Я скольжу своей рукой по её, переплетая наши пальцы.

— Давай, детка, — произношу я. — Пойдём пообедаем, ладно?

Я подхватываю книгу и кладу её на кофейный столик. Кобейн несется и фыркает на неё. И я выхожу из моей квартиры, задаваясь вопросом, сколько стоят апартаменты с двумя спальнями в Дамбо (прим. один из районов Бруклина).

***

В течение последних трех ночей я метался во сне. Любой сон, что у меня был, вызывал чесотку и превращался в кошмар из массового преследования меня младенцами, зовущими меня «ПаПа», или снами о том, что каждая девочка, с которой я спал в течение последних двух лет, забеременела и теперь все они выстроились в очередь за чеками. Некоторые из них держали по три кричащих младенца. Я просыпался в холодном поту, задыхаясь и пытаясь восстановить дыхание.

Это не конец мира. Это один ребёнок. Это всё. Один ребёнок. Одна женщина... Я сажусь на кровати, пропускаю свою руку через волосы и вздыхаю, прежде чем беспокойно падаю назад. Мариса захочет, чтобы мы съехались. Поженились. Завели ещё грёбаных детей. Забавно, что та девочка, о которой я не беспокоился, что она попытается связывать меня, и есть та, из-за которой я оказался задницей к верху. Я мечусь и ворочаюсь, ворочаюсь и мечусь. Встаю и брожу. Я пью пиво, а затем ещё. Я просматриваю телефон, часами читая новости на Facebook. А затем получаю текст с номера без имени: «Я не могу перестать думать о тебе. Я скучаю без тебя».

Я жую нижнюю губу, мои нервы на пределе. Мне следует опустить телефон. Удалить сообщение. Сказать отвалить. Я мертвец, расхаживающий здесь, но всё же... Сглатывая, я осознаю, что со старыми привычками тяжело расстаться. Возможно, это стресс или страх от того, что будет ребёнок, или что меня охомутали, но какая бы ни была причина, я отправляю смс в ответ: «Я тоже скучаю без тебя». И проклятье, если это не ощущается как вспышка эндорфинов только что затопивших мою систему. А я даже не знаю, кто, бл*дь, это был.

Я ложусь и глазею в потолок. Я мог бы скорей всего быть счастливым с Марисой, но с этой уязвимостью, возможностью и мыслью о том: что, если моё сердце опять будет разбито, мне это не нравиться. « Хорошие парни всегда проигрывают , разве не так говорится?» И вся моя жизнь доказывает, что это правда. Так не было до того, как я стал плохим парнем, что обрёл успех, и как же я так облажался?

 

Глава 37

Джастин

«Чувство собственного достоинства» — Offspring [32]

 

Выхлопные газы тяжело повисли в воздухе. Грохот двигателей и рёв сигналов, крики водителей на пешеходов.

— Улыбайся, — поёт Мариса, прижимаясь своей щекой к моей, когда поднимает свой телефон перед нашими лицами. Она делает несколько селфи, редактирует их так, как я научил её, а затем размещает. — Как думаешь, какой хештэг? — спрашивает она, когда мы заходим в лобби гостиницы.

— Ух, — я поправляю тяжелые коробки, что тащу, — …хештэг автограф…

Она кивает и печатает на экране, даже не обращая внимания, куда идёт. Мы следуем за указателями впереди нас, ведущими нас в зал автограф-сессии. Некая рыжеволосая женщина улыбается, пока придерживает открытую дверь в бальную залу.

— О, — произносит она, когда Мариса провальсировала мимо неё, — …вы — Мариса Доусон, да? — Мариса останавливается и улыбается, пожимая руку женщины.

— Да, а вы — Аманда, правильно?

— Да, это я, — женщина улыбается от уха до уха, а я просто стою здесь с пятью е*аными коробками книг в моих руках.

— Большое спасибо за приглашение, я была более чем взволнованна, получив его.

— О, мы так рады, что вы смогли присоединиться в последнюю минуту. Я обожаю «Трение». Она возглавляет мой топ-лист года.

— Ох, спасибо большое, — просияла Мариса, когда посмотрела на меня… по-прежнему держащего её книги. — О, Аманда, вы знаете Джастина, моего парня, — Аманда поворачивается ко мне лицом, и её улыбка слегка меркнет. — Джастин Вайлд, — продолжает Мариса.

— О... да, — её губа пренебрежительно приподнимается вверх, прежде чем она поворачивается, чтобы опять посмотреть на Марису. — Если вам что-нибудь понадобится, просто дайте знать мне или одному из волонтёров, и ещё раз спасибо, что вы приехали.

С этими словами она уходит, а Мариса пожимает плечами, следуя в комнату.

Здесь всего около тридцати авторов на всю автограф-сессию. Нью-Йорк, Нью-Йорк: «Авторы Большого Яблока». Эта автограф-сессия огромная. Я имею в виду, дерьмо, Эл. Джеймс, чёрт подери, здесь. Большинство авторов романов надрывали свои задницы, чтобы попасть на эту автограф-сессию, а Мариса провальсировала сюда так, как будто она владеющая миром стерва со мной в качестве её ассистента. Я следую за ней к столу в задней части комнаты. Тут крошечный свернутый набор для автографов с её именем посередине. Она проводит своими пальцами по черной скатерти, улыбаясь мне.

— Я так возбуждена из-за того, что они пригласили меня.

Я усмехаюсь ей, когда кладу коробки около её стола.

— Я горжусь тобой, детка.

Вытаскиваю свои ключи из кармана и провожу одним из них по шву коробки, открывая.

Менее чем через час к ней очередь. Я улыбаюсь, протягивая маркер через стол. Женщины смотрят на меня. Они усмехаются, некоторые из них краснеют, но центр их внимания — Мариса и её книга и насколько она крута. Насколько она крута… А затем я думаю, дерьмо, мне конец? У меня были мои десять минут славы, а теперь я — старая новость, выброшенная на берег. Я имею в виду, как долго я мог надеяться удержать эту карьеру действующей? Разве не большинство авторов — одноразовый хитовый прорыв с одной успешной серией? Дерьмо! Я не е*аный Кинг или Паттерсон. Я е*аный любимчик — вот кто я.

Паника душит меня. Сердце с трудом бьется в груди как потерявшийся язык колокола, и у меня появляется это плохое тянущее ощущение внутри. Дням моей славы и обожания настал конец. Я сумел пережить потерю сделки с издателем и демонстрацию всех моих шлюшкинских потрахушек. Чёрт, я выжил, будучи прямолинейным придурком. Так что же произошло? Я стучу ручкой о стол, погруженный в свои мысли. А затем я слышу это: «Вы, ребята, такие милые. Я просто обожаю смотреть все ваши селфи с Джастином. Я была его большой фанаткой».

Стоп. Поддержите... БЫЛА большой фанаткой. Я смотрю на Марису, а она по-прежнему улыбается, подписывая свою книгу и разговаривая с этой девочкой. Я смотрю над очередью, и вот оно. Я вне рынка. Это очевидно. Я изменил мой гребаный статус на Facebook с «Одинокий» на «Встречаюсь с Марисой Доусон», и это как будто прикрыло лавочку. Е*ать мою жизнь.

Я стекаю по стулу, выхватывая телефон и просматривая Facebook. Я могу только представить, что, чёрт возьми, произойдёт, когда она объявит, что я обрюхатил её. С тем же успехом я могу просто отказаться от спортзала и двинуться вперед, позволяя убить мой пресс, став папочкой с пивным животиком. Девочка, которая была моей фанаткой, становится передо мной, вручая мне закладку для автографа. Я накарябал мою подпись на ней и вернул.

— Разве вы не боитесь спать рядом с ней? — спрашивает она с усмешкой.

— С ней? — мой большой палец указывает на Марису. Я смеюсь. — Пожалуй, она может писать кое-какое испорченное дерьмо, но я могу поручиться — эта девочка не пугает меня. Она безобидна. Я имею в виду, посмотри, как невинно она выглядит.

Мариса бросает взгляд и улыбается, её совершенные красные губы растягиваются в симпатичной маленькой улыбке.

— Самые смертоносные вещи обычно самые соблазнительные.

— Эй, ты хочешь перерезать мне глотку в своих мечтах? — я пожимаю плечами. — Приступай, меня это заводит.

Леди вздыхает, прижимая руку к своей груди.

— Вы, ребята, слишком милые.

А затем она уходит, пролистывая книгу Марисы.

— Эй, малыш, — произносит Мариса, вручая мне свой телефон. — Ты сможешь справиться с выплатами на карту?

— Конечно.

И так, вот он я сижу и сканирую карты, вручая её книги для автографов. Выброшенный на берег. Забытый. Просто симпатичное лицо в толпе. Я заканчиваю транзакцию по карте, когда на экране выскакивает сообщение с Facebook.

Эд: LOL. (Ржунемогу). Это правда. Боже, я влюбился в твою голову с первой минуты. Я имею в виду именно это, мы встретимся с тобой, когда я буду в Нью-Йорке.

С тобой? О, Эд, пытаешься быть кокетливым маленьким ублюдком? Я быстро смотрю на Марису. Она занята разговором, подписывая вещи и смеясь. Крошечная часть меня чувствует себя виноватой за то, что я собираюсь сделать, но меня кидали раньше, и я не позволю себя нае*ать снова. Кроме того, она беременна моим ребенком. Разве это не даёт мне сейчас некую свободу действий? Я щёлкаю на приложение с сообщениямии иду прямо в сообщения от Эда. Я пролистываю назад. Иисус, он повсюду. Говорит ей, что она красива... она упоминает меня, а он отвечает: «Хорошо, я надеюсь, что он обращается с тобой как с маленькой тёмной королевой, которой ты являешься». Е*ать? Вы меня сейчас разыгрываете? Маленькая тёмная королева. Я закатываю глаза. Сообщение за сообщением, восхваляющие её. С просьбами встретиться с ним. Боже, это как будто он целый день следит за её постами и комментирует каждый. Да ладно, Эд. Разве у тебя нет лучшего дерьма, чтобы делать так, как пишут в этих бредовых песенках о любви и разрывах? Гнев медленно растёт у меня в груди, треща от давления вдоль линии разлома. Заводясь и выталкивая, угрожая взорваться в любой момент. У меня возникает соблазн послать ему сообщение и сообщить ему, что я отпинаю его задницу, как только он появиться в Нью-Йорке, раздавая комплименты моей маленькой тёмной королеве, но я этого не делаю. Вместо этого я просто опускаю телефон на стол и молчаливо размышляю, наблюдая, как радуется Марисе. Слушая, как каждый сообщает ей, что она заслуживает войти в топ-лист бла-бл*дь-бла. А затем, поскольку, видимо, у Бога отменное чувство юмора, самая новая песня Эда «Собираюсь заполучить твою девушку!» начинает реветь из музыкального центра.

— Я пойду отолью, — произношу я, отодвигая свой стул и бросая её телефон на стол с всё ещё приходящими сообщениями от е*анного Эда.

 

Глава 38

Мариса

«Триумф и кровь» — Lorde

 

Лицо Джастина красное, его челюсть клацает, когда он таращится в потолок. Постанывая, я быстро откидываю простыню и поднимаюсь с кровати, практически спотыкаясь о Кобейна на своём пути в ванную.

— Джастин, я говорю тебе, ничего не происходит.

Спускаю воду в туалете и мою руки, прежде чем возвращаюсь в комнату и заползаю в постель. Я перекатываюсь через матрас и кладу свою голову ему на грудь, но он с раздражением переворачивается.

— Ты ведёшь себя как ребёнок.

Он садится в кровати, впивается в меня взглядом.

— Прости, Мариса. Прости, если меня беспокоит, что моя девушка, о, подожди, моя беременная девушка флиртует с грёбаной знаменитостью.

— О, мой... — я качаю головой и вздыхаю. Притворяясь, что это расстраивает меня, хотя, на самом деле, нет. Я обожаю его ревность. Я люблю всю эту злость и пещерного человека в нём. — Он просто фанат.

— Ага, и знаешь что, Мариса, — он прищуривает эти свои стальные голубые глаза, — я знаю всё о людях, которые являются просто фанатами. Так что не корми меня этой хренью.

Я борюсь с улыбкой, которая хочет вспыхнуть на моём лице.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Прекрати подпитывать это. Скажи ему, что ты не встретишься с ним, когда он приедет в Нью-Йорк, или ещё лучше… — он указывает на мой живот, — …скажи ему, что ты беременна. И посмотрим, насколько большим фанатом он тогда будет.

— Ты просто нечто.

Ты это что-то с чем-то. И мы оба это знаем.

Он гневно откидывается на кровать и проводит руками по лицу.

— Я имею в виду, некоторых парней заинтересовывают грёбаные беременные женщины, есть порно сайты об этом дерьме. Доение. Чёрт, те книги о доении продаются не без причины. Парни — больные.

— Ты поймёшь.

— И что это должно означать?

— Послушай, ты хочешь, чтобы я заблокировала его? — я пожимаю плечами.

— Ага.

— Боже, ты понимаешь, что ты на самом деле не уверен в себе.

— Пошла ты.

— Сам пошёл.

— Я, бл*дь, спать.

И он закатывает глаза. Я хочу встряхнуть его, наорать на него. Напомнить ему о том, сколько раз я мирилась с его неразборчивыми половыми связями, но я знаю, что он просто скажет: тогда он был одиноким. И это не считается. Он на грани, и дай Бог ему здоровья. Я знаю — всё, что произошло недавно, сказывается на нём, и сегодня днем я видела горечь, медленно просачивающуюся из него, как из поврежденного ядерного реактора. Центр его внимания украли, и он теперь — маленькая грустная панда. Я позволю ему эту небольшую вспышку гнева. Кроме того, это мило, что он беспокоится из-за Эда.

Он беспокоится из-за Эда… мой мозг начинает блуждать по этому испорченному и тернистому пути. Почему он такой подозрительный? В смысле, конечно, есть сообщения, но ничего непристойного. Никаких е*аных смайликов с ручками. Моё сердце яростно бьётся, потому что всегда говорится — обвинитель обычно и есть виновный. Что, если подозрительность Джастина только из-за того, что он по-прежнему грязная шлюха Джастин, вместо милого сексапильного парня Джастина? Я не проверяла его телефон несколько дней с тех пор, как сказала ему, что мы в положении. Я кладу руку поверх своего живота, и беспокойство у меня в груди растет. Я не могу позволить всему делу рухнуть из-за того, что стала слабой и глупой. Никому не понравится история, где женщина остаётся одна, растя внебрачного ребёнка. Они хотят свадьбу, радикальных изменений. Плохой парень должен стать нежным. Я смотрю на Джастина, и он уже храпит. Его телефон на тумбочке с его стороны кровати. Я встаю и на цыпочках обхожу вокруг, беру телефон, но он мертв. Конечно же, он разряжен.

Кобейн прыгает на кровать, от его тяжелого веса матрас подпрыгивает. Джастин ворочается, бормоча во сне и вытягивая руку. Я наблюдаю, как он ощупает всё вокруг. Поднимает свою голову и смотрит на пустую кровать, затем обводит комнату взглядом, его пристальный взгляд останавливается на мне — теперь уже стоящей в изножье кровати.

— Дерьмо, — произносит он. — Что ты делаешь?

— Мне надо было пописать.

 Он бросает взгляд на часы.

— Опять?

— Я беременна. Гормоны заставляют меня писать.

Он со стоном ложится обратно и гладит рукой по кровати.

— Возвращайся.

Закатывая глаза, я иду к своей стороне кровати, забираюсь и вплотную прижимаюсь к нему. Он обнимает меня и притягивает к своему тёплому телу.

— Прости, — шепчет он в мои волосы.

— Всё в порядке.

И всё хорошо, но мне всё ещё необходимо убедиться в том, как он ведёт себя. Я просто не верю, что он не собирается испортить эту концовку.

 

***

 

Он был в обнимку со своим проклятым телефоном весь день, что ещё больше придаёт мне уверенности в том, что он делает что-то, чего не должен. Он брал его в ванную, чтобы проигрывать плейлист в Spotify, пока принимал душ. Он брал его в зал. Оставил его в кармане в кофейне, и он всё ещё там — дразнит меня прямоугольным контуром.

— Вкусно пахнет, детка, — говорит он, целуя меня в щёку на пути к холодильнику. Я слышу грохот бутылок пива, вытаскиваемых сверху. — Ну и что это?

— Итальянский кабачок. И лазанья в духовке.

— Ты собираешься меня раскормить, — он дарит мне ещё один поцелуй, этот холодный и влажный из-за выпитого пива, а затем направляется в гостиную и падает на диван. Я выглядываю за угол, наблюдая, как он вытаскивает свой телефон из кармана. Перечитывает что-то, протирая рукой макушку и улыбается, прежде чем печатает в ответ. С кем ты переписываешься, Джастин? И именно поэтому я должна достать этот телефон. Не из-за того, что я сумасшедшая или одержимая, нет, а потому что я умная и должна исправить ситуацию, прежде чем он всё про*бёт. Это должна быть история любви, а не трагедия.

Я убеждаюсь, что всё его внимание по-прежнему приклеено к телефону, прежде чем хватаю свою сумочку с края столешницы.

— Я тут подумала, — произношу я, пока роюсь в моих бутылочках с пилюлями, — …мы должны вместе написать книгу.

— Ааа?

Я нахожу бутылку со снотворным и отвинчиваю крышку, высыпая примерно четыре на ладонь.

— Мы должны написать вместе книгу, — я высовываю голову через дверной проём и улыбаюсь ему. — Ты же знаешь, что каждый, кто купит её, будет задаваться вопросом: настоящий в ней секс или же нет.

Он смеётся. А я кладу таблетки на разделочную доску и использую столовую ложку, чтобы размять их в прекрасный порошок.

— А они будут, ты же знаешь.

— Ага, ладно, зачем останавливаться на книге? Мы могли бы просто выйти в прямой эфир на Facebook, ты же знаешь?

— Боже, ты такой парень, — вздыхаю я, пока посыпаю кабачок магическим порошком, который отправит его в Ла-Ла-Лэнд, пока я буду искать, какие недозволительные вещи он совершил.

— Я, наверняка, с удовольствием написал бы с тобой одну. Это было бы душевно.

Душевно. Я закатываю глаза. Чтобы так хорошо написать, его словарный запас — отстой.

Я заканчиваю приготовление обеда и накладываю еду на тарелки, улыбаясь как грёбаная Джоан Кливер, пока сервирую стол. Джастин садится, быстро пододвигая свой стул к столу, его взгляд сосредоточен раскинувшемся перед ним пиром по-итальянски.

— Дерьмо, ты знаешь, ты — идеальна, — он закапывается в лазанью и поднимает дымящуюся вилку ко рту. — Ты уверена, что не хочешь опять остаться сегодня вечером? — спрашивает он.

— Ага, мне надо постирать и пописать.

Кивая, он подцепляет кусочек кабачка и запихивает в рот. Его глаза расширяются, и в этот момент я боюсь, что использовала слишком много таблеток или не добавила достаточно орегано, чтобы скрыть горький вкус. — Дерьмо, как вкусно.

Облегчение накатывает на меня.

— Спасибо, — улыбаюсь я, когда откусываю кусочек лазаньи.

Он ест свой кабачок, и моя беременность очень кстати сегодня вечером для того, чтобы не объяснять, почему я не хочу этот маленький гарнир. Мы только заканчиваем прибираться на кухне, когда он зевает, а потом зевает еще раз.

— Слишком много углеводов, — бормочет он, когда шаркающей походкой направляется к дивану.

Я вытираю руки кухонным полотенцем, наблюдая, как он вытаскивает телефон из кармана и кладет на кофейный столик.

— Ладно, — говорю я, подходя к дивану, наклоняюсь, чтобы поцеловать его, — Я пойду постираю и пробую пописать. Увидимся завтра?

Его глаза уже убаюкивающее закрыты, но он кивает.

— Хорошо, детка.

Тьфу. Хватит уже с деткой.

— Я буду скучать по тебе.

Прежде чем я наполовину пересекаю гостиную, он уже храпит. Я смотрю на него в течение минуты или двух, убедившись в том, что он крепко спит, прежде чем подхожу к кофейному столику и подцепляю его телефон.

Я бросаю на него взгляд, когда щелкаю по приложению с сообщениями. Он выглядит таким спокойным, таким идеальным. Он выглядит прекрасным, как совершенный парень из книг: тёмные взъерошенные волосы, выделяющийся бицепс, испещренный татуировками, идеален аж вплоть до верного пса, спящего у его ног. Я просматриваю сообщения, и моё сердце поёт, в моём животе порхание — наш малыш, должно быть, знает — нет ни одного мерзкого сообщения. Ни одного смайлика с ручками или поцелуйчиками. Я оглядываюсь назад на него и хочу поцеловать. Сказать ему, что люблю. Я хочу пойти прямо сейчас и заблокировать Эда... и затем, просто для подстраховки, я проверяю исходящие сообщения. Есть только два. Для меня и... Я щёлкаю по нему, оно без имени, и моё сердце останавливается, циркулирующий туман счастья, в котором я так безмятежно порхала, превращается в злое штормовое облако, наполненное молниями и градом.

«Я тоже скучаю по тебе».

Мои руки дрожат.

И что я должна с этим делать, Джастин? Она написала, что хочет увидеть тебя. Ты написал в ответ, что может быть вскоре?

Моё сердце ухает вниз, как мёртвая рыба на раскаленный причал. Я глубоко дышу, пытаясь рассуждать, пытаясь придумать оправдания. Я должна докопаться до истины и могу это сделать только единственным способом: «Приезжай. Сейчас. Улица Вотерс 212. Не могу ждать, чтобы увидеть тебя, детка ».

Она отвечает: «В пути».

И я брожу. Я брожу и брожу, задаваясь вопросом — кто она. Клянусь Богом, Джастин, если она — блондинка... Раздаётся стук в дверь, а ты не двигаешься. Я пристально смотрю на эту дверь. Тук. Тук. И что я должна сделать? Сказать ей войти? Я не могу этого сделать. Я об этом не подумала. Это грязно и незапланированно — это не вписывается в историю. Ничего из этого. Это должны быть я, он и наш малыш, а не я, стоящая здесь с его шлюхой по другую сторону двери.

— Джастин, детка? — произносит она.

Тьфу. Это слово! Я массирую виски, пытаясь думать о том, что бы Кинг или Паттерсон сделали, как они смогли бы использовать этот пиздец, этот «какого-хера-момент» для эпического поворота, для усиления кульминации. С каждым шагом, что я делаю ближе к двери, мой пульс звенит в ушах, мои мускулы становятся всё напряженнее.

— Джастин? — поёт она через деревянную дверь. Я подхватываю его MacBook по пути к двери, прижимаю его к груди. Я щёлкаю замком, поворачиваю ручку, и дверь с жутким скрипом медленно распахивается. Её тень падает на пол.

— Ээ… — я вижу, как колеблется её тень. — Джастин?

А затем она переступает порог. Всё, что я вижу, — светлые волосы.

Блондинка.

Блондинка.

Это — Эми, Джастин. Это бл*дь, #КлассноПровожуВремяСЭми, а затем...

Бах. Грохот. Бам.

Тушите свет.

#ДобройНочиНочиЭмиДобройНочиНочи#ПокаПокаЭмиПокаПока.

 

Глава 39

Мариса

«Бла-бла-бла» — Yo Gotti [33]

 

Это действительно до абсурда вышло из-под контроля. И всё потому, что Джастин не знает, когда нужно сделать мат. Такой позор. Бедная Эми. Я вздыхаю, когда смотрю на неё и её светлые волосы, чуть испачканные кровью. Я сломала мозг, пытаясь понять, что, чёрт возьми, делать с этой небольшой дилеммой. Я имею в виду, этот тихий бардак, в который я себя втянула. Всё это произошло так быстро. Я даже не уверена, почему я ударила её MacBook Джастина, это была просто она и эти проклятые светлые волосы. Я паниковала добрые пять минут, ожидая, что она придёт в себя. Может быть, я просто могу позволить ей уйти, когда она очнётся. Но она побежит и настучит в полицию, а я не могу позволить ей сделать это. И даже если она не пойдёт в полицию, останется проблема с кровью и противными клочками светлых волос на его MacBook.

Как я собираюсь объяснить Джастину, что я лазила в его iPhone? Прости, малыш. Я подумала, что ты шлюха, так что отправила смс твоей игрушке, чтобы она приехала. Это прозвучит безумно. А я не такая. Я просто влюблена в него. Но я твёрдо верю в судьбу, а Эми, ну, в общем, она та, кого Стивен Кинг отнёс бы к моему пятому делу. Она та, кто изменила правила игры. Та, из-за которой я убеждена: Джастин и я получим своё долго и счастливо. Она именно та, из-за которой я удостоверюсь, что он никогда не бросит меня, а я никогда не брошу его. Это то, как мы становимся Бонни и Клайдом: Едем, пока не умрём.

Судьба направила её сюда. Она наше пятое дело. Так что, я тащу её от входа на кухню. Я выхватываю снотворное из моей сумочки, вытряхиваю примерно 10 штук на ладонь и заталкиваю первую ей в рот. Но она без сознания. Я пробую подуть в её лицо. Ничего. Начинается паника. Мои инстинкты «не-позволяй-ему-подумать-что-ты-сумасшедшая» зашкаливают. Я стаскиваю с неё трусики, переворачиваю на бок, прижимаю колени к груди, и запихиваю таблетки ей в жопу. В любом случае таким способом должно подействовать гораздо быстрее.

Я мою руки и иду обратно в гостиную. Джастин по-прежнему без задних ног на диване. Я беру его за руку и тяну. Он с глухим стуком падает на пол. Постанывая, я тащу обмякшее тело Джастина на кухню к #КлассноПровожуВремяСЭми. Пот струится вниз по лицу и груди. На самом деле эта ситуация раздражает пи*дец как. Требуется вся моя сила, чтобы посадить и опереть его о белые шкафчики.

— Всё должно было быть не так, ты понимаешь? — говорю ему я, даже если прямо сейчас он продолжает свой путь через Ла-Ла-Лэнд. Мне, правда, грустно, что всё привело к этому, я размышляю, пока распаковываю одноразовые перчатки, хранящиеся под раковиной.

— Она кричала, когда я трахнула её по голове твоим MacBook, малыш, — сообщаю я Джастину, пока с хлопком натягиваю латексную перчатку. — Я не знала, что делать, я не была готова к этому, — наклоняясь, со вздохом провожу пальцами в перчатке по его волосам.

Я подхватываю нож мясника — клише. Знаю, знаю. Вы ненавидите банальщину в кульминации. Предсказуемые концовки. Я поднимаю руку и резко скидываю всё со столешницы. Тарелки и блюда разбиваются об пол. А теперь, худшая часть сегодняшнего вечера. Я встаю за Джастином и кладу нож на пол, затем отклоняюсь назад, переплетая мои руки с его.

— Ммм, — стонет он.

— Шшш. Всё хорошо.

Моя спина напряжена, когда я пододвигаю его ближе к Эми, распределяя большую часть его веса на своей груди.

— Ты знаешь, — произношу я, — …написав больную херню, мы обречены, что в какой-то момент она достанет нас, заставляя потерять связь с реальностью.

Я вкладываю нож в его руку, нежно поддерживая своей рукой. Закрываю глаза, когда поднимаю его руку и втыкаю в неё. Шум ужасен, что-то аналогичное сырой мочалке, брошенной на бетон, и я думаю, что меня сейчас вырвет. Эми пытается кричать, но из-за таблеток в данный момент это больше похоже на писк котёнка. Я делаю несколько глубоких вдохов, прежде чем заставляю его погрузить нож в её грудь снова и снова. Это, правда, перебор, Джастин, но ты — страстный мужчина. Ты трахаешься как животное и убиваешь как одно из них — такое создастся впечатление.

Сердце колотится. Голова кружится. И как только я начинаю думать, что закончила, я понимаю, что она должна была отбиваться от него. Мне придётся пару раз провести лезвием по его руке и поцарапать ему лицо, если я собираюсь придать этому правдоподобности. Слёзы просачиваются сквозь мои ресницы. Прямо сейчас я ощущаю себя ужасным человеком.

— Всё, что я хочу, — идеальную историю, — шепчу я ему в ухо, прежде чем целую в щёку. Он стонет, как будто это тоже всё, чего он хочет.

Я встаю и отступаю назад, мой пульс учащён, разум в беспорядке. И я не буду лгать, пока я смотрю вниз на свои окровавленные руки, я становлюсь слегка зла на него. Он заставил меня это сделать. Он заставил меня убить её, поскольку он просто не мог честно играть. Он попытался сыграть более чем с одной королевой, он пытался поиметь больше одного сюжета. И честно, любовным треугольникам нет места в нашем романе! Я как-то прочла об этом в одном отзыве, и прямо сейчас я должна согласиться с этим. Вздыхая, я направляюсь в ванную, чтобы вымыться и переодеться в одежду, в которой вчера спала.

Я ухожу, сбрасывая по дороге домой мою одежду и эти противные перчатки в мусорный бак позади «Рыбной хижины». Мусор заберут ровно через 34 минуты, и у нас не будет никаких дыр в сюжетной линии. Не так я хотела, чтобы всё шло, но, чёрт, не всё всегда идёт по плану. Любой хороший автор знает это.

 

Глава 40

Джастин

«Вымотан» — Leo [34]

 

Кобейн скулит и облизывает мое лицо языком, отгоняя сон. Ох, е*ать! Моя голова раскалывается. Тело жёсткое, как пиздец. Я переворачиваюсь, и моя ладонь приземляется во что-то липкое и холодное. Влажное. 

— Бл*дь, Кобейн, — ворчу я. — Ты нассал… — я моргаю глазами, открывая их в непроглядной тьме, но могу почувствовать холодную плитку кухни под собой. Почему я, бл*дь, на полу? Я поднимаюсь на руки и колени, мои пальцы скользят по мокрому полу. — Дерьмо.

Спотыкаясь, поднимаюсь на ноги, мои носки погружаются во влажность той чертовщины, чтобы ни была здесь разлита. Я тянусь в сторону выключателя на стене, моя память такая туманная, что я не могу вспомнить, как я оказался в этой комнате. Наконец, мои пальцы натыкаются на крошечный выключатель, и я щёлкаю им. Моё сердце кувалдой бьёт по моим рёбрам. Красные полосы и отпечатки рук покрывают стену. Случилось дерьмо. Живот завязывается в узел, будто змея обвивает беспомощную добычу. Руки дрожат. Дыхание прерывистое, когда я медленно оборачиваюсь. Я хочу кричать, когда вижу девочку, лежащую на моём полу, глаза широко открыты и остекленели. Кобейн стоит между кухней и гостиной комнатой, просто наблюдая. Он не подойдёт к ней.

Эми? Почему здесь Эми? Покрытая кровью! Я смотрю на дверь, на окно. Ничто не взломано. Я пытаюсь хоть что-нибудь вспомнить, но мой мозг полностью в тупике, колёсики не крутятся. Всё, что я могу видеть, это Эми. Мёртвая. На моей кухне. Я хватаюсь за стену, комната вращается. Я смотрю вниз и вижу свою руку, покрытую крошечными порезами и царапинами. Шатаясь, делаю несколько шагов в сторону. Моя спина ударяется о стену. А затем, туманные воспоминания, как пузырьки на поверхности. Всё искажено и спутано, но они представляют нож, сжатый в моей руке.

Закрывая рот, я сползаю по стене, тряся головой.

— Нет. Нет. Нет.

Я зажмуриваю на хрен свои глаза.

— Очнись, бл*дь, — произношу я. — Просыпайся.

Это, должно быть, ночной кошмар. Это книга, которую я пишу, нашла отражение в моих мыслях, моих снах, и мне снится это дерьмо. Ноздри вздрагивают, когда я вдыхаю.

— Проснись…

А затем скулит Кобейн. Его тёплый гладкий язык облизывает кончики моих пальцев. Я открываю глаза. Она всё ещё там. В животе что-то пузырится и закипает. Я вскакиваю и бегу по коридору в ванную, едва сдерживаясь, прежде чем выплеснуть всё в унитаз. Пот сочится из каждой моей поры. Желудок содрогается. Когда я думаю, что мне было бы хорошо просто присесть, я вижу свои запачканные кровью руки, хватающиеся за бока унитаза. Грязные отпечатки пальцев оставляют мазки по всему ободку. Я блюю снова. А затем просто кладу голову на сиденье унитаза и плачу. Я боюсь, что мой рассудок повреждён. Я наконец-то зашёл слишком далеко во тьму и, возможно, сошел с ума.

Глава 41

Мариса

«Не дай мне вырваться» — Halsey

 

По радио играет Адель. Солнце сияет. Птички поют… в Центральном Парке — я в этом уверена. А я отмокаю в ванне с пузырьками. В прекрасно расслабляющей ванне с пузырьками пока читаю: «Чего ждать, когда вы в положении». Я откладываю книгу на край ванны и кладу ладонь поверх моего живота. Я надеюсь, это — девочка. Джастин будет выглядеть таким очаровательным, таская повсюду сумку для младенца, такую розовую с маленькими маргаритками.

Я бросаю взгляд на свой телефон — 8:32. Было рискованно оставить его так, но в то же самое время, как я уже тысячу раз говорила: он должен выучить урок. Я думала: надо строить из себя недотрогу — это точно сработает. Не сработало. Я играла с ним, показывая ему, что даже лучший из игроков может стать чьей-то игрушкой... но этого было совсем недостаточно. Чёрт возьми, я даже забеременела. Дело в том, что пока Джастин Вайлд был игроком, он всегда играл только с фанатками. Я не командный игрок. И я не фанатка. Я сама долбанная игра. Я объявляю фол, и если одна фишка проваливается, я буду пробовать ещё и ещё, до тех пор, пока что-нибудь да не сработает, поскольку любовь стоит всего этого.

Я начинаю писать ему смс, но останавливаю себя. Алиби должно быть идеальным. Рассчитанным. Я вылезаю из ванны, вытираюсь, натягиваю кое-какую одежду. Нет времени на макияж, так что я втираю некоторое количество мерцающего увлажняющего крема и выбегаю из моей квартиры. Я спешу вниз по дороге к кофейне, захватываю карамельный макиато и ванильный латте, и, задрав хвост, мчу на Вотер стрит 212. Я ввожу код: 24456… я внимательно следила за ним, когда он набирал его, так что он напевается в моей голове как прицепившаяся реклама… и дверь щёлкает. Я пишу ему смс по пути наверх по металлической лестнице, звук моих Чаков Тэйлоров, бегущих вверх по ступеням, эхом отражается от стен.

«Карамельный макиато? Верно?»

Затем несколькими секундами позже: «Просыпайся, соня». А затем... Я звоню в его дверной звонок. Я долблю в его дверь, и немного кофе проливается, ошпаривая мою руку.

— Джастин? Малыш? — моё сердцебиение усиливается, ладони становятся скользкими от пота. Дерьмо. И паника разрывает меня как оводы, закрепляющие сами себя своими крошечными крюками. — Джастин? Открой дверь.

— Бух. Бух. Бух.

Я слышу шаги. Кашель. Лай Кобейна.

— Я заболел, Мариса. Уходи.

— Джастин…

— Убирайся.

Я могу слышать стресс в его голосе, волнение. Я могу только представить, насколько он, должно быть, расстроился, проснувшись с мимолётными воспоминаниями о том, как его трахательный-мешок-для-веселья мог оказаться мёртвой на полу. Какой девушкой я буду, если оставлю его разбираться с этим в одиночку?

Вздыхая, я поворачиваю ручку. Дверь распахивается, Джастин стоит в задней части коридора, затоптанного кровавыми следами. Его глаза широко открыты от изумления. Кобейн мчится ко мне, виляя хвостом. Я захожу внутрь и закрываю дверь, затем глажу Кобейна по голове.

— Как… — Джастин хмурит брови. Он выглядит жалким. Тёмно-фиолетовые круги залегли под его налитыми кровью глазами. Волосы в беспорядке, скорей всего, от того, что он многократно пропускал через них пальцы. Царапины покрывают его лицо. Их вид разрывает мне сердце. — Как ты вошла? — спрашивает он.

Я знаю, что он не в том состоянии, чтобы рационально мыслить.

— Малыш... твоя дверь была не заперта.

Кобейн направляется вниз по коридору.

— Я… так было? — он кивает. — Так и было.

Он стоит ошеломлённый, просто трясет головой, пока Кобейн облизывает его пальцы.

— Я… — он поднимает руку, чтобы провести по лицу, и я замечаю его костяшки — порезанные и расцарапанные, все в ссадинах, вероятно от того, что он слишком часто сегодня утром мыл руки пытаясь смыть ощущение её крови с них.

Я опускаю свои ключи в карман, прежде чем окидываю взглядом его кухню. Кровь повсюду. Отпечатками рук испачкана стена внизу. Он ничего не убрал. Какого хрена. Насколько же он ленив? Боже.

— Я эм... я, эмм, я... — и он начинает расхаживать. Вперёд-назад, вперед-назад, половицы скрипят под его весом, и Кобейн следует за ним, поджав свой хвост, как маленькая грустная тень.

Я глазею на ноги Эми, торчащие из-за угла шкафчиков. Темная кровь растеклась по полу и впитывалась в цемент.

— Джастин... — я медленно поднимаю на него взгляд. Его глаза наполнены слезами, и вот оно. Этот момент, когда он ломается. Когда он понимает, что я буду здесь с ним, когда вся эта небольшая херня закончится. Когда он осознаёт, что я тот человек, которому он может доверять. Его вторая половина. Когда он понимает, что он больше не игрок в этой игре, а пешка, всего лишь роль, которую я буду заставлять его играть по моей прихоти, чтобы сделать правильную историю. — Я думаю, что сделал что-то действительно плохое, — бормочет он и показывает в сторону кухни.

Выдыхая, я набираюсь смелости.

— Всё хорошо. Всё хорошо. Мы просто должны убрать это, — я киваю и направляюсь на кухню, тщательно переступая через лужу крови.

— Убрать это? — Джастин появляется из-за угла. — Убрать это? — повторяет он снова.

Я дергаю дверь кладовой, открываю ее и подхватываю швабру, совок и чистящие средства.

— Да, Джастин. Убрать это. Что же ещё мы должны сделать? Просто оставить это здесь? 

— Я...

Хватит уже бормотать и спотыка ться в своих словах. Е*ать !

— Послушай, я не хочу ничего знать, — говорю я. — Я не должна знать, я просто хочу, чтобы это исчезло.

— Почему ты делаешь это? — он подходит ближе ко мне. — Мариса, я... — он смотрит в никуда. Его грудь рвано вздымается и опадает. Он делает ещё один шаг, прежде чем становится прямо передо мной. Его красивые голубые глаза утопают в слезах, и он медленно и нежно кладет голову на моё плечо. Самое печальное, самое отчаянное рыдание срывается с его губ, шепча мне в ухо.

— Я не хочу быть таким.

— Всё хорошо. Всё хорошо, — я пропускаю свои пальцы через его волосы, чтобы успокоить его. В конце концов, есть формула любви, понимаете. Людей связывают трагические события, и вот мы здесь, Джастин. Мы. Здесь.

— Было так много крови. И она просто выглядела… — его слова тонут в сильном рыдании. И всё, что я могу сделать, — это обнять его. Успокоить его. Поскольку сколько из его приятельниц по траху обнимали его, когда он плакал? Я знаю, что ни одна из них не нянчилась с ним в такой ситуации. Ни у одной из них не было его ребёнка в животе, растущего и питающегося.

Я отклоняюсь назад и обхватываю его лицо обеими руками, вынуждая его посмотреть на меня.

— Мы все делаем ошибки, — я сглатываю, моё сердце сжимается и с гордостью цокает как у клейдесдальской лошади (прим. английская порода лошадей-тяжеловозов).

— Я даже не помню, как пригласил её, но всё же я это сделал. Это было прямо здесь в моём телефоне. Я отправил ей смс и попросил прийти. Я не должен был, — его подбородок падает на грудь, и он трясёт головой. — Я просто…

Видишь? Теперь ты начинаешь понимать, Джастин.

— Посмотри на меня, — произношу я, пока провожу руками вниз по его суровой челюсти, покрытой жесткой щетиной. Я пристально смотрю ему в глаза. — Я люблю тебя. Любовь побеждает всё, верно? — я чувствую, как покраснели мои щёки. Моя грудная клетка поднимается, а его глаза плавятся как воск. Как податливый пластичный воск.

Моя грудь тяжело поднимается от печали и счастья, от больной и извращенной эйфории, и когда я целую его, он мгновение колеблется. Он дёргается назад, но когда я второй раз провожу своим языком по его губам, он обрушивается на меня. Его руки зарываются в мои волосы: дёргая и потягивая в духе истинного Джастина. И он плачет, цепляясь за меня, и это грёбаное электричество, которое никто больше не познает. Я думаю, что это маленькое соглашение изменит всё. Для меня. Для него. Для нас.

 

Глава 42

Джастин

«Провоцировать» — Aesthetic Perfection [35]

 

Прошли часы. Несколько часов, что мы убирались. Мариса набросила простыню на тело Эми, и это помогло. Ведро за ведром, мы вычищали и отдраивали мою кухню. Наконец, Мариса поднимается с колен и вытирает пот со лба, прежде чем снова бросает взгляд на простыню.

— Дерьмо, ладно, — говорит она. — Мы должны переместить её в ванну.

— Что?

— В ванну. Мы должны положить её в ванну. Если ты не хочешь, чтобы снова был бардак на кухне.

— Но почему…

— Ладно, Джастин, что ты предполагаешь сделать с телом, а? Я имею в виду, ты же живешь в самом центре бл*дского Манхэттена. Ты думаешь, что можешь просто пойти и вынести труп через переднюю дверь, бросив его в мусорный бак «Рыбной хижины»?

Я таращусь на простыню, пропитавшуюся кровью, и снова хочу всё бросить. Я чувствую, как мои внутренности затряслись и закрутились, паника прокатывается через меня, сначала медленно, а затем она превращается в полноценное цунами, которое заставляет меня схватиться за стену, чтобы устоять. Это не мертвое тело под той простынёй. Я не убивал Эми. Я не такой человек. Несомненно, я пишу иногда о чем-то долбанутом. Кровь и кишки, похищения, но я не из тех людей, о которых пишу в своих книгах. Нет. Конечно, были времена, когда я волновался, что слишком вживался в персонажи, был слишком одержим пониманием их душ, их усилиями, но всё это — часть искусства. Я не персонаж романов Кинга. Я не один из тех сумасшедших авторов, которые так оторваны от реальности, что сразу же убил кого-то, едва отключившись. А затем я снова смотрю на простынь, и огромный ком образуется у меня в глотке. И вот он я — прижимающийся к стене, неспособный оторвать пристальный от этой простыни в форме бугра. Я сползаю на пол, подгибаю колени и прячу лицо в ладонях.

— Джастин, извини, мне просто… этот беспорядок пугает меня, и теперь я причастна к этому, потому что люблю тебя, правда, но мы должны сделать что-нибудь. Быстро.

Я поднимаю голову и пристально смотрю на Марису. На красивую сладкую Марису. На женщину, которую я действительно не заслуживаю, поскольку что, если я сумасшедший? Разве сумасшедшие люди всегда знают о своём безумии? Поскольку если вы осознаёте, что вы сумасшедший, вы — не сумасшедшим, верно? Знание того, что вы сумасшедший, делает вас более нормальным, так что, возможно, я и безумен, поскольку так не думаю. Как ещё всё это можно объяснить? И, возможно… возможно, я просто должен сдаться. Сообщить полиции, что Мариса не имеет к этому никакого отношения, что я вынудил её помочь мне убраться, когда она пришла в мою квартиру.

— Джастин? — она щёлкает пальцами перед моим лицом, и я моргаю.

— Да?

Она возвращается на кухню, наклоняется, сдергивая простынь и берётся за запястья Эми.

— Давай. Возьми её за ноги, я не могу нести её одна.

Я медленно встаю, мои ноги трясутся. Сердце колотится в груди, пульсируя в висках, пока тонкий слой пота покрывает мою кожу.

Я смотрю вниз на побледневшие пальцы ног Эми, которые выглядывают из-под края простыни, и тяжело сглатываю. Я наклоняюсь и хватаю её, но одергиваю руки в ту же секунду, как только они прикасаются к её липкой коже.

— Е*ать, — произношу я между глубокими вздохами.

— Это просто мёртвое тело, Джастин. Поторопись, чёрт возьми. Ты не можешь думать об этом, просто… просто возьми её и давай уже пойдём.

И я так и делаю. Я думаю о том, как быть ребёнком и смотреть через окно клетки зоопарка, наблюдая, как обезьяны качаются на маленьком фальшивом дереве, борясь за высушенный плод, который смотритель бросил одной из них. Я не знаю почему, но это то, о чём я думал, и прежде чем я понимаю — с резким глухим стуком тело приземляется в ванну, и я больше не с обезьянками. Я возвращаюсь обратно в мои дорогостоящие апартаменты на Манхэттене с телом мёртвой девочки в моей когда-то чистой ванне.

 

Глава 43

Мариса

«Чужой» — Bush [36]

 

Требуется 6,5 часов, чтобы расчленить человеческое тело и смыть его в унитаз. Вы не сможете найти это в Google. Лицо Джастина серовато-зелёное, и он резко рухнул у стены ванной возле раковины. Его дважды тошнило. Я блевала лишь раз. Бросаю последний кусок останков в туалет и вспыхиваю, наблюдая за ужасным водоворотом в водостоке, прежде чем он исчезает, чтобы его больше никогда не увидели. Прощай, Эми Смит — простушка-*банная-Джейн. До свидания. Эд продолжает писать мне о встречи с ним. Пошел на х*р, Эд. Я здесь посередине развязки, и у меня нет времени на кофе с тобой и твоими рыжими волосами.

— Хорошо, — произношу я, делая глубокий вздох, пока поднимаюсь на ноги, — теперь мы должны убрать остальную часть квартиры, ванную и туалет, а затем мы должны поехать куда-нибудь к океану. Выбросить одежду и… — я наклоняюсь, подбирая грязную ножовку, — …это. После того, как мы отмоем её, конечно же.

Джастин смотрит сквозь меня, его голова немного подёргивается туда-сюда. Меня немного беспокоит это, возможно, для него всё это было слишком. В смысле, для меня это тоже не было прогулкой в грёбаном парке, но, по крайней мере, я знаю: это для общего блага. Джастин же думает, что он хладнокровный убийца. Благословите его.

— Малыш, всё хорошо. Некоторые вещи просто случаются, и если ты не можешь вспомнить что-то, ну, в общем, как можно говорить, что это не она напала на тебя первой? — слабая надежда расцветает на его лице, когда он смотрит на меня. — Я имею в виду, ты не пропагандируешь насилие и жестокость, и ты не злой. Ты — не убийца. Ты всего лишь пишешь о них и умудряешься впрыснуть немного любви туда, — я открываю дамскую сумочку и вытаскиваю мусорный мешок. Один из тех, с ароматом ванили, которые так хорошо пахнут.

— НЕТ. В этом нет смысла…

— Люди ломаются. Ты находился в стрессовом состоянии, — говорю я, в то время как сворачиваю её одежду и бросаю в небольшой белый мешок. — Мы просто, понимаешь, двигаемся вперёд.

— Я просто не знаю, что сказать тебе… тебе… — он трясёт головой. — Ты никогда не должна была быть втянута в это.

Я пожимаю плечами, пока завязываю узел на полиэтиленовом пакете.

— Каждая история любви нуждается в широком жесте.

Он улыбается. Впервые с тех пор, как #КлассноПровожуВремяСЭми превратилась в #РасчленениеКлассноПровожуВремяСЭми, он улыбается.

— Иди сюда, — говорит он, и я это делаю. Я бросаю мешок на пол и направляюсь к нему, опускаясь на колени. Его пальцы скользят по моей челюсти, так сладко зарываясь в мои волосы, что я абсолютно уверена — они в крови. Я смотрю в его суженные голубые глаза цвета океана и вижу, как в этот момент в них появляется озарение. Напряжение возрастает, моё сердце колотится. Да, Джастин. Вот оно. Прямо здесь, независимо от того, насколько неправильно это ощущается…

— Я люблю тебя, — шепчет он так эмоционально, что у меня земля уходит из-под ног. Это статическое электричество гудит и щёлкает, раздуваясь до тех пор, пока я не уверена, что оно охватывает половину Манхэттена. Затем он целует меня с почтением пастыря, совершающего свой последний ритуал. Поскольку это любовь. Это пассаж. Это наша история — испорченная, извращенная и совершенная.

— Я тоже люблю тебя, Джастин, — я вдыхаю его дыхание. — Я люблю тебя, а теперь дай мне её телефон.

 

***

Улыбаясь, я стою на берегу Гудзонского залива и печатаю пост: «Иногда вы просто хотите убежать от своих проблем. Пуф. Бесследно исчезнуть». Ветерок оставляет лёгкую рябь на воде, и я делаю глубокий вздох солёного воздуха. Дело в том, что они будут смотреть её посты на Facebook. Они увидят, что она написала это во вторник 13-ого марта в Нью-Йорке в 4:46:43. Они увидят, что вчера вечером она отправила сообщение Джастину, но они также увидят его сообщения, отправленные сегодня утром с вопросами, что с ней случилось. И они вряд ли когда-нибудь найдут её.

Я роюсь в своей сумочке, вытаскиваю салфетку для рук и тщательно вытираю её телефон, прежде чем бросить в реку. Всплеск. И это конец. Я горжусь собой и тем, как замела наши следы, Джастин. Правда. Ты видишь — вот, где действительно удобно иметь творческий ум писателя. Когда вы пишете извращенные вещи, как я, это не так странно — создавать историю, которая включает в себя такие вещи как: «Наибыстрейший способ отравить кого-то. Ножовку. Как сокрыть убийство. Как отмыть кровь от цемента. Или то, с каким звуком нож разрезает кожу». Я практически хочу запостить это на Facebook, хохоча пока буду писать:

#ЖизньПисателя

#ВсеТёмныеСлова

#ПрощайФелицияБолееИзвестнаяКакКлассноПровожуВремяСЭми.

Жизнь прекрасна. Да, так и есть. Погода идеальна. Нет ни одного облачка на небе, и я единственная и неповторимая для Джастина Вайлда. Я — его доверенное лицо. Хранительница его секретов. Я — предмет зависти каждой женщины в нашем небольшом книжном мире. Мой телефон пиликает. Снова Эд настаивает на кофе. В этот раз он говорит, что он знает, в какой кофейне я всегда бываю, и что по возможности он будет меня преследовать. Ладно, Эд, ты тихий романтик, не так ли? Но ты не добьешься меня, поскольку ты не моя вторая половина. Я не связана с тобой кровью, Эд, нет, не связана. Я связана с Джастином.

 

Глава 44

Мариса

«Пиф-Паф» — 2 Cellos, Sky Ferriera [37]

 

Я стою у стойки в кофейне, ожидая, когда бариста закончит с моим заказом. Прошло две недели с тех пор, как #КлассноПровожуВремяСЭми покинула этот мир, и Джастин не так уж и хорошо всё это воспринял. Я понимаю, на самом деле понимаю. Травмирующие события накрывают тебя, ну, на самом деле, в конце концов, у меня же был нервный срыв, когда Джон обманул меня с той грёбаной блондинкой. И потом, когда я убила его, упс, видите ли, мне не следовало признаваться в этом, но я это сделала, ну, и ладно, я ведь не из тех, кто убивает. Пришлось обставить всё как самоубийство, которое жёстко отразилось на мне, хотя, на самом деле, оно заставило меня переступить черту, и я как будто сорвалась от горя. Паранойя. Была вся на иголках. Это никогда не было… забавным, но как же легко избежать наказания за убийство, а когда вы сможете оправдать это у себя в голове — дело в шляпе. Проблема здесь заключается в том, что я не знаю, как заставить Джастина оправдать убийство Эми, потому что он не видел, какую угрозу она представляла для нашего счастья.

Он просыпается по ночам весь в поту, крича, а иногда и плача. Он бродит. А что касаемо секса? Забудьте об этом. У него даже не стоит. Он настолько озабочен тем, что сделал... всё ходит вперёд-назад, вперёд и назад, постоянно задавая вопросы, пытаясь собрать кусочки головоломки, которые никогда не соберутся. А затем, ну, конечно же, он отменяет все свои автограф-сессии — и это здорово. Но ведь так и было задумано, верно? Чтобы избавиться от всех этих ужасных отвлекающих факторов в нашей жизни…

Кто-то налетел на меня, сбивая меня с мысли.

— Простите.

Я оборачиваюсь, и моё сердце начинает стучать, как лёгкий летний дождь по жестяной крыше. Я смотрю в синие глаза и на эту сладкую улыбку.

— Ох, — удается пискнуть мне, — ничего… Эд.

— Говорил же, что найду тебя? — ухмыляется он. Я чувствую, как глаза баристы сверлят меня, потому что это Эд — выдающийся певец. И он стоит в этой маленькой кофейне, улыбаясь мне. — Когда выходит твоя следующая книга?

— Я… эм... я эмм... — с трудом сглатываю, мои щёки горят. Меня качает из стороны в сторону. Он такой симпатичный, что я просто хочу взять его за руку, вывести из этой кофейни и направиться в Центральный Парк, чтобы он там пел мне сладкие песни о любви. Эд стоит передо мной в ожидании. — Ух… у меня ещё пока не назначена дата релиза.

— Боже, ты держишь меня на иголках. Я действительно обожаю эту историю, — он берёт свой кофе у баристы. — Я… эмм… написал песню, основанную на ней.

— Правда? — мне хочется хлопать, кричать и спрашивать, но я не буду.

— Ага, ты знаешь, я, ну… с удовольствие спою её тебе, — он улыбается, и моё предательское сердце в экстазе. — Я спою её здесь, хочешь?

— Ты… — маленький вздох срывается с моих губ. — Ты серьёзно? О, Боже, я бы с удовольствием послушала.

Он оглядывается на баристу.

— Ты не против, да?

Она качает головой, ошеломлённое выражение буквально приклеилось к её лицу. Я уверена — она ненавидит меня, и так должно и быть. Я трахаю Джастина Вайлда и Эда... — одного из моих фанатов. Я — удачливая сучка. Моё сердце доверху наполнено ожиданием и возбуждением. Два фаната творений друг друга. Это превращается в идеальную историю любви, да, Джастин? Не так ли, Эд? Меня накрывает приступ вины, причиняющий душевные муки, когда я думаю о Джастине, сидящим в своей квартире, ожидая свой карамельный макиато, который становиться всё холоднее с каждой секундой.

Эд прочищает горло и улыбается, демонстрируя свои сладкие ямочки, когда это делает… а затем он поёт: «Любовь... м-м-м… сумасшедшая, сумасшедшая любовь, моя дорогая. Прогулка вдоль путей, моя дорогая, с моей ненормальной любовью...»

  Он поёт наипрекраснейшую лирическую песню, и вся кофейня застыла в гипнотическом трансе от звука его голоса. Некоторые люди снимают видео на свои телефоны, и я борюсь, чтобы содержать свои чувства. Мой щёки болят от того, как сильно я улыбаюсь. Моё сердце трепещет, как крылышки колибри, а когда он заканчивает, всё, что я могу сделать: броситься обнимать его и поцеловать — такой дежурный поцелуй. Но когда я целую его тёплые сладкие губы, он целует меня в ответ. Люди аплодируют и свистят, и это как момент из кинофильма — совершенный и незапланированный. Спонтанный.

— Я выступаю в городе, и нам следует затусить, — он улыбается, вытаскивает свой телефон из кармана джинсов и протягивает мне. — Дайте мне свой номер, и я позвоню, — он подмигивает, и я таю. Я быстро набираю свой номер и отдаю ему телефон. — Отлично, до встречи, Мариса.

И он уходит, и каждый наблюдает, как он идет. Я успокаиваю себя и выдвигаюсь из кофейни с моим ванильным латте и карамельным макиато Джастина.

 

Когда я открываю дверь в квартиру Джастина, он по-прежнему валяется на диване, голова Кобейна лежит на подушке.

— Эй, малыш, я принесла твой кофе, — произношу я, пересекая гостиную. Он поднимает взгляд и улыбается — эти фиолетовые круги под его глазами стали даже больше, чем когда я уходила.

— Мариса. Бл*дь… Я этого не вынесу. Я хочу, чтобы меня арестовали, — он садится, подгибает колени и запускает руки в волосы. Кобейн фыркает и укладывается на пол. — Я сяду в тюрьму.

— Нет. Прошло две недели. Они допросили тебя, и ты справился. Ты даже не подозреваемый, — я отдаю ему кофе, но он всего лишь слабо удерживает его. Я продолжаю смотреть на крышку, ожидая, когда же прольётся кофе.

— Это во всех новостях, — он трёт лицо рукой. — Сейчас это во всех новостях.

— Так и будет. Она ведь пропала. И они никогда не найдут её. Сейчас она смешалась с кучами мочи, говна и использованных презервативов.

Он впивается в меня взглядом.

— Я сумасшедший?

 — НЕТ.

 — Я чувствую себя сумасшедшим.

 — Я знаю.

И я, правда, знаю, но не скажу ему об этом. Я хочу рассказать ему. Что я это сделала, что я использовала его как кукольник свою е*аную маленькую марионетку, дёргая за ниточки так, чтобы просто поднять его рук и убить #КлассноПровожуВремяСЭми. Но он не поймёт, что я это сделала только потому, что так сильно его люблю.

Я знаю, что он мучает себя, думая, что он — чудовищный убийца, но в действительности, если вы доберётесь до самой сути всего этого, он всегда относился к одной из разновидности убийц. Он вырезал сердца всех тех девочек, которых трахал на своём пути, разбрасываясь обещаниями, как королева красоты разбрасывается шоколадом «Мистер Гудбар» с проклятой платформы на колесах на Рождественском параде.

— Я просто… — произносит он, беря мою руку в свою. — Я не знаю, что я буду делать без тебя. Ты... — он качает головой, и его глаза смотрят вниз, — ты слишком хороша для меня.

— Я люблю тебя, Джастин.

Он тянется и кладёт свою руку на мой животик, прищуривая глаза.

— Я тоже люблю тебя, — шепчет он. И мне кажется, что он принял всё это сейчас. Меня, себя и младенца. — Ты никогда не сможешь уйти от меня, Мариса.

— Я и не собираюсь, — кладу руку поверх его. — Мы не уйдём.

И я улыбаюсь, думая в своей голове: «Шах и мат», — но что-то… что-то не ощущается правильным. Словно я фальсифицирую этот «шах и мат», поскольку действительно ли я победила? Теперь он меня любит, он видит, насколько я особенная и как сильно его люблю. Скольким я пожертвовала… но всё же что-то не так со всеми этими мучениями. Мой телефон гудит. Динь-линь-дилинь. Я смотрю вниз на текст: «Сегодня вечером в 8 в Центральном Парке? ХХ Эд. Кстати, твои губы умопомрачительные ;)».

Внутри меня что-то напрягается. Что-то типа разъяренного роя пчёл в моём животе. Мне следует отказаться… Я смотрю на Джастина, на моего печального сломанного Джастина, и чувство вины обрушивается на меня в полную силу. Несомненно, он сбегал и погружался по самые яйца в девочек, когда мы были вместе, но мы никогда не были вместе, как сейчас.

Возможно, это опьяняющий натиск, гудящий внутри меня, это ощущение быть отчаянно желанным более чем одним человеком, и именно поэтому Джастин так поступал. Но я не такая. Я не обманщица, и Бог свидетель, что мы не нуждаемся в двух королях на этой доске, так что я выключаю звук, переворачиваю свой телефон экраном вниз и ложусь на диван.

— Полежи со мной, — прошу я Джастина. Его лицо смягчается, и он идёт ко мне, кладя свою голову на мою грудь, туда, где бьется сердце. Я надеюсь, что он слышит, как оно бьётся для него, как ускоряется биение лишь от его прикосновения. — Всё будет хорошо, — шепчу я, пропуская свои пальцы через его волосы. — Каждый совершает ошибки.

— Я просто хочу вспомнить, почему я это сделал.

— Это ничего не изменит, и, кроме того, всё происходит не просто так. Следовательно, была причина тому, что она должна была умереть... — я вздыхаю, поскольку, возможно, это прозвучало слишком самоуверенно... — Я уверена, так и было, —  пятый элемент... — Честно, я думаю, ты слишком вжился в свои персонажи. Эта книга, над которой ты работаешь, — я качаю головой, — всё так запутано, малыш. Я имею в виду, разве ты не читал «Сияние» (прим. «Сияние» — культовый роман Стивена Кинга)?

— Ага…

— Ты — Джек Торренс, — смеюсь я.

Но всё, что он делает, это впиваются в меня взглядом.

— Это была гостиница, которая овладела им, а не писательство.

Я закатываю глаза.

— Я хочу сказать — то же самое произошло и с тобой.

— Я просто хочу, чтобы всё прекратилось, — он фыркает и кладёт свою руку обратно мне на живот. Мы лежим в тишине в течение нескольких минут, и я смотрю на него. Я вижу, как гудит его мозг, как его мысли гонят его к краю безумия. Я знаю. Они загоняли меня туда же, и это вообще не милое местечко.

— Я надеюсь, что это мальчик, — произносит он. — Если это будет мальчик, мы сможем назвать его Гейдж? Гейдж Грин Вайлд?

Моё сердце трепещет, а грудь раздувается от гордости.

— Мы сможем назвать его так, как ты захочешь, малыш, — отвечаю я. — Как захочешь.

Даже если твоя настоящая фамилия и не Вайлд...

 

Глава 45

Джастин

«Человек» — Rag’n’Bone Man [38]

 

«Я не могу двигаться. Я хочу кричать, приказать человеку, удерживающему меня, остановиться, но не могу. Мои руки поднимаются, хотя я велю им не делать этого. Лезвие ножа блестит, а затем…»

Полицейская сирена ревёт за окном, и я подскакиваю с дивана на ноги. Холодный пот струится по моей коже, сердце колотится. Я спотыкаюсь, но удерживаю себя, хватаясь за кофейный столик. Кобейн садится на своей лежанке — уши подняты. Он воет и лает из-за оглушающего шума, я мчусь к окну убедиться, что они приехали не за мной. Я смотрю, как небольшие вспышки красных и синих огней сильно отражаются от зданий, пот струится вниз под воротник моей рубашки. Полицейская машина заворачивает за угол, колёса визжат. Огни исчезают вместе с вопящей сиреной, и я выпускаю дыхание, которое удерживал. Кобейн гавкает в последний раз, а затем укладывается обратно на лежанку.

Мой разум не отдыхает. Ни днем, ни ночью, ни ночью, ни грёбаным днём, всё, что я могу сделать, — пытаться соединить частички того, что произошло той ночью. Я помню, как пришла и ушла Мариса, а затем… ничего, кроме расплывчатых воспоминаний меня, ножа и тонны дерьмовой крови. Я едва сплю, поскольку мне снятся сны об этом, когда всё же получается заснуть. Я прислоняюсь лбом к стеклу, глядя на шумную улицу, желая, чтобы я был тем человеком, каким я думал, что был. Нормальным. Но, в действительности, какой писатель абсолютно нормален? Я имею в виду, у нас же есть голоса внутри наших голов, нам просто платят за то, что мы выпускаем их на бумагу.

Я отворачиваюсь от окна и брожу по квартире. Размышляя. Размышляя. Размышляя. Это ощущается, как будто моя голова постоянно раздувается, становясь всё больше и больше с каждой несвязной мыслью, что я запихиваю внутрь. Я просто жду, когда она лопнет. Бах. И мой мозг покроет всё эти грёбаные стены. Если бы у меня был пистолет, я, скорей всего, сейчас вышиб себе мозги.

Я подхватываю мой MacBook, сажусь на край дивана и открываю документ Word. «Любить — это безумие, правда, так и есть. И это сделало меня сумасшедшим. Одержимость. Обладание. Всё, чего я хотел, была она. Только она. Всё, чего я хотел, — идеальную историю. Так что ты поймёшь, меня, дорогой читатель, почему я должен был убить его. Она была моей и была нитью, соединяющей хребет нашей книги с кровью и костями. Любовь покупается и оплачивается жизнями…»

Я пишу до боли в пальцах, пока день не исчезает в ночи. Мысли о крови и смерти кружат в моём мозгу, как великолепный ветер. Я пишу, пока строки между вымыслом и реальностью становятся настолько размыты, что я не могу сказать вам, где вымысел, а где нет. И это очищает. Это прекрасно, однако что за чудовище будет думать, что дерьмо, подобное этому, прекрасно? Повесив голову, я царапаю пальцами кожу под волосами. Я не чувствую безопасности внутри своей головы. Безумие... Я думаю, что это чувство — безумие. Возможно, я должен быть благодарным, поскольку это не то качество, в котором большинство писателей находят свою наиболее прибыльную музу, а в части чрезвычайного хаоса, уходящего далеко от безумия? Льюис Кэрол? Не говорите мне, что этот ублюдок не придерживался линии клинического безумия, грёбаные мюмзики в мове и Чеширский кот (прим. персонажи стихотворения «Бармаглот» Л. Кэррола, входящего в повесть-сказку «Алиса в Зазеркалье»).

Я отставляю, компьютер в сторону и, не сильно задумываясь, иду на кухню, но замираю в ту же секунду, когда мои голые ноги прикасаются к плитке пола на кухне. Эта комната преследует меня. Я не хочу видеть изображение той простыни в форме бугра. Отпечатки рук на стене... Я закрываю глаза, пока держу свой путь к холодильнику, чтобы взять пиво, открывая их только тогда, когда ощущаю ручку из нержавеющей стали под ладонью, и дергаю за неё, открывая дверь. Тусклый свет мигает. Я захватываю последние две бутылки пива и закрываю дверь. Держу свои глаза закрытыми, пока не ощущаю древесину под ногами, а затем вытаскиваю телефон из кармана, чтобы написать Марисе, что мне нужно больше пива. Звук рингтона «Шервудский лес» ревёт со стороны моего дивана. Класс, она оставила свой телефон. Я вылавливаю его из-под подушки, и он опять издает звуковой сигнал. Экран зажигается и появляется маленький пузырёк с текстом. «Я в Центральном Парке. Приходи ко мне. ХX Эд».

— Ублюдок! — ору я, хватая её телефон. И я листаю сообщения. «Твои губы умопомрачительные». Она не лучше, чем Мередит. Она бросит меня. Я сильно провожу ладонью по волосам. Делаю глоток пива. А Эд снова пишет. «Около Боу Бридж».

Ах ты, говнюк!

Беру её телефон, хватаю жакет, прежде чем вылетаю из квартиры, прямо через кухню и сразу к подземке, которая высаживает меня на 72-ой Улице.

***

Я машу человеку, продающему поездки в карете, пока торопливо иду по улице и направляюсь вниз по лестнице. Спрыгиваю с тротуара. Сухая трава скрипит под моими ботинками. По извилистой тропинке, идущей через парк, близко друг к другу идут пары… поцелуи, смех. И я закипаю. Сначала Крис Тэлон, а теперь этот членоголовый по имени Эд. Я не уступлю парню по имени Эд. Эд хочет погрузиться по самые яйца в неё. Это моя работа. Я не потеряю её, потому что люблю, и она ждет моего ребёнка, и она, бл*дь, знает, что я убил кое-кого. Я не потеряю её из-за какого-то придурка. Нет. Я лучше! Пошёл на х*р, Эд! Нет, она повязана со мной. Любовь есть любовь. И с этого момента обещания есть обещания, чёрт подери, Марису с одним «с». Ты принадлежишь мне, пока смерть не разлучит нас.

Я всё ближе приближаюсь к Боу Бридж, тьма углубляется и толпа редеет. Эд и понятия не имеет, с кем решил связаться сегодня ночью. Джастин Вайлд. Писатель. Убийца. Любовник.

Я останавливаюсь как раз перед самим поворотом на тропинку и подбираю камень. Большой, гладкий и круглый камень, готов поспорить он — как черепушка Эда. Я держу его близко к боку, мои пальцы становятся скользкими от пота, в то время как я всё приближаюсь к основанию моста. Сверчки замолкают, когда я делаю шаг на лужайку. Я уже убил одного человека, что поменяется, если я убью ещё одного? Мой билет в один конец в ад уже проштампован. Возврату и обмену не подлежит. Если честно, я просто делаю то же, что и любой другой парень на моём месте, если его б не волновали последствия. Все мы животные внутри. Скалящие зубы с пеной от бешенства. Я просто сорвался с поводка, вот и всё. Безумие… меня захватило безумие, циркулирующее во всех нас. Я — Льюис-мать твою-Кэрролл, а Мариса — моя Алиса, а этот Эд — это грёбаный Белый Кролик, который пытается соблазнить её глубокой тёмной дырой.

Я могу слышать, как вода плещется о цементный фундамент красивого моста. И там, у кромки воды, в потёмках стоит одинокая тень. Красно-оранжевый всполох сигареты становится ярким, когда он вдыхает. Медленный поток серого дыма плавает вокруг его головы. Ярость прожигает меня. Гнев. Страх. Ревность. Я ощущаю себя примитивным пещерным человеком на охоте, который готов убивать и утащить мой ценный приз обратно в пещеру. Возможно, я повешу голову Эда над моим камином, как напоминание для Марисы, что она принадлежит мне. В конце концов, я потерял всё. Мою сделку с издательством, моих фанатов, мою способность писать приличные грёбаные предложения. Чёрт, как оказалось, я даже потерял моё здравомыслие? Но, прежде всего, я люблю её, чёрт возьми, а она любит меня. Он шевелится. И сейчас голубая дымка освещается экраном телефона, который он держит в руке. Он делает ещё одну затяжку сигареты, и телефон Марисы звонит. Я даже не вытаскиваю его из моего кармана.

— Эд? — произношу я, когда становлюсь прямо за ним.

Он поворачивается. Я едва вижу тень его лица, прежде чем бью его сбоку по голове камнем. Раздаётся противный треск, и он падает на землю, как тяжелый мешок. Глухой стук. Просто для верности я поднимаю камень и бью его по черепу снова, и на этот раз… треск и звук брызг… немного крови попадает на мою рубашку. Класс. Вздыхая, я бросаю со всплеском камень в озеро, затем выуживаю его бумажник из кармана штанов, поскольку грабежи с применением насилия постоянно происходят в Центральном Парке. А затем ухожу, напевая «Счастливы вместе» по пути, чтобы прикупить немного пива, потому что именно так у нас и будет. Счастливы вместе, е*аная Мариса.

Ты можешь и поиграть с игроком, моя дорогая, но осмелишься ли ты убить убийцу.

Я добираюсь домой, бросаю бумажник этого у*бка на столешницу, ставлю упаковку пива, беру одну бутылку и поднимаю её вверх. Два человека. Теперь я убил двоих, и задаюсь вопросом, когда же это прекратится? Я приканчиваю своё пиво, а затем ещё одно и ещё, бутылки выстраиваются в совершенную линию около дивана. Моё зрение размыто алкоголем. Я вытаскиваю свой телефон из кармана и пишу Марисе. «Шервудский лес» ревёт в моём заднем кармане, и я закатываю глаза. Всё верно. Эд... Я ложусь назад, забрасывая подушку под голову, и закрываю глаза, чтобы получить большее количество снов: о крови, ножах и криках, и... и о сладком убаюкивающем голосе Марисы, что шепчет в моём ухе: «Всё, что я хочу, — идеальную историю».

Мои глаза тут же распахиваются.

— Мариса… — мурашки покрывают мою кожу. Волосы встают дыбом, озноб ползёт по всему телу. Я заставляю себя делать вдох и выдох, а глаза зажмуриться, и всё встает на свои места и приобретает смысл. Изображение в моём мозгу проигрывается как какой-то нездоровый ролик немого кино. Только я — не Чарли Чаплин, а Эми — не Клара Боу. Это всё не вымысел, где плохие парни удирают. Или всё же это он?

В панике я сажусь, сбивая бутылки с пивом, когда мчусь к двери и запираю её. Я опираюсь о стену, мой мозг потрясён. Я вытаскиваю телефон из кармана и набираю 9-1... но стоп. Что я, чёрт возьми, делаю?

«Да, офицер, моя девушка, ох, подождите, моя беременная девушка как-то убила в моей квартире эту девочку, которую я подцепил, чтобы переспать, пока я был… ладно, я не помню, что делал, но я уверен, что это именно она убила эту девочку…

— Как она сюда попала?

Ладно, я не знаю.

— Вы отправили ей смс.

Хорошо, но...

— И где же тело?

Ух, ну, в общем, мы своего рода расчленили его, смыв в унитаз кусок за куском.

— То есть Вы помогали ей?

Хорошо, я имею в виду...

— Почему Вы не позвонили раньше?

Ух…

И почему бумажник Эда у Вас на столешнице?»

Е*ать! Я отталкиваюсь от двери и хватаю ещё одно пиво. Я брожу и пью. Пью и брожу, и верный Кобейн следует позади меня, тяжело дыша и виляя хвостом, поскольку он понятия не имеет, как нас поимели.

Мариса… о… Мариса… В смысле, вот дерьмо, она убила девочку и подставила меня. Она — пи*данутая, но я должен отдать ей должное: она — е *аный гений. Я не смог бы придумать лучшую историю. Не смог бы. Эти повороты, которыми мог бы гордиться сам Кинг. Одержимость. Она одержима мной, сходит по мне с ума так сильно, что убила кое-кого. И на этой мысли мне понадобилась секунда, чтобы поправить мой вставший член. Я хочу сказать, разве вы не видите красоту в этом дерьме? Она убедила меня, что я убил Эми, и всё потому что... она ревнивая, грёбаная сумасшедшая, сходящая по мне сума. Она. Мой член с каждой секундой становится всё твёрже. Настолько больная, и оказалось — это так горячо. Мариса не любит меня, здесь кое-что большее. Она никогда не бросит меня. Она не сможет бросить меня.

Мои глаза останавливаются на бумажнике Эда на столешнице, на крошечных пятнышках крови на моей рубашке… дерьмо, я тоже не смогу бросить её. Что же происходит, когда два человека, одержимые идеей любви, находят друг друга и танцуют запретный танец? Они становятся помешаны на мыслях друг о друге.

Теперь я смеюсь, как маньяк, опираясь руками о столешницу на кухне и делая глубокий вдох.

— Дерьмо, — произношу я, вставая и сильно хлопая по бумажнику Эда. А затем гогочу. Конечно, Ромео и Джульетта  — это великая история любви, но грёбаные Харли Куинн и Джокер — это тот вид историй любви, который грандиозен на всех уровнях. И хотите знать, почему? Поскольку любовь мимолетна, это — эмоция. Нечто, над чем вы пророните слезу-другую. Одержимость — это то, из-за чего вы прольёте кровь. Одержимость превосходит любовь в любой-ёбанный-день.

Глава 46

Мариса

«Команда мечты» — Niykee Heaton

 

Кассирша пробивает последний продукт — пиво Джастина. Она не говорит мне итог, так как слишком занята, печатая что-то в своём телефоне. Мне хочется заорать на неё, но я этого не делаю. Я смотрю на сумму на кассовом аппарате, вставляю свою карту в чипридер, и когда раздаётся звуковой сигнал, вытаскиваю её, самостоятельно выхватывая чек из принтера.

Колокольчик магазина звенит, когда я выхожу в прохладу вечера. Я не могу прекратить думать о том, что он хочет назвать ребёнка Гейдж. И о том, как идеально мы подходим друг другу. Я счастлива, что его ложь не была ложью. Он любит Кинга и Паттерсона… Какой-то старик всего в миллиметре объехал меня на велосипеде с крошечным плюшевым медвежонком в корзинке. Он поёт: «Эй, эй, мы — обезьяны», — и я рада, что не безумна, как он. Я безумно влюбленная, но не сумасшедшая.

Я поправляю пакеты с продуктами в руке и направляюсь к квартире, пение сумасшедшего человека всё ещё навязчиво плавает в ночном воздухе. Я не могу ничего поделать и разыгрываю свою жизнь с Джастином. Когда пройдёт немного времени, когда он отпустит ситуацию с Эми, мы напишем вместе книгу. И это будет бестселлер с удивительной концовкой. Мы будем стареть, растя маленького Гейджа и проводя лето в Хэмптонсе. Мы будем давать интервью Эллен, и она будет смеяться и хлопать в ладоши от нашей маленькой истории любви. Каждый будет. И все эти девочки, которые знают, на что это похоже — чувствовать его внутри себя, ну, в общем, они будут плакать, поскольку они не узнают, на что это похоже — носить его ребёнка. Они не узнают, на что похоже проводить каникулы с ним в Хэмптонсе, или каково это — писать с ним книгу, или как прожить с ним всю жизнь. НЕТ, потому что для этого предназначена я. Я — его грандиозный финал. Я сыграла в игру правильно. Я обыграла игрока. И отныне слухи утихнут. Прекратятся здесь...

Я вбиваю код доступа. Замок щёлкает, я захожу в лобби и иду прямо к лифту. Вот как всё будет происходить с этого момента. Я приношу продукты, готовлю обед. Дверь скользит, открываясь, и я делаю несколько шагов к двери его квартиры, отпираю её и захожу внутрь. Чувствую чеснок, базилик и немного лимона. Свет выключен, играет музыка, рассеянное мерцание свечей танцует на стенах.

— Привет, малыш, — пою я, пока ставлю продукты на столешницу.

— Привет, милая. Я приготовил обед.

— Вау, малыш, — разбираю замороженные продукты и кладу их в морозильник, захватываю пиво, делаю глоток из горлышка по пути в столовую. — Ты хочешь кое-кого соблазнить… — и я теряю дар речи, когда оказываюсь в дверном проёме. Джастин сидит во главе стола с гнусной улыбочкой на лице, одной рукой прикрывая что-то лежащее на столе.

— Забыла свой телефон? — спрашивает он, уставившись на мой телефон, лежащий на краю стола.

— Мм, да... я… мм… видимо, да.

— Ага, —  говорит он. — Пытался тебе написать, что у меня кончается пиво, — я поднимаю открытое пиво и вручаю ему. — Боже, ты идеальна, — он делает быстрый глоток. — Ах, — вздыхает он, — Эд писал тебе.

Моё сердце останавливается, тяжело ударяется, замирает и снова бьётся.

— Да...

— Ага, — он делает ещё один глоток пива, а затем ухмыляется. — Ты знаешь, — произносит он, — возможно, я должен быть тем единственным, кто будет умолять не заставлять меня ненавидеть тебя, да?

— Джастин... — непонятное чувство ползёт по моим венам, как ледяная вода.

— Всё хорошо. Все мы делаем ошибки, верно, Мариса? — он смеется, и этот смех, кажется, скоро взорвёт эту маленькую комнату. — Я впечатлён. Великий Эд… Ты высоко метишь, ничего не скажешь…

— Это не…

— Не имеет значения, чем это не было, Мариса. Важно только то, чем это не будет, — он поднимает руку с того, чтобы он ей не прикрывал, и бросает это мне. Я ловлю изношенный кожаный бумажник и переворачиваю его. А там бедный Эд, улыбающийся со своей идентификационной карты. Джастин поднимает бутылку пива к губам, и я замечаю маленькие брызги крови на его рубашке. — Ты не можешь бросить меня, — произносит он, и его глаза сужаются, опасно мерцая. — Я не позволю тебе. В конце концов, я сумасшедший.

Моё сердце хочет взорваться. Оно быстро бьётся, и я улыбаюсь.

— Что ты сделал, Джастин? — спрашиваю я, немного перебарщивая с энтузиазмом.

— Я, бл*дь, убил его.

Моё сердце замирает и переходит от возбужденного легкого постукивающего танца к всё ускоряющемуся ритму. 

— Ты убил, Эда?

Он поднимает своё пиво в воздух, как будто произносит тост, затем делает большой глоток.

— Ты, бл*дь, моя Мариса. На-бл*дь-всегда.

— Ты безумен, — шепчу я, медленно продвигаясь к нему.

— Такой же, как и ты. Мы оба — сумасшедшие, — он отодвигает назад стул, и тот врезается в стену, прежде чем падает на пол. — Скажи мне, Мариса. Скажи мне… это ведь ты убила её.

Движение его руки стремительное. Так гадюка бросается на свою жертву. Он хватает меня за волосы и так сильно тянет за них, что я могу почувствовать, как каждый волосок вырывается от корня.

—  Я… — тяжело сглатываю. — Я люблю тебя.

— Ты убила её, — он прижимает меня к стене. — Зарезала её на хрен.

Мои лёгкие сжимаются, страх обволакивает меня, поскольку эти его голубые глаза мерцают безумием. Он достиг края и пал.

— Скажи мне, Мариса, — шипит он моё имя, когда бьёт меня головой о стену. Его лицо приближается всё ближе, пока не остаются считанные сантиметры от его губ до моих. — Признай это, — его тёплые губы прижимаются к моим. Я смотрю на него и улавливаю небольшой намек на садистскую улыбку, касающуюся уголка его глаз.

— Мы оба сделали это, — пытаюсь я.

— Нет.

— Я сделала это ради тебя.

И его губы врезаются в мои, пальцы запутываются в моих волосах.

— Боже, это так, бл*дь, горячо, — его язык ласкает мой, руки захватывают моё платье, и он рвёт лямки, гладя ладонью мою грудь. — Скажи мне снова, что ты сделала это.

—  Я убила её.

Его язык скользит по моему горлу, в то время как он стаскивает джинсы вниз по бедрам, зажимая в кулак член и в следующую секунду отпуская.

— Почему? — выдыхает он напротив моей плоти.

— Потому что люблю тебя.

— Е*ать, — стонет он, затем вонзает зубы в мою кожу, его руки грубо скользят под моей юбкой. — Ты — больная сука, — он дергает мою голову назад и захватывает нижнюю губу зубами, кусая. — Моя больная сука.

У меня перехватывает дыхание, когда он снова бьёт меня головой о стену. Он грубо целует мою челюсть, прикусывая её. Его другая рука-змея ползёт по моей груди вверх и хватает меня за подбородок, сжимая его. Он заставляет меня посмотреть на него. Он переводит взгляд от моего рта к глазам, прикусывая свою нижнюю губу с глубоким стоном.

— Я говорю серьёзно, Мариса, — он задирает моё платье и трёт меня пальцем, прежде чем толкается им внутрь. — Навсегда. Ты никогда не бросишь меня, — он смеётся. — Ты — мой маленький монстр, — его зубы скользят по мочке моего уха. — Детка.

Эпилог

Мариса

«Счастливы вместе» — Spin [39]

Воздух наполняют шум и суета: писатели сражаются со своими баннерами, вскрывают свои коробки и бросают книги на столы. Гейдж шевелится на моих коленях, хлопая по моей руке, прежде чем дотягивается своей пухлой маленькой ручкой до стола и хватает серебряный маркер, незамедлительно таща его в рот.

— Гейдж, тебе это нельзя, — сладко произношу я, одновременно тянусь к сумке с подгузниками и вытаскиваю оттуда его панду. Он визжит, когда видит её, и вырывает из моей руки.

— Дерьмо, — бормочет Джастин. Наш баннер практически падает на него сверху, прежде чем он устанавливает стенд на место. — Дешёвый кусок дерьма, — Джастин смотрит на меня, затем на Гейджа, улыбается и делает глупую морду.

— Папапапапапа, — лепечет Гейдж и протягивает медведя Джастину. Джастин усмехается и забирает его у меня, удерживая в воздухе и целуя в живот.

— Ты любишь, когда папа целует твой животик, не так ли? — смеётся Джастин. — Конечно же.

Улыбаясь, я наклоняюсь, чтобы подхватить ещё одну стопку книг. Скольжу взглядом по названию, пока раскладываю их на столе: «Слухи» — бестселлер №1 по версии «Нью-Йорк Таймс», авторы Джастин и Мариса Вайлд.

— Пять минут до открытия, — выдаёт организатор.

Прошло почти два года с тех пор, как Тори утонула в той ванне, почти два года с тех пор, как #КлассноПровожуВремяСЭми исчезла, вероятней всего, она была похищена сексуальной индустрией и продана в Мексике… по крайней мере, так говорится в бумагах. А бедный Эд… два года прошло с тех пор, как его красивая музыка была небрежно вырвана из мира бродягой, просто ищущим быстрой наживы.

Два года исполняющихся грёз и наполненных любовью. Джастин и я счастливы и влюблены. У супружеских пар есть свои темы, но мы буквально приговорены к нашей любви. Связанной и купленной ужасными вещами. Ужасными Преужасными Очень Плохими Вещами. У нас есть тайны, о которых никто никогда не узнает. Связь такая глубокая, что никто не может надеяться разорвать её. Мы крайне и бесконечно безумны друг для друга. Я убила за него, а он убил за меня, и если это не определение истории любви, то я не знаю, что же тогда ещё.

 Двери в бальный зал с грохотом открываются, и толпа людей вваливается через них. Перед нашим столом быстро формируется очередь, и хотя женщины всё ещё могут стоить ему глазки, они не прикасаются к нему. Они не целуют его. Поскольку он больше не игрок. Он больше не в игре. Все охи и ахи направлены на Гейджа. Все женщины хотят подержать его. Они все говорят нам, какой красивый у нас ребёнок, и я знаю, о чём они думают: этот Джастин трахает её, именно так Гейдж и попал сюда… они думают о том, насколько же завистливы они, потому что у меня он есть, а у них нет. Они видят, насколько красиво получается, когда у нас есть секс…

— Вы двое — такая прекрасная пара, — говорит женщина, стоящая у края стола, в то время как вручает мне копию нашей книги, чтобы я расписалась.

— Спасибо, — я подписываю книгу и передаю её Джастину. — Это так мило с вашей стороны.

— Пожалуйста, дорогая. И, могу я просто сказать, это так освежает — видеть двоих, настолько влюблённых друг в друга, — она улыбается и забирает теперь уже подписанную Джастином книгу, прижимая её к груди. — Это моя любимая книга. Она такая испорченная и сумасшедшая, но те двое принадлежат друг другу, правда. Это была идеальная концовка.

— Благодарю, — говорит Джастин.

И это была идеальная концовка, я удостоверилась в этом, не так ли, Джастин?

— Я понятия не имею, как вы двое это придумали, — произносит она, — однако вы сделали это. И просто продолжайте в том же духе.

Когда она уходит, Джастин смотрит на меня и ухмыляется.

— У нас дикое (прим. тут игра слов. Фамилия героев Wild — дословно «дикий») воображение, да, детка? — он убирает прядку моих волос за ухо, прежде чем целует меня.

— Оххх, — несколько людей в очереди падают в обморок. Чёрт, я сама в обмороке.

— Два человека одержимые идеей любви, — произносит он, его яркие голубые глаза смотрят в мои, — это как грёбаный огонь, не так ли?

— Что вроде того, — я улыбаюсь Джастину.

Он смеется, и, о Боже, я люблю этот хриплый смех. Гейдж тянется ко мне.

— Хочешь забрать его?

— Конечно, — я улыбаюсь, пока забираю Гейджа к себе на колени, целуя его в макушку. Сладкий аромат детского шампуня обволакивает меня с каждым нежным поцелуем.

Визитка приземляется на стол передо мной, и я поднимаю взгляд. Там парень в ярко-красной бро-майке, стоит и улыбается.

— Как жизнь? Я — новая модель. Томми Томас. Просто пытаюсь представиться всем симпатичным леди, — он подмигивает, смеясь. — Мне очень понравится быть на твоей обложке, солнышко.

Он уходит, и Джастин прочищает горло.

— Хочешь быть на обложке или частью истории? Мудак… — Джастин смотрит на меня, его глаза дико мерцают. — Я тут думаю об истории модели, которая встретит свою безвременную кончину от рук больного автора. Это будет бестселлер, не так ли?

Я перемещаю Гейджа на своих коленях и смеюсь, прежде чем наклоняюсь, чтобы поцеловать Джастина.

— Ты же знаешь, что я нахожу горячим, когда ты угрожаешь кровопролитием, защищая мою честь, малыш.

Они говорят, что любовь — это форма безумия, и я должна согласиться. Мы не просто два человека, одержимые идеей любви. Нет, мы одержимые идеей о романтизированной версии безумия, желая выйти за пределы, чтобы обрести своё «долго и счастливо», независимо от того, насколько испорчено это может быть.

Я люблю тебя Джастин. Мы — статическое электричество. И тебе просто повезло, что я не убила тебя.

Альтернативная концовка

 

У меня было примерно шесть различных концовок этой книги. И у меня действительно есть ужасная привычка сначала писать концовки. Как бы сильно я не любила вот эту…

Я должна была подарить им HEA (долго и счастливо).

Xx Стиви

 

Старая автомагистраль пуста. Ранние утренние лучи солнца ярко блестят на бесконечных полях. Через час мы будем в маленькой хижине глубоко в лесу. Небольшая хижина Джастина, купленная для нас, и которую мы разделим, поскольку, видите ли, он наконец-то осознал, что мы принадлежим друг другу. Только мы. Вместе.

Это странная маленькая хижина с высокими просмоленными потолками и большим окном от пола до потолка, которое выходит на хребет горы Аппалачи. Тут есть маленькое крыльцо, где мы будем каждое утро сидеть и пить наш кофе, болтая о сюжетах наших самых новых трудов. И, в конечном счете, держу пари, мы напишем одну книгу вместе. Возможно, это будет наша история. История любви. Идеальная красивая история любви.

Я опускаю крышу на винтажном «Мерседесе» Джастина 1967 года, солнце сверкает на красной коже и хроме рулевого колеса.

— Я не могу дождаться, чтобы прожить оставшуюся часть нашей жизни вместе, малыш. Я действительно не могу, — говорю я, потягиваясь и переплетая свои пальцы с его.

Крыша щёлкает, и ветер развевает мои волосы. Я сдвигаю вниз на глаза солнечные очки от Chanel, жалея, что не додумалась купить один из тех шарфов с цветочным принтом, чтобы перевязать волосы. Этот момент мог бы выглядеть как в классической истории любви, которую я думала, что сделала.

— Ты счастлив? Это жизнь, которую ты всегда хотел? — спрашиваю я, но он ничего не отвечает.

Я смотрю на него и улыбаюсь. Он выглядит таким идеальным. Пробивающаяся щетина разрезает идеальные линии его лица. Его густые волосы, которые я так люблю пропускать через пальцы, раздувает ветер. И он всё ещё так совершенен.

— Тебе не следует говорить что-либо, дорогой. Я знаю, что тебе нравится. Ты сказал, что я — всё, что ты когда-либо хотел. Ты сказал, что было что-то особенное во мне, и я была другой. Я не верила тебе тогда, однако как же я верю тебе теперь. В конце концов, ты же не лжец.

Я сжимаю его руку — пальцы холодные и твёрдые.

— О, у тебя что-то на лице, — шепчу я, прежде чем облизываю палец и стираю крошечную каплю крови с его щеки. — Вот так. Идеально. Как всегда.

А он всё ещё не произнёс и слова. Его губы — это прекраснейший оттенок синего, его загорелая кожа теперь бледна. И вот теперь, Джастин, теперь игра окончена. Шах и мат, любимый. Король мёртв. Но какая у нас будет замечательная жизнь. Только мы вдвоём. Одни в нашей маленькой хижине в лесу.

 

[1] японская детская писательница

[2] музыкальная группа

[3] музыкальная группа

[4] музыкальная группа

[5] музыкальный исполнитель

[6] музыкальный исполнитель

[7] музыкальный исполнитель

[8] музыкальный исполнитель

[9] музыкальный исполнитель

[10] музыкальный исполнитель

[11] музыкальный исполнитель

[12] музыкальный исполнитель

[13] музыкальная группа

[14] музыкальный исполнитель

[15] музыкальный исполнитель

[16] музыкальная группа

[17] Музыкальный исполнитель

[18] музыкальный исполнитель

[19] музыкальный исполнитель

[20] музыкальный исполнитель

[21] музыкальный исполнитель

[22] музыкальный исполнитель

[23] музыкальный исполнитель

[24] музыкальный исполнитель

[25] музыкальный исполнитель

[26] музыкальные исполнители

[27] музыкальный исполнитель

[28] музыкальный исполнитель

[29] музыкальный исполнитель

[30] музыкальный исполнитель

[31] музыкальный исполнитель

[32] музыкальный исполнитель

[33] музыкальный исполнитель

[34] музыкальный исполнитель

[35] музыкальный исполнитель

[36] музыкальный исполнитель

[37] музыкальные исполнители

[38] музыкальный исполнитель

[39] музыкальный исполнитель

⇐ Предыдущая1234

Поделиться: