ВОИТЕЛЬ ИЗ РОДА КОПАТЕЛЕЙ

В последнее время у меня с миром довольно дружеские отношения: я к нему лицом, и он ко мне тем же местом. Даже при всех прилетающих ударах — болезнях, потерях, смертях, истериках и предательствах, — нет чувства обреченности или тотального краха. Скорее, мне это напоминает игру «S.T.A.L.K.E.R». Типа бьются-возятся добры молодцы в камуфляже, но эмоционально это не задевает. Причем на каждом уровне припасён нехилый бонус.

х х х

Вчера Андрей Лукин, подобрав нас с Сашей Кирилловым, поехал в Машезеро, дабы скрасить песнопениями день рождения отца-настоятеля храма во имя прп. Серафима Саровского. Звать его отец Константин Савандер (то-то новость!). По дороге я услышала, что отец — бессребреник, строитель, вдохновитель, пещерокопатель, да и вообще универсальный копатель — не только пещер, патриот, заботливый отец семейства, наставник молодежи, писатель, слуга Богу, отец приходу, покровитель творческих православных людей. То есть сходу попал в десятку. Стоящих определений. И хоть кривая почему-то нас чуть было на помойку какую-то мимо Машезера не вывела (а там, кстати, аршинные указатели!), но приехали мы точно в срок. Андрей каждый поворот перекрестил и спел уместные для такого случая тропари. Благо, Бог ни голосом, ни слухом его не обидел.

После литургии (описывать не буду, кому интересно — может сходить, прочувствовать) отец Константин проповедь произнес. В такие моменты я жалею, что писать мне не на что. Не переломалась еще, чтоб гаджет в руки взять, слабый человек, всё с калькулятором дружу, гордо задрав перед собой нос. Говорил о том, как надо Богу богово отдавать (сиречь душой заниматься. — о. К.), а кесарю — кесарево (на выборы, например, сходить. — о. К., мир их праху, Бадюк и Кочергин рулят. — В. К.). Ну, раз записать не удалось, помещу зарифмованное впечатление, подошедшее к месту:

СТАРИНА

Поле было засеяно рожью, а взошло воронье,

Поле было засеяно ложью...

И по зыбкому бездорожью

В слякотный век мы куда-то бесцельно бредем,

Увлеченные страхом и бредом,

Сквозь мрежи и пьяные рожи

В надежде, что наши руки

Коснутся лишь хлеба, льна, кожи,

Золы очага и, может, Святого Писания.

Мы вряд ли обрящем честную смерть —

Скорее, нас ждет угасание,

Подобно гнилушке в лесу, пожару полян земляничных.

Нужно рваться за край,

Но сегодня мы сыты и болезненно безразличны.

Будем пить, есть, спать, заселяя собой пространство —

До боли родное, до плача чужое, зовущее только странствовать.

Будем жить, словно деревья, — между плотью и теплой землей,

Как молоко — между кровью и чистой водой,

Будто гении века — между золотом и петлёй,

До коды, до Небесного гласа: «Отбой!».

 

Потом понаблюдала я за торжеством. Первое, что бросилось в глаза, — там действительно неплохо сколоченный приход. Люди по-доброму общаются, какие-то стихи духовные собственного сочинения читают по книгам (!) (потешили нас с Кирилловым искренними строками, наподобие «Село солнышко за лесом, / Не страшусь столкнуться с бесом»), песни поют дружным хором. Второе — отец Константин каждого выслушивал стоя. Чем удивил. Т. е. на застолье в принципе можно и расслабиться. Но нет. Мелочь, а отпечатывается в душе, как раскаленный гвоздь на восковой табличке. Да наша жизнь вообще из мелочей складывается. Потому что прыжки на амбразуру будут в жизни один раз и то не у каждого, а примеры смирения, терпения, любви — хоть по пятьдесят раз на день. Успевай не прокозлиться. Sorry. Лукин отжигал «Бедным Западом», которому в блюзовой манере советовал оборотиться на Святую Русь, песней «На молитве Русская Земля», Трофимовым, Есениным и «Белой вороной». Дал душе отвязаться :)))

А Саша Кириллов проявил себя с гениальной стороны. Про св. Фаддея Петрозаводского так спел, что я поняла: не зря жизнь проходит. Я когда его слушала, вспомнила отрывок из «Бога дождя» М. Кучерской: «Помимо веры в Бога, — писал архимандрит, — существует и вера в человека, вера в его достоинство в его, быть может, еще не раскрывшуюся глубину, о которой и сам он не всегда знает». Верить в человека уже и означает любить его. Для этого надо всего лишь его расслышать — когда он говорит, рассказывает тебе что-то, не думать о своем, не готовиться к ответу, выбирая, на что можно возразить, с чем согласиться, но просто слушать. Слушать, чтобы услышать, вот и все! Но для того, чтобы услышать другого, надо научиться вслушиваться в себя, в голос своей совести, в голос той правды, которая присутствует в каждом, слушать и не бояться, не заслонять уши.

Да, надо научиться слушать себя и себя узнавать, хотя если делать это всерьез — это невыносимо. Это знают монахи, это знают одинокие люди. Вместо глубины и богатства человеку открывается его внутренняя бедность и пустота. Попробуйте посидеть день-другой в закрытой комнате, не выходя, лишив себя всех внешних впечатлений. Попробуйте побыть наедине с собой. Многие монахи выбегали из своих келий с криком — такое тяжкое это испытанье — увидеть себя. Люди в одиночных камерах часто сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. Наша внутренняя пустота — страшная, и ничем на земле ее не заполнить, какие бы земные наслажденья и радости мы не бросали туда, все исчезнет, как в черной скважине, один только Бог…» Конец цитаты.

Просто я вдруг «услышала» Кириллова, с которым мы в общем-то не великие друзья, и не напряглась только потому, что была после Причастия. Такая глубина у него, которая запросто может скоррелировать с собственной внутренней пустотой. Не случилось, слава Богу. Случилась радость. От песен его.

х   х  х

Великим постом я постигала литературные труды отца Константина. В пост принято читать отцов, поэтому я решила внять этой премудрости и проникнуться его «фэнтазийными» сочинениями. Раньше чего-то не случалось. То Пушкин, зараза, под руку подвернется, то Златоуст, то Закон «Об образовании в Российской Федерации». На втором благословенном этаже петрозаводской православной ярмарки, где Россия целеустремленно шла от покаяния к воскресению, отец Константин проводил встречу с читателями. Было их, под стать этажам, двое, что меня поначалу заело. Не часто у нас просветительские встречи священники проводят всё же, в выходной день в частности. Но я вовремя вспомнила, что бродя по пустырям, христианину требуется искать цветы с лупой, а не коровьи лепешки, и меня отпустило, как по писаному. Отец зачитывал отрывки из своих многочисленных книжек, комментировал их, мы слушали. Абсурдность ситуации сообщала аппаратура, которая транслировала чтение на первый этаж. То есть бойкая торговля «чем Бог послал» проходила под грозные раскаты голоса, вещающего о последних часах умирающих воинов на поле боя. Боль, грязь, кровь, ужас, отчаяние и мёд в розлив. То ещё соседство.

Потом, когда мы вниз спустились, тетушка, приставленная книгами торговать, стала отцу Константину советовать, как ему попроще писать, а то больно мудрено для простого православного россиянина у него выходит. И я, помятуя своё сложное филологическое устроение, подумала, что, возможно, я теряю «своего» писателя. Приняв в дар «Воителей» с «Прорывом», углубилась в чтение.

Первое впечатление — писали два разных человека (оба не писатели в классическом смысле слова), объединенных одной идеей. Потому что в «Воителях» действительно какие-то «выходы из-за печки» (богословские построения и «воспитательный фактор», которые можно дать не в лоб, а через сюжет) перемежаются с занимательным повествованием. В «Прорыве» всё чётко, логически связанно, без длиннот и прицельных назиданий «сюда ходи, туда не ходи». Нормальная книжка для подростков, на мой взгляд. ОТК пройдено, будем с учениками читать. Я там уже пораздавала «верным».

А второе впечатление — красивая проповедь человека, который «верит в мечту» и живет по ней. Мечта простирается в область людских взаимоотношений. Себя, простите, процитирую, потому что тоже этой темой переболела:

Как говорить в адрес другого

«Брат»

И не ощущать, что соперник.

Я не великий знаток пророчеств о конце времен, относительно далека от проблемы «воительства», но книги и не грузят, эти темы — фоновые. А главное — люди, их движения души, блуждание или направление мыслей, совершение поступков и осознание личной ответственности за них. Художественный повод в себе ревизию произвести, пока не поздно.

В общем, не зряшное чтение. Как и положено у отцов, душеполезное. А простым россиянам — google в помощь.

МАШЕЗЕРО. 15 ЯНВАРЯ

 

Всё, что нас не убило,

Превратило —

К сожалению —

Сердце — в жесть,

Научило

Стрелять

Без терзаний

И метить малые родины —

Мы на них, дескать, есть.

Но сегодня,

Стоя на службе

В простом деревенском храме,

Погрузившись в «двухнотное» пение,

Я поняла,

Что рано

Записала себя в глухие подонки,

Потому как в области сердца

Пение

Отдавалось звонко,

Дарило по искре восторг,

По крупице — покой,

По капле — слёзы.

То есть как-то оно задело меня серьёзно,

Навело на мысли

О доброте,

А отец Константин закрепил их с амвона:

Да, мы к милосердию призваны,

Всякий ближний достоин оного,

Что святой Серафим

Призывал к любви,

И сам освятился ею…

 

А мы, как чумные,

Даже думать об этом не смеем,

Зато ругаемся матом,

Пьем и деремся,

А жизнь пролетает мимо…

 

В общем,

Чуть-чуть

Вразумилась.

 

Моли Бога о нас,

Преподобный

Отче наш

Серафиме.

КЛЮЧ ВОДЫ ЖИВОЙ

Чего жаждет человек? Утоления жажды.

Чего жаждет человек? Не возжаждать вновь.

Бывает ли такое? Да, ибо «человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19, 26). Аминь.

 

Сегодня сырым пасмурным ноябрьским днём в Петрозаводске произошло чудо. Вряд ли весть о нём расплавит «все экраны страны» или потрясет мир, подобно преуспевшей в живописи обезьяне или сменившей возраст/пол поп-звезде. Господь наш Иисус Христос являет Собой тихую красоту смирения, поэтому и чудеса Его отличны от трюков «Cirque du Soleil». Но когда уже восторженные вопли по поводу очередного фейка стихнут, шумиха устанет от самой себя, имена героев на час будут преданы забвению, а их могилы и биографии порастут быльем, чудо Божье будет царить веками и всякий день — как будто впервые: так же свежо, жизненно и живо. Ибо источник его — Сама Жизнь.

Итак, слушайте, граждане Петрозаводска, и не говорите, что вы не слышали: на Ключевой забил очередной ключ… Ну и типа «эка невидаль», да? Однако, это ключ не простой — черпающий из него «не будет жаждать вовек», а вода, которую Господь дал нам, «сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4,14). В роли этого чудесного родника выступил палаточный храм во имя иконы Божией Матери «Скоропослушницы», в котором сегодня при народном столпотворении прошла первая Божественная литургия, как раз выпавшая на день этой чудотворной иконы.

Появление «Скоропослушницы» в своё время также было сопряжено с чудом. В 1664 году на святой горе Афон трапезарь Нил, проходя в ночное время в трапезную с зажженной лучиной, услышал от образа Богородицы, висевшего над дверью, голос, который запретил ему здесь ходить и коптить святой лик. Нил подумал, что это его разыгрывает кто-то из монахов, и гласу не внял. Так он и продолжал ходить туда с коптящей лучиной. И вот внезапно он ослеп.

Всякая болезнь дается человеку во спасение. Так и Нил осознал свой грех, раскаялся в нем и стал молиться перед иконой Божией Матери, умоляя о прощении. И вновь услышал чудный голос, извещавший о прощении и возвращении зрения и приказывающий возвестить всей монастырской братии: «С этой поры будет именоваться сия икона Моя Скоропослушницею, потому что скорую всем, притекающим к ней, буду являть милость и исполнение прошений».

История повторяется. Потомки нерадивого Нила, не только коптившие, но и вовсе сжигавшие иконы в течение семидесяти лет, обращают свой невидящий взор ко Владычице и вопят что есть мочи: «Богородица! Матушка! Не отвратись от нас, многогрешных! Посмотри — мужья наши надменны, злоречивы, нечестивы, жены самолюбивы, сребролюбивы, не любящие добра, напыщенны, чада — горды, родителям непокорны, неблагодарны, недружелюбны, а все мы совокупно более сластолюбивы, нежели боголюбивы! Спаси! Помоги! Погибаем!» И при таких нехитрых раскладах отблеск «Скоропослушницы» живет в каждой богородичной иконе. Да и Господь разве что только ДОЛГОтерпелив в отношении беснований наших ежедневных, а так — не то что по первому зову, а даже опережая его, всё даёт душе на пользу. Иначе б мировая история на территории России уже подошла бы к своему логическому завершению. А пока вот собрались на Ключевой, литургию послужили при электрическом свете и различных благоукрашениях.

 

Литургия — общее дело. И здесь опять хочется поговорить о «невозможном у человека».  «И то, что невозможно одному, возможно нескольким людям, которые объединятся, чтобы вместе бороться за добродетель и вместе идти ко Христу. Человеку трудно спастись в одиночку, но гораздо легче как члену церковной общины. Именно Церковь — то духовное пространство, где мы идем к Богу друг вместе с другом и где Бог — наш сотрудник и соработник в деле нашего же спасения. То, что по человеческим представлениям превышает наши силы, становится для нас возможным, если мы призываем на помощь Бога», — писал митрополит Иларион (Алфеев). И пусть по городу опять веет то ветерок, то матерок, а в палаточном храме на Ключевой — любовь, радость, мир, благость, милосердие, вера, кротость да людское братство. Текут они ручьями духовными во все концы света, от человека к человеку, напояя жаждущих и не иссякая из века в век.

Поэтому, как возжаждешь, житель ключевской да и не только, до такое степени, что пресной водой не отпоиться, так сразу вспомни то, что тебе — да, именно тебе! — сказал Сам Спаситель мира: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7, 37).

Было бы предложено…

ОБЛЕГЧЕНИЕ

 

Обнять чужака, как родного, — словно в рекламе отеля.
Изучать предметно руины — словно в «Книге Илая».

Мыслью лететь, как сокол (пусть телом ползти еле-еле).

Талдычить «люби и верь» под шум заоконного лая.

Да, одному тяжело преодолеть натиск бури —

Злые насмешки, мат, непонимание ближних,

Выживать, умирая под игом бесконечной собственной дури,

Ломаться под тяжестью мысли: «Почему я себя не вижу?!»

Жил бы один — сразу б помер. Это тупая банальность,

Которая чуть облегчает родное душевное бремя.

Но не она, иное задаёт бытию тональность —

Бог с тобой. Навсегда.

Человек — хотя бы на время.

ВАЖЕОЗЕРСКИЙ BLUES

… На меня смотрел святой Иоанн Предтеча. Внимательно. Даже испытующе. Это можно было сравнить со знакомством. Естественно, к двадцати годам даже в пустыне безбожия мне удалось узнать, кто такой Предтеча. Я читала о нем в Евангелии и духовной литературе, но не воспринимала как живое существо. То есть смотрела на икону в контексте «когда-то это БЫЛО». А в Важеозерском монастыре поняла, что «это ЕСТЬ». 

Это случилось во время моего первого спонтанного посещения Важеозерского Спасо-Преображенского мужского монастыря, когда мы с братом просто сели в автобус и рванули «посмотреть на монахов». Вживую. Под вздохи родни, типа «ты, Валя, делай уже со своей жизнью, что хочешь, но парня в монастыре не оставь — у него вся жизнь впереди». Подразумевалось, что черного цвета в той жизни должно быть меньше, чем в монашеском собрании. То бишь я, даже толком не зная, в какую сторону креститься, пребывала в статусе отрезанного ломтя, потому что позади простиралась выжженная грехом, словно напалмом, земля, которую надо было восстанавливать до уровня плодородной почвы. И честно скажу, что Важеозерский сыграл не последнюю роль в «поднятии целины», которое продолжается по сей день (по слогу, должно быть, чувствуется:).

Почему вдруг меня потянуло всё это записывать? Ну, во-первых, память у меня похожа на изъеденное молью старое пальто. Если не записала что-то, значит, не было этого в моей биографии :) А забывать не хочется. Во-вторых, я часто друзей писаниной развлекаю. Лет с пяти. В-третьих, вот смотрю я на лица братьев и сестер во Христе и жду, когда они дадут повод расширить словарь русского языка в определении понятия «радость». Хотя бы слова на два. Ведь каких только сокровищ нам Бог не дал! Ну, вот я сейчас иду по улице, гоняю этот текст в голове, а на пути у меня — деревянный храм-красавец во имя Илии Пророка на Первомайском проспекте г. Петрозаводска. Как будто из сказки про Святую Русь выплыл. В соседстве с колокольней — прямо мини-Кижи. Протираю глаза. Так нет же! Не сказка! Быль! Подойди и потрогай. Не испарились? Слава Тебе, Господи! 

И вот бывая в Важеозерском, я неоднократно испытывала такую же радость от служб, людей, храмов, икон, пейзажа. Когда Бог близко, и ты стоишь и повышаешь уровень воды в местном озерце своими слезами, потому что восторг полный, в сердце не вмещающийся. Земля плача по потерянному раю. И по обретаемому Господу. И хочется людям это показать, чтобы выражение лиц поменялось. А иногда бывает наоборот — по башке тебе так прилетит, что по частям себя собираешь, и тоже Бога благодаришь, потому что иначе не спастись со всеми своими мерзкими «Я-моё-дай!». Как получил, сразу протрезвел. Счастье! Очередной повод для радости. Когда в себя придешь, понятно.

Ну что еще можно сказать? В тексте будет несколько цитат из моей же вещи «Таборным петрушкой по святым местам», куда был вплетен Важеозерский, но: «Петрушка» — это художественная поделка, там есть доля вымысла, а «Важеозерский blues» — это всё, как оно было. И это «было» хотелось сберечь в целости и сохранности.

И еще, наверное, надо сказать, почему вдруг «blues»? Так всё просто — до псалма не доросла, а по интонации и длине — самый блюз получается. Лирическая песня беспонтового дяди Тома-выходца с плантации «Хлопкового пояса», глядящего на течение реки, в которой отражается бескрайнее небо в настоящем, прошедшем (как свидетельствует наука-физика, если не ошибаюсь, прошлое возникает спустя 5 секунд) и будущем. Смотрит он на эту реку, и в голове только одна мысль: «Слава Богу! За всё».

 

«ВО ВРЕМЯ ОНО…»

Итак, 22 февраля 199… года, мы с братом попали на службу в память святых Геннадия и Никифора Важеозерских, отцов-основателей монастыря. Что такое «воцерковление» мы смутно в ту пору представляли, поэтому напоминали камбоджийца в Третьяковке. Ходили, рот открыв. Я, борясь с внутренним напрягом, себе на лице нарисовала выражение «проглотила Маша мячик», т. к. поди знай, что здесь принято, а что нет. Вдруг что-нибудь не так сделаешь, еще и выгонят прочь. Не хотелось бы. На входе всех встречал отец Иларион, игумен монастыря, в коем я почувствовала братское сердце, потому что его облик напомнил мне рок-музыканта: весь в черном, и хайр на ветру полощется. «Этот, — подумала, — сразу не выгонит, даст в храме постоять. Даже таким, как я».

Дальше пошло легче. В толпе мне запало в душу одно лицо. В храме ведь кто чем занят. А это на лице написано. Флуоресцентной краской. И хоть по сторонам специально не пялишься, все равно глаза ж не закрыть. Лицо матушки N. было светлым, спокойным. Она улыбалась. Глядя на нее, я порадовалась запечатленной на лице какой-то первозданной чистоте. Видишь, что значит, когда человек неотвратимо решил отдать себя Господу до гайки, и как это преображает, и вообще — как связано понятие «монашество» с ангельским чином. В обычной-то жизни с монашеством все больше сталкиваешься в книжках. Опять думаешь: да, это есть, но «где-то ТАМ», за тридевять земель, в дремучих лесах. А оно, оказывается, ЗДЕСЬ, по правую руку от тебя. И это обязывает. К тому, чтобы стремиться к открывшемуся тебе. Понятно, что мне до неё, как до Китайской стены ползком, но хоть пример наглядный, направление движения и… вот как будто подбодрили тебя: не всё так плохо и тяжело, посмотри — вон у людей получается ведь. Это в ад поодиночке топают, а спасаются гуртом. И у каждого своя роль в этом походе. Вот у матушки, допустим, — примером послужить мне и не только.

Пространство храма Всех Святых, где проходила служба, — это полный баланс вертикали и горизонтали, образующих крест. Верх — это воздух, небо, заоблачная высь, ставшая ближе. Она не давит, а позволяет чувствовать себя свободным. У какого-то русского художника есть картина типа «Церковь земная (или воинствующая) и Церковь Небесная (или торжествующая)», на которой показана Литургия в храме, а над ней — та же Литургия у Престола Божия. Очень наглядно продемонстрирована взаимосвязь между Небом и землей. Если б мы увидели это реально, то… Понятно, как бы мы впоследствии к храму относились. Дышали бы через раз. Пока всё благополучно не позабыли бы, к сожалению. Пространство храма Всех Святых несет в себе такую педагогическую миссию — возвращать ум, погрязший в земном, горе, где ему и место.

Ну и тишина. Тишина — это такой катализатор порока, на самом деле. Вот мотаемся мы по обителям, жалуемся на болезненные ритмы урбанистической среды, городской шум, а ведь запри нас в келью с тремя елками под окном — слезами бы обливались, все назад бы просились, в «родной ад». Потому что основной шум — в голове. Вот святитель Феофан Затворник, прежде чем стать затворником, сначала по окрестностям монастыря ходил, потом только до монастырской стены, потом в здании, не выходя на улицу, потом до оконца и лишь в конце концов затворился в келье. А он ведь персонаж с иконы, и до затвора тоже вел суровую подвижническую жизнь. Чего уж о нас, простых смертных, говорить. Мама, где моя трещётка?

Так вот, чувствуется, что Важеозерский монастырь — место тихое, даже когда там народу много. Потому что благодать всю эту суетную пену поглощает. Успокаиваешься и шелестишь там себе мирно и спокойно. Озерцо, ёлки, снежок. И надо всем в небе горят чистым золотом купола. А с берега поглядишь — видишь Митрофаньевский скит. И так было, и будет во веки. Аминь.

В ПОСТ ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ МОЖНО ТОЛЬКО СТРАДАТЬ!

Такой у меня был лозунг для Великого поста образца 2003 года, когда я самоотверженно решилась слепить из себя анахорета из Нитрийской пустыни: сон измерять минутами, молитвы километрами, еду граммами. И вообще картон грызть для пущего соответствия картинкам из больного воображения. А страдать надо было в нужных декорациях, которые мне решила обеспечить С. В марте С., взяв за руку меня и П., отправилась в Важеозерский монастырь трудничать. Её абсолютно не парили мои пафосные вопли, что монастырь — это ИТАР души, поэтому без особой надобности туда ездить не нужно. Чтобы получить пользу от монастырской жизни, надо сначала исчерпать городской потенциал. В Петрозаводске есть храмы, много священников, которые всячески помогают людям в спасении души. Кроме того, не хочется привносить мирской дух в монастырскую ограду. С. велела мне идти лесом. И мы пошли. Лес тот простирался у Интерпоселка, где находился Важеозерский монастырь.

Читала перед этим реминисценции одного пятидесятилетнего архитектора по поводу двухгодичного пребывания в стенах обители где-то, по-моему, под Псковом. И вот он там «констатирует факты»: все только молятся, Евангелие не постигают, народ безграмотный и темный в вопросах веры, в монастыре приживаются только алкоголики, шизофреники, бичи, не устроенные по жизни люди. Игумен тяготится служением, потому что его выбрали по принципу «среди слепых и одноглазый — король», дачу себе строит и т. д. Мужик их не осуждает, просто «размышляет и делится наблюдениями». А мне думается, что, может, просто он сам на мире очень завязан? Так-то если рассудить, какая разница, кто там чем занимается, если ты стараешься держать ум в Боге? Если отвлекаешься, так что ж? Тебе бес такого нарисует, ни в одном блокбастере не увидишь!

Я помню, как в подростковом возрасте решила в Екатерининскую церковь зайти. Иду и вижу, как рядом с ней, прямо у входа, сидит человек в рясе — для меня тогда «священник», потому что других людей в черном я себе не представляла — и курит со страшной силой. «Ничего себе! Мы тут водки переберем, причем слегонца, и убиваемся неделю о том, как не правы. А этот… Святой человек на святом месте! Держите меня семеро!» — подумала я, долго пребывая в недоумении. Спустя несколько лет я встретила этого человека и поняла, что он, наверное, даже не знает, с какой стороны у сигареты фильтр. Из чего я заключила, что не всё, что мы видим своими собственными глазами, есть реальность.

Погода была фантастическая. Солнце светило приветливо. Пришлось даже куртку расстегнуть и капюшон снять. Идем по дороге, состоящей из одних поворотов, длина — 12 километров. Раньше здесь был заказник гэбэшный, по-моему. Так что лес изгадить не успели. В принципе, можно было тормозить лесовозы, но мне очень хотелось идти пешком. Как у Шмелева в «Богомолье» это описано. Идешь себе, молитву читаешь, природой любуешься, тишину слушаешь. Это лечит. Кстати, по дороге из меня вышибло все мирские мысли — о работе, семье, аспирантуре, делах каких-то левых. Удивительно, так несколько дней и не вспоминала ни о чем вообще. Очень на меня не похоже. Шла и думала — впереди аскетизм, труд, пост и многочасовые молитвы. Просила у Бога поддержки, так как знала, что применительно к моим молитвам слово «многочасовой» звучит очень смешно. До слёз. Этот настрой потом мне помог — мозги бодрствовали постоянно, даже во время кратковременного сна. Это похоже на то, как будто у тебя внутри камертон, он задает определенную ноту, и уже впоследствии ты находишься в рамках этой ноты, — ни даже четверть тоном выше или ниже.

12 километров показались тремя, усталости не было. Однако по прибытии нас сразу посадили есть и отдыхать. Обломали с порога:)))) В мозгах-то: монастырь, Великий пост, — а вместо хлеба и воды после захода солнца тебе дают суп, второе и компот. (Потом я заметила, что когда попадала в монастыри в пост, то трапезы были куда круче, чем у меня дома в обычные дни. То есть там люди трудолюбивые и хозяйственные живут — всякие соленья, варенья запасают в великом разнообразии.) Сейчас меня уже ничего не удивляет. Да и в тот момент у меня отключился механизм анализа. Жила по принципу: говорят – делай. Аминь.

В четыре часа сходили на службу, где, как оказалось, позволяется сидеть в храме (вай-вай-вай, где ж ты, «Фиваида моя, в Вологодской губернии»?!). У меня организм молодой и ум суровый, поэтому ощущения были те еще. Типа: это ж страшно себе представить — впервые села в церкви! Да еще и в монастырской! Да это ж был мой самый тяжкий грех! (Приятно познакомиться :)))) Но я садилась не потому, что уставала, а чтоб другие чего не подумали: явилась тут, типа чудо с облака. У меня вообще установка была — по монастырю шуршать тише воды, ниже травы, глазами в пол, лицом в капюшон. Тенью скользить, с дорогой сливаться.

Моя духовная жизнь — это вообще череда зубодробительных уроков, не лишенных юмора. Допустим, всем гайки закручивают в сторону — «затянуть пояса, вдохнуть поглубже, зубы сжать», а меня — «расслабиться, выдохнуть, улыбнуться». Самое страшное переживание — это когда меня по болезни благословили есть перед Причастием. Булку! И чаем! Сладким! Запивать! Просто иначе до Причастия было не дожить. Кома радушно распахивала свои объятья. И вот для меня был больш(н)ой вопрос — а нужно ли доживать. Хорошо убедили, что нужно. Потешалась я над собой откровенно всю дорогу, иначе умом бы дернулась. Это ж как сложно принять, что Церковь Христова и гестапо — два разных ведомства.

Служба оказалась размеренная. Увидела обожженную икону Пресвятой Богородицы. Больно как-то. Служили где-то час сорок, но по ощущению — двадцать минут. И вообще, все эти детали, которые я описываю, они не очень четко в памяти сохранились. Единственное яркое впечатление — молитва постоянная, почти непрерывная, вездесущая: в храме, на улице, в кельях, — везде. Ее не чувствуешь, как что-то особенное, отдельное для восприятия, но точно осознаешь, что она есть. Что называется, верните мне этот воздух!

После службы сходили на могилу блаженного инока Владимира, которого хотят прославить в лике святых. На территории был еще поклонный Крест, от которого шла тропинка, по которой обычно ступает «сам отец N.», как заметила С. Великий, должно быть, человек, подумала я, раз даже следы его здесь почитают. У великого отца при встрече взгляд оказался, как на иконе. И чувствовалась в нём сострадательная любовь. В наш век подвижники грустные, даже когда улыбаются. Понятно почему. А мы, дети века сего, очень остро ощущаем в священниках любовь, боль, осуждение, ожесточение, отчуждение. Опыт у нас за плечами не самый необходимый и молитвы травмоопасные. Это четко видно из православного Интернета. Или допустим, из какого-то документа, принятого церковными иерархами в 2000 году, где популярно расписано, что священник не должен калечить души прихожан. И примеры приведены в примечаниях к дополнениям. Слава Богу, я таких священников не видела ни разу! Милосердный Господь показывал мне только примеры для подражания. Иначе — труба. Пусть и временная.

Кроме того, если сейчас в Церковь приходит человек лет восемнадцати, то это стопроцентно сломанный человек, потому что мирское «совершеннолетие» со всеми вытекающими последствиями наступило у него лет в двенадцать. Даже в доперестроечные годы, когда советский режим был, дети пиво не пили, за мат срок давали, содомский грех не пропагандировали, воспитанием подрастающего поколения худо-бедно занимались, такое в школьных туалетах творилось и не только там, что туши свет. Причем школы-то приличные были. Мне в 12 лет открыто на людной улице предлагали в порносъемках участвовать… Как вспомню — вздрогну. Хотя по сути была ходячим справочником пороков. О чем же теперь можно говорить, когда все можно, у всех на все права есть — пей, кури, грибы жуй, за гамбургер отдавайся с детства. Если из такого ада молодой человек приходит в Церковь, то даже на уровне впечатлений у него там намешано, как у душевнобольного. Поэтому: эй, если кто тут узнал себя, бухнись на колени перед иконой Спасителя да поблагодари Его от всего сердца. Тебя выдернули из ада. Ни за что. Просто по любви.

Были на монашеском правиле в домовой церкви. Это такая церковь прямо в доме: с иконостасом, свечами, аналоем. Так здорово и неожиданно. Молились часа два с половиной. Читали на коленях что-то покаянное. Мне до этого было не дано на коленях молиться. Просто через силу и через «не хочу — не могу — не надо — не умею — не буду». А здесь и не ёкнуло нигде. Потом я поняла это так: Бог через поддержку Свою неоценимую дал мне понять, какой я могу быть. Сейчас, например, когда у меня на молитве ум куда-нибудь отлетает, то мне стыдно, потому что я знаю: может не отлетать.

В первый день мы спали пять минут, потому что там собралась телиться корова, и надо было идти на скотник, чтобы помочь труднице Н. принять у нее роды или отёл, или как там это у коров называется. В мозгах была одна мысль: вперед! Хотя корову я видела только на картинке в учебнике английского языка с надписью «a cow» внизу. На улице было где-то —2. Ночь. Звезды висят низко. Видно, как они срываются и падают, сгорая в атмосфере. На небе — северное сияние. Серебристо-белого цвета. Я это тоже всю жизнь помнить буду, как в детстве запомнила Кижи ночью. Это удивительно красиво. Не по-земному.

Бог с этой коровой, тем более, что она все равно не отелилась. Обращусь лучше к человеку. К труднице. Я вначале совсем не поняла — что она делает в монастыре. Особенно удивляло, что это не первый монастырь в ее жизни. И не первый год она ведет такую жизнь, будучи экстравертом. В том плане, что она говорит о каких-то вещах, о которых и в миру не задумался бы: как из монастыря выдворили какого-то там брата строгих нравов, кто на скотнике втихую курит, чем московское монашество отличается от провинциального и прочее в том же духе. У меня чуть голова кругом не пошла. Но пути Господни неисповедимы. Потом когда Н. в мае приехала в Петрозаводск, она произнесла ключевую фразу: «Монастырь спасает меня от меня». Собственно, после этого уже понимать нечего. С тех пор у меня с ней любовь, мир и полное взаимопонимание. Тем более, что потом выяснилось, что мы примерно по одним и тем же дорогам в жизни ходили — просто она чуть дальше зашла. И я подумала, что вот если бы зашла я, то развернулась бы впоследствии в сторону монастыря? Это большой вопрос. Скорее всего, в сторону сточной канавы.

Всенощное бдение — в ночь с субботы на воскресенье. Это для меня было сердцем монастыря, его жизни. Не знаю почему, но мне было важно, что оно совершается ночью. В этом есть какая-то своя правда. Ведь в одном духовном отрывке говорится о том, что Богу угодны молитвы, творимые ночью. И за таких молитвенников молится Церковь. Я никогда не была в храме ночью, а это, оказывается, полезно для души — в том плане, что внимание не рассеивается. Где-то теплятся лампады… И все. Больше никаких движений, звуков. Приходит отец N., и начинается исповедь. В полумраке. Исповедует батюшка с любовью и терпением. Честно говоря, когда читаешь литературу об исповеди, то там столько страхований, что постоянно внутренне ожидаешь: вот, сейчас по мозгам дадут! Наверное, не надо так много читать. Иначе возникает соблазн формального покаяния, которое сложно изжить. Потому что подставить себя под удар… Натренироваться, конечно, можно, но дело-то в другом. На сегодняшний день мне понятно, что Христу мы приносим не перечень грехов, а состояние сокрушения, покаяние, желание примириться с Ним, не уходить от Него в смерть. Да и вообще, грешить больно.

Так вот — всенощное бдение. Оно пронизывает тебя насквозь, даже когда мозги с непривычки сдают. Но с этим просто бороться — не садиться во время службы. Игумен N. в книге «Сокровенный Афон» говорит: даже когда засыпаешь, через тебя все равно проходят токи благодати Святаго Духа. И это действительно так. После бдения ты выходишь человеком — таким, каким тебя Бог хочет видеть. Не знаю, как это объяснить. Главное — суметь сохранить в себе такое состояние подольше.

Тем не менее, я думаю, что мне так легко все давалось в монастыре только по неизреченной милости Божией. Поживи я там с месяц — глядишь, и не умилялась бы бдению. И вообще, вся бы чернуха вовне повылазила. Я ведь в монастыре и грехи свои видела через других, а не в «рабочем состоянии». Почему? Я в такие дебри не лезу. Мне нравится, как свт. Иоанн Златоуст говорил: «Случилось хорошее, благословляй Бога, и хорошее останется. Случилось плохое, благословляй Бога, и плохое прекратится. Слава Богу за все!».

На самом деле любовь Божия — это великий учитель. Быть может, даже более суровый, чем гнев (тем более, что Бог не гневается, поскольку есть Само Совершенство; это мы себя в бездну адскую швыряем, потакая греху, а потом все списываем на кару небесную). Потому что к гневу мы чисто по-человечески привыкаем: не прав — наказан, наказан — смирился. Мы ж друг друга всю дорогу лупасим, поэтому ни подзатыльнику, ни пинку особо не удивляемся. А любовь — это тебе не правда от человеков. Когда ты начинаешь в душу свою смотреть и понимать, кто ты есть, т. е. хуже, чем никто, а тебя все равно любят… Тут и совести обличать не надо.

Покидали монастырь забавно. Откуда ни возьмись, появился мой отец и стал преследовать машину игумена, который по доброте своей, согласился нас подвезти на своем микроавтобусе. Так неожиданно! Главное, что отец нас заметил и догнал, не зная, что это едем мы. Просто чудо какое-то. Так что я пересела и поехала домой с папой. Дома просто переживали, что Валя автостопом двинет неприятностям навстречу. Впоследствии мне буквально все признавались, что боялись со мной больше не увидеться, что я в монастыре осяду крепко. Типа все признаки мирского нездоровья налицо.

На выходе из монастыря я села и нацарапала на бумажке «a piece of» доморощенной философии:

ВАЖЕОЗЕРСКИЙ

Монах — ночная птица.

(Из мыслей отца Херувима)

 

Ночная птица

Замыкает суточный круг.

Как всегда, в одиночестве, сторонясь любимых подруг.

Принимая родство только с солнцем (как когда-то родство с луной),

Прощается с ним, ощущая себя одной

На хрупкой ладони Земли... Среди тростника-шептуна,

Над серыми скалами Севера, у дорожного полотна...

 

И есть только голос, молитвой к Богу звучащий —

До утра,

До солнца,

В утешение ей восходящего.

 

 

ДЕНЬ ТРЕЗВОСТИ

 — Самое главное в жизни — это любить. Как только чувствуешь, что не любишь кого-то, сразу Царствие Небесное для тебя закрывается. Люби! Люби Бога, ближнего! Всех люби! — мать Нонна, девяностолетняя монахиня Сяндемского монастыря, говорит мне от полноты своего сердца, самое главное, самое насущное, пока я пью чай. Да уже не пью, потому что когда говорят о едином на потребу, я обо всем забываю. Слишком мало у нас минут в жизни, когда люди, познавшие Христа, произносят такие слова, питающиеся силой их веры. Они произносят. Я подбираю. И складываю внутрь себя. Коллекционирую.

х  х х

— Люби! — внушают глаза преподобного Серафима на иконе в часовне федеральной клиники. Я нашла её на сорок пятый день своего пребывания там. Пришла бомж бомжом. Неделю не мытая после операции. Трубка с панкреатитным содержимым из бока торчит. Лицо в капюшон утоплено, т. к. сил нет после шести разномастных инъекций трижды в день в подключичный катетер за его выражением следить. Просто потомки Snoop Dogg`а мрут от зависти. Уйти в себя хочется и дверь закрыть на семь замков. И ключ для верности потерять. Какое там любить?! Как?! Чем?!

Выхожу в холл — здоровенный, круглый. От него в разные стороны расходятся коридоры. Основная масса пациентов — всякая разная хирургия (от травмы до кардио-) и гематология. Из последнего отделения выходцы «в люди» — большая редкость. Потому как мы там все — граждане, с которыми не справилась муниципальная и региональная медицина. Да и федеральная тоже не за каждого с уверенностью берется. Те, которые в силах покинуть гематологическое отделение, похожи на инопланетян. Без пола, одежда сорок второго размера болтается на них, как на вешалках, ходят — скользят по пространству, общаются безмолвно. Пристегнуты к инфузоматам. На головах — маски, скрывающие голые черепа и оставляющие щель для глаз.

И только глядя в эти глаза даже с расстояния двадцати метров, понимаешь, что там, за всеми этими нереальными костюмами, — сверхлюди. Потому что так страдать могут только герои.

Передо мной в холле на диване сидит пара. Одному терпимо, другому, похоже, невмоготу — взгляд его уже в лёд закован. Сквозь его толщу пульсируют зрачки. Эти двое ничем друг другу не могут помочь. Совсем ничем. У них даже язык не ворочается, чтобы словом брата по несчастью поддержать. А может, им уже тошно от слов. Когда на пороге смерти стоишь, думаешь много, а говорить не тянет. Только с Богом общаешься на языке тишины. И тогда тот, который еще более ли менее жив, еле двигает свою ладонь к другому и кладет свой мизинец на его. Глаза последнего начинают оттаивать. Буквально. А у меня одномоментно оттаял орган, на котором практикуются кардиохирурги. Хорошо, что капюшон на лице был. Не заметил никто.

Я даже не знаю, что здесь можно сказать. Для меня этот жест мизинцем стал переломным моментом всей последующей жизни. Вот просто вышла из коридора другим человеком. И назад с тех пор не оборачивалась. Сейчас вот вспомнила, потому что… Потому что сегодня объявлен День трезвости.

х х х

Архимандрит Иларион после сегодняшней литургии говорил о трезвости, о грехе винопития, о том, как алкоголь и хорошего человека в зверя-убийцу превращает. А мне подумалось, что трезвость — это не только, когда от водки-наркотиков отбодался. Это незамутненное понимание того, что есть вокруг. Взгляд на мир глазами Творца.

Вот приехали в Важеозерский, сразу же спокойно так делается, радостно. Почему? Шума нет. Замечательно! Потом в окружающую тишину вживаешься и доходит, что шум не вовне, а внутри. Помехи идут из головы. Займи её молитвой, выживешь даже под железнодорожным полотном с ежечасными товарняками. Первый шаг к трезвости :)))

Помолились. Вправо-влево поклонились. Двинулись дальше. Ибо встав на путь трезвости, не сходи с него. Аминь. (Произносится торжественным тоном с неистребимой глубокомысленностью во взоре.)

 

 

х  х  х

— Благодарным надо быть, — продолжает мать Нонна. — За всё Бога благодари. Да нисходит у вас с уст молитва «Слава Богу за всё!». Это самая сильная молитва. Без неё никуда. Без молитвы вообще жизни нет. Молитесь друг за друга, поддерживайте друг друга. И любите! Любите!

Любовь пронизывает воздух Сяндемского монастыря, в который нас занесло осенними листьями. Приехали в поисках солнечного света и редкого тепла. По дороге идет игуменья Варвара, глядя на которую я сразу понимаю, что обратились мы по адресу. От неё любовь исходит волнами. Господи, слава тебе за созданий Твоих, врачующих одним видом! Сердечный воск тает.

 

 

х  х  х

Наш мир сошел с ума. Иродиада всё также злобствует и требует на блюде голову Иоанна Предтечи. Напившийся Ирод идёт на поводу у блудливой девицы, потому что вино превратило в прах его тормоза. Ведь он не был изувером и даже почитал Иоанна Крестителя пророком. Но…

Трезвость. Нам, похоже, тебя и вправду не хватает. И это не формальное исполнение распоряжения выше стоящего начальства: сказали почтить трезвость — будем славить трезвость, а завтра милосердие, а послезавтра многодетность… Нет, это колокол набатный над всеми нами, склонившимися над очередным праведником, павшим жертвой нетрезвого безумия.

Часто случается, что у нас даже времени нет, чтоб ради него мизинцем успеть пошевелить в сверхскоростной цивилизации с адским вектором.

Так что даруй нам, Боже, всем трезвости от щедрот Твоих. Даруй как Источник Жизни и Податель всяческих благ!

 

КРУГЛЫЕ ГЛАЗА

 (личный опыт обезьяны с гранатой)

 

 — О чем Вы так задумались-то? — спрашивает меня молодой модный парень, удивительный повар, у которого я покупаю себе ужин в одном шумном кафе. Это происходит нечасто, но всегда к обоюдному удовольствию. Просто он мастер от Бога, любит людей и своё дело больше, чем бонусы от прибыли. А я очень люблю такое человеческое отношение и его кулинарные шедевры. Он, похоже, далёк от моих сегодняшних мыслей, но… А чего он заговорил-то? А что я здесь вообще делаю? Зачем мы друг другу нужны в этот дождливый со слякотью вечер, от которого ловить нечего, только прятаться под крышу, греться да сушиться? Такая череда мысленных вопросов заставляет меня изложить нарвавшемуся собеседнику прямым текстом всё, что я думаю о Важеозерском монастыре, монашеской жизни, о том, как там спасались смертельно больные, как я там пыталась у коровы как-то отёл принимать, что когда оттуда приезжаешь, внутри тихо настолько, что в кафе его я музыку R.E.M. услышала только на десятой минуте пребывания. Парень сначала делает круглые глаза, в которых через минуту возникает интерес, через пять свет, через семь он уже начинает задавать вопросы. О главном.

Так происходит обыкновенная рыбалка. Неожиданная как для рыбы, так и для рыбака.

Я вот думаю, мы чего-то стесняемся вещи своими именами называть, «вдруг не так поймут», а зря. Как бы ни в пользу геенны огненной осторожность наша оказалась.

х  х  х

Ездили сегодня на святую землю, расположенную в Важеозерском монастыре. Удивилась я за дорогу дважды, потом по возвращении в город еще раз. Это для моей метущейся души перебор. Может, поэтому смогу только уравноБешенно высказаться.

Первый раз я подпрыгнула на сидении автобуса, когда нам было сказано, что де не надо жить денежными интересами и приобретениями, не по-христиански это, а надо стремиться к раскрытию своих дарований. И аминь. Я это в последнее время слышу с завидной регулярностью. Как православную кастовую мантру. А ведь чисто как в кабинете гуманистически ориентированного психоаналитика. Явно оттуда риторика за вычетом моего «аминя». Там за деньги и очень большие деньги любят мозг апгрейдить проблемами самореализации. Раскройся, дескать, милый, не дай таланту сгнить ни за что ни про что в земле. Некоторые еще и Библию вспомнят не к месту. На антихристианском поле Библия, замечу, первейший агрономический справочник. Я как-то с продвинутым агрономом общалась, поэтому утверждаю опытно, как нас сегодня учил отец N: в правой руке присных антихриста будет Библия, в левой — программа соцразвития. Ладно, не об этом сегодня. Сдохнем мы немирно и постыдно под Шопена совокупно со всей своей самореализацией.

Я понимаю, почему мы в христианской среде так разговариваем мило. Потому что, с нашей точки зрения, начни вещать о цели жизни как о стяжании благодати Духа Святого и про христианскую кончину живота, люди с автобуса на ходу выпрыгивать будут. Такие высокие материи! Это ж не Евангелие читать. Дома под лампочкой из «IKEA». Разбегаются православные от таких замудрёных глаголов. Таланты ближе. Один рисует, другой носки вяжет, третий песни поёт, четвертый математические задачи решает во славу Божию. Всё приумножается в геометрической прогрессии, жизнь не зря проходит, в своих глазах я просто ретивый раб, только покуриваю и осуждаю из года в год. Да и ладно, нет безгрешных, кроме Христа. А то, что талант — вообще-то вера первоначально, — это forever за скобками повседневной жизни. ОК. Сформулируем по-другому, политкорректнее, цель — признать Христа Богом, всемогущим и любящим, а что самое главное — Личностью, а не святой абстракцией, мертвой формулой. И лучше быть орудием воли Его, а не исполнителем своих представлений о дарованиях. Так менее травматично? Или нужно, чтобы самый опыт показал, что «как только на смену ощущению «нищеты» приходит удовлетворение собою, так вся сия скала духовных восхождений рушится, и дом наш опустошается. Бог уже не с нами». Вот психологам этого не понять. А нам Сам Бог велел.

х  х  х

Второй раз я чуть не свалилась со скамейки в храме, когда друг мой прилюдно иеромонаху, выступавшему перед нами с беседой, за которой можно отправляться хоть за тридевять земель — не прогадаешь, сказал, что им, монахам, молиться и стяжать дух мирен куда легче, чем нам, обуреваемым миром со всех сторон. Мама ты моя. В монастырь-то ездить страшно, чтобы «легкость» монашескую не усугубить ненароком. От нас же миром за версту фонит, и это молящимся людям слышно, как нам радио в наушниках. Такой «простоты» жизненной врагу не пожелаешь. Даже распространяться не буду. Могу посоветовать (фигурально выражаясь, не надо этого делать) помолиться разок, по заветам прп. Силуана Афонского. Там про кровь не метафорически сказано.

х  х  х

Третий раз был без падений. Если честно, мне в Важеозерском нравится тишина. Там реально тихо — и снаружи, и внутри себя. В этот раз я опытно узнала, что именуется обломом и каково это на вкус. Кисло! Я уже рукой махнула, но, когда повара своего встретила и начала ему наговаривать ровно от избытка сердца, то уловила, что врубилась в святость этого места. Как лампочку в голове зажгли. Руками Божьими. Сильно настолько, что стучать зубами перестаешь часа через два. Т. е. понятно стало, «к чему всё это было».

х  х  х

А вот финал будет очень нелогичным. Ну, т. е. православный такой финал. Это молитва архимандрита Софрония (Сахарова), в которой «к чему всё это было» выражается яснее ясного.

«Ты дал мне заповедь Твою — любить, и я принимаю её всем моим существом; но вот, во мне самом не обретаю силы этой любви... Ты есть Любовь; прииди же Ты Сам и вселись в меня, и совершай во мне все то, что Ты заповедал нам, ибо заповедь Твоя неизмеримо превышает меня... Изнемогает мой ум постигать Тебя. Не может мой дух проникнуть в тайны жизни Твоей... хочу во всем творить волю Твою, но дни мои истекают в безвыходных противоречиях... Страшусь потерять Тебя за те злые мысли, что в сердце моем; и страх этот распинает меня... Прииди же и спаси меня утопающего, как спас Ты Петра, дерзнувшего пойти к Тебе навстречу по морским водам».

В общем, отрываемся уже от трассы, начинаем ходить по воде. Благо, даже трассы сегодня к этому располагают как нельзя лучше. Лед тает.

Мир ждет. Нашей соли. А не сахара.

ПОСТВАЖЕОЗЕРСКИЙ БЛЮЗ

 

Я сейчас тебе расскажу, о чем плакал асфальт под ногами,

Когда мы месили ноябрьскую слякоть освященными сапогами—

Освященными пылью монастырского храма, Всехсвятского

                                                                                        храма,

Где нам опять дали тысячный шанс придушить в себе хама,

                                                                                         мама.

 

Он плакал о том, что нас остаётся всё меньше и меньше,

Но нас, слава Богу, скрепляет любовь — к брату, не к вещи,

А также к Христу. Он на всё это смотрит, смиренно шагая  

                                                                                   рядом,

Даже когда ощутимо запахнет смрадом, внутренним адом.

 

Я помогаю дождю, преумножаю солёную сырость,

Потому что сердце расплавили в ноль Божьи любовь и милость.

И ноябрь уже кажется даром, а слякоть — душевной отрадой,

А слёзы… Об этом ещё не придумано слов.

Потому что не надо.

 

 

ЗАКРЫВ ЛИЦО РУКАМИ

(путевые обрывки)

 

ПРАВОСЛАВНЫЕ КОТИКИ

— Хорошая водичка, хорошая… Я её котику давала, когда он после операции от наркоза отходил! Помогло усатому! — рассказывает укутанная в платок хрестоматийная православная женщина, набирая воду из источника святого Никиты-бесогона на территории Важеозерского монастыря, случившегося в нынешнее воскресенье уже и не помню, в какой по счету раз, на моём жизненном пути.

Что я делаю в ответ на эти дикие фразы, пролетающие шальными пулями не раз и не два в течение дня? Как рифмоплёт, скажу складно: ржу, понятно и ежу. Чё ещё делать-то? Мы суровые православные граждане в суровой православной стране. Нас котиками не смутить. Как не смутить и православными шубами, чудотворными иконами по сто рублей ведро, отцами, в совершенстве освоившими феню и на ней же проповедующими, сидением нога на ногу перед иконами и прочими мелочами. Надо об умном делании размышлять, о немечтательном трезвении. Некогда до таких мелочей опускаться. Не то Второе Пришествие или личная пасха застанут нас врасплох. Поэтому сначала — интегралы, потом — палочки. И первым делом — самолёты. О них позже. Сейчас о том, что благоговение нам так же чуждо, как арабской женщине клепанные джинсы. Опять же — арабской. В слово «нам» включено — даже грамматически — и «мне», иначе бы не ржала над котиками и не советовала разводить в канистрах освященных рыбок, а плакала.

МНОГО ИЗБРАННЫХ

— День-то сегодня какой! — говорит мне одна паломница. — Мы когда ездили на Пасху в монастырь прп. Александра Свирского, нам там батюшка заявил: «Все вы Богом избранные. Много православных, но здесь сегодня оказались именно вы, а не кто-нибудь. Потому что вас Бог избрал!»

У неё нос чуть выше линии горизонта, у меня по ветру. Опять хмыкаю.

Тогда их избрал, сегодня нас избрал. Еще б понять зачем. Заслуги-то в вечном овердрафте. Честно скажу, в последнее время куда-нибудь езжу, как тот кошак, который от наркоза отошёл — фигурально выражаясь, найти и пожевать нужную травку от непонятной болезни. Бездумно абсолютно. Мне тут батюшка один, непрерывно участвующий в судьбе уже лет -дцать как, сказал: «Надо ездить!» Так аминь, никто не спорит.

У меня в этот раз с рефлексией большие проблемы, поэтому я просто, как локатор ходила и улавливала информацию из воздуха, без анализа и выводов. Дело закончилось тем, что по возвращении в Петрозаводск написала реквием по матери в состоянии измененного сознания. Т. е. зря мне люди советуют: отключай голову, мол, лучше будет. Нет, будет хуже. Голова, хоть надежным тормозом работает. Для всего скопом. Потому что...

БЛАГОСЛОВЕННЫ БОЕВИКИ!

— Так, вот сейчас сюда заходят боевики, язычники, и говорят: «Ну-ка, кто тут христиане, всех поубиваем прямо здесь, остальные свободны!» Вы куда определитесь? Здесь умрете или пойдете? Мол, не готов я, Господи еще. А?!

Это нам иеромонах лекцию на духовно-нравственную тему читает. Аттракцион называется «Вспахивание и засевание доброкачественными семенами больного мозга». Хотя говорит для сердца, это ясно. Очень хорошо говорит. Потрясающе говорит. Под каждым словом подпишусь. И про отсутствие доверия Богу и ближнему (последнему доверять при моём воспитании всё равно что ежедневно сеппуку совершать, а иеромонах о том же и сказал, «неправильное у нас воспитание было!», и я опять мысленно подписалась), и про мечтательность как форму смерти, и про самоотречение как форму жизни, и про блуждание постоянное мимо спасительного жизненного пути, и про иллюзию духовной жизни, и про то, что мы себя не видим и дай Бог, чтоб ближе к смерти хоть что-нибудь разглядели. Всё так, всё истинно так! И что надо делать уже, а не думать. Да. Вот прямо сейчас встаю, крякаю и, засучив рукава… бросаю даже думать. Уже не в коня корм. Потому что конь явно переел.

Одно на ум пришло, давным-давно уже, просто вспомнилось: чтобы сюда сейчас зашли боевики с претензией на стирание нас с лица земли, нужно христианскую жизнь вести. Или, как минимум, закончить непрекращающийся бунт на Бога (это когда в Евангелии сказано абсолютно не то, что ты видишь у себя в биографии ежедневно). Потому что расстрел за Христа — это форма благословения Божия, которое надо заслужить. И отнюдь не складными беседами.

ВЕЧНОЕ RONDO

Самолёт, упавший  море, перечеркнул все мысли-чувства-впечатления. Стал внушительной такой печатью подо всем, что мы видели-слышали в монастыре. Как минимум, напомнил о том, что и самолёт может гробом стать, а уж про известный «одр» и говорить не приходится. Мы ж не бессмертные, право слово. Точнее, мы ж бессмертные…

Остаётся, закрыв лицо руками, помолиться. И за тех, кто вчера встретился с Богом лично и за нашу будущую встречу. Которая будет реальнее, чем сама жизнь. Что б там ни говорили.

ПИСЬМО МАМЕ

Мама, здравствуй! Полтора десятка холодных лет и дремучих

                                                                                           зим!

Стоматология в доме напротив сменила хозяйственный магазин.

По Google Maps всё также размазаны улицы Ленина, Кирова и

                                                                                 Коллонтай.

На прилавках царит потребительский рай, ушатай меня, мама,

                                                                                        Китай!

У меня всё по-старому. Мне триста лет, и я вышла из тьмы

                                                                                 кромешной

Да так удачно, что даже умею шутить об этом с народом весьма

                                                                                    потешно.

У меня есть дочь. И она на тебя похожа.

А в целом, встретив меня, ты бы не удивилась: те же понты, та

                                                                          же мятая рожа.

И так будет из века в век.

Я как древняя окаменелость. Не человек.

Да, сегодня мы ездили в монастырь, где нам искусно вещали о

                                                                       доверии к Богу

И о том, как однажды найти и встать на спасительную дорогу,

Не читать Парра, взорвавшего мозг и сердце,

Утешаться иными отцами, от иных источников света греться,

Ходить носом в пол, всех беречь, никого не тревожить

(Я этим всем владею, но в зеркале та же рожа).

И всё. Аллилуйя. Не за горами Небесное Царство…

Ты помнишь, мама, как мы счастливо жить пытались и считали

                                                       спагетти за дикое барство,

Как учились любить друг друга да так и не научились?

Почему?

Как всегда, было не до того. Как всегда, коньяком лечились

От объятий мира сего, не зная объятий Распятого.

… Иногда наша жизнь, как сегодня, напоминает бои сорок

                                                        первого — сорок пятого…

Я на сухом дереве очередная сухая ветка.

Моё упование — чистый спирт и очищенная за границей

                                                                                 таблетка,

Чтобы не было… Ну, скорее всего, чтобы не было больно.

Ладно, не буду тебе мешать.

Царства тебе Небесного.

Спи спокойно.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: