В сентябре 1918г. получила название «кясар»

(«вырежем без промедления»).

 

       Подчиненное положение религии декларировалось часто. Так, военный министр Энвер паша признавался: «Правительство приняло меры против армян не потому, что они были христианами, а потому, что они были армянами». Вспомним цитировавшееся высказывание одного из младотурецких идеологов Джелала Нури о том, что «наш турецкий боевой конь лучше, чем пророк любой другой нации». Так он говорил об арабах и пророке Мухаммеде.

       Вот как вспоминает «свое бакинское время» французская писательница тюркского (азербайджанского) происхождения Банин (эль-Бану) Асадуллаева: «Тогда ислам сошел со своего истинного пути, заплутал и потерял изначальный смысл <...> Вера, смешавшаяся с реалиями современного мира, не покоила сердца. Она стала помехой в сиюминутных интересах и была отброшена за ненадобностью. Разве Коран не запрещает азартные игры? Но весь Баку играл. Выигрывал и проигрывал деньги мешками. Пророк ведь запретил употребления вина. Но все пили! Пили и водку, и коньяк, и прочие алкогольные напитки, лицемерно утверждая, что напитки – не вино. Изображение человека считается запретным в исламе. Но мусульмане толпами посещали фотоателье, чтоб затем украшать стены своих домов собственными изображениями»^[164].

       При пантюркистах (младотурках и мусаватистах) ислам постепенно начал сдавать свои позиции, обретая некую граничившую с измывательством декоративность – отсюда и особая ритуальность форм насилия. Образно говоря, в тот период муллы не могли рассчитывать на очень высокое положение и были востребованы преимущественно как незаменимый инструмент консолидации и сплочения религиозного населения и направления агрессии масс по заданному политическим руководством руслу. Например, использовался день шиитского поминовения Шахсей-вахсей. Как это проявлялось в Баку?

       Майкл Смит пишет: «В традиционном мире мусульманской общины есть религиозный праздник Магеррам, ставший школой азербайджанского национализма. Мусульмане поминают мученическую смерть имама Хусейна и членов его семьи на поле Кербелы <...> Раз в год в Магеррам мусульманская беднота из индустриальных районов Баку поминала мученическую кончину Хусейна и устраивала в этой связи театрализованные представления <...>

       На городских улицах появлялись процессии мужчин, бичующих себя цепями и хлыстами или наносящих себе режущие удары острыми лезвиями под убыстряющийся ритм “шахсей, вахсей” – “Шах Хусейн, ва Хусейн” (Господин Хусейн! увы, Хусейн!) в сопровождении плачущих и поющих женщин и детей. Своего пика эти процессии достигали к десятому (ашура) дню Магеррама, когда освещенные зыбким светом фонарей бичующие себя мужчины и те, кто их сопровождал, под звук барабанов и труб, цимбал и песнопений заполняли улицы Баку <...>

       В ходе трагических мартовских событий 1918г. Магеррам стал моделью азербайджанского национализма. Своей эсхатологической напряженностью Магеррам помог подготовить мусульманских тюрков Баку к историческому самосознанию, политической мобилизации масс и к созданию национального нового сообщества <...> Для мусаватистов, которые были свидетелями этих событий, они стали одним из самых главных элементов построения трагической национальной азербайджанской идентичности <..>

Для мусульман-шиитов Азербайджана мартовские события предстали “новой ашурой”, “гражданским Магеррамом”. Прогрессивные члены мусульманской общины, которые ранее осуждали ритуалы Магеррама, называя их суевериями

и бессмыслицей, во время революционных событий 1917-1918гг. стали вдруг

относиться к ним терпимо. Расулзаде, например, говорил о первом праздновании Магеррамма после революции как о величайшем дне национальной гордости и достоинства»^[165].

       Собственно, в подобных действиях, ориентированных на консолидацию разрозненного шиитского тюркского населения, и заключалась в тот период «миссия» мусульманского духовенства. Важно и подчеркнуть, что сценарий сентябрьской резни армянского населения Баку был вставлен в контекст уже упоминавшихся «мартовских событий» и ориентирован на курс «отмщения». На самом деле речь шла всего лишь о надежном средстве собирания «народного гнева» и его перенаправления против армян.

       Германский генерал Фридрих фон Кресс (командовал восьмой армией Османской империи) вполне грамотно «вычислил» неизбежность грядущей катастрофы. За месяц до армянской резни в Баку он продиктовал докладную рейхсканцлеру Георгу фон Гертлингу (тому самому, кто подписал Брестский мир): «Турецкая политика очевидна, есть намерение уничтожить армян»^[166]. 5 августа, когда подготавливался этот документ, Кавказская Исламская армия дислоцировались в десятках километров от Баку. Свое продвижение она начала еще в мае из столицы Гянджи.

       Кавказская Исламская армия представляла собой тринадцатитысячное (изначально) тюрко-татарское объединение под командованием Киллигиля Нури паши – сводного брата военного министра Энвера, одного из главных организаторов геноцида армян. Нури паша грезил управлять азербайджанским тюркским государством, едва ли будет большим преувеличением сказать, что именно он и стал фактическим создателем этой республики в мае 1918г.^[167].

       Политика истребления армянского населения Баку в сентябре 1918г. получила название «кясар» («вырежем без промедления»). «Кясар» предполагал не только ритуальное глумление и только потом убийство каждого армянина, не только подчиненность мусульманских институтов политическим страстям Нури, но и жесткое запугивание уцелевшего населения, призванное вынудить его окончательно покинуть город «и больше никогда здесь не появляться».

       «Кясар» ознаменовал второй этап «армянского исхода». Вот несколько сообщений из прессы тех лет:

       «В ночь на 16 сентября в Баку было вырезано около 35 000 армян» («Кавказское слово», 12.10.1918);

       «Во время погромов и резни было зверски убито 30-35 000 мирных жителей, главным образом армянские рабочие; всюду на улицах валялись трупы» («Известия ВЦИК», 23.04.1919);

       «Численность истребленных в Баку армян составила 20-30.000» (WilhelmLitten. PersischeFlitterwochen…).

       Банин Асадуллаева, которую, кстати, невозможно называть нейтральным публицистом, вспоминала: «В Баку турки наводили порядок. Почти ежедневно состоялись казни. Вешались преступники и мародеры. В одном из городских парков была установлена виселица, на которой ветер - в устрашение прочим - раскачивал тела казненных. Надо сказать, эта мера давала хорошие результаты: очень скоро прекратились разбои, грабежи и прочие преступления. В городе были полностью восстановлены порядок и покой»^[168].

       «Порядок и покой» означали ликвидацию армянского пласта в городе. Кстати, сама Банин – дочь министра торговли и промышленности Мирзы Асадуллаева в правительстве Азербайджана: «Баку стал столицей Независимой Азербайджанской Республики. Мой отец был назначен министром торговли. Отныне наш дом охраняли два солдата – ведь это был дом министра! Отец носил широкую желтую ленту. Не снимая ее до самого падения Независимого Азербайджана. А мы гордились его должностью»^[169].

       Младотурецкий куратор Азербайджанской Республики Киллигиль Нури прекрасно осознавал важность кадровой политики: помимо интеллектуальных, организаторских качеств, помимо идеологических и политических взглядов того или иного кандидата на министерское кресло учитывался также фактор его личного отношения к армянам, расистский фактор. Предпочтение отдавалось представителям тех семей, где дети забавлялись «играми в резню».

       Павел Шехтман в этой связи пишет: «Воспоминания азербайджанской писательницы Ум-эль-Банин показывают, какой отпечаток накладывает атмосфера резни на детскую психику»^[170],- имея в виду описанные писательницей в книге «Кавказские дни» игры детей: «В праздничные дни мы играли в резню армян, игру, которую мы предпочитали любой другой. Опьяненные своими расистскими страстями, мы приносили в жертву Тамар (армянку по матери) на алтарь нашей атавистической ненависти. Сначала мы ее произвольно обвиняли в убийстве мусульман и немедленно расстреливали, несколько раз один за другим, чтобы возобновить удовольствие. Потом ей отрывали члены, язык, голову, внутренности, которые кидали собакам, чтобы выразить презрение к армянской плоти»^[171].

       Корреспондент «Кавказского слова» С.Рафалович вспоминал: «В моем присутствии министр внутренних дел Бебуд Джеваншир говорил: “Сегодня у меня был Тагионосов. Я ему сказал, что в интересах армян ко мне не являться и не ходатайствовать. Когда я разговариваю с армянами, во мне подымается такое озлобление, что я сам себя не помню, и это, конечно, ухудшит положение армян”. Тогда Бебуда Джеваншира спрашивают, почему же в таком случае он принял такой ответственный пост министра внутренних дел. – Что вы, – отвечает Джеваншир, – да я ведь попал в министры только для того, чтобы разделаться с армянами»^[172].

       Таким образом, весьма предметно вырисовывается общая атмосфера провозглашения Баку столицей независимой Азербайджанской Республики, в известном смысле ставшей результатом армянской резни.

 

***

 

⇐ Предыдущая35363738394041424344Следующая ⇒

Поделиться: