Мрачное пророчество Фейнмана

 

В книге «Характер физического закона» Ричард Фейнман (Richard Feynman, The Character of Physical Law), получивший в 1965 году Нобелевскую премию за создание квантовой версии электромагнетизма, дает довольно мрачное пророчество будущего физики: «Нам очень повезло жить в эпоху, когда мы всё еще делаем открытия. Это подобно открытию Америки — ее открываешь лишь однажды. Эпоха, в которую мы живем, — это эпоха, в которую мы открываем фундаментальные законы природы, и этот день никогда не повторится. Это очень возбуждает, это великолепно, но этому возбуждению придется уйти. Конечно, в будущем найдутся другие интересы. Будет интересовать соединение одного уровня явлений с другим — явлений в биологии и так далее, или, если говорить об исследовании, — исследования других планет, но того, что мы делаем сейчас, не будет».

После того как фундаментальные законы будут открыты, физики превратятся во второсортных мыслителей, то есть философов. «Философы, которые всегда находятся с наружной стороны и делают глупые замечания, будут способны подойти поближе, потому что мы не можем отогнать их, сказав: „Если бы вы были правы, то мы смогли бы найти все законы“, потому что когда все законы будут известны, они найдут объяснение и для них… Будет вырождение идей, подобное тому, что чувствуют великие исследователи, когда на новые территории начинают приезжать туристы».

Предвидение Фейнмана оказалось поразительным. Он ошибся только, думая, что пройдут тысячелетия, а не десятилетия перед тем, как философы наступят со всех сторон. Я увидел будущее физики в 1992 году, когда присутствовал на симпозиуме в Колумбийском университете, на котором философы и физики обсуждали значение квантовой механики. Симпозиум показал, что более чем через 60 лет после формулирования принципов квантовой механики ее смысл остался, мягко говоря, неуловимым. В лекциях можно было услышать эхо подхода Уилера («это из частицы»), и гипотезы пилотной волны Бома, и модели многих миров, предпочитаемой Стивеном Вайнбергом и другими. Но в основном каждый выступающий, казалось, пришел к личному пониманию квантовой механики, выраженному идиосинкразическим языком; казалось, никто не понимает, а не только не соглашается ни с кем другим. Пререкания вызвали в памяти слова Бора о квантовой механике: «Если вы думаете, что понимаете ее, это только показывает, что вы ничего про нее не знаете»[73].

Конечно, очевидный беспорядок мог возникнуть полностью из моего собственного незнания. Но когда я признался в своем ощущении запутанности и несоответствия одному из участников, он заверил меня, что мое восприятие правильное.

— Это черт знает что, — сказал он о конференции (подразумевая всю интерпретацию квантовой механики). Проблема, отметил он, возникла в основном потому, что различные интерпретации квантовой механики не могут быть эмпирически отделены одна от другой; философы и физики предпочитают одну интерпретацию, а не другую из эстетических и философских, то есть субъективных, причин.

И это судьба физики. Громадное большинство физиков, занятых в промышленности, и даже из научных кругов будут продолжать применять знания, которые у них уже есть, и изобретать более универсальные лазеры, сверхпроводники и компьютеры, не беспокоясь ни о каких лежащих в основе философских вопросах[74]. Несколько несгибаемых, преданных истине, станут практиковать физику неэмпирического, иронического типа, проникая в тайны магического косма суперструн и другой эзотерики, и беспокоиться о смысле квантовой механики. Конференции этих иронических физиков, чьи диспуты не могут быть экспериментально разрешены, станут все более и более напоминать споры Ассоциации современного языка, бастиона литературной критики.

 

 

Глава 4

Конец космологии

 

В 1990 году я отправился в одно уединенное курортное местечко в горах на севере Швеции, чтобы принять участие в симпозиуме под названием «Рождение и ранняя эволюция нашей Вселенной». Прибыв на место, я увидел около тридцати физиков, занимающихся физикой частиц, и астрономов со всего мира — из США, Европы, Советского Союза и Японии. Отчасти я приехал на симпозиум, чтобы встретиться со Стивеном Хокингом (Stephen Hawking), человеком, чей высокий интеллект в парализованном теле помог ему стать одним из самых известных ученых в мире.

Когда я встретил Хокинга, его состояние оказалось хуже, чем я ожидал. Он сидел в позе, напоминавшей позу эмбриона, опустив плечи, челюсть у него отвисла, голова клонилась в сторону, и выглядел он болезненно хрупким. Инвалидная коляска Хокинга была укомплектована множеством батареек и компьютеров. Насколько я мог судить, он был в состоянии двигать только указательным пальцем левой руки. С его помощью Хокинг трудолюбиво выбирал буквы, слова или предложения из меню на экране компьютера. Синтезатор голоса выдавал слова глубоким, повелительным тоном — как у киборга в фильме «Робокоп». Казалось, что Хокинга скорее забавляет, а вовсе не удручает его бедственное положение. Уголок его очень ярких губ, напоминающих губы Мика Джаггера, часто кривился в неком подобии ухмылки.

По программе Хокинг должен был выступить с докладом о квантовой космологии, области, которую он помогал создать. Квантовая космология предполагает, что в очень малых масштабах квантовая погрешность заставляет сами пространство и время, а не только материю и энергию, колебаться между различными состояниями. Эти колебания пространства и времени могут породить червоточины, которые в свою очередь могут соединить один район пространства и времени с другим, расположенным очень далеко, или породить «вселенные-детки». Хокинг ввел часовую лекцию под названием «Альфа-параметры червоточин» в компьютер; ему требовалось только нажать на клавишу, чтобы синтезатор голоса зачитал ее, предложение за предложением.

Жутким кибер-голосом Хокинг рассуждал, сможем ли мы когда-нибудь проскользнуть в червоточину в нашей Галактике, а через мгновение выпрыгнуть в другом конце, расположенном очень и очень далеко. Вероятно, нет, пришел он к выводу, потому что квантовые эффекты разбросают наши составляющие частицы и изменят их до неузнаваемости. (Аргумент Хокинга подразумевал, что транспорт, движущийся быстрее скорости света, как в «Звездном пути», невозможен.) Он закончил свою лекцию отступлением о теории суперструн. Хотя все, что мы видим вокруг себя, — это «мини-суперкосм», который мы называем пространством и временем, «на самом деле мы живем в бесконечном, имеющем измерения суперпространстве струнной теории»[75].

Моя реакция на Хокинга была двойственной. С одной стороны, он был героической фигурой. Пойманный в ловушку в изувеченном, беспомощном теле, он мог представлять миры с бесконечным числом степеней свободы. С другой стороны, то, что он говорил, поразило меня, как абсолютная нелепость, противоречащяя здравому смыслу. Червоточины? Вселенные-детки? Бесконечномерное суперпространство струнной теории? Это казалось похожим скорее на научную фантастику, чем на науку.

Почти так же я воспринял и всю конференцию. Несколько выступлений — во время которых астрономы обсуждали, что они выяснили, зондируя космос при помощи телескопов и других инструментов, — были основаны на твердой реальности. Это эмпирическая наука. Но во время многих выступлений рассматривались вопросы, безнадежно удаленные от реальности, от любого возможного эмпирического опыта. Что представляла собой Вселенная, когда она была размером с баскетбольный мяч, горошину, или протон, или суперструну? Какое влияние оказывают на нашу Вселенную все другие вселенные, подсоединенные к ней через червоточины? Во взрослых мужчинах (женщин среди участников не значилось), спорящих по подобным вопросам, было одновременно что-то величественное и комическое.

Во время всей конференции я пытался подавить в себе инстинктивное чувство нелепости происходящего, и в некоторой степени мне это удалось. Я напомнил себе, что это очень умные люди, «самые великие гении мира», как их назвала одна местная шведская газета. Они не стали бы терять время на тривиальные занятия. Поэтому я очень старался, готовя потом статьи о Хокинге и других астрофизиках, представить их себе респектабельными и внушающими доверие, чтобы, в свою очередь, вызвать у читателей благоговение и понимание, а не скептицизм. В конце концов, ведь это и является задачей автора, пишущего о науке.

Но иногда хвалебные статьи о науке являются самыми нечестными. Моя первая реакция на Хокинга и других участников симпозиума соответствовала действительности. Большая часть современной космологии, в частности аспекты, вдохновляемые теориями из физики элементарных частиц, объясняющими всё, и другими эзотерическими идеями, на самом деле нелепа. Или, скорее, это ироническая наука, наука, которую нельзя эмпирически протестировать или решить ее задачи даже в принципе, а поэтому это вовсе не наука в прямом смысле слова. Ее главнейшая функция — держать нас в благоговении перед тайной космоса.

Ирония заключается в том, что Хокинг был первым выдающимся физиком своего поколения, предсказавшим, что физика может вскоре создать полную, унифицированную теорию природы и таким образом прийти к собственному концу. Он выдал это пророчество в 1980 году, как раз после того, как его назначили профессором математики Кембриджского университета, на пост, который около 300 лет назад занимал Ньютон. (Несколько человек отметили, что в конце своей речи под названием «Виден ли конец теоретической физике? » Хокинг предположил, что компьютеры, при условии их ускоренной эволюции, могут вскоре превзойти своих создателей-людей в разуме и самостоятельно достичь своей окончательной теории.) Более детально Хокинг представил свое пророчество в книге «Краткая история времени» (A Brief History of Time,  1988). Достижение окончательной теории, объявил он в заключительном предложении книги, поможет нам «узнать замысел Божий». Эта фраза предполагала, что окончательная теория завещает нам мистическое откровение, в сиянии которого мы сможем греться все остальное время.

Но ранее в своей книге, обсуждая то, что он назвал отсутствием границ, Хокинг предложил совершенно иной взгляд на возможности окончательной теории. Предположение отсутствия границ ставило старые как мир вопросы: что было до Большого Взрыва? Что существует за границами нашей Вселенной? В соответствии с указанным принципом вся история Вселенной, все пространство и время формируют некую четырехмерную сферу: пространство-время. Говорить о начале или конце Вселенной, таким образом, настолько же бессмысленно, как говорить о начале или конце сферы. Хокинг высказал предположение, что и физика тоже может сформировать идеальное бесшовное целое после того, как будет унифицирована; может быть только одна полностью последовательная теория, объясняющая все, способная генерировать пространство и время, как мы их знаем. Возможно, у Бога не было выбора при создании Вселенной.

«И какое место тогда занимает Создатель? » — спрашивает Хокинг. И сам же отвечает: «У него нет  места». Окончательная теория исключит Бога из Вселенной, а с ним и всю тайну. Как и Стивен Вайнберг, Хокинг надеялся изгнать мистицизм, витализм, креационизм из их последнего убежища — теории происхождения Вселенной. Как пишет один биограф, Хокинг и его жена Джейн развелись в 1990 году отчасти потому, что ее, верующую христианку, все больше оскорблял его атеизм.

После публикации «Краткой истории» вопрос о том, может ли физика создать полную и окончательную теорию, которая ответила бы на все вопросы и таким образом привела бы физику к концу, был поднят и в нескольких других книгах. Те, кто утверждал, что такая теория невозможна, ссылались на теоремы Геделя и другую эзотерику. Но на протяжении своей карьеры Хокинг продемонстрировал, что есть и гораздо более общее препятствие для теории, объясняющей всё. Физики никогда не смогут искоренить тайну из Вселенной, они никогда не смогут найти Ответ, пока есть физики с таким богатым воображением, как у Хокинга. Я подозреваю, что Хокинг — который может оказаться в меньшей степени искателем истины, чем художником, иллюзионистом, космическим шутом, — все время знал, что обнаружение и эмпирическое подтверждение теории, объясняющей всё, будет исключительно сложно, даже невозможно. Его заявление, что физика находится на грани определения Ответа, вполне могло быть ироническим заявлением, не столь утверждением, сколь провокацией. В 1994 году он именно это и признал, сказав бравшему у него интервью журналисту, что физика в результате может и не достичь окончательной теории[76]. Хокинг был мастером иронической физики и космологии.

 

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: