Литературно - художественный русский эмигрантский журнал средней дальности

Литературно - художественный русский эмигрантский журнал средней дальности

 

 

 

 УГЛАВЛЕНИЕ

 

 

Об авторах ............................................................................................................................... 3

За Китайской стеной

Тамара Ветрова Под знаком небесного узора ...................................................................... 4

Поэзия и правда

Дмитрий Ветров Трое в пейзаже .......................................................................................... 13

Андрей Дмитриев Стихи ........................................................................................................ 18

Пятый привод

Сергей Сущий  Антарктида ..................................................................................................... 20

No Borders

Абай Кунанбаев Июльский зной ........................................................................................... 26

История: взгляд издалека

Олег Лукьянченко Лысый и шевелюрый .............................................................................. 28

Диванное чтиво

Тамара Ветрова Смерть чиновника ...................................................................................... 30

 

[ об авторах ]

 

Сергей Сущий – культуролог и социолог культуры, главный научный сотрудник Южного научного центра РАН, доктор философских наук, автор девятнадцати монографий. Член Союза российских писателей с 2000 года. Родился в 1961 году в Ростове-на-Дону. Закончил геолого-географический факультет Ростовского университета в 1983 году. Автор четырех книг прозы и двенадцати поэтических сборников, изданных в Москве, Ростове, Таганроге. С 1994 года публикуется в художественной периодике: журналы «Знамя», «Арион», «Дети Ра», «Наша улица», «Ковчег», «Дон», «45-я параллель» и др. Лауреат «Илья-премии» (2003 г.) и премии журнала «Ковчег» (2007 г.). Живет в Ростове-на-Дону.

Сергей Шилкин – поэт, переводчик. Окончил Ленинградский технологический институт имени Ленсовета. Публиковался в журналах и альманахах. Дипломант II между--народного конкурса переводов тюркоязычной поэзии «Ак Торна», обладатель специальной награды – «Диплома министерства культуры Казахстана» за перевод казахских поэтов, финалист VI Республиканского конкурса поэтического перевода 2014 (г.Уфа), лауреат премии литературного журнала «Сура» в номинации «Поэзия» за 2013, победитель конкурса «Лучшее стихотворение 2012 года», проводимого еженедельником «Истоки». Живет и работает в г. Салават (Башкортостан).

Андрей Дмитриев – редактор отдела экономики газеты «Земля нижегородская», член Союза журналистов РФ. Автор сборников стихов «Рай для бездомных собак», «Орнитология воды» и «Африкаснег». Публиковался в газетах в журналах «Нева», «Дружба народов», «Слово/Word», «Журнал ПОэтов», «Нижний Новгород» и многих других. Лауреат премии имени Бориса Пильника (2010 г.). Шорт-лист XIV Открытого Международного Волошинского конкурса (2016 г.), шорт-лист IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014», лауреат межрегионального конкурса «Наималы» (2014 г.) и международного конкурса «Мирсконца-2015», проводимых музеем В. Хлебникова в Астрахани. Постоянный автор РВ.

Олег Лукьянченко – главный редактор литературно-художественного журнала «Ковчег» (Ростов-на-Дону). Член Союза российских писателей с 1991 года и Международной Федерации русских писателей с 2009 года. Родился в 1948 году в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет Ростовского университета в 1971 году. Служил офицером в Советской армии, преподавал в Ростовском мореходном училище им. Седова, позднее работал в периодике. С 2005 г. заместитель главного редактора журнала «Ковчег», с 2011 г. – редактор. Автор многих книг и публикаций в отечественной и зарубежной периодике. Отмечен премиями журналов «Знамя» (1994), «Ковчег» (2007). Живет в Ростове-на-Дону.

 

 

[ за китайской стеной ]

Тамара Ветрова

ПОД ЗНАКОМ НЕБЕСНОГО УЗОРА

(главы из романа)

 

Для них в бессмертном нет чудес:

Где в волнах край земли исчез,

Их путь лежит над бездной вод –

Туда, где звездный хоровод

Ведет в волшебный сад планет,

Где каждый плод, как самоцвет,

Играет, – и лучи длинны

От яблок солнца и луны.

У. Б. Йетс

Глава 7

Империя разваливалась с нарастающей быстро-той. Казалось, божественное землетрясение на-рушает спокойный ход дел в прочном госу-дарстве. Конечно, эти перемены не были заметны на первый взгляд. Разрушения словно наносились природными, эволюционными си-лами: то есть были столь же сильны, ос-новательны и без видимых наружных повреж-дений. Космический порядок вещей таков, что – если звезды и планеты, по велению Верховного владыки, разлетаются в продолжение десяти миллиардов лет, – то происходит это неизбеж-но, однако не слишком заметно. Верховный владыка, радеющий о своих подданных, не желает устрашать истинной картиной малень-ких жителей сверкающей обреченной планеты. Он понимает, что всё так или иначе свершится в назначенный час, и не торопится приоткрыть занавес над космической бездной. Так же точно происходило в великой Империи. Она натураль-но рушилась – но при этом как будто все стояло на своих местах. Хотя и ежеминутно содрога-лось от взрывов, крушений, аварий, смерто-убийства на почве личной, политической, наци-ональной или вовсе немотивированной нена-висти. Самым прочным в империи был камен-ный мавзолей, в котором ворочался нетер-пеливый мертвец. Содержащийся под строгой охраной (и опекаемый маленькой Хрустальной феей), он не мог покинуть своего жилища. Однако нетерпение его было так велико, что некоторые звуки уже доносились до ушей жи-телей гибнущей империи. Эти звуки неслись словно из-под земли, и люди, будучи не в состоянии объяснить чудесное явление, делали вид, что не слышат этих подземных движений. Это было разумным выбором, потому что – если признать, что под землей действуют какие-то силы, – придется согласиться, что такие силы существуют и в надземном, то есть в небесном мире. Жители же Империи в основном отри-цали присутствие таких сил, слишком услож-няющих привычное ежедневное существова-ние. Они решительно не замечали, что каждый вечер на них устремлены печальные глаза небесного владыки, и слабый зеленоватый свет, разливающийся над кромкой вечерних облаков, – не что иное, как взор небесного повелителя.

Ранняя весна застала ученого студента над кни-гой. Он рассеянно скользил взглядом по свер-кающему экрану и в настоящую минуту с инте-ресом читал о проделках волшебной обезьяны, которая умело прикидывалась мудрецом, равным небу. Свой старенький ноутбук студент установил на коленях, а сам сидел в единс-твенном кресле, задвинутом в угол, и мог одно-временно видеть лишенное занавесок темное окно, в котором горела весенняя луна, и яркий экран. Студенту хотелось отвернуться от книги и приняться за сочинение стихов; но книга была забавной и поучительной, мудрец-обезьяна со-вершал череду невообразимых нелепостей, но каждая выходка сходила ему с рук. По-види-мому, древний автор вложил в действия и поступки героя определенную философию; сту-дент с некоторой завистью сознавал, что перед ним не просто развлекательное чтиво, а ловко скроенная Вселенная, изваянная умелой и бестрепетной рукой. Итак, он намеревался от-дохнуть от чтения (чтобы, возможно, растянуть удовольствие) и приняться за стихи. Но стихи не желали складываться, и мысли студента, ото-двинувшего ноутбук, побежали в разные сто-роны, как проворные мыши. «Как они не видят, – думал он с улыбкой, – не видят, не замечают? Даже и на экране видно: в Парламенте полно лисиц, а они ведут свои заседания, как ни в чем не бывало!». Надо отметить, что лисицы вовсе не померещились студенту, хотя он уже осушил несколько чашек темного вина, и фонарь на темной улице вдруг поменял цвет: из желтого сделался зеленым, как драгоценный елочный шар. Лисы, действительно, оккупировали зда-ние Парламента, расположенное на одной из центральных улиц столицы. Плутовок не сму-щали шум и огни реклам, звуки машин, несу-щихся навстречу неминуемой гибели. Лисицы умели ловко прикинуться кем угодно: хоть мужчиной, хоть женщиной, хоть урной для голосования либо даже плоской страничкой из книги законоуложений. Это давало им возмож-ность ускользать от вмешательства властей, нетерпимых к присутствию посторонних в своих пределах. Но лисы не чувствовали себя посто-ронними, они разгуливали по Парламенту и устраивались со всеми удобствами, распушив драгоценные хвосты. Некоторые лисицы бли-стали отменной красотой, другие обзаводились такими харями, что и демон бы отшатнулся. Ли-сы были и шутниками: они путали вино и воду, стулья, обитые темно-красным бархатом, меня-ли на мраморные рундуки, и тогда парламент-ские зады начинали мерзнуть, а парламентарии ворочались и кряхтели, точно страдали запо-ром. Некоторым парламентариям лисицы смеха ради принимались нашептывать на ухо: «Ты – сын Неба и царь!». Представляете, что начинало твориться с таким человеком? Он раздувался, его физиономия достигала размеров чайника и светилась нестерпимым блеском. Соседи в недоумении созерцали эти корчи, а виноваты были лукавые лисицы. Придумывали, чтобы не скучать, всевозможные проделки. В постели плутовки тоже отличались: залезали к почтен-ным парламентариям под одеяло и нашепты-вали в ухо всякую чепуху, так что те воображали себя сильными мужами, способными поразить постельными подвигами даже знаменитую ки-нозвезду, которая теперь уже давно умерла, утратив красоту и прелесть; но запутавшиеся, благодаря лисицам, мужчины, воображали, что именно эта кинозвезда делит с ними любовное ложе.

Фонарь бросал зеленые и золотые искры в скромное жилище студента. Вино закончилось, но поучительная книга восполняла отсутствие вина и угощений. Студент рассеянно скользил взглядом по странице, сам же с симпатией думал о лисицах. По мнению студента, они были красивы и умны; сеяли тут и там много-численные миражи, не давая погрузиться в убожество реальной жизни. Их пышные драго-ценные хвосты, скользнув по простой каменной лестнице, превращали грубый камень – в мра-мор; а коснувшись порога убого жилища, устра-ивали так, что тусклая комната становилась сверкающим огнями залом.

Пока студент предавался мечтательности, за его окном послышался странный звук. Точно ма-ленькие ножки перебегали по мелкому гравию и вдруг замерли как раз перед низким окном. Быстро встал, приблизился к окну – и что ж? в мутных сумерках весенней ночи, вся дрожа, перед окном стояла юная дева в накидке цвета перьев зимородка. Волосы, заметил студент, высоко подняты и сколоты черепаховым греб-нем. Дева молча стояла, приблизив сверкающее прекрасное лицо к стеклу. Студент торопливо поманил ее рукой и бросился отворять двери. Через минуту красавица уже стояла в комнате и робко оглядывала скромное жилище. Студент заметил, что она прекрасна, как бессмертная фея, при этом молода и смешлива. В черных глазах так и плясали огонечки яркого смеха. Помолчали, потом красавица спросила:

- Магистр, что это вы так глубоко задумчив ста-ли?

Студент преодолел робость, поклонился и ре-шительно взял руки таинственной девицы в свои руки.

- Благодарю вас за то, что снизошли к моему убожеству, – проговорил он, стараясь произве-сти на гостью благоприятное впечатление. Но она лишь звонко рассмеялась, так и рассыпая хрустальные колокольчики смеха по темной комнате.

- Позвольте мне угостить вас, – осмелев, про-молвил студент. Но тут же со стыдом при-помнил, что вино кончилось, а из всего угощения в доме имеется только твердый пряник.

Однако девица будто угадала мысли студента и велела ему не беспокоиться.

- У моего господина, – ласково молвила она, – будет столько угощений и вин, сколько ему потребуется.

На эти слова студент, как говорится, сделал большие глаза и вытер салфеткой мокрый лоб. Красавица же, недолго думая, неслышной походкой скользнула в кухню и принесла оттуда зеленоватую бутыль, полную вина, и корзину, доверху набитую разнообразной снедью. Сту-дент только дух перевел и уныло свесил голову. Понял, что в его доме хозяйничает не обычная гостья, которую можно без разговоров утянуть на шаткое ложе.

«Такой красавице – которая, конечно же, не простая дева, а небесная фея – требуется ложе, покрытое тончайшим шелком и парчой, а не мой скудный лежак», – думал опечаленный студент.

Сели, однако, к столу и отдали должное изы-сканным яствам. Девица охотно пила вино, не отставая от студента, а потом удалилась в убор-ную. Вернувшись, спросила, где таз для умы-вания; студент молча указал на дверь в ванную комнату, и девица опять исчезла. Через короткое время неизвестная красавица отки-нула покрывало на постели студента и при-гласила его последовать за собой на скрипучее ложе. Радостный, студент подступил к краса-вице, и оба немедленно слились в жарком любовном объятии. Утром девушка, накрывая на стол, сказала студенту:

- Уж не знаю, как ваша милость отнесется ко мне, но я лисица, хотя и живу неподалеку от вас, на соседней улице Плеханова.

Студент отупело слушал подругу и не нашел ничего лучше, как спросить:

- Разве на улице Плеханова водятся лисы?

- Они везде водятся, – объяснила девушка. – Мы, видишь ли, живем там, где нам нравится. Еще ваш город не был построен, а лисицы шныряли по будущим улицам и площадям с такой прытью, что никакой «мерседес» не мог бы угнаться за нами! (это лисица проговорила с особенной гордостью).

Вконец растерянный, студент слушал объяснения незнакомки.

- Я вижу, вас смущает мое признание, – молвила девушка. – Не пугайтесь, я не навязчивая лиса. Не из тех бесстыдниц, что лезут в постель к мужчине, не дожидаясь приглашения. Если ваш ученый ум пугает мое происхождение, я исчезну незаметно и больше никогда не потревожу ваш покой.

Студент был тронут вежливой речью и досто-инством, с каким лисица принесла свои изви-нения. Да и щемило в груди от чувства, что вот сейчас красавица ускользнет и никогда вновь не посетит его скромного жилища, не разделит с ним любовные игры на ложе…

- Зачем вам уходить? – глухо выговорил студент. – Оставайтесь. Я, правда, не охоч для общения, больше сижу, уткнувшись в книгу, да предаюсь иным ученым занятиям. Не соскучиться бы вам.

- Пусть магистр не тревожится. Мы, лисы, не умеем скучать. Наши головы устроены таким образом, будто в каждой самой крохотной голо-вке сидит ноутбук, подобный вашему – только, разумеется, поменьше; нам открыты все су-ществующие картины мироздания (почти как в яндексе или в гугле); и даже молча сидя перед горящей печкой, мы можем наслаждаться ви-дами далекой горной деревни, откуда была родом самая первая Лиса.

- Что за деревня? – рассеянно спросил студент, хотя думал о другом.

- Деревня за так называемым Зеленым Леском. В стародавние времена там распоряжались грабители, их называли люди Зеленого Леска. До того обнаглели, что творили разбой прямо среди белого дня, так что Лиса, проживающая в волшебной норе в самой глухой чаще Зеленого Леска, в конце концов рассердилась и при-грозила разбойникам, что, если они не уймутся, она наводнит лес лисьим племенем – да таким проворным и шустрым, что никаким разбойни-кам не сравниться. Сказала и сделала: скоро люди стали замечать, что тут и там по лесным тропинкам шныряют проворные лисы в золотых и серебряных шубах. Лиса наделила своих дочек и сыновей волшебным умением менять обличье; так что разбойникам пришлось несладко. То перед ними станет грозный тигр, то – великан с головой, уходящей в облака, а то и отряд стражников.

- Скажите-ка, – заметил студент, – какие благо-родные создания! А я-то думал, что лисы сами плутовки.

- Так оно и есть. Но плутовками нас сделало людское непонимание и глупая молва. При виде наших волшебных драгоценных хвостов, которыми мы наводим морок, недалекие люди прячутся в свои жилища и призывают на помощь полицию. В то время как от нас вреда куда меньше, чем от бенгальских огней.

- Да разве бенгальские огни приносят вред?

- Конечно, приносят, – фыркнула лиса. – В руках дурака бенгальский огонь может спалить Кремль заодно с Кремлевской стеной (красота которой, по моему мнению, соперничает с не-которыми участками Великой Китайской Стены).

Помолчали.

Студент, собравшись с духом, выговорил:

- Милая дева. Кто бы ты ни была, я готов делить с тобой кров. Я уже немало привязался к тебе…

- За одну-то ночь? – вставила лисица лукаво.

- … и нипочем не желаю расставаться, – докончил студент.

- Благодарю за любезное приглашение, – вежливо отвечала дева. – Но, в таком случае, нам следует узнать друг друга получше, чтобы, как говорится, не получить на завтрак сапог вместо персика.

Ученый студент молча наклонил голову, в знак согласия.

 

Глава 8

Придворные историки взяли след. Им хотелось во что бы то ни стало выполнить распоряжение Премьер-министра и сыскать таких именно предков, которые соответствовали бы рангу их господина. Они не намеревались выуживать ложные сведения и придумывать Премьеру несуществующих предков. Наоборот, искренно верили, что, если хорошенько поискать, можно безо всякого очковтирательства найти то, что нужно. Но, на свою беду, настолько углубились в темную историческую пучину, что уткнулись прямо в начало времен, где свет и тьма еще не разошлись по разные стороны мироздания, а бурлили в одной кипящей кастрюле. В конце концов, показались первые плоды поисков. Придворные следопыты установили, что гос-подин Премьер-министр происходит по прямой линии от стрелка Ы, который, как хорошо из-вестно, с помощью красного лука и белой стрелы обуздал Солнце, и вдобавок обуздал свирепого зверя яюй, видом подобного быку.

- Зачем? – спросил Премьер-министр, вскипая, – ему понадобилось обуздать солнце? В чем смысл?

Историки замешкались с ответом. О смысле они подумать не успели и стояли, горестно наклонив головы.

- Вы, – заметил Премьер, – стадо ослов. Только ослы могли после трехлетних изысканий выу-дить древний миф так, как это сделали вы, – наугад.

Помолчав, Премьер-министр добавил:

- Напрасно мой предок обуздал свирепого зверя яюй. Неплохо было бы вас скормить этому яюю.

Историки молча приняли упрек. Они понимали, что их господин кругом прав. Нечего было со-ваться в такую кромешную историческую даль… Надо было отыскать примеры более доступные; открыть гражданам, предположим, как госпо-дин Премьер-министр спас город от эпидемии гриппа, приняв все вирусы в свой организм. Это был бы общественно значимый поступок, к ко-торому народ не остался бы равнодушным.

Господин Премьер-министр был зол на своих помощников, слюна кипела меж его тонких губ. И чего, спрашивается, они накопали? Где дра-гоценная руда? Где золото, алмазы, самоцветы его чудесного прошлого? Где хотя бы заурядный нефтяной фонтан? Даже дракон оказался не отмечен этими мудаками! Окаменевший, гроз-ный, растопыренный на все четыре стороны света дракон. Он-то куда подевался? А уж тут, сжимая тонкие губы, шипел Премьер, совер-шенно нет сомнений, сомнения отсутствуют… То есть всем решительно ясно, ЧЕЙ предок ка-менный нетопырь. Его, господина Премьер-министра. И доказывать-то ничего особенного не нужно. Просто сделай достойное фото, выложи на соответствующий сайт – и пойдет гулять дракон по темным извилистым дорож-кам интернета! Его родственник, его кровь, его неистребимый дух! Так нет же, нате: выудили какого-то идиотского стрелка Ы, который палит в солнце! Для, спрашивается? Чтобы все они перемерли в темном хаосе?!

- Никто не умрет, – разъяснил Первый помощ-ник. – Кромешную тьму осветят электрические фонари и огни реклам.

- Каких еще реклам? Позабыл, что в глубокой древности не было реклам?

- Зато были светляки – маленькие животные, охотно служившие человеку во времена су-мерек.

- Да ты не пьян ли?

- Пьян. Пьян ли. Так меня теперь величают по матушке. Пьян Ли.

Господин Премьер-министр бросил ленивый взгляд на своего ползающего в ногах помощ-ника и тут отметил небольшую перемену в верном соратнике: тот перестал натирать его лапы мазью, и более не вылизывал их. Однако и язык не убирал внутрь, держал вываленным наружу – наподобие красной тряпицы в празд-ничный день. Но и это еще не все. Первый помощник чуть не всякую минуту заливался беспечным смехом, сопровождая взрывы весе-лости лепетом на неизвестном Премьеру языке.

Оценив ситуацию, Премьер-министр ткнул но-гой в физиономию безумца, а потом буркнул:

- Гнида. Нашел тоже время…

Охрана уже утаскивала хохочущего помощника, а Премьер молча смотрел в занавешенное окно бледными глазами, бывший президент Аравии вернулся на родину, убийцу и торговца нар-котиками перевели из одиночной камеры тюрь-мы на общий режим, школьник пострадал в момент драки на Кровавой площади столицы, «Зенит» арендовал Коршавина на полгода, великому террористу предложили бежать в Империю и обещали покровительство Премьер-министра, как будто своих мало, – вонючих, ту-пых, в клочьях мяса, хотя и авторитет их нельзя отметать, влияние на электорат, на увлеченную молодежь, в конце концов… Проделки черви-вого чародея (если верить многочисленным жалобам) сделались чрезмерны. Дважды за последнюю неделю его видели соответственно на Кровавой площади, где блестящий червивый чародей принимал парад. Он выглядел точно так, как если бы был обернут в скрипучий целлофан; черные призрачные отряды, выско-чившие из головы червивого чародея, прохо-дили по площади мимо мавзолея, а червивый чародей потирал блестящие маленькие руки и поминутно выкрикивал что-то каркающим го-лосом. Вероятно, приветствовал своих мертве-цов. Недовольство людей носило эпизодичес-кий характер. Кто-то просто шел мимо и неохотно сплевывал на камни мостовой, а другие писали неодобрительные письма в газеты. Интернет-сообщество реагировало на удивление равнодушно; нашлись, впрочем, и сочувствующие, но больше какие-то совершен-ные придурки, один – вообще под ником smerdej. Червивый чародей представлялся этим дуракам чем-то вроде анимационного персо-нажа; Шрек-не Шрек, но нечто подобное. Зеленоватый нелепый ублюдок. Хрустальная фея уже не первый раз прозевала питомца. Бедняжка заснула, прикрыв лицо шелковой тряпицей, предназначенной совсем для других дел. Длительная бессонница сморила крошеч-ную фею, и кто-то из бессмертных духов наслал на малышку сон о том, как к некоему приказ-чику Джану явилась незнакомая женщина и молча стала в дверях.

- Чего вы хотите, госпожа? – вежливо спросил приказчик.

- Разве можно коротко изложить все, что слу-чилось? – отвечала та.

- Почему же вы, госпожа, в таком виде? – снова спросил Чжан.

А женщина была небрежно одета и с растре-панными волосами.

- Не следовало вам, господин, чеканить фальшивые монеты, – со скорбью сказала жен-щина. – Когда все выявилось, моего мужа связали и отправили в отдел расследований. Мне до сих пор неизвестно, где он.

Таков был тревожный сон Хрустальной феи. В этом сне, как и вообще в сновидениях, было невозможно связать концы с концами. Откуда взялась растрепанная женщина? Почему по-страдал ее муж, если монеты чеканил торговец Джан? И куда подевались монеты? Сплошные вопросы. Однако, пока фея спала, червивый чародей, наоборот, проснулся. Он воспользо-вался тем, что его тело еще не до конца оказалось пропитано чудодейственными масла-ми, и он мог, преодолевая скованность сус-тавов, двигаться – хотя и с горем пополам. По всему мавзолею разнесся скрип, это скрипели кости чародея, когда он вылазил из своего нарядного гроба. Чародей рвался на Кровавую площадь, чтобы немедленно приступить к делу. Ему хотелось произвести смотр сил, и он тут же потребовал, что отряды бойцов промарширо-вали перед его пустыми глазницами, снабжен-ными, вместо глаз, металлическими пластинами с вычеканенными зрачками.

- Товарищи бойцы! – крикнул он черным лю-дям, скользящим над сумеречной площадью. – Задача текущего момента состоит в том, чтобы сорвать фиговый листок с господ Аполлона, Диониса и иже с ними!

- Ооооо! – откликнулись смутным рокотом бойцы. – Ежи с ними! Ежи с ними!

И тут же по площади прошелестели семейства бурых ежей, сосредоточенно перебирающих лапками по неприветливому камню мостовой.

- Ежи с ними! Ежи с нами! – вопили раз-гулявшиеся бойцы. Их ряды сбились в какую-то темную массу, и шаркали дырявыми сапогами по камням. В сапогах гудело, точно в ущельях, и странное шествие двинулось во мрак. Червивый чародей был страшно доволен. Он потирал свои лакированные ладошки и не уставал повторять, что главное – затеять маленькую бойню, пусть даже перебить ежиков.

- Цена их иголкам – говно-с! Максимум легаль-ности! Неслыханно широкие массы!

Кровавую площадь заволокло странным тума-ном. Казалось, внезапно наступило какое-то новое время года – время темных и гнусных сумерек. Во мгле и тумане шныряют всевоз-можные нетопыри и чавкают широкой вонючей пастью. Вот какая картина сама собой нари-совалась в неверном свете угасающего дня. Конечно, это был морок, иллюзия или мираж. В жизни нетопыри не шатаются по городским улицам. Это не свалка или милое кладбище. Там, среди ласково склоненных ив, еще можно отметить какое-нибудь обнадеживающее дви-жение; а город совсем другое дело. Между тем, Верховный владыка обернул свое озабоченное лицо вниз, к темным земным переулкам. Несколько дурных предзнаменований, одно за другим, вспыхнули в Империи и закачались над великой страной, как пузыри над болотными водами. Громко замяукала белая змея, отворив свою пасть настолько, что из нее, вместе с мяуканьем, выскочила крупная безродная жаба. Старуха, собирательница стеклянной тары, за-метив жабу, неодобрительно покачала головой, уронив на дорогу сразу два железных бигуди, схваченных ржавчиной. Небо потемнело, потом загремел гром, и молнии, одна за другой, взвились в черных тучах, как огненные языки ночных демонов. «Совсем одурели, – заметила собирательница стеклянной тары. – Раньше в городе жабы не показывались. Бородавки с кулак». Этой собирательнице было не менее ста лет, и она всякое повидала на своем веку. Засовывая нос в урны и мусорные баки, на-бралась жизненного опыта, как ученый секре-тарь; могла, бросив один только взгляд, отли-чить винт от мясорубки 1953 года выпуска. Ви-дела насквозь и не боялась крыс, которые были ее соперницами в походах по помойкам. Собирательница стеклянной тары верила, что в назначенный час гора мусора на Главной городской свалке оживет и двинется пряме-хонько на город. Это движение сродни леднику – не быстрое, но и не такое уж медленное: по сантиметру в месяц или даже год. Неуклонно продвигаясь со своего насиженного места, Главная свалка в конце концов вступит в го-родские пределы и сомнет столицу, как авоську с макаронами. Под волшебным мусором ока-жутся жилища домов, включая и те, что оснащены мемориальными досками. Мусор ни для кого не делает исключения, это великая сила, к тому же, одухотворенная разумом. Второе темное предзнаменование было свя-зано с городской свалкой. На столицу выпал дождь из мусора и объедков. Они медленно кружились в городском воздухе, как легко-крылые бабочки, прилетевшие из Страны фей. Некоторые верят, что в Стране фей проживают одни только бабочки, которые порхают между белыми, как снег, лилиями, не зная забот. Некоторые мусорные фрагменты, поддавшись слабому движению ветра, именно раскры-вались в воздухе, как молодые лилии. Человек со слабым зрением мог принять это проис-шествие за щедрость небесных властителей, проливших на город струение ароматов. Покружившись некоторое время над Кровавой площадью, мусор медленно осел на камни мостовой, будто ветхое одеяло. Смертельная вонь понеслась над столицей, и один бан-ковский служащий, вышедший из офиса, чтобы купить пончик с медом, умер прямо на пороге, перегородив своим телом вход посетителям. Дворники первые оценили нанесенный городу ущерб и устрашились объема будущих работ. Сев за столы в своих дворницких конторах, они немедленно написали прошение об отставке, бросив город один на один с всепобеждающей вонью. Крепко запершись в собственных жи-лищах, жители города решили лучше умереть от голода и жажды, чем высунуть нос на вонючие улицы. Так они и поступили, и некоторые, действительно, умерли от голода и жажды, как в первый год эры Торжества Справедливости. Но уже через два дня мусор бесследно исчез с площадей, улиц и переулков, точно был красивым видением. В бюро погодных иссле-дований сделали вывод, что мусор именно и был миражом, коллективной галлюцинацией жителей, временно потерявших способности к самосовершенствованию и внезапно вновь обретших утраченное. Мусор был, по мнению ученых, символом, прямо указывающим на духовное возрождение и укрепление вялого чувства национальной гордости. Исчезнувший мусор перешел в разряд вдохновляющего мифа, а вонь осталась, как была, и еще некоторое время свирепствовала на территории Империи. «Если так дело пойдет, – сказала собиратель-ница стеклянной тары, – придется избирать Говняного императора». Она имела в виду, что – так или иначе – необходим смотритель за движением нечистот (точно так же, как нужен смотритель за ходом небесных тел и созвез-дий). Подруга ученого студента, волоокая ли-сица, сплела из клубка зеленого шелка такие занавески на окна, сквозь которые не мог про-никнуть ни один вонючий дух.

- Господин, – сказала она студенту. – Даже если кто-то вздумает испражняться под нашими окнами, до вас будут долетать только ароматы нежных ростков молодого бамбука.

Студент в удивлении поднял брови.

- Все дело в моем волшебном клубочке, – по-яснила лиса. – Этот клубок подарила мне ба-бушка И, в честь моего восьмого дня рождения. Возможности зеленого шелка из чудесного клу-бка неисчислимы. Как видишь, я сплела из него занавески, предохраняющие наш дом от вони . А могла бы сплести (если бы господину пона-добилось) тропинку, ведущую прямо к Луне.

- О! – уважительно вскричал студент. – Твоя ба-бушка И была самой разумной из всех лисиц на свете.

- О нет, – скромно возразила лиса. – Это не совсем так. Бабушка И была пьяница, и вол-шебный клубок зеленого шелка был последним предметом, который старуха не оставила в харчевне. Хорошо, что она уснула до того, как просадила мое наследство. Если тебе интерес-но, – добавила лиса, – она спит до сих пор на лавке в харчевне под горой Стройного бамбука.

Выслушав свою подругу, студент почесал лоб.

- Что ж, – заметил он здраво. – Кто такие мы с тобой, чтобы судить чужие поступки? Удовлет-воримся тем, что занавески из зеленого шелка прочны, а Луна доступна нам с тобой.

- Не советую, господин, ходить туда без надобности, – заботливо вставила лиса. – Серебряная поверхность Луны холодна, как лед в пещере. Вы отморозите пятки.

Студент засмеялся, отодвинул ноутбук и косвенным взглядом пригласил лису заняться любовными упражнениями на ложе. Та отве-тила, послав студенту косую волну очей. На этом мы пока оставим влюбленных, чтобы посмо-треть, что делается в других концах Великой Империи.

 

Двадцать восемь созвездий сияли над зданием Центральной имперской службы безопасности (ЦИ), (иероглиф ЦИ означал Центр Империи). Начальником почтенного управления служил человек с лицом цвета переспелой сливы, ни на минуту не смыкающий глаз. На его плоском лице сидело выражение отвращения, потому что за время многолетней бессонницы он со-вершенно выбился из сил и насмотрелся всякого. Утратив веру в доброе начало, которое, как родник, питает человеческую душу, он сидел в просторном кабинете ЦИ, молча пе-релистывая бесчисленные донесения и анали-зируя ход дел в Империи. Дела шли из рук вон плохо. Скоро взамен синего неба мы увидим желтое небо цвета мочи, а на смену желтому небу придет коричневое небо цвета испражне-ний избалованной лакомствами паршивой обе-зьяны. Вот каковы были дела в Империи.

Глава ведомства ЦИ придумывал хитроумный план, как удержать на троне нынешнего гос-подина Премьер-министра. Помощники Премь-ера не внушали ему доверия, поскольку были безумны (первый помощник) и к тому же объелись карамели (преемник). А у министров и парламентариев, в связи с ранней весной, раздулись животы. В них свирепствовали газы, туманящие мозг этих вялых государственников. Все, что они могли, – это сидеть, развалившись в своих креслах, да, приподняв толстый зад, оглушать государственное помещение резкими неприличными звуками. Куда может прийти Империя, в которой нет ни одного дееспо-собного государственного мужа? И военачаль-ники ничуть не лучше. Они крепко спят под обвисшими знаменами своих полков. А сами знамена давно проедены мышами. Доблесть улетучилась в эти дыры, каждая из которых размером с изрядную лохань.

Глава управления ЦИ (его настоящее имя было никому не известно, из соображений секрет-ности; а для ближайших подданных он был просто Тля – сознательно выбранное имя мель-чайшего и прыткого создания, способного про-никнуть в любую щель и при этом сохранить инкогнито) сидел, насупившись, в кабинете, окна которого выходили на набережную. Внизу скользила река. Тля думал, что настанет время, когда по реке поплывут трупы разбойников в белых повязках. Учение о Великом спокойствии прямо говорит, что недопустимо менять по собственному усмотрению даже цвет подштан-ников. Иначе вольномыслие разъест, как ржав-чина, могучее государство, и небеса падут на столицу, как траурное покрывало.

Задумавшись, начальник управления ЦИ сложил такое стихотворение.

Соленой слезой

Окропил я зеленый халат.

Камушек мелкий

Под небом Империи – прах.

Где бы сыскать

Мятежному сердцу приют?

Гонят взашей,

Лепешки не подают.

По поводу последних строк следует потол-ковать. Почему гонят взашей? Тут все дело в секретной службе, презираемой простым немы-тым людом. Во все времена люди с грязными шеями относились неуважительно к пристав-ленным надзирателям. Называли их вонючками и трупоедами. Эти названия до такой степени пристали к сотрудникам службы ЦИ, что сделались наполовину именами собственными. Так, начальник Тля именовался дополнительно Вонючкой Тля или Труповозом. Изобретатель-ность немытого люда в этом смысле уди-вительна: простолюдины не знают государ-ственных забот и, как говорится, чаще ко-выряются в носу, чем преклоняют колени (выражение «преклонить колени» означает ис-пользовать личное время с пользой для го-сударства). Да и что с них взять? Бездельники, которые сплетничают с первым встречным муравьем и проделках в Верхних палатах! О таких можно сказать одно: ни стыда, ни совести.

Начальник Тля сидел, задумчиво свесив голову. Он размышлял, как поправить дела в тонущей Империи и при этом не лишиться головы. Мысли входили в голову Тли и покидали ее. Тля знал, что Премьер-министр озабочен тем, чтобы как-нибудь овладеть зельем Дракона и сделать собственную власть абсолютной. Тле было известно все о проделках Премьера в Ис-торическом музее. Он сам был причастен к тому, что кровь Дракона оказала магическое действие на руки господина Премьер-министра. В секретной лаборатории с незапамятных (исторических, и даже доисторических) времен хранились препараты, позволяющие контроли-ровать зарвавшихся владык. Драконовая кровь, сказать по правде, была не совсем драконовой кровью. Это была жидкость со сложным и хитроумным составом (в основу которого, в числе прочего, входил обыкновенный антиби-отик, используемый обычно при боли в горле). Ныне такие препараты почти совершенно сняты с производства, ну а раньше ими успешно пользовались заболевшие простолюдины. Поче-му же, спросите вы, их руки не превращались в вараньи лапы? Возможно, натура простолюдина проще и примитивнее, чем организм высо-копоставленного чиновника. Или Премьер-ми-нистр имел нечто в собственной природе, при-ближающее его в развитии именно к отряду земноводных? Так или иначе, антибиотик по-действовал, как настоящее магическое сред-ство. Тля был доволен и лично подписал награду разработчику – орден за Заслуги перед Отечеством последней степени. Последняя сте-пень объяснялась все той же секретностью; но получатель все равно остался доволен, рассмат-ривая награду. Орден горел на лацкане пиджа-ка, как сверхновая звезда – последним блеском.

Наблюдая за действиями Премьер-министра, начальник Управления ЦИ заметил, что вараньи лапы ничего не поменяли. «Я должен был это предвидеть! – сокрушался Тля. – Вараньи лапы, конечно же, ничего не поменяли. Что могут сделать лапы, если в груди укрыто сердце мертвого крокодила?!». Одновременно душу Тли терзала другая забота. Он пристально сле-дил за действиями беспокойного червивого чародея. Ему было отлично известно, что тот покидал мавзолей дважды по четным и трижды по нечетным числам. Тля был осведомлен о параде на Кровавой площади, о иных про-делках. Хрустальная фея ненадежна, как все феи. Одно дело – служить в Нефритовом дворце, где каждая ступенька сияет, как серебряный небесный месяц; другое дело – земные условия службы. Даже самый воздух столицы отравлен миазмами и ядовитыми вкра-плениями. К этому следует прибавить и грубые нравы, утвердившиеся в столице Империи по-следние сто лет. Остается удивляться, как Хру-стальная фея еще не закончила свои дни под чьим-то крепким каблуком.

Червивый чародей рвался к куполу мироздания. В этом не было никакого секрета, таковы все червивые чародеи. Вначале они утоляют свой голод, выгрызая дыры во всем, до чего могут дотянуться. Историческое здание начинает ба-лансировать, точно на серебряном шарике; трепещет, как тонкое дерево ивы на холодном ветре. Расшатав Империю, царство или суве-ренный город, червивые чародеи оглядываются вокруг, почесывая темные подмышки. А потом, недолго думая, впиваются зубами в первое, что осталось нетронутым – к примеру, в небесный купол. Нефритовый владыка, по совести говоря, более всего на свете страшился именно дыр в куполе мироздания. Сквозь эти дыры всякий ничтожный путник сможет разглядеть, кто таков на деле Небесный владыка, хозяин Красного терема. Его низменное происхождение перес-танет быть тайной, и все поймут, что в прошлом Нефритовый повелитель не более, чем рядовой червивый чародей, некогда ползавший по гря-зным земным тропинкам! Такое открытие неиз-бежно подорвет основы небесной власти, так сказать, раскачает плавный небесный челн, управляемый Нефритовым государем. Тля хоро-шо знал о действиях червивого чародея из мавзолея, но не торопился положить им конец. Он решил, что не лишнее иметь в собственных руках ниточки, с помощью которых можно управлять самим небесным владыкой! Этими ниточками был беспокойный червивый чаро-дей, которого, на беду Нефритового владыки, не успела окончательно пропитать ароматными маслами Хрустальная фея. Иначе бы поганый чародей нипочем не поднялся со своего продавленного ложа! Хрустальная фея замеш-калась (возможно, не без помощи начальника Тли! Кто его знает, что подмешали в питье маленькой феи? И почему ее сон был так крепок, так сладок?) – а в результате червивый чародей активизировался. Отталкивая охран-ников и раздраженно ворча, стал все чаще покидать склеп.

 

 

 

[ поэзия и правда ]

Дмитрий Ветров

ТРОЕ В ПЕЙЗАЖЕ

Поэма

 

Пролог

 

O ангелы эти,

по всей планете

крылья свои и пятки

ъб камни сердец, человечьих путей

стирающие без оглядки

на Бога, который –

седой и мудрый отец

(хоть глянешь – не поверишь:

младенец,

молодец среди овец) –

говорит сквозь слёзы: "Не надо,

не спасть вам стада

бедных сирот, ибо ад – их суть,

ъни не изменят путь.

Они, возлюбленные мои букашки,

воспламеняются, как козьи какашки – такая жуть! –

человек – пожар!

Зачем я наделил его вашим светом,

не подумав сделать огнеупорной – плоть?

Но не было б всех этих храмов –

свечей, разгоняющих чёрную ночь

мироздания.

Мы

не вышли бы з тьмы,

ведь вы, ангелы – ветер,

сияющий ветер,

но только – ветер.

 

Иисус

 

О ангелы эти,

так тяжело им без неба,

что друг без друга – не могут.

Узнают друг дружку в толпе (во тьме),

подходят:

"Здравствуй, ты как?

А какое ты выбрал имя

в этих краях?

Чем занимаешься?

Я вот..." и всё в таком роде.

Один знакомый знакомой

(оба – ангелы)

некто по кличке Иисус

в бытность свою антифа

встретил с толпой своих в Биарице

другого ангела:

налысо, в берцах,

парой взглядов они обменялись:

- Как же ты так?

- Да понимаешь,

в этой войзне

они несчастней и вас, и детей цветов;

такие же злые, как пакистанцы,

что от голода едят младенцев своих

и в товарных фурах рвутся туда, где еду

бросают собакам и ветру;

но так же нужны им и нежность, и нежное слово;

ъни даже не знают, что ж с этим делать,

пытаются издеваться, смеяться, но чувствуют – вот оно,

то, зачем следует жить,

и точно, как у собак:

недоумение и счастье.

 

А потом его били, кричали

и Иисус кричал громче всех,

только звёзды на далёком горизонте

(естественно, не этом)

подёрнулись все туманом.

 

Трое #1 Плач-палач

 

О ангелы эти,

идут себе в сопровождении самом бизарном*

по грешной планете,

видел бы кто из архангелов – столько смеху,–

а те – плачут,

и дюны заносят острова,

и леса вырубают ради исполинских голов

(рады вы? гол ваш остров: один скалистый остов,

мглистый илистый берег

да каменный оберег –

только некого больше беречь,

смолкла речь).

Пустыня в море людском –

архангельский плач.

 

* От фр. bizarre – странный.

 

И принял их за богов.

 

Боги, а, боги,

зачем напророчили вас пророки?

Что будет нам проку, что эти ноги

свои об дороги

да наши пороги

растерли, как зубы – булку;

как губы – ласку, прося огня,

гоняясь за сказкой,

ветер арканом ловя?

Думали мы,

слова их – дымка,

а, оказалось, куски кремня.

 

О боги, о боги,

огонь, огонь

ваших седых сияющих глаз

прожигает нас

нас-

квозь. Небо-рай,

дай дожщ,

не то совсем сожжёшь!

 

Боги, о боги,

огонь, огонь

пожирает нас. Око за око.

Окинь, окинь

взглядом песчаную землю.

Зелень где? – вера. Что уготовит завтрашний день?

И кто из пророков

готовит нам завтрашний день?

 

NВ

 

Архангелы, дайте сердцам зачерстветь.

Божьего плача

хватит на всех.

 

Трое #2 Потлач

 

О ангелы эти,

идут себе в сопровождении самом бизарном

по грешной планете.

 

Точно так и со мною было

(точнее, я это видел).

Впереди шёл ангел, он звался Тристан.

Нёс он –

или то сон,

нет, сны все потом! –

огромный бумажный пакет

набитый хлебом, ему бы букет –

за ним шла девица

влюблённая в него, словно птица

Абу Харун – в сердца, пустыни –

в лужу или в родник,

и мы шли к ней домой,

в сердце пустыни,

les deux chevaliers*и les chloppars des walers**,

как нас нас называют и ныне,

(третьим, как вы понимаете, был я,

и тоже тащил бумажный пакет).

 

Я нагнал Тристана и шепнул:

- Спасибо.

- За что?

- За то, что позволил увидеть

твои крылья.

В небе луна и звёзды

переливались, словно северное сияние.

 

* Два рыцаря

** Фраза "сучьи воры" - "les salopards des voleurs" - произнесённая с сенегальским акцентом.

 

 

Трое в пейзаже

 

Девушка, увы,

одержима была.

- Демоны дирижировали?

- Естественно, нет, сама

собой.

Пламени в ней –

на сейдесят лет

плача.

 

Жалость же Тристана...

- Жалость – слово неангельское

какое!

Будто бы улей

злости.

 

Каждый тёмный сезон

мы приносим друг другу цветы,

 

Тристан-бедняга так сострадал,

что на стеблях подъёмных кранов

мерещились виноградные гроздья, а на востоке, где соком

ночным наливался небесный

склон –

соколы белые

дуги чертили

вокруг луны –

ангел любой

такие о небе

сны...

 

сообщения о перелётах,

ценах на воду на небеси,

последние погодные сводки

по Би-Би-Си...

 

А девица спросила:

- Самолеты видишь?

У них там праздник. А как же? 7:0 – точно тебе говорю.

передачи о подлёдном лове, подпольном лете...

Каждый тёмный сезон

Она не видела ни винограда, ни птиц...

 

мы становимся перед незашторенным окном

просторной гостиной

 

Ей не терпелось прийти домой и включить футбол,

её команда играла толи в полу- толи в полном финале.

и смотрим, как лампа сердечно-сосудистой же

тлеет, желтея

в кромешной осенней

печали...

 

Полифем

 

Каждый день – священен,

даже в нашем мире, где счастье

людям дают футбол или распродажи,

где вода стоит дороже

крови, неба и честности.

И вот вместо того,

чтобы расстелить в земле

десяток-другой существ,

или, по крайней мере, одно-единственное – себя,

ты внушаешь людям эту простую

и, вероятно, ложную мысль,

в то время, как тот,

кто коснулся самого дна

правды –

проклят.

 

Андрей Дмитриев

СТИХОТВОРЕНИЯ

 

 

***

Так слагается печь –

так руки кладут неспешный кирпич,

в своём стремлении лечь

точно в стык, уступающий лишь

к нам вползающей ночи. Здесь будет огонь

отдавать волю чувствам, играя под чугунком

или просто толкая прочь холод тугой

из зашторенных вечеров.

 

Так слагается речь –

так в гулком тазу разводит раствор

загорелый печник, чьи виски давно в серебре

и чей бас в каких-то негромких напевах – густой.

Слово – к слову, скребётся по шву мастерок.

Здесь будет огонь поднимать к небу дыма клубы,

и останется только глядеть сквозь стекло,

прижимая к нему уже зябкие лбы,

как от дома бежит в неживые поля,

в нежилые поля накипь пришлой беды –

в глушь, туда, где ниже ноля

и где не в чем согреть воды…

 

 

***

…….Э.У. и Г.Б.

 

Казань, казан –

казалось бы на всех,

на все глаза

должно хватить в узле

старинных улиц

тех восточных яств,

что в волжской Азии соприкоснулись

с русской формой фраз,

но ненасытен взгляд,

и нескончаем пир

того, кто скоро, повернув назад,

запомнит вкус мистической крупы

по рецептуре всадников судьбы.

 

Казанский кремль,

где крест и минарет

доказывают общность теорем

в вопросе «что есть свет?» –

подсвеченный огнями ярких ламп,

всплывает на поверхность здешних вод –

здесь больше не тревожат звоном лат,

здесь тетиву не рвёт

жестокосердный век. В тугие небеса

взмывают голуби, как возглас, как восторг.

По здешним заповедным адресам

разносит письма бог.

 

 

На Баумана – пешая игра –

не в жмурки и не в салки – в города,

где в праве буква «К». Луны серьга –

повиснет в ухе неба, и Орда –

всё золото, накопленное встарь,

швырнёт к ногам, привыкшим измерять

собой любой открытый мир, как взмах хвоста

глубоководной рыбы в дремлющих морях.

 

Найди себя, дорогу указав

на некий край пространства – в данный миг

пусть это будет древняя Казань,

наполненная новыми людьми…

 

 

***

Выудили пескаря –

встревожили воду

резиновым сапогом. Заря

уже полыхала, вытолкнув на свободу

спелое солнце. В розовом кулаке

пахло сырой чешуёй и сорванною травою.

Чайка – на ещё холодном песке –

морскою походкой обхаживала территорию.

В сумраке леса – хвоя дышала в лицо

гостю, в чащу вошедшему в поисках дров и ягод.

Много на нашей планете таких укромных лесов,

но этот – только для нас, хотя априори – для всякого.

 

Танцы воды – стали белыми –

манят тебя и ждут,

в круг вовлекают – с руслом по эллипсу следуя

за поворот крутой, где не провести баржу,

а лишь пирогу индейскую с хворостом стрел на днище.

Долгое эхо – будто бы диалог

с воздухом и пространством, дающими разуму пищу –

и это, возможно, бог…

 

Вспомнились песни – дикие песни –

с воем да с клёкотом. Пение у костра –

шанс языка дать самому себе версию

происхождения. На мелководье коса –

словно тропа пологая,

шаг – но на ней не отпечатать след –

только останется пена – как за лодкою,

несущей себя на весле.

 

[ пятый привод ]

Сергей Сущий

АНТАРКТИДА

Рассказ

                              

Бороться, искать…

А. Теннисон

 

I

За двухметровым торосом будет ветер. Порывис-тый и такой силы, что лучше его встретить, приг-нувшись, наклонив корпус вправо. Андрей дернул за веревку, и сани с поклажей нехотя сдвинулись еще на полметра.

Сколько он сегодня прошел? Километров пятнад-цать точно. Может, семнадцать. Надо бы двадцать, а лучше двадцать два. Но силы уже на исходе.

Он с тоской оглядел завьюженную широкую – метра в три – расщелину между льдами. Километра два надо пройти еще обязательно. Он каждый день недобирает, все больше отставая от графика.

Голова закружилась. Неуклюже переступая тол-стыми унтами, сделал три шага назад и тяжело опустился на сани. Не снимая варежки, сунул руку в грудной карман куртки и достал хрустящую фоль-гой плитку шоколада. Развернул, деревянными пальцами отломил треугольник. Шоколад был твердый и острый, как стекло. Осторожно, боко-выми резцами (передние зубы несколько дней сильно болели) откусил острие треугольника. Стал медленно жевать.

Мороз сегодня был поменьше, чем все последние дни. Градусов тридцать – тридцать пять. Но поя-вился ветер. Встречный. Всё утро он бил в лицо, даже при небольшой скорости – метров пять-семь – превращая ходьбу в обжигающую муку. Вот и недобор километров.

Андрей отправил в рот остаток шоколада, попы-тался встать, но решимости не хватило, и он ос-тался сидеть, бессмысленно глядя под ноги. Мину-ту, две, пять. И дольше, дольше.

«Так нельзя. Иди, или ставь палатку... палатку… Какая палатка?! Четырех еще нет! Давай паря, да-вай...» 

Наконец пересилил себя, зашевелился, встал и, подхватив веревку от санок, побрел вперед...

Вечером, уже в палатке, отогревшись чаем, сде-ланным на спиртовке, Андрей, словно внутри что-то заело, крутил один и тот же простецкий расчет: хода еще семьсот кэмэ. А до склада с продоволь-ствием четыреста. Ну, может, триста пятьдесят – триста семьдесят. Если по двадцать в день – до трех недель. А еды дней на десять – двенадцать. Можно, конечно, растянуть. Но силы? Чтобы идти, нужны силы...

II

Сигаретный дым вился к потолку. Прозрачный сто-лик-эллипс между тяжелыми кожаными креслами был заставлен пустыми бутылками и разоренной закуской.

– Что, Олежка, накрывается твой полярник?

Олег, грузный, выбритый наголо сорокалетний му-жик, с широкими скулами и коротким боксерским носом, не ответил, только потянувшись из кресла, взял со стола большую рюмку.

– Вот тебе и Амундсенансен... – Его товарищ, длинный, сухощавый, легко переместился от окна ко второму креслу, присел на подлокотник. Нер-вное острое лицо передернула усмешка:

– Пять лимонов...

– Достал, Виталик. Еще не вечер... – Олег с досадой вернул полную рюмку на место.

– Он уже сейчас доходяга. – Виталий уже не ус-мехался. – Неделю, и всё. Сам же видишь.

– Что я вижу, что?!

– Больше пятнадцати в день уже не ходит. Жратвы у него недели на две. А до склада четыреста верст. И еще триста потом... – Виталий, легко снявшись с кресла, вернулся к окну. Вставил в тонкие губы си-гарету. – Не в падлу смотреть, как он там околеет?

– Его дело, – буркнул бритый. – Идет, и пусть идет. Не хер было пяткой в грудь стучать – полярник, полярник...

– А все-таки, пять лимонов, не хрен собачий. – Виталий потянулся, хрустнув суставами. – Конечно, обидно.

– Ладно, ладно, – заколыхался в кресле Олег. – Говорю же, не вечер. Пацан упорный… Посмотрим еще.

– Посмотрим, – кивнул товарищ, но снова не удер-жался. – Ждать недолго. – И, заметив, как дернулось лицо бритого, сменил тему. – Ну да фиг с ним. Подумаем лучше, что теперь с ангаром де-лать. Триста тонн вломили. Не коню же под хвост.

– А что с ним? В холодильник обратно.

– Жалко...

– Жалко сам знаешь, у какого зверя... – Олег зацепил с тарелки рубиновый кругляш колбасы. – Какие еще варианты?

– Какие? – Виталий выписал сигаретой воздушный вензель. – Ну, может, еще одного полярника за-пустить.

Олег нервно дернулся в кресле:

– Это ты уже с кем другим рубись...

– Постой, постой. Не за бабки. Насчет этого, что сейчас, мы с тобой, скажем так, эксклюзивно за-бились. Дуба даст и делу венец. Но западло же такую систему рушить. Один к одному – Антарк-тида! Ведь всё продумано! Всё! Ты вспомни, сколь-ко промудохались, чтобы эти, как их... торосы дви-гать и трассу менять... или пургу с нужной стороны запускать.

Соскочил с подлокотника. Сунув руки в карманы, заходил по комнате.

– Давай что ли академиков там или этот... ги-дромет прощупаем. Я насчет аренды.

– Нашел, кому предлагать, – хмыкнул Олег. – Да они с паперти не слазят! Во всех кабинетах по рублю на жизнь строчат.

– Так и я о том! Что-то ведь им кидают. Хватает же на настоящую Антарктиду. Я когда с тобой забился, даже этим делом увлекся, спецом про эту Антарк-тиду разузнал. У наших там и сейчас четыре стан-ции. Еще те бабки. А тут прикинь, тренировочная база под боком.

– Какая на хер база! Пол-России круглый год такая база. Чубайс зимой рубильник вертанет, и тре-нируйся до уси... Короче, сдать ангар Узбеку и с концом. Пусть свое мясо держит. Влезет неме-рено. Нормальное бабло пойдет. Не то, что база какая-то, академики...

– Насчет академии я к слову... Просто облом такую красоту баранине дарить. У меня по городу в такой аренде и так до хрена. На десять жизней хватит. А это... Олег, ты вникни... – Виталий словно спот-кнулся о хмурый взгляд компаньона. – Понимаю, пять лимонов на ровном месте... Обидно. Но не последние же... Хрен с ними, забудь. Понимаешь, простой сарай каменный – тридцать на пятьдесят. А внутри – целый материк! Ледяная земля!

Завелся от собственных слов:

– Ростов. Июль. Тридцать в тени, а там... Двадцать метров отсюда, – ткнул сигаретой в стену. – Там сейчас вьюга, минус сорок. Заносы двухэтажные, ветер с ног валит. Вон, смотри, как палатку рвет... 

Кивнул на огромный монитор, в центре которого трепетала, а иногда начинала ходить ходуном, синяя нейлоновая полусфера.

– В палатке мужик. Ему до людей еще семьсот верст. Представляешь! – Виталий, кажется, сам заново поразился этой мысли. – В июле!! В центре Ростова! По хер! Пока всё не пройдет, ни одной живой твари не встретит. Материк...

Немного успокоился. Потянулся к столику, ткнул в пепельницу бычок и тут же ловко выцепил из пачки новую сигарету.

– Только звезд не хватает, но и это – захотим, сделаем. – Вытянув губы, с удовольствием пустил вверх табачную пряжу. – Понимаешь! Это тебе не Узбек со своими тушками. 

– Какая разница... – проворчал Олег.

– Ales... – Виталий одним движеньем смял в пепельнице только начатую сигарету. – Твою долю в ангаре я выкупаю. Как раньше забивались – по полной цене плюс тридцать пунктов сверху. Чтоб без дерьма. А что дальше, мои заботы...

                                       

III

Согреться не удалось даже в спальнике. Только когда, высунув руку в ледяной мрак и нащупав в рюкзаке второй свитер, Андрей надел его на себя, стало тепло.

Может и не стоило так самозабвенно врать этим лбам о своем полярном прошлом. Но ведь Ан-тарктида!

Он вспомнил черно-белый рисунок в углу стра-ницы. Трепаная библиотечная книжка о знаменитых путешественниках ХХ века сама открылась на этом развороте – сквозь косые завороты вьюги, наклонившись вперед, шел бородатый человек.

Это был Роберт Скотт. Он шел навстречу своей смерти. Уже покорив Южный полюс и всё равно оставшись вторым. Амундсен успел к цели на месяц раньше. И разочарование убило Скотта. Конечно, чтобы умереть, понадобились ещё холод и истощение. Но если бы горечь поражения не выжгла изнутри его и двух спутников во время обратной дороги, они бы не замерзли в двадцати километрах от склада с продовольствием.

Это Андрей разобрал много позже, когда уже были прочитаны дневники Скотта и его удачливого соперника Амундсена, а потом и всё, что сумел достать об Антарктиде в трех библиотеках – школьной, детской городской и ПТУ-шной. Но и в тот первый раз, обмерев над маленьким, в спичечный коробок, рисунком, он, наверное, мог бы сказать – «вот она, судьба...», если б только сумел облечь в слова охватившую его пронзительную тоску.

Впрочем то, что это судьба, подтвердилось лишь в последние месяцы. А до этого были школа, училище, армия. Затем охрана автостоянки, погрузка тортов и карамели на конфетной фабрике, посуточная работа в торговом ларьке, бензозаправка... Где она – Антарктида?! Там же, где все наши детские мечты. Книжные миражи, которых в жизни нет, и быть не может. По крайней мере, для него – пацана с рабочей окраины. Когда тебе двенадцать – мечтай о чем угодно. Хоть об Антарктиде. Еще три-четыре года – и всё кончится. Так или иначе. Вариантов немерено, но Антарктиды среди них никогда не будет. В свои двадцать шесть он уже успел в этом убедиться. И вдруг...

Ведь это было с ним! Он дошел! Три недели назад на Южном полюсе он вырубил во льду лунку для своего именного флажка. Правда, добрался с задержкой. Отставание от графика началось почти сразу. И к полюсу набежало дней десять. Но ведь цель достигнута!

«To strive, to seek, to find and not to yield»[1]. Он воскресил в памяти фотографию с Наблюдательного холма на антарктическом острове Росса. На этот холм поднимались люди из экспедиции Скотта, высматривая ушедших к полюсу товарищей. А потом, в память о погибших, водрузили на его вершине деревянный крест. И на доске, прибитой к кресту, вырезали эти слова, которые Андрей хотел бы сделать девизом и своей жизни. У него получилось...

Он уже давно не вспоминал, что в простой геометрии этого мира, в двух десятках шагах от него истекает жаром огромной июльский город, и пластилиновый асфальт проминается под каблуком даже ночью. Из окружавшего его ледяного пространства, скованного вечным январем, выхода в тот июль все равно не было. И это не казалось ему парадоксом.

В конце концов, кто знает, какие миры находятся на пересечении с нашей повседневностью? Ведь никого не удивляет такое замкнутое в себе пространство, как наше тело. Со своей температурой, давлением, запутанным трехмерным ландшафтом и избыточным разнообразием органов-регионов, столь отличных от прилегающих снаружи земных окрестностей. 

Но верно, есть и другие, такие же самостоятельные миры, у каждого из которых свои законы, установленные раз и навсегда или же по одному конкретному случаю. Случай Андрея был вполне конкретным. Чтобы вернуться в мир к людям – он должен пройти четыре тысячи километров. Две – до гипотетического южного полюса, и столько же обратно. Из них три тысячи триста уже позади. На что же ему сетовать? Если об этой дороге он мечтал почти всю жизнь. Если почти три месяца убеждал дать ему такую возможность. И был счастлив, когда всё устроилось, и он получил деньги для снаряжения и припасов.

Цель достигнута. Он дошел, коснулся полюса, хотя всегда знал, что главная мечта его жизни неосуществима. Если теперь ему не удастся вернуться, он не в накладе. И снисхождения не ждет. Дело ведь не в особой кровожадности или жестокости мира, а просто в его суровой упорядоченности – при которой все имеет свою цену, оплачиваемую жизнью...

«Жалко только, что здесь не видно звезд...» – Андрей уже спал, утопив лицо в теплой шерсти спальника.

...Через неделю он проходил уже только шесть-семь километров в день. Потом – не больше пяти. Но все равно каждое утро поднимался, собирал и грузил на сани палатку и прочий скарб, брел по широкой расселине между двумя торосами – когда по голому льду, а когда по глубокому снегу. Скорость его составляла не больше километра в час. Но он продолжал идти...

 

IV

Урчала сплит-система, снижая до комфортной про-хлады уличную жару – весь день в тени держалось за тридцать пять. Вытянувшись в креслах, Олег и Виталий уже с полчаса смотрели на монитор в центре которого, всё сильней клонясь на встреч-ный ветер, механически брела закутанная фигура.

– Совсем доходит, – Виталий приложился к пот-ному высокому стакану. Посмотрел на Олега, но тот промолчал. – Пару дней пацану осталось.

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего...

…Урчал сплит, все также двигалась по монитору фигура человека. Виталий щелкнул пальцами, вспомнив:

– Слушай, насчет пятна на Кировском. Ты как... не думал еще?

Олег неопределенно пожал плечами, и Виталий хлопнул ладонями по круглым подлокотникам:

– Удивляешь... Где еще в центре семьдесят соток...

– Ну, скажем, не семьдесят, – Олег почесал боль-шим пальцем скулу. – Шестьдесят, если набере-тся...

– Шестьдесят?! А если семьдесят пять! Лично по-сылал вымерять!

– Да ладно. Что я, этого пятака не знаю? Пятьдесят на сто двадцать...

– Какие пятьдесят! – Виталий почти выскочил из кресла, но тут же упал обратно. – Пустой базар. Давай съездим, посмотрим. Как ты?

– Нормально.

– Тогда сейчас.

– В самую жару? – поморщился Олег.

– Ты что, на трамвае поедешь? Или... – Виталий сладко ощерился. – Или тебе в кайф вот это смо-треть? – кивнул на монитор, в котором всё также ритмично качалась на ветру бесформенная фигура.

– Поехали… – Олег выбрался из кресла. – И к Арсе-ну на минуту заскочим, по авторынку вопросец есть...

У Арсена, однако, минутой не обошлось. Потом была пробка на Садовой. И другая, на обратном пути. В комнате с монитором они оказались уже ближе к вечеру.

– Ну что, проведаем полярника, – Виталий под-хватил со столика пульт. – Ты как? – обернулся к товарищу.

Олег кисло поморщился.

– Не вижу энтузиазма. – Виталий щёлкнул пультом. – Взглянем одним глазком и сразу по коньячку…

Экран вспыхнул ослепительной звездочкой и раз-вернулся. Засветилась снежная извилистая трасса, на которой отчетливо смотрелась красная точка. Виталий нажал кнопку масштаба, и точка прев-ратилась человека.

Прошедшие часы, видимо, стали переломными. Андрей уже не шел, а скорей имитировал дви-жение, безвольно раскачиваемый ветром.

Несколько минут они молча смотрели на борьбу человека со стихией, близкую к своей развязке.

– Олежек... – Виталий прочистил подсевший голос. – Может, хватит пацана мучить?

– Он, кажется, ни о чем не просит.

– И не попросит. Знает, что бесполезно.

– Вот и пусть идёт.

– Ты это называешь - идёт?! – Виталий ткнул паль-цем в экран. – Он уже вечером накроется!

– Чего ты хочешь? – прошипел Олег. – У нас, кажется, всё обговорено. Он идёт, и нет базара.

– Верно, идёт. Но базар всё же есть. – Виталий улыбнулся, показав мелкие острые зубы. – Пред-лагаю кончить... Слушай! – властным жестом оса-дил товарища. – Соглашаешься – лимон снимаю. Значит, с тебя – четыре. Не захочешь – хозяин-барин. Он двигает кони – пять по уговору.

Олег задумался, мотнул толстой головой:

– Минус два.

– Один.

– Два, – повторил Олег.

– Полтора, и забились.

– Два.

– Хер с пацаном. Пусть кончается. Потерплю… – Ви-талий полез за сигаретой, неторопливостью дви-жений демонстрируя – торг окончен.

Помолчали. Выпили по рюмке, закусив твердым зеленым виноградом.

– Ладно, – сказал Олег. – Полтора.

– Значит, в остатке три с половиной.

– Мог бы не говорить, – Олег поморщился. – Я до двух считать умею.

– А я нет, – радостно осклабился Виталий. – Потому и озвучиваю, чтобы не ошибиться. – Не торопясь, вынул мобильник. – Вовчик... Короче: пацан своё отходил. Вытаскивайте. И это... Скорую дёрните.

Они смотрели на экран, где почти побежденная вьюгой фигура уже стояла на одном колене. Но через минуту снова выпрямилась и, наклонившись вперед, замерла, словно человек повис на за-тянувшемся порыве ветра.

Прошла еще минута, закончилась и другая. Ви-талий снова выхватил мобильник.

– Алло, Вован, ты что, не понял?.. Что значит, подготовка?! Ластами шевелите!

Но пришлось подождать ещё, пока на краю экрана возникли, наконец, двое в дутых желтых куртках. Переваливаясь на круглых тяжелых ногах, они до-брались до красного комбинезона, подхватили его с боков. И Виталий, потеряв разом интерес к про-исходящему на мониторе, повернулся к товарищу:

– А насчет Кировского думай быстро. Я долго ждать не буду.

– Завтра отвечу, – буркнул Олег.

– Ну давай, еще по рюмашке. За счастливый конец экспедиции, – Виталий потянулся за бутылкой, но захохотав, опять откинулся в кресле. – Олежка, видел бы ты сейчас свою рожу...

 

V

Двадцатипятилетний Андрей Семенов скончался в БСМП двадцатого июля, через три дня после того, как был доставлен в больницу с сильнейшими обморожениями. Каким образом получил их мо-лодой человек в тридцатиградусную жару, у пер-сонала больницы вопросов не вызвало. И не такие бывали случаи. Здесь же всё более-менее очевидно – человека в педагогических целях суну-ли в морозильную камеру. Стало быть, бизнес…

В сознание Андрей не приходил. Только раз, словно специально подгадал к визиту своего, видимо, делового подельника. Высокий, сухоща-вый человек с острым лицом постоял около его постели с полминуты, даже не присаживался, но больной открыл глаза, пробормотал в явном бреду – «Антарктида... похороните...» – и снова забылся.

…Звезды в небе поскрипывают от холода. Или это трещит в своих недрах трехкилометровый панцирный лед. Но ветра нет. Ясно и тихо. И звездам сверху хорошо видно впаянный в лед небольшой деревянный крест. Может, они различают даже, как просвечивает из-подо льда черная крышка гроба...

Двадцать тысяч долларов. Затратное дело – похо-роны в настоящей Антарктиде. А ведь по договору Андрей получал только десять тысяч, и только в случае успешного завершения экспедиции. Так что чистая благотворительность. Но сердцу не прика-жешь – Виталий привык подчиняться душевным порывам, даже самым непрактичным.

И бизнес-проекты у него потому случались такие же – чистая убыль. Превращение городского холодильного комбината в ледяной материк, казалось, именно из таких. Два года ангар-Антарктида пустовал. Проектов и предложений – ноль. Кроме Узбека с бараниной. Но Виталий держался. А в этом году словно прорвало. Через неделю стартует «Антарктида-2». Нашелся ри-сковый мужичок. Сразу после него пойдет другой проект – двое хотят на лыжах махнуть через Северный полюс. На подходе и еще три-четыре подобных предложения – желающих появилось, хоть в очередь строй.

А сколько нашлось тех, кто хотел бы на это смотреть! Вот чего Виталий не ожидал, но от-реагировал быстро. Есть уже специальный зал – столики, мягкие диваны, приличный бар. Ну и, конечно, монитор во всю стену. Это если о форме. А по содержанию, в центре проекта – скромнейший тотализатор. Абсолютно буржуаз-ный – никакой урлы и криминала. Интерес есть, в этом Виталий не ошибся. И как иначе? Чай, не тараканьи бега. Самое креативное шоу в городе, а может, и на юге России.

…Звезды скрипят и почти крошатся от мороза – к рассвету совсем похолодало. А внизу, на земле начинается ветер. Словно битым стеклом сыплет мелкой колючей поземкой. Деревянный крест, чтобы не упасть, кажется, кренится вперед. И монотонно звенит при порывах антарктической вьюги табличка, наполовину залепленная снегом, из-под которого выглядывает начало английской фразы: « To strive , to seek ...».

 

 

[ no  borders ]

Абай Кунанбаев

ИЮЛЬСКИЙ ЗНОЙ

Олег Лукьянченко

ЛЫСЫЙ И ШЕВЕЛЮРЫЙ

Тамара Ветрова

СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА

Глава 7

Чиновник Брудастый потерял голову. Вот ока-зия, а? Однако, несмотря на потерю, не умень-шил административного рвения. Голова го-ловой, понимал Брудастый, а что-либо пред-принимать следует ежедневно. И он дейст-вовал, не затихая ни на минуту. Другие чи-новники любовались героем, который, будучи лишен важного участка тела, не сморгнув, продолжал прежние набеги на законность. Строй параграфов всякий час выскакивал из-под бойкой руки и радовал глаз. Некоторые даже плака-ли, увидевши эту армию; другие плакали и крестились… А Брудастый всё из-вергал и извергал уставы!

Между тем (хотя это и могло показаться бесперспективным) чиновник по особым по-ручениям неутомимо продолжал исполнять свой долг. Этот чиновник (его звали Микроп Аристархов) продолжал поиски Брудастовой головы. Следствие по делу о потере уже располагало целым ворохом свидетельств обывателей; всякий ревниво доносил на сосе-да, стараясь не отстать в похвальном рвении… Микроп Аристархов – а это был еще молодой чиновник – не жалея сил, – перечи-тывал бумажные свидетельства; выходило, что, при всем старании, никто из обы-вателей не мог припомнить, когда в последний раз видели Брудастого в полном составе, то есть именно с головой. Это было самое настоящее недоумение: без головы встречали, и не раз! А вот вооруженного сим снарядом… – тут свидетельства будто на-тыкались на невидимую преграду.

Юный Микроп Аристархов, однако, не унывал. Демонстрируя похвальное рвение, продолжал поиски, а в очередной депеше приписывал: «Точно ли потерпевший имел сей снаряд (то есть голову) при себе от рождения – или кража совершена была еще в младенчестве, а хватились – позднее? В этом последнем случае рассчитывать на скорый успех не приходится, ибо прошло, может статься, немало времени, и голова могла истлеть».

Предположениям, таким образом, не было конца; чиновник по особым поручениям всё чи-тал горы доносов, в коих среди прочего указы-валось, что очевидцы наблюдали, как некий обыватель Тришка поил пострадавшего гос-подина Брудастого гнилым отваром.

- Была ли у господина Брудастого на тот момент голова? – допытывался проницатель-ный Микроп Аристрахов.

Допрашиваемый божился, что головы не было.

- Отродясь, – прибавлял он, перекрестившись на пуговицу дознавателя.

Выходила дичь. Как же, спрашивается, Брудас-тый мог принимать зловредный отвар, не имея в своем пользовании столь необходимый для сего дела инструмент, как голову? Чем же пил? На это обыватель, автор доноса, ответа не знал; он лишь божился, утирая масляные губы, да повторял:

- Какая голова? Никакой головы!

Таким образом удивительное следствие зашло в тупик.

Потерявший голову Дементий Брудастый про-должал бродить среди живых обывателей, а те всё не могли разобрать, жив ли начальник; а если жив – где его голова? Ну а уж если нету головы, то как, прости господи, он исполняет служебный долг в таком непотребном виде? Короче говоря, вопросов было предостаточно, а ответов всё не находилось. Ответ было пору-чено сыскать молодому чиновнику по особым поручениям… И правда – поручение, получен-ное юным Микропом Аристарховым, было в полном смысле особым; вот молодой дозна-ватель и сбился с ног, всё искал проклятую голову…

Генриха не было. Не могу сказать, что в ту минуту, когда я обнаружила этот невероятный факт, вся жизнь промелькнула перед моими глазами… Ничего такого – однако же странное повествование нашего режиссера Вадима Ста-рикова пришло мне в голову. Почему? Веро-ятно, потому что я здорово растерялась… И – напугалась, к тому же… Еще бы! Ведь первое, о чем я подумала, было связано с нашим дорогим исчезнувшим покойником: раз его нет на этом месте (на котором мы совсем недавно его оставили) – стало быть, он скрывается где-то в другом… Я вздрогнула, потому что припомнила, как выглядел Генрих перед этим своим побегом… Погано, надо сказать, выглядел; страшный белый человек, залитый кровью… И вот теперь, выходило, я могу столкнуться с ним, отворив любую дверь? Как говорится, лицом к лицу?..

Я всё стояла, прислоняясь плечом к деко-ративной колонне.

Он ранен, подумала я. Ранен, жив… Однако почему, в таком случае, он не вернулся к нам, не явился за помощью? Мне не хотелось ду-мать, что тут возможно только одно (очень простое) объяснение: Генрих не пришел к нам за помощью, потому что твердо знал виновника происшедшего! Ах, ну и что же из того? Так и вернулся бы, и назвал имя своего несостояв-шегося убийцы! Генрих Сергеев, между тем, предпочел действовать иначе, в его разбитой голове, надо думать, созрел план… Я вздохнула, потому что это означало, что ничего не кончилось. Отвратительный вечер, в компании с убийцей и убитым (тут я, признаюсь, поежилась, не взирая, так сказать, на атеизм) – этот вечер продолжался!

Я еще раз, не покидая своего пункта наблю-дения, огляделась. Всмотрелась, насколько бы-ло возможно, во все темные углы фойе; бросила еще один взгляд на Пальму (она, между прочим, мирно дремала на том самом месте, где недавно лежал Генрих; можно было поду-мать, что она просто проглотила несчастного – вот он и исчез; проглотила, а теперь спокойно отдыхает…). В фойе никого не было, вообще тишина внезапно смутила меня. Тишина, по-думала я в согласии с литературной роман-тической традицией, таила угрозу… Порази-тельно, но так оно и оказалось.

Надо найти остальных, решила я. Зачем? Понят-но, зачем: чтобы было не так страшно… Ну и еще, прибавила я про себя неохотно. Еще – для того, чтобы кто-то – один-единственный! – был на глазах. Тот, кто виноват в страшном проис-шествии. В покушении на убийство. «Опасная игра», – подумала я, снова прибегая к лите-ратурным формулировкам. Я медленно, прислу-шиваясь к собственным шагам, двигалась по коридору. Я решила вернуться в Малую гос-тиную и вот шла мимо десятка дверей и уте-шала себя тем, что ни одна из них не может открыться, что двери, слава богу, опечатаны…

Вдруг я остановилась. Меня поразила неожи-данная мысль. Мне пришло в голову, что Генрих все-таки мертв; то есть тогда, когда мы перво-начально осматривали фойе, он был еще жив, но без сознания; потом, после нашего ухода, Генрих, вероятно, пришел в себя и предпринял попытку вернуться в Малую гостиную. Но – силы покинули раненого, и он остался лежать где-то на пути к нам, теперь уже – окончательно… На пути к нам? Да собственно я иду по этому же коридору; правда, имеется и вторая лестница… Что же это означает? Только то, что – немного терпения – и я набреду на бездыханное тело… на белого неподвижного Генриха… Я вздрог-нула. Оказалось, что остановилась я неспроста; что-то упорно привлекало мое внимание. Это была вторая, по ходу моего движения, дверь (на ней стоял номер, и было что-то написано. Только мне было не до чтения! Потому что эта дверь, как я обнаружила, присмотревшись, была приоткрыта). Едва-едва, но я заметила щель. Не успев подумать и принять какое-ни-будь решение, я осторожно отвела дверь и шагнула в неизвестный кабинет. А подумать, как любила повторять Алиса в Стране Чудес, очень даже не мешало бы…

Вероятно, это был единственный мужественный поступок в моей жизни. Глупейший, но мужес-твенный. Потому что, как вы помните, я шла по огромному зданию и поблизости не было ни одного человека. К тому же, где-то в недрах этого здания, очень может быть, подстерегал меня покойник; но что еще неприятнее – злоумышленник, убийца. «Я-то ему зачем нужна?» – подумала я в смятении. Но тут же вынуждена была признать: он вполне может вообразить, что я – свидетель. Уж я, читатель детективов, это знала отлично, так что могла бы не соваться в полуоткрытые двери на пустом этаже!

В общем, я вошла в кабинет. Вернее, пере-ступила порог. В комнате свет не горел, она лишь слабо освещалась из коридора. Тут я совершила удивительное действие: я робко постучала в открытую дверь. Как видно, во мне заговорил ген уважения к невидимому началь-ству (до сих пор молчавший). Но скорее всего, я просто тряслась от страха…

Чего я, спрашивается, ждала? Что мне ответят, скажут: входите? Могу себе представить… Так или иначе, я сделала еще один отчаянный шаг внутрь темного кабинета. И в ту же секунду раскаялась! Потому что оказалась в полной темноте (прибавлю: в кабинете стоял тяжелый запах); дверь за моей спиной бесшумно, но решительно закрылась. Ее закрыл убийца! Или убитый… Я не решалась шевельнуться. Самым страшным, между прочим, представлялась именно темнота; я и подумать не могла, что, по-вернув выключатель, испугаюсь куда сильнее!

Так, однако, и вышло. Преодолев ужас, который меня как будто парализовал, я припомнила, где обычно в комнатах находятся выключатели. Это, впрочем, была последняя победа… Я включила свет.

Прямо передо мной – лицом ко мне! – в кресле сидел человек. Он сидел, перевалившись через ручку кресла, и почти доставал головой до пола. На полу, заметила я, растеклась мутная лужа… Это был Виталий Валерьевич Сонн, я это поняла сразу. Повторяю: я видела его отлично, и даже окликнула раза два. Сонн, однако, не ответил мне. Уже позже, когда меня освободили из заточения в неизвестном кабинете, выяснилось, что Виталий Валерьевич был вовсе не в обмо-роке, а умер. Перед смертью его отчаянно рвало (этим объяснялся запах, расползшийся по всему кабинету; тут же выскочило и слово: отравление).

Итак, я стояла, держа руку на выключателе. В полутора метрах от меня находилось выдви-нутое на середину комнаты кресло, в кресле, как я уже сказала, сидел человек. Это был чиновник Управления образования и поэт Ви-талий Валерьевич Сонн. «Не Генрих», – заклю-чила я, придя в себя.

По-видимому, к неподвижному Сонну нужно было подойти; только я, как следовало ожидать, боялась… Да и что я могла сделать? Что вообще делают в подобных случаях? Проверяют пульс? Ну и, допустим, пульс отсутствует? Или, наобо-рот, бьется? Понятия не имею, как делают ис-кусственное дыхание…

Я наконец убрала руку с выключателя и потерла лоб. Я так и не сделала ни шага внутрь кабинета, а поступила проще: заорала что было мочи – так, что даже сама перепугалась… Я звала на помощь, надеялась, что меня услышат и откроют проклятую дверь… Черт возьми, боя-лась наткнуться на страшного мертвого Генриха, а обнаружила Сонна, тоже страшного и непо-движного… Но главное, я, видно, едва не столкнулась с убийцей! Ведь кто-то же запер дверь… Кстати, интересно – зачем? Ах, с этим как раз всё понятно: преступник, чтобы я не увидела его около жертвы, запер меня в ком-нате… Может, так, а может, и нет; всё неимо-верно запуталось.

В общем, я заорала. К счастью, достаточно громко; в коридоре раздались шаги, ко мне спешили сразу несколько человек.

 

Глава 8

И вот мы снова в Малой гостиной. Наконец-то! Как, оказывается, немного нужно человеку для того, чтобы почувствовать облегчение. Конечно, это мнимое облегчение – с учетом наших обстоятельств; но всё же на короткое время я перевела дух. Мне по-прежнему казалось, что все, что произошло, - разрешится в самое ближайшее время. Вернется охранник, и стран-ные обстоятельства разъяснятся… Во всяком случае, я старалась думать именно так. Прятала голову в песок? Ну что ж, очень возможно… Впрочем, скоро выяснилось, - не только я…

Я уже сказала: мы вернулись в Малую гостиную. Комната, где я оказалась в плену, была всего-навсего «предбанником», ведущим в кабинет по общим вопросам (понятия не имею, что это значит). Но главное – предбанником! Прихо-жей… Там стояли стулья для посетителей и даже телевизор – а вот телефон находился непосред-ственно в кабинете (от которого ключей не было). Что же до самой прихожей, где я ока-залась заперта на пару с беднягой Сонном, – то от нее ключи нашлись у Владимира Никола-евича Тукляева.

- Эти ключи не проблема, – объяснил он, пожав плечами. – Эта комната, в сущности, – продол-жение коридора, от таких помещений ключи есть почти у всех сотрудников. Ведущих сотруд-ников, – добавил он.

- А заперли эту дверь тоже вы? – спросила Ла-риса Старикова.

В гостиной стало очень тихо. Задав свой ду-рацкий вопрос, Лариса сама испугалась, тихонь-ко ахнула и закрыла рот.

Напомню, в гостиной теперь сидели пять че-ловек: Владимир Николаевич Тукляев, Вадим Стариков и его жена Лариса, Владимир Анд-реевич Опарышев и я.

- По-моему, – заметила я осторожно, – нам сейчас следует сделать две вещи (потому что больше ничего мы и не можем предпринять). Во-первых, успокоиться, а во-вторых, – решить, что именно мы ищем. То есть ответы на какие вопросы.

- По-моему, – передразнил меня Опарышев (он теперь поменял свой малиновый цвет на жел-тый; и вот обратил ко мне воспаленное желтое лицо). – По-моему, у нас тут есть руководители и помимо вас. А вы, извините, кто? Я не помню.

Я пожала плечами. Мысль, мелькнувшая у меня в голове, была не такая уж значительная, чтобы настаивать на ее обнародовании. Нет так нет. В конце концов, не век же нам тут сидеть; прибудут специалисты и разберутся. Я и сама понимала, что мое утешение слабовато; у нас на руках два трупа… Или все же один? Трудно ска-зать, что лучше… вернее – что хуже…

Я не удержалась и сказала:

- Мы оставили (и правильно сделали) в комнате почти пустую бутылку с коньяком. Я имею в виду, в той комнате, где умер Виталий Валерь-евич Сонн. – Всё должно оставаться на своих местах… Явятся специалисты и отдадут этот чертов коньяк на анализ!

- Сейчас отравиться коньяком легче, чем мышь-яком, – встрял Опарышев. – Я сам месяц назад едва остался жив…

- Пусть проверят этот коньяк, – повторила я. – Хотя Виталию Валерьевичу уже не поможешь… Зато можно помочь другому человеку, на ко-торого неизбежно падет подозрение, – приба-вила я невинно.

Они откликнулись довольно дружно, поднялся нестройный шум. Громче всех орал Опарышев, на его желтое лицо вернулись малиновые пятна.

- Какой смысл кричать? – заметила я. – Вы, по-моему, все слышали, как Виталий Валерьевич жаловался на отсутствие спиртного… сетовал, что маловато запасли… А это значит, что с собой у него про запас ничего не было, и кто-то – кто-то из нас – выручил Сонна и подарил ему бу-тылку. Вот я и говорю, что необходима эк-спертиза; то есть важно установить, что именно употребил бедняга – фальшивый коньяк или ко-ньяк хорошего качества, но… – тут я замолчала.

- Отравленный? – шепотом подсказала Лариса.

Я не стала отвечать ей, а вместо этого объяснила:

- На этот вопрос нам самим все равно не найти ответа. Поэтому предлагаю подумать над дру-гими вопросами. А именно: жив или нет Генрих Сергеев? Где он сейчас находится? И наконец, – если он все-таки жив – то для чего скрывается? Есть, конечно, и еще загадки… Мне, к примеру, очень интересно, кто теоретически планиро-вался на роль жертвы? Генрих или… не Генрих?

Надо сказать, мои вопросы парализовали нашу компанию. Еще бы! Спасительная болтовня о несчастном случае, которая, как говорится, всег-да наготове, оказалась невостребованной. Но ладно – не востребованной мной! А если то же самое произойдет, когда явятся эти самые эк-сперты… специалисты? Вот о чем, надо думать, они забеспокоились.

Владимир Николаевич Тукляев постучал согну-тым пальцем по стеклянному столику.

- Наше положение трудное, но не безнадежное, – объявил он. – У постороннего наблюдателя (тут он метнул неодобрительный взгляд в мою сторону) может сложиться превратное впеча-тление… Генрих Карбидович… который времен-но отсутствует… обрисовал картину, в общем, далекую от истинного положения дел… Мни-мые мотивы нелюбви или враждебного отно-шения к нему… В то время, как в целом – я под-черкиваю – в целом Сергеева уважали…

- Уважали! – вмешалась Лариса Старикова. – Только хотели выкинуть с работы!

- В двадцать четыре часа, с вещами! – при-бавила она и внезапно разрыдалась.   

Тукляев кашлянул.

- Это невозможно, – твердо возразил он. – Я имею в виду – двадцать четыре часа… Невоз-можно, поскольку противоречит трудовому за-конодательству.

- Плевали тут на трудовое законодательство! – не сдавалась Лариса.

- Дура! – высказался Ларисин супруг и режиссер Вадим Стариков. – Дура и есть. Твое-то какое дело?

- Ха! – оживился руководитель культуры Опа-рышев. – Я уже объяснял…

Я заметила, что его небольшие глаза масляно заблестели. Любимая тема, понятно…

- Теперь уже безразлично! – рыдала Лариса. – Красивые, сильные люди здесь не нужны!

- Это Генка красивый и сильный? – неожиданно заинтересовался Опарышев. – Ниже меня на голову… Тоже мне, мистер Мускул!

- Он сильный… изнутри, – объяснила Лариса.

- Может, закроешь рот? – довольно спокойно поинтересовался Вадим Стариков.

Лариса вскочила на ноги. Я заметила, что див-ное бархатное платье немного помялось; да и вообще Лариса, как видно, из-за переживаний, теряла вид…

- Не смей затыкать мне рот! – вскричала разгневанная актриса. – Даже своего Демьяна Грудастого не смог дописать!

- Дементия! И не Грудастого, а Брудастого! – возразил муж. Он также вскочил, руки его тряслись.

- Рукопись в работе, – выговорил он немного охрипшим голосом.

Владимир Николаевич Тукляев вторично посту-чал по стеклянной поверхности стола. Может, ему пришло в голову, что сейчас самое время взять ситуацию под контроль, и что кому же как не ему… Не знаю, не знаю – только Тукляев явно взбодрился.

- Исчезновение Генриха Карбидовича выглядит тревожным симптомом, – сделал открытие Ту-кляев. – От этого факта не отмахнешься.

- Смерть Сонна тоже не смотрится утешительно, – вставила я.

Тукляев хмуро взглянул на меня.

- Да. Неутешительно, – признал он. – Но более или менее объяснимо.

- Виталий Валерьевич, – заявила Лариса, успев-шая промакнуть заплаканные глаза, – по край-ней мере не представляет опасности.

Странные слова произвели впечатление. Насту-пила пауза.

Лариса переполошилась.

- Я имею в виду, – пустилась она в неуклюжие объяснения, – от Сонна не исходит никакой угрозы.

- Еще бы! – хмыкнул Опарышев.

- Оставьте свой цинизм при себе! – напустилась на него актриса.

- Лариса права, – угрюмо высказался Вадим Ста-риков. – Черт его знает, что он замышляет.

- Кто, кто замышляет? – заорал Опарышев.

- Не притворяйтесь дураком, – с прежней угрю-мостью отреагировал режиссер. – Конечно, ваш любимый Сергеев.

- По-моему, с Геной приключилось несчастье, – заметил Опарышев. – Мы все были свидете-лями…

- Но Генрих Карбидович преодолел тяжелые об-стоятельства, – загадочно заявил Тукляев.

Вновь повисло молчание, точно на глупые слова опустилась завеса.

Подумав немного, я рискнула высказаться.

- Какой смысл делать вид, что судьба Генриха – исключительно его собственное дело? Пока мы не знаем, что именно произошло с ним (и что происходит в данную минуту) – мы не можем быть уверены в том, что нам самим не угрожает опасность. Я тоже думаю, что Лариса права.

- Что же вы предлагаете? – раздраженно уточ-нил Опарышев.

Я пожала плечами.

- Есть только два пути. Первый – продолжать прятаться в этой гостиной и дожидаться помощи извне. Кто-то же, в конце концов, явится, чтобы освободить нас.

- А другой путь? – спросила Лариса шепотом.

- Осмотреть здание, – сказала я. – Поскольку мы не можем быть уверены в том, что Генрих скрывается добровольно… Возможно, ему нужна помощь; а может, помощь нужна и нам? Повторяю: мы не знаем его мотивов, а также мотивов еще, как минимум, одного человека… Во всяком случае, я считаю, что такой человек существует.

- Он прячется где-то в здании? – спросила Ла-риса. – То есть этот другой человек?

- Этого не может быть, – решительно опроверг Тукляев Ларисино предположение.

- Ну почему, – хмыкнул Опарышев. – Никто не проверял кабинеты…

- Все ключи сданы под ключ! – твердил Тукляев.

- А возможность запасного ключа вы не учи-тываете? И потом, – продолжал Опарышев, – не забывайте, господа, – что-то ведь творилось тут в самый канун праздников. Странные видения должны же иметь какое-то объяснение! Кровь перед Архивом и прочее… Так что тут не все ясно, – заключил он.

- Где Генрих? – в отчаянии проговорила Лариса.

- Соскучилась, – сквозь зубы прокомментировал ее супруг.

- Надо пойти и посмотреть, – сказала я. – В конце концов, нас пять человек.

Забегая вперед, скажу, что мое предложение прошло. Это, как мне теперь кажется, было едва ли не самым странным изо всего, что нам пришлось пережить в описываемый вечер; они согласились.

- Если кто-то шляется по зданию, – бормотал Опарышев. – Кто-то, кроме Генриха, – подчер-кнул он и осекся. Кажется, и сам сообразил, что заявление выглядит, мягко говоря, двусмыс-ленно. Потому что неизвестно, что страшнее: или кто-то, нам не известный (но живой, в конце концов!) – или окровавленный Генрих…

Тем не менее, мы встали со своих мест – хотя и без особой охоты…

И – вышли в коридор.

Мы заранее договорились не расходиться.

- По крайней мере, все на глазах, – наивно заметила Лариса.

Ее высказывание оставили без комментариев, было не до того. Отряд молча двинулся по коридору; первым пунктом, который решились подвергнуть осмотру, довольно единогласно выбрали участок в подвальном этаже перед Архивом; тот самый…

- Пока мы идем по одной лестнице, – заметила Лариса, – он спокойно может пройти по другой.

- И так до утра! – с сарказмом откликнулся Опарышев.

- Что же, вы предлагаете разойтись в разные стороны? – спросила я, не удержавшись.

- И устроить на Генку облаву! – подхватил Опарышев.

- Вовсе нет! – вскричала Лариса. – Будем действовать сообща.

Так мы и поступили: дошли «сообща» почти до самого Архива. В двух метрах от закрытой двери мы остановились.

 

Потом, когда всё, наконец, осталось позади, я получила небольшое наследство – сочинения режиссера Вадима Старикова. И вот, стоило мне приняться за чтение, как я, само собой, тут же вспоминала удивительный вечер в компании людей, связанных друг с другом довольно странными узами. Странность, главным обра-зом, заключалась в том, что они, с одной стороны, терпеть не могли друг друга, а с другой – не могли друг без друга жить. Вот как хотите! В этом, как я думаю, и заключалась важнейшая причина всего, что произошло в тот Рождественский вечер – включая и убийство.

В общем, читая сочинения Вадима Старикова, я, выражаясь языком нашего сочинителя, погружалась в воспоминания. Но и, само собой, следила за ходом повествования. История ди-ковинного следствия, придуманная Вадимом, будь она прочитана вовремя, может, и под-кинула бы нам кое-какой ключик… Ведь пострадавший Дементий Брудастый был чинов-ником – то есть человеком той же самой профессии, что и наши герои - как бы там они себя ни называли; все эти замы и помы, ответ-ственные специалисты и руководители – чинов-ники (если, конечно, такая профессия действи-тельно существует! Профессия, призвание…).

Вернусь, однако, к сочинению Вадима Стари-кова. Следствие там шло полным ходом.

Дознаватель Микроп Аристархов сбился с ног. И трудность, повторяю, заключалась в том, что бедняга искал то не знаю что! Искал, собственно, голову, которой, возможно, и прежде Дементий Варламович не носил на своих ватных плечах… Что же тогда украшало эти широкие плечи? – заинтересовался моло-дой следователь. Скорее всего, фрагменты туалета, их перечень лежал на столе перед Аристарховым и наводил на мысль о том, что потерпевший не пренебрегал общественными интересами; следователь и сам не знал, каким образом пришел к подобному заключению – но вот же…

В ходе следствия выскочило и другое немало-важное обстоятельство: помимо охоты ря-диться в партикулярное платье и пребывать в дыму государственных забот, Дементий Брудастый имел в некотором роде и другой предмет забот – собственного сына (ко-торого, если верить документам, звали Нисруном – имя, как видите, библейское). Юноша был дороден телом и ленив разумом, в результате чего основное время своего отрочества, а вслед за тем и юности проводил на диване в отцовской гостиной, устрашая кошку зычными воплями, кои имитировали Божественный Гнев. Остроум-ные забавы не были преградой созер-цательности, склонность к которой выража-лась в неутомимых экспедициях указательного перста молодого человека от одной ноздри к другой.

Так подрастал Нисрун Брудастый, наследник отцовских идей, и Дементий Варламович уже прикидывал, на какое место можно опре-делить обещающего недоросля.

 

Перечитывая позднее эту поучительную исто-рию, я призадумалась: как, спрашивается, в пылу взаимных обвинений мы едва не забыли о еще одном персонаже – весьма заметном, хотя и отсутствующем? Этот тоже (подобно отпрыску Брудастого) был многообещающий юноша; ле-нивый и капризный, вздорный, амбициозный и почти вовсе лишенный талантов. Я-то этого героя знала неплохо. Давным-давно он сидел за партой в моем классе и глядел на меня, иро-нически прищурившись; из-за этой иронии я даже находилась какое-то время в заблужде-нии, принимая небрежные манеры за ум, а умеренное хамство (оно уж и тогда то и дело выскакивало) – за незаурядность.

Молодого человека звали Костик Тукляев, это был сын уважаемого Владимира Николаевича.

В тот самый вечер нам пришлось вспомнить это имя – хотя и к величайшему неудовольствию его отца. Нам уже, однако, было не до удоволь-ствий… Но всё это случилось немного позже, а пока мы, перепуганные разведчики, дошли до того самого места, которое, если верить рас-сказам, приводило в трепет сотрудников Адми-нистрации; дурная молва…

На полу, около железной двери в архив, что-то лежало. Что-то похожее на скомканный кусок материи… Тряпка была темного цвета, – и, в общем, не знаю, что это было; платок? Следовало подойти и посмотреть, но мы мед-лили. Наконец Опарышев мужественно произ-нес: «Да ну вас!» – и решительно приблизился к вещественному доказательству.

Это был кусок материи неизвестного предназ-начения – серой или кремовой, не разобрать. Дело в том, что тряпка была буквально вымо-чена в темной-красной жидкости, жидкость была совсем свежая, так что рука Опарышева оказалась изрядно перемазана, хотя он и держал тряпицу двумя пальцами…

- Кровь! – одними губами выговорила Лариса Старикова.

Опарышев стоял молча, вытянув руку с мокрой тряпкой на всеобщее обозрение. Я взяла его за руку и наклонилась к тряпице. Понятия не имею, что меня подвигло; в каком-то фильме, как будто, поступали точно так же? И вот в том фильме красная жидкость оказалась не кровью, а чернилами, редкими красными чернилами – что довольно просто определить по запаху… Я и определила: это было все что угодно, только не кровь! Не могу сказать, что мне часто при-ходилось ощущать запах крови; но, ткнувшись носом в наше вещественное доказательство, я сразу поняла, что запах – искусственный, что ли… Не кровь!

Я ужасно обрадовалась, или, лучше сказать, ис-пытала гигантское облегчение. Страшный при-зрак оказался шутом гороховым. Так, во всяком случае, я подумала в ту минуту…

- Куда направимся дальше? – деловито поин-тересовался Опарышев.

Я уже поделилась своим открытием, и вот те-перь, по-видимому, мое облегчение передалось остальным.

Немного посовещавшись, мы решили покинуть подвальный этаж и пройти по первому этажу (через фойе). Таким образом, мы прокон-тролировали бы еще один опасный участок… Мы двинулись в путь.

Первоначальное возбуждение, связанное с моим открытием, понемногу покинуло нас. Но-вый приступ уныния овладел всеми; слишком длинной оказалась ночь, чересчур тяжелыми – испытания…

И вот наша поредевшая компания вновь на лестничной площадке, выводящей в фойе. Ска-жу сразу: в наше отсутствие тут кое-что прои-зошло… Никто из нас, правда, не мог бы сказать, что именно: свет на лестничной площадке и в фойе больше не горел. Мы оказались почти в полной темноте, лишь верхнее освещение сла-бо проникало на нашу территорию…

- Где тут выключатель? – спросили одновремен-но Вадим и Опарышев.

- Это дело дежурных, – подал голос Тукляев. – Я имею в виду, включать своевременно свет.

- Отлично! – вдруг разозлился Вадим Стариков. – Но именно сейчас дежурные отсутствуют!

- И это вполне естественно, – заметил Тукляев.

Всмотревшись, я различила в фойе крупный си-луэт. Это, конечно, была Пальма, она лежала, выставив вперед мощные лапы, и к выключен-ному электричеству отнеслась, судя по всему, равнодушно. Но, кроме Пальмы, я увидела кое-что еще.

- Надо как можно скорее включить свет, – проговорила я негромко. – Там кто-то есть!

Я заметила или, скорее, почувствовала, как мои товарищи вздрогнули. Искать выключатель бы-ло, однако, поздно: этот «кто-то» медленно, кажется, едва переставляя ноги, направлялся к нам.

 

 

Литературно-художественный эмигрантский журнал средней дальности

«Русское вымя» издаётся с января 2017 г. в Париже.

Редакция журнала: Тамара Ветрова, Дмитрий Ветров и их друзья.

 

ВНИМАНИЮ АВТОРОВ

Ваши тексты (короткая проза, поэзия, эссе, критика, научные и научно-популярные статьи) принимаются по адресу [email protected], [email protected].

 

                                      

 

 

Журнал издан при финансовой поддержке Министерства культуры страны Эльдорадо

[1] Бороться, искать, найти и не сдаваться.

литературно - художественный русский эмигрантский журнал средней дальности

 

 

 

 УГЛАВЛЕНИЕ

 

 

Об авторах ............................................................................................................................... 3

За Китайской стеной

Тамара Ветрова Под знаком небесного узора ...................................................................... 4

Поэзия и правда

Дмитрий Ветров Трое в пейзаже .......................................................................................... 13

Андрей Дмитриев Стихи ........................................................................................................ 18

Пятый привод

Сергей Сущий  Антарктида ..................................................................................................... 20

No Borders

Абай Кунанбаев Июльский зной ........................................................................................... 26

История: взгляд издалека

Олег Лукьянченко Лысый и шевелюрый .............................................................................. 28

Диванное чтиво

Тамара Ветрова Смерть чиновника ...................................................................................... 30

 

[ об авторах ]

 

Сергей Сущий – культуролог и социолог культуры, главный научный сотрудник Южного научного центра РАН, доктор философских наук, автор девятнадцати монографий. Член Союза российских писателей с 2000 года. Родился в 1961 году в Ростове-на-Дону. Закончил геолого-географический факультет Ростовского университета в 1983 году. Автор четырех книг прозы и двенадцати поэтических сборников, изданных в Москве, Ростове, Таганроге. С 1994 года публикуется в художественной периодике: журналы «Знамя», «Арион», «Дети Ра», «Наша улица», «Ковчег», «Дон», «45-я параллель» и др. Лауреат «Илья-премии» (2003 г.) и премии журнала «Ковчег» (2007 г.). Живет в Ростове-на-Дону.

Сергей Шилкин – поэт, переводчик. Окончил Ленинградский технологический институт имени Ленсовета. Публиковался в журналах и альманахах. Дипломант II между--народного конкурса переводов тюркоязычной поэзии «Ак Торна», обладатель специальной награды – «Диплома министерства культуры Казахстана» за перевод казахских поэтов, финалист VI Республиканского конкурса поэтического перевода 2014 (г.Уфа), лауреат премии литературного журнала «Сура» в номинации «Поэзия» за 2013, победитель конкурса «Лучшее стихотворение 2012 года», проводимого еженедельником «Истоки». Живет и работает в г. Салават (Башкортостан).

Андрей Дмитриев – редактор отдела экономики газеты «Земля нижегородская», член Союза журналистов РФ. Автор сборников стихов «Рай для бездомных собак», «Орнитология воды» и «Африкаснег». Публиковался в газетах в журналах «Нева», «Дружба народов», «Слово/Word», «Журнал ПОэтов», «Нижний Новгород» и многих других. Лауреат премии имени Бориса Пильника (2010 г.). Шорт-лист XIV Открытого Международного Волошинского конкурса (2016 г.), шорт-лист IV Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2014», лауреат межрегионального конкурса «Наималы» (2014 г.) и международного конкурса «Мирсконца-2015», проводимых музеем В. Хлебникова в Астрахани. Постоянный автор РВ.

Олег Лукьянченко – главный редактор литературно-художественного журнала «Ковчег» (Ростов-на-Дону). Член Союза российских писателей с 1991 года и Международной Федерации русских писателей с 2009 года. Родился в 1948 году в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет Ростовского университета в 1971 году. Служил офицером в Советской армии, преподавал в Ростовском мореходном училище им. Седова, позднее работал в периодике. С 2005 г. заместитель главного редактора журнала «Ковчег», с 2011 г. – редактор. Автор многих книг и публикаций в отечественной и зарубежной периодике. Отмечен премиями журналов «Знамя» (1994), «Ковчег» (2007). Живет в Ростове-на-Дону.

 

 

[ за китайской стеной ]

Тамара Ветрова

12345Следующая ⇒

Поделиться: