И трагедия, и благословение

Итак, смерть сопровождает нас на протяжении всей жизни как неизменный, постоянно повторяющийся повседневный опыт. Но сколь бы ни была она знакома, она остается глубоко противоестественной. Смерть не входит в предвечный замысел Божий о творении. Бог сотворил нас не для того, чтобы мы умирали, но чтобы жили. Более того, он сотворил нас как неделимое целое. С иудейской и христианской точек зрения человеческую личность следует описывать только в категориях целостности (holistic): мы не душа, временно заключенная в тело и стремящаяся покинуть эту тюрьму, но единое целое, включающее и тело, и душу. К. Г. Юнг справедливо настаивает на том, что он называет "таинственной истиной": "Дух есть живое тело, увиденное изнутри, и тело есть внешнее явление живого духа оба в действительности едины"[8]. Разделяя тело и душу, смерть тем самым насильственно разрушает единство нашего человеческого естества. Быть может, смерть ожидает всех нас, но при этом она, по сути, ненормальна. Она чудовищна и трагична. Когда мы сталкиваемся с кончиной наших близких или предчувствуем свой уход, при всей нашей трезвости, мы испытываем вполне оправданное чувство безысходности, ужаса и даже возмущения:

"Не входите спокойно в эту спокойную ночь
Гневайтесь, негодуйте против угасания света". [9]

Сам Христос плакал над могилой Своего друга Лазаря (Ин. 11:35), и в Гефсиманском саду Его переполняла тоска в преддверии собственной смерти (Мф. 26:38). Апостол Павел говорит: "Последний же враг истребится – смерть" (1Кор. 15:26) – и тесно связывает ее с грехом: "Жало же смерти – грех" (1Кор. 15:56). Наша смерть отражает нашу жизнь в падшем мире – мире искаженном и разобщенном, безумном, подавленном.

И все же смерть не только трагична, но и благословенна. Пускай изначально она не входила в замысел Божий, тем не менее, это Его дар милосердия и сострадания. Для нас, людей, было бы ужасно и невыносимо жить без конца в этом падшем мире, навсегда связанном порочным кругом суеты и греха. И Бог дал нам выход. Он разделяет союз души и тела, чтобы затем воссоздать его заново, воссоединить в воскресении телесном в последний день и таким образом привести к полноте жизни. Он подобен горшечнику, о котором говорит пророк Иеремия: "И сосуд, который горшечник делал из глины, развалился в руке его; и он снова сделал из него другой сосуд, какой горшечнику вздумалось сделать" (Иер. 18:4).

Божественный Горшечник берет в руку сосуд нашего искривленного грехом человеческого естества и разбивает, чтобы, воссоздав его на гончарном круге, вернуть ему первоначальную славу. В этом смысле смерть – это средство нашего восстановления. В православной заупокойной службе есть слова: "Древле убо от не сущих создавый мя, и образом Твоим Божественным почтый, преступлением же заповеди паки мя возвративый в землю, от неяже взят бых, но еже по подобию возведи древнею добротою вообразитися"[10].

В эпитафии Бенджамина Франклина, адресованной им самому себе, смерть предстает как "корректура и правка":

"Тело Бенджамина Франклина, печатника
(Подобно обложке старой книги,
Чье содержимое состарилось,
Стерлись литеры, не видно тиснений)
Покоится здесь, кормит червей!
Но сам труд не будет утрачен,
Ведь по вере его он выйдет в свет
В новом и улучшенном издании,
Откорректированном и исправленном
Своим Автором!"

Конечно, в нашем отношении к смерти есть диалектика, но оба подхода, в конечном счете, не противоречат друг другу. Мы видим в смерти противоестественность, ненормальность, противоположность первоначальному замыслу Творца и поэтому отшатываемся от нее с болью и отчаянием. Но мы усматриваем в ней и часть Божьей воли, благословение, а не наказание. Она – выход из тупика, орудие милости, дверь к нашему воссозданию (re-creation). Таков путь нашего возвращения. Снова вспомним православную погребальную службу; "Я потерянная овца, воззови ко мне, Спаситель, и спаси меня"[11]. Поэтому мы приближаемся к смерти с готовностью и надеждой, вторя святому Франциску Ассизскому: "Да прославится Господь мой ради Сестры нашей, телесной смерти"; ведь с помощью телесной смерти Господь возвращает домой Свое дитя. Разделенные в смерти душа и тело будут воссоединены в заключительном воскресении.

Эта диалектика ясно видна в чине православного погребения. Никакой попытки скрыть мучительную и оскорбляющую реальность смерти. Гроб открыт, и горек момент, когда члены семьи и друзья приближаются к нему друг за другом, чтобы в последний раз поцеловать покойного. Но вместе с тем во многих странах есть обычай во время отпевания надевать не черные облачения, а белые – как на воскресной службе в Пасхальную ночь: ведь Христос воскрес из мертвых и зовет усопших христиан участвовать в Его Воскресении. Не возбраняется плакать на похоронах, в этих слезах есть мудрость, ведь они могут действовать, как бальзам, а подавление боли только растравляет рану. Но не следует быть безутешным, "как прочие, не имеющие надежды" (1Фес. 4:13). Наша скорбь, как бы ни терзала она сердце, – не скорбь отчаяния; ведь мы исповедуем в Символе веры: "чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века".

Непрестанное общение

Наконец, смерть есть разлука, которая не разлучает. К этому смыслу православная традиция относится с огромным вниманием. Живые и умершие – это члены одной семьи. Пропасть смерти не является непреодолимой в силу того, что все мы можем собраться у алтаря Божьего. Об этом говорит писательница Юлия де Бособр: "Церковь... есть место встречи умерших, живых и тех, кому предстоит родиться: они любят друг друга, сходятся у скалы алтаря Божьего для провозглашения своей любви к Богу"[12]. Об этом говорит и священник-миссионер архимандрит Макарий (Глухарев) в письме к овдовевшему человеку: "Во Христе мы живем, движемся и существуем. Живые и мертвые, все мы в Нем. Точнее было бы сказать: все мы живы в Нем, и нет смерти. Бог наш не есть Бог мертвых, но Бог живых. Ваш Бог и Бог покойной. Есть только один Бог, и вы объединены во Едином. Только вы не можете видеть друг друга некоторое время, от этого будущая встреча станет еще радостней. И никто не лишит вас вашей радости. Даже теперь вы живете вместе; просто она вышла в другую ' комнату и закрыла дверь... Любовь духовная не знает видимого разлучения"[13].

Как поддерживать это непрестанное общение? Есть ложный путь, привлекающий некоторых, но православная традиция считает его абсолютно неприемлемым. Общение между живым и умершим ни в коем случае не следует поддерживать при помощи спиритизма или некромании. В подлинном христианстве нет места для общения с умершими с помощью, например, медиума. Подобные попытки очень опасны, так как ввергают прибегающих к ним во власть демонических сил. Спиритизм к тому же – выражение беззаконного любопытства, вроде попытки заглянуть в замочную скважину. Как говорит отец Александр Ельчанинов, "мы должны смиренно признать существование Тайны, не забегать с заднего крыльца, не подслушивать у дверей"[14].

Из жизни святых мы знаем, что иногда умерший непосредственно общается с живым во снах или видениях. Но с нашей стороны не должно быть попыток навязывать подобные контакты. Любые способы манипулирования умершими противны христианской совести. Общение наше с умершими происходит не на душевном, а на духовном уровне, и место, где мы встречаем друг друга, – не гостиная, а храм при совершении Евхаристии. Единственным законным основанием этого общения служит молитва, прежде всего, в литургическом смысле. Мы молимся о них и в то же время уверены, что и они молятся о нас; в таком взаимном заступничестве мы объединены – за границами смерти, в непоколебимом и нераздельном союзе.

Молитва об умерших для православных христиан – не дополнительный элемент, а признанная и неизменная составная часть ежедневного молитвенного правила. Молитвы разнообразны: "Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй, и полезная всем подаваяй, Едине Содетелю, упокой, Господи, души раб Твоих: на Тя бо упование возложиша, Творца и Зиждителя и Бога нашего"[15].

"Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная"[16].

"Христос тя упокоит во стране живущих, и врата райския да отверзет ти, Царствия покажет жителя, оставление тебе дает о них, еже согрешил еси в житии, христолюбче"[17].

В подобных молитвах порой различим более печальный тон, напоминающий нам о возможности вечного разлучения с Богом: "От огня приснопаляющаго и от тьмы несветимыя, скрежета зубнаго и червия бесконечно мучащаго и всякаго мучения избави Спасе наш вся верно умершия"[18].

Такое предстательство за умерших не имеет жестких ограничений. О ком мы молимся? Строго говоря, за храмовым богослужением, православные правила разрешают молиться только о тех, кто умер в явном общении с Церковью. Но есть случаи, когда наши молитвы гораздо обширней. За вечерней воскресения Пятидесятницы те же самые молитвы возносятся даже о тех, кто в аду:

"Иже и в сей всесовершенный и спасительный праздник, очищения убо молитвенная о иже во зле держимых сподобивый приимати, великие же подавает нам надежды ослабления содежимых от содержащих я скверн и утешение Тобою низпослатися... "[19]

Какова вероучительная основа для этой постоянной молитвы об умерших? Каково ее богословское оправдание? Ответ на эти вопросы весьма прост и прям. Основа – наше единение в любви. Мы молимся об умерших, поскольку любим их. Архиепископ Уильям Темпл называет такие молитвы "служением любви". Каждый православный христианин с радостью повторит вслед за ним: "Не потому мы молимся о них, будто Бог их не заметит, если мы не будем этого делать. Мы молимся о них, потому что знаем: Он любит их и заботится о них, и мы просим о привилегии присоединить нашу любовь к Божией"[20]. По словам другого современного автора, "отказ молиться об умерших является настолько холодной и настолько далекой от любви мыслью, что ее следует считать ложной уже в силу этой единственной причины"[21].

Никакое другое объяснение или оправдание молитвы об усопших не нужно и даже невозможно. Эта молитва – выражение нашей любви друг к другу. Здесь, на земле, мы молимся о других; неужели перестанем молиться о них после их смерти? Они умерли, но разве мы прекратим предстательствовать за них? Живые или мертвые, мы все принадлежим к одной семье; а потому, живые или мертвые, мы заступаемся друг за друга. Во Христе воскресшем нет разделения между мертвыми и живыми. Как говорит отец Макарий (Глухарев): "Все мы живы в Нем, и смерти нет". Физическая смерть не способна разорвать связи взаимной любви и молитвы, которые нас соединяют во единую плоть.

Разумеется, нам не дано знать доподлинно, как подобная молитва помогает ушедшим. Но и когда мы молимся о живых, мы не можем объяснить, как такое предстательство может им помочь. Мы знаем на личном опыте, что молитва о другом действенна, и потому продолжаем ее творить. Но просим ли мы о живых или об умерших, действие таких молитв остается тайной. Нам не дано проникнуть в настоящую связь между молитвой, свободной волей другой личности, благодатью и присутствием Божиим. Когда мы молимся об ушедших, нам достаточно знать, что они возрастают в любви к Богу и нуждаются в нашей поддержке. Остальное предоставим Богу.

Если подлинна вера наша в то, что нам даровано непрерывное и постоянное общение с умершими, мы будем стараться в меру сил говорить о них в настоящем времени, а не в прошедшем. Не будем говорить: "Мы любили друг друга", "Она была мне так дорога", "Как мы были счастливы", а скажем: "Мы продолжаем любить друг друга и теперь более, чем прежде", "Она мне сейчас дорога, как никогда", "Какая радость для нас быть вместе". В нашей общине в Оксфорде я знаю русскую женщину, которая упорно отказывается называть себя вдовой, хотя ее муж преставился много лет назад. Она не перестает говорить: "Я его жена, а не вдова". И она права.

Если мы научимся говорить об умерших в настоящем, а не в прошедшем времени, это поможет нам разрешить проблему, тревожащую многих. Мы нередко слишком легко откладываем на потом примирение с человеком, от которого мы отдалились, и смерть приходит прежде, чем мы простили друг друга.

В горечи угрызений совести у нас появляется соблазн сказать себе: "Слишком поздно, возможность попросить прощения упущена навсегда, ничего не поделаешь". Но мы глубоко ошибаемся – нет, не поздно. Сегодня же мы можем, вернувшись домой, в своей вечерней молитве прямо обратиться к ушедшему, с которым были в ссоре. Теми же словами, с какими мы обратились бы к нему, если бы он был жив и стоял перед нами, мы можем попросить прощения и вновь утвердить нашу любовь. И с этого момента наши отношения изменятся. Не видя его лица, не слыша его ответа, не зная, как наши слова его достигают, мы почувствуем сердцем, что вместе смогли начать сначала. Никогда не поздно начать вновь.

"В сто раз тоньше и легче"

Остается вопрос, неразрешимый для современного знания, но который часто задают. Мы говорили, что человеческая личность изначально была создана Богом как нераздельное единство души и тела, и мы ждем – по ту сторону разделения их физической смертью – их объединения в последний день. Целостная антропология связана с верой не только в бессмертие души, но и в воскресение тела. Коль скоро телесность есть неотъемлемая часть человеческой личности, каждое подлинно личное бессмертие должно включать бессмертие как души, так и тела. В таком случае, каково же отношение между нашим нынешним телом и телом нашего воскресения в будущем веке? Будет воскресшее тело тем же самым или новым?

Возможно, ответ таков: тело будет и тем же самым, и другим. Христиане порой представляют воскресение плоти несколько упрощенно и узко. Они предполагают, что составляющие тело материальные элементы, которые были разделены смертью и распались, будут неким образом собраны в день Последнего суда, так что восстановленное тело будет содержать те же элементы материи, что и прежде. Но те, кто утверждает связь между нынешним телом и нашим телом в последний день, не столь буквально смотрят на вещи. Святой Григорий Нисский, например, в книгах "О сотворении человека" и "О душе и воскресении" предлагает более осмотрительный символический подход. Душа, согласно его учению, сообщает телу определенную форму (eidos), она запечатлевается в плоти особым оттиском или печатью, поставленной не снаружи, а изнутри. Именно этот отпечаток отражает характер, или внутреннее духовное состояние личности. На протяжении нашей земной жизни физические составляющие нашего тела меняются множество раз; но поскольку форма, запечатленная душой, сохраняется во всех физических преобразованиях, мы можем утверждать, что наше тело остается тем же. Есть подлинная телесная преемственность, поскольку налицо та самая форма, данная душой. К. С. Льюис говорит: "Моя форма остается той же, хотя составляющая ее материя постоянно изменяется. Я похож в этом отношении на кривую льющейся воды"[22].

Задолго до Льюиса в IV веке об этом говорил святой Григорий Нисский. В момент воскресения душа запечатлеет наше тело той же печатью, которой оно было запечатлено в здешней жизни.

Для тождественности воскресшего тела с земным вовсе не обязательно, чтобы соединились те же самые материальные элементы: достаточно той самой печати. Между нашим настоящим и нашим воскресшим телом действительно будет подлинная преемственность, которую, впрочем, не следует истолковывать наивно-материалистически.

Пусть тело останется по воскресении таким же, но оно будет и другим. Апостол Павел говорит: "Сеется тело Душевное, восстает тело духовное" (1Кор. 15:44). "Духовное" здесь не означает "нематериальное". Воскресшее тело будет одновременно и телом материальным, но при этом оно будет преобразовано мощью и славой духа, и потому освобождено от всех ограничений материальности, какие нам знакомы теперь. Материальный мир, в том числе и наши материальные тела, мы знаем пока лишь в падшем состоянии; и наше воображение не способно представить свойства, которыми в не знающем падения мире будет обладать материя.

Мы можем лишь слабо угадывать особые свойства прозрачности и жизненности, легкости и восприимчивости, которыми будет наделено наше воскресшее тело – одновременно материальное и духовное – в грядущем веке. Святой Ефрем Сирин пишет: "Взгляни на человека, в котором обитал легион всяческих бесов (Ми 5, 9); об их местонахождении не знали, поскольку СОСТАВ их рати тоньше и легче, чем сама душа. Вся эта рать пребывала в одном теле. Но в сто раз тоньше и легче плоть праведника, которая восстанет в день воскресения. Она подобна мысли, способной расти и распространяться по своей воле или собираться и сосредотачиваться. Сосредотачивается она в одном месте, распространяется – повсюду... Насколько же тонки в раю духовные существа, если даже мысли не могут коснуться их!"[23]

Это, пожалуй, лучшее описание славы воскресения, которое мы можем найти. Остальное предоставим безмолвию. "Еще не открылось, что будем" (1Ин. 3:2).

 

[1] Nicholas Arseniev, Russian Piety (London 1964), p. 90 (Ср. С. Половинкин, Евгений Николаевич Трубецкой, ЛГ, 24. 05. 89) ^
[2] On Death, Sobornost 1. 2 (1979) p. 8^
[3] Mystic Treatises by Isaak of Nineveh, tr. A. J. Wensinck (Amsterdam 1923), p. 309; The Ascetical Homilies of Saint Isaak the Syrian, tr. Dana Miller (Holy Transfiguration Monastery, Boston, 1984), p. 315 (translation modified). (Преп. Исаак Сирин)^
[4] Дальнейшее изложение многим обязано работе: Fr. John Dalrymple, "Dying before death" The Experience of Death, ed. Donald Reid (Edinburg, 19850, pp. 1-8.^
[5] Barbara Green and Victor Gollancz, God of Hundred Names (London 1962), p. 19.
[6] "Уехать – это отчасти умереть" (фр. )^
[7] Соответствующее место в церковнославянском переводе: "Никто не убоится смерти, свободи бо нас Спасова смерть. Угаси ю, Иже от нея держимый (... ) Воскрес Христос, и жизнь жительствует. Воскрес Христос, и мертвый не един во гробе... "^
[8] Цит по: Modern Man in Search of a Soul (Ark Paperback, London, 1984), p. 253.^
[9] Dylan Thomas, Collected Poems (London, 1952), p. 116.^
[10] The Lenten Triodion, tr. Mother Mary and Archimandrite Kallistos Ware (London, 1978), p. 128. (Постная Триодь) "Однажды Ты извлек меня из небытия, и вылепил по образу Божию, но я нарушил заповедь Твою, Ты возвратил меня в землю, из которой я был создан, возврати меня теперь к Твоему подобию, восстанови мою былую красоту" (тропари заупокойные из панихиды).^
[11] Там же. "Погибшее овча аз есмь, воззови мя, Спасе, и спаси мя"^
[12] Julia de Beausobre, Creative Suffering (london, 1940), p. 44.^
[13] Цит по: S. Tyszkewicz and T. Belpair. Ecrits d'ascetes russes (Namur 1957), p. 104.^
[14] Свящ. Александр Ельчанинов. "Записи", ИМКА-Пресс и "Дух и литера", Киев, 1999, с. 36.^
[15] Тропарь заупокойной службы. "Премудро и человеколюбиво все устраевающий и подающий всем на пользу, Единый Создатель, упокой души рабов Твоих, потому что они возложили упование на Тебя, Творца и Создателя и Бога нашего. "^
[16] Кондак. "Со святыми упокой, Христе, души рабов Твоих, там, где нет болезней, печалей, воздыханий, но только жизнь бесконечная" ^
[17] "Христос тебя упокоит в стране живых, врата райские откроет тебе, сделает жителем Царства, простит тебе все, чем согрешил в жизни, христолюбец"^
[18] Субб. мясопустная. Канон. Песнь 6. "От огня неугасимого, от тьмы беспросветной, от скрежета зубовного, от червя, грызущего непрестанно, и от всякого наказания избавь, Господи, всех умерших в вере".^
[19] Неделя пятидесятницы, вечерня, третья священническая половина. "В сей совершенный и спасительный праздник Ты смилостивился принять заступнические молитвы за тех, кто томится в аду. и даровал великую надежду видеть, как Ты их избавляешь от телесных страданий и подаешь им облегчение.... "^
[20] Слова W. Templ'a приведены в работе "Prayer and the Departed: A Report of the Archbishop Commision on Christian Doctrine (London, 1971), p. 90.^
[21] Там же, с. 85^
[22] C. S. Lewis, Miracles: A Preliminary Study (London, 1947), p. 180.^
[23] Sebastian Brock, The Heart of the Spirit: Eighteen Points of Saint Ephrem (Studies Supplementary to Sobornost No. 4: 2nd ed. London, 1983), pp. 23-24.^

 

Каллист (Уэр), епископ Диоклийский

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: