Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
ПИСЬМО К ДЕВИЦАМ г. НЕЛИДОВОЙ И г. БАРЩОВОЙ
Девицы, коим мать -- российская Паллада, Растущи во стенах сего преславна града, Где Петр Развеял грубости, как некий бурный ветр, Где та, когда она на троне возблистала, Покровом муз и вас и славой росской стала, Науке с разумом соделала союз, О вы, питомицы возлюбленные муз, Парнасским пением доволя нежны слухи И восхищая в нас умы, сердца и духи, Примите от меня, Вещающа хвалу вам, девы, не маня, Наполненного к вам почтением отличным, Кто не был никогда на свете двуязычным, Письмо сие! Во истине перо омочено мое. Никто ничем того, конечно, не докажет. Привычка вас в игре толико вознесла, Наука никогда привычкой не росла. И кто то скажет: Удобно подражать без смысла естеству? А смыслом мы одним подобны божеству. И чем его в нас боле, Тем больше можем мы не покоряться воле, Без воспитанья в нас Творящей всякий час Негодный беспорядок. И часто человек без воспитанья гадок. А вы И все товарищи во воспитаньи ваши, Живущи на брегах Невы, Заслуживаете к себе почтенья наши. Явите и другим Своим сестрам драгим, Нелидова, Барщова, Письмо без лестна слова! Свидетельствуйте им: кому приятна честь, Не станет никому стихи тот ложью плесть, Бесчестен автор той, кто чтит и сеет лесть. Свидетельствуйте то сестрам своим любезным! И прилепившимся к геройским драмам слезным, Играющим в трагедии моей, Хотя мне видети того не удалося, Со Иппокреною их действие лилося, Как Рубановская в пристойной страсти ей, Со Алексеевой входила во раздоры, И жалостные взоры Во горести своей, Ко смерти став готовой, В минуты лютого часа С Молчановой и Львовой Метала в небеса. Арсеньева, цветя, век старый избирает, Служанку с живостью Алымова играет, Под видом Левшиной Заира умирает. Скажите им, С почтением моим, И дщерям Талии и дщерям Мельпомены, Что если б из земных восстал от гроба недр И расточенные свои он собрал члены, Восхитился б, то зря в России, мудрый Петр, Воздел бы на небо свои тогда он руки, Во совершенстве зря хитрейший вкус науки, Возвысил бы герой со радостию глас: "В России Геликон, на севере Парнас". С какой бы радостью, подобну райску крину, Среди дворянских дочерей Не в образе царей, Но в виде матерей Он зрел Екатерину! Она садила сей полезный вертоград, Коликих вами ждет с Россиею сей град И счастья и отрад! Предвозвещания о вас мне слышны громки, От вас науке ждем и вкусу мы наград И просвещенных чад. Предвижу, каковы нам следуют потомки. Блаженна часть твоя, начальница Лафон, Что ты орудие сих дев ко воспитанью И венценосице к отличному блистанью! Лафонше это вы скажите без препон. Скажите Бецкому: сии его заслуги Чтут россы все и все наук и вкуса други, И что, трудясь о сем, блажен на свете он.
<1774>
СТИХИ ДЮКУ БРАГАНЦЫ
По всей земле пииты днесь плодятся, Но редко истинны пииты где родятся, Не всех на Геликон судьба возводит нас. Виргилий, и Гомер, и Ариост, и Тасс, Мильтон и Камоенс, сии пиитов предки Во всей подсолнечной сколь славны, столько редки. Иной ученый говорит: "Климат горячий нам писцов таких творит", Но ложно он вещает. Ведь солнце так, как юг, и север посещает. Где Вильманштранд, я там во близости рожден, Как был Голицыным край Финский побежден. Пиита ль та страна России обещает? Не сказывал мне сей весьма холодный край, Хоть я родился там, и сверх того во мразы: "От пиитической беги, беги заразы И, в холоде родясь, на лире не играй! " Да кто могла из муз когда внести в рассказы Такое слово мне, Что наш прикован ум к какой-нибудь стране? И в прежни веки И римляне и греки Ведь были человеки. Светило солнце то ж, которо зрим и днесь, И в Португалии и здесь. Такие ж люди мы над Бельтскими реками, С такой же головой, с ногами и с руками. Такие ж души и у нас, Какие и у вас: Имеем слух ушей, имеем зренье глаз, И не климат тебе дал книги в руки, Но воспитание, да разум и науки, Ко добродетели и истине любовь, Дабы ко чести был ты западна народа И к показанию, что ты достоин рода, От коего твоя произвелася кровь.
<1774>
СТИХИ НА ПУГАЧЕВА
Ты подлый, дерзкий человек, Незапно коего природа Извергла на блаженный век Ко бедству многого народа. Забыв и правду и себя И только сатану любя, О боге мыслил без боязни И шел противу естества, Отечества и божества, Не помня неизбежной казни; Не знал ни малой ты приязни, В разбой стремясь людей привлечь, Но днесь отбросил ты свой меч, И в наши предан ныне руки. То мало, чтоб тебя сожечь К отмщению невинных муки. Но можно ль то вообразить, Какою мукою разить Достойного мученья вечна? Твоей подобья злобе нет. И не видал доныне свет Злодея, толь бесчеловечна.
НА СТРЕЛЬЦОВ1
За пятую степень, быв жарко солнце в понте, Осьмнадцать перешло шагов на оризонте, В день тот, как некогда злодей злый грех творил И кровью царскою град Углич обагрил. И се стрельцы свое оружие подъяли, И, шедше ко Кремлю, как тигры, вопияли. Лишь только ко вратам коснулися они, Переменилась погода ясна дни. Воздвигнулся Эол, суровы очи щуря, Пустил он лютый ветр, и встала страшна буря. Из ада фурии, казалося, идут, И основания вселенныя падут.
<1774>
1 Сии стихи сделаны для показания, что весьма удобно описать автору день и час, не называя днем и часом того времени, которое потребно, и что пииту и ритору надлежит искусным быти, когда он, наприм<ер>, время возвышенным словом изобразить намерен. А как описал будто некто искуснейшим вымыслом девятый час, время, в которое стрельцы подняли на отечество оружие, я описания сего не читал и о нем не слыхивал; и удивительно мне, как это не дошло до глаз моих, по крайней мере ради любопытства. Здесь и начало девятого часа и мая пятое надесять число изображены. Хорошо это, но не чудно. Зри
Степень солнечного хода у пиитов час. Мая в 15 день солнце над Москвою восходит в исходе осьмого часа. В тот же день в прежнее время и царевич Димитрий скончался в Угличе; и так изобразить и день и час, не именуя ни числа дня, ни числа часа, я трудности не имел
ДВАДЦАТЬ ДВЕ РИФМЫ
Потемкин! Не гнусна хороша рифма взгляду И слуху не гадка, Хотя слагателю приносит и досаду, Коль муза не гладка, И геликонскому противна вертограду, Когда свиньей визжит. И трудно рифмовать писцу, в науке младу, Коль рифма прочь бежит. Увидеть можно рифм великую громаду, Но должно ль их тянуть? А глупые писцы их ищут, будто кладу, В кривой тащат их путь. Что к ним ни прибредет, поставят рифмой сряду, Так рифма негодна! А я на рифму ввек некстати не насяду, Хоть рифма не бедна. К заросшему она вралей приводит саду, Где только лес густой, И ко ощипанну под осень винограду, Где хворост лишь пустой. Набрався таковы в избах пииты чаду, Вертятся кубарем И ставят хижину свою подобно граду, Вздуваясь пузырем. Я ввек ни разума, ни мысли не украду, Имея чистый ум. Не брошу рифмою во стихотворство яду И не испорчу дум. Не дам, не положу я рифмой порчи складу, Стихов не поврежу; Оставлю портить я стихи от рифмы гаду, Кто гады -- не скажу. Им служит только то за враки во награду, Что много дураков, Которые ни в чем не знали сроду ладу, И вкус у них таков. Несмысленны чтецы дают писцам отраду, Толпами хвалят их, Хотя стихи пищат и спереду и сзаду, И Аполлон им лих. Однако скверному такому муз он чаду Обиды не творит. Так он не свержется, хотя и врет, ко аду, И в аде не сгорит.
<1774>
|
Последнее изменение этой страницы: 2019-04-10; Просмотров: 311; Нарушение авторского права страницы