Альбом Шаллан: Доспехи Осколков

Три с половиной года назад

 

Шаллан заглянула в клетку, и разноцветное существо внутри сдвинулось на своем насесте и, вскинув голову, посмотрело на нее.

Это было самое необычное создание, какое она когда-либо видела. Оно стояло на двух конечностях, как человек, хотя на них имелись когти. Существо было размером всего лишь с два кулака, поставленных один на другой, но то, как оно поворачивало голову, чтобы посмотреть на Шаллан, свидетельствовало о несомненном наличии разума.

Панцирь у этого создания был только на носу и вокруг рта, но самой странной частью оказались перья. Ярко-зеленые, они покрывали все его тело и лежали так ровно, будто их расчесали. Пока Шаллан наблюдала, существо повернуло голову и начало чистить перья. При этом его крыло поднялось, и девушка увидела, что оно растет из середины спины.

— Что юная леди думает о моем цыпленке? — гордо спросил торговец, стоя со сцепленными за спиной руками и выставив приличных размеров живот вперед, будто нос корабля.

Позади него по ярмарке перемещалось множество людей. Их было так много. Пять сотен человек, возможно больше, собралось в одном месте.

— Цыпленок, — сказала Шаллан, робко просовывая палец в клетку. — Я пробовала цыпленка.

— Не эту породу! — рассмеялся тайленец. — Цыплята, которых едят, глупы, а мой умный. Почти такой же умный, как человек! Он может говорить. Послушайте. Джексонофнон! Скажи свое имя!

— Джексонофнон, — проговорило существо.

Шаллан отпрыгнула. Слово оказалось искажено нечеловеческим голосом, но все же его можно было узнать.

— Несущий Пустоту! — прошипела она, прижав безопасную руку к груди. — Говорящее животное! Ты навлечешь на нас взоры Несотворенных.

Торговец засмеялся.

— Эти твари живут по всему Шиновару, юная леди. Если бы их речь привлекала Несотворенных, вся страна была бы проклята!

— Шаллан!

Отец стоял со своими телохранителями на другой стороне дороги, там, где прежде разговаривал с другим торговцем. Она поспешила к нему, оглядываясь через плечо на странное животное. Каким бы ненормальным оно ни было, оно могло говорить, и Шаллан жалела, что его заперли в клетке.

Ярмарка середины года, главное ежегодное событие, проводилась во время затишья — периода, противоположного Плачу, когда не было штормов. На нее собирались люди со всех окрестных сел и деревень. Многие из них приезжали из земель, подконтрольных ее отцу, включая светлоглазых более низкого ранга из семей, которые правили одними и теми же деревнями на протяжении веков.

Темноглазые, разумеется, тоже прибыли, включая торговцев — граждан первого и второго нанов. Ее отец не часто об этом говорил, но она знала, что он считал их богатство и положение неподобающими. Для того, чтобы править, Всемогущий избрал светлоглазых, а не торговцев.

— Пойдем со мной, — сказал ей отец.

Шаллан последовала за ним и его телохранителями через оживленную ярмарку, которая размещалась на землях светлорда Давар в половине дня пути от имения. Котловина была довольно хорошо защищена, ближайшие склоны заросли джелл-деревьями. На их толстых ветках торчали веретенообразные листья — длинные розовые, желтые и оранжевые шипы, из-за которых деревья выглядели так, будто взорвались разными цветами. В одной из отцовских книг Шаллан читала, что деревья всасывали крэм, а затем использовали его, чтобы сделать древесину твердой, как камень.

В самой котловине большую часть деревьев вырубили, но некоторые оставили — к их верхушкам привязали тенты шириной в десятки ярдов^[38]. Они прошли мимо торговца, проклинающего спренов ветра, которые пронеслись через его лавку, заставив предметы сбиться в кучу. Шаллан улыбнулась, вытащив сумку из-под мышки. Сейчас не время рисовать, но ее отец направлялся в сторону площадок для дуэлей, где, если все будет как в предыдущие годы, она проведет большую часть ярмарки.

— Шаллан, — позвал отец, заставляя ее поторопиться, чтобы догнать его.

В четырнадцать лет она считала себя ужасно нескладной, а свою фигуру — слишком похожей на мальчишескую. По мере взросления Шаллан поняла, что ей нужно стыдиться своих рыжих волос и веснушчатой кожи, потому что они указывали на нечистую родословную. Это был обычный цвет волос для веденцев, но только потому, что в прошлом их роды смешивались в горах с рогоедами.

Некоторые люди гордились таким цветом волос. Но не отец Шаллан, а значит, и не она.

— Ты достигла того возраста, когда тебе следует вести себя, как подобает леди, — сказал он.

Темноглазые расступались, кланяясь, когда отец проходил мимо. Задумавшись, двое отцовских ардентов шли за ним, убрав руки за спину.

— Ты должна перестать глазеть на все. Пройдет немного времени, и мы захотим найти тебе мужа.

— Да, отец, — ответила Шаллан.

— Возможно, мне стоит перестать брать тебя с собой на события вроде этого, — продолжил он. — Ты только носишься вокруг и ведешь себя как ребенок. По меньшей мере, тебе нужен новый наставник.

Он спугнул последнюю наставницу. Женщина была знатоком языков, и Шаллан преуспевала в изучении азианского, но учительница уехала вскоре после одного из отцовских... приступов гнева. На следующий день мачеха Шаллан появилась с синяками на лице. Ее светлость Хаше, наставница, собрала вещи и сбежала, никого не предупредив.

Шаллан кивнула в ответ на слова отца, но втайне понадеялась, что ей удастся ускользнуть и найти братьев. Сегодня у нее было дело. Она и отец приблизились к «дуэльной арене». Слишком громкое название для огороженного участка земли, который паршмены засыпали таким количеством песка, что его хватило бы на половину пляжа. Для светлоглазых соорудили столы с навесами, чтобы они могли сидеть, перекусывать и разговаривать.

Мачеха Шаллан, Мализа, была молодой женщиной менее, чем на десять лет старше самой Шаллан. Невысокая, с мелкими чертами лица, она сидела прямо; в ее черных волосах сверкало несколько светлых прядей. Отец разместился рядом в их ложе. Он был одним из четырех человек своего ранга, четвертого дана, посетивших ярмарку. В качестве дуэлянтов выступят светлоглазые более низкого ранга из окрестных областей. Многие из них не имели земель, и дуэли для них — один из способов получить известность.

Шаллан села на предназначенный для нее стул, и слуга подал ей стакан холодной воды. Она едва успела сделать глоток, прежде чем кто-то подошел к ложе.

Светлорд Ревилар мог бы показаться привлекательным, если бы в молодости ему не отсекли на дуэли нос. Он носил деревянный протез, выкрашенный в черный цвет — странная смесь сокрытия увечья и в то же время привлечения к нему внимания. Седовласый, одетый в костюм современного покроя, он имел встревоженный вид человека, который оставил дома зажженный камин без присмотра. Его земли граничили с отцовскими; он, как и отец, входил в число десяти человек одного ранга, подчинявшихся непосредственно кронпринцу.

Ревилар подошел не с одним, а с двумя мастер-слугами. Их отличительной особенностью являлась черно-белая униформа, которой обычные слуги были лишены, и отец с жадностью их рассматривал. Он пытался нанять мастер-слуг. Но все они отказывались, ссылаясь на его «репутацию».

— Светлорд Давар, — поздоровался Ревилар.

Он не стал ждать разрешения, чтобы подняться по ступенькам в ложу. Они с отцом были одного ранга, но все знали об обвинениях против отца и о том, что кронпринц находил их обоснованными.

— Ревилар, — ответил отец, глядя прямо перед собой.

— Могу я сесть?

Он устроился на стуле рядом с отцом, том, на котором как наследник сидел бы Хеларан, если бы присутствовал. Двое слуг Ревилара заняли места за его спиной. Каким-то образом они смогли выразить отцу свое неодобрение, не произнеся ни слова.

— Твой сын будет участвовать в сегодняшней дуэли? — спросил отец.

— В общем-то, да.

— Надеюсь, он сохранит все части своего тела. Не хотелось бы, чтобы твой опыт становился традицией.

— Ай-ай-ай, Лин, — сказал Ревилар. — Не стоит так разговаривать с деловым партнером.

— Деловым партнером? У нас есть дела, о которых мне неизвестно?

Одна из слуг Ревилара, женщина, положила на стол перед отцом небольшую стопку бумаг. Мачеха Шаллан нерешительно взяла их и начала читать вслух. В бумагах описывались положения по обмену товарами. Отец передавал Ревилару некоторое количество хлопка разрыв-дерева и сырого шама за небольшую плату. Затем Ревилар отправлял товары на рынок для продажи.

Отец остановил чтение, когда до конца оставалась четвертая часть.

— Ты бредишь? Одна чистмарка за мешок? Это десятая часть цены шама! Учитывая расходы на патрулирование дорог и содержание деревень, где собирается урожай, я потеряю на этой сделке кучу сфер.

— О, все не так плохо, — произнес Ревилар. — Думаю, ты найдешь соглашение вполне приемлемым.

— Ты безумен.

— Я популярен.

Отец нахмурился, его лицо покраснело. Шаллан помнила время, когда она редко видела его рассерженным, почти никогда. Те дни прошли давным-давно.

— Популярен? — переспросил отец. — Что...

— Возможно, ты не знаешь, — пояснил Ревилар, — что сам кронпринц недавно посетил мои владения. Похоже, он доволен тем, как я развиваю текстильную промышленность нашего княжества. Это, а также дуэльное мастерство моего сына, привлекло внимание к моему дому. Меня пригласили посещать кронпринца в Веденаре одну неделю из десяти, начиная со следующего месяца.

Временами отец вел себя не самым умным образом, но он хорошо разбирался в политике. По крайней мере, так думала Шаллан, пусть даже и потому, что хотела верить в лучшее в нем. В любом случае он сразу понял намек.

— Ты крыса, — прошептал отец.

— У тебя не так уж много вариантов, Лин, — сказал Ревилар, наклонившись к нему. — Твой дом приходит в упадок, твоя репутация разрушена. Тебе нужны союзники. Мне нужно выглядеть финансовым гением в глазах кронпринца. Мы можем помочь друг другу.

Отец склонил голову. На площадке объявили первых дуэлянтов, незначительный бой.

— Куда бы я ни отправился, я везде натыкаюсь на углы, — прошептал отец. — Понемногу они загоняют меня в ловушку.

Ревилар еще раз подтолкнул бумаги к мачехе Шаллан.

— Может быть, начнешь сначала? Мне кажется, в первый раз твой муж слушал невнимательно. — Он бросил взгляд на Шаллан. — И разве ребенку нужно здесь находиться?

Шаллан ушла, не сказав ни слова. В любом случае она хотела поступить именно так, хотя ей было неприятно оставлять отца. Он нечасто разговаривал с ней, не говоря уже о том, чтобы спрашивать ее мнение, но, казалось, он становился сильнее, когда она была рядом.

Отец оказался настолько обескуражен, что даже не послал с ней ни одного из охранников. Девушка выскользнула из ложи с сумкой под мышкой и прошла мимо слуг дома Давар, которые готовили еду для отца.

Свобода.

Для Шаллан свобода была такой же ценной, как изумрудный брум, и такой же редкой, как ларкин. Она поспешила уйти, пока отец не осознал, что не приказал никому ее сопровождать. Один из охранников периметра — Джикс — все же шагнул в ее сторону, но затем оглянулся на ложу. Он пошел туда, вероятно, собираясь спросить, нужно ли ему последовать за ней.

Лучше сделать так, чтобы он не нашел ее слишком легко, когда вернется. Шаллан шагнула в сторону ярмарки с ее экзотическими торговцами и чудесными зрелищами. Там будут игры на угадывание и, может, даже миропевец, рассказывающий истории о далеких королевствах. За вежливыми аплодисментами светлоглазых, наблюдающих за дуэлью позади нее, Шаллан могла различить барабаны простых темноглазых, а также звуки пения и веселья.

«Но сначала дело».

Тьма накрывала ее дом, словно тень шторма. Но она найдет солнце. Найдет.

Ей требовалось вернуться на какое-то время к площадке для дуэлей. Шаллан обошла ложи сзади, лавируя между паршменами, которые кланялись ей, и темноглазыми, которые кивали или отвешивали поклоны в зависимости от ранга. Наконец она нашла ложу, в которой несколько светлоглазых семей низкого ранга делили место в тени.

Эйлита, дочь светлорда Тавинара, сидела с краю, как раз в лучах солнца, светившего через боковую стенку ложи. Она наблюдала за дуэлянтами со скучающим выражением и капризной улыбкой на лице, слегка склонив голову. Ее длинные волосы были полностью черными.

Шаллан встала за ложей и шикнула ей. Старшая девушка повернулась, нахмурившись, и прижала руки к губам. Она бросила взгляд на родителей, а потом наклонилась.

— Шаллан!

— Я говорила тебе ждать меня, — прошептала в ответ Шаллан. — Ты обдумала то, о чем я тебе писала?

Эйлита потянулась к карману платья и вытащила оттуда маленькую записку. Она озорно улыбнулась и кивнула.

Шаллан взяла записку.

— Ты сможешь уйти?

— Мне придется взять служанку, но тогда я смогу пойти, куда захочу.

На что же это будет похоже?

Шаллан быстро отошла. Формально ее ранг выше, чем у родителей Эйлиты, но светлоглазые странно относились к возрасту. Иногда ребенок высокого ранга не казался таким важным, когда разговаривал со взрослыми более низкого дана. Кроме того, светлорд и светледи Тавинар присутствовали в тот день, когда приезжал бастард. Они не любили ни отца, ни его детей.

Шаллан попятилась от лож, затем повернулась к ярмарке. Она помедлила в тревоге. Ярмарка середины года была пугающей мозаикой людей и мест. Неподалеку за длинными столами пили и делали ставки на дуэли несколько десятинников. Самый низкий ранг светлоглазых, занимавших чуть более высокое положение, чем темноглазые. Им не только приходилось работать, чтобы прокормить себя, они не являлись даже торговцами или мастерами-ремесленниками. Они были просто... людьми. Хеларан говорил, что в городах таких много. Настолько же много, как и темноглазых здесь. Это казалось очень странным.

Странным и пленительным одновременно. Шаллан испытывала непреодолимое желание найти уголок, где бы ее не могли заметить, чтобы достать альбом и дать выход кипящему воображению. Но она заставила себя двигаться по краю ярмарки. Вроде бы павильон, о котором говорили братья, находился с краю.

Темноглазые посетители ярмарки широко уступали ей дорогу, и она поняла, что боится. Отец рассказывал о том, что молодая светлоглазая девушка может стать мишенью для грубых людей из низших классов. Конечно, никто не навредит ей здесь, на открытом месте, где полно народа. Она все равно прижала сумку к груди и дрожала, пока шла.

Каково быть храброй, как Хеларан? Как была ее мать.

Ее мать...

— Ваша светлость?

Шаллан встряхнулась. Как долго она стояла здесь, посреди дороги? Солнце в небе переместилось. Она робко обернулась и обнаружила охранника Джикса, стоящего за ее спиной. Несмотря на брюхо и отсутствие привычки причесываться, Джикс был силен — однажды она видела, как он вытащил телегу с дороги, когда застряла чулла. Она знала его как одного из охранников отца так долго, как помнила себя.

— А, — сказала она, пытаясь скрыть, что нервничает. — Ты здесь, чтобы сопровождать меня?

— Ну, я собирался отвести вас назад...

— Тебе приказал мой отец?

Джикс жевал корень яммы, называемой некоторыми проклятой травой.

— Он был занят.

— Значит, ты будешь меня сопровождать? — Она нервно подрагивала, произнося эти слова.

— Думаю, да.

Шаллан облегченно вздохнула и вернулась на дорогу — каменную тропинку, с которой соскребли камнепочки и сланцекорник. Она повернулась в одну сторону, потом в другую.

— Э-э... Надо найти игорный павильон.

— Это не место для леди. — Джикс оглядел ее. — Особенно ваших лет, ваша светлость.

— Отлично, я полагаю, ты можешь пойти и рассказать отцу, чем я занимаюсь. — Она переступила с ноги на ногу.

— А тем временем вы постараетесь найти его самостоятельно? Пойдете одна и поищете?

Она пожала плечами, покраснев. Именно так она и собиралась поступить.

— Значит, я оставлю вас блуждать в таком месте без защиты. — Джикс тихо застонал. — Зачем вы бросаете ему вызов, ваша светлость? Вы только его разозлите.

— Я думаю... Я думаю, он будет зол, невзирая на то, что я или кто-то еще сделает, — сказала Шаллан. — Солнце будет светить. Сверхшторма — дуть. А отец — кричать. Такова жизнь. — Она закусила губу. — Игорный павильон. Я быстро, обещаю.

— Сюда, — указал Джикс.

Он не слишком торопился, пока вел ее, и часто поглядывал на темноглазый ярмарочный люд, проходивший мимо. Джикс был светлоглазым, но имел всего лишь восьмой дан.

«Павильон» было слишком громким словом для неоднократно порванного и заштопанного куска парусины, натянутого на краю ярмарочной площади. Она и сама нашла бы его довольно быстро. Плотный материал, свисающий по сторонам на пару футов, делал павильон удивительно темным внутри.

Под навесом толпились люди. У тех немногих женщин, которых видела Шаллан, пальцы перчаток на безопасных руках были обрезаны. Возмутительно. Она обнаружила, что краснеет, когда остановилась у входа, вглядываясь в темные неясные очертания. Мужчины кричали резкими голосами, любые проявления воринской внешней благопристойности остались снаружи, под солнечным светом. Это и вправду не место для кого-то вроде нее. Шаллан с трудом верила, что такое место вообще кому-то подходило.

— Как насчет того, чтобы я сходил туда вместо вас? — предложил Джикс. — Вы ведь хотите поставить...

Шаллан протолкалась вперед. Не обращая внимания на собственные панику и дискомфорт, она двинулась в темноту. Поступи она по-другому, это означало бы, что никто из них не сопротивляется, что ничего не изменится.

Джикс шел рядом с ней, расталкивая людей и освобождая проход. Ей было трудно дышать внутри; воздух сделался влажным от пота и ругани. Мужчины оборачивались и смотрели на нее. Поклоны — и даже кивки — запаздывали, если вообще присутствовали. Подтекст был ясен. Если она не подчинилась социальным нормам и не осталась снаружи, они тоже не обязаны им подчиняться и выказывать ей почтение.

— Вы ищите что-то конкретное? — спросил Джикс. — Карты? Игры на угадывание?

— Бои громгончих.

Джикс застонал.

— Вы дождетесь, что вас зарежут, а я дождусь, что меня изжарят на вертеле. Это безумие...

Шаллан повернулась, заметив группу подбадривающих кого-то людей. Выглядело многообещающе. Она не обратила внимания на растущую дрожь в руках и попыталась также проигнорировать группу пьяных, сидящих кружком на земле и уставившихся на что-то, похожее на рвоту.

Подбадривающие кого-то люди сидели на грубых скамьях, другие толпились вокруг. Между телами она мельком увидела двух маленьких громгончих. Спренов не было. Когда людей собиралось слишком много, как сейчас, спрены появлялись редко, хотя накал эмоций казался очень высоким.

Одна скамья не была заполнена людьми. На ней сидел Балат в расстегнутой куртке, облокотившись скрещенными руками на ограждение перед собой. Растрепанные волосы и наклонная поза придавали ему безразличный вид, но глаза... его глаза вожделели. Он наблюдал, как бедные животные убивали друг друга, одержимый ими с той же силой, с которой женщина читает захватывающий роман.

Шаллан подошла к брату, Джикс остался немного позади. Теперь, увидев Балата, охранник расслабился.

— Балат? — робко позвала Шаллан. — Балат!

Он посмотрел на нее и, чуть не опрокинув скамейку, поднялся на ноги.

— Что во... Шаллан! Уходи отсюда. Что ты здесь делаешь?

Он подошел к ней.

Девочка непроизвольно сжалась. Балат говорил как отец. Как только брат взял ее за плечо, она протянула записку от Эйлиты. Лавандовая надушенная бумага, казалось, светилась.

Балат заколебался. В стороне одна громгончая намертво вгрызлась в лапу другой. На землю брызнула ярко-фиолетовая кровь.

— Что там такое? — спросил Балат. — Это же глифпара дома Тавинар.

— Записка от Эйлиты.

— Эйлиты? Дочки? Почему... что...

Шаллан сломала печать, открыв письмо, чтобы прочитать его брату.

— Она хочет пройтись с тобой вдоль ярмарочного ручья. Говорит, что будет ждать тебя там вместе со служанкой, если ты захочешь прийти.

Балат провел руками по своим кудрявым волосам.

— Эйлита? Она здесь. Конечно, она здесь. Все здесь. Ты говорила с ней? Почему... Но...

— Я видела, как ты на нее смотрел, — сказала Шаллан. — В те несколько раз, что вы оказывались рядом.

— Так ты разговаривала с ней? — требовательно спросил Балат. — Без моего разрешения? Ты сказала, что меня заинтересует что-то вроде, — он взял письмо, — этого?

Шаллан кивнула, обхватив себя руками.

Балат оглянулся на дерущихся громгончих. Он сделал ставку, потому что от него ожидали чего-то подобного, но пришел сюда не ради денег в отличие от Джушу.

Парень снова провел рукой по волосам и опять посмотрел на письмо. Он не был жестоким человеком. Шаллан знала, что странно так думать, учитывая то, что он иногда делал. Но она знала и доброту, которую он показывал, и силу, что была скрыта в нем. Пока мать их не оставила, брат не казался околдованным смертью. Балат мог вернуться, перестать быть таким. Он мог.

— Мне нужно... — Балат выглянул из-под тента наружу. — Мне нужно идти! Она будет ждать меня. Я не должен заставлять ее ждать.

Он застегнул свою куртку.

Шаллан горячо кивнула, последовав за ним из павильона. Джикс тащился следом, хотя пара человек окликнула его. Вероятно, в этом павильоне его знали.

Балат вышел на солнечный свет. В мгновение ока он показался другим человеком.

— Балат, — позвала Шаллан. — Я не увидела там с тобой Джушу.

— Он не пошел в павильон.

— Что? Я думала...

— Я не знаю, куда он отправился. Он встретился с какими-то людьми сразу после того, как мы приехали.

Брат посмотрел в сторону отдаленного ручья, сбегавшего с холмов и огибающего ярмарку по каналу.

— Что мне ей сказать?

— Откуда мне знать?

— Ты тоже женщина.

— Мне четырнадцать!

В любом случае ей не удастся провести время при дворе. Отец выберет ей мужа. Единственная дочь светлорда Давара была слишком ценной, чтобы растрачивать ее время на такие непостоянные вещи, как ее собственные способности и решения.

— Думаю... Думаю, я просто поговорю с ней, — решил Балат.

Он убежал, не произнеся больше ни слова.

Шаллан проследила, как он удаляется, а затем присела на камень и задрожала, обхватив себя руками. Это место... этот тент... он был ужасным.

Она просидела довольно много времени, стыдясь своей слабости, но также испытывая гордость. У нее получилось. Немного, но она сделала хотя бы что-то.

В конце концов девушка поднялась и кивнула Джиксу, чтобы тот отвел ее назад, к ложе. К этому времени отец уже, наверное, закончил встречу.

Оказалось, что он завершил одну встречу, только чтобы начать следующую. Незнакомый Шаллан мужчина сидел рядом с отцом с бокалом холодной воды в руке. Высокий, худощавый, голубоглазый, с черными волосами без единого намека на примесь в родословной, он носил одежду такого же оттенка. Он взглянул на Шаллан, когда она зашла в ложу.

Мужчина ахнул, уронив бокал на стол. Поймав его в стремительном рывке и не позволив перевернуться, он снова уставился на Шаллан, отвесив челюсть.

Через секунду его лицо изменилось, приняв выражение обыденного безразличия.

— Неуклюжий идиот! — проворчал отец.

Незнакомец отвернулся от Шаллан и тихо заговорил с отцом. Мачеха Шаллан стояла в стороне, вместе с поварами. Девушка проскользнула к ней.

— Кто это?

— Не имеет значения, — ответила Мализа. — Он говорит, что принес вести от твоего брата, но сам такого низкого дана, что даже не может показать документ о своем происхождении.

— Моего брата? Хеларана?

Мализа кивнула.

Шаллан снова повернулась к незнакомцу. Она углядела, как одним незаметным движением тот вытащил что-то из кармана своего плаща и пронес над напитками. Шаллан охватил шок. Она вскинула руку. Яд...

Мужчина незаметно высыпал содержимое в свой собственный бокал и, поднеся его к губам, осушил одним глотком. Что это было?

Шаллан опустила руку. Через мгновение незнакомец поднялся. Он не поклонился отцу перед тем, как уйти, но улыбнулся Шаллан, спустился по ступеням и вышел из ложи.

Вести от Хеларана. Что там могло быть? Шаллан робко направилась к столу.

— Отец?

Взгляд отца был устремлен на дуэль в центре ринга. Двое мужчин без щитов сражались на мечах в классическом стиле. Их размашистые движения копировали приемы, используемые при сражении на Клинках Осколков.

— Вести от нан-Хеларана? — подтолкнула она отца к разговору.

— Никогда не произноси его имя.

— Я...

— Больше не говори о нем, — произнес отец, посмотрев на нее с грозным выражением на лице. — Сегодня я лишу его наследства. Тет-Балат теперь официально нан-Балат, Виким становится тет, Джушу — аша. Теперь у меня только три сына.

Шаллан знала, что лучше не провоцировать отца, когда он в таком настроении. Но как ей разузнать, что сказал посланник? Она вжалась в кресло, снова задрожав.

— Твои братья меня избегают, — проговорил отец, наблюдая за дуэлью. — Хоть бы один решил пообедать с отцом, как того требуют приличия.

Шаллан сложила руки на коленях.

— Джушу, скорее всего, где-нибудь напивается, — продолжил светлорд Давар. — Один Отец Штормов ведает, куда делся Балат. Виким отказывается выходить из повозки.

Он осушил вино в чаше.

— Ты поговоришь с ним? Сегодня не самый хороший день. Если к нему пойду я, то... боюсь, что может что-то случиться.

Шаллан встала и опустила ладонь на плечо отца. Он сгорбился, наклонившись вперед, и обвил одной рукой пустой графин из-под вина. Подняв другую руку, он похлопал ладонь дочери у себя на плече, уставившись в пустоту. Он пытался. Они все пытались.

Шаллан отправилась на поиски экипажа, оставленного вместе с другими повозками на западном склоне ярмарочной котловины. Здесь тянулись высоко вверх джелл-деревья, их затвердевшие стволы были окрашены светло-коричневым крэмом. С каждой ветки торчали тысячи шипов, похожих на языки пламени, но при ее приближении некоторые из них втянулись.

Шаллан удивилась, заметив норку, крадущуюся в тенях. Девушка полагала, что в этих местах их всех давно выловили. Кучеры резались в карты, сидя кружком неподалеку. Некоторые из них были вынуждены остаться, чтобы приглядывать за повозками, хотя Шаллан слышала, как Рен говорил о какой-то очередности, чтобы каждый из них имел возможность погулять по ярмарке. Как оказалось, Рена здесь не было, хотя остальные кучеры поклонились, когда она прошла мимо.

Виким сидел в их экипаже. Тощий, бледный юноша был всего лишь на пятнадцать месяцев старше Шаллан. Он походил на своего близнеца, но мало кто перепутал бы их между собой. Джушу выглядел старше, а Виким стал настолько тощим, что казался больным.

Шаллан забралась внутрь и уселась напротив брата, опустив сумку на сидение рядом.

— Тебя прислал отец, — проговорил Виким, — или ты явилась с одной из своих миссий милосердия?

— И то, и другое.

Он отвернулся от нее, глядя в окно на деревья в стороне от ярмарки.

— Ты не можешь нас исправить, Шаллан. Джушу себя уничтожит. Это только вопрос времени. Балат превращается в отца, шаг за шагом. Мализа плачет через ночь. В один из таких дней отец ее убьет так же, как убил мать.

— А что насчет тебя? — спросила Шаллан. Она выбрала неверные слова и поняла это, как только они сорвались с ее губ.

— Меня? Меня уже не будет поблизости, чтобы увидеть, чем все закончится. К тому времени я буду мертв.

Забравшись на сидение с ногами, Шаллан обхватила себя руками. Светледи Хаше упрекнула бы ее за неподобающую для леди позу.

Что она наделала? Что она сказала?

«Он прав, — подумала она. — Я не могу исправить ситуацию. Хеларан мог бы. А я не могу».

Все медленно разваливалось на части.

— Так что на этот раз? Просто любопытно, что ты припасла на сегодня, чтобы «спасти» меня? Полагаю, для Балата ты использовала девчонку.

Шаллан кивнула.

— Яснее ясного, — объяснил Виким. — После всех тех писем, что ты ей отправила. Джушу? Что с ним?

— У меня есть расписание сегодняшних дуэлей, — прошептала Шаллан. — Он так мечтал драться в поединке. Если я покажу ему сражения, он, возможно, захочет за ними понаблюдать.

— Сначала тебе придется его найти, — фыркнул Виким. — А что насчет меня? Уж ты-то должна знать, что ни мечи, ни смазливые личики на меня не подействуют.

Чувствуя себя по-идиотски, Шаллан покопалась в сумке и выудила несколько листков бумаги.

— Рисунки?

— Математические задачки.

Виким нахмурился, взял их и стал просматривать, рассеянно потирая щеку.

— Я не ардент. Никто не будет пудрить мне мозги и заставлять целыми днями убеждать людей слушать Всемогущего, которому подозрительно нечего сказать самому.

— Это не значит, что ты не можешь учиться, — ответила Шаллан. — Я выписала их из книг отца — уравнения для определения наступления сверхштормов. Я перевела и упростила текст в глифы, чтобы ты мог их прочесть. Подумала, что ты мог бы спрогнозировать, когда придут следующие сверхшторма...

Он пролистал страницы.

— Ты скопировала и перевела их все, даже рисунки. Шторма, Шаллан. Сколько ты потратила времени?

Она пожала плечами. Ушли недели, но у нее было много свободного времени. Днями она сидела в саду, вечерами — в своей комнате, изредка посещая ардентов ради каких-нибудь мирных наставлений о Всемогущем. Хорошо, когда есть чем заняться.

— Глупости, — сказал Виким, отложив страницы. — Чего, ты думаешь, добьешься? Не могу поверить, что ты потратила столько времени впустую.

Шаллан опустила голову и, смаргивая слезы, выбралась из повозки. Она чувствовала себя ужасно — не только из-за слов Викима, но и из-за своей эмоциональности. Она не смогла удержать чувства под контролем.

Девушка поспешила уйти подальше от повозок, надеясь, что кучеры не заметили, как она вытирала глаза безопасной рукой. Шаллан присела на камень и попыталась взять себя в руки, но ничего не вышло, и она разрыдалась, уже не сдерживаясь. Когда мимо пробежали несколько паршменов, ведущих хозяйских громгончих, она отвернулась в сторону. Охота была частью празднеств.

— Громгончая, — произнес голос за ее спиной.

Шаллан подскочила от неожиданности, прижав безопасную руку к груди, и обернулась.

На ветке дерева расположился мужчина, одетый в черный костюм. Когда она его заметила, он переместился, и шипообразные листья вокруг него втянулись исчезающей волной красно-оранжевого цвета. Посланник, говоривший с отцом ранее.

— Я задаюсь вопросом, — сказал он, — не кажется ли кому-нибудь из вас странным этот термин. Вы ведь знаете, что такое гром. Но что такое гончая?

— Какая разница? — спросила Шаллан.

— Ведь это слово, — продолжил посланник, — простое слово, в котором содержится целый мир, как набухшая почка.

Он осмотрел ее.

— Я не ожидал, что встречу тебя здесь.

— Я...

Инстинкты Шаллан подсказывали ей держаться подальше от этого странного человека. Но ведь у него были вести от Хеларана — вести, которыми отец никогда не поделится.

— А где вы ожидали меня встретить? На дуэльной площадке?

Мужчина раскачался на ветке и спрыгнул на землю.

Шаллан отступила назад.

— Не нужно, — сказал незнакомец, присев на камень. — Меня можно не бояться. Я совсем не умею причинять людям вред. Виню в этом свое воспитание.

— Вы располагаете новостями о моем брате Хеларане.

Посланник кивнул.

— Он очень целеустремленный молодой человек.

— Где он?

— Занимается тем, что считает очень важным. Я вменяю подобное ему в вину, потому что полагаю, что нет ничего более пугающего, чем человек, который пытается заниматься тем, что, по его мнению, важно. Очень мало вещей в мире когда-либо происходили случайно — по крайней мере, в крупных масштабах — из-за того, что кто-то решил повести себя легкомысленно.

— Так он в порядке? — спросила Шаллан.

— В относительном. Послание для твоего отца гласило, что у Хеларана есть глаза поблизости, и он наблюдает.

Неудивительно, что у отца испортилось настроение.

— Где он? — спросила Шаллан, робко шагнув вперед. — Просил ли он вас поговорить со мной?

— Сожалею, юная леди, — ответил мужчина более мягко. — Он передал только короткое послание для твоего отца, и то только потому, что я упомянул, что поеду в вашу сторону.

— О! Я подумала, что он послал вас сюда. Я имею в виду, что ваш приезд к нам был вашей главной целью.

— Получается, что так и есть. Скажи мне, юная леди, говорили ли с тобой спрены?

Гаснут огни, из них уходит жизнь.

Перекрученные символы, которые не должны видеть ничьи глаза.

Душа ее матери в коробке.

— Я... — замялась Шаллан. — Нет. Зачем спренам говорить со мной?

— Никаких голосов? — спросил мужчина, наклоняясь вперед. — Сферы не тускнеют, когда ты рядом?

— Прошу прощения, но мне следует вернуться обратно к отцу. Он будет меня искать.

— Твой отец медленно разрушает вашу семью, — проговорил посланник. — Твой брат оказался прав на его счет. Он ошибался во всем остальном.

— Например, в чем?

— Смотри.

Мужчина кивнул в сторону повозок. Шаллан находилась как раз в том месте, откуда через окно было видно, что происходит в их экипаже. Она прищурилась.

Внутри Виким склонился и писал что-то карандашом, который вытащил из оставленной ею сумки. Он решал математические задачки, которые она принесла.

Он улыбался.

Ее охватило тепло. Тепло, как яркое сияние, как радость, испытанная ею раньше. Так давно. До того, как все пошло наперекосяк. До смерти матери.

Посланник прошептал:

— Два слепца, ожидающие конца эпохи, размышляли о красоте. Они сидели на вершине утеса, высоко над землей, и ничего не видели.

Шаллан посмотрела на него.

— А?

— «Можно ли отнять красоту у человека?» — спросил один у другого.

«Ее отняли у меня, — ответил второй. — Ибо я не могу ее вспомнить».

Этот человек ослеп после несчастного случая в детстве.

«Каждую ночь я молюсь Всевышнему, чтобы он вернул мне зрение, и я смог бы заново обрести красоту».

«Значит, красоту необходимо видеть глазами?» — спросил первый.

«Конечно. В этом заключается ее природа. Как ты сможешь оценить произведение искусства, не увидев его?»

«Я могу услышать музыкальный шедевр», — ответил первый.

«Прекрасно, ты можешь услышать некоторые виды красоты, но у тебя не выйдет познать подлинную красоту, не имея зрения. Только ее малую часть».

«Скульптура, — проговорил первый. — Разве я не могу почувствовать все ее изгибы и выпуклости, касания резца, превратившего обычный камень в необыкновенное чудо?»

«Полагаю, что так, — согласился второй. — Ты сможешь познать красоту скульптуры».

«А что насчет красоты еды? Разве это не произведение искусства, когда повар создает шедевр, чтобы усладить чувство вкуса?»

«Полагаю, что так, — ответил второй. — Ты сможешь познать красоту искусства повара».

«А что насчет красоты женщины, — продолжил первый. — Разве я не могу познать красоту женщины в нежности ее ласки, мягкости ее голоса, в остроте ее разума, когда она будет читать мне философские трактаты? Разве я не смогу познать такую красоту? Разве я не смогу познать большую часть видов красоты, даже не имея зрения?»

«Прекрасно, — ответил второй. — Но что, если тебе отрежут уши, заберут твой слух? Отрежут язык, вынудив тебя замолчать, лишат чувства вкуса? Что, если твою кожу сожгут и ты больше не сможешь осязать? Что, если единственное оставшееся тебе — это боль? Тогда ты не сможешь познать красоту. Ее можно отнять у человека».

Посланник замолчал и наклонил голову, посмотрев на Шаллан.

— В чем дело? — спросила она.

— А ты что думаешь? Можно ли отнять красоту у человека? Если он не сможет касаться, ощущать запах, слышать, видеть... Что если все, что он знает, это боль? Отняли ли у такого человека красоту?

— Я... — Какое это вообще имело отношение к чему-либо? — Меняется ли боль день ото дня?

— Допустим, что да, — ответил посланник.

— Тогда для такого человека красота будет заключаться в том времени, когда боль уменьшается. Зачем вы рассказали мне эту историю?

Посланник улыбнулся.

— Быть человеком — значит искать красоту, Шаллан. Не отчаивайся, не переставай искать, потому что на твоем пути выросли шипы. Скажи мне, какую самую прекрасную вещь ты можешь себе представить?

— Отец, скорее всего, в недоумении, куда я подевалась...

— Ответь мне, — сказал мужчина. — А я расскажу, где находится твой брат.

— Тогда чудесная картина. Это самая красивая вещь.

— Ложь. Скажи мне правду. Что это, дитя? Что для тебя красота?

— Я... — Что же это? — Моя мать до сих пор жива.

Шаллан обнаружила, что шепчет, встретившись с ним взглядом.

— И?

— И мы в саду, — продолжила она. — Мать разговаривает с отцом, а он смеется. Смеется и обнимает ее. Мы все там, в том числе и Хеларан. Он никогда не уезжал. Знакомый моей матери... Дредер... никогда не приходил в наш дом. Мать любит меня. Она обучает меня философии и показывает, как рисовать.

— Хорошо, — произнес посланник. — Но ты можешь лучше. Каково это место? Каким ты его ощущаешь?

— Весна, — проговорила Шаллан резче, чувствуя раздражение. — Мохоплющ цветет ярко-красным. Он сладко пахнет, а воздух влажный от утреннего сверхшторма. Мать шепчет, но ее голос звучит музыкой. Смех отца не отдается эхом — он поднимается прямо в воздух и обволакивает нас всех. Хеларан учит Джушу, как обращаться с мечом, они тренируются неподалеку. Виким смеется, когда Хеларан получает удар по ноге. Он готовится стать ардентом, как хотела мать. Я рисую их всех, царапая угольком по бумаге. Мне тепло, несмотря на легкую прохладу в воздухе. Рядом со мной стоит чашка сидра, и я чувствую сладость во рту от только что сделанного глотка. Это красиво, потому что могло бы быть правдой. Должно было стать правдой. Я...

Она сморгнула слезы. Она видела. Отец Штормов, но она это видела. Слышала голос матери, заметила, как Джушу передает сферы Балату, потому что проиграл дуэль, но смеется, не заботясь о потере денег. Она чувствовала воздух, запахи, слышала, как в кустах шумят сонглинги. Картина практически стала реальностью.

Перед ней плавали сгустки света. Посланник вытащил пригоршню сфер и протянул в ее сторону, пристально глядя прямо в глаза. Между ними поднимался парообразный штормсвет. Шаллан пошевелила пальцами, и образ идеальной жизни обернулся вокруг нее, как уютное теплое одеяло.

«Нет».

Она отпрянула назад. Туманный свет растаял.

— Я вижу, — проговорил тихо посланник, — что ты пока не понимаешь в полной мере природу лжи. У меня была такая же проблема, много лет назад. Осколки здесь очень суровы. Тебе придется столкнуться с правдой, дитя, прежде чем ты сможешь развиваться дальше. Как человек, которому сначала необходимо изучить закон, чтобы потом нарушить его.

Тени ее прошлого плавали в глубинах разума, лишь слегка показываясь на солнечный свет.

— Вы можете мне помочь?

— Нет. Не сейчас. Во-первых, ты еще не готова, а у меня есть дела. Как-нибудь в другой раз. Продолжай колоться о шипы, ты сильная, и прокладывай дорогу к свету. Вещи, с которыми ты сражаешься, не совсем естественные.

Он поднялся на ноги и поклонился ей.

— Мой брат, — напомнила Шаллан.

— Он в Алеткаре.

— В Алеткаре? Но почему?

— Потому что там он чувствует себя нужным, конечно же. Если я увижу его снова, передам от тебя привет.

Посланник пошел прочь легкой походкой, двигаясь плавно, как в танце.

Шаллан смотрела, как он уходит, и чувствовала, что в глубине ее души все встает на места, что части ее разума собираются в одно целое. Она поняла, что даже не спросила, как зовут мужчину.

 

Когда Симолу сообщили о прибытии Танцующих на Грани, им, как обычно в таких случаях, овладели скрытые оцепенение и ужас. Хотя этот орден не был самым требовательным, их грациозные, мягкие движения скрывали смертельную опасность, которой они к этому времени уже весьма прославились. Кроме того, они были самыми утонченными и красноречивыми из всех Сияющих.

«Слова сияния», глава 20, страница 12

 

Каладин достиг конца строя мостовиков. Они стояли по стойке смирно, копья на плечах, взгляды направлены прямо перед собой. Превращение было удивительным. Он кивнул, стоя под темнеющим небом.

— Впечатляет, — сказал он Питту, сержанту Семнадцатого моста. — Мне не часто приходилось видеть такой отличный взвод копейщиков.

Это был тот вид лжи, который учились использовать командиры. Каладин не упомянул то, что некоторые мостовики не могли стоять неподвижно или что их маневры в строю казались неуклюжими. Они пытались. Он чувствовал их старание в серьезных выражениях лиц и в том, как они начали гордиться своей униформой, своей принадлежностью. Они были готовы к патрулированию, по крайней мере, недалеко от военных лагерей. Каладин мысленно отметил себе сказать Тефту, чтобы тот начал включать их в очередь вместе с двумя другими бригадами, которые уже подготовились.

Каладин гордился ими и давал им это понять на протяжении всего времени до наступления ночи. Затем он отпустил их на ужин, который пах совсем не так, как рогоедская похлебка Камня. Семнадцатый мост считал своей отличительной чертой вечернее бобовое карри. Проявление индивидуальности через выбор еды. Каладину это показалось забавным, пока он шел в темноте, закинув копье на плечо. Ему требовалось осмотреть еще три бригады.

Следующий, Восемнадцатый мост, был одним из тех, у которых имелись проблемы. Их сержант, хотя и серьезный, не обладал присутствием духа, необходимым хорошему офицеру. Или, скорее, ни у кого из мостовиков его не было. Он оказался просто особенно слаб. Склонен просить вместо того, чтобы приказывать, неуклюж в общении.

Однако нельзя было во всем винить Вета. Ему досталась особенно противоречивая группа людей. Каладин обнаружил солдат Восемнадцатого сидящими отдельными кучками и поедающими свой ужин. Ни смеха, ни духа товарищества. Они не остались обособленными, как в свою бытность мостовиками. Вместо этого они разбились на маленькие группы, которые не общались между собой.

Сержант Вет скомандовал «смирно», и они лениво встали, не утруждаясь построиться или отдать честь. Каладин видел правду в их глазах. Что он мог им сделать? Точно ничего, что было бы хуже, чем их жизнь в качестве мостовиков. Так зачем напрягаться?

Какое-то время Каладин говорил им о мотивации и единстве.

«С этими людьми необходимо провести еще одну тренировку в ущельях», — подумал он.

И если тоже не сработает... Ну, вероятно, ему придется распустить их и распределить по другим взводам, в которых все в порядке.

В конце концов он покинул лагерь Восемнадцатого, качая головой. Не похоже, что они хотят быть солдатами. Зачем тогда они приняли предложение Далинара вместо того, чтобы уйти?

«Потому что они больше не хотят делать выбор, — подумал он. — Выбирать бывает трудно».

Он знал, каково это. Шторма, он действительно знал. Каладин помнил, как сидел, уставившись в голую стену, слишком удрученный даже для того, чтобы встать и пойти покончить жизнь самоубийством.

Он поежился. Не те дни, о которых ему хотелось бы помнить.

Пока он двигался к Девятнадцатому мосту, мимо на потоке воздуха проплыла Сил в форме клочка тумана. Она слилась в ленту света и стала носиться вокруг, после чего села отдохнуть на его плечо.

— Все остальные едят свой ужин, — сказала Сил.

— Хорошо.

— Это был не отчет, Каладин, — проговорила она. — А начало выговора.

— Выговора?

 Он остановился в темноте возле барака Девятнадцатого моста, у людей которого все было хорошо, они ели вокруг костра как одна группа.

— Ты работаешь, — пояснила Сил. — До сих пор.

— Мне нужно подготовить людей. — Он повернул голову и посмотрел на нее. — Ты знаешь, ведь что-то приближается. Те отсчеты на стенах... Ты больше не видела красных спренов?

— Видела, — призналась она. — Во всяком случае, я так думаю. Краем глаза. Они наблюдали за мной. Очень редко, но они там.

— Что-то приближается, — сказал Каладин. — Тот отсчет указывает как раз на Плач. Что бы ни случилось, я прослежу, чтобы мостовики были готовы это выдержать.

— Ну, ты не сможешь, если раньше упадешь замертво от усталости! — Сил помедлила. — С людьми правда может случиться такое, да? Я слышала, как Тефт говорил, что чувствует себя так, будто с ним это произойдет.

— Тефт любит преувеличивать, — ответил Каладин. — Такова отличительная черта хорошего сержанта.

Сил нахмурилась.

— И та последняя часть... была шуткой?

— Да.

— А. — Она заглянула ему в глаза. — Все равно отдохни, Каладин. Пожалуйста.

Каладин посмотрел в сторону барака Четвертого моста. Тот находился далеко, в нескольких кварталах отсюда, но ему казалось, что он слышит смех Камня, отражающийся эхом в ночи.

Наконец Каладин вздохнул, признавая усталость. Оставшиеся два взвода можно проверить завтра. С копьем в руке он повернулся и пошел обратно. Уже стемнело, а значит через пару часов люди начнут ложиться спать. Каладин почувствовал знакомый запах рагу Камня, но еду подавал Хоббер, сидя на возвышении, которое соорудили для него товарищи, а его серые, бесполезные ноги были прикрыты одеялом. Камень стоял рядом, скрестив руки на груди, и выглядел гордым.

Ренарин тоже был здесь, он собирал и мыл тарелки тех, кто закончил ужинать. Он делал это каждый вечер, тихо стоя на коленях рядом с тазом в своей форме мостовика. Парень был определенно серьезен. Он не демонстрировал ни капли испорченного характера своего брата. Хотя принц и настоял на том, чтобы присоединиться к ним, ночью он часто сидел с краю группы, за спинами мостовиков. Такой странный молодой человек.

Проходя мимо Хоббера, Каладин сжал его плечо. Он кивнул, взглянув Хобберу в глаза, и поднял кулак.

«Борись».

Каладин потянулся за рагу и замер.

Рядом на бревне сидели трое мускулистых, толсторуких хердазиан. Все носили униформу Четвертого моста, но Каладин узнал только Пунио.

Каладин нашел Лоупена неподалеку, уставившегося на свою руку, — тот зачем-то держал ее перед собой, сжатую в кулак. Каладин уже давно перестал пытаться понять Лоупена.

— Трое? — требовательно спросил Каладин.

— Кузены! — ответил Лоупен, поднимая взгляд.

— У тебя их слишком много.

— Их не может быть слишком много! Род, Уайо, поздоровайтесь!

— Четвертый мост, — проговорили двое мужчин, приподняв миски.

Покачав головой, Каладин взял свою порцию рагу и пошел мимо котла в более темное место возле барака. Он бросил взгляд внутрь склада и увидел Шена, который укладывал мешки с зерном таллия при свете одного единственного бриллиантового обломка.

— Шен?

Паршмен продолжал складывать мешки.

— Смирно! — рявкнул Каладин.

Шен замер, а потом встал навытяжку.

— Вольно, солдат, — мягко сказал Каладин, шагнув к нему. — Сегодня я говорил с Далинаром Холином насчет того, могу ли я дать тебе оружие. Он спросил, доверяю ли я тебе. Я сказал ему правду.

Каладин протянул свое копье паршмену.

— Доверяю.

Шен перевел взгляд с копья на Каладина, его темные глаза выдавали нерешительность.

— В Четвертом мосту нет рабов. Прости, что раньше я боялся.

Каладин более настойчиво протянул копье, и Шен наконец взял его.

— Лейтен и Натам тренируются по утрам с несколькими людьми. Они с радостью поучат тебя, так что тебе не придется заниматься вместе с новичками.

Шен держал копье с благоговением. Каладин повернулся, чтобы покинуть склад.

— Сэр, — сказал Шен.

Каладин остановился.

— Вы, — сказал Шен в своей медленной манере, — хороший человек.

— Всю жизнь меня судили по цвету глаз, Шен. Я не буду делать ничего подобного из-за цвета твоей кожи.

— Сэр, я...

Паршмен казался чем-то обеспокоенным.

— Каладин! — послышался снаружи голос Моаша.

— Ты что-то хотел сказать? — спросил Каладин замолчавшего Шена.

— Позже, — ответил паршмен. — Позже.

Каладин кивнул и вышел узнать, из-за чего шум. Он обнаружил Моаша, ищущего его около котлов.

— Каладин! — воскликнул тот, заметив капитана. — Пошли. Мы собираемся проветриться, и ты идешь с нами. Сегодня вечером даже Камень пойдет.

— Ха! Рагу в хороших руках, — откликнулся Камень. — Я пойду. Будет хорошо избавиться от вони маленьких мостовиков.

— Эй! — воскликнул Дрехи.

— Ах, да. И от вони крупных мостовиков тоже.

— Давай, — сказал Моаш, махнув Каладину. — Ты обещал.

Он не обещал ничего подобного. Хотелось просто посидеть у костра, съесть свое рагу и понаблюдать за спренами огня. Впрочем, все смотрели на него. Даже те, кто не собирался идти на прогулку с Моашем.

— Я... — проговорил Каладин. — Хорошо, пойдем.

Мостовики одобрительно закричали и захлопали. Штормовые идиоты. Они приветствовали командира, идущего выпить? Каладин проглотил немного рагу и отдал оставшееся Хобберу, а затем с неохотой поднялся и присоединился к Моашу вместе с Лоупеном, Питом и Сигзилом.

— Знаешь, — шепотом проворчал Каладин, обращаясь к Сил, — если бы это была одна из моих старых команд копейщиков, я бы предположил, что они хотели удалить меня из лагеря, чтобы им стало проще что-то провернуть в мое отсутствие.

— Сомневаюсь, что в данном случае это так, — нахмурилась Сил.

— Ты права. Мои люди просто хотят видеть во мне человека.

Именно поэтому ему и необходимо пойти. Он и так слишком обособлен от них. Каладин не хотел, чтобы они думали о нем как о светлоглазом.

— Ха! — воскликнул Камень, подбежав к ним. — Они утверждают, что могут выпить больше рогоеда. Опьяненные воздухом низинники. Это невозможно.

— Состязание, кто больше выпьет? — спросил Каладин, мысленно застонав. Во что он влез?

— Никому из нас не нужно на дежурство до полудня, — сказал Сигзил, пожав плечами. Ночью за Холинами следил Тефт и команда Лейтена.

— Сегодня вечером, — объявил Лоупен, подняв палец вверх, — я стану победителем. Говорят, никогда не ставь против однорукого хердазианина в соревновании «кто кого перепьет»!

— Прям так и говорят? — спросил Моаш.

— Будут говорить, — поправился Лоупен, — никогда не ставь против однорукого хердазианина в соревновании «кто кого перепьет»!

— Ты весишь примерно столько же, сколько умирающая от голода громгончая, Лоупен, — скептически заметил Моаш.

— Да, но у меня полно целеустремленности.

Они продолжали в том же духе, повернув на дорожку, что вела к рынку. В военных лагерях кварталы казарм располагались большим кольцом вокруг зданий светлоглазых, выстроенных ближе к центру. По пути к рынку, который находился во внешнем круге маркитантов, за солдатами, они миновали множество других бараков, населенных обычными солдатами — и они занимались такими делами, за которыми Каладин редко заставал солдат в армии Садеаса. Пока не наступило время ужина, они точили копья и смазывали нагрудники.

Не только люди Каладина вышли прогуляться этим вечером. Другие группы солдат, уже поев, гуляли по рынку и смеялись. Они медленно восстанавливались после бойни, оставившей армию Далинара покалеченной.

Рынок сверкал жизнью, факелы и масляные фонари сияли с большинства зданий. Каладин не удивился. В обычной армии было бы много маркитантов, но это касалось только движущейся армии. Здесь же купцы показывали свой товар. Глашатаи продавали новости, поступившие, как они заявляли, через самоперо и сообщающие о событиях в мире. Что насчет той войны в Джа Кеведе? И кто новый император в Азире? Каладин имел весьма смутное представление о том, где находится Азир.

Сигзил отбежал, чтобы узнать последние новости, заплатив глашатаю сферу, в то время как Лоупен и Камень спорили, какой трактир лучше посетить. Каладин наблюдал, как кипит жизнь. Мимо прошли солдаты, несущие ночную стражу. Группа темноглазых женщин, болтая, перемещалась от одного торговца пряностями к другому. Светлоглазая посыльная записывала прогнозы дат и времени сверхштормов на доске, ее муж зевал рядом и выглядел скучающим — как если бы его вынудили составить ей компанию. Скоро наступит Плач, время постоянных дождей без сверхштормов с единственным перерывом, который назывался Прояснением и приходился точно на середину. Заканчивался второй год двухлетнего цикла в тысячу дней, а это означало, что Плач будет спокойным.

— Хватит спорить, — сказал Моаш Камню, Лоупену и Питу. — Мы идем в «Злобную чуллу».

— Эй! — возразил Камень. — Но у них нет рогоедского лагера!

— Потому что лагер рогоедов растворяет зубы, — ответил Моаш. — В любом случае сегодня мой черед выбирать.

Пит с нетерпением кивнул. Та таверна была и его выбором.

Сигзил вернулся, узнав новости. Он, по-видимому, останавливался где-то еще, так как нес что-то, пышущее паром и завернутое в бумагу.

— Только не ты, — простонал Каладин.

— Очень вкусно, — проговорил, защищаясь, Сигзил и откусил немного уты.

— Ты даже не знаешь, что там внутри.

— Конечно же, знаю. — Сигзил засомневался. — Эй, Лоупен. Что тут за начинка?

 — Флангрия, — обрадованно проговорил Лоупен, в то время как Камень тоже побежал к уличному торговцу взять себе порцию уты.

— Которая представляет собой... — произнес Каладин.

— Мясо.

— Какое мясо?

— Мясное.

— Преобразованное, — проговорил Каладин, посмотрев на Сигзила.

— Ты ел преобразованную еду каждый вечер, когда был мостовиком, — заметил Сигзил, пожав плечами и откусив очередной кусок.

— Потому что у меня не было выбора. Смотри. Он обжаривает хлеб.

— Флангрию тоже обжаривают, — сказал Лоупен. — Делают из нее маленькие шарики, смешивая с земляным лависом. Скатывают и обжаривают, а затем начиняют ими хлеб и поливают соусом.

Он довольно причмокнул, облизав губы.

— Она дешевле воды, — заметил Пит, когда Камень прибежал обратно.

— Скорее всего потому, что даже зерно преобразовано, — предположил Каладин. — На вкус как плесень. Камень, я в тебе разочаровался.

Рогоед смутился, но откусил немного. Его ута хрустнула.

— Ракушки? — спросил Каладин.

— Клешни крэмлинга, — усмехнулся Камень. — Глубокой прожарки.

Каладин вздохнул, но они все-таки возобновили движение сквозь толпу, в конечном итоге протиснувшись к деревянному зданию, построенному с подветренной стороны большего по размеру каменного сооружения. Все здесь, конечно же, организовали так, чтобы как можно больше дверей выходило на противоположную Источнику сторону, а улицы были проложены с востока на запад, чтобы ветер мог дуть свободно.

Из таверны лился теплый оранжевый свет. Свет огня. Ни в одной таверне не стали бы использовать сферы для освещения. Даже с замками на фонарях свет ценных сфер мог оказаться слишком заманчивым для перебравших с выпивкой клиентов заведения. Мостовики протолкались внутрь, и их встретил низкий гул болтовни, криков и пения.

— Мы не найдем здесь места, — сказал Каладин, перекрикивая шум. Даже с поредевшим населением военного лагеря Далинара таверна оказалась переполнена.

— Конечно же, найдем, — улыбнулся Камень. — У нас есть секретное оружие.

Он указал на тихого круглолицего Пита, прокладывающего себе дорогу через зал к главной стойке. За ней стояла симпатичная темноглазая женщина, полировавшая стакан. Завидев Пита, она широко улыбнулась.

— Кстати, — обратился Сигзил к Каладину, — ты уже думал, куда будешь селить женатых мужчин Четвертого моста?

Женатые мужчины? Судя по выражению лица Пита, наклонившегося через стойку, перспектива выглядела не такой уж отдаленной. Каладин никогда не думал о таких вещах. А следовало бы. Он знал, что Камень женат — рогоед уже посылал письма семье, хотя Пики находились так далеко, что ответа до сих пор не пришло. Тефт был женат, но его жена мертва, как и большинство его семьи.

У других тоже могли быть семьи. Будучи мостовиками, они не часто говорили о своем прошлом, но Каладин слышал намеки то там, то тут. Они будут медленно возвращаться к нормальной жизни, и семьи станут ее частью, особенно здесь, в постоянном военном лагере.

— Шторма! — воскликнул Каладин, прижав руку к голове. — Мне придется попросить больше места.

— Есть много бараков, предназначенных для семей, — отметил Сигзил. — Некоторые женатые солдаты арендуют места около рынка. Можно выбрать один из этих вариантов.

— Это разрушит Четвертый мост! — сказал Камень. — Нельзя разрешать такое.

Что ж, женатые мужчины, как правило, становились лучшими солдатами. Необходимо разобраться с этим вопросом. Теперь в лагере Далинара пустовало много бараков, возможно, стоит попросить еще несколько.

Каладин кивнул в сторону женщины за стойкой.

— Думаю, она не хозяйка заведения.

— Нет, Ка просто разливает напитки, — ответил Камень. — Пит довольно сильно ею увлечен.

— Посмотрим, умеет ли она читать, — сказал Каладин, отступив в сторону, когда полупьяный посетитель вывалился наружу в ночь. — Шторма, хорошо бы иметь кого-то для такого дела.

В нормальной армии Каладин был бы светлоглазым, и его жена или сестра выступали бы в качестве батальонного писца и клерка.

Пит махнул им, и Ка провела их к столику в стороне. Каладин сел спиной к стене, достаточно близко к окну, чтобы выглянуть из него при желании, но недостаточно, чтобы вырисовываться в виде силуэта. Под усевшимся Камнем застонал стул, и Каладин пожалел ни в чем неповинный предмет мебели. Рогоед оставался единственным в бригаде, кто возвышался над Каладином на пару дюймов и был практически вдвое шире.

— Рогоедский лагер? — спросил Камень, с надеждой взглянув на Ка.

— Он расплавляет наши кружки, — ответила женщина. — Эль?

— Эль, — вздохнул Камень. — Его следовало бы объявить напитком для женщин, а не для здоровенных мужчин-рогоедов. По крайней мере, это не вино.

Каладин попросил ее принести что угодно, почти не уделяя внимания вопросу. Место действительно не самое привлекательное. Шум, брань, дым и зловоние. Но оно было еще и живым. Смех. Хвастовство и крики, гремящие кружки. Ради этого... ради этого жили некоторые люди. Честно трудиться днем, проводить время в таверне с друзьями вечером.

Не такая уж и плохая жизнь.

— Сегодня шумно, — заметил Сигзил.

— Тут всегда шумно, — ответил Камень. — Но сегодня, наверное, особенно.

— Армия выиграла забег на плато вместе с армией Бетаба, — сказал Пит.

Тем лучше для них. Далинар не участвовал в забеге в отличие от Адолина, отправившегося вместе с тремя людьми из Четвертого моста. Впрочем, они не были обязаны идти в бой — а любой забег на плато, который не подвергал опасности людей Каладина, неплох.

— Столько людей, это хорошо, — проговорил Камень. — Больше тепла в таверне. Снаружи слишком холодно.

— Слишком холодно? — переспросил Моаш. — Ты же со штормовых Пиков рогоедов!

— И? — спросил Камень, нахмурившись.

— И это горы. Там должно быть намного холоднее, чем где-нибудь здесь, внизу.

Камень буквально покрылся пятнами забавной смеси негодования и недоверчивости, придавшими красный оттенок его светлой рогоедской коже.

— Слишком много воздуха! Тебе тяжело думать. Холодно? Пики рогоедов теплые! Восхитительно теплые.

— В самом деле? — спросил Каладин скептически. Камень мог всего лишь шутить. Иногда его шутки не имели смысла ни для кого, кроме него.

— Так и есть, — подтвердил Сигзил. — В Пиках имеются горячие источники, согревающие местность.

— Да, но не источники, — уточнил Камень, помахав пальцем Сигзилу. — Источники — слово низинников. Океаны рогоедов — это вода жизни.

— Океаны? — спросил Пит, нахмурившись.

— Очень маленькие океаны, — поправился Камень. — По одному на вершину.

— На вершине каждой горы образовался своего рода кратер, — пояснил Сигзил, — который заполнен большим озером теплой воды. Тепла хватает для создания пригодного для жилья участка, несмотря на высоту. Хотя если отойти подальше от города рогоедов, можно оказаться на морозе среди ледяных полей, оставленных сверхштормами.

— Твои рассказы не верны, — проговорил Камень.

— Это факты, а не рассказы.

— Все это рассказы. Слушай. Давным-давно ункалаки, мой народ, которых вы зовете рогоедами, не жил на вершинах. Мы обитали внизу, где воздух густой и думать трудно. Но нас ненавидели.

— Кому же могло прийти в голову ненавидеть рогоедов? — спросил Пит.

— Всем, — ответил Камень, как раз когда Ка принесла им выпивку.

Особое внимание. Большинству остальных нужно было подойти к стойке, чтобы забрать напитки. Камень улыбнулся ей и схватил свою большую кружку.

— Первая выпивка. Лоупен, попытаешься меня победить?

— Как я и говорил, манча, — ответил Лоупен, поднимая свою собственную кружку, которая была не такой огромной.

Большой рогоед глотнул напитка, на губах осталась пена.

— Все хотели убить рогоедов, — сказал он, стукнув кулаком по столу. — Они нас боялись. В легендах рассказывается, что мы слишком хороши в бою. Поэтому на нас велась охота и нас почти уничтожили.

— Если вы так хороши в бою, — указал на него пальцем Моаш, — то как же так получилось, что вас почти уничтожили?

— Нас мало, — проговорил Камень, гордо приложив руку к груди. — А вас слишком много. Вы заполонили все низины. Мужчина не мог сделать ни шагу, не наступив сапогом на алети. Так вот, ункалаки были почти уничтожены. Но наш тана'каи — это как король, но круче — пошел к богам, чтобы вымолить помощь.

— Боги, — перебил Каладин. — Ты хочешь сказать, спрены.

Он нашел взглядом Сил, которая сидела на балке сверху, наблюдая за парой маленьких насекомых, ползущих по подпорке.

— Это боги, — сказал Камень, проследив за взглядом Каладина. — Да. Хотя одни боги сильнее других. Тана'каи искал сильнейших среди них. Сначала он пошел к богам деревьев.

«Можете ли вы нас спрятать?» — спросил он. Но боги деревьев не могли.

«Люди охотятся и на нас тоже, — сказали они. — Если вы спрячетесь здесь, они вас найдут и используют как древесину — так они поступают с нами».

— Используют рогоедов, — вкрадчиво повторил Сигзил, — как древесину.

— Цыц, — ответил Камень. — Следующими, кого посетил тана'каи, были боги воды.

«Можем ли мы жить в ваших глубинах? — умолял он. — Дайте нам силу дышать как рыбы, и мы будем служить вам в бездне океанов».

Увы, боги воды не могли помочь.

«Люди пронзают наши сердца крючками и достают тех, кого мы защищаем. Если вы будете жить здесь, вы станете их пищей».

Поэтому мы не могли бы жить там. Последними тана'каи, отчаявшись, посетил самых могущественных богов — богов гор.

«Мои люди умирают, — умолял он. — Пожалуйста. Позвольте нам жить на ваших склонах и поклоняться вам, и пусть ваш снег и лед защитят нас».

Боги гор долго думали.

«Вы не можете жить на наших склонах, — сказали они, — горы не для жизни. Это место принадлежит духам, а не людям. Но если вы найдете способ сделать из них место, пригодное и для людей, и для духов, мы защитим вас».

И тогда тана'каи вернулся к богам воды и сказал:

«Дайте нам вашей воды, чтобы мы могли пить и жить среди гор».

И они обещали ее. Тана'каи отправился к богам деревьев и сказал:

«Дайте нам ваших плодов в подарок, чтобы мы могли есть и жить среди гор».

И они их обещали. Затем тана'каи вернулся к горам и сказал:

«Дайте нам то тепло, что в ваших сердцах, чтобы мы могли жить на ваших вершинах».

И своими словами он угодил богам гор, которые видели, что ункалаки будут трудиться как следует. Они не станут обузой для богов и смогут решать проблемы сами. И тогда боги гор вмяли пики в сами горы и создали место для вод жизни. Океаны были созданы богами воды. Трава и фрукты, дающие жизнь, были обещаны богами деревьев. А тепло от сердца гор сделало то место пригодным для жизни.

Камень откинулся на спинку стула, сделал глубокий глоток из своей кружки и стукнул ею по столу, ухмыльнувшись.

— Получается, что боги, — сказал Моаш, не спеша попивая эль, — были рады, что вы решили проблемы самостоятельно... пойдя вместо них к другим богам и вымолив их помощь?

— Цыц, — ответил Камень. — Это хорошая история. И она правдива.

— Но ты сам назвал озера на вершинах водой, — заметил Сигзил. — Тогда они и есть горячие источники. Как я и сказал.

— Это другое, — ответил Камень, подняв руку и махнув Ка, а затем очень широко улыбнулся и качнул кружкой в просящем жесте.

— Почему?

— Там не просто вода. В них вода жизни. Связь с богами. Если ункалаки плавает в ней, иногда он видит обиталище богов.

При этих словах Каладин подался вперед. Он думал совсем о другом: как решить проблемы Восемнадцатого моста с дисциплиной. Сказанное его поразило.

— Обиталище богов?

— Да, — подтвердил Камень. — Место, где они живут. Вода жизни позволяет его увидеть. Там можно общаться с богами, если тебе повезет.

— Поэтому ты можешь видеть спренов? — спросил Каладин. — Потому что ты плавал в той воде и она что-то сделала с тобой?

— К истории это не относится, — проговорил Камень, в то время как прибыла его вторая кружка эля. Он улыбнулся Ка. — Ты очень замечательная женщина. Если поедешь на Пики, я составлю тебе семью.

— Просто оплати свой счет, Камень, — ответила Ка, закатив глаза.

Когда она отошла собрать пустые кружки, Пит вскочил, чтобы помочь ей, и принес несколько кружек с соседнего стола, удивив женщину.

— Ты можешь видеть спренов, — надавил Каладин, — из-за того, что случилось с тобой в тех водах.

— К истории это не относится. — Камень посмотрел прямо на Каладина. — Все... слишком запутанно. Больше я ничего не скажу на эту тему.

— Я бы хотел посетить Пики, — сказал Лоупен. — Чтоб окунуться самому.

— Ха! Любого не из нашего народа ждет смерть, — ответил Камень. — Я не мог бы позволить тебе искупаться. Даже если ты сегодня победишь меня в состязании по выпивке.

Он поднял бровь, бросив взгляд на напиток Лоупена.

— Чужаки умирают, поплавав в ваших изумрудных водоемах, — пояснил Сигзил, — потому что вы убиваете любого, кто к ним прикоснется.

— Нет, не правда. Лучше слушай историю. Не будь таким занудой.

— Это просто горячие источники, — проворчал Сигзил, но вернулся к своей выпивке.

Камень закатил глаза.

— Сверху вода. Внизу — нет. Там нечто другое. Вода жизни. Дом богов. Это все правда. Я сам встречал бога.

— Бога вроде Сил? — спросил Каладин. — Или, может быть, спрена реки?

Такие спрены встречались довольно редко, но, предположительно, умели вести простые разговоры, как спрены ветра.

— Нет, — ответил Камень. Он наклонился к ним, как будто хотел поведать какую-то тайну. — Я видел Луну'анаки.

— Ну, здорово, — сказал Моаш. — Замечательно.

— Луну'анаки, — продолжил Камень, — бог путешествий и озорства. Очень сильный бог. Он пришел из глубин океана пика, из царства богов.

— Как он выглядел? — спросил Лоупен, широко раскрыв глаза.

— Как человек, — ответил Камень. — Возможно, алети, хотя кожа была светлее. Очень угловатое лицо. Красивый, пожалуй. С белыми волосами.

Сигзил резко вскинул голову.

— Белые волосы?

— Да, — подтвердил Камень. — Не седые, как у стариков, а белые, хотя он и молодой человек. Он говорил со мной на берегу. Ха! Высмеял мою бороду. Спросил, какой это был год по календарю рогоедов. Решил, что мое имя смешное. Очень сильный бог.

— Было страшно? — спросил Лоупен.

— Нет, конечно же, нет. Луну'анаки не может повредить человеку. Это запрещено другими богами. Все об этом знают.

Камень допил вторую кружку, поднял ее вверх, ухмыльнувшись, и помахал проходящей мимо Ка.

Лоупен быстро опустошил первую кружку. Сигзил выглядел встревоженным и выпил только половину порции. Он уставился на выпивку, но когда Моаш спросил, что с ним, Сигзил отмахнулся, сославшись на усталость.

Каладин наконец отхлебнул своей выпивки. Лависовый эль, пенистый, слегка сладкий. Напиток напомнил ему о доме, хотя пить он начал только в армии.

Остальные сменили тему и заговорили о забегах на плато. Садеас определенно не желал подчиняться приказу работать в команде. Недавно он отправился в забег один, добыл гемсердце прежде, чем на место подоспели остальные кронпринцы, и бросил его на землю к их ногам как что-то несущественное. Однако всего лишь несколько дней назад он и кронпринц Рутар выступили вместе, хотя была не их очередь. Они заявили, что не смогли добраться до гемсердца, хотя все знали, что они преуспели и скрыли добычу.

Об этих поступках, неприкрытых пощечинах по авторитету Далинара, судачили по всем лагерям. Более того, Садеас, похоже, оскорбился тем, что ему не позволили направить следователей в лагерь Далинара для поиска, как он выразился, «важных фактов», связанных с безопасностью короля. Для него все это было просто игрой.

«Кому-то нужно покончить с Садеасом, — подумал Каладин и, причмокнув, глотнул холодной выпивки. — Он такой же подлец, как и Амарам. Неоднократно пытался убить меня и моих людей. Разве у меня нет причин, даже права, чтобы вернуть должок?»

Каладин учился тому, что проделывал убийца: как бегать по стенам, возможно, добираться до окон, считавшихся недоступными. Он мог посетить лагерь Садеаса ночью. Ярко светящийся, неистовый...

Каладин мог восстановить справедливость в мире.

Инстинкт говорил ему, что с такими рассуждениями что-то не в порядке, но что именно, он понять не мог. Выпив еще немного, Каладин оглядел зал и снова заметил, какими расслабленными казались все вокруг. Их жизнь — работа, затем игра. Для них этого достаточно.

Но не для него. Ему нужно нечто большее. Он достал светящуюся сферу, всего лишь бриллиантовый обломок, и начал лениво катать ее по столу.

После примерно часа разговоров, в которых Каладин принимал участие лишь эпизодически, Моаш слегка подтолкнул его локтем в бок.

— Ты готов? — прошептал он.

— Готов? — нахмурился Каладин.

— Ага. Встреча состоится в задней комнате. Я видел, как они пришли недавно. Они будут ждать.

— Кто...

Каладин замолчал, поняв, что подразумевал Моаш. Каладин сказал, что встретится с друзьями Моаша, людьми, которые пытались убить короля. Он похолодел, воздух вдруг показался ледяным.

— Так вот почему ты хотел, чтобы я пошел сегодня?

— Ага, — ответил Моаш. — Я думал, ты сам все понял. Пора.

Каладин посмотрел в свою кружку с темно-желтой жидкостью. В конце концов он выпил залпом оставшийся эль и встал. Ему нужно узнать, кто те люди. Этого требовал его долг.

Моаш извинился за них, сказав, что заметил старого друга, которому хочет представить Каладина. Камень, выглядевший ни капельки не пьяным, засмеялся и махнул им рукой. Он пил... шестую кружку? Седьмую? Лоупен опьянел уже после третьей. Сигзил едва закончил свою вторую и, похоже, не был склонен продолжать.

«Вот вам и соревнование», — подумал Каладин, пропустив Моаша вперед.

Зал был по-прежнему заполнен, хотя и близко не так сильно, как раньше. В задней части таверны скрывался коридор с отдельными комнатами для трапезы, которыми пользовались богатые торговцы, не желающие сталкиваться с грубостью общего зала. Снаружи одной из них маячил смуглый мужчина. Возможно, в нем имелась толика азианской крови или он был просто очень загорелым алети. На его поясе висели очень длинные ножи, но когда Моаш толкнул дверь, он ничего не сказал.

— Каладин... — послышался голос Сил.

Где она? Исчезла, судя по всему, даже для его глаз. Разве она делала что-то подобное раньше?

— Будь осторожен.

Он вошел в комнату вместе с Моашем. Внутри трое мужчин и одна женщина распивали за столом вино. Еще один охранник с мечом на поясе стоял сзади, завернувшись в плащ и опустив голову, как если бы он едва обращал внимание на происходящее.

Двое из сидевших людей, в том числе женщина, были светлоглазыми. Каладину следовало ожидать чего-то подобного, учитывая тот факт, что в дело вовлечен Клинок Осколков, но они все равно привели его в замешательство.

Светлоглазый человек немедленно встал. Он, возможно, был немного старше Адолина, и у него оказались черные как смоль, тщательно уложенные волосы алети. Мужчина носил открытый сюртук и дорогую на вид рубашку под ним, вышитую белыми лозами, ползущими между пуговицами и охватывающими воротник.

— Так вот каков знаменитый Каладин! — воскликнул он, шагнув вперед и протянув руку для рукопожатия. — Шторма, как приятно с тобой познакомиться. Поставить в неловкое положение Садеаса и одновременно спасти самого Терновника? Отличное представление, парень. Отличное представление.

— А вы кто? — спросил Каладин.

— Патриот, — ответил мужчина. — Зови меня Грейвс.

— И вы Носитель Осколков?

— Сразу к делу, не так ли? — произнес Грейвс, жестом указав Каладину на место за столом.

Моаш сразу же сел, кивнув другому человеку — тот оказался темноглазым, с короткими волосами и запавшими глазами.

«Наемник», — предположил Каладин, отметив тяжелую кожаную одежду и топор за стулом.

Грейвс продолжал указывать за стол, но Каладин медлил, рассматривая молодую женщину. Она чопорно сидела и потягивала вино из кубка, удерживая его обеими руками, одна из которых была спрятана в закрытом рукаве. Привлекательная, с поджатыми красными губами. Ее волосы удерживались несколькими металлическими украшениями.

— Я вас знаю, — сказал Каладин. — Вы одна из служащих Далинара.

Она посмотрела на него с осторожностью, хотя и пыталась выглядеть расслабленной.

— Данлан состоит в свите кронпринца, — пояснил Грейвс. — Пожалуйста, Каладин. Садись. Выпей немного вина.

Каладин сел, но выпить себе не налил.

— Вы пытаетесь убить короля.

— Какой прямолинейный, а? — обратился Грейвс к Моашу.

— А также результативный, — ответил Моаш. — Вот почему он нам нравится.

Грейвс повернулся к Каладину.

— Мы патриоты, как я уже сказал. Патриоты Алеткара. Того Алеткара, которым он может стать.

— Патриоты, которые хотят убить правителя королевства?

Грейвс наклонился вперед, облокотившись о стол. Последние искры юмора покинули его, что было неплохо. В любом случае он слишком усердствовал.

— Отлично, давай разберемся. Элокар — чрезвычайно плохой король. Не сомневаюсь, ты заметил.

— Не мое дело осуждать короля.

— Прошу тебя. Ты хочешь сказать, что не видишь, что он творит? Избалованный, раздражительный, параноидальный. Сеет раздор вместо того, чтобы объединять, капризничает, как ребенок, вместо того, чтобы править. Он развеивает королевство по ветру.

— Ты хоть представляешь, какую политику он вел, пока Далинар не взял его под контроль? — спросила Данлан. — Я провела последние три года в Холинаре, помогая местным служащим разбираться в беспорядке, в который он превратил королевские кодексы. Было время, когда он подписывал буквально все законы, если его могли умело убедить.

— Он некомпетентен, — заговорил темноглазый наемник, чьего имени Каладин не знал. — Приносит смерть хорошим людям. Позволяет, чтобы этому ублюдку Садеасу сошла с рук государственная измена.

— Поэтому вы пытаетесь его убить? — требовательно спросил Каладин.

Грейвс встретился взглядом с Каладином.

— Да.

— Если король губит свою страну, — сказал наемник, — разве не право и даже долг народа его устранить?

— Что произойдет, если его устранят? — спросил Моаш. — Задай себе этот вопрос, Каладин.

— Скорее всего, Далинар получит трон, — ответил Каладин.

У Элокара остался в Холинаре сын, но он ребенок всего лишь нескольких лет от роду. Даже если Далинар просто провозгласит себя регентом при законном наследнике, кронпринц будет править.

— Королевство только выиграет, если его возглавит Далинар, — сказал Грейвс.

— Он и так управляет практически всем, — проговорил Каладин.

— Нет, — возразила Данлан. — Далинар сдерживает себя. Он знает, что ему следует занять трон, но медлит из-за любви к мертвому брату. Остальные кронпринцы трактуют его поведение как слабость.

— Мы нуждаемся в Терновнике, — произнес Грейвс, ударив по столу. — Иначе королевство не устоит. Смерть Элокара подстегнет Далинара к действию. Мы получили бы того человека, каким он был двадцать лет назад, человека, изначально объединившего кронпринцев.

— Даже если этот человек возвратится не полностью, — добавил наемник, — уж точно не будет хуже, чем сейчас.

— Итак, да, — сказал Грейвс Каладину. — Мы убийцы. Преступники или готовые ими стать. Мы не желаем государственного переворота и не хотим убивать невинных охранников. Просто хотим устранить короля. Тихо. Желательно с помощью несчастного случая.

Данлан скорчила гримасу и глотнула вина.

— К сожалению, к настоящему моменту мы не слишком преуспели.

— И поэтому я захотел встретиться с тобой, — объяснил Грейвс.

— Вы ожидаете, что я помогу вам? — спросил Каладин.

Грейвс поднял руки.

— Подумай о том, что мы сказали. Это все, чего я прошу. Подумай о действиях короля, понаблюдай за ним. Спроси себя: «Сколько еще продержится королевство с таким человеком во главе?»

— Терновник должен занять трон, — тихо произнесла Данлан. — В конце концов это произойдет. Мы хотим ему немного помочь, для его же пользы. Избавить его от сложного решения.

— Я могу донести на вас, — сказал Каладин, встретившись взглядом с Грейвсом.

Мужчина в плаще, ранее стоявший сбоку, прислонившись к стене, и слушавший разговор, пошевелился и выпрямился.

 — Было рискованно приглашать меня сюда.

— Моаш говорит, что ты учился на хирурга, — ответил Грейвс, казавшийся абсолютно спокойным.

— Да.

— И что ты сделаешь, если рука гноится, угрожая всему телу? Ты подождешь в надежде, что все наладится, или будешь действовать?

Каладин не ответил.

— Теперь ты руководишь королевской стражей, Каладин, — продолжил Грейвс. — Чтобы нанести удар, нам понадобится благоприятная возможность, время, когда ни один из охранников не пострадает. Мы не хотели лично обагрять руки кровью короля, пытались сделать так, чтобы все выглядело как несчастный случай, но я понял, что это трусость. Я сам все сделаю. Все, что мне нужно, — благоприятная возможность, и страданиям Алеткара придет конец.

— Для короля так будет лучше, — проговорила Данлан. — На троне он умирает медленной смертью, как тонущий человек вдали от берега. Лучше покончить с ним быстро.

Каладин встал из-за стола. Нерешительно поднялся Моаш.

Грейвс смотрел на Каладина.

— Я подумаю, — сказал Каладин.

— Хорошо, — ответил Грейвс. — Ты можешь связаться с нами через Моаша. Будь тем хирургом, в котором нуждается королевство.

— Пошли, — сказал Каладин Моашу. — Остальные будут задаваться вопросом, куда мы пропали.

Он вышел из комнаты, и Моаш последовал за ним, быстро со всеми попрощавшись. Честно говоря, Каладин ожидал, что кто-то из них попытается его остановить. Разве они не беспокоились, что он их сдаст, как и угрожал?

Они позволили ему уйти. Вернуться в шумящий, наполненный разговорами общий зал.

«Шторма, — подумал он. — Хотел бы я, чтобы их доводы были не так убедительны».

— Откуда ты их знаешь? — спросил Каладин у Моаша, когда тот подбежал и присоединился к нему.

— Рилл, тот, что сидел за столом, был наемником в некоторых караванах, где я работал перед тем, как оказаться в бригаде мостовиков. Он пришел ко мне, когда мы освободились от рабства.

Моаш взял Каладина за руку, остановив его перед тем, как вернуться за стол.

— Они правы. Ты знаешь, что это так, Кэл. Я вижу это в тебе.

— Они предатели. Я не хочу иметь с ними ничего общего.

— Ты сказал, что подумаешь!

— Я согласился подумать, — тихо произнес Каладин, — чтобы они позволили мне уйти. У нас есть долг, Моаш.

— Больший, чем долг перед самой страной?

— Тебя не волнует страна, — отрезал капитан мостовиков. — Ты просто хочешь потешить свою обиду.

— Ладно, хорошо. Но, Каладин, разве ты не заметил? Грейвс относится ко всем одинаково, независимо от цвета глаз. Ему все равно, что мы темноглазые. Он женат на темноглазой женщине.

— Правда?

Каладин слышал о богатых темноглазых, вступавших в брак с низкородными светлоглазыми, но никто из таких светлоглазых никогда не обладал положением Носителя Осколков.

— Ага, — ответил Моаш. — Один из его сыновей даже имеет глаза разного цвета. Грейвсу наплевать, что о нем подумают другие. Он делает то, что считает правильным. И в нашем случае... — Моаш огляделся. Теперь их окружали люди. — То, что он сказал. Кто-то должен это сделать.

— Не заговаривай больше со мной об этом, — сказал Каладин, выдернув руку и направившись обратно к столу.— И больше не встречайся с ними.

Он уселся за стол, раздраженный Моаш скользнул на свое место. Каладин попытался заставить себя возобновить разговор с Камнем и Лоупеном, но просто не смог.

Люди вокруг него смеялись или кричали.

«Будь тем хирургом, в котором нуждается королевство…»

Шторма, что за неразбериха.

 

Но все же ордены не были сломлены таким серьезным поражением благодаря духовной поддержке, оказываемой Ткущими Светом. Их чудесные творения даже вдохновили других на еще одну рискованную атаку.

«Слова сияния», глава 21, страница 10

 

— В них нет никакого смысла, — сказала Шаллан. — Узор, эти карты только сбивают с толку.

Спрен парил поблизости в трехмерной форме, полной углов и извилистых линий. Изобразить Узора оказалось сложной задачей, потому что каждый раз, рассматривая его, Шаллан обнаруживала слишком много деталей, чтобы осмелиться передать их на бумаге.

— М-м-м? — вопросительно прогудел он своим жужжащим голосом.

Шаллан подняла с кровати книгу и бросила ее на письменной стол, выкрашенный белой краской. Встав на колени перед сундуком Джасны, она порылась в нем и вытащила карту Рошара. Карта была старинной и не очень точной: Алеткар изображен слишком большим, а мир в целом искажен, зато отмечены торговые пути. Карту явно составили до изобретения современных методов съемки и картографии. Тем не менее она была важной, потому что показывала Серебряные королевства такими, какими они предположительно существовали во времена Сияющих рыцарей.

— Уритиру, — указала Шаллан на сияющий город, изображенный на карте как центр всего мира.

Он находился не в Алеткаре, или Алетеле, как его называли в те времена. Согласно карте он располагался среди гор, рядом с тем местом, где мог быть современный Джа Кевед. Однако в примечаниях Джасны говорилось, что другие карты того времени помещали его в других местах.

— Как они могли не знать, где находится столица, центр рыцарских орденов? Почему каждая карта расходится с остальными?

— М-м-м-м-м-м-м... — задумчиво прожужжал Узор. — Возможно, многие слышали о нем, но никогда там не были.

— Например, картографы? Или короли, которые поручали им выполнить карты? Уверена, некоторые из них все же побывали там. Так почему столь сложно отметить его на карте Рошара?

— Может быть, они хотели сохранить его местоположение в секрете?

Шаллан прилепила карту к стене с помощью воска долгоносиков из запасов Джасны и отступила назад, сложив руки. Она еще не облачилась в дневную одежду, и на ней был халат с открытыми руками.

— Если это так, то со своей работой они справились просто великолепно.

Девушка вытащила еще несколько карт того времени, изготовленных в других королевствах. На каждой, как отметила для себя Шаллан, исходная страна была представлена гораздо большей по размеру, чем должна быть. Она прикрепила к стене и эти карты.

— Каждый отмечает Уритиру в разных местах, — проговорила Шаллан. — Примечательно близко к своим землям, но не на их территории.

— На каждой из них — разные языки, — ответил Узор. — М-м-м... здесь есть закономерность.

Он начал пытаться выговорить письмена.

Шаллан улыбнулась. Джасна считала, что некоторые из них написаны на языке зари, мертвом языке. Ученые годами пытались...

— Король Бехардан... что-то непонятное... приказал, возможно... — произнес Узор. — Карту? Да, похоже, речь идет о карте. А следующее слово, наверное, рисовать... рисовать... кое-что, чего я не пойму...

— Ты читаешь ее?

— Здесь есть закономерность.

— Ты читаешь на языке зари?

— Не очень хорошо.

— Ты читаешь на языке зари! — воскликнула Шаллан.

Она подскочила к карте, рядом с которой парил Узор.

— Ты сказал, Бехардан? Может, Баджерден... Нохадон собственной персоной.

— Баджерден? Нохадон? У людей так много имен?

— Одно почетное, — объяснила Шаллан. — Его настоящее имя считается недостаточно симметричным. Ну, я полагаю, на самом деле оно вообще не симметричное, поэтому столетия назад арденты дали ему новое имя.

— Но... новое тоже не симметричное.

— Звук «х» может заменять любую букву, — проговорила Шаллан рассеянно. — Мы пишем его как симметричную букву, чтобы сделать слово равновесным, но добавляем специальный знак, чтобы указать, что оно звучит как «х», так слово легче произносить.

— Что... Но как вы можете притворяться, что слово симметричное, когда оно таким не является!

Шаллан проигнорировала его шипение, уставившись на чужую письменность, которая предположительно была на языке зари.

«Если мы найдем город Джасны, — подумала Шаллан, — и если там действительно есть записи, они могут оказаться на этом языке».

— Нужно проверить, как много ты можешь перевести с языка зари.

— Я не читаю на нем, — ответил Узор раздраженно. — Лишь предположил смысл нескольких слов. Имя я могу перевести, потому что оно содержит те же звуки, что и города выше на карте.

— Но они написаны не на языке зари!

— Письменности происходят одна от другой. Очевидно.

— Настолько очевидно, что ни один человеческий ученый об этом не догадался.

— Ты недостаточно хорошо разбираешься в закономерностях, — сказал Узор самодовольно. — Ты абстрактная. Ты думаешь, используя ложь, и затем убеждаешь себя в ней. Это очаровательно, но не подходит для закономерностей.

«Ты абстрактная…»

Шаллан обогнула кровать и вытащила из стопки книгу, написанную ученой Али-дочерью-Хасвет из Шиновара. Шинских ученых было особенно интересно читать, потому что их взгляды на остальной Рошар отличались свободой и независимой точкой зрения.

Она нашла отрывок, который искала. Джасна подчеркнула его в своих заметках, поэтому Шаллан послала за полной книгой. Деньги Себариала, которые он действительно платил, пришлись очень кстати. Ватах и Газ по ее просьбе провели последние несколько дней среди торговцев книгами, спрашивая «Слова сияния» — книгу, которую Джасна дала ей перед смертью. Поиски были неудачными, хотя один торговец утверждал, что может заказать ее из Холинара.

— Уритиру связывал все народы, — прочитала Шаллан в работе шинской писательницы. — И временами был нашим единственным путем во внешний мир с его нечестивыми камнями. — Она посмотрела на Узора. — Что это значит для тебя?

— Значит то, что сказано, — ответил тот, все еще вися перед картой. — Что Уритиру был хорошей связью. Возможно, дороги?

— Я всегда читала фразу в переносном смысле. Связанный целями, мышлением и учениями.

— А. Все ложь.

— Что, если это не метафора? Что, если ты прав?

Девушка поднялась, прошла через комнату к картам и прикоснулась пальцами к Уритиру в центре.

— Связанный... но не дорогами. На некоторых из этих карт вообще нет дорог, ведущих к Уритиру. Они все помещают его в горах или хотя бы среди холмов...

— М-м-м.

— Как добраться до города, если не по дороге? — спросила Шаллан. — Нохадон мог ходить туда, как он утверждал. Но другие не говорили о поездке в Уритиру верхом либо пешком. Правда, существовало несколько отчетов людей, посещавших город. Он был легендой. Большинство современных учений утверждают, что он миф.

Ей необходимо больше информации. Она бросилась к сундуку Джасны и вытащила одну из ее записных книжек.

— Она сказала, что Уритиру не находился на Разрушенных равнинах,— произнесла Шаллан, — но что, если путь к нему здесь? Не обычный путь, конечно. Уритиру был городом волноплетов. И древних чудес, вроде Клинков Осколков.

— М-м... — тихо прогудел Узор. — Клинки Осколков — не чудеса...

Шаллан нашла упоминание, о котором вспомнила. Это была не цитата, показавшаяся ей любопытной, а комментарии Джасны к ней:

«Еще одна сказка, записанная в опусе «Среди темноглазых» Калинама. Страница 102. В сказках множество упоминаний о мгновенных перемещениях и Клятвенных вратах».

Мгновенные перемещения. Клятвенные врата.

— Вот зачем она ехала сюда, — прошептала Шаллан. — Она думала, что сможет найти проход здесь, на равнинах. Но здесь безжизненные штормовые земли, на них только камни, крэм и большепанцирники.

Она посмотрела на Узора.

— Нам действительно нужно попасть непосредственно на Разрушенные равнины.

Ее заявление сопроводил зловещий звон часов. Зловещим он был в том смысле, что час оказался гораздо более поздний, чем полагала Шаллан. Шторма! Встреча с Адолином назначена на полдень. Ей необходимо выйти через полчаса, если она не хочет опоздать.

Девушка вскрикнула и побежала в ванную. Она повернула кран, чтобы наполнить ванну. Несколько мгновений он выплевывал грязную воду с крэмом, но потом потекла чистая теплая вода, и Шаллан воткнула пробку. Подставив руку под струю, она в который раз восхитилась. Текущая теплая вода. Себариал сказал, что недавно приходили мастера, установившие фабриал, который поддерживает воду в цистерне наверху постоянно теплой, как принято в Харбранте.

— Я, — сказала она, сбрасывая халат, — собираюсь позволить себе очень-очень сильно к этому привыкнуть.

Шаллан забралась в ванну, в то время как Узор двигался по стене над ней. Она решила не стесняться его. Правда, у него был мужской голос, но он не являлся настоящим человеком. Кроме того, спрены находились повсюду. Возможно, один из них сидит в ванне, а другие — на стене. В глубине души Шаллан полагала, что у всего есть душа или спрен или что-то в этом роде. Заботило ли ее то, что за ней наблюдают стены? Нет. Так почему ее должен беспокоить Узор?

Ей приходилось повторять подобные рассуждения каждый раз, когда он видел ее раздетой. Они помогали бы, если бы он не был так сильно любопытен насчет всего на свете.

— Анатомические различия между полами такие незначительные, — сказал Узор. — И в то же время столь глубокие. И ты их усиливаешь. Длинные волосы. Румянец на щеках. Прошлой ночью я сходил посмотреть, как купается Себариал и...

— Только не говори, что ты действительно это сделал, — ответила Шаллан, покраснев.

Она взяла немного пастообразного мыла из банки рядом с железной ванной.

— Но... я ведь только что сказал именно это... В любом случае меня не видели. Если бы ты стала более уступчивой, такой необходимости не возникло бы.

— Я не собираюсь рисовать для тебя наброски обнаженных людей.

Шаллан совершила ошибку, когда упомянула, что многие великие художники тренировались подобным способом. Дома после долгих просьб она уговорила нескольких служанок позировать для нее, пообещав уничтожить наброски. Что и сделала. Она никогда не рисовала мужчин с натуры. Шторма, это бы так смущало!

Шаллан не позволила себе задержаться в ванне. Спустя пятнадцать минут по часам она стояла одетая и расчесывала перед зеркалом мокрые волосы.

Как она сможет вернуться в Джа Кевед к мирной сельской жизни? Ответ прост. Вероятно, она никогда не вернется. Когда-то такая мысль могла бы ее испугать, теперь лишь взволновала. И она была полна решимости привезти братьев на Разрушенные равнины. Здесь они будут в большей безопасности, чем в поместье отца, и что они оставят позади? Едва ли вообще что-нибудь. Шаллан начинала думать, что такое решение лучше, чем любое другое, и позволит им избежать проблем с пропавшим преобразователем.

Она отправилась в один из информационных центров, связанных с Ташикком, — их было по одному в каждом лагере — и заплатила за письмо вместе с самопером, чтобы отправить сообщение братьям из Валата. К несчастью, доставка займет несколько недель. Если оно вообще дойдет. Торговец, с которым она говорила в информационном центре, предупредил ее, что продвижение по Джа Кеведу теперь очень затруднено из-за войны за трон. Из осторожности она отправила второе письмо из Нортгрипа, который находился так далеко от полей сражения, как только возможно. Она надеялась, что по крайней мере одно из двух писем благополучно доберется до адресата.

Снова установив контакт, Шаллан написала братьям лишь об одном. Покинуть поместье Давар. Взять деньги, посланные Джасной, и бежать на Разрушенные равнины. На данный момент она сделала все, что могла.

Бросившись через комнату, девушка запрыгала на одной ноге, натягивая туфлю, и пронеслась мимо карт.

«Я разберусь с вами позже».

Пора очаровать жениха. Так или иначе. В романах, которые она читала, все казалось так просто. Похлопать ресницами, залиться румянцем в подходящий момент. Ну, в тот последний раз всего этого хватало. Разве что было не всегда уместно. Шаллан застегнула рукав на безопасной руке, задержавшись в дверях, оглянулась и увидела на столе папку с набросками и карандаш.

Она не хотела опять уходить без них, поэтому сложила все в сумку и выбежала наружу. На пути через беломраморный дом Шаллан миновала Палону и Себариала, которые устроились в комнате с огромными стеклянными окнами, располагавшимися с подветренной стороны и выходящими в сад. Палона лежала вниз лицом с обнаженной спиной, наслаждаясь массажем, а Себариал полусидя ел сладости. За трибуной в углу стояла молодая женщина и декламировала им стихи.

Шаллан было трудно судить этих двоих. Себариал. Умный гражданский стратег или праздный обжора? Или и тот, и другой? Палона определенно наслаждалась предметами роскоши, но не казалась ни капельки высокомерной. Последние три дня Шаллан провела, изучая бухгалтерские книги Себариала, и обнаружила, что они в абсолютном беспорядке. В некоторых областях он казался очень умным. Как же он так запустил бухгалтерию?

Шаллан не слишком хорошо ладила с цифрами, особенно по сравнению со своим искусством, но в некоторых случаях получала удовольствие от математики и решила заняться бухгалтерскими книгами Себариала.

Газ и Ватах ждали ее за дверью. Они последовали за ней к экипажу Себариала, который был предоставлен к услугам Шаллан с одним из ее рабов в качестве лакея. Эн сказал, что занимался подобной работой прежде, и улыбнулся ей, когда девушка поднялась на подножку. Отрадно видеть. Шаллан не могла припомнить, чтобы пятеро рабов улыбались во время их путешествия, даже когда она освободила их из клетки.

— К вам хорошо относятся, Эн? — спросила она, когда раб открыл перед ней дверцу экипажа.

— Да, хозяйка.

— Скажешь мне, если что-то изменится?

— Э-э, да, хозяйка.

— А ты, Ватах? — спросила она, поворачиваясь к бывшему дезертиру. — Как тебе ваши удобства?

Он хмыкнул.

— Полагаю, это означает, что вам удобно?

Газ усмехнулся. Коротышка улавливал игру слов.

— Вы выполнили наше соглашение, — сказал Ватах. — Отдаю вам должное. Мои люди счастливы.

— А ты?

— Скучаю. Все, что мы делаем, — сидим целыми днями, получаем жалование, которое вы платите, и ходим по кабакам.

— Большинство мужчин посчитали бы такую работу идеальной.

Она улыбнулась Эну и поднялась в экипаж.

Ватах закрыл за ней дверь, потом заглянул в окно.

— Большинство мужчин — идиоты.

— Ерунда, — улыбнулась Шаллан. — Согласно законам статистики, идиоты только половина из них.

Ватах хмыкнул. Она научилась интерпретировать его хмыканье, составляющее сущность разговора дезертира. Оно примерно означало: «Я не собираюсь признавать, что это шутка, потому что может пострадать моя репутация законченного и полного тупицы».

— Полагаю, — сказал он, — мы поедем сверху.

— Спасибо за предложение, — отозвалась Шаллан и опустила шторку на окне.

Снаружи опять гоготнул Газ. Оба заняли места охранников сзади, в верхней части экипажа, а Эн присоединился к кучеру спереди. Это был самый настоящий экипаж, запряженный лошадьми и со всем, что полагается. Шаллан сначала почувствовала себя неудобно, попросив им воспользоваться, но Палона лишь рассмеялась.

— Бери все, что хочешь! У меня есть свой, а если экипажа Тури нет на месте, у него появится отличный предлог не поехать, когда кто-то попросит его о визите. Он любит такие вещи.

Когда кучер тронул лошадей, Шаллан опустила другую оконную шторку и достала папку с набросками. Узор ждал на первом листе чистой бумаги.

— Теперь выясним, — прошептала Шаллан, — на что мы способны.

— Захватывающе! — воскликнул Узор.

Она достала из мешочка сферы и вдохнула немного штормсвета. Затем выдохнула его перед собой, пытаясь придать ему форму, смешать его.

Ничего.

Далее Шаллан попыталась удержать перед мысленным взором конкретное изображение — саму себя, но с небольшим отличием: черные волосы вместо рыжих. Она выдохнула штормсвет, и теперь он заклубился вокруг нее и на мгновение завис. Но снова исчез.

— Глупость какая-то, — тихо произнесла Шаллан.

Штормсвет утекал сквозь ее губы. Она начала делать набросок себя с темными волосами.

— Какая разница, нарисую я образ сначала или нет? Карандаши даже не передают цвет.

— Это не должно иметь значения, — пояснил Узор. — Но для тебя имеет. Я не знаю почему.

Шаллан закончила рисунок. Он был очень простым — не передавал черт ее лица, только волосы, все остальное оставалось нечетким. Тем не менее когда в этот раз она использовала штормсвет, образ пристал, и ее волосы почернели.

Шаллан вздохнула, с ее губ потек штормсвет.

— Как мне заставить иллюзию развеяться?

— Прекрати ее подпитывать.

— Как?

— Откуда мне знать? — спросил Узор. — Ты у нас специалист по питанию.

Шаллан собрала все свои сферы — некоторые теперь потускнели — и выложила их на сидение напротив, вне досягаемости. Они находились недостаточно далеко, потому что, как только заканчивался ее штормсвет, инстинкты, о существовании которых девушка не подозревала, заставляли ее вдохнуть снова. И свет устремлялся через весь экипаж в нее.

— У меня довольно неплохо получается, — кисло сказала Шаллан, — учитывая, что я начала заниматься совсем недавно.

— Недавно? — сказал Узор. — Но впервые мы...

Она перестала слушать, пока он не закончил.

— Мне действительно нужно найти еще одну копию «Слов сияния», — заметила Шаллан, начиная новый рисунок. — Может быть, там сказано о том, как рассеивать иллюзии.

Она продолжила работать над следующим рисунком, портретом Себариала. Шаллан сохранила воспоминание с ним прошлым вечером, сразу после возвращения с очередной вылазки в лагерь Амарама, когда они ужинали. Ей хотелось нарисовать все детали, чтобы добавить набросок в свою коллекцию, поэтому работа над ним заняла некоторое время. К счастью, на дороге не встречалось больших кочек. Условия были не идеальными, но в последнее время оставалось все меньше и меньше времени с ее исследованием, работой на Себариала, внедрением к Кровьпризракам и встречами с Адолином Холином. Шаллан располагала намного большим количеством времени, когда была моложе. И девушка не могла не думать, что большую его часть она потратила зря.

Она позволила работе поглотить себя. Знакомый звук карандаша, скрипящего по бумаге, сосредоточенность на созидании. Красота существовала повсюду. И создать произведение искусства означало не поймать ее, а стать ее частью.

Когда Шаллан закончила и выглянула в окно, оказалось, что они достигли Пика. Она подняла набросок, изучая его, затем кивнула себе. Удовлетворительно.

Она попыталась создать образ с помощью штормсвета, выдохнув большое его количество. Свет немедленно оформился, превратившись в Себариала, сидящего напротив нее в экипаже. Кронпринц находился в той же позе, что и на ее наброске: вытянув руки, чтобы отрезать еды, не попавшей в образ.

Шаллан улыбнулась. Детализация превосходна. Складки на коже, отдельные волоски. Она их не вырисовывала — ни один набросок не смог бы охватить все волоски на голове, все поры на коже. В ее образе все эти подробности были, так что он не воссоздавал в точности то, что она нарисовала, — рисунок стал фокусом. Моделью, из которой оказался построен образ.

— М-м-м, — прогудел Узор удовлетворенно. — Эта ложь одна из твоих самых правдивых. Прекрасно.

— Он не шевелится, — ответила Шаллан. — Никто не примет его за что-то живое, его поза выглядит неестественной. Глаза безжизненные, грудь не поднимается и не опускается с дыханием. Мускулы не двигаются. Образ детальный, но выглядит как статуя, которая также может быть детальной, но, тем не менее, мертвой.

— Статуя из света.

— Я не говорю, что она не впечатляет. Но образы будет гораздо труднее использовать, если я не смогу вдохнуть в них жизнь.

Как странно, она чувствовала, что ее наброски были живыми, а это создание — гораздо более реалистичное — мертвым.

Шаллан потянулась, чтобы провести рукой сквозь Себариала. Если она прикасалась к нему медленно, нарушения были небольшими. Более резкое движение рукой разрушало его как дым. Она заметила кое-что еще. Пока ее рука оставалась внутри образа...

Да. Шаллан вдохнула, и образ растворился в светящемся дыму, втягивающемся в ее кожу. Она могла забрать штормсвет у иллюзии.

«На один вопрос ответ получен», — подумала девушка, садясь обратно и делая заметки об эксперименте на обороте записной книжки.

Шаллан начала складывать вещи в сумку, когда экипаж прибыл к Внешнему рынку, где ее поджидал Адолин. Она собиралась на прогулку, обещанную днем раньше, и чувствовала, что дела шли хорошо. Но Шаллан также знала, что ей нужно произвести на него впечатление. Ее попытки со светледи Навани оказались не слишком плодотворными, а ей на самом деле необходим союз с домом Холин.

Это заставило Шаллан задуматься. Волосы высохли, и девушка оставила их, длинные и свободные, струиться по спине, закручиваясь естественными локонами. Женщинам алети нравилось заплетать сложные косы.

Кожа Шаллан была бледной и слегка усыпанной веснушками, а тело и близко не имело таких роскошных форм, чтобы внушать зависть. Она могла изменить все это с помощью иллюзии. Увеличить. Но так как Адолин увидел ее без прикрас, она не могла ничего изменить разительно. Однако можно что-то улучшить. Будет похоже на нанесение косметики.

Шаллан медлила. Если Адолин согласится на брак, то сделает это из-за нее или из-за лжи?

«Глупая девчонка, — подумала она. — Ты пожелала изменить свою внешность, чтобы заставить Ватаха следовать за собой и чтобы получить место у Себариала, а сейчас сомневаешься?»

Но если она захватит внимание Адолина с помощью иллюзии, ее ждет трудный путь. Ведь она не сможет носить иллюзию постоянно. В замужней жизни?

«Лучше посмотреть, что получится без нее», — подумала Шаллан, выходя из экипажа.

Взамен она должна положиться на женскую хитрость.

Хотелось бы только знать, есть ли она у нее.

 

 

Три года назад

 

— Твои рисунки действительно хороши, Шаллан, — сказал Балат, пролистывая страницы ее набросков.

Они находились в саду в компании Викима, который сидел на земле и бросал тряпичный мячик своей громгончей Сакисе, чтобы та ловила его.

— Я неправильно передаю анатомию, — ответила Шаллан, смутившись. — Не могу разобраться с пропорциями.

Ей требовались модели для позирования, чтобы она могла совершенствоваться.

— Ты рисуешь лучше, чем мать, — проговорил Балат, переворачивая страницу, и увидел набросок самого себя во время тренировки на площадке с наставником по искусству фехтования. Он показал его Викиму, который приподнял бровь.

На протяжении последних четырех месяцев ее средний брат выглядел все лучше и лучше. Менее тощий, более плотный. Он практически постоянно носил с собой математические задачки. Однажды на него выругался отец, заявив, что это женское и неподобающее занятие, но — в редком случае несогласия — арденты отца подошли и уговорили его успокоиться, объяснив, что сам Всемогущий одобряет интересы Викима. Они надеялись, что путь Викима, возможно, приведет его в их ряды.

— Я слышала, что ты получил очередное письмо от Эйлиты, — сказала Шаллан, пытаясь отвлечь Балата от альбома с набросками.

Она не могла перестать краснеть, когда он переворачивал страницу за страницей. Рисунки не предназначались для глаз других людей. Они ничего из себя не представляли.

— Ага, — ухмыльнулся он.

— Ты отдашь его Шаллан, чтобы она прочитала письмо для тебя? — спросил Виким, бросив мячик.

Балат откашлялся.

— Мне прочитала его Мализа. Шаллан была занята.

— Ты смутился! — проговорил Виким, указывая пальцем. — Что там, в тех письмах?

— Вещи, о которых моей четырнадцатилетней сестре знать совсем не нужно! — воскликнул Балат.

— Настолько пикантно, а? — спросил Виким. — Я бы никогда не подумал такого о дочке Тавинара. Она кажется слишком правильной.

— Нет! — покраснел Балат. — В них нет никаких пикантностей, они едва ли личные.

— Личные, как твой...

— Виким, — оборвала его Шаллан.

Он поднял голову и заметил, что у ног Балата запузырились спрены гнева.

— Шторма, Балат. Ты становишься таким чувствительным, когда речь заходит об этой девчонке.

— Любовь превращает нас всех в идиотов, — проговорила Шаллан, отвлекая братьев друг от друга.

— Любовь? — переспросил Балат, посмотрев на нее. — Шаллан, ты едва доросла до того, чтобы закрывать свою безопасную руку. Что ты можешь знать о любви?

Она покраснела.

— Я... неважно.

— О, посмотрите-ка, — оживился Виким. — Она придумала какую-то остроту. Теперь тебе придется сказать ее вслух, Шаллан.

— Не нужно хранить такие вещи в себе, — согласился Балат.

— Министара говорит, что я слишком много болтаю не подумав. Не лучшее женское качество.

Виким рассмеялся.

— Такие вещи никогда не останавливали ни одну из знакомых мне женщин.

— Да, Шаллан, — согласился Балат. — Если ты не можешь рассказать нам, о чем думаешь, тогда кому можешь?

— Деревьям, камням, кустам. В целом, чему угодно, что не доставит мне проблем с учителями.

— Тогда тебе не стоит волноваться насчет Балата, — заметил Виким. — Он не может сказать ничего умного, даже если заранее подготовится.

— Эй! — проворчал Балат. Но, честно говоря, брат оказался недалек от правды.

— Любовь, — заговорила Шаллан, хотя частично только чтобы отвлечь их, — похожа на кучу навоза чуллы.

— Вонючая? — спросил Балат.

— Нет, — ответила Шаллан. — Мы стараемся избегать и того, и другого, но неизменно вляпываемся в обе эти вещи.

— Какие мудрые слова для девчонки, которой исполнилось четырнадцать всего лишь три месяца назад, — произнес Виким с усмешкой.

— Любовь, как солнце, — вздохнул Балат.

— Ослепляет? — спросила Шаллан. — Белое, теплое, мощное, но также способное обжечь?

— Неплохо, — сказал Балат, кивнув.

— Любовь — как хердазианский хирург, — сказал Виким, глядя на нее.

— И как это? — спросила Шаллан.

— Вот ты и скажи, — ответил Виким. — Посмотрим, на что ты способна.

— М-м... Оба заставляют почувствовать себя неудобно? — предположила Шаллан. — Нет. О! Единственная причина, по которой тебе может понадобиться любая из этих вещей, — сильный удар по голове!

— Ха! Любовь — как испорченная пища.

— Необходима для жизни, с одной стороны, но также несомненно вызывает тошноту.

— Отцовский храп.

Шаллан содрогнулась.

— Нужно пережить, чтобы поверить, насколько отвлекаешься от мира.

Виким усмехнулся. Шторма, было так приятно видеть его улыбку.

— Ну-ка, хватит, вы двое, — вмешался Балат. — Такие разговоры неуважительны. Любовь... любовь — как классическая мелодия.

Шаллан ухмыльнулась.

— Если закончить выступление слишком быстро, зрители будут разочарованы?

— Шаллан! — воскликнул Балат.

Однако Виким покатился по земле. Через мгновение Балат покачал головой и разразился согласным смехом. Шаллан же покраснела.

«Я действительно только что произнесла это вслух?»

Последняя шутка была по-настоящему остроумной, гораздо лучше, чем другие. Она была еще и неприличной.

Шаллан почувствовала виноватое волнение. Балат выглядел смущенным и тоже покраснел от двойного смысла, привлекая спренов стыда. Неуступчивый Балат. Он так хотел вести их за собой. Насколько она знала, он перестал убивать крэмлингов ради забавы. Влюбившись, он изменился, стал сильнее.

Шум колес, катящихся по камню, возвестил о прибытии повозки. Не было слышно стука копыт — отец владел лошадьми, но мало кто в округе мог себе позволить то же самое. Остальные повозки тянули чуллы или паршмены.

Балат поднялся, чтобы посмотреть, кто приехал, и Сакиса побежала за ним, издавая трубные возбужденные возгласы. Шаллан подобрала альбом с набросками. Недавно отец запретил ей рисовать домашних паршменов и темноглазых — он решил, что такое занятие непристойно. Теперь ей было трудно найти кого-то, на ком можно тренироваться.

— Шаллан?

Она вздрогнула, осознав, что Виким не последовал за Балатом.

— Да.

— Я был неправ, — сказал Виким, протянув ей какой-то предмет. Маленький мешочек. — Насчет того, что ты делаешь. Теперь я вижу. И... у тебя получается. Бездна, но у тебя получается. Спасибо.

Она потянулась, чтобы открыть мешочек.

— Не заглядывай в него.

— Что в нем?

— Чернояд, — пояснил Виким. — Растение, листья, по крайней мере. Если их съесть, тебя парализует. В том числе и дыхание.

Обеспокоившись, Шаллан потуже затянула завязки. Она даже не желала знать, каким образом Виким смог определить, что это за смертельное растение.

— Я носил его большую часть года, — тихо произнес брат. — Чем дольше оно у тебя, тем более ядовитыми становятся листья. Я чувствую, что больше они мне не нужны. Можешь сжечь их или поступить так, как тебе вздумается. Просто решил, что должен отдать их тебе.

Она улыбнулась, хотя почувствовала тревогу. Виким носил с собой яд? Подумал, что должен отдать его ей?

Он убежал за Балатом, а Шаллан засунула мешочек в свою сумку. Позже она решит, как уничтожить его. Подобрав карандаши, девушка вернулась к рисованию.

Через некоторое время ее внимание привлекли крики, доносящиеся из особняка. Она оторвала взгляд от наброска, неуверенная даже, сколько прошло времени. Поднявшись на ноги и прижав сумку к груди, Шаллан пересекла двор. Лозы перед ней начинали дрожать и отползать подальше, но чем больше она ускоряла шаг, тем сильнее наступала на них, чувствуя, как они скручиваются под ее ногами и пытаются убраться в сторону. У культивированных лоз были слабые инстинкты.

Она добралась до дома, откуда снова раздались крики.

— Отец! — Это был голос аша-Джушу. — Отец, пожалуйста!

Шаллан распахнула деревянные двери из тонких досок и, шурша шелковым платьем по полу, вошла внутрь. Перед ее отцом замерли трое мужчин в старомодной одежде: похожих на юбки улату до колен, ярких свободных рубашках и тонких плащах, спускавшихся до пола.

Джушу стоял на коленях на полу со связанными за спиной руками. С возрастом брат располнел от постоянного переедания.

— Вот еще, — проговорил отец. — Я не собираюсь терпеть подобное вымогательство.

— Его репутация — ваша репутация, светлорд, — произнес один из мужчин холодным ровным тоном. Темноглазый, чего нельзя было сказать по его речи. — Он пообещал нам, что вы оплатите его долги.

— Он солгал, — ответил отец.

Сбоку от него, опустив руки на оружие, стояли Экел и Джикс, домашние охранники.

— Отец, — прошептал Джушу сквозь слезы. — Они заберут меня...

— Ты должен был заниматься нашими отдаленными земельными участками! — взревел отец. — Ты должен был осматривать наши угодья, а не трапезничать с ворами, спускать семейное состояние и порочить наше доброе имя!

Джушу повесил голову, обмякнув в своих путах.

— Он ваш, — сказал отец, отвернувшись, и быстрым шагом вышел из комнаты.

Шаллан ахнула, когда один из мужчин вздохнул и указал в сторону Джушу. Двое других схватили его. Похоже, они были не рады уходить без оплаты. Джушу дрожал, пока они тащили его мимо Балата и Викима, которые наблюдали за происходящим, стоя поблизости. Снаружи Джушу запросил пощады и взмолился, чтобы ему позволили поговорить с отцом еще раз.

— Балат, — сказала Шаллан, подходя к брату и беря его за руку. — Сделай что-нибудь!

— Мы все знали, куда его заведут азартные игры, — ответил Балат. — Мы говорили ему, Шаллан. Он не стал слушать.

— Он все еще наш брат!

— Чего ты от меня ждешь? Откуда мне взять столько сфер, чтобы оплатить его долг?

Вопли Душу затихали по мере того, как мужчины удалялись от особняка.

Шаллан развернулась и устремилась за отцом, пробежав мимо Джикса, чесавшего голову. Отец ушел в свой кабинет за две комнаты от этой. Она помедлила в дверях, увидев, как отец сгорбился в кресле у очага. Шаллан вошла внутрь, миновав стол, за которым его арденты, а иногда и жена, вели расчеты в бухгалтерских книгах и зачитывали сообщения.

Теперь за столом никого не было, но бухгалтерские книги лежали раскрытыми, демонстрируя суровую правду. Она поднесла руку ко рту, заметив несколько долговых писем. Шаллан помогала с мелкими расчетами, но никогда не видела картину в целом и поразилась тому, что предстало перед глазами. Как ее семья умудрилась задолжать столько денег?

— Я не изменю своего решения, Шаллан, — сказал отец. — Уходи. Джушу сам сложил себе погребальный костер.

— Но...

— Оставь меня! — закричал отец, вставая.

Шаллан отпрянула, широко раскрыв глаза, ее сердце чуть не остановилось. Вокруг начали извиваться спрены страха. Он никогда не кричал на нее. Никогда.

Отец глубоко вздохнул и отвернулся к окну. Стоя спиной к ней, он продолжил:

— Я не могу позволить себе потратить эти сферы.

— Почему? — спросила Шаллан. — Отец, дело в сделке со светлордом Ревиларом? — Она посмотрела на бухгалтерские книги. — Нет, все гораздо серьезнее.

— Наконец-то я и наш дом будут что-то значить, — сказал отец. — О нас перестанут шептаться, я покончу со слухами. Дом Давар станет реальной силой в княжестве.

— С помощью подкупа предполагаемых союзников? — спросила Шаллан. — Используя деньги, которых у нас нет?

Он посмотрел на нее. Лицо оставалось в тени, но глаза отражали свет как два уголька, тлеющих в черепе. В тот момент Шаллан почувствовала, какую ужасающую ненависть испытывает ее отец. Он подошел и схватил ее. Сумка упала на пол.

— Я сделал это ради тебя, — прорычал он, сильно и болезненно сжав ее руки. — И ты подчинишься. Где-то я повел себя неправильно, позволив тебе задавать мне вопросы.

Шаллан заскулила от боли.

— В нашем доме все изменится, — продолжил отец. — Со слабостью покончено. Я нашел способ...

— Пожалуйста, остановись.

Он опустил на нее взгляд и, казалось, впервые заметил, что дочь плачет.

— Отец... — прошептала она.

Светлорд Давар посмотрел поверх ее головы. В сторону своих покоев. Шаллан знала, что он устремил взгляд туда, где находилась душа ее матери. Он выпустил ее так, что она упала на пол, рыжие локоны разметались по лицу.

— Ты будешь сидеть в своих комнатах, — проговорил отец отрывисто. — Иди и не выходи без моего разрешения.

Шаллан поднялась на ноги, схватила сумку и покинула комнату. В коридоре она прижалась спиной к стене, неровно и тяжело дыша, с подбородка закапали слезы. Все налаживалось... Ее отец становился лучше...

Она зажмурила глаза. Внутри бушевали и вспыхивали эмоции. Шаллан не могла сдерживаться.

Джушу.

«Похоже, отец действительно хотел причинить мне боль», — подумала она, дрожа.

Он изменился слишком сильно. Девушка начала оседать на пол, обхватив себя руками.

Джушу.

«Продолжай колоться о шипы, ты сильная... Прокладывай дорогу к свету…»

Шаллан заставила себя подняться на ноги. Она побежала, все еще в слезах, обратно в пиршественный зал. Балат и Виким сидели за столом, Минара тихо подавала им напитки. Охранники ушли, возможно, на свой пост во дворе особняка.

Увидев Шаллан, Балат поднялся из-за стола, выпучив глаза. Он бросился к ней, опрокинув в спешке свою чашу и пролив вино на пол.

— Он сделал тебе больно? Бездна! Я убью его! Я пойду к кронпринцу и...

— Он ничего мне не сделал, — ответила Шаллан. — Пожалуйста, Балат, дай твой нож. Тот, что подарил отец.

Балат взглянул на свой пояс.

— Зачем он тебе?

— Он стоит хороших денег. Я собираюсь обменять его на Джушу.

Брат опустил руку на нож в защитном жесте.

— Джушу сам сложил себе погребальный костер, Шаллан.

— Именно это сказал отец, — ответила девушка, вытерев слезы, и встретилась взглядом с братом.

— Я... — Балат оглянулся через плечо в том направлении, куда увели Джушу. Он вздохнул, отстегнул ножны от пояса и протянул ей. — Этого не хватит. Они сказали, что он должен почти сотню изумрудных брумов.

— У меня еще есть ожерелье.

Виким, потихоньку пьющий вино, потянулся к поясу и снял свой нож. Он положил его на край стола. Шаллан подхватила кинжал, пробежав мимо, и поспешила наружу. Сможет ли она настичь тех людей вовремя?

На улице она заметила, что повозка не успела отъехать далеко. Девушка поспешила следом так быстро, как могла, поскальзываясь на выложенной булыжником подъездной дорожке, и дальше, мимо ворот, по дороге. Шаллан не могла похвастаться скоростью, но то же самое можно было сказать и о чуллах. Немного приблизившись, она разглядела, что Джушу привязали за повозкой, и он шел пешком. Он не поднял взгляда, когда Шаллан пробежала мимо.

Повозка остановилась, и Джушу упал на землю, свернувшись калачиком. Высокомерный темноглазый мужчина распахнул дверцу, чтобы взглянуть на Шаллан.

— Он послал ребенка?

— Я пришла сама, — ответила она, вытащив кинжалы. — Пожалуйста, взгляните какая отличная работа.

Мужчина выгнул бровь и жестом приказал одному из своих спутников спуститься и принести кинжалы. Шаллан расстегнула ожерелье и опустила его в руки мужчины вместе с двумя ножами. Мужчина вытащил один из ножен и стал рассматривать, пока Шаллан, полная тревоги, ждала, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты плакала, — произнес мужчина, сидящий в повозке. — Так дорожишь им?

— Он мой брат.

— И? Я убил своего брата, когда он пытался меня надуть. Не стоит позволять родственным отношениям туманить разум.

— Я люблю его, — прошептала Шаллан.

Мужчина, разглядывающий кинжалы, вложил их обратно в ножны.

— Это шедевры, — признал он. — Я оценю их в двадцать изумрудных брумов.

— А ожерелье? — спросила Шаллан.

— Простое, но алюминиевое, а следовательно, изготовленное с помощью преобразования, — сказал мужчина боссу. — Десять изумрудов.

— Все вместе — половина того, что должен твой брат, — проговорил мужчина в повозке.

Сердце Шаллан ушло в пятки.

— Но... что вы с ним сделаете? Если продать его как раба, вы не окупите такой большой долг.

— Я частенько бываю в настроении, когда мне хочется напомнить себе, что кровь светлоглазых такая же, как у темноглазых, — ответил мужчина. — Иногда полезно припугнуть остальных, напомнить им, что не стоит брать в долг, если не можешь его вернуть. Он поможет мне сохранить больше денег, чем стоит сам, если я буду разумно выставлять его напоказ.

Шаллан почувствовала полную беспомощность. Она сжала руки, одну закрытую, другую — нет. Значит, она проиграла? Женщинам из книг отца, женщинам, которыми она восхищалась, не пришлось бы умолять, чтобы завоевать сердце такого человека. Они бы действовали с помощью логики.

Ей не слишком хорошо удавались похожие вещи. Она никогда не обучалась ничему подобному и уж точно не обладала в настоящий момент нужным характером. Но как только снова подступили слезы, девушка выдала первое, что пришло в голову.

— Таким способом он может помочь сохранить вам деньги, но, возможно, и нет. Это риск, а вы не кажетесь мне человеком, склонным рисковать.

Мужчина рассмеялся.

— Откуда тебе знать? Именно риск привел меня сюда!

— Нет, — ответила Шаллан, смутившись из-за слез. — Вы из тех людей, что получают выгоду, когда рискуют другие. Вы знаете, что обычно риск ведет к потерям. Я предлагаю вам предметы, обладающие настоящей ценностью. Возьмите их, пожалуйста.

Мужчина задумался. Он протянул руку за кинжалами, и его спутник передал их ему. Вытащив один кинжал из ножен, он начал внимательно его изучать.

— Назови мне хотя бы одну причину, почему я должен проявить жалость к парню. В моем заведении он вел себя как заносчивый обжора, не думающий о тех трудностях, в которых можете оказаться вы, его семья.

— Нашу мать убили, — ответила Шаллан. — В ту ночь, когда я плакала, Джушу сидел со мной.

Больше ей сказать было нечего.

Мужчина задумался снова. Шаллан чувствовала, как колотится сердце. Наконец он кинул ей ожерелье.

— Оставь себе. — Он кивнул спутнику. — Освободи маленького крэмлинга. Дитя, если ты мудра, то научишь своего брата вести себя более... скромно.

Он закрыл дверцу повозки.

Шаллан отошла назад, пока слуга освобождал Джушу. Затем мужчина вскарабкался на заднюю часть повозки и постучал. Экипаж двинулся дальше.

Шаллан опустилась на колени перед братом. Пока она развязывала его окровавленные запястья, он моргал одним глазом — другой заплыл синяком и уже начал опухать. Не прошло и четверти часа с тех пор, как отец объявил мужчинам, что его можно забирать, но они явно использовали это время, чтобы показать Джушу, что они думали о тех, кто не платит по счетам.

— Шаллан? — произнес он окровавленными губами. — Что произошло?

— Ты не слушал?

— У меня гудит в ушах. Перед глазами все плывет. Я... свободен?

— Балат и Виким отдали за тебя свои кинжалы.

— Милл удовлетворился столь малым?

— Очевидно, он не представляет твоей истинной ценности.

Джушу обнажил зубы в улыбке.

— Всегда остра на язык, да?

С помощью Шаллан он с трудом поднялся на ноги и захромал обратно к дому.

На полпути к ним присоединился Балат, подхвативший Джушу под руку.

— Спасибо, — прошептал Джушу. — Она говорит, что ты меня спас. Спасибо, брат.

Он начал всхлипывать.

— Я... — Балат взглянул на Шаллан, а затем снова на Джушу. — Ты ведь мой брат. Давай вернемся и приведем тебя в порядок.

Довольная тем, что о Джушу позаботятся, Шаллан оставила их и вошла в дом. Она поднялась по лестнице, миновала светящуюся комнату отца, зашла в свои покои и уселась на кровать.

Здесь она приготовилась к сверхшторму.

Снизу послышались крики. Шаллан крепко зажмурила глаза.

В конце концов дверь в ее комнату распахнулась.

Она открыла глаза. На пороге стоял отец. За ним она различила скорчившуюся на полу коридора фигуру. Минара, служанка. Ее тело лежало в неестественной позе, одна рука выгнулась под странным углом. Девушка шевелилась, скулила и размазывала кровь по стенам, пытаясь уползти прочь.

Отец вошел в комнату Шаллан и захлопнул за собой дверь.

— Ты знаешь, что я никогда не трону тебя, Шаллан, — тихо проговорил он.

Она кивнула, из глаз потекли слезы.

— Я нашел способ держать себя в руках, — продолжил отец. — Мне нужно всего лишь выпускать гнев наружу. Я не могу винить себя за этот гнев. Он возникает, когда другие люди мне не подчиняются.

Ее возражения, что он не сказал идти ей в комнату немедленно, а только приказал не покидать ее после того, как она окажется внутри, умерли на губах. Глупая отговорка. Они оба знали, что она ослушалась намеренно.

— Я бы не хотел наказывать всех вокруг из-за тебя, Шаллан.

Неужели это бесчувственное чудовище действительно ее отец?

— Время пришло, — кивнул он. — Больше никакого потворства капризам. Если нам суждено стать важными персонами Джа Кеведа, никто не должен видеть наши слабости. Ты понимаешь?

Она кивнула, не в силах прекратить плакать.

— Хорошо, — проговорил отец, опустив ладонь на ее голову, и провел пальцами по волосам. — Спасибо.

Он ушел, захлопнув за собой дверь.

 

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: