Натура. Зима. Утро. Декорации.

 

     Пепелище, в которое обращён город Рязань. Разрушенный, оскверненный, наполовину сожженный храм Пресвятой Богородицы. Груды убитых. Наполовину сгоревшие тела. Ветер гонит снег пополам с пеплом.

 

  Молодой монах Афанасий с сумою за плечами бредёт через ужасающее пепелище, оглядываясь, не веря, что видит реальную картину, что это – не привидевшийся ему кошмар. Вдруг до него доносится звон струн. Он вздрагивает, делает ещё несколько шагов и видит: на обугленном бревне, возле упавшего с колокольни разбитого колокола, сидит старик-гусляр. Его лицо черно от пепла, но в черноте белеют дорожки, оставленные слезами на впалых щеках.

 

   Старик перебирает струны дрожащими пальцами и поёт хриплым, срывающимся голосом, никого и ничего не видя кругом себя:

Ни младенца, ни старца в живых не осталося...

Плакать некому было и не-по-ком...

Подо льдом и под снегом померзлые,

На траве-ковыле обнаженны, терзаемы

И зверями, и птицами хищными,

Без креста и могилы лежали убитые                                                                                                                                     Воеводы рязанские, витязи 

И семейные князья и сродники,                                                                                                                                           И все множество люда рязанского:                                                                                                                  Все одну чашу смертную выпили…

 

   Монах останавливается, затем подходит ближе, становится против гусляра, но тот не видит его.

    Тогда юноша его окликает:

 

   - Старче! Старче! Видишь ли меня?

   Гусляр смотрит на него, с трудом понимает, что перед ним человек, притом русский человек и православный монах.

 

  - Уходи, добрый человек! – Так же хрипло выговаривает старик. – Тут только смерть теперь…

 

  - Кто… это сделал? – В ужасе спрашивает инок Афанасий. – Я сюда по благословению, служить в здешнем монастыре прислан. Но… Кто всё это сотворил?!

 

- Орда Батыева захватила Рязань. Ужасны были неистовства врагов безбожных при взятии Рязани. Священников убивали. Владыку нашего, епископа со всем клиром заживо сожгли. Над иконами святыми глумились… С адским хохотом они смотрели, как люди в муках умирали, а поганые хохотали, как твари адские, глядя на слёзы и муки людей и тешились убийством: распинали пленных; связав руки, стреляли в них как в цель для забавы; осквер­няли святыню храмов насилием юных монахинь, знаменитых жён и девиц в присутствии умирающих матерей, отцов и мужей; жгли священников и обагряли алтари их кровью - и эти ужасы продолжались не­сколько дней! Город разграблен и сожжен. Чудные соборы Рязани разорены, а их алтари залиты кро­вью. «И все узорочье и красота рязанские погибли! »

   Только сейчас стихли вопли отчаяния и крики торжества и злобы. 

    Рязанская земля сейчас стала страшной пустыней, неизмеримым кладбищем.

      Старик говорит, не глядя на монаха, будто в помрачении, уставив мутный взор прямо перед собой. Умолкнув, наконец, встречается взглядом с монахом. Тихо произносит:

 

     - Уходи! Никто нам больше не поможет!

 

  Монах слушает, окаменев от ужаса. Вдруг совсем рядом раздаётся конское ржание и фырканье. Афанасий оборачивается. Позади него крупный вороной конь топчется, прядая ушами, раздувая ноздри. Запах пепла и обгорелой человеческой плоти пугает коня. Но сидящий на нём всадник, огромного роста богатырь, облачённый в кольчугу и шлем, сидит в седле неподвижно. Позади него топчутся ещё несколько всадников. По их лицам видно, что и они слышали слова старика-гусляра.

 

   - Где? – спрашивает приезжий.

 

   - Что где? – Не понимает инок Афанасий.

 

   - Безбожники где? – Голос у приезжего густой и мощный.

 

   - Я не знаю…

 

   - Старче! – Теперь богатырь обращается к гусляру. – Дедушка Матвейко! Ты же меня помнить должен: я боярин здешний. Евпатием крещён. Евпатий Коловрат. Помнишь?

 

   - Помню тебя, боярин Евпатий. – Гусляр, всмотревшись, кивает. – А тебя что же, не убили?

 

   - Я в Чернигов ездил с князем Ингварем Ингоревичем. Ему обо всём, что здесь приключилось, донесли, он мне сказал, и я тотчас назад поскакал, в Рязань. Возвращаюсь и вижу это всё… Где они? Где ныне орда Батыева. Скажи ради Христа!

 

  - Уехали они. – Отвечает старик. – Здесь больше убивать некого. И жечь нечего. Меня вот не заметили, несчастного, оставили посреди всего этого… А они дальше помчались. Туда вон. (машет рукой). Ещё поутру здесь были.

 

  Коловрат, не говоря более ни слова, разворачивает коня.

 

  - Боярин! Куда ты? – Спрашивает монах.

 

  - За ратью моей. Она у сожжённых стен городских осталась. И догонять псов кровавых. Что же мне ещё делать остаётся?

 

  - Я с тобой! – Кричит монах. – Рубиться не очень умею, зато из лука бью без промаха.

 

  - Ты же монах… - С сомнением произносит Евпатий.

 

  - И что с того? Не все ли мы во крещении – Христовы воины? Всё едино – пойду. Конь для меня сыщется?

 

  - Найдём.

             

      113.

  Объект

 Бой Евпатия Коловрата.

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться: