На абсолютизацию в ней именно тюркской роли.

 

       Трудно сказать, в какой степени «хаос названий» определил «порядок вещей», однако современный расклад таков, что одно и то же немудреное словосочетание – «македонский воин» или «азербайджанский поэт» – может восприниматься в диаметрально противоположных плоскостях, в зависимости

от контекста озвучивания. Впрочем, ни один здравомыслящий представитель титульной нации Республики Македония (Бывшая Югославская Республика Македония) не допускает и мысли о славянской принадлежности Александра Македонского или византийской Македонской династии, тогда как современная Азербайджанская Республика на официальном уровне внедряет в сознание масс именно тюркскую принадлежность и Мидийского царства, и средневекового мятежника Бабека, и поэта Низами…

       Традиция «приватизации прошлого» зародилась в социалистическую эпоху: «Начиная со второй половины 1950гг. азербайджанские историки прилагали все усилия для того, чтобы оторвать население раннесредневекового Карабаха от армян»^[108].

       Показателен эпизод, связанный с бакинским периодом деятельности известного востоковеда Игоря Дьяконова. В уже цитировавшейся нами «Книге воспоминаний» автор в числе прочего описывает и свою работу в структуре Азербайджанской Академии наук – в частности, прилагаемые азербайджанской научной элитой попытки «доказать» тюркскую природу Мидийского царства. Востоковед вспоминает этот нелегкий этап собственной биографии без особого воодушевления: «На одну эрмитажную зарплату было не прожить с семьей <> и я подрядился написать для Азербайджана “Историю Мидии”. Все тогда искали предков познатнее и подревнее, и азербайджанцы надеялись, что мидяне – их древние предки. Коллектив Института истории Азербайджана представлял собой хороший паноптикум. С социальным происхождением и партийностью у всех было все в порядке <...> К науке же большинство сотрудников института имело довольно косвенное отношение.

       Среди прочих <...> выделялись мой друг Леня Бретаницкий (который, впрочем, работал в другом институте), один некий благодушный и мудрый старец, который, по слухам, был красным шпионом, когда власть в Азербайджане была у мусаватистов, один Герой Советского Союза, арабист, прославившийся впоследствии строго научным изданием одного исторического средневекового, не то арабо-, не то ираноязычного исторического источника, из которого, однако, им были тщательно устранены все упоминания об армянах; кроме того, были один или два весьма второстепенных археолога; остальные все были партработники, брошенные на науку»^[109].

       Востоковед не оправдал высокого доверия бакинских властей: в 1956г. вышла в свет его «История Мидии», однако наследники Киаксара и Астиага не

фигурировали в ней в качестве тюрков, т.е. предков азербайджанского народа. «Доказать азербайджанцам, что мидяне – их предки, я не смог, потому что это

 все-таки не так. Но “Историю Мидии” написал – большой, толстый, подробно аргументированный том. Между тем в стране вышел закон, запрещающий совместительство, и мне пришлось (без сожаления) бросить и Азербайджанскую Академию наук»^[110].

       Имен сотрудников Института истории Дьяконов не называет. Кстати, автор предисловия к «Книге воспоминаний» М.Михеев не случайно указывает, что «Игорь Михайлович предельно деликатен, когда касается обстоятельств чьей-либо личной жизни. По моим, читательским, наблюдениям, автор почти всегда придерживался следующего, впрочем, не сформулированного им, но

отчасти и так понятного, правила: если на страницах воспоминаний появляется какая-нибудь откровенно не симпатичная ему личность, она по воле автора или вовсе лишается имени, или обозначение данного лица в тексте сводится к одной лишь букве, или же имя человека просто выскакивает у автора из памяти»^[111].

           

       Между тем толкование дьяконовских мемуаров – занятие куда более бесхитростное, нежели дешифровка египетских или тем более шумерских письмен, чему столь страстно предавался сам востоковед, впрочем, каждый раз вызывая очередной всплеск негативных эмоций у самого Струве. Маститый исследователь, он всегда умел вставить в нужном месте обведенный картушем идентификационный «код Птолемея», тем самым давая возможность своим интерпретаторам безошибочно вычислить искомое лицо. Не надо обладать всеми талантами Шампольона, чтобы под кодом «арабиста, Героя Советского Союза», известного к тому же подчеркнутым игнорированием «всего армянского», узреть единственного тогда азербайджанского ученого, совмещающего все три ипостаси: Зия Буниятов – рупор антиармянской пропаганды в Азербайджане, влияние которого «на массовое сознание» особенно возросло в начальный период Карабахского движения^[112].

       Кстати, о преемственности азербайджанского идеологического курса: на второй день после кончины Буниятова Гейдар Алиев выступил с траурной речью: «Он был одним из выдающихся ученых, одним из самых выдающихся историков и одним из самых выдающихся представителей нашего народа в XX веке. Думаю, что после этого о нем будут говорить еще больше, о нем будут написаны книги, воспоминания <...> Вновь повторяю, это человек, которого наш народ подарил миру в XX веке <...> Во-первых, в науке, в своих поисках он опирался на первоисточники, ссылался лишь на них и использовал их. Во-вторых, хочу отметить его принципиальность, верность в его научных поисках и научных мыслях. В-третьих, в своей научной работе он выявлял правду об

истории Азербайджана, научно обосновывал и вносил в историю. И сегодня мы должны признать, что большая история азербайджанского народа пока не исследована в должной степени. Есть еще много этапов и периодов, которые необходимо исследовать»^[113].

       Между прочим, диаметрально противоположного мнения о Буниятове именно как об ученом придерживаются сами историки (причем специалисты незаинтересованные). Выше уже цитировались воспоминания Игоря Дьяконова о «тщательном устранении всех упоминаний об армянах». Подобных примеров немало: «Другим способом преуменьшить присутствие армян в древнем и средневековом Закавказье и умалить их роль является переиздание античных и

средневековых источников с купюрами, с заменой термина “Армянское государство” на “Албанское государство” или с иными искажениями оригинальных текстов. В 1960-1990гг. в Баку вышло немало таких переизданий первоисточников, чем активно занимался академик З.Буниятов <...>

       Самым излюбленным занятием азербайджанских авторов стало переименование средневековых армянских политических деятелей, историков

и писателей, живших и творивших в Карабахе, в албан. Со временем Мовсес Каганкатваци, писавший на армянском языке, превратился в албанского историка Моисея Каланкатуйского. Та же участь постигла армянского князя Сахля ибн-Сумбата <> ставшего не то албаном, не то азербайджанцем. Наиболее влиятельной книгой, где все это стало принципиальной позицией, была работа З.Буниятова, вышедшая в 1965г. и посвященная событиям арабского времени в Кавказской Албании, которую он прямо именовал Азербайджаном.

       В этой книге он уже говорил об “армяноязычных авторах”, разумея под

ними деятелей раннесредневековой Албании, писавших по-армянски, таких как историки Мовсес Каганкатваци и Киракос Гандзакеци, правовед Мхитар Гош, поэт Давтак <> Мало того, Буниятов писал о не дошедшей до нас богатой литературе на албанском языке, якобы уничтоженной стараниями арабов и армян. При этом армяне будто бы предварительно перевели албанские рукописи на грабар, сознательно искажая изначальные албанские тексты»^[114].

       Иранисты Виллем Флор и Хасан Джавади также подчеркивают факт преднамеренного искажения Буниятовым перевода сочинения Аббас Кули-ага Бакиханова «Гюлистан-и Ирам»: «Это особенно возмутительно, поскольку он

замалчивает, например, упоминание территорий, населенных армянами, тем самым не только фальсифицируя историю, но и не уважая известное мнение самого Бакиханова о том, что историк должен работать без предубеждений, невзирая на религию, этничность, политику и прочее»^[115].

       Можно привести еще много подобных оценок «научной деятельности» Зии Буниятова, хотя следует признать, что их «массовость» не обусловливает их же «весомость» в Азербайджане. В этой республике пропагандируется лишь одна история, выступает только один историк и существует только одно компетентное мнение, возведенное в категорию абсолютной истины, – мнение «общенационального лидера» Гейдара Алиева.

       Из той же речи Алиева: «Хочу сказать об общественно-политической деятельности Буниятова в период, когда в Азербайджане началось национально-освободительное движение <...> В те годы он был человеком, который выступал с речами на наших площадях, поднимая свой голос протеста против агрессии Армении против Азербайджана, против несправедливых претензий армянских оккупантов, он шел в первых рядах этого освободительного движения. Именно благодаря выступлениям таких уважаемых и почитаемых людей, как Буниятов, тысячи, десятки тысяч людей, молодежи примкнули к движению, протестуя против армянской агрессии, против притязаний на национальную свободу, независимость, территориальную целостность Азербайджана, включились в борьбу за национальное освобождение, независимость»^[116].

       Азербайджанское национально-освободительное движение, о котором говорил Алиев, стартовало с резни армянского населения в Сумгаите – городе на Апшеронском полуострове, неподалеку от Баку. Массовое умерщвление армян в течение трех февральских дней 1988г. ознаменовало принципиально новый этап обесценивания человеческой жизни. Азербайджанский политолог Зардушт Ализаде вспоминает «настроения в Академии» в самый канун резни: «...через час-полтора раздавались восхищенные возгласы: “Зия! Зия!”. Вот на трибуну поднимался действительный член АН Азербайджанской ССР, историк-востоковед, Герой Советского Союза Зия Мусаевич Буниятов <...> Академик отпускал ядовитые замечания о “Великой Армении”, чем совершенно покорял публику»^[117].

       Выше было отмечено, что все позитивное, когда-либо происходившее на территории, ставшей в двадцатых годах прошлого века Азербайджанской ССР, официально провозглашается «национальным достоянием азербайджанского народа». Однако подобный тезис имеет и свое продолжение: «Все негативное – не наше». В частности, в январе 1989г. Буниятов заявил: «Трагедия сумгаитская была запланирована армянскими националистами <...> и запланирована очень продуманно»^[118].

 

 

P.S.

       В начале 1990г., под Старый Новый год, глава советского государства М.Горбачев озвучил абсолютно беспомощную мысль, сводящуюся к тому, что требование армян предоставить народу НКАО возможность воспользоваться своим правом на самоопределение ставит под удар судьбу двухсот пятидесяти тысяч бакинских армян.

       Этот способ запугивания одной из конфликтующих сторон базировался на элементе явного шантажа и провокации, потому, вероятно, и был воспринят соответствующим образом. Генеральный секретарь КПСС (Михаил Горбачев тогда не был президентом), сам того не желая, дал «зеленый свет» армянским погромам в Баку. Лидер Азербайджанской ССР Абдурахман Везиров выступил с телевизионным обращением и заявил: «Центр в наших руках». Таким образом, 12-13 января 1990г. ознаменовали «начало конца» армянского присутствия в Баку.

       Как было отмечено выше, политический календарь – удобный механизм подавления инициативности народов и внедрения в общественное сознание фатального восприятия истории. Практически любой календарный день можно вписать в желаемый контекст и представить его в качестве отдельного звена длинной причинно-следственной цепочки событий. «Грамотный толкователь» способен «объяснить», почему именно 12 января должно было ознаменовать

«начало конца» многовекового градообразующего армянского присутствия в Баку – присутствия, кстати, настолько заметного, что еще на заре прошлого столетия Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона отмечал: «Под этим именем Баку существует с начала мусульманской эры, но, вероятно, он был основан ранее <..> полагают, что здесь при Сасанидах был город, называвшийся армянами Багаван»^[119].

       Так вот, любители увлекательных политологических опусов, невзирая даже на смену стилей, могут вписать эту позорную дату в контекст совершенно особой «философии дня» и на основе сумасбродной версии представить миру фатальный характер армянской резни в Баку. Более того, убедить аудиторию в особой удачности данного дня для фундаментальных начинаний. Для пущей убедительности могут и «вскрыть радикализм 12 января» многочисленными примерами^[120]. Но с точки зрения исторической науки, закономерность здесь в другом: проект полного и окончательного изживания армянского элемента из Баку стартовал в 1905г. и был завершен спустя ровно 85 лет, пусть даже в один

и тот же январский день.

       Сказанное ни в коем случае не исключает фактор закономерности в определенных «календарных совпадениях». Ведь известно, что младотурецкая партия никогда не являлись сугубо мусульманским клубом – более того, она достаточно часто отходила от исламских положений, а некоторые ее действия носили подчеркнутый ритуально-церемониальный характер. Еше французский корреспондент А.Адоссидес, описавший в 1909г. апрельскую резню тридцати тысяч армян в средиземноморской области Киликия, отмечал: «Вторая резня в Адане. Запомним дату: 24 апреля, суббота; это дата, когда младотурки заняли Константинополь»^[121]. Шестью годами позже именно в этот день македонский клуб приступит к ликвидации представителей армянской творческой и научной элиты. Сегодня 24 апреля – самый скорбный день армянской истории.

       Можно привести и другой пример: 15-17 сентября 1920г., аккурат во вторую годовщину истребления десятков тысяч армян в Баку, кемалистская турецкая армия выступила войной против Армении. За несколько дней до этого делегаты I съезда угнетенных народов Востока приняли в Баку заключительный документ с призывом не только поддержать турецкую агрессию, но и самим открыть Восточный фронт.

       Возможно, такие накладки и вписываются в церемониальный характер

изуверств, но тезис о благосклонности 12 января к каким-либо фундаментальным начинаниям – из области случайных наложений.

       Связь между началом изживания армян из Баку в 1905г. и концом этого процесса ровно восемьдесят пять лет спустя заключается в преемственности не дат, а целенаправленной политики по выдавливанию армянского населения – преемственности средств, способов, форм, обоснований и целей избавления от армянского присутствия уже в Восточном Закавказье.

 

НА ОСИ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ,

или

«КАВКАЗСКИЙ ФРАНКЕНШТЕЙН»

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

       Первые попытки по собиранию в единый «азербайджанский шатер» десятков разрозненных тюрко-татарских племенных объединений имели место еще на рубеже XIX-XXвв. Именно тогда и появились новые словоупотребления, такие как «адербайджаны» и «адербайджанское население». В первом разделе мы уже рассказывали об этом; тем не менее считаем важным вновь обратиться к некоторым событиями начала прошлого века, так как они и предопределили в известной степени неизбежность процесса консолидации татарского элемента Закавказья в единую общность (важнейшим рычагом собирания нового народа уже тогда был обозначен «антиармянский»). В Предисловии мы рассмотрим этот процесс в контексте армяно-татарской резни в Баку в годы Первой русской революции. Дело в том, что стартовавший несколькими годами раньше (еще до революции) процесс образования наций в Восточном Закавказье именно тогда и принял необратимый характер.   

       В исторической литературе погромы начала века обычно называются «армяно-татарской резней». Однако в переложении на азербайджанский язык все более однозначно – «геноцид азербайджанцев».

       Гейдар Алиев в своем указе провозглашает: «Зверства армян, начавшиеся в Баку, охватили весь Азербайджан и азербайджанские села на территории нынешней Армении. Были разрушены и стерты с лица земли сотни населенных пунктов, варварски убиты тысячи азербайджанцев. Организаторы этих событий, препятствуя раскрытию сущности произошедшего, его должной политической и правовой оценке, прикрывая свои авантюристические территориальные притязания, формировали отрицательный образ азербайджанцев»^[122].

       Постараемся на основе нейтральных данных восстановить наиболее близкую к действительности картину событий.

       «С воскресенья во всех частях города Баку происходят нападения вооруженных мусульман на армянское население, достигшие в понедельник угрожающих размеров. Говорят, что есть уже сотни раненых, много убитых. Мирное население объято страхом. Всякая деятельность приостановлена…» («Русское слово», 08.02.1905).

       «События в Баку произвели здесь в Тифлисе удручающее впечатление. Местные армяне тревожатся за участь своих бакинских родственников. Армянский спектакль, назначенный на сегодня, отменен…» («Русское слово», 10.02.1905).

       «Многие выезжают из Баку; почти все армянские лавки закрыты. Банки работали вчера под охраной... Много убийств, совершенных в городе в дни беспорядков, поражают своей жестокостью» («Русское слово», 11.02.1905).

       «Шайки убийц появились одновременно в разных частях города. Загремели выстрелы… Застигнутые на улицах армяне спасались бегством. Вслед им гремели выстрелы. Несчастные падали, не добежав иногда несколько шагов до дверей своего дома…» («Русское слово», 22.02.1905).

       «Жертвы среди армян насчитывались уже десятками. В то время, когда большинство мирного армянского населения в страхе ждало со стороны полиции и войск избавления от грозящей беды, раздраженная горячая молодежь рвалась мстить за убитых родичей и единоплеменников. Когда на улицах больше некого было убивать, татары кинулись громить армянские лавки. Взламывали двери, стреляли внутрь лавок залпами, вытаскивали неосторожно оставшихся в лавках торговцев и зверски расправлялись с ними» («Русское слово», 22.02.1905).

       «Три дня Балаханы, Забрат, Раманы напоминали ад: озверевшая толпа била, грабила, расстреливала, жгла. Некоторых русских щадили. Других истребляли вместе с армянами. Раненых швыряли в горящие мазутные ямы или дорезывали. Подле промыслов Манташева окружили безоружную толпу человек в тридцать и всех искрошили кинжалами и бейбутами. В Раманах замучили, перестреляли, сожгли более трехсот человек» («Тифлисский листок», 11.09.1905).

       «По улице двинулась толпа, состоявшая из босяков, безработных и нескольких, по-видимому, интеллигентных лиц. Один армянин был зарезан прямо у подъезда генерал-губернаторского дома. Было сожжено до двух десятков армянских домов. В Баилове толпа осадила дом с 200 обитателями-армянами. В последний момент солдаты спасли обитателей от верной смерти, переведя в казармы Сальянского полка; дом же был разграблен и сожжен» («Новое обозрение», 23.11.1905).

       Впрочем, есть одна версия, последовательно и упрямо тиражируемая азербайджанскими политиками: якобы русские газеты в основном сообщали об убийствах армян и редко описывали бедствия мусульман. Версия эта, впервые предложенная пантюркистом Агаевым (редактором газеты «Каспий»), позже была взята на вооружение всеми его последователями. В корне неправильное толкование, очередной пример надругательства над историей. Почему?

       Бакинская резня в период Русской революции 1905-1907гг. протекала в атмосфере оголтелой армянофобии, сложившейся на рубеже веков, в том числе усердием и стараниями новоназначенного главноначальствующего Кавказской администрации генерала от инфантерии Григория Голицына, пообещавшего, как уже отмечалось выше, оставить «единственным армянином в Тифлисе его чучело в Тифлисском музее»^[123].

       Следует отметить, что развитие некоторых политических разработок и сценариев в первой четверти прошлого столетия противоречило традициям и

общей философии отношений между русскими и армянами. Однако это тема уже другого исследования. В любом случае в начале прошлого века самодержавие действительно пребывало в полной растерянности и пыталось минимизировать активность национальных партий и прочих организаций, деятельность которых воспринималась исключительно в ракурсе революционной борьбы.

       Тот же князь Голицын приложил немалые усилия, чтобы подготовить политический процесс над Эчмиадзинским престолом, «который благоволил к эсерам и дашнакам». Для понимания общей «идеологической» атмосферы, в которой протекала армянская резня, важно учитывать, что российский министр внутренних дел Вячеслав фон Плеве взял под правительственный контроль имущество армянских церквей – с перспективой последующей секуляризации.

       Сергей Ольденбург пишет: «Другую значительную группу волнений, наряду с выступлениями рабочих, представляли собою протесты армянского населения против передачи имущества армяно-григорианской церкви в ведение властей. Мера эта была выдвинута В.К.Плеве по последующим основаниям: армянские церковные имущества, управлявшиеся лицами, назначенными армянским патриархом (католикосом), проживавшим в монастыре Эчмиадзин, давали крупные доходы, часть которых, по агентурным сведениям, шла на поддержку армянских национально-революционных организаций в России и в Турции. Желая это прекратить, Плеве представил Государю проект передачи этих имуществ в управление казны (с тем чтобы все выдачи на законные церковные и культурные потребности армянского наделения удовлетворялись по-прежнему, но под контролем власти). 12 июля был издан соответствующий Высочайший указ.

       Армянское население восприняло этот указ, как попытку отобрать все

церковные имущества в казну, как посягательство на его священные права, и во

 всех городах, где было много армян, наблюдались сцены, сильно напоминавшие то, что можно было видеть во Франции примерно в те же годы при описях церковного и монастырского имущества: толпы собирались вокруг церквей, не

допускали совершения описей, бросали камнями в представителей власти. В Александрополе, Елисаветполе, Эривани, Баку, Тифлисе, Карсе, Шуше происходили <...> столкновения, порою кровавые (в Елисаветполе было семь убитых). В итоге меры эти едва ли сильно повредили армянским революционным организациям, но восстановили против власти лояльную “толщу” армянского населения»^[124].

       Осенью 1903г. в Армении было совершено покушение на Голицына, после чего реакция лишь ужесточилась. Годами раньше в регион был направлен упоминавшийся нами оголтелый антисемит и армянофоб Василий Величко, ставший редактором газеты «Кавказ» и предложивший заменить традиционный термин «закавказские татары» на новый – «адербейджанцы» с намерением противопоставить эту новую общность авторитету армянской церкви, позициям армянского капитала и влиянию армянских партий на Кавказе, деятельность которых, по его утверждениям, направлялась на восстановление независимого армянского царства.

       Обозначенной программой пропитывалась вся корреспонденция этого

видного члена «Русского собрания». Как писал Г.Старцев, «только официальный “Кавказ” в статьях, заметках и корреспонденциях своих неукоснительно лгал <> лепетал всякий вздор о революционных армянских комитетах, о корректном, энергичном поведении администрации. Все это была ложь с целью выгородить и оправдать местную администрацию»^[125].

       Результатом осуществления государственной политики стало убийство (в июле 1904г.) министра внутренних дел России, члена «Русского собрания» Вячеслава фон Плеве. Его преемник на посту руководителя ведомства генерал Петр Святополк-Мирский продержался не более полугода и был уволен уже в период январских событий 1905г. («Кровавое воскресенье» и др.). Сменивший его министр Александр Булыгин руководил ведомством всего десять месяцев

и уволился после фиаско проекта «Булыгинской Думы» и принятия манифеста от 17 октября. Семь месяцев занимал министерский пост Петр Николаевич Дурново (не путать с тогдашним московским губернатором генералом Петром Павловичем Дурново). В период революции он поддерживал деятельность черносотенных организаций (из-за чего в 1906г. эсерами было решено убить Дурново), вступил в конфликт с премьер-министром Сергеем Витте (которого даже обвинял в потворстве революционной деятельности), что и стало одной из причин отставки в апреле 1906г. как самого Витте, так и всего кабинета министров. Новым министром внутренних дел был назначен Петр Столыпин, который уже не состоял в «Русском собрании» (отношения с черносотенными кругами складывались у него «по - разному», впрочем, вопрос был не в нем).

       Достаточно отметить, что в начале века император Николай II сам считал Черную сотню лучшей частью русского народа. Это был период, когда самым востребованным поэтом (в русских монархических салонах) был не Бальмонт, а юрист барон Таубе; всюду декларировался его знаменитый «Черносотенец».

 

Кто верой крепко православен;

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться: