Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Альбом Шаллан: скальный демон



 

Судьба самого космера может зависеть от нашей сдержанности.

 

— Хотя бы поговорите с ним, Далинар, — сказал Амарам.

Он быстро шагал, чтобы не отставать от кронпринца, его плащ Сияющих рыцарей развевался за спиной. Они проверяли солдат, заполняющих повозки припасами для путешествия через Разрушенные равнины.

— Договоритесь с Садеасом до того, как уедете. Пожалуйста.

Далинар, Навани и Амарам прошли мимо группы копейщиков, бегущих к своему батальону, который строился в шеренгу. Прямо за ними так же взволнованно суетились мужчины и женщины, живущие в лагере. Тут и там сновали крэмлинги, некоторые барахтались в лужицах воды, оставленных сверхштормом.

Сверхшторм, прошедший прошлой ночью, был последним в этом году. Завтра начнется Плач. Несмотря на сырость, он означал перерыв, безопасное время без штормов, возможность нанести удар. Далинар планировал отправиться в путь в полдень.

— Далинар? — позвал Амарам. — Вы поговорите с ним?

«Осторожно, — подумал Далинар. — Пока что воздержись от каких-либо суждений».

Требовалось сделать все очень аккуратно. Шедшая по другую его руку Навани встретилась с ним взглядом. Он поделился с ней планами насчет Амарама.

— Я... — начал было Далинар.

Его прервал рев труб, разнесшийся по всему лагерю. Сигнал был неотложным, не таким, как обычно. Обнаружили куколку. Далинар отсчитал ритм, определяя местоположение плато.

— Слишком далеко, — решил он, делая жест в сторону одного из писцов — высокой, худощавой женщины, которая часто помогала Навани в ее экспериментах. — Чья очередь участвовать в забеге на плато?

— Кронпринцев Себариала и Ройона, сэр, — ответила женщина, сверившись со своими записями.

Далинар поморщился. Себариал никогда не посылал войска, даже когда ему приказывали. Ройон был медлительным.

— Отправьте этим двум с помощью флажков сигнал о том, что гемсердце слишком далеко для попытки захвата. Сегодня мы выступаем к лагерю паршенди, и я не могу позволить армии разделиться и отправиться за гемсердцем.

Он издал приказ, согласно которому каждый мог присоединиться к нему с любым количеством войск. Далинар надеялся на Ройона. Да укрепит его Всемогущий, чтобы кронпринц не испугался в последний момент и не отказался отправиться в экспедицию.

Помощник убежал передать послание об отмене забега на плато. Навани указала на группу писцов, которые составляли перечни припасов, и Далинар кивнул, остановившись, в то время как она подошла к женщинам и стала оценивать степень готовности.

— Садеасу не понравится, что никто не отправился за гемсердцем, — сказал Амарам, пока они стояли в ожидании. — Когда он услышит, что вы отменили забег, пошлет свои собственные войска.

— Садеас сделает что пожелает независимо от моего вмешательства.

— Каждый раз, когда вы позволяете ему не подчиняться в открытую, трещина между ним и троном становится еще шире. — Амарам взял Далинара под руку. — Мой друг, у нас есть проблемы посерьезнее, чем ваши отношения с Садеасом. Да, он вас предал. Да, скорее всего, он сделает это снова. Но мы не можем позволить вам двоим развязать войну. Надвигаются Несущие Пустоту.

— Как ты можешь быть так уверен, Амарам? — спросил кронпринц.

— Интуиция. Вы доверили мне это звание, эту должность, Далинар. Сам Отец Штормов посылает мне какие-то предчувствия. Я уверен, что надвигается катастрофа. Алеткар должен стать сильным. А значит, вы и Садеас должны действовать сообща.

Далинар медленно покачал головой.

— Нет. Для Садеаса возможность действовать со мной сообща давно миновала. Путь к объединению Алеткара теперь не за столом переговоров, он перед нами.

Через плато, к лагерю паршенди, где бы тот ни находился. Конец войне. Решение проблем и для него, и для брата.

«Объедини их».

— Садеас хочет, чтобы вы отправились в эту экспедицию, — сказал Амарам. — Он уверен, что у вас ничего не выйдет.

— И когда у меня все получится, — ответил Далинар, — он утратит весь свой авторитет.

— Но вы даже не знаете, где искать паршенди! — воскликнул Амарам, всплеснув руками. — Что вы собираетесь делать, просто ходить кругами, пока не наткнетесь на них?

— Да.

— Безумие. Далинар, вы возложили на меня эту задачу, напоминаю, невыполнимую задачу, — нести свет всем нациям. Однако я вижу, что даже вы сами не хотите прислушаться к моим словам. Так почему это должны делать остальные?

Далинар покачал головой, устремив взгляд на восток, к расколотым равнинам.

— Мне нужно идти, Амарам. Ответы находятся там, а не здесь. Мы словно прошли весь путь до берега и стали топтаться на одном месте долгие годы, заглядывая в море, но боясь намокнуть.

— Но...

— Довольно.

— Когда-нибудь вам придется делегировать власть и не забирать ее обратно, Далинар, — тихо произнес Амарам. — Вы не можете удерживать ее всю целиком, притворяясь, что вы не главный, а затем просто не обращать внимания на приказы и советы, как делаете сейчас.

Слова, так близкие к правде, больно ударили по Далинару. Он не отреагировал на них, по крайней мере, внешне.

— Что насчет дела, которое я тебе поручил? — спросил кронпринц.

— Бордин? — уточнил Амарам. — Пока что, насколько могу сказать, его история похожа на вымысел. Думаю, сумасшедший просто бредит насчет того, что обладал Клинком Осколков. Откровенно нелепо, если бы в его распоряжении на самом деле был Клинок. Я...

— Светлорд! — К ним подбежала запыхавшаяся молодая женщина в форме посыльной — узкой юбке с разрезами сбоку и шелковых леггинсах. — Плато!

— Что, — вздохнул Далинар, — Садеас посылает войска?

— Нет, сэр, — ответила женщина. Ее щеки раскраснелись от бега. — Нет... Я имею в виду... Он вышел из ущелий.

Далинар нахмурился, резко взглянув на посыльную.

— Кто?

— Благословленный Штормом.

 

* * *

Весь путь Далинар бежал.

Когда он приблизился к треугольному шатру на краю лагеря, который обычно использовали для ухода за ранеными, вернувшимися с забегов на плато, он не смог ничего толком разглядеть из-за толпы солдат в кобальтово-синей униформе, преградивших путь. Хирург кричал, чтобы они отошли назад и расчистили место.

Некоторые солдаты заметили Далинара и отсалютовали ему, в спешке освободив дорогу. Синяя толпа расступалась, как волны под ударами шторма.

Он действительно был там. В лохмотьях, волосы спутаны в клубок, лицо в царапинах, нога перевязана подручными материалами. Он сидел на сортировочном столе, сняв форменный мундир, который лежал рядом, скомканный в узел и перевязанный чем-то очень похожим на лозу.

Когда Далинар приблизился, Каладин поднял голову и попытался вскочить на ноги.

— Солдат, не... — начал было кронпринц, но мостовик не слушал. Он рывком встал, используя копье как опору для покалеченной ноги, и медленно поднес руку к груди так, будто на ней висел тяжелый груз. Это был, как осознал Далинар, самый усталый салют, который он когда-либо видел.

— Сэр, — произнес Каладин. Вокруг него заклубились спрены усталости, похожие на маленькие струйки пыли.

— Как... Ведь ты упал в ущелье!

— Я упал лицом вперед, сэр, и, к счастью, у меня очень прочная голова.

— Но...

Каладин вздохнул и оперся на копье.

— Простите, сэр. На самом деле я не знаю, почему выжил. Мы думаем, в этом замешаны какие-то спрены. Так или иначе, я прошел пешком обратно, через ущелья. На мне лежала ответственность.

Он кивнул в сторону.

В глубине шатра Далинар увидел то, что не заметил сразу. Шаллан Давар — спутанный клубок из рыжих волос и обрывков одежды — сидела в окружении нескольких хирургов.

— Одна будущая невестка, — сказал Каладин, — доставлена в целости и сохранности. Жаль, что немного пострадала упаковка.

— Но ведь прошел сверхшторм! — воскликнул Далинар.

— Мы очень хотели вернуться до его наступления. Но, боюсь, по пути встретились с некоторыми неприятностями.

Вялым движением он вытащил поясной нож и разрезал лозы, стягивающие лежащий рядом сверток.

— Помните, все болтали, что в ближайших ущельях бродит скальный демон?

— Да...

Каладин развернул на столе остатки мундира, и перед глазами всех присутствующих предстало массивное зеленое гемсердце. Несмотря на то, что оно было шишковатым и неограненным, гемсердце сияло мощным внутренним светом.

— Так вот, — продолжил Каладин, взяв его одной рукой и бросив к ногам Далинара. — Мы позаботились об этой проблеме, сэр.

В мгновение ока спрены усталости сменились спренами славы.

Не в силах произнести ни слова, Далинар уставился на гемсердце, которое перекатилось по полу, коснувшись его ботинка. Оно почти ослепляло сиянием.

— О, не будь таким мелодраматичным, мостовик, — прокричала Шаллан. — Светлорд Далинар, мы нашли чудовище уже мертвым, гниющим в ущелье. А выжили во время сверхшторма благодаря тому, что взобрались по его спине до трещины в скале, где и переждали бурю. У нас получилось вырезать гемсердце только потому, что скальный демон уже наполовину разложился.

Каладин посмотрел на нее, нахмурившись, а затем чуть ли не мгновенно обернулся к Далинару.

— Да, — сказал он. — Так все и было.

Он оказался гораздо худшим лжецом, чем Шаллан.

Наконец подоспели Амарам и Навани. Амарам отстал, чтобы сопроводить даму. Увидев Шаллан, Навани ахнула и бросилась к ней, сердито ворча на хирургов. Она засуетилась вокруг девушки, хотя, несмотря на ужасное состояние платья и волос, ее одеяние пострадало намного меньше, чем форма Каладина. За несколько секунд Навани завернула Шаллан в одеяло, прикрыв ее обнаженную кожу, а затем отправила посыльного в лагерь с указанием приготовить в комплексе Далинара теплую ванну и еду в том порядке, в котором пожелает Шаллан.

Далинар понял, что улыбается. Навани подчеркнуто не обращала внимания на протесты Шаллан насчет того, что нет необходимости в подобной заботе. Наконец проявилась мать-громгончая. Шаллан определенно больше не была посторонней, попав в цепкие объятия матери короля. Помоги Чана тому мужчине или женщине, которые встанут между Навани и теми, кого она считала своими.

— Сэр, — произнес Каладин, позволив наконец хирургам уложить себя обратно на стол. — Солдаты грузят припасы. Строятся батальоны. Это та самая экспедиция?

— Тебе не нужно о ней беспокоиться, солдат, — ответил Далинар. — Едва ли я могу ожидать, что ты сможешь охранять меня, в твоем-то состоянии.

— Сэр, — проговорил Каладин уже тише. — Светледи Шаллан кое-что обнаружила. Вам следует об этом узнать. Поговорите с ней прежде, чем отправиться в путь.

— Так я и сделаю.

Мгновение Далинар помедлил, а потом жестом отослал хирургов подальше. Судя по всему, Каладину не угрожала немедленная опасность. Далинар подошел ближе, наклонившись вперед.

— Твои люди ждали тебя, Благословленный Штормом. Они пропускали приемы пищи, брали тройные смены. Я наполовину уверен, что они просто уселись бы перед ущельями даже во время сверхшторма, если бы я не вмешался.

— Они хорошие люди, — сказал Каладин.

— Дело не только в этом. Они были уверены, что ты вернешься. Что они знают о тебе такого, что не известно мне?

Каладин встретился взглядом с кронпринцем.

— Ведь все это время я искал тебя, верно? — спросил Далинар. — Все это время, не замечая.

Каладин отвел взгляд.

— Нет, сэр. Возможно, раньше, но... Теперь я тот, кого вы видите, а не тот, про кого думаете. Мне жаль.

Далинар хмыкнул, изучая лицо Каладина. Он уже почти решил, что... Но, наверное, нет.

— Обеспечьте его всем необходимым и всем, чего он захочет, — приказал он хирургам, позволив им приблизиться. — Этот человек — герой. В который раз.

Кронпринц удалился, и толпа мостовиков сомкнулась, что, конечно же, вызвало только новые проклятия хирургов. Куда подевался Амарам? Он находился здесь всего пару минут назад. Когда за Шаллан прибыл паланкин, Далинар решил последовать за ней и выяснить, что имел в виду Каладин, говоря, что девушке что-то известно.

 

* * *

Час спустя Шаллан уютно устроилась в гнезде из теплых одеял. Волосы, все еще мокрые и щекотавшие шею, распространяли цветочный аромат. На ней было одно из платьев Навани, слишком большое, и она чувствовала себя ребенком, нарядившимся в материнскую одежду. Хотя, возможно, именно так и обстояло дело. Неожиданное внимание тети Адолина стало для нее неожиданностью, но Шаллан приняла его с радостью.

Ванна оказалась великолепна. Хотелось свернуться калачиком на кушетке и проспать дней десять. Однако на несколько мгновений Шаллан позволила себе насладиться неповторимыми ощущениями чистоты, тепла и безопасности, которые не испытывала уже, казалось, вечность.

— Ты не можешь взять ее с собой, Далинар, — произнес Узор голосом Навани, устроившись на столе рядом с кушеткой.

Девушка ни на миг не почувствовала угрызений совести, отправив его шпионить за ними обоими, пока сама принимала ванну. В конце концов, они ведь говорили о ней.

— Но карта... — послышался голос Далинара.

— Она может нарисовать тебе карту получше, и ты удовольствуешься ею.

— Она не может изобразить то, чего не видела, Навани. Она должна быть там, с нами, чтобы нарисовать схему центра на карте равнин, когда мы доберемся туда.

— Кто-то еще...

— Никто другой не был способен это сделать, — ответил Далинар, и в его голосе послышался трепет. — Четыре года, и ни один из наших разведчиков или картографов не увидел закономерности. Если мы хотим найти паршенди, она мне понадобится. Мне жаль.

Шаллан вздрогнула. У нее не слишком хорошо получалось скрывать свое умение рисовать.

— Девочка только что вернулась из этого ужасного места, — снова послышался голос Навани.

— Я не допущу, чтобы снова произошло что-то подобное. Она будет в безопасности.

— Если только вы все не погибнете. Если только экспедиция не обернется катастрофой. Тогда я снова все потеряю. Снова.

Узор замолчал и заговорил дальше своим обычным голосом:

— После этого он обнял ее и начал шептать какие-то слова, но я их не расслышал. Затем они все время находились близко друг к другу и издавали странные звуки. Я могу воспроизвести...

— Нет, — прервала его Шаллан и покраснела. — Это слишком личное.

— Ладно.

— Мне нужно отправиться вместе с ними. Я должна закончить карту Разрушенных равнин и понять, каким образом она соотносится с древними картами, на которых изображен Штормпост.

Это был единственный способ отыскать Клятвенные врата.

«При условии, что их не уничтожило то, что раскололо равнины, — подумала Шаллан. — И если я найду врата, получится ли у меня их открыть?»

Считалось, что только один из Сияющих рыцарей способен открыть проход.

— Узор, — проговорила она тихо, сжав чашу с подогретым вином. — Я ведь не Сияющая, так?

— Думаю, нет, — ответил он. — Пока нет. Полагаю, нужно сделать что-то еще, но я не уверен.

— Как ты можешь не знать?

— Я не был сам собой в то время, когда существовали Сияющие рыцари. Сложно объяснить. Мы не рождаемся так, как люди, и так же не можем умереть по-настоящему. Узоры вечны, как огонь, как ветер. Как спрены. И все же я находился не в этом состоянии. Я не обладал... осознанностью.

— Ты был неразумным спреном? — спросила Шаллан. — Как те, что собираются вокруг меня, когда я рисую?

— Даже менее, чем они, — ответил Узор. — Я был... всем. Во всем. Я не могу объяснить. Язык не может передать подобных понятий. Мне понадобились бы цифры.

— Однако среди вас наверняка есть и другие. Старейшие? Криптики, которые жили в те времена?

— Нет. Не осталось никого, кто был связан с людьми.

— Ни одного?

— Все мертвы, — подтвердил Узор. — Для нас это означает, что они лишены разума, так как силу нельзя по-настоящему уничтожить. Те старые спрены теперь стали узорами в природе, как нерожденные криптики. Мы пытались их возродить. Не получилось. М-м-м-м. Возможно, если бы их рыцари до сих пор жили, можно было что-то сделать...

Отец Штормов. Шаллан посильнее натянула одеяло.

— Целый народ, все убиты?

— Не один народ, — проговорил Узор серьезно. — Многие. Разумные спрены встречались тогда не так часто, и большинство народов спренов было связано. Осталось лишь несколько выживших. Например, тот, кого вы зовете Отцом Штормов. И несколько других. Остальные, тысячи спренов, погибли, когда наступил тот день. Вы называете его Изменой.

— Неудивительно, что ты уверен, будто я тебя убью.

— Это неизбежно. В конце концов ты предашь свои клятвы, разрушишь мой разум и оставишь меня умирать, но попытаться все равно стоит. Мой вид слишком статичен. Мы всегда меняемся, да, но меняемся одним и тем же образом. Снова и снова. Трудно объяснить. А ты, напротив, живая. Чтобы прийти в это место, этот ваш мир, мне пришлось отказаться от многого. Переход... причинил мне вред. Моя память возвращается понемногу, но я радуюсь новой возможности. Да. М-м-м.

— Только Сияющий может открыть проход, — сказала Шаллан, сделав глоток вина. Ей нравилось разгорающееся внутри тепло. — Но мы не знаем почему или каким образом. Может быть, я сойду за Сияющую, чтобы заставить врата заработать.

— Возможно. Или ты можешь продолжать развиваться. Стать чем-то большим. Есть еще кое-что, что ты должна сделать.

Слова? — спросила Шаллан.

— Ты уже произнесла слова, — пояснил Узор. — Ты произнесла их очень давно. Нет... Не слов тебе не хватает. А правды.

— Но ты же предпочитаешь ложь.

— М-м-м. Да, но ты и есть ложь. Сильная ложь. Однако то, чем ты занимаешься, не всегда является ложью. Это смесь правды и лжи. Ты должна понимать и то, и другое.

Шаллан погрузилась в размышления, допивая вино. Через какое-то время дверь в гостиную распахнулась, и в комнату влетел Адолин. Он замер, пожирая ее дикими глазами.

Девушка встала, расплывшись в улыбке.

— Похоже, у меня не получилось должным образом...

Шаллан оборвала фразу, когда он схватил ее и сжал в объятиях. Эх, а ведь она приготовила такое остроумное замечание. Обдумывала его все то время, пока принимала ванну.

Все же здорово оказаться в объятиях. Адолин никогда не проявлял чувства так открыто. Что ж, выживание в невозможном приключении на самом деле имело свои преимущества. Шаллан позволила себе обвить его руками, ощутить сквозь форму мускулы на спине, вдохнуть запах одеколона. Принц удерживал ее в течение нескольких ударов сердца. Недостаточно. Она изогнулась и спровоцировала поцелуй, накрыв своими губами его рот, прижавшись еще сильнее.

Адолин разомлел от поцелуя и не стал отодвигаться. Но в конце концов идеальный момент миновал. Он взял ее лицо в свои ладони, заглянул в глаза и улыбнулся. Затем снова заключил в объятия и рассмеялся лающим, неудержимым смехом. Искренним смехом, который ей так нравился.

— Где ты был? — спросила Шаллан.

— Наносил визиты другим кронпринцам, — ответил Адолин. — Всем по очереди и доводил до сведения каждого окончательный отцовский ультиматум: присоединиться к нам в атаке или навсегда прославиться в качестве тех, кто отказался выполнить Пакт мщения. Отец решил, что если поручит мне какое-то дело, то оно отвлечет меня от... ну, тебя.

Он выпрямился, удерживая девушку за руки, и глуповато ухмыльнулся.

— Мне есть, что нарисовать для тебя, — проговорила Шаллан, ухмыльнувшись в ответ. — Я повстречала скального демона.

— Мертвого, да?

— Бедняжка.

— Бедняжка? — переспросил Адолин, рассмеявшись. — Шаллан, если бы ты встретилась с живым, то точно была бы мертва!

— Почти наверняка.

— Я все еще не могу поверить... Ведь ты же упала. Я должен был спасти тебя. Шаллан, прости меня. Первым делом я бросился к отцу...

— Ты сделал то, что должен был. Ни один человек на том мосту не стал бы спасать одного из нас вместо твоего отца.

Адолин обнял ее еще раз.

— Что ж, я не позволю, чтобы это повторилось. Никогда. Я защищу тебя, Шаллан.

Она напряглась.

— Я позабочусь о том, чтобы тебе больше никогда не причинили вреда, — свирепо произнес Адолин. — Мне нужно было предусмотреть, что ты можешь пострадать при покушении на отца. Мы устроим все так, чтобы ты никогда больше не оказалась в подобном положении.

Она отпрянула от него.

— Шаллан? — позвал Адолин. — Не волнуйся, они до тебя не доберутся. Я защищу тебя. Я...

— Не говори такие вещи, — прошипела она.

— Что?

Адолин провел рукой по волосам.

— Просто не говори, — ответила Шаллан, задрожав.

— Тот человек, который это сделал, который вытащил тот рычаг, теперь мертв, — сказал принц. — Ты о нем волнуешься? Его отравили до того, как мы смогли получить ответы, но мы уверены, что это был человек Садеаса. Тебе не нужно беспокоиться на его счет.

— Я буду беспокоиться о том, о чем захочу. Меня не нужно защищать.

— Но...

— Не нужно! — повторила Шаллан. Она глубоко подышала, успокаиваясь, а затем потянулась и взяла молодого человека за руку. — Меня никогда не запрут снова, Адолин.

— Снова?

— Не важно. — Шаллан подняла руку и переплела его пальцы со своими. — Я ценю твою заботу. Вот что имеет значение.

«Но я не позволю ни тебе, ни кому-то другому обращаться со мной как с вещью, которую можно спрятать. Никогда, никогда больше».

Далинар открыл дверь в гостиную, пропустив вперед Навани, и последовал за ней в комнату. Навани казалась спокойной, ее лицо походило на маску.

— Дитя, — произнес Далинар. — Я вынужден обратиться к тебе с непростой просьбой.

— Все, что пожелаете, светлорд, — ответила Шаллан, поклонившись. — Но я также хочу попросить вас кое о чем.

— И о чем же?

— Я должна сопровождать вас в экспедиции.

Далинар улыбнулся, стрельнув глазами в сторону Навани. Старшая женщина никак не отреагировала.

«Она так хорошо управляет своими эмоциями, — подумала Шаллан. — Я даже не могу понять, о чем она думает».

Будет полезно приобрести такой навык.

— Я считаю, — продолжила Шаллан, переведя взгляд на Далинара, — что на Разрушенных равнинах скрыты руины древнего города. Их разыскивала Джасна. А значит, теперь это должна сделать я.

— Экспедиция будет опасной, — сказала Навани. — Ты понимаешь весь риск, дитя?

— Да.

— Учитывая испытания, выпавшие недавно на твою долю, — продолжила женщина, — можно было сделать вывод, что ты захочешь провести какое-то время в безопасности.

— Э-э, я не стал бы на вашем месте говорить ей подобные вещи, тетя, — проговорил Адолин, почесывая голову. — Она забавно ведет себя в таких случаях.

— Не вижу ничего смешного, — сказала Шаллан, высоко подняв голову. — У меня есть долг.

— Тогда я разрешаю, — произнес Далинар. Ему нравилось все, что было связано с долгом.

— А что насчет вашей просьбы?

— Эта карта. — Далинар пересек комнату и поднял измятую карту, на которой был изображен обратный путь Шаллан через ущелья. — Ученые Навани сообщили, что она такая же точная, как любая из тех карт, которыми мы располагаем. Ты действительно можешь ее дорисовать? Изобразить полную карту Разрушенных равнин?

— Да. — В особенности если бы она использовала отложившиеся в памяти детали с карты Амарама, чтобы восстановить кое-какие пробелы. — Но, светлорд, могу ли я кое-что предложить?

— Говори.

— Оставьте ваших паршменов в военном лагере, — сказала Шаллан.

Далинар нахмурился.

— Я не могу толком объяснить почему, — продолжила девушка, — но у Джасны было ощущение, что они опасны. Особенно, если вывести их на Разрушенные равнины. Если вам нужна моя помощь, если вы доверяете мне настолько, чтобы я нарисовала вам карту, тогда доверьтесь мне и в этом единственном случае. Оставьте паршменов. Отправляйтесь в экспедицию без них.

Далинар посмотрел на Навани, но та лишь пожала плечами.

— Как только будет упаковано все необходимое, они нам по большому счету не понадобятся. Единственное неудобство почувствуют офицеры, потому что им придется самим устанавливать себе палатки.

Далинар поразмышлял над ее просьбой.

— Это следует из заметок Джасны?

Девушка кивнула. Сбоку, к счастью, вмешался Адолин:

— Шаллан рассказывала мне кое-что о них, отец. Тебе стоит прислушаться к ее словам.

Она одарила его благодарной улыбкой.

— Тогда так и сделаем, — ответил Далинар. — Собери вещи и отправь послание своему дяде Себариалу. Мы выступаем через час. Без паршменов.

 

 

— Мои поздравления, — сказал брат Лан. — Ты смогла получить самую легкую работу в мире.

Девушка-ардент поджала губы и оглядела его сверху донизу. Она явно не ожидала, что ее новый наставник окажется полным, немного пьяным и зевающим человеком.

— Вы... старший ардент, до которого меня определили?

— «К которому меня определили», — поправил брат Лан, приобняв девушку за плечи. — Ты научишься, как правильно разговаривать до мелочей. Королеве Эсудан нравится, когда ее окружают изысканные люди. Благодаря им ей кажется, что она также входит в их число. Моя задача — научить тебя подобным вещам.

— Я прослужила ардентом здесь, в Холинаре, больше года, — ответила девушка. — Думаю, мне вообще вряд ли требуется обучение...

— Да-да, — проговорил брат Лан, увлекая ее прочь от входа в монастырь. — Тут дело вот в чем. Видишь ли, твои наставники сказали, что, возможно, тебе понадобится немного дополнительного внимания. Получить назначение в свиту самой королевы — чудесная привилегия. Которую ты запрашивала с некоторой долей... э-э... настойчивости.

Девушка шла рядом с ним, и каждый шаг выдавал ее неохоту. Или, может быть, замешательство. Они прошли через Круг воспоминаний, круглый зал с десятью лампами на стенах, по одной на каждое древнее Серебряное королевство. Одиннадцатая лампа символизировала Залы спокойствия, а большая церемониальная замочная скважина в стене — необходимость для ардентов игнорировать границы и смотреть только в души людей... или что-то в этом роде. Честно говоря, он был не уверен.

Миновав Круг воспоминаний, они ступили в крытый переход между строениями монастыря. По крыше моросил слабый дождик. На последнем отрезке пути с Солнечной аллеи открывался чудесный вид на Холинар, в ясный день уж точно. Даже сегодня Лан мог разглядеть большую часть города, так как и храм, и дворец располагались на плоских вершинах холмов.

Поговаривали, что сам Всемогущий вырезал Холинар в камне, небрежно выдолбив участки поверхности своим пальцем. Лан задавался вопросом, насколько он был пьян в тот момент. О, город пленял красотой — но красотой, которую создал художник, находящийся не совсем в здравом уме. Камень принял форму покатых холмов и спускающихся под большим уклоном долин. Когда в него вгрызались инструментами, открывались тысячи ярких слоев красного, белого, желтого и оранжевого оттенков.

Самыми чудесными образованиями были ветряные лезвия — громадные закругленные каменные гребни, проходящие через весь город. Красиво исчерченные разноцветными слоями по бокам, они изгибались, скручивались, поднимались совершенно непредсказуемо, как рыба, выпрыгивающая из океана. По общему мнению, их форма была связана с тем, каким образом дуют ветра в окружающей местности. Лан всерьез намеревался изучить этот вопрос. Когда-нибудь.

Скользящие подошвы мягко ступали по мраморному полу под шелест дождя. Лан сопровождал девушку — имя опять вылетело из головы.

— Посмотри на наш город, — сказал он. — Здесь все должны работать, даже светлоглазые. Хлеб нужно печь, за землями — присматривать, булыжники... э-э... булыжить? Нет, так не говорят. Бездна! Как называется то, что делают с булыжниками?

— Я не знаю,— тихо проговорила девушка.

— Ну, теперь не важно. Видишь ли, у нас всего лишь одна задача, и она проста. Служить королеве.

— Это нелегкая работа.

— Но в том-то и дело, что все легко! — воскликнул Лан. — До тех пор, пока мы все служим одинаково... осторожно и одинаково.

— Мы подхалимы, — сказала девушка, вглядываясь в город. — Арденты королевы говорят ей только то, что она хочет слышать.

— Ага, вот мы и подошли к самому основному.

Лан похлопал девушку по руке. Как там ее зовут? Ему же говорили...

Пай. Не очень похоже на имя алети. Наверное, она выбрала его, когда стала ардентом. Такое случалось. Новая жизнь, новое имя, часто очень простое.

— Видишь ли, Пай, — проговорил Лан, наблюдая за ее реакцией. Да, видимо, он правильно запомнил имя. Его память, должно быть, улучшается. — Твои наставники хотели, чтобы как раз об этом я и поговорил с тобой. Они опасаются, что, если тебе не дать подходящих указаний, ты спровоцируешь шторм здесь, в Холинаре. Никто не желает ничего подобного.

Он и Пай разминулись с другими ардентами в Солнечной аллее, и Лан кивнул им. У королевы было много ардентов. Действительно много.

— Вот в чем дело, — продолжил Лан. — Королева... Она иногда беспокоится, что Всемогущий ею недоволен.

— И правильно делает, — ответила Пай. — Она...

— Ну-ка, цыц, — поморщился Лан. — Просто... помолчи. Выслушай. Королева считает, что, если она будет хорошо обращаться со своими ардентами, тем самым обеспечит себе милость того, кто повелевает штормами, скажем так. Хорошая еда. Хорошая одежда. Сказочные апартаменты. Масса свободного времени заниматься тем, что нам по душе. Мы получаем все эти блага до тех пор, пока она думает, что находится на верном пути.

— Наш долг говорить ей правду.

— Мы говорим! — воскликнул Лан. — Она избрана Всемогущим, не так ли? Жена короля Элокара правит, пока он сражается в священной войне Возмездия против убийц короля на Разрушенных равнинах. Ее жизнь совсем не легка.

— Она устраивает пиры каждый вечер, — прошептала Пай. — Королева погрязла в чревоугодии и невоздержанности, бросает деньги на ветер, пока остальной Алеткар увядает. Люди в отдаленных городах страдают от голода, посылая сюда запасы продовольствия, и считают, что их направят нуждающимся солдатам. Пища гниет, потому что королеву нельзя побеспокоить.

— На Разрушенных равнинах достаточно продовольствия, — ответил Лан. — У них там драгоценные камни чуть ли не из ушей выскакивают. И здесь тоже никто не страдает от голода. Ты преувеличиваешь. Все в порядке.

— Если ты королева или один из ее лакеев, то да. Она даже отменила Пир нищих. Это достойно порицания.

Лан мысленно зарычал. С этой... с этой девицей будет непросто. Как ее убедить? Он не хотел, чтобы дитя затеяло что-то, от чего могло пострадать. Ну, или он сам. В основном он сам.

Они вошли в главный восточный зал. Расположенные здесь выточенные колонны считались одним из величайших произведений искусства всех времен, а их историю можно было проследить вплоть до темных дней. Покрытие пола отличалось искусностью — глянцевое золото под преобразованными лентами кристаллов. Казалось, что по мозаичному полу текут ручейки. Потолок украшал сам Оолелен, великий художник-ардент, изобразивший шторм, дующий с востока.

Судя по почтению, выраженному Пай, все это могло с таким же успехом быть крэмом в канаве. Похоже, она видела только снующих вокруг ардентов, созерцающих красоту. И жующих. И сочиняющих новые поэмы для ее величества. Хотя сам Лан, честно говоря, избегал подобного. Слишком напоминало работу.

Возможно, причиной такого отношения Пай являлась остаточная зависть. Некоторые арденты завидовали тем, кого приблизила к себе королева. Лан попытался объяснить, какая роскошь теперь в ее распоряжении: горячие ванны, катание на лошадях из личных конюшен королевы, музыка и искусство...

Лицо Пай мрачнело все больше. Вот так беспокойство. Этот подход не сработал. Новый план.

— Пойдем-ка, — проговорил Лан, направляя девушку к ступеням. — Хочу тебе кое-что показать.

Ступени вились через весь дворцовый комплекс. Ему нравилось это место, каждая его мельчайшая часть. Белые каменные стены, золотистые лампы со сферами и дыхание старины. Холинар никогда не подвергался разграблению. Он был одним из немногих восточных городов, избежавших подобной судьбы после падения Теократии. Однажды дворец горел, но пламя погасло после того, как уничтожило восточное крыло. Событие назвали чудом Ренера — налетел сверхшторм и потушил огонь. Лан мог бы поклясться, что здесь до сих пор пахло гарью, триста лет спустя. И...

А, верно. Девушка. Они продолжили спускаться по ступеням и в конце концов оказались в помещениях дворцовой кухни. Обед уже закончился, но никто не помешал Лану ухватить со стойки тарелку с поджаренным по-хердазиански хлебом, когда они проходили мимо. Для любимцев королевы, которые могли проголодаться в любое время, оставляли множество лакомств. Работа подхалимом вызывала аппетит.

— Пытаетесь соблазнить меня экзотическими блюдами? — спросила Пай. — Последние пять лет на каждый прием пищи я съедала только миску вареного таллия и по особенным случаям кусочек фрукта. Такое на меня не подействует.

Лан замер на месте.

— Ты ведь не серьезно, да?

Она кивнула.

— Что с тобой не так?

Девушка покраснела от смущения.

— Я принадлежу девотарию Отрицания. Я хотела испытать, каково это, отринуть физические нужды моего...

— Все оказалось хуже, чем я думал, — произнес Лан, взяв ее под руку и потащив через кухню.

В задней части помещения обнаружилась дверь, ведущая наружу, в служебный двор, куда доставляли припасы и выносили мусор. Там, защищенные навесом от дождя, высились груды несъеденной пищи.

Пай ахнула.

— Какое расточительство! Вы привели меня сюда, чтобы я не устроила шторм? У вас получилось прямо противоположное!

— Раньше одна из ардентов занималась тем, что распределяла пищу среди бедняков, — проговорил Лан. — Она умерла пару лет назад. С тех пор ее дело пытались продолжить другие, но не сильно преуспели. В конечном итоге пищу выносят и обычно оставляют на площади для попрошаек. К тому времени она сгнивает практически полностью.

Шторма, он практически чувствовал жар ее ярости.

— Если теперь, — продолжил Лан, — среди нас жила бы ардент, жаждущая творить добро, подумай, чего бы она могла добиться. Ведь у нее появился бы шанс накормить сотни людей с помощью того, что расходуется попусту.

Пай оглядела груды гниющих фруктов, открытые мешки с зерном, теперь испорченные дождем.

— Теперь же давай посмотрим на ситуацию под другим углом. Если бы какой-то ардент попытался лишить нас того, что мы имеем... ну, что могло бы с ним случиться?

— Это угроза? — тихо спросила Пай. — Я не боюсь физической расправы.

— Шторма, — ответил Лан. — Ты думаешь, что мы... Девочка, есть другие люди, чтобы одевать мне на ноги тапочки по утрам. Не глупи. Мы не собираемся причинять тебе вред. Слишком много хлопот. — Он поежился. — Тебя отошлют обратно, быстро и тихо.

— Этого я тоже не боюсь.

— Сомневаюсь, что ты вообще чего-либо боишься, кроме, может быть, того, чтобы немного поразвлечься. Но кто выиграет, если мы отошлем тебя прочь? Наши жизни не изменятся, королева останется той же, а пища во дворе будет по-прежнему портиться. Но если ты останешься, то сможешь принести пользу. Кто знает, возможно, твой пример поможет измениться всем нам, а?

Лан похлопал ее по плечу.

— Подумай об этом пару минут. Я пока доем хлеб.

Он отошел в сторону, несколько раз оглянувшись через плечо. Пай уселась около груд гниющей еды и уставилась на нее. Похоже, девушку не смущал неприятный запах.

Лан наблюдал за ней изнутри, пока ему не надоело. Когда он вернулся с послеобеденного массажа, она по-прежнему сидела на том же месте. Он поужинал на кухне, которая не отличалась чрезмерной роскошью. Девушка была явно слишком заинтересована грудами мусора.

Наконец он приблизился к ней неспешным шагом.

— Разве вас не терзают вопросы? — спросила Пай, уставившись на мусор под моросящим дождем. — Разве вы никогда не задумывались о цене вашего обжорства?

— Цене? — спросил Лан. — Я уже говорил, что никто не голодает из-за того, что мы...

— Я имею в виду не денежную цену, — прошептала девушка. — Я говорю о цене духовной. Касательно вас и тех, кто вокруг. Все неправильно.

— О, все не так уж плохо, — произнес Лан, усаживаясь.

— Нет, плохо. Лан, дело не только в королеве с ее расточительными пирами. До нее, когда король Гавилар предавался охоте и войне, а княжества враждовали друг с другом, было не лучше. До народа доходят вести о славных битвах на Разрушенных равнинах, о тамошних богатствах, но ничего из них никогда не попадает сюда, к нам. Разве кому-то из алети еще есть дело до Всемогущего? Конечно, его именем проклинают. Конечно, говорят о Герольдах, сжигают глифпары. Но что делают люди? Меняют ли они свои жизни? Прислушиваются ли к «Спорам»? Преображают, улучшают ли они свои души, стремясь к чему-то более великому, чему-то лучшему?

— У них есть призвания, — проговорил Лан, нервно потирая пальцы. Значит, фанатичка? — Девотарии помогают.

Пай покачала головой.

— Почему мы больше не слышим Его, Лан? Герольды провозгласили, что мы одержали верх над Несущими Пустоту, что Ахаритиам стал величайшей победой человечества. Но не следовало ли Ему послать их говорить с нами, направлять нас? Почему они не появились во времена Теократии и не осудили нас? Если то, что делала церковь, было настоящим злом, почему Всемогущий не сказал свое слово против?

— Я... Ты ведь не хочешь, чтобы мы опять вернулись к прошлому?

Лан вытащил носовой платок и протер шею и голову. Чем дальше, тем больше их разговор заходил в тупик.

— Я не знаю, к чему нам нужно стремиться, — прошептала девушка. — Я только уверена: что-то неправильно. Все это просто очень неправильно.

Она взглянула на него и поднялась на ноги.

— Я принимаю ваше предложение.

— Правда?

— Я не покину Холинар, — сказала Пай. — Останусь здесь и принесу ту пользу, что смогу.

— Ты не станешь источником беспокойства для других ардентов?

— Моя проблема не связана с ардентами, — ответила она, протянув руку, чтобы помочь ему подняться на ноги. — Я просто попытаюсь стать хорошим примером для тех, кто последует за мной.

— Что ж, ладно. Судя по всему, отличный выбор.

Пай ушла, а Лан слегка коснулся головы. Она ничего не пообещала, по крайней мере, не напрямую. Он не знал, стоит ли волноваться по этому поводу.

Как оказалось, волноваться стоило, и сильно.

На следующее утро Лан вошел в Народный зал — большое открытое строение в тени дворца, где король или королева рассматривали дела простых людей. Перешептывающаяся толпа испуганных ардентов стояла прямо за внешней границей.

Лан уже слышал в чем дело, но хотел увидеть все лично. Он протолкался вперед. На полу на коленях сидела Пай, склонив голову. Очевидно, она рисовала всю ночь, вычерчивая глифы при свете сфер. Никто ничего не заметил. Зал обычно тщательно закрывали, когда он не использовался, и Пай начала превращать задуманное в жизнь гораздо позже того, как все легли спать или напились.

Десять больших глифов, нарисованных прямо на каменном полу, сходились у возвышения с королевским общественным троном. Глифы представляли собой десять греховных атрибутов, соответствующих десяти дуракам. Рядом с каждым глифом женским почерком был выведен параграф, объясняющий, почему королева являла собой пример каждого из дураков.

Лан читал с ужасом. Это... это была не просто критика. Это было осуждение всей системы правления, светлоглазых и самого трона!

Пай казнили на следующее утро.

Вечером вспыхнули массовые беспорядки.

 

 

Голос в глубине разума Эшонай по-прежнему кричал. Даже когда она не настраивала старый ритм мира. Чтобы его заглушить, она старалась занять себя, прогуливаясь по идеально круглому плато сразу за Нараком, где часто тренировались солдаты.

Ее народ превратился во что-то старое, но в то же время что-то новое. Что-то могущественное. Они выстроились рядами на плато, напевая в ритме ярости. Эшонай сгруппировала их в соответствии с имевшимся боевым опытом. Новая форма не делала из тебя солдата. Многие всю жизнь оставались рабочими.

Они сыграют свою роль. Помогут добиться великих целей.

— Придут алети, — сказала Венли, широко шагая рядом с Эшонай.

Сестра рассеянно вызывала энергию к ладони и позволяла ей свободно струиться между двух пальцев. В этой форме она часто улыбалась, но во всем остальном, похоже, совсем не изменилась.

Эшонай понимала, что с ней самой произошли перемены. Но Венли... Венли вела себя как обычно.

Что-то в происходящем было неправильно.

— Разведчик, приславший сообщение, уверен, — продолжила Венли. — Твой визит к Терновнику, по всей видимости, побудил их к действиям, и люди планируют нанести удар по Нараку всеми своими силами. Конечно, это по-прежнему может обернуться катастрофой.

— Нет, — ответила Эшонай. — Нет. Все просто идеально.

Венли взглянула на нее, остановившись посреди каменного поля.

— Нам больше не нужно тренироваться. Мы должны действовать прямо сейчас и призвать сверхшторм.

— Мы призовем его, когда люди будут близко.

— Почему? Давай вызовем его сегодня вечером.

— Что за глупости? — проговорила Эшонай. — Это инструмент для использования в битве. Если мы вызовем неожиданный шторм сейчас, алети не придут, и мы не выиграем войну. Нужно подождать.

Венли, казалось, задумалась. В конце концов она улыбнулась и кивнула.

— Что ты знаешь такого, о чем не говоришь мне? — требовательно спросила Эшонай, схватив сестру за плечо.

Улыбка Венли стала еще шире.

— Меня легко убедить. Нужно подождать. Все же шторм подует в неправильном направлении. Хотя, может быть, все остальные шторма дули в неправильном направлении, а этот будет первым, что подует как надо?

Неправильное направление?

— Откуда ты знаешь? Насчет направления?

— Из песен.

Из песен. Но... в них ничего не говорилось насчет...

Что-то глубоко внутри Эшонай подтолкнуло ее продолжить.

— Если это правда, — проговорила она, — то, чтобы поймать людей в ловушку, мы должны будем дождаться, пока они практически не доберутся до нас.

— Тогда так и поступим. Я займусь обучением. Наше оружие будет готово.

Венли говорила в ритме стремления, таком же, как старый ритм предвкушения, только более жестком.

Она отошла, присоединившись к своему партнеру и многим из ученых. В новой форме они явно чувствовали себя комфортно. Слишком комфортно. Они не могли пребывать в этой форме раньше... ведь так?

Эшонай подавила внутренние крики и отправилась готовить очередной батальон солдат. Она всегда ненавидела быть генералом. Какая ирония, что в итоге ее увековечат в песнях как военного лидера, который в конце концов сокрушил алети.

 

 

Таравангиан, король Харбранта, проснулся от того, что затекли мускулы и болела спина. Он не чувствовал себя глупым. Хороший знак.

Король со стоном приподнялся. Теперь боли стали постоянными, а его лучшие целители могли только качать головами и заверять, что он находится в сносной форме для своего возраста. В сносной форме. Его суставы трещали как дрова в костре, он не мог быстро встать, не потеряв при этом равновесие и не свалившись на пол. С возрастом действительно начинаешь испытывать страдания от предательства своего же тела.

Таравангиан сел в койке. Вода тихо билась о корпус судна, в воздухе пахло солью. Однако невдалеке были слышны голоса. Корабль пришвартовался в соответствии с графиком. Превосходно.

Как только он устроился поудобнее, один из слуг подошел со столиком, а второй — с теплой, влажной тканью, чтобы протереть его глаза и руки. Позади них ожидали королевские испытатели. Сколько времени прошло с тех пор, как Таравангиан оставался один, по-настоящему один? Задолго до появления этих болей.

Мабен постучала в открытую дверь и внесла на подносе утреннюю трапезу — кашу из тушеного с пряностями зерна. Считалось, что такая еда поддерживает его в хорошей форме, но на вкус она напоминала помои. Безвкусные помои. Мабен шагнула вперед, чтобы подать еду, но Мралл — тайленец в черной кожаной кирасе, бривший и голову, и брови, — остановил ее, положив ладонь на руку женщины.

— Сначала проверка, — произнес Мралл.

Таравангиан поднял глаза, встретившись взглядом со здоровяком. Мралл вполне мог бы нависать над горой и запугивать ветер. Все думали, что он служил начальником охраны Таравангиана. Правда была более неприятной.

Именно Мралл решал, проведет Таравангиан день как король или как заключенный.

— Вы хотя бы дали ему сначала покушать! — возразила Мабен.

— Сегодня важный день, — ответил Мралл, понизив голос. — Я хотел бы узнать результаты проверки.

— Но…

— У него есть право это требовать, Мабен, — проговорил Таравангиан. — Позволь ему.

Как только Мралл отступил назад, подошли испытатели — группа из трех штормстражей, носивших особенные эзотерические одеяния и головные уборы. Они поднесли несколько листов, исписанных цифрами и глифами. Сегодняшний вариант задач, расположенных в порядке увеличения сложности, которые он сам же и разработал в один из лучших дней.

Таравангиан нерешительно взялся за перо. Этим утром он не чувствовал себя глупым, но так было практически всегда. Только в худшие из дней он немедленно осознавал разницу. В такие дни его разум становился вязким, как смола, и он ощущал себя пленником собственного мозга, понимая, что с его рассудком что-то глубоко не в порядке.

К счастью, сегодня не наблюдалось ничего подобного. Он не был полным идиотом. В худшем случае, он окажется просто очень глупым.

Таравангиан приступил к проверке, решая те математические задачи, что были ему по силам. Это заняло большую часть часа, но в процессе король мог оценить свои способности. Как и ожидалось, сегодня он был не слишком умен, но и не глуп. Сегодня… он обычный.

Сгодится.

Таравангиан передал задачи штормстражам. Они посовещались вполголоса и обратились к Мраллу:

— Он в состоянии работать, — объявил один из них. — Он не может дополнять Диаграмму связующими комментариями, но может общаться без присмотра. Ему разрешается менять политический курс, если до вступления изменений в силу остается не менее трех дней, а также свободно выносить решения в суде.

Мралл кивнул, посмотрев на Таравангиана.

— Признаете ли вы данную оценку и эти ограничения, ваше величество?

— Да.

Мралл кивнул и отступил назад, позволяя Мабен подать Таравангиану завтрак.

Трио штормстражей сложили заполненные им бумаги и разошлись по своим каютам. Тесты были нелепой процедурой, отнимающей ценное время каждое утро. Тем не менее они являлись лучшим обнаруженным им способом определения своего состояния.

Для человека, который каждое утро просыпается с разным уровнем интеллекта, жизнь может оказаться очень непростой. Особенно когда весь мир, возможно, зависит от его гения и может рухнуть от его же идиотизма.

— Как там дела? — тихо спросил Таравангиан, принявшись за еду, которая успела остыть, пока длилась проверка.

— Ужасно, — ухмыльнулся Мралл. — Прямо как мы и хотели.

— Не радуйся страданиям, — ответил Таравангиан. — Даже если это наших рук дело. — Он зачерпнул немного каши. — И особенно, если это наших рук дело.

— Как пожелаете. Больше не повторится.

— Ты действительно можешь так просто измениться? — спросил король. — По желанию подавить эмоции?

— Конечно, — ответил Мралл.

Что-то в его ответе зацепило Таравангиана, какая-то нить смысла. Находись он в одном из своих более интеллектуальных состояний, можно было бы поразмышлять над этим, но сегодня король чувствовал, что мысли ускользают от него, как вода сквозь пальцы. Когда-то Таравангиан беспокоился об упущенных возможностях, но в конце концов смирился. Выдающиеся дни, как он выяснил, приносили свои собственные проблемы.

— Дайте мне посмотреть Диаграмму, — сказал Таравангиан. Что угодно, чтобы отвлечься от бурды, которую по их настояниям он должен есть.

Мралл отошел в сторону, позволив Адротагии, главе ученых Таравангиана, приблизиться с увесистым томом в кожаном переплете. Она положила его на стол перед королем и поклонилась.

Таравангиан коснулся кожаной обложки и на миг почувствовал... почтение? Действительно? Почитал ли он теперь хоть что-то? Ведь Бог умер, а следовательно воринизм — обман.

Но эта книга была святой. Он открыл ее на одной из отмеченных пером страниц. Внутри обнаружились каракули.

Маниакальные, помпезные, величественные каракули, которые были старательно скопированы со стен его бывшей спальни. Наброски, располагающиеся один поверх другого, списки цифр, казалось бы, не имеющие никакого смысла, линии поверх линий поверх линий текста, начертанные сведенной судорогой рукой.

Сумасшествие. И гениальность.

То здесь, то там Таравангиан находил свидетельства того, что почерк был его собственным. То, как он закруглял линию, как писал вдоль края стены — точно так же, как если бы писал по краю страницы и ему не хватало места. Он ничего не помнил. Перед ним лежал результат двадцати часов светлого безумия, времени, когда его разум стал подлинно гениальным.

— Не кажется ли тебе странным, Адро, — спросил Таравангиан ученую, — что гениальность и безумие очень похожи?

— Похожи? — переспросила Адротагия. — Варго, я не думаю, что они хоть в чем-то схожи.

Он и Адротагия выросли вместе, и она до сих пор называла Таравангиана его детским прозвищем. Ему нравилось. Прозвище напоминало о прошлых днях, до того, как началось все это.

— И в дни, когда я глуп, и в дни, когда я гениален, я не способен общаться с окружающими хоть сколько-нибудь осмысленно. Как будто... как будто я становлюсь шестерней, которая не вписывается в механизм. Слишком маленькая или слишком большая, неважно. Часы не работают.

— Я не думала об этом, — ответила Адротагия.

Когда Таравангиан пребывал в самом глупом состоянии, ему не разрешалось покидать свою комнату. Такие дни он проводил, забившись в угол и пуская слюни. Когда он бывал немного умнее, ему позволяли выходить под наблюдением. В такие ночи король рыдал над тем, что наделал, зная, что совершенные им зверства важны, но не понимая почему.

Будучи глупым, он не мог изменять законы. Занимательно, но когда он был слишком умен, он также не мог изменять законы. Таравангиан принял это решение после дня гениальности, в течение которого решил избавиться от всех проблем Харбранта несколькими очень рациональными указами. Например, потребовал, чтобы все жители прошли разработанный им самим тест на уровень интеллекта перед тем, как получить разрешение на заведение потомства.

С одной стороны, так гениально. С другой — так глупо.

«Не ты ли пошутила, Смотрящая в Ночи? — задавался он вопросом. — Это урок, который я должен выучить? Есть ли тебе вообще дело до уроков или то, что ты делаешь с нами, для тебя всего лишь забава?»

Таравангиан снова обратил внимание на книгу, Диаграмму. Великий план, который он разработал за единственный день непревзойденной гениальности. Тогда он тоже провел весь день, уставившись в стену. Он писал на ней, что-то бормоча все время, устанавливая закономерности, которые не были доступны ни одному человеку. Исписал все стены, пол и даже ту часть потолка, до которой смог дотянуться. Большая часть оказалась написана неизвестным шифром, который король изобрел сам, так как известные ему языки не могли передать все идеи в точности. К счастью, Таравангиан додумался выцарапать ключ к шифру на поверхности ночного столика, иначе они никогда бы не смогли понять его достойную восхищения работу.

Они и так едва могли разобрать смысл. Он перелистнул несколько страниц, в точности скопированных из той комнаты. Адротагия и другие ученые оставили то здесь, то там заметки о том, что могли бы значить разные рисунки и списки. Они пользовались женским шрифтом, который Таравангиан изучил много лет назад.

Заметка Адротагии на одной из страниц свидетельствовала о том, что изображенная рядом картинка была наброском мозаики на полу веденского дворца. Таравангиан задержался на странице. Возможно, она имела отношение к делам сегодняшнего дня. К несчастью, на данный момент он был недостаточно умен, чтобы понять большую часть смысла книги и ее секретов. Приходилось верить, что его более интеллектуальная версия самого себя права в трактовке еще более интеллектуальной версии — гения.

Таравангиан закрыл книгу и положил ложку.

— За дело.

Он встал и вышел из каюты, Мралл и Адротагия сопровождали его по бокам. Король выступил на солнечный свет, и перед его взором предстал догорающий прибрежный город с огромными ступенчатыми площадками, похожими на блюда или пластины сланцекорника. Остатки города скрыли их из вида и практически перелились через края. Когда-то этот вид был чудесным. Теперь почерневшие здания и даже дворец оказались уничтожены.

Веденар, один из величайших городов мира, уже мало чем отличался от груды мусора и пепла.

Таравангиан без дела стоял у перил. Когда прошлой ночью его корабль прибыл в гавань, город был усеян красными светящимися огнями горящих построек. Они казались живыми. Более живыми, чем то, что он видел теперь. Ветер дул от океана, подталкивая в спину, и уносил дым в сторону суши, прочь от корабля. Таравангиан практически не чувствовал запаха. Целый город сгорел буквально у него под носом, но весь смрад растаял на ветру.

Скоро наступит Плач. Возможно, он смоет какие-то следы разрушения.

— Пойдем, Варго, — сказала Адротагия. — Они ждут.

Таравангиан кивнул и последовал за ней в шлюпку, которая должна была отвезти их на берег. Когда-то в городе располагались просторные доки. Их не стало. Одна из фракций уничтожила их в попытке удержать остальных.

— Удивительно, — проговорил Мралл, устраиваясь в лодке рядом с королем.

— По-моему, ты говорил, что больше ничто тебя не порадует, — сказал Таравангиан, почувствовав, как свело желудок, когда его взгляд упал на одну из груд, видневшихся в городе. Тела.

— Так и есть, — ответил Мралл, — но я испытываю благоговейный трепет. Вы понимаете, что даже война Восьмидесяти между Эмулом и Тукаром, длившаяся шесть лет, не нанесла и близко такого опустошения? Джа Кевед сожрал сам себя за считанные месяцы!

— Преобразователи, — прошептала Адротагия.

Дело было не только в них. Даже пребывая в своем обычном болезненном состоянии, Таравангиан это понимал. Да, благодаря преобразователям, обеспечивающим армии едой и водой, войска могли передвигаться в быстром темпе — никакие повозки и обозы с припасами их не замедляли — и вступить в сражение за самый короткий срок. Но у Эмула и Тукара тоже имелись преобразователи.

Матросы начали грести к берегу.

— Это еще не все, — продолжил Мралл. — Каждый кронпринц попытался захватить столицу. И они все собрались в одном месте. Практически как на войне северных варваров, когда они назначают место и время, чтобы потрясти копьями и проорать угрозы. Только в данном случае обезлюдело целое королевство.

— Будем надеяться, Мралл, что ты преувеличиваешь, — ответил Таравангиан. — Нам понадобятся люди этого королевства.

Он отвернулся, сдерживая внезапно нахлынувшие эмоции, когда увидел тела на прибрежных камнях. Людей сбросили с ближайших скал в океан. Скальный гребень обычно закрывал доки от сверхштормов. Во время войны им воспользовались для убийств, одна армия оттеснила другую к обрыву.

Адротагия заметила его слезы и, хотя ничего не сказала, неодобрительно поджала губы. Ей не нравилось, что он становился чересчур эмоциональным, когда не мог похвастать высоким интеллектом. И в то же время Таравангиан точно знал, что пожилая женщина до сих пор каждое утро сжигала глифпару — молитву за своего покойного мужа. Странное проявление набожности для таких богохульников, как они.

— Какие новости сегодня из дома? — спросил Таравангиан, чтобы отвлечь внимание от вытираемых слез.

— Дова докладывает, что предсмертных слов, которые мы обнаруживаем, становится все меньше. Она не записала ни одного вчера и только две реплики днем ранее.

— Значит, Моэла движется, — проговорил Таравангиан. — Теперь точно. Вероятно, что-то привлекло это существо на западе.

Что теперь? Прекратит ли Таравангиан убийства? Его сердце страстно желало этого, но если им удастся обнаружить хотя бы один дополнительный проблеск будущего, один факт, который спасет сотни и тысячи, разве не стоит он всех жизней, что отнимал король?

— Прикажи Дове продолжать работу.

Подумать только, он не ожидал, что его договоренность вызовет преданность ардента. Диаграмма и ее члены не знали границ. Дова самостоятельно обнаружила, чем они занимаются, и им было необходимо либо принять ее в свои ряды, либо убить.

— Будет исполнено, — ответила Адротагия.

Гребцы добрались до более гладких, располагавшихся неподалеку камней в конце гавани, и спрыгнули в воду. Эти люди служили ему и были частью Диаграммы. Он им доверял, так как приходилось кому-то доверять.

— Ты изучила другой вопрос, с которым я обращался? — спросил Таравангиан.

— На него трудно получить ответ, — проговорила Адротагия. — Невозможно точно измерить интеллект человека, даже твоя проверка дает нам только приблизительный результат. Скорость, с которой ты отвечаешь на вопросы, и то, как именно ты на них отвечаешь... Ну, все это позволяет нам вынести оценку, но она очень грубая.

Гребцы подтянули их к каменистому берегу веревками. Дерево заскребло по камню с ужасным звуком. Но он хотя бы заглушал раздающиеся вокруг стоны.

Адротагия вынула из кармана листок и развернула его. На нем был изображен график. Точки располагались в виде закругленной выпуклости, маленький хвостик слева поднимался до верхней границы в центре и спускался похожим изгибом вправо.

— Я взяла за основу результаты твоих проверок за последние пятьсот дней и присвоила каждому номер от нуля до десяти, — объяснила Адротагия. — Отобразила уровень твоего интеллекта в каждый из дней, хотя, как я говорила, представление неточное.

— Что насчет выпуклости в середине? — спросил, указывая на график, Таравангиан.

— Это средний уровень твоего интеллекта. Как видишь, большинство дней ты находишься на этом уровне. Дни подлинной гениальности, как и абсолютной глупости, редки. Мне пришлось экстраполировать прогноз по имеющимся данным, но думаю, что график вполне точен.

Таравангиан кивнул и позволил одному из гребцов помочь ему высадиться на берег. Он знал, что большинство дней его интеллект находится на среднем уровне. Однако он спрашивал Адротагию, может ли она выяснить, когда ожидать еще один день, подобный тому, в который он создал Диаграмму. Прошли уже годы с того дня исключительной ясности.

Адротагия выбралась из лодки, за ней последовал Мралл. Она подошла к Таравангиану со своими листками.

— Значит вот это уровень моего наивысшего интеллекта, — сказал Таравангиан, указывая на точку на графике. Она находилась далеко справа и почти у самого низа, представляя собой высокий уровень и низкую вероятность проявления. — Тот день, день совершенства.

— Нет, — ответила Адротагия.

— Что?                                            

— Эта точка отражает день, в который ты был наиболее умен за последние пятьсот дней. В тот день ты закончил решение самых сложных заданий, которые оставил для себя, и придумал новые для будущих проверок.

— Я помню тот день, — проговорил король. — Тогда я разрешил головоломку Фабрисана.

— Да, — подтвердила ученая. — Когда-нибудь мир поблагодарит тебя за нее, если, конечно, выживет.

— Я был умен в тот день.

Умен настолько, что Мралл решил, что его следует запереть во дворце, чтобы он не обнаружил публично своей натуры. Таравангиан был уверен, что если сможет просто объяснить жителям города, в каком состоянии находится, они все прислушаются и позволят ему полностью контролировать их жизни. Он разработал закон, согласно которому все, кто обладал интеллектом не выше среднего, должны покончить жизнь самоубийством во благо города. Казалось, что это имеет смысл. Король не исключал возможности, что люди откажутся, но посчитал, что они не смогут устоять перед великолепием идеи.

Да, в тот день он был умен. Но и близко не так умен, как в день, когда создал Диаграмму. Таравангиан нахмурился, изучая лист бумаги.

— Вот почему я не могу ответить на твой вопрос, Варго, — проговорила Адротагия. — Такой график мы называем логарифмической шкалой. Все деления от центра не одинаковы — они тем сильнее зависят друг от друга, чем дальше ты удаляешься. Насколько умен ты был в день Диаграммы? В десять раз умнее, чем в другой день?

— В сотню, — сказал Таравангиан, посмотрев на график. — Может быть, больше. Мне нужно провести вычисления...

— Разве ты не глуп сегодня?

— Не глуп. На среднем уровне. Этим я могу заняться. Каждое деление от центра...

— Измеряемая разница в уровне интеллекта, — ответила Адротагия. — Можно считать, что с каждым делением твой интеллект удваивается, хотя его трудно измерить. С делениями вверх проще — они показывают, насколько часто случаются дни, соответствующие определенному уровню. Поэтому если ты начнешь от центра пика, то увидишь, что на каждые пять дней, когда ты на среднем уровне, приходится по одному дню, когда ты умеренно глуп и умеренно умен. На каждые пять таких дней приходится по одному дню, когда ты умеренно туп и умеренно гениален. И так далее...

Таравангиан стоял на камнях и изучал график, солдаты ждали наверху. Его взгляд скользнул за пределы листка к точке, которая, как он рассчитал, должна была соответствовать дню Диаграммы. По скромным прикидкам.

— Всемогущий над нами... — прошептал он. Тысячи дней. Тысячи тысяч. — Этого никогда не должно было произойти.

— Конечно же, должно было, — сказала Адротагия.

— Но это настолько маловероятно, что практически невозможно!

— Вполне возможно. Вероятность того, что это произойдет, существует, поскольку подобное уже случалось. Такова особенность аномальных величин и вероятностей, Таравангиан. Аналогичный день может наступить завтра. Ничто не запрещает его повторения. Это все чистая случайность, как я могу определить. Но если ты хочешь узнать вероятность того, что событие произойдет опять...

Он кивнул.

— Если бы тебе суждено было прожить еще две тысячи лет, Варго, — сказала Адротагия, — у тебя, возможно, выдался бы один такой день за все время. Возможно. Пятьдесят на пятьдесят, я бы сказала.

Мралл кивнул.

— Так что это была удача.

— Нет, это была обычная вероятность.

— Так или иначе, — проговорил Таравангиан, сворачивая лист бумаги, — твой ответ — совсем не то, что я хотел услышать.

— С каких пор имеет значение то, чего хотим мы?

— Ни с каких. И никогда не будет такого.

Таравангиан засунул листок в карман.

Они пробрались через камни, миновав трупы, раздувшиеся от слишком долгого пребывания на солнце, и присоединились к небольшой группе солдат на верху пляжа. Те носили на одежде оранжевый герб Харбранта. У него на службе находилось мало солдат. Согласно Диаграмме, его нация не должна представлять угрозу.

Однако Диаграмма не была безупречной. Время от времени они отыскивали в ней ошибки. Или... не настоящие ошибки, а неправильные догадки. В тот день интеллект Таравангиана стал в высшей степени выдающимся, но он не мог предвидеть будущее. Король высказал обоснованные догадки, очень обоснованные, и оказывался прав в необъяснимом большинстве случаев. Но чем дальше они удалялись от того дня и знаний, которыми он тогда располагал, тем больше требовалось вносить в Диаграмму поправок и уточнений, чтобы оставаться на верном пути.

Вот почему Таравангиан надеялся, что вскоре наступит еще один такой же день, когда он сможет внести изменения, подкорректировать Диаграмму. Но, скорее всего, этот день не придет. И они продолжат свое дело, доверяя тому человеку, которым он когда-то был, доверяя его видению и пониманию.

Больше, чем чему-либо еще в этом мире. Боги и религии их подвели. Короли и лорды были эгоистичными и жалкими. Если он и будет верить во что-то, так это будет он сам и ничем не ограниченный чистый гений человеческого разума.

Но временами было трудно придерживаться выбранного курса. Особенно когда Таравангиан сталкивался с последствиями своих действий.

Они добрались до поля битвы.

Большая часть сражений, по-видимому, происходила за пределами города, когда начались пожары. Люди продолжали драться друг с другом, даже когда их столица горела. Семь фракций. Диаграмма предсказала шесть. Имело ли это значение?

Солдат подал королю надушенный платок, чтобы прикрыть нос, пока они проходили мимо мертвых и умирающих. Кровь и дым. Запахи, которые станут слишком привычными для него, пока все не закончится.

Мужчины и женщины в оранжевых ливреях Харбранта сновали между мертвыми и ранеными. Повсюду на востоке оранжевый цвет стал синонимом исцеления. И в самом деле, палатки, над которыми развевались его знамена, знамена хирурга, были раскиданы по всему полю битвы. Целители Таравангиана прибыли прямо перед битвой и сразу же начали оказывать помощь раненым.

Когда он дошел до края поля, усеянного трупами, веденские солдаты начали вставать со своих мест, возвращаясь к жизни от того ступора, в котором находились, сидя с потухшими глазами. Затем они стали его приветствовать.

— Разум Пали, — проговорила Адротагия, наблюдая, как они поднимались. — Я не верю своим глазам.

Солдат разделили на группы по знаменам, о них заботились хирурги Таравангиана, разносчики воды и утешители. Раненые и непострадавшие, все, кто мог держаться на ногах, поднялись перед королем Харбранта и приветствовали его.

— Диаграмма предсказала, что это случится, — ответил Таравангиан.

— Я была уверена, что в ней ошибка, — ответила Адротагия, покачав головой.

— Они знают, — проговорил Мралл, — что сегодня мы единственные победители. Наши целители, которые заслужили уважение всех сторон. Наши утешители, которые помогают уйти умирающим. Их светлорды принесли им только страдания. Вы принесли им жизнь и надежду.

— Я принес им смерть, — прошептал Таравангиан.

Он заказал убийство их короля и определенных кронпринцев, на которых указала Диаграмма, тем самым подтолкнув несколько фракций к войне друг с другом. Таравангиан поставил на колени целое королевство.

Теперь они приветствовали его за содеянное. Таравангиан заставил себя остановиться у одной из групп и стал расспрашивать о лечении, интересуясь, может ли он еще что-нибудь для них сделать. Важно проявлять сострадание в глазах других людей. Диаграмма объясняла это с небрежностью, как будто сострадание было чем-то, что можно отмерить в чаше, как пинту крови.

Король посетил еще одну группу солдат, затем еще одну. Многие подходили, дотрагивались до его рук или одежды, вытирая слезы благодарности и радости. Тем не менее многие веденские солдаты оставались сидеть в палатках, уставившись на поле битвы. Их разум оцепенел.

Дрожь? — прошептал Таравангиан Адротагии, когда они отошли от последней группы людей. — Они сражались всю ночь, пока их столица горела. Должно было подействовать.

— Согласна, — сказала она. — .Мы получили очередную точку привязки. Дрожь здесь сильна не меньше, чем в Алеткаре. Может быть, сильнее. Я поговорю с нашими учеными. Возможно, это поможет нам установить местоположение Нергаула.

— Не трать слишком много сил, — ответил Таравангиан, приближаясь к еще одной группе веденских солдат. — Я даже не уверен, что нам делать, если мы найдем это существо.

Древний, злобный спрен — не тот, кого он мог так просто подчинить. Пока.

— Я бы предпочел узнать, куда направляется Моэла.

Нужно надеяться, что Моэла не решит снова погрузиться в сон. На текущий момент предсмертные слова были лучшим обнаруженным способом дополнять Диаграмму.

Однако существовал один вопрос, на который Таравангиан так и не мог найти ответ. Ответ, за который он отдал бы практически что угодно.

Достаточно ли того, что он делает?

Таравангиан встречался с солдатами и всем своим видом изображал добродушного и не слишком умного дедушку. Заботливого и услужливого. Сегодня он взаправду почти являлся таким человеком. Король пытался копировать поведение своей более глупой версии. Люди принимали его, и, когда он обладал таким уровнем интеллекта, ему не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы симулировать сострадание, как в те дни, когда он был умнее.

Благословленный интеллектом и проклятый чувством сострадания и боли за свои деяния. Им овладевало либо одно, либо другое. Почему Таравангиан не мог испытывать эти эмоции одновременно? Ему казалось, что у других людей интеллект и сострадание не связаны подобным образом. Мотивы, согласно которым Смотрящая в Ночи одаривала и проклинала, были непостижимы.

Таравангиан двигался сквозь толпу людей, выслушивая мольбы о помощи или лекарствах, чтобы облегчить боль. Выслушивая благодарности. Эти солдаты пострадали в битве, в которой даже теперь, по всей видимости, не оказалось победителя. Они хотели обрести почву под ногами, и считалось, что Таравангиан соблюдал нейтралитет. Поразительно, с какой легкостью они обнажили перед ним свои души.

Он подошел к следующему солдату в очереди. Закутанный в плащ человек держался за явно сломанную руку. Таравангиан взглянул под капюшон, прямо ему в глаза.

Сет-сын-сына-Валлано.

Таравангиана захлестнула абсолютная паника.

— Нам нужно поговорить, — сказал ему шиноварец.

Таравангиан схватил Сета за руку, потянув прочь от толпящихся веденских солдат. Другой рукой он нашарил в кармане Клятвенный камень, который носил с собой все время. Король вытащил его наружу, просто чтобы увидеть. Да, не подделка. Бездна, но осознав, что перед ним Сет, он испугался, что его каким-то образом обставили, камень украли, а Сета послали его убить.

Шиноварец позволил увести себя в сторону.

Что он там сказал?

«Что ему нужно поговорить с тобой, дураком, — подумал Таравангиан. — Если бы он явился тебя убить, ты был бы уже мертв».

Видел ли здесь кто-нибудь Сета? Что сказали бы люди, заметь они, как Таравангиан общается с лысым шиноварцем? Источником слухов мог послужить и меньший повод. Если у кого-то возникнет хотя бы подозрение, что Таравангиан связан с Убийцей в Белом...

Мралл тут же заметил что-то неладное. Он пролаял приказы охранникам, отделяя Таравангиана от веденских солдат. Адротагия, сидевшая со скрещенными руками неподалеку и наблюдавшая за происходящим, постукивая ногой, подскочила и бросилась к ним. Она заглянула человеку под капюшон и ахнула, от ее лица отлила вся краска.

— Как ты посмел явиться сюда? — еле слышно спросил Таравангиан у Сета, продолжая изображать радостный вид.

Сегодня его интеллект находился на среднем уровне, но он все же был королем и умел вести себя при дворе. Умел сохранять хладнокровие.

— Возникла проблема, — ответил Сет бесстрастным тоном, скрывая лицо под капюшоном. Разговаривать с этим существом было все равно что беседовать с мертвецом.

— Почему ты не смог убить Далинара Холина? — тихо, но настойчиво спросила Адротагия. — Мы знаем, что ты сбежал. Вернись и доделай работу!

Сет посмотрел на нее, но промолчал. Не эта женщина распоряжалась его Клятвенным камнем. Тем не менее его слишком пустые глаза явно заметили ее.

Бездна. Их план заключался в том, чтобы он не встречался и даже не знал об Адротагии, просто на случай, если решит пойти против Таравангиана и убить его. Диаграмма не исключала подобной возможности.

— У Холина есть волноплет, — сказал Сет.

Значит, Сет знает о Джасне. Получается, она симулировала свою смерть, как и подозревал Таравангиан? Бездна.

Ему показалось, что на поле битвы опустилась тишина. Для короля Харбранта стоны смолкли. Все сосредоточилось только на Сете. Его глаза. Тон его голоса. Опасный тон. Что...

«Он говорил эмоционально, — осознал Таравангиан. — Последнее предложение сказано со страстью».

Оно звучало как мольба. Как будто голос Сета стиснули с двух сторон.

Человек пребывал не в своем уме. Сет-сын-сына-Валлано являлся самым опасным оружием на всем Рошаре, и он оказался сломлен.

Шторма, почему подобное не могло случиться в день, когда мозг Таравангиана работал не вполсилы?

— С чего ты взял? — спросил Таравангиан, пытаясь выгадать немного времени, пока его разум обдумает все последствия. Король держал Клятвенный камень Сета перед собой, как будто тот мог устранить все проблемы подобно глифпарам суеверных женщин.

— Я сражался с ним, — ответил Сет. — Он защищал Холина.

— Ах, да, — проговорил Таравангиан, быстро обдумывая услышанное.

Сета изгнали из Шиновара, сделали Не Знающим Правду по причине того, что он заявил о возвращении Несущих Пустоту. Если он обнаружит, что не ошибся, тогда что...

«С ним?»

— Ты сражался с волноплетом? — спросила Адротагия, взглянув на Таравангиана.

— Да, — ответил Сет. — Мужчина алети, наполненный штормсветом. Он исцелил рану на руке, нанесенную Клинком. Он... Сияющий...

Напряжение в голосе Сета, судя по всему, представляло опасность. Таравангиан посмотрел на его руки. Они постоянно сжимались в кулаки, словно пульсировало сердце.

— Нет-нет, — проговорил Таравангиан. — Я только недавно узнал кое о чем. Да, теперь все обрело смысл. Один из Клинков Чести исчез.

Сет моргнул и сосредоточился на короле, будто возвратившись к реальности откуда-то издалека.

— Один из оставшихся семи?

— Да, — подтвердил Таравангиан. — До меня доходили только слухи. Ваш народ скрытен. Но, да... Полагаю, это один из тех двух, что даруют восстановление. Должно быть, он у Холина.

Сет начал раскачиваться взад-вперед, хотя, похоже, не осознавал, что делает. Даже в тот момент он двигался с грацией бойца. Шторма!

— Тот человек, с которым я сражался, — сказал Сет, — не призывал Клинок.

— Но он использовал штормсвет, — ответил Таравангиан.

— Да.

— Поэтому у него должен быть Клинок Чести.

— Я...

— Это единственное объяснение.

— Это... — Голос Сета стал более спокойным. — Да, единственное объяснение. Я убью его и верну Клинок.

— Нет, — твердо произнес Таравангиан. — Ты должен возвратиться к Далинару Холину и выполнить назначенную тебе задачу. Не сражайся с тем другим человеком. Напади, когда его не будет рядом.

— Но...

— Разве не у меня твой Клятвенный камень? — требовательно спросил Таравангиан. — Разве мое слово может быть подвергнуто сомнению?

Сет перестал раскачиваться. Он встретился взглядом с Таравангианом.

— Я Не Знающий Правду. Я выполняю то, что прикажет мне хозяин, и не требую объяснений.

— Держись подальше от человека с Клинком Чести, — повторил Таравангиан. — Убей Далинара.

— Будет сделано.

Сет развернулся и ушел прочь. Таравангиану хотелось прокричать дальнейшие приказания: «Не позволяй, чтобы тебя видели! Больше никогда не подходи ко мне на людях!»

Но он лишь уселся прямо на дороге, его самообладание дало трещину. Таравангиан вздохнул, его охватила дрожь, по брови протянулась струйка пота.

— Отец Штормов, — проговорила Адротагия, устраиваясь на земле рядом с ним. — Я думала, мы покойники.

Пока Мралл извинялся за короля, слуги принесли ему стул.

«Короля захлестнула скорбь из-за такого количества смертей. Он стар, знаете ли. И так заботлив...»

Таравангиан тяжело дышал, пытаясь взять себя в руки. Он посмотрел на Адротагию, которая сидела в центре круга из слуг и солдат. Каждый из них присягнул следовать Диаграмме.

— Кто он? — тихо спросил король. — Кто тот волноплет?

— Ученица Джасны? — предположила Адротагия.

Они сильно встревожились, когда веденка прибыла на Разрушенные равнины. Но они уже предполагали, что девушку обучили. Если не Джасна, то брат девушки, пока был жив.

— Нет, — ответил Таравангиан. — Это мужчина. Один из членов семьи Далинара? — Он размышлял некоторое время. — Нам нужна сама Диаграмма.

Адротагия оставила его, чтобы принести книгу с корабля. Сейчас ничего не имело значения — ни его встречи с солдатами, ни более важные совещания с веденскими лидерами. В Диаграмме обнаружилась ошибка. Они блуждали по опасной территории.

Адротагия вернулась с Диаграммой и штормстражами, которые установили шатер рядом с Таравангианом, прямо на дороге. Продолжились объяснения: «Король не переносит солнце. Он должен отдохнуть и сжечь глифпару во славу Всемогущего ради защиты вашего народа. Таравангиан беспокоится, даже когда ваши собственные светлоглазые посылают вас в бойню».

При свете сфер Таравангиан пролистывал том, пристально разглядывая толкования своих собственных слов, написанных на языке, который он изобрел, а потом забыл. Ответы. Ему требовались ответы.

— Говорил ли я тебе когда-нибудь, Адро, чего просил? — спросил он шепотом, пока читал книгу.

— Да.

Таравангиан практически не слушал.

— Способность, — прошептал он, переворачивая страницу. — Способность остановить то, что на нас надвигается. Способность спасти человечество.

Король продолжал поиски. Сегодня он был не слишком умным, но в прошлом провел много дней, вчитываясь в страницы, снова и снова изучая отрывки текста. Он их знал.

Ответы найдутся. Найдутся. Таравангиан поклонялся теперь только одному богу. Человеку, которым он стал в тот день.

Вот оно.

Король обнаружил нужный фрагмент на репродукции угла комнаты, где мелким шрифтом он писал предложения одно поверх другого, потому что кончилось свободное пространство. В кристальной ясности его гения отделить предложения друг от друга казалось легко, но ученым понадобились годы, чтобы собрать написанное воедино.

«Они придут. Ты не сможешь помешать им произнести клятвы. Ищи тех, кто выжил, когда они не должны были это сделать. Закономерность станет твоей подсказкой».

— Мостовики, — прошептал Таравангиан.

— Что? — спросила Адротагия.

Король поднял голову, моргая затуманенными глазами.

— Мостовики Далинара, те, кого он отобрал у Садеаса. Ты читала отчет об их спасении?

— Не думала, что они важны. Очередная игра между Садеасом и Далинаром.

— Нет. Там нечто большее. — Они выжили. Таравангиан встал со стула. — Активизируй всех бездействующих агентов алети, отправь их всех в ту область. Об одном из мостовиков будут ходить истории. Чудесное спасение. Любимец ветров. Один из них. Возможно, он до сих пор не осознает, что делает, но он связан со спреном и произнес самое малое первый идеал.

— Что, если мы его найдем? — спросила Адротагия.

— Нужно держать его подальше от Сета любой ценой. — Таравангиан передал ей Диаграмму. — От этого зависят наши жизни. Сет — зверь, который перегрызет собственную ногу, чтобы избавиться от оков. Если он освободится...

Адротагия кивнула и отошла отдать распоряжения, но помедлила у выхода из временного шатра.

— Возможно, нам стоит пересмотреть методы оценки твоего интеллекта. То, что я увидела за последний час, заставляет меня задаться вопросом, правильно ли применять к тебе сегодня термин «обычный».

— Оценка верна, — сказал Таравангиан. — Ты просто недооцениваешь интеллект обычного человека.

Кроме того, когда дело касалось Диаграммы, король мог не помнить, что он написал или почему, но иногда всплывали остатки воспоминаний.

Адротагия удалилась, и подошел Мралл.

— Ваше величество, — сказал он. — Время на исходе. Кронпринц умирает.

— Он умирает уже многие годы.

Но Таравангиан все же продолжил путь, ускорив шаг, насколько хватало сил. Он больше не останавливался побеседовать с солдатами и только коротко махал в ответ на их приветственные возгласы.

В конце концов Мралл увел его по склону холма от непосредственного зловония поля битвы и тлеющего города. Здесь над несколькими штормповозками оптимистично развевалось знамя короля Джа Кеведа. Стражники позволили Таравангиану войти внутрь кольца штормповозок, и он приблизился к самой большой из них — громадному сооружению, похожему на настоящий дом на колесах.

Они обнаружили кронпринца Валама... короля Валама... в постели, он кашлял. Его шевелюра поредела с тех пор, как Таравангиан видел его в последний раз, а щеки запали настолько, что дождевая вода собралась бы в них лужами. Редин, бастард короля, стоял в футе от кровати, склонив голову. С тремя стражниками в комнате для Таравангиана совсем не осталось места, и он замер в дверном проеме.

— Таравангиан, — произнес Валам и начал кашлять в платок. Лоскут ткани окрасился кровью. — Ты пришел за моим королевством, не так ли?

— Не знаю, что вы имеете в виду, ваше величество, — ответил Таравангиан.

— Не скромничай, — огрызнулся Валам. — Я не выношу этого качества ни в женщинах, ни во врагах. Отец Штормов... Не знаю, что они сотворят с тобой. Я наполовину уверен, что тебя убьют до конца недели.

Он слабо махнул рукой, которая была вся перебинтована, и стражники освободили место, чтобы Таравангиан смог войти в спальню.

— Отличная уловка, — сказал король. — Прислать еду, целителей. Слышал, солдаты от тебя без ума. Но что бы ты сделал, одержи одна из сторон решительную победу?

— У меня появился бы новый союзник, — ответил Таравангиан. — Благодарный за помощь.

— Ты помог всем, кто сражался.

— Но больше всего победителю, ваше величество. Мы можем оказать помощь выжившим, но не убитым.

Валам снова закашлялся, сухо и отрывисто. Его бастард подошел, обеспокоенный, но король жестом отослал его прочь.

— Судя по всему, — проговорил король между хрипами, — ты единственный из моих детей, кто выживет, ублюдок. — Он повернулся к Таравангиану. — Стало быть, у тебя есть законное право на трон, Таравангиан. Полагаю, по линии матери? Женитьба на веденской принцессе примерно три поколения назад?

— Я не в курсе.

— Разве ты не расслышал, что я сказал насчет скромности?

— Мы оба должны сыграть свою роль в спектакле, ваше величество, — ответил Таравангиан. — Я просто проговариваю свои строки, как они написаны.

— Ты болтаешь, как баба. — Валам сплюнул кровью в сторону. — Я знаю, что у тебя на уме. Примерно через неделю, когда ты позаботишься о моих людях, писцы «обнаружат» твое право на трон. Ты неохотно решишься спасти королевство по настоянию моего собственного штормового народа.

— Вижу, вам прочитали весь сценарий, — тихо отозвался Таравангиан.

— Тот убийца придет за тобой.

— Вполне возможно.

Это была правда.

— Даже не знаю, зачем я попытался занять штормовой трон, — проговорил Валам. — Что ж, хоть умру как король.

Он с усилием вздохнул и нетерпеливо махнул писцам, столпившимся за пределами комнаты. Одна из женщин оживилась, украдкой бросив взгляд на Таравангиана.

— Я сделаю этого идиота своим наследником, — произнес Валам, махнув в сторону Таравангиана. — Ха! Пусть остальные кронпринцы подавятся.

— Они мертвы, ваше величество, — ответил Таравангиан.

— Что? Все?

— Да.

— Даже Бориар?

— Да.

— Ха, — проговорил Валам. — Ублюдок.

Сначала Таравангиан подумал, что король обращается к одному из покойных кронпринцев, но потом заметил, что он машет в сторону своего незаконного сына. Редин подошел ближе и опустился на одно колено рядом с кроватью, когда Таравангиан подвинулся, освободив место.

Валам завозился под одеялом. Редин помог вытащить наружу поясной нож и неуклюже взял его в руки.

Таравангиан с любопытством изучал Редина. Неужели перед ним тот самый безжалостный королевский палач, о котором он столько слышал? Этот встревоженный, выглядящий беспомощным человек?

— Прямо в сердце, — сказал Валам.

— Отец, нет... — проговорил Редин.

— Прямо в штормовое сердце! — закричал Валам, брызгая кровавой слюной на простыни. — Я не стану просто лежать здесь и не позволю, чтобы Таравангиан убедил моих собственных слуг отравить меня. Сделай это, мальчик! Или ты не в состоянии сделать единственную вещь, о которой...

Редин воткнул нож в грудь отца с такой силой, что Таравангиан подскочил. Бастард выпрямился, отсалютовал и протолкался из комнаты наружу.

Король выдохнул в последний раз, его глаза начали стекленеть.

— И будет править ночь, ибо выбор чести — жизнь...

Таравангиан выгнул бровь. Предсмертные слова? Здесь, сейчас? Проклятие, а он не в том положении, чтобы записать фразу в точности. Нужно ее запомнить.

Жизнь покидала Валама, пока он не превратился просто в груду мяса. Рядом с кроватью из тумана появился Клинок Осколков и вонзился в деревянный пол повозки. Никто за ним не потянулся. Солдаты в комнате и писцы снаружи посмотрели на Таравангиана и опустились на колени.

— То, что сделал Валам, жестоко по отношению к нему, — сказал Мралл, кивнув на бастарда, который проложил себе путь из штормповозки на свет.

— Больше, чем ты думаешь, — ответил Таравангиан, потянувшись к ножу, который торчал сквозь одеяло и одежду из груди короля. В нескольких дюймах от рукояти он помедлил. — В официальные хроники бастард войдет как убийца отца. Если он был заинтересован в троне, это сильно... помешает ему, даже сильнее, чем его происхождение.

Таравангиан убрал пальцы с ножа.

— Могу я побыть наедине с павшим королем? Я бы хотел помолиться за него.

Остальные вышли, даже Мралл. Они прикрыли маленькую дверь, и Таравангиан опустился на стул рядом с трупом. Он не собирался произносить молитву, просто хотел ощутить момент. Один. Чтобы подумать.

Сработало. В полном соответствии с Диаграммой Таравангиан стал королем Джа Кеведа. Он сделал первый шаг к объединению мира, как и настаивал Гавилар, чтобы они все смогли выжить.

По крайней мере, именно об этом говорилось в видениях. Видениях, которыми поделился с ним Гавилар шесть лет назад, в ночь убийства. Гавилара посещали видения о Всемогущем, который был теперь также мертв, и о грядущем шторме.

«Объедини их».

— Я стараюсь изо всех сил, Гавилар, — прошептал Таравангиан. — Прости, что вынужден убить твоего брата.

Когда дело будет сделано, на его душе повиснет не только этот грех. Ни при слабом ветре, ни при штормовом.

Таравангиану снова захотелось, чтобы сегодняшний день был днем его великолепия. Тогда он не чувствовал бы себя настолько виноватым.

 

 

 

Они придут ты не сможешь помешать им произнести клятвы ищи тех кто выжил когда они не должны были это сделать закономерность станет твоей подсказкой

Диаграмма, заключительная часть северо-западного нижнего угла: параграф 3

 

«Ты убил ее...»

Каладин не мог заснуть.

Но знал, что ему следует поспать. Он лежал в своей темной комнате в бараке, окруженный знакомыми каменными стенами, и впервые за несколько дней находился в комфорте: мягкая подушка и такой же хороший матрас, как тот, что он оставил дома в Хартстоуне.

Тело казалось выжатым, словно тряпка после стирки. Он уцелел в ущельях и привел Шаллан домой в целости и сохранности. Теперь ему нужно было спать и лечиться.

«Ты убил ее...»

Каладин сел на кровати, накатила волна головокружения. Он сжал зубы и подождал, пока она пройдет. Запульсировала рана на перевязанной ноге. Лагерные хирурги проделали хорошую работу, его отец остался бы доволен.

Лагерь снаружи казался слишком тихим. Осыпав Каладина похвалами и выражениями восторга, солдаты из Четвертого моста присоединились к армии, чтобы отправиться в экспедицию, как и все другие бригады мостовиков, которые понесут мосты. В лагере останется лишь небольшая часть Четвертого моста для охраны короля.

В темноте Каладин вытянул руку и стал шарить по стене, пока не нащупал свое копье. Он ухватился за него и приподнялся, пытаясь встать. В ноге вспыхнула мгновенная боль, заставив его стиснуть зубы, но все оказалось не так уж плохо. Чтобы утолить боль, пришлось проглотить кору фатома, лекарство помогло. Каладин отказался от огнемха, который пытались навязать ему хирурги. Его отец ненавидел пользоваться вызывающими привыкание средствами.

Каладин преодолел путь до двери своей небольшой комнаты, толчком открыл ее и вышел на солнечный свет. Прищурившись, оглядел небо. Облаков все еще не было. Плач, худшая часть года, начнется завтра. Четыре недели непрерывного дождя и уныния. Кончался Ясный год, так что даже сверхшторма в середине не намечается. Печально.

Каладин жаждал шторма внутри себя. Шторм пробудил бы его ум, подарил бы желание двигаться.

— Эй, ганчо, — позвал Лоупен, подскочив с места возле костра. — Тебе что-то нужно?

— Пойдем посмотрим, как уходит армия.

— Думаю, тебе пока не стоит ходить...

— Со мной все будет в порядке, — ответил Каладин, с трудом заковыляв дальше.

Лоупен ринулся на помощь и подхватил Каладина под руку, ослабляя давление на поврежденную ногу.

— Почему ты немножко не посияешь, ганчо? — тихо спросил Лоупен. — Не исцелишь свою проблему?

Каладин заготовил ложь — что-то насчет того, что он не хочет привлекать внимание хирургов, исцелившись слишком быстро. Но не смог выдавить из себя ни слова. По крайней мере, члену Четвертого моста.

— Я потерял свои способности, Лоупен, — сказал он тихо. — Сил покинула меня.

Тощий хердазианин непривычно притих.

— Ну, — наконец произнес он, — может, тебе стоит купить для нее что-нибудь приятное.

— Купить что-нибудь приятное? Спрену?

— Ага. Что-то вроде... Может, симпатичное растение или новую шляпку. Да, шляпку. Она стоит недорого. Сил маленькая. Если портной попробует содрать с тебя полную цену за такую маленькую шляпку, ты можешь как следует его отдубасить.

— Это самый нелепый совет, который мне когда-либо давали.

— Натрись карри и важно пройдись по лагерю, напевая рогоедские колыбельные.

Каладин недоверчиво взглянул на Лоупена.

— Чего?

— Видишь? Теперь совет по поводу шляпки — всего лишь второй по нелепости из тех советов, что тебе когда-либо давали, а значит, ты можешь к нему прислушаться. Женщины любят шляпки. У меня есть кузина, которая их делает. Могу у нее спросить. Возможно, тебе даже не нужна настоящая шляпка. Просто спрен шляпки. Это снизит цену еще больше.

— Твои странности, Лоупен, — это что-то совершенно необыкновенное.

— Конечно же, ганчо. Другого такого, как я, не сыскать.

Они продолжили шагать через пустой лагерь. Шторма, место казалось совсем покинутым. Они миновали один пустой барак за другим. Каладин шел с осторожностью, радуясь помощи Лоупена, но уставал все сильнее. Ему не стоило тревожить ногу. Отцовские слова, слова хирурга, всплыли из глубин его разума: «Разрыв мышцы. Перевязать ногу, ухаживать, чтобы не допустить заражения, и не позволять больному наступать на нее. Повторный разрыв может привести к постоянной хромоте или более тяжелым последствиям».

— Может, тебе взять паланкин? — спросил Лоупен.

— Это для женщин.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть женщиной, ганчо. Некоторые из моих родственников — женщины.

— Конечно же, они... — Каладин замолчал, заметив улыбку Лоупена.

Штормовой хердазианин. Интересно, как часто он намеренно произносил глупости? Да, Каладин слышал множество анекдотов о недалеком уме хердазиан, но Лоупен никогда не лез за словом в карман. Конечно же, половина его шуток была о хердазианах. Казалось, что он находил их сверхзабавными.

Когда они приблизились к плато, мертвая тишина сменилась низким гулом тысяч людей, собравшихся в одном месте. Каладин и Лоупен наконец миновали ряды бараков и выбрались на открытое пространство — естественную террасу прямо над плацем, которая выходила на Разрушенные равнины. Там выстроились тысячи солдат: огромные отряды копейщиков, более редкие шеренги светлоглазых лучников, офицеры в сверкающих доспехах верхом на конях.

Каладин тихонько ахнул.

— Что? — спросил Лоупен.

— Это именно то, что, как мне всегда казалось, я искал.

— Что? Сегодняшний день?

— Когда я был еще маленьким мальчиком в Алеткаре, — неожиданно эмоционально произнес Каладин, — и мечтал о воинской славе, я себе воображал именно это.

Ему никогда не представлялись новички и мало на что способные солдаты, которых Амарам тренировал в Алеткаре. Также никогда перед его мысленным взором не появлялись грубые, пусть даже и эффективные, жестокие войска Садеаса — или даже быстрые ударные бригады Далинара для забегов на плато.

Он представлял вот это. Полноценную армию, строящуюся для великого похода. Копья подняты, знамена трепещут на ветру, барабанщики и трубачи, посыльные в ливреях, писцы на лошадях, даже королевские преобразователи в специально отведенной для них зоне, скрытые от чужих глаз при помощи полотняных стен, поддерживаемых шестами.

Теперь Каладин точно знал, что такое битва. Дело было не в славе, а в тех людях, что лежали на земле, кричали и бились, путаясь в собственных внутренностях; в мостовиках, которых бросали на тучу стрел; в паршенди, которых рубили на куски, пока те пели.

Однако в этот момент Каладин снова позволил себе помечтать. Он дал Каладину-подростку, по-прежнему жившему где-то в глубинах его сердца, насладиться зрелищем, которое всегда себе представлял. Он притворился, что стоящие перед ним солдаты должны были совершить что-то прекрасное, а не просто устроить очередное бессмысленное кровопролитие.

— Эй, и вправду пришел кто-то еще, — сказал Лоупен, указывая вдаль. — Погляди-ка туда.

Судя по знаменам, к Далинару присоединился всего один кронпринц — Ройон. Тем не менее Лоупен оказался прав. Еще одна армия, не настолько большая и не так хорошо организованная, текла на север по широкой, открытой дороге вдоль восточного края военных лагерей. По крайней мере еще один кронпринц ответил на призыв Далинара.

— Давай найдем Четвертый мост, — сказал Каладин. — Я хочу посмотреть, как парни отправятся в путь.

 

* * *

— Себариал? — произнес Далинар. — К нам присоединяются войска Себариала?

Ройон хмыкнул, сделал жест, будто умывает руки, и вскочил в седло.

— Полагаю, нам следует радоваться любой поддержке.

— Себариал, — ошеломленно повторил Далинар. — Он не посылал войска в забеги даже на ближайшие плато, когда не было риска встретить паршенди. Почему же он отправил людей сейчас?

Ройон покачал головой и пожал плечами.

Далинар развернул Кавалера и рысью погнал коня к приближающейся армии. То же самое сделал Ройон. Они проскакали мимо Адолина, который ехал верхом бок о бок с Шаллан. За ними следовали как его, так и ее телохранители. Ренарин, конечно же, находился с мостовиками.

Шаллан предоставили одну из лошадей, принадлежащих Адолину, — изящного мерина, над которым Чистокровный нависал словно башня. Девушка надела походное платье из тех, что предпочитали женщины-посыльные, с разрезами до талии спереди и сзади. Под платьем были обычные шелковые брюки, но женщины предпочитали другое название — леггинсы.

За Шаллан и Адолином следовала большая группа ученых и картографов Навани, включая Исасика — ардента, который служил королевским картографом. Они передавали друг другу карту, которую нарисовала Шаллан, но Исасик ехал отдельно, вздернув подбородок и подчеркнуто игнорируя похвалы, которые расточали женщины искусству Шаллан. Далинар не мог обойтись без всех этих ученых, хотя и желал обратного. Каждый писец, которого он взял с собой, был еще одной жизнью, подвергающейся риску. Еще хуже оказалось то, что и сама Навани отправилась вместе с экспедицией. Он не смог опровергнуть ее аргумент: «Если ты думаешь, что там достаточно безопасно для девчонки, значит, достаточно безопасно и для меня».

Пока Далинар мчался навстречу приближающейся процессии Себариала, прискакал Амарам в Доспехах Осколков, с развевающимся за спиной золотым плащом. У него была отличная боевая лошадь, массивная порода, используемая в Шиноваре для того, чтобы тянуть тяжелые телеги, но рядом с Кавалером она все равно выглядела как пони.

— Это и вправду Себариал? — спросил Амарам, указывая на подходящее войско.

— Очевидно.

— Не следует ли нам отослать его обратно?

— Зачем нам это делать?

— Он недостаточно надежен, — пояснил Амарам.

— Он держит свое слово, насколько мне известно, — ответил Далинар. — Уже хоть что-то, чего я не могу сказать про большинство остальных.

— Он держит слово, поскольку никогда ничего не обещает.

Далинар, Ройон и Амарам доскакали до Себариала, который вышел из экипажа, едущего перед армией. Экипаж. Для военного шествия. Что ж, он не замедлит Далинара больше, чем писцы. На самом деле ему самому, скорее всего, следовало обзавестись несколькими дополнительными экипажами. Навани будет очень приятно провести в комфорте все эти долгие дни.

— Себариал? — произнес Далинар.

— Далинар! — ответил толстяк, прикрыв глаза от солнца. — Ты выглядишь удивленным.

— Я удивлен.

— Ха! Уже вполне достаточная причина, чтобы прибыть. Как считаешь, Палона?

Далинар едва смог различить сидящую в экипаже женщину, одетую в огромную модную шляпу и блестящее платье.

— Ты взял с собой подругу? — спросил Далинар.

— Конечно. Почему нет? Если мы там проиграем, я умру, и ей придется выйти в отставку. Как бы то ни было, она настаивала. Штормовая женщина. — Себариал подошел прямо к Кавалеру. — У меня есть предчувствие на твой счет, старина Далинар. Думаю, будет мудро оставаться поближе к тебе. Там, на равнинах, что-то должно произойти, а хорошие возможности восходят словно солнце.

Ройон фыркнул.

— Ройон, — продолжил Себариал, — не должен ли ты прятаться где-нибудь под столом?

— Вероятно, должен, просто чтобы оказаться подальше от тебя.

Себариал рассмеялся.

— Хорошо сказано, ты, старая черепаха! Может, наше путешествие и не будет совсем уж скучным. Тогда вперед! К славе и всякой подобной чепухе. Если мы найдем сокровища, помните, что я претендую на свою часть! Я прибыл раньше Аладара. Это чего-нибудь да стоит.

— Раньше... — удивленно начал Далинар. Он оглянулся на военный лагерь, граничащий с его собственным с севера.

Оттуда на Разрушенные равнины хлынула армия, облаченная в белые и темно-зеленые цвета Аладара.

— Ну и ну, — проговорил Амарам. — Я действительно не ожидал.

 

* * *

— Мы можем попробовать переворот, — сказала Иалай.

Садеас обернулся в седле к жене. Их охрана, рассыпавшаяся вокруг, находилась на достаточном расстоянии, чтобы не услышать, как кронпринц и его жена наслаждались мирной «прогулкой верхом по холмам». На самом деле они оба хотели поближе взглянуть на расширившиеся владения Себариала к востоку от военных лагерей, где он развернул полномасштабную фермерскую деятельность.

Иалай ехала верхом, устремив взгляд вперед.

— Далинара не будет в лагере, а с ним и Ройона, единственного, кто его поддерживает. Мы могли бы захватить Пик, казнить короля и получить трон.

Садеас повернул коня, посмотрев на восток, в сторону военных лагерей. Он с трудом различал армию Далинара, собирающуюся на Разрушенных равнинах.

Переворот. Один последний шаг, пощечина старине Гавилару. Он бы это сделал. Шторм побери, он мог бы.

Если не брать во внимание тот факт, что в перевороте не было необходимости.

— Далинар подписался на эту дурацкую экспедицию, — сказал Садеас. — Он скоро умрет, окруженный и поверженный в штормовых равнинах. Нам не нужен переворот. Если бы я знал, что он действительно это сделает, нам не понадобился бы даже твой убийца.

Иалай отвела взгляд. Ее убийца потерпел неудачу. Она считала случившееся своей большой ошибкой, хотя все прошло в точности по плану. В подобных ситуациях никогда не было определенности. К сожалению, теперь, когда они попытались и потерпели неудачу, им нужно быть осторожнее по отношению…

Садеас развернул коня и нахмурился, когда к ним приблизился посыльный на лошади. Юноше разрешалось миновать охранников и доставлять послания Иалай.

Она прочла письмо, и ее настроение испортилось.

— Тебе это не понравится, — сказала Иалай, поднимая взгляд.

 

* * *

Пришпорив Кавалера, Далинар помчался через равнину, пугая растения, прятавшиеся в укрытия. За несколько минут быстрого галопа он миновал армию и приблизился к новому войску.

Аладар сидел в седле, обозревая своих солдат. Он красовался в модной форме, черной с каштановыми полосами на рукавах и подходящим по цвету платком на шее. Вокруг мельтешили солдаты. Аладар располагал одной из самых больших армий на равнинах — шторма, учитывая, что численность армии Далинара сильно уменьшилась, армия Аладара могла оказаться самой крупной.

И он больше других поддерживал Садеаса.

— Как будем перемещаться, Далинар? — спросил Аладар, когда Далинар подъехал рысью. — Двигаемся каждый сам по себе, пересекая разные плато, но встречаясь позже, или маршируем одной огромной колонной?

— Почему? — спросил Далинар. — Почему ты пришел?

— Ты приводил такие пылкие доводы все это время, а теперь удивлен, что кто-то к ним прислушался?

— Не просто кто-то. Ты.

Аладар сжал губы в линию и наконец повернулся, чтобы встретиться взглядом с Далинаром.

— Ройон и Себариал, два самых больших труса среди нас, отправляются на войну. Неужели я останусь в стороне и позволю им исполнить Пакт мщения без меня?

— Похоже, других кронпринцев не смущает подобное положение вещей.

— Подозреваю, что они лучше умеют лгать себе, чем я.

Внезапно все неистовые аргументы Аладара, всегда находившегося в авангарде противостоящей Далинару фракции, приобрели другую окраску.

«Он спорил, чтобы убедить себя, — подумал Далинар. — Все это время его беспокоило, что я прав».

— Садеас будет не в восторге, — заметил Далинар.

— Садеас может идти ко всем штормам. Он не владеет мной. — Мгновение Аладар поигрывал поводьями. — Хотя он и хочет, чтобы так было. Я чувствую это по тому, к чему он меня подталкивает, по тем ножам, которые он медленно приставляет к горлу всех окружающих. В итоге мы все окажемся его рабами.

— Аладар, — произнес Далинар, подъехав вплотную к лошади собеседника так, что они оказались лицом к лицу. Он удержал взгляд Аладара. — Скажи мне, что ты здесь не по приказу Садеаса. Скажи мне, что это не очередной заговор, чтобы подставить или предать меня.

Аладар улыбнулся.

— Ты думаешь, что я просто признался бы, будь это так?

— Я хочу услышать обещание из твоих собственных уст.

— И ты поверишь моему обещанию? Когда Садеас заявил о своей дружбе, как это послужило тебе, Далинар?

— Обещание, Аладар.

Аладар встретился с ним взглядом.

— Я думаю, что сказанное тобой об Алеткаре в лучшем случае наивно и, безусловно, невозможно. Твои заблуждения не являются признаками безумия, как пытался внушить нам Садеас, — это просто мечты человека, который отчаянно хочет верить во что-то глупое. «Честь» — слово, применимое к действиям людей из прошлого, чьи жизни подчистили историки.

Он помолчал.

— Однако... шторм меня побери за глупость, Далинар, но я хочу, чтобы они оказались правдивы. Я пришел сам, не по указке Садеаса. Я тебя не предам. Даже если Алеткар никогда не сможет стать таким, как ты хочешь, мы сможем хотя бы сокрушить паршенди и отомстить за старину Гавилара. Это просто правильно.

Далинар кивнул.

— Возможно, я солгал, — добавил Аладар.

— Я так не думаю.

— Откуда ты знаешь?

— Честно? Я не знаю. Но если все получится, мне придется доверять кому-то из вас.

До определенной степени. Он никогда больше не окажется в ситуации, подобной случившемуся на Башне.

С другой стороны, присутствие Аладара означало, что их нападение обретало шансы на успех. Объединенные армии четырех кронпринцев, скорее всего, превзойдут по численности войска паршенди — хотя Далинар и не был уверен, заслуживали ли доверия подсчеты их количества писцами.

Великая коалиция кронпринцев, о которой мечтал Далинар, не состоялась, но даже с учетом того, что ущелья благоволили к паршенди, сил людей должно оказаться достаточно.

— Маршируем все вместе, — сказал Далинар, указывая вперед. — Я не хочу, чтобы мы рассеивались. Двигаемся от плато к плато, занимая соседние или одно плато целиком, если возможно. И тебе придется оставить своих паршменов в лагере.

— Необычное требование, — нахмурился Аладар.

— Мы собираемся напасть на их родичей, — пояснил Далинар. — Лучше не рисковать и не давать им возможности обратиться против нас.

— Но они же никогда... Ладно, не важно. Я могу пойти на это.

Далинар кивнул и протянул руку Аладару, когда сзади наконец подскакали Ройон и Амарам. Далинар сильно обогнал их на Кавалере.

— Спасибо, — поблагодарил Далинар Аладара.

— Ты и вправду веришь во все это, да?

— Да.

Аладар протянул руку, но помедлил.

— Ты ведь понимаешь, что я запятнан вдоль и поперек. На моих руках кровь, Далинар. Я не какой-нибудь совершенный благородный рыцарь, каким, кажется, ты хочешь меня видеть.

— Я знаю, — произнес Далинар, принимая руку. — Я — тоже. Но мы должны ими стать.

Они обменялись кивками, и Далинар развернул Кавалера и поехал обратно к своей армии. Ройон застонал и стал сетовать на больные бедра после того, как всю дорогу проскакал галопом. Сегодняшние перемещения верхом не доставляли ему удовольствия.

Амарам присоединился к Далинару.

— Сначала Себариал, теперь Аладар? Видимо, ваше доверие сегодня стоит довольно дешево, Далинар.

— Не хочешь ли ты, чтобы я отправил их обоих обратно?

— Подумайте, насколько эффектной станет победа, если мы одержим ее нашими собственными силами.

— Надеюсь, что мы выше подобного тщеславия, старый друг, — проговорил Далинар.

Какое-то время они ехали рядом, снова миновав Адолина и Шаллан. Далинар осматривал свои войска и кое-что заметил. Высокий человек в синей форме сидел на камне среди охранников из Четвертого моста.

«Кстати о глупцах...»

— Поехали со мной, — обратился Далинар к Амараму.

Амарам позволил своей лошади отстать.

— Думаю, мне нужно взглянуть на...

— Поехали, — резко приказал Далинар. — Я хочу, чтобы ты поговорил с тем парнем и мы смогли бы раз и навсегда покончить со всеми слухами и обвинениям в твой адрес. Они не приносят ничего хорошего.

— Отлично, — согласился Амарам, догоняя кронпринца.

 

* * *

Каладин, находящийся среди мостовиков, поймал себя на том, что встал с места, несмотря на боль в ноге, когда заметил Адолина и Шаллан, проезжающих мимо. Он проследил за парой взглядом. Адолин верхом на своем великане-ришадиуме и Шаллан на более скромном по размерам животном.

Она выглядела великолепно. Каладин был готов это признать, пусть даже только перед самим собой. Блестящие рыжие волосы и лицо, готовое вот-вот улыбнуться. Она сказала что-то умное, Каладин почти расслышал слова. Он подождал, надеясь, что девушка посмотрит в его сторону и ее взгляд преодолеет разделяющее их небольшое расстояние.

Шаллан не обернулась. Проехала дальше, а Каладин почувствовал себя абсолютным дураком. Какая-то его часть хотела ненавидеть Адолина за то, что он захватил ее внимание, но Каладин обнаружил, что не может этого сделать. Правда заключалась в том, что Адолин ему нравился. И те двое были хорошей парой. Они подходили друг другу.

Может быть, Каладин смог бы ненавидеть этот факт.

Он снова сел на камень, опустив голову. Вокруг него сгрудились мостовики. К счастью, они не видели, как он провожал глазами Шаллан, напрягая слух, чтобы услышать ее голос. Ренарин тенью стоял позади группы. Похоже, для мостовиков он стал своим, но сам принц, судя по всему, все еще чувствовал себя неудобно в их окружении. Хотя, вероятно, он везде чувствовал себя неудобно.

«Мне нужно поподробнее поговорить с ним о его состоянии», — подумал Каладин. Ему упорно казалось, что было какое-то несоответствие в поведении парня и в его объяснении причин эпилепсии.

— Почему вы здесь, сэр? — спросил Бисиг, вернув внимание Каладина к остальным мостовикам.

— Хотел увидеть, как вы отправляетесь, — вздохнул Каладин. — Предполагал, что вы обрадуетесь, повидав меня.

— Ты как ребенок, — проворчал Камень, погрозив Каладину толстым пальцем. — Что бы ты сделал, великий капитан Благословленный Штормом, если бы обнаружил, что один из твоих людей расхаживает с раненой ногой? Ты бы его побил! Конечно, после того, как он излечится.

— Мне казалось, — заметил Каладин, — что я и есть ваш командир.

— Неа, не может быть, — сказал Тефт, — потому что наш командир достаточно умен, чтобы оставаться в постели.

— И есть побольше рагу, — добавил Камень. — Я оставил тебе целый котелок на то время, пока буду отсутствовать.

— Ты тоже собираешься отправиться в экспедицию? — спросил Каладин, подняв глаза на здоровяка-рогоеда. — Я думал, ты просто посмотришь, как уходят ребята. Ты же не хочешь сражаться. Что ты там будешь делать?

— Кто-то же должен для них готовить, — объяснил Камень. — Эта экспедиция, она будет длиться много дней. Я не оставлю моих друзей на милость лагерных поваров. Ха! Вся еда, которую они готовят, из преобразованного мяса и зерна. А на вкус похожа на крэм! Кто-то должен добавлять правильные пряности.

Каладин оглядел группу нахмурившихся мужчин.

— Ладно, — сказал он. — Я вернусь. Шторма, но...

Почему мостовики расступались? Камень посмотрел через плечо, рассмеялся и попятился.

— А вот и настоящие проблемы.

За ним спешивался Далинар Холин. Каладин вздохнул и махнул Лоупену, чтобы тот помог ему подняться и он смог бы отсалютовать как подобает. Каладин принял вертикальное положение, заработав свирепый взгляд от Тефта, прежде чем заметил, что Далинар был не один.

Амарам. Мышцы Каладина окаменели, и ему пришлось приложить усилие, чтобы чувства не отразились на лице.

Далинар с Амарамом подошли ближе. Боль в ноге Каладина, казалось, утихла, и одно мгновение он видел перед собой только этого человека. Этого монстра в человеческом обличье. Одетого в добытые Каладином Доспехи и развевающийся за спиной золотой плащ с символом Сияющих рыцарей.

«Контролируй себя», — подумал мостовик.

Каладин сумел проглотить ярость. В последний раз, когда она взяла над ним верх, он угодил в тюрьму.

— Тебе полагается отдыхать, солдат, — сказал Далинар.

— Да, сэр, — ответил Каладин. — Мои люди уже объяснили мне это предельно ясно.

— Значит, ты хорошо их обучил. Я горжусь, что они будут рядом со мной в экспедиции.

Тефт отсалютовал.

— Если вас поджидает опасность, светлорд, то она прячется там, на равнинах. Мы не сможем вас защитить, если останемся здесь.

Каладин нахмурился, кое-что осознав.

— Шрам здесь... Тефт... А кто с королем?

— Мы о нем позаботились, сэр, — ответил Тефт. — Светлорд Далинар попросил меня оставить в тылу нашего лучшего человека с отрядом по его собственному выбору. Они присмотрят за королем.

Их лучший человек...

Каладин похолодел. Моаш. Моаш остался обеспечивать безопасность короля во главе отряда по его собственному выбору.

Шторма.

— Амарам, — произнес Далинар, жестом приказав кронлорду приблизиться. — Ты говорил, что никогда не видел этого человека, пока не прибыл сюда, на Разрушенные равнины. Верно?

Каладин встретился взглядом с убийцей.

— Да, — подтвердил Амарам.

— А как насчет его заявления о том, что ты якобы забрал у него Клинок и Доспехи?

— Светлорд, — ответил Амарам, взяв Далинара под руку. — Я не знаю, тронулся ли парень умом или просто ему катастрофически не хватает внимания. Возможно, он служил в моей армии, как он сам утверждает, — он, безусловно, носит на себе соответствующее клеймо раба. Но его обвинения на мой счет явно абсурдны.

Далинар кивнул сам себе, как будто ожидал подобных слов.

— Я уверен, что требуются извинения, — произнес кронпринц.

Каладин изо всех сил пытался оставаться в вертикальном положении, но его нога ослабела. Значит, вот что будет его заключительным наказанием. Извинение перед Амарамом на публике. Унижение, не сравнимое ни с чем другим.

— Я... — начал Каладин.

— Не ты, сынок, — тихо проговорил Далинар.

Амарам повернулся, его поза внезапно стала более настороженной, как будто мужчина приготовился к битве.

— Конечно же, вы не верите в его заявления, Далинар?

— Несколько недель назад, — сказал кронпринц, — я принимал в лагере двух особых гостей. Один из них — мой доверенный слуга, который тайно прибыл из Холинара, привезя с собой драгоценный груз. Вторым был тот самый груз — безумец, который появился у ворот Холинара с Клинком Осколков.

Амарам побледнел и отступил назад, отведя руку в сторону.

— Я приказал моему слуге, — продолжил Далинар спокойно, — выпить с твоими личными охранниками — он знает многих из них — и рассказать о сокровище, которое, по словам сумасшедшего, много лет назад было спрятано рядом с военными лагерями. После этого по моему приказу он спрятал Клинок Осколков безумца в пещеру неподалеку. И стал ждать.

«Он призывает Клинок», — подумал Каладин, глядя на руку Амарама.

Каладин потянулся к поясному ножу, но Далинар уже сам поднял руку.

В пальцах Далинара сгустился белый туман, появился Клинок Осколков, касающийся острием горла Амарама. Шире, чем большинство Клинков, по внешнему виду он скорее походил на нож мясника.

В руке Амарама Клинок сформировался секундой позже — эта секунда оказалась критической. Глаза кронлорда расширились, когда он уставился на серебристый Клинок, прижатый к его горлу.

Далинар владел Клинком Осколков.

— Я подумал, — снова заговорил Далинар, — что если ты пожелал убить ради одного Клинка, то, конечно же, пожелаешь солгать ради второго. Таким образом, после того, как я узнал, что ты тайком пробрался в монастырь, чтобы увидеть сумасшедшего лично, я попросил тебя расследовать его заявления. Из уважения к нашей дружбе я дал тебе достаточно времени, чтобы очистить совесть. Когда ты сказал мне, что ничего не нашел, а на самом деле уже заполучил Клинок Осколков, я узнал правду.

— Как? — прошипел Амарам, глядя на Клинок, который держал Далинар. — Как вы получили его обратно? Я же забрал его из пещеры. Мои люди держали меч в безопасности!

— Я не собирался рисковать им только для того, чтобы подтвердить свою точку зрения, — сухо ответил Далинар. — Поэтому связал этот Клинок, прежде чем мы его спрятали.

— Та неделя, когда вы сказались больным, — понял Амарам.

— Да.

— Бездна.

Далинар со свистом выдохнул сквозь зубы.

— Почему, Амарам? Я думал, что из всех людей ты… Ба!

Кронпринц усилил хватку, костяшки его пальцев побелели. Амарам поднял подбородок, будто толкая шею к острию Клинка Осколков.

— Я сделал это, — сказал Амарам, — и я сделал бы это снова. Скоро вернутся Несущие Пустоту, и мы должны быть достаточно сильными, чтобы им противостоять. Значит, нам понадобятся натренированные, опытные Носители Осколков. Пожертвовав несколькими солдатами, я планировал спасти намного больше.

— Ложь! — воскликнул Каладин, делая шаг вперед. — Вы просто хотели Клинок для себя!

Амарам посмотрел Каладину в глаза.

— Я сожалею о том, как поступил с тобой и твоими солдатами. Иногда хорошим людям приходится умереть ради достижения более великой цели.

Каладин почувствовал подбирающийся холод, оцепенение, которое распространялось от сердца по всему телу.

«Он говорит правду, — подумал он. — Он... искренне уверен в том, что сделал все правильно».

Амарам отпустил свой Клинок и обернулся к Далинару.

— Что теперь?

— Ты виновен в убийстве — лишил жизни нескольких людей ради собственного обогащения.

— А что происходит, — ответил Амарам, — когда вы сами посылаете тысячи людей на смерть, чтобы заполучить гемсердца, Далинар? Разве есть какая-то разница? Мы все знаем, что иногда жизнями нужно жертвовать ради высшей добродетели.

— Сними плащ, — прорычал Далинар. — Ты не Сияющий.

Амарам потянулся и развязал узел, затем бросил плащ на камни, отвернулся и зашагал прочь.

— Нет! — воскликнул Каладин, захромав следом.

— Дай ему уйти, сынок, — вздохнул Далинар. — Его репутация разрушена.

— Но он все еще убийца.

— И мы будем судить его по справедливости, — пообещал Далинар, — как только я вернусь. Не получится заключить его в тюрьму — Носители Осколков выше этого, и в любом случае он пробьет себе путь наружу. Носителя Осколков либо казнят, либо оставляют на свободе.

Каладин обмяк всем телом, и рядом с ним появился Лоупен, подхватив под руку, в то время как Тефт помог с другой стороны. Каладин чувствовал себя полностью опустошенным.

«Иногда жизнями нужно жертвовать ради высшей добродетели...»

— Спасибо, — сказал Каладин, — что поверили мне.

— Иногда я все же слушаю, солдат, — ответил Далинар. — А сейчас отправляйся обратно в лагерь и немного отдохни.

Каладин кивнул.

— Сэр? Берегите себя там, на равнинах.

Далинар мрачно улыбнулся.

— Как получится. Теперь у меня есть хотя бы шанс побороться с тем убийцей, если он появится. Со всеми этими Клинками Осколков, мельтешащими вокруг в последнее время, я понял, что значимость иметь при себе один из них слишком велика, чтобы ее можно было игнорировать. — Он прищурился, посмотрев на восток. — Даже если кажется... что владеть им почему-то неправильно. Так странно. Откуда это ощущение неправильности? Возможно, я просто скучаю по своему старому Клинку.

Далинар отпустил Клинок.

— Поехали, — сказал он, возвращаясь к коню.

Там его поджидал кронпринц Ройон, ошеломленно наблюдающий за тем, как Амарам шествует прочь в окружении личной стражи из пятидесяти человек.

 

* * *

Да, это были знамена Аладара, присоединившегося к Далинару. Садеас смог разглядеть их в подзорную трубу.

Он опустил ее и долго-долго сидел в тишине. Настолько долго, что его охранники и даже жена начали суетиться и нервничать. Но оснований для нервозности не было.

Садеас придушил раздражение.

— Дадим им умереть там, — сказал он. — Всем четверым. Иалай, подготовь мне отчет. Я хочу знать... Иалай?

Его жена вздрогнула, взглянув на него.

— С тобой все в порядке?

— Я просто думала, — ответила она, как будто издалека. — О будущем. И что оно сулит. Нам.

— Оно принесет Алеткару новых кронпринцев, — сказал Садеас. — Подготовь отчет о том, кто из преданных нам светлордов станет подходящей заменой тем, кто падет в походе Далинара.

Он вернул подзорную трубу посыльному.

— Мы будем бездействовать, пока они не умрут. По-видимому, в конце концов паршенди все-таки убьют Далинара. Аладар может отправляться с ним в Бездну, как и большинство остальных.

Садеас развернул лошадь и продолжил дневную прогулку, демонстративно повернувшись спиной к Разрушенным равнинам.

 

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-03-31; Просмотров: 400; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (1.245 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь