычный свой вид и вошел к женщине.

— Где тот фазан, который спрятался в доме твоем? Скорее скажи, не то сожгу я тебя вместе с твоими детьми, — сказал юноша.

Испугалась старуха и указала на кладбище:

— Ищи его там. Он прячется в могиле последнего покойника, похороненного на этом кладбище.

Раскопал Батрадз могилу, выхватил оттуда колесо Балсага, расколол его на две части и принес на могилу Сослана. Воткнул в землю, как памятник. Потом встал он на могиле и сказал во весь голос:

— Сослан! Вот тебе колесо Балсага!

И тут обратился Сослан к своим братьям:

— Эй, Урызмаг и Хамыц, постройте мне склеп. И пусть будет в нем одно окно на восток, чтобы по утрам смотрело ко мне солнце. Пусть другое окно будет надо мной посредине, чтобы солнце светило мне в полдень, а третье пусть будет на запад, чтобы вечером оно прощалось со мной. Стрелы и лук положите со мной.

Исполнили братья просьбу Сослана, построили склеп и положили там Сослана. А стрелы и лук его положили вместе с ним.

Но не суждено было умереть Сослану. Хоть и без ног лежал он в своем склепе, а когда разносился клич тревоги, то приподнимался он узнать, откуда тревога.

И вот один мальчик, нартский пастушонок, крикнул возле склепа:

— Тревога!

Сослан приподнялся из склепа и спросил:

— С какой стороны тревога?

А мальчик ему отвечает:

— Это ложная тревога. Никогда я тебя не видел, и хотелось мне увидеть тебя.

Стало обидно Сослану, что даже дети начали подшучивать над ним. И с тех пор не выходил он из своего склепа.

АЙСАНА

АЙСАНА

У нарта Урызмага родился сын, и раскатом грома дошла эта весть до небесного Сафа.

Кто устроит пир в честь новорожденного[57], тот может взять его на воспитание! И немедля Сафа привел на шелковой бечеве белого вола в селение нартов. К дому Урызмага подошел он и крикнул:

— Долгих лет желаю я новорожденному! Право воспитать его принадлежит мне!

И он немедля зарезал вола и устроил пир для нартов. Мальчика назвали Айсаной. После пира Сафа взял его к себе в небесное жилище. Стал Айсана подрастать. Друзья Сафа пришли любоваться на него. Вместе пришли Уастырджи и Афсати, вместе — Тутыр и Уацилла. Ногбон пришел вместе с Елиа. Выбежал к ним навстречу мальчик и по старшинству помог гостям слезть с коней. Потом снял он седла с коней, принял бурки и плети, отнес в дом и бережно прибрал снаряжение гостей. Сафа позвал гостей к очагу, усадил их на двойные скамьи и поставил перед гостями столы.

Яствами и напитками заставлены были они. Айсана снял шапку и стал обносить гостей. Насытились гости, встали из-за столов и поглядели вниз: что там нового, на земле? И вдруг видят — войска агуров вторглись в Страну нартов и кони агуров навозом своим завалили нартское селение.

Лучшие из нартов были в то время в дальнем походе, а все, кто в поход не пошел, собрались на Площади игр. Агуры же забавлялись тем, что пускали стрелы в пляшущих нартов.

И кому из нартов вонзалась стрела меж лопаток, тот начинал плясать еще веселее, а тот, кого агурский воин ударял пикой под колено, подпрыгивал еще проворнее и выше.

Подивились тут небожители, и говорили они друг другу:

— Стрелы не пронзают нартов, и мечи их не берут, из чего они созданы?

И вдруг увидели небожители: из старого дома Ахсартаггата, улыбаясь, вышла жена нарта Сослана. Подобно солнцу, улыбаясь и, как утренняя звезда, сверкая, пьет она воду, и видно, как струится вода в ее прозрачно светящемся горле, струится и светится вода, и отблески света долетают до небесного жилища Сафа. Удивились небожители тому, что увидели, снова вернулись к столам и стали рассказывать хозяину небесному Сафа о том, что происходит на земле. Тут Айсана уронил вдруг кувшин с ронгом. Рассердился на него Сафа, дал ему пощечину:

— Да погибнешь ты! Не по возрасту еще мечтать тебе о женщине! Иначе с чего это все валится из рук твоих?

— Не потому упал кувшин из рук моих, — сказал Айсана, — что услышал я о красоте женщины, а потому, что в нартском селении живут мои старики, отец и мать, и, может быть, кони агуров давно затоптали их, а я живу здесь, ни о чем не тревожась. Та же, о которой вы говорите, подобно солнцу свет испускающая и подобно утренней звезде мерцающая, — ведь это невестка наша, нарта Сослана жена. Видно, прославленные нарты уехали в далекий поход, — иначе кто посмел бы напасть на нас? Да и невестка наша сидела бы дома и не вышла на нартские пляски.

И сказал тут Сафа:

— Если ты собрался в поход, я и гости мои сделаем тебе подарки.

Айсана повесил через плечо подарок Сафа — лук со стрелами, на пояс прицепил его меч, вскочил на коня и, погоняя гремящей плетью, подаренной Уацилла, во всеоружии приехал к нартам. Дивились все на него в нартском селении и очень обрадовались ему. А Шатана была в это время у своих родителей, и за ней послали к ее родным. Только жена Сослана даже с места не двинулась и не приветствовала его. И сказал тогда Айсана:

— Тяжела ты стала, добрая женщина! Ведь я не чужой тебе, а ты даже с места подняться не можешь, чтобы со мной поздороваться.

И ответила ему жена Сослана:

— С чего я буду вставать перед тобой, солнце мое? Разве вижу я перед собой того, кто прогнал агуров с нартской земли?

Услышав эту насмешку, Айсана, весь искрясь от гнева, вскочил на коня своего, и око еще не мигнуло, а он уже напал на войска агуров. Стал он истреблять врагов луком-самострелом и мечом Сафа, который всегда жаждет боя, и столько крови он пролил, что бурный поток ее устремился на тех агуров, кто остался в живых, и смыл их прочь с нартской земли. Истребил Айсана войско агуров, спас он селение нартов, и, когда подъехал к родному дому, радостные нарты так тесно окружили его, что не мог он сойти с коня на землю. Но не взглянула на него жена Сослана и не поднялась она с места.

— Ну и тяжела же ты, добрая женщина! — сказал ей Айсана. — Хотя бы чуть-чуть поднялась мне навстречу.

И ответила ему женщина:

— С чего мне вставать перед тобой, солнце мое? Ведь ты не принес к воротам моим и не посадил возле них то дерево, что от заката до полуночи расцветает, а от полуночи до рассвета увешивается плодами. Охраняя его, две горы сшибаются, как бараны, и вновь разбегаются.

Обидели слова эти Айсану, повернул он своего коня и поскакал добывать дерево. Недалеко отъехал он, как вдруг спрашивает его конь:

— Куда это ты собрался, Богу противное отродье, расскажи-ка?

И ответил Айсана:

— Нужно мне добыть то дерево, охраняя которое, две горы сшибаются, как бараны. От заката до полуночи цветет это дерево, от полуночи до утра плоды на нем созревают.

И ответил ему конь:

— Не мечтай об этом. Много молодцов, не хуже тебя, отправлялись добывать то дерево, но ни один еще не принес обратно своей головы.

— Никак нельзя мне отказаться от этого дерева, — сказал Айсана. — Должен я добыть его.

И тогда сказал ему конь:

— Ну раз так, то крепко подтяни мои подпруги и подвяжи мне хвост крепким узлом, но три волоса из хвоста оставь неподвязанными. А затем, когда подъедем мы к горам, что, подобно баранам, сшибаются, должен ты меня так хлестнуть, чтобы кусок кожи величиной с подошву отскочил от ляжки моей, чтобы кусок кожи не меньше язычка на кончике плети отскочил от ладоней твоих. И тогда мы проскочим.

Вот добрались они до двух гор, что, подобно баранам, сшибаются. Крепко подтянул Айсана подпруги, и в тугой узел завязал он хвост коня, и три волоса не забыл он оставить неподвязанными. Хлестнул он коня, и кусок кожи не меньше язычка от плети отскочил от ладони его, а от ляжки коня отскочил кусок кожи величиной не меньше подошвы.

Прыгнул конь, проскочил между горами, вырвал Айсана с корнями чудесное дерево и тут же повернул коня обратно. С грохотом сшиблись тут горы, но проскочил конь Айсаны, и только три волоса, не увязанных в узел, успели вырвать они. И после этого конь сказал Айсане со вздохом:

— Если бы мать моя три лишних дня кормила меня своим молоком, тогда бы даже эти три волоса не потерял я сейчас.

Прискакал Айсана в нартское селение, посадил то дерево у ворот дома Ахсартаггата. Тесной толпой окружили его нарты, дивились они на дерево и радостно кричали:

— Вот какое чудесное дерево привез он нам!

Но все же не встала с места и не повернула к нему головы гордая жена Сослана.

— Почему и теперь не приветствуешь ты меня? Чего еще тебе надо?

И ответила ему женщина:

— С чего же это я буду вставать перед тобой? Ты ведь не сумел взять себе в жены Саумарон-Бурдзабах — золотолицую и русокосую красавицу из Страны черных тучных равнин.

В такой высокой башне жила Саумарон-Бурдзабах, что нельзя было взглядом достичь вершины ее. Только за такого человека соглашалась она выйти замуж, голос которого снизу донесся бы к ней на вершину ее башни.

Много женихов вызывали ее, стоя внизу, у подножия башни, но не услышала их голосов Саумарон-Бурдзабах, и навеки превратились в камни ее женихи.

Изо всех сил крикнул Айсана, стоя у подножия башни, но даже и до половины ее не долетел его крик, и тут же по колена обратился в камень Айсана. Второй раз, напрягая все свои силы, крикнул он, но не услышала девушка его зова, и окаменел он до поясницы. Тут слезы закапали из глаз Айсаны, и сказал ему конь:

— Ты чего приуныл, мой всадник?

— Я напряг все мои силы, — ответил Айсана, — и ничего не добился. Может быть, ты мне поможешь?

И заржал тут конь его, так заржал, что угловая часть кровли обрушилась с башни. Донеслось это ржание до слуха Саумарон-Бурдзабах, и сразу ожила окаменевшая половина тела Айсаны. Узнала Саумарон-Бурдзабах, что приехал за ней Айсана, и спустилась она вниз.

— Ты уже приехал за мной, Айсана? — спросила девушка.

— Да, я приехал за тобой, выходи скорее — и едем.

Вышла Саумарон-Бурдзабах из башни, и посадил ее Айсана позади себя на круп коня. Пустились они в путь, и тут спросил ее Айсана:

— Что это так много белых камней вокруг твоей башни?

— Это не камни, — ответила девушка. — Это те, кто хотел жениться на мне. Но не донеслись их призывы ко мне на вершину башни, и они превратились в камни.

— Раз это так, надо тебе расколдовать их, — сказал Айсана.

— Не проси жизни для них, — ответила девушка. — Тебя ведь только конь выручил, а среди них были молодцы поудалее тебя. Если они оживут, не позволят они тебе жениться на мне.

— Пусть будет что будет, — верни им жизнь.

Вправо махнула Саумарон-Бурдзабах шелковым своим покрывалом — зашевелились, ожили камни, превратились в вооруженных мужей, и все, как один, напали на Айсану. И когда один из них занес меч над ним, влево махнула Саумарон-Бурдзабах покрывалом — и снова все они превратились в камни.

И вот Айсана привез Саумарон-Бурдзабах в нартское селение. Обрадовались нарты, что снова благополучно вернулся Айсана да еще привез молодую невесту. И со всех сторон понесли ему подарки и угощение.

К тому времени вернулась Шатана из родительского дома. Обрадовалась она возвращению своего доблестного сына и заквасила ронг.

А тут Урызмаг, Сослан и Хамыц из похода вернулись, и, узнав о том, как разгромил Айсана войско агуров, не могли они нарадоваться на юного нарта.

И сказал Урызмаг:

— Пусть все напасти и болезни, предназначенные маленькому моему Айсане, который из-под копыт вражеских коней поднял наше селение, — пусть все его болезни на меня перейдут! Пусть долго живет на свете друг мой Сафа, который воспитал для нартов такого отважного юношу!

Так сказал Урызмаг, и тут жена Сослана нехотя привстала перед Айсаной.

И спросил ее Айсана:

— Если ты так неохотно встаешь, добрая женщина, так лучше уж сидела бы, как раньше сидела.

— А чего ради проворно вставать мне перед тобой? — ответила она. — Не привез ведь ты мне шубу, которой владеет Бог? Воротник у той шубы поет, рукавами она, как ладошками, хлопает, а полы ее сами пляшут.

— Вот если бы эта шуба твоими руками была сшита, я достал бы ее, где бы она ни была. Но не в силах я достать то, над чем руки твои не потрудились.

И тут уж ничего не ответила жена Сослана. Да и что она могла сказать?

АЙСАНА И САЙНАГ-АЛДАР

Заболел Сайнаг-алдар, и сообщил он нартам:

— Видно, смерть моя пришла. Если кто-нибудь из вас знает лекарство, которое может вернуть человека к жизни, пусть не пожалеет для меня этого лекарства. Я щедро одарю его.

Нарты ответили:

— Когда к человеку приходит смерть, о каком лекарстве может идти речь?

И никто не мог указать Сайнаг-алдару лекарство, исцеляющее от смерти.

Сайнаг-алдар велел тогда позвать Айсану и сказал ему:

— Под семью подвалами, в восьмом, спрятан на привязи мой конь, на него я надеюсь. Если найдешь мне лекарство, возвращающее жизнь, я подарю тебе этого коня.

Айсана ответил:

— Не знаю я такого лекарства и не слыхал о нем никогда. Но если тебе самому известно, скажи, где оно, и я схожу за ним.

— Я знаю, что мне больше не жить, — сказал Сайнаг-алдар. — Но за семью перевалами живут две мои сестры, сообщи им о моей болезни.

Айсана сообщил сестрам Сайнаг-алдара, что их брату грозит смерть. Сестры прибыли к брату. Плача и причитая, вошли они к нему в дом.

— О, чтоб нам погибнуть! На кого нам возлагать теперь надежды, о брат наш!

Сайнаг-алдар ответил им:

— От вашего плача не будет мне пользы. Но если вы слышали о каком-нибудь лекарстве, возвращающем человеку жизнь, достаньте его мне.

— Ни о чем таком мы не слышали. Но если существует такое лекарство, то о нем может знать только твой побратим Черный уаиг с Черной горы.

Послал Сайнаг-алдар гонца к Черному уаигу с Черной горы. Побратим приехал и окликнул со двора Сайнаг-алдара.

— Как живешь, мой побратим, жив ли ты еще?

— Жив-то я жив, но настал последний мой час. Если тебе известно лекарство, возвращающее жизнь, скажи, иначе пользы от меня уже не будет.

— Эй, Сайнаг-алдар, где ты слыхал, чтобы умирающего могло возвратить к жизни лекарство?

— Подумай-ка лучше ты об этом, Черный уаиг с Черной горы. Ты много видел, о многом слышал и должен знать о таком лекарстве, — сказал Сайнаг-алдар.

— Знать-то знаю я такое место, где находится это лекарство, да кто туда доберется? На равнине Арпана растет яблоня. Змея обвила это дерево и караулит его. Держит эта змея свой хвост во рту и непрестанно сосет его. Царь Арпан каждое утро привозит змее столько пищи, сколько могут везти восемнадцать пар быков. Далеко находится это место, и трудно до него добраться. Тот, кто сорвет яблоко с этой яблони и съест его, тот исцелится. Но кто туда доберется? Ведь яблоню охраняет стража!

И тогда Сайнаг-алдар сказал:

— Кого же послать на равнину Арпана? Кто привезет это яблоко? Я бы подарил ему своего пляшущего коня, которого я берегу в подвале вот уже семь лет.

И тогда Айсана сказал Сайнаг-алдару:

— Я бы съездил, Сайнаг-алдар, за этим яблоком. Но нет у нартов такого коня, который мог бы добраться до этой яблони.

— Тогда выведи из подвала моего собственного коня, понеси меня к нему, и я сделаю так, что он доверится тебе. И пусть конь этот будет тебе моим подарком, — сказал Сайнаг-алдар Айсане.

Вывели коня Сайнаг-алдара из подвала, поднесли к нему на носилках самого Сайнаг-алдара, и он заставил своего коня признать Айсану. Оседлали коня, и Айсана сел на него. Сразу же конь понес и со всей силы подкинул его вверх. Превратился тут в ласточку Айсана, догнал коня и опять опустился в седло. Второй раз подбросил конь Айсану. Превратился тут в гвоздь Айсана, и пролез между седлом и подушкой, и снова оказался на седле. Третий раз подбросил юношу конь. В попону превратился Айсана, пролез между лошадью и седлом, а затем снова сел в седло.

Тогда конь обратился к нему:

— Ты годишься мне в седоки, Айсана.

— И ты, пока не найду лучшего коня, пригодишься, чтобы ездить по грязи, — отвечал Айсана.

И конь спросил:

— А теперь поведай мне, Айсана, куда путь держишь?

— Смертельно болен Сайнаг-алдар. Чтобы спасти его, есть только одно средство. Это яблоко, что растет на равнине Арпана. Я должен достать это яблоко.

— Эй, Айсана, много было удальцов, подобных тебе, и все они пытались достать это яблоко. Но их всех проглотила змея, и нет их в живых.

— Другого выхода нет у меня. Я должен достать это яблоко, — сказал Айсана.

— Тогда я тебе даю совет, и послушай меня. Пока мы едем, поспи в седле. А когда я встряхну тебя, тогда договоримся, — сказал конь.

Айсана быстро уснул. Конь шел так быстро, что за день проделал стодневный путь. Так прибыли они в страну Арпана. Для большей безопасности конь вошел в густые заросли камыша и там встряхнул юношу. Айсана проснулся, и конь ему сказал:

— Мы прибыли. Сойди и крепко затяни узлом мой хвост, да только оставь незавязанными три волоса.

Айсана крепко затянул узлом хвост коня, оставил только три волоса незавязанными.

И тут снова сказал конь:

— Поешь-ка теперь чурека и следи за деревом, что растет посредине поля. Девять раз обвила яблоню эта змея, и от царя Арпана привозят ей на восемнадцати парах быков корм и питье.

Айсана посмотрел на середину поля: восемнадцать пар быков свалили около змеи корм и питье, а сами повернули обратно. Змея набросилась на пищу и воду и все это проглотила за один раз. Затем быстро сложила всю порожнюю посуду из-под питья и концом своего хвоста толкнула ее. И упала посуда прямо во дворец царя Арпана, Потом змея опять взяла свой хвост в рот, начала сосать его и уснула.

И тогда пляшущий конь Сайнаг-алдара обратился к Айсане:

— Теперь пришла пора сорвать яблоко. Садись на меня, я пролечу над яблоней, и если ты изловчишься и сможешь сорвать яблоко, тогда твое счастье, — иначе напрасно мы ехали сюда.

Разогнался, разбежался конь. Айсана на всем скаку сорвал большую ветку с тремя яблоками. Затем сунул Айсана яблоки себе в карман, а ветку бросил на землю, Змея заметила наездника и пустилась за ним. В одном месте она совсем уже было нагнала их, схватила три волоса на завязанном узлом хвосте коня, быстро обмотала их вокруг зубов, и конь понес ее через реку, Но, почуяв опасность, конь вдруг вывернулся, и змея упала в воду. А конь тем временем перескочил реку.

Приехал Айсана к Сайнаг-алдару и сказал ему:

— Я привез тебе целебные яблоки, Сайнаг-алдар!

— Ты бы так скоро не вернулся, нет! О, ты где-то сорвал другое яблоко и привез его мне. Ну-ка дай отведать этого яблока другому больному: если он выздоровеет, тогда я тебе поверю.

Айсана дал попробовать яблоко тем больным, что были среди нартов, и все они встали на ноги. Поверил тогда Сайнаг-алдар, что Айсана на самом деле привез ему из равнины Арпана исцеляющее яблоко. И только съел он одно яблоко — ушла от него смерть.

Сайнаг-алдар подарил своего коня-плясуна Айсане и поблагодарил его, а потом в честь Айсаны не один раз устраивал пиры в своем доме.

СЫРДОН

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: