НЕПРЕСТАННО МОЛИТЕСЬ: ИДЕАЛ НЕПРЕРЫВНОЙ МОЛИТВЫ В ВОСТОЧНОМ МОНАШЕСТВЕ

Буквальная интерпретация

"Непрестанно молитесь" (1Фес. 5:17): это краткое, но выразительное указание ап. Павла фессалоникийцам оказало решающее влияние на дух Восточного Православного монашества[1]. Начиная с четвертого века, в монашеской традиции Востока утвердилась мысль о том, что молитва – это не просто связанное с определенным часом суток действие, но нечто, чему надлежит непрерывно длиться в течение всей жизни монаха или монахини. Суть этого кратко выражена в одном из Изречений Пустынных Отцов: "Если монах тогда только молится, когда становится на молитву, таковый совсем не молится"[2]. С той же мыслью палестинский монах седьмого века Антиох из монастыря Св. Саввы упоминает слова Екклесиаста 3, 1-7: "Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; (... ) время плакать, и время смеяться; (... ) время молчать, и время говорить". И Антиох поясняет: "Для всего есть свое надлежащее время, кроме молитвы: для молитвы же надлежащее время – всегда"[3].

"Непрестанно молитесь" – но как такое указание может быть выполнено на деле? Один из ответов был предложен мессалианами, последователями аскетического движения, распространенного в Сирии и в Других местах Ближнего Востока в конце четвертого и в Пятом веке. Слово "мессалиане" – по-гречески "евхиты" – означает именно "молящиеся"; и они (так, во всяком случае, утверждали их: критики) интерпретировали предписание ап. Павла с бескомпромиссной буквальностью. Для них, похоже, молитвой могло считаться лишь произносимое вслух молитвословие. Они рассматривали "моление" как сознательную и обдуманную деятельность, Исключающую все другие занятия: "молиться" – это "произносить молитвы", Согласно мессалианским принципам, если люди должны непрестанно молиться, то им невозможно заняться какой бы то ни было работой, физической или умственной. Они не смогут возделывать сад, готовить пищу, стирать, убирать в комнате или отвечать на письма. Они будут только молиться – и ничего другого не делать. В мессалианском движении, соответственно, имелась духовная элита – "молитвенники", мужчины и женщины, чьим единственным занятием была молитва и чьи материальные потребности обеспечивали Рядовые члены общины. [4]

Такое понимание, точнее, непонимание непрестанной молитвы было быстро и решительно осуждено Церковью по вполне понятным причинам. Мессалианский путь (или то, что принималось за мессалианский путь) уязвим и с социальной, и с духовной стороны. С социальной точки зрения он делает монашескую жизнь паразитической и полностью зависимой от благотворительности других людей. Напротив, в неискаженной монашеской традиции всегда подчеркивалось, что монах, будь то в отшельничестве или в общежитии, должен при обычных обстоятельствах не только обеспечивать самого себя, но и поддерживать других людей. Принято считать, что монашество на христианском Востоке, в целом, меньше, чем на Западе, было занято организованными "деятельными" трудами – устроением школ, больниц, приютов[5]; но на менее формальном и более личностном уровне восточные монахи всегда остро ощущали свои обязанности по отношению к "ближнему" в миру, обязанности не только духовные, но и материальные. Снова и снова, в том числе и в ранних текстах Отцов пустыни, утверждается, что монах должен трудиться своими руками, чтобы обеспечивать и себя, и нуждающихся – бедных и больных, вдов и сирот. "Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут" (Мф. 5:7). Эти слова относятся ко всем христианам.

Мессалианский подход вызывает возражения не только в социальном отношении, но и с точки зрения собственно духовной жизни монаха. Мало кто, если вообще кто-либо, способен только произносить молитвы – и ничего другого не делать. Самый первый рассказ в "Достопамятных сказаниях о подвижничестве святых и блаженных отцов" со всей очевидностью настаивает на необходимости уравновешенности и разнообразия, упорядоченной смены различных занятий в повседневной жизни монаха.

"Св. Авва Антоний, пребывая некогда в пустыне, впал в уныние и в глубокую тьму помыслов и взывал к Богу: Господи! я хочу спастись, а помыслы не дают мне. Что мне делать в своей скорби? как спастись? И вскоре потом Антоний, встав, вышел из кельи; и вот видит кого-то похожего на себя, который сидел и работал, потом встал из-за работы и молился; после опять сел и вил веревку; далее опять встал на молитву. Это был ангел Господень, посланный для наставления и подкрепления Антония. И ангел сказал вслух ему: и ты делай так, – и спасешься. Услышав это, Антоний весьма обрадовался и ободрился. Стал так делать, и спасался". [6]

Эта же мысль развивается в другом рассказе об Антонии. Никто не может постоянно пребывать на вершинах духовного делания; напряжение иногда должно послабляться:

Некто, в пустыне ловя диких зверей, увидел, что Авва Антоний шутил с братьями, – и соблазнился. Старец, желая уверить его, что нужно иногда давать послабление братии, говорит ему: положи стрелу на лук свой и натяни его. Он сделал так. Старец говорит ему: еще натяни. Тот еще натянул. Опять говорит: еще тяни. Охотник отвечает ему: если я сверх меры натяну лук, то он переломится. Тогда старец говорит ему: так и в деле Божием: если мы сверх меры будем напрягать силы братии, то оне скоро расстроятся. Поэтому необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии. – Охотник, услышав это, пришел в сокрушение и пошел от старца с многою пользой. А братия, подкрепившись, возвратились в свое место. [7]

Не имея благоразумия Св. Антония, мессалиане натягивали тетиву слишком туго. Их идеал молитвы, исключавший все остальное, вел скорее к безумию, чем к святости.

Ответ аввы Лукия

Третье возражение против мессалинской интерпретации 1Фес. 5:17 состоит в том, что она делает указание ап. Павла невыполнимым. Пусть мы признаем, что "молиться" означает "произносить молитвы". Однако даже произносящий молитвы в каждую минуту бодрствования, рано или поздно, хоть ненадолго, но должен уснуть. Чем тогда оборачивается его попытка "непрестанно молиться"? Именно так возражал мессалианам Авва Лукий. Одновременно он предложил другое, более трезвое понимание непрестанной молитвы. Заметим, насколько Лукий, как и очень многие отцы-пустынники, внимателен к бедным:

Однажды пришли к Авве Лукию в Енат монахи из так называемых евхитов. Старец спросил их: какое у вас рукоделье? Мы не занимаемся рукодельем, отвечали они, но непрестанно молимся, как заповедует апостол. Неужели же вы не едите? – спросил старец. Едим, отвечали они. Кто же молится за вас тогда, когда вы едите? – сказал им Авва. Еще спросил их: вы и не спите? Спим, отвечали евхиты. Кто же молится за вас, когда вы спите? – сказал старец. Евхиты не нашлись, что отвечать на это. Тогда Авва отвечал им: простите мне, вы не делаете, как говорите. А я вам покажу, что, и занимаясь своим рукодельем, непрестанно молюсь. Размочив немного прутьев, с Богом сажусь я и плету из них веревку, а между тем читаю: "помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое" (Пс. 50, 1. 2. 3). Не молитва ли это? – спросил старец. Молитва, отвечали евхиты. Старец продолжал: проводя целый день в работе и молитве, я зарабатываю около шестнадцати монет. Две из них я подаю за дверь, а остальные употребляю на пищу. Кто примет от меня две монеты, молится за меня, когда ем я или сплю; и таким образом, по милости Божией, исполняю непрестанную молитву. [8]

Таков выход, предложенный Лукием: непрерывная молитва, возносимая в сотрудничестве. Этот же путь был воспринят и значительно усовершенствован знаменитым монастырем Акимете (Akoimetai), или "неусыпающих", в Константинополе. Здесь монахи совершали службы "посменно". Как только одна группа заканчивала, богослужение возобновляла следующая, так что непрерывно, в течение двадцати четырех часов, хотя бы часть общины возносила молитвы.

Представление Лукия о молитве в сотрудничестве, при всей его видимой наивности, выявляет одну исключительно важную особенность. Молитва – не индивидуальное, а общее по существу дело: мы всегда молимся как члены друг друга во Христовом Теле. Даже отшельник в самой глухой пустыне никогда не стоит перед Богом в одиночку, но всегда как представитель великой семьи. Вся остальная Церковь молится с ним и в нем, а когда он не может молиться, его молитву подхватывают другие. Монах, по слову Евагрия Понтийского, "есть тот, кто, удалившись от всех, со всеми соединен"[9].

Есть еще одна, более интересная черта, которую выявляет ответ аввы Лукия мессалианам. Молитва для него не исключает физического труда. В отличие от мессалиан, он молится во время работы, постоянно повторяя короткую молитвенную формулу. Таким образом, время его молитвы не ограничивается лишь теми моментами, когда он "встает, чтобы помолиться"; он способен "удерживать" молитву, когда занят определенной ему работой.

Слова 50-го псалма, которыми молится Лукий, – одна из многих формул, которые можно повторять непрестанно. Св. Иоанн Кассиан, прошедший монашескую подготовку в Египте, советовал другой стих из Псалтири: "Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне" (по-церковно-славянски: "Боже в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися") (Пс. 69:1). [10]

Авва Аполлон, совершивший в прежней жизни особенно тяжкий грех, употреблял, подобно Лукию, покаянную фразу: "Аз яко человек согреших, Ты же яко Бог помилуй меня!"[11]. Иногда формула могла быть еще проще. Св. Макарий Египетский поучает:

Не нужно многословить, а должно воздеть руки и говорить: Господи! как Тебе угодно и как знаешь, – помилуй! Если же нападает искушение: Господи, помоги! – Он знает, что нам полезно, и поступает с нами милосердно. [12]

Но из всех, предназначенных для постоянного повторения коротких формул, наиболее богатой по смыслу и наиболее общеупотребительной на протяжении столетий, несомненно, была Иисусова молитва: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя". В современном православном обиходе часто добавляют слово "грешного"[13].

Вот здесь и открывается возможность выполнить требование "Непрестанно молитесь", не впадая при этом в крайности мессалианства. Такая молитва вполне может совмещаться с трудом. Монах по своему желанию и по указанию духовника избирает краткую фразу – Иисусову молитву или какую-нибудь иную – и старается повторять ее, куда бы он ни шел и что бы ни делал. (Или, возможно, если духовный отец так распорядится, он повторяет ее только в определенное время). Таким образом он пытается пронести свою молитву сквозь все дневные дела, пребывая временно в двух царствах – внутреннем и внешнем. Как говорит Св. Феофан Затворник: "Руки за работой, ум же и сердце с Богом"[14].

У монаха, следовательно, есть два вида "трудов": его видимая работа, физическая или умственная, которую он должен, естественно, исполнять насколько возможно хорошо во славу Божию; и, кроме того, его "внутреннее делание". "Человек, – учили Отцы пустыни, – всегда должен иметь делание внутри себя"[15]. Это "внутреннее делание" называется также "скрытое созерцание", или просто "память Божия" (mnene Theou). По слову макариевых "Бесед",

"Христианин обязан всегда иметь памятование о Боге (... ), то есть, не только когда входишь в молитвенный дом, люби Господа, но, и находясь в пути, и беседуя, и вкушая пищу, имей памятование о Боге и любовь и приверженность к Нему". [16]

Совершенно очевидно, что подобные идеи характерны не только для христианского Востока. Если говорить о западных образцах, тут же вспоминается брат Лаврентий с его "упражнением в Божьем присутствии" во время трудов по кухне.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: