ОЗК – общевойсковой защитный комплект. У нас, химиков, как у «спецов», был прикид несколько иного фасона – поизящней. ))

Гораздо интересней было, когда мы обслуживали учения и сборы других войсковых подразделений («интересней» только для нас, поскольку в этом случае мы создавали трудности, которые должны были героически преодолевать другие). Однажды дегазаторы перестарались, заливая напалмом огневую штурмовую полосу. Плоды своего усердия они увидели на второй день, когда батальоны следовали в столовую: у доброй части личного состава были забинтованы обожженные кисти рук. Был скандал, командирам попало.

Химики-разведчики обслуживали дивизионную «палатку окуривания». Это такой домик, в котором распыляют слезоточивый газ, и потом загоняют туда воинов для проверки исправности их противогазов, а также для отработки нормативов. На втором году службы, получив звание «ефрейтор» и должность «старший химик-разведчик», я неделю дежурил возле этой домика, «окуривая» почти всю дивизию. В «палатку» воины заходили партиями по 6-8 человек. Сначала им предлагалось покрутить головой. Почти в каждой партии находился человек, который после первых движений готов был вышибить головой дверь. Причина – неправильно подобранный противогаз, или не до упора завинченная гофрированная трубка, которая соединяет маску с противогазовой коробкой. Часто самые «хитрые» воины недокручивали винты специально, чтобы легче было дышать во время кросса. Плоды своей хитрости ребята в «палатке» пожинали сполна.     

Поначалу я переоценил навыки воинов в действиях по вводной команде «перебита соединительная трубка». Думал, что уж этот норматив отработан в подразделениях со всей тщательностью (по своему взводу судил). Но уже первая группа оказались совершенно беспомощна, и, пытаясь выполнить поступившую вводную, едва не разнесла всю избушку, ломанувшись толпой наружу.  Пришлось самому инструктировать солдат за их командиров, и отрабатывать норматив сначала «без газа».

Запомнился курьёзный случай в период «окуривания». Как-то, хорошенько протопив свою «баньку», я балдел на травке в ожидании «клиентов». И тут хлынул сильнейший ливень. Куда деваться? Да нет проблем – натянул противогаз, и пересидел непогоду в домике. К обеду вернулся в казарму. Вскоре из своей каптёрки появился озабоченный старшина, почувствовавший всеми органами наличие в воздухе отравляющего вещества. Источником оказалась моя хэбэшка, пропитанная хлорпикрином. Я-то уже адаптировался к этой отраве, а окружающие шмыгали носами и потирали глаза. Пришлось брать «подменку» и срочно стирать одежду. 

 

                    

 

ГЛАВА 14. «ПАЙКА»

 

Не так давно по телевизору показали сюжет о современной российской армии с кадрами, снятыми в армейской столовой. Я был в шоке! Солдаты брали подносы, подходили в раздаче, набирали себе блюда, и садились по четыре человека за столики, как посетители какой-нибудь заводской столовой… Как так?! В основе армейского питания испокон веков лежал «общий котёл». А как же иначе? Один в поле не воин, а в столовой – не едок! В наше время сам Устав, имеющий силу закона, предусматривал иной формат приёма пищи.  

Вообще, в обиходе у нас не употреблялось выражение «пойти в столовую», говорили «пойти на пАйку». «Пайка» заменяла любые слова, связанные с едой, - завтрак, обед, ужин, (утренняя, дневная и вечерняя пайка), сухой паёк на полевых учениях, пищу из заплечных термосов в карауле и т.д.

В столовую отправлялись строем поротно, причём не самым кратчайшим путём – сначала надлежало промаршировать по плацу и обогнуть соседнюю казарму.  

На данном снимке (на фоне родной для меня казармы) подразделение явно направляется на пайку: во-первых – без шинелей, хотя зима, во-вторых – движется не вдоль плаца, а по диагонали. Судя по всему, сбоку появился очень Большой командир, ибо рота следует команде «Равнение направо!». (Вообще, армейская заповедь гласит: всякая кривая короче прямой, если на пути начальство).

 

Как я уже говорил, следуя в столовую, шинели мы надевали лишь в очень сильные морозы. Но и пищу в этом случае принимали в шинелях, что не очень комфортно. Однако, на то она и служба, чтобы переносить все её «тяготы и лишения».

Обогнув здание соседней казармы, мы выходили на финишную прямую на пути к пищеблоку, уже источавшему ароматы тушёной капусты.  

Следовала команда старшины «Батарея, стой! Напра-во! Справа по одному в столовую бегом марш!».

Здесь стоит сделать «лирическое» отступление, поскольку последняя команда старшины для непосвящённых выглядит нелогичной. После остановки голова колонны оказывалась как раз напротив входа, и после поворота на месте, проще было подать команду «слева по одному…», то есть сначала запустить в столовую воинов, шедших впереди. Но это было бы «не по-понятиям». Дело в том, что в солдатском строю первые шеренги образуют молодые воины, чеканящие шаг, а уже за их спинами – «деды», не утруждающие себя демонстрацией строевой выправки. Однако в столовую старикам надлежит войти в первую очередь, чтобы занять места с дальнего края десятиместного стола, а не в проходе, или (упаси Бог) не оказаться на месте «черпака» в центре.   

«Черпак» - это воин, который несёт службу второе полугодие. Он потому так и называется, что, в отличие от «духа», уже понял сущность армейской иерархии, и в курсе, кому и сколько следует зачерпнуть из общей кастрюли с кашей или тушёной капустой (кстати, черпак-поварёшка как столовый прибор у нас именовался «разводяга»).

А ближе к проходу сидят молодые воины, чья задача – унести после приёма пищи со стола всю посуду в мойку.

 

 

Занять место за столом – ещё не значит сесть. Следует стоя ждать команды старшины: «Головные уборы снять! Садись! Приступить к приёму пищи!»      

Внизу снимок накрытого обеденного стола сделан, наверное, уже в 90-е годы, когда появились цветные фото. Однако, от стола 70-х он отличается только тарелками – здесь они керамические, у нас вся посуда была алюминиевая – миски, тарелки, ложки (вилок-ножей мы не видели). А вот из кружек с отбитой эмалью, наверное, ещё мы пили!

   

 

 

Кроме бачков (кастрюль) с первым и вторым блюдами на 10 человек предполагалась тарелка с салатом (чаще всего та же наструганная капуста, реже винегрет) и миска с десятью кусками варёного свиного сала.

 Первое время службы молодёжь, чей организм не перестроился, постоянно голодала. В карантине мы, покидая по команде стол, расхватывали оставшиеся куски хлеба и рассовывали их по карманам.

Хлеба на 10 человек выкладывали две нарезанные буханки: в завтрак две белого (на него мазали масло), в обед и ужин – по одной белого и чёрного. В какой-то период с хлебом стало туго: неурожай, может, был или повышение цен на мировом рынке (пшеницу закупали за границей тогда – об этом всем известно). Истинных причин не знаю, но в какой-то промежуток времени вместо свежего хлеба на стол выставлялись тарелки с сухарями – говорили, что это из стратегического запаса на случай войны. Может, его просто нужно было реализовать до истечения срока годности.

Лично мне сначала не лезло в рот варёное сало (да и сейчас не лезет). Мой кусок шёл нарасхват. Наш сержант, поначалу не поняв в чём дело, грозился жестоко наказывать тех, кто «кинул товарища на пайку». Но уже через неделю я уплетал вслепую всё подряд.

 

 

Каши делали своё дело, организм набирал вес, а моя физиономия вскоре округлилась до формы, которую сейчас даже трудно представить.

Однако в Советской армии был культовый продукт, без которого не обходился ни один «дед», ни даже воин-южанин, которому вера или традиция не позволяла сей продукт потреблять. За завтраком на столе стояла вожделенная тарелочка с маслом – 200 грамм. Делили его на десять человек «по понятиям» - сержантам и «дедам» побольше, воинам первого года службы поменьше. «Дембеля» вычёркивали в своих календариках день не вечером, а с утра - после потребления пайки масла. А на следующее утро после выхода приказа о демобилизации они по традиции отказывались от масла в пользу молодых. Повеселевшая молодёжь в этот день старалась занять место за столом, где собрались разом два-три «дембеля». Я так понимаю, что масло стало культом вследствие недостатка молочных продуктов в рационе. А ещё сладостей. И то, и другое можно было получить, употребив купленное в солдатской чайной («чипке») банку сгущенного молока… В этом месте повествования я предлагаю читателю рассказ об одном пари, свидетелем которого стал на втором году службы.  

 

ГЛАВА 15.

КАК ПОРАБОТАЕМ, ТАК И ПОЛОПАЕМ

 

Одна из армейских заповедей предлагает по возможности не удаляться от пищеблока. Но в нашей дивизии… это с какой стороны посмотреть. Конечно, хорошо иметь «блат» в хлеборезке. Но мечта новобранцев сполна утолить голод по ходу дежурства в столовой выходила «боком».

Объявление старшины о том, что в такой-то день батарея боевого обеспечения заступает в наряд по кухне сопровождалось общим вздохом и роптанием: ну ладно, инженерка или рота охраны, мы-то – образцовое подразделение – в чём провинились?

По физическому и эмоциональному напряжению это был самый тяжёлый вид дежурства. Возглавлял наряд на кухню сам старшина или заместитель командира взвода, - фигура дежурного в табеле о рангах должна быть весомая. Наряд был многочисленный, молодёжи не хватало, и в состав включали «фазанов», иногда туда попадали даже «деды». В течение суток кормить не одну тысячу человек в две смены, и трижды драить зал – это не шуточки. 

С обеда заступающие в наряд воины получали у старшины «подменку» и ложились спать до 17 часов. Предыдущий суточный наряд сдавал нам чистую столовую с чашками-ложками на столах. А вот разнести на десятки столов кастрюли-бачки с горячим ужином – это уже наша задача. Воины второго года службы занимали своё нешумное место возле картофелечистки (первый вопрос: она - тьфу-тьфу - работает? Зашибись! – значит, дело ограничится выковыриванием глазков). Но сначала следовало доставить со склада и разгрузить мешки с продуктами. Черпаки шли в посудомойку – здесь, правда, работа грязновата от пищеотходов, зато пространство невелико.

Зал, как самый тяжёлый участок, обслуживала молодёжь. Сразу после убытия первой смены предстояло протереть столы, выровнять их, накрыть для второй смены, а после неё сделать уборку помещения: сдвинуть мебель, вымыть пол, протереть скамейки и столы, расставить их по местам, выровнять по шнуру. Затем снова разнести по столам уже перемытую черпаками посуду. Работа эта заканчивалась далеко за полночь. Иногда освободившуюся молодёжь дежурный бросал на помощь тем, кто ещё возился с картошкой.

…Уж лучше в чистом поле себя кормить, чем всю дивизию в столовой. На снимке – химвзвод на зимних полевых учениях. Я третий справа. Второй слева щёголь в сапогах не по погоде и сигаретой во рту – командир взвода старший лейтенант Усанов.     

Возвращались в казарму, как правило, после двух часов ночи, чтобы в шесть утра снова быть «на посту». И - снова растащить бачки по столам, принять первую смену, привести в порядок мебель, накрыть столы для второй смены, после неё вымыть пол, столы расставить, выровнять, накрыть… После обеда цикл повторялся ещё раз. Освобождались мы перед ужином первой смены, накрыв в очередной раз столы, и сдав дежурство придирчивым сменщикам. Шли на ужин уже вместе со всеми, а сразу после него старшина объявлял отбой для всего наряда.

P.S. Разумеется, занятые в наряде по кухне, могли себе позволить «усиленное» питание. Но аппетита, как ни странно, дежурство не добавляло. Видимо, одними запахами были сыты

 

     ГЛАВА 16. СТОЙ, СТРЕЛЯТЬ БУДУ!

 

Намного чаще наряда по кухне наша батарея заступала в караул. Подготовка к караульной службе начиналась после обеда с приведения себя в полный порядок – свежий подворотничок, начищенные до блеска сапоги, шинель, которая летом сворачивалась «в скатку», и надевалась через плечо. Как и при кухонном наряде, караулу предшествует сон. Затем – получение оружия и развод на плацу, где готовность воинов к несению службы принимает гарнизонное начальство. Плац покидали торжественным маршем под барабан, а по праздникам даже под оркестр, и направлялись в караульное помещение, где нам предстояло провести сутки.

Караульное помещение - как небольшая крепость, окружённая забором с колючей проволокой. Здесь же располагалась гауптвахта. Отсюда разводящие (их назначают из числа сержантов) разводят часовых по постам. Формат такой – два часа на посту, два - бодрствующая смена, два – сон. На практике, конечно, времени на сон уходило гораздо меньше: если ты находишься в числе бодрствующих, то не имеешь права «отбиваться», пока не вернётся твой сменщик с поста, а путь может быть не близкий. Плохо, если время твоего сна выпадает на «пайку», которую доставляли в караульное помещение в армейских термосах: приходится жертвовать сном ради еды. Укладываясь на топчан, караульный не имеет права раздеваться (даже снимать сапоги), как не имеет права отстёгивать с поясного ремня штык-нож и подсумок с патронами. Притом «постель» общая – на широком топчане одновременно храпят 6-8 человек. Кроме того, в любой момент в караулку может явиться скучающий дежурный по гарнизону и проверить, как воины данного подразделения выполняют вводную «Караул, в ружьё!». (По этой команде караульные расхватывают из пирамиды оружие и занимают оборону на предписанных каждому местах, - спящих это тоже касается). Так что сон в карауле – понятие весьма относительное.

Серьёзно заявляю: караул – дело ответственное. Когда за спиной автомат с полным боекомплектом, чувствуешь свою значимость в деле защиты если не всей Родины, то охраняемого объекта и своих товарищей. Конечно, с оружием мы регулярно ходили на стрельбище, но там всё регламентировано, количество боеприпасов ограничено, за каждым твоим движением следят командиры. А на посту ты с «калашом» предоставлен сам себе, можешь подвергнуться нападению в любую минуту, хотя в ту эпоху в нашей местности вероятность такого поворота событий была ничтожно мала. А, может, потому и была мала, что нас инструктировали до посинения, наизусть заставляли зубрить положения Устава караульной службы – бывало, и по ночам; ну а в караулке в часы бодрствования сам комдив велел.

Устав и инструкции соблюдались в нашей части со всей тщательностью, и даже командирам не приходило в голову сократить свой путь через охраняемую территорию, ибо часовому на посту и генерал не указ: он подчиняется только своему разводящему и начальнику караула. По отношению ко всем остальным вправе применить оружие после окрика: Стой, кто идёт! Стой, стрелять буду (затвором клац-клац) и предупредительного выстрела в воздух. Всё, кроме этих слов и действий, часовой должен на два часа забыть, ибо ему запрещается есть, пить, курить, разговаривать, отправлять естественные надобности, не говоря уже о том, чтобы смыкать глаза и дремать хотя бы стоя. Чем может закончиться сон на посту, мы видели в фильме «Чапаев» ещё в самом раннем детстве.

В связи с этим хочу рассказать эпизод, который произошёл в начале моей командирской карьеры. Прав ли был я – вам и судить. В тот раз в качестве разводящего я водил караульных на самый дальний пост – химсклад (близко к посёлку нельзя его располагать). Дорога туда-обратно занимала много времени, на сон оставалось совсем ничего, а разводящему приходилось за сутки отмахать 36 километров. По такому случаю в летнее время практиковалась смена часовых не через два часа, а через четыре. В то утро мы со сменным караульным появились у склада, но навстречу никто не вышел. Стало не по себе. Начали кричать – никто не отзывался. Обошли, вокруг здания, и тут увидели часового - молодого воина, который сидел, прислонившись к стене и уронив голову на грудь. Подумать можно было всё, что угодно… Но, подойдя к нему, обнаружили, что он просто крепко спит. Я не испытывал никакого желания его наказывать, да и права не имел – парень был из соседнего взвода. Но реагировать как-то надо. Решил снять у него штык-нож с пояса. Не проснётся – пусть пеняет на себя. Отстегнул без проблем. Отошёл в сторону, окрикнул. Тот очнулся, растерялся…

- Мать-перемать, тебя ж убить могли! Не человек, так зверь – не в казарме ночуешь! Где штык-нож?

Штык я ему отдал, и по дороге немного остыл. Решил, что начальнику караула официально докладывать не буду, а скажу непосредственному командиру этого «духа» - сержанту и приятелю, благо, он тут же в карауле. Пусть сам разбирается со своим подчинённым. Тот тоже не стал шум поднимать. Но уже после дежурства в казарму зашёл ихний командир взвода, поинтересовался у  того сержанта, как служба прошла, - происшествия были? А тот не смог соврать в глаза офицеру, да ещё перед строем. Ну и попало, в итоге, не только тому солдату, но и всей молодёжи с батареи, которая совсем «оборзела».

«Борзости» в данном случае я не вижу. Чай, не нарочно пацан спать сел. В моём понимании «борзость» это демонстративная безответственность, помноженная на идиотизм. В соседней дивизии парень ввалился с поста в караулку с автоматом, не отсоединив от него снаряжённый патронами магазин, что само по себе грубейшее нарушение…

При возвращении с поста караульный, перед тем как зайти в помещение, должен отсоединить от автомата магазин, - а это целый ритуал, который проходит в специально оборудованном месте. Здесь автомат устанавливается на устройство-станину стволом в пулеулавливающую стену. Далее следует отцепить магазин, и уложить его в подсумок на поясе. Затем передёрнуть на автомате затвор, и нажать на спусковой крючок – тем самым убедится самому и продемонстрировать разводящему (который обязан контролировать процесс), что патронник автомата пуст. Подсумок с магазином остаётся при караульном, а автомат в помещении устанавливается в пирамиду.  

Так вот, караульный зашёл в помещение, снял с плеча автомат с пристёгнутым магазином, и ткнул стволом в живот сослуживца.

– Боишься? – Нет.

Щёлкнул предохранителем.

- А сейчас? – Не боюсь.

Передёрнул затвор.

- Боишься? – Нет.

Ну и уже машинально нажал на спусковой крючок.

Что тут скажешь? Да уже давно всё сказано - уставы кровью писаны. Невольный убийца солдатом так и не стал, хоть и служил не первый день. Он так и остался ребёнком с игрушкой в руках.  

Вообще, в те времена любой случай применения оружия – это уже ЧП, которое расследовалось на самом высоком уровне. В нашей дивизии молодой солдатик, «проинстурктированный до слёз» заступил на пост в автопарк. Было уже далеко за полночь, когда туда въехал «газик», который отвозил домой какого-то высокопоставленного начальника. Водитель (старослужащий, конечно) поставил машину в бокс, как вдруг услышал:

- Стой, кто идёт! Стрелять буду!

- Да пошёл ты…

И пошёл сам, но недалеко, потому что за спиной грохнул выстрел. Слава Богу, только предупредительный – в соответствии с Уставом.

Говорят, что попало не только водителю за понты, но и часовому, который стрелял не в воздух, как положено, а по бетонке, от которой пуля могла срикошетить в человека.

В другом эпизоде получил «своё» конвойный как раз за неприменение оружия при конвоировании заключённых гаупвахты. Они, работая за пределами гарнизона, решили прогуляться до деревни за самогонкой. Рука с автоматом у молодого парня из учебки не поднялась на человека, а человек просто дал ему под зад, и отобрал на всякий случай автомат. Пришлось бедолаге-конвоиру плестись вслед за зеками. Мы так и не поняли, как поступать в этой ситуации: стрелять или не стрелять? Применить оружие – значит, на всю Советскую Армию прогреметь, со всеми вытекающими для командиров дивизии последствиями. Замполит, с которым мы обсуждали этот вопрос, убеждал, что стрелять по людям не надо, следует действовать прикладом. Ну а как действовать, если рискуешь получить в ответ тем же прикладом от каждого из шести конвоируемых? Здесь Устав явно расходился с «понятиями». Кончилось тем, что конвойным у нас на всякий случай перестали выдавать патроны. Не рецедивисты-уголовники всё же под прицелом, а простые армейские раздолбаи.    

Словом, «Спички детям не игрушки, - прячьте спички от детей!»    

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: