Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Клиент, психотерапевт, супервизор.



 

 

Это та самая игра, которая так неназойливо углубляет интерес участников друг к другу и к самим себе.

На том осеннем марафоне с Лерой Александровной мы так и не успели в нее сыграть. Но я обещал рассказать о ней. Это теперь с радостью и делаю.

«Клиент - психотерапевт - супервизор» - игра, в ходе которой участники по очереди меняются названными ролями.

Сначала каждый выбирает себе двух партнеров. Мы для этого играем в «ручеек»[32].

Когда решительная и веселая Лера Александрова, улыбаясь, берет вашу руку своей натруженной, доброй и теплой, немного усталой рукой и приветливо, не обратив на вас внимания, ведет сквозь ручеек из пар, а потом стоит с вами, приглашая радоваться, то вы начинаете опасаться, что рука ваша - только часть мягкой игрушки. И вы, например, длинный силиконовый жираф, которого она обязана по известному графику чистить, мыть, сушить и расправлять, словом, обихаживать. Вы почему-то знаете, что делать это она станет хорошо, старательно и весело, не придавая значения тому, что и вы, и все другие, также взятые ею на обслуживание, игрушки ей совсем не нужны и страшно надоели... Радуясь, она будто бы не заметит, что вы сейчас другой и в другом существуете. И станет этим приветливым незамечанием как бы упрашивать, чтобы вы не разуверяли ее в том, что все «tip-top!», не разочаровывали, и не огорчали. И, если ваша проблема, по-вашему, не та же, что и у нее, то вы, стараясь не обременять ее собой, терпеливо и приветливо достоите до тех пор, пока кто-нибудь вашу пару не разобьет.

Если же вам ее «доброта» понравится. Или вас увлечет ее «жизнерадостность», и вы сами - такой же. Или, если вас ее «решительность», напротив, почему-то рассердит, но вам покажется, что ее и ваши трудности сходны. То вы, может быть, решите остаться с ней в одной тройке. И тогда, если она согласится, пойдете сквозь ручеек уже парой - выбрать третьего.

«Тройки» рассаживаются на стульях треугольником.

«Клиент» и «психотерапевт» - напротив, лицом друг к другу.

«Супервизор» (наблюдатель) - сбоку от них, посередине, в вершине прямого угла треугольника, так, чтобы ему легко было их чувствовать и, эмоционально участвуя, наблюдать обоих.

«Клиенту» предлагается излагать в любой форме проблему, в которой он хочет разобраться. Он может рассказывать, показывать, играть, рисовать, но вправе и молчать, обдумывать свой вопрос про себя.

Важно, что «клиент» вовсе не обязан говорить!

Не обязан он и быть понятным партнерам.

Зато и вызвать нужные ему реакции «психотерапевта» это забота самого «клиента», а не «терапевта».

Тему, заботящую, «клиента», рекомендуется обсуждать в следующем порядке.

Первое. Изложение деталей и существа проблемы до тех пор, пока самому «клиенту» не станет достаточно ясным, в чем его проблема состоит.

Это прояснение существа собственной проблемы могло бы-происходить, например, так.

Допустим, что моя проблема на первый взгляд, как и у Леры Александровны, состоит в том, что я в своем бизнесе катастрофически теряю деньги.

Тогда, договорившись с Лерой Александровной работать одной в тройке, я, сидя напротив нее в качестве «клиента», и обозначая в уме эту свою проблему, неожиданно для себя Заметил бы... Мог бы заметить, что Лера Александровна, у которой, как я знаю, та же проблема..., я бы не мог не заметить, что в роли моего психотерапевта она совершенно не похожа на предприимчивого человека, тем более - на руководителя.

Я увидел бы, что она несобранна, вяловата, и, «играя роль», ничем своим не занята! Что даже ее тело: ноги, бедра - все тело - какие-то брошенные, как мясо на лотке.

Изображая для самой себя «проницательного психолога», она не занята и мной.

Глядя на себя ее глазами, я бы ощутил себя пустым местом или непонятным ей и поэтому пугающим монстром. Не интересен я ей. Здесь, как ей кажется, игра, а не бизнес. Вот она и выбирает не замечать меня и, чтобы не бояться неожиданности с моей стороны, скучать, бездельничать, притворяться, что играет, и без толку убивать время.

В бизнесе бы, не интересуясь мной, и не зная меня, она, либо «поверила» бы мне, перепоручив свою безопасность моему произволу, либо боялась бы. Кому попроще - доверилась бы. Кто сложнее и интереснее, тех бы опасалась и избегала.

Избегала бы способных людей. Окружила бы себя «понятными» пустыми местами. А пустые чаще и опаснее хитрят!

Ничем не занятая, она смотрится человеком, который в скуке борется с дремотой и ищет, чем бы занять себя, чтобы не впасть в обморок. Вялая, она и на сотрудников непременно нагоняет скуку. Они, наверное, тоже станут делать множество движений, не для дела, а, как и она, чтобы не свалиться со стула.

Так, уже одним своим присутствием, она разлагает подчиненных, развращая их личным примером безделья и убивания времени в суете напоказ. Поэтому люди, не умеющие долго халтурить, от нее уйдут.

Для меня стало бы ясным, что потеря денег - только фасад ее проблемы! Что ее проблема не в деньгах - это лишь обращающий ее внимание сигнал. А в хронической расслабухе и в беспечном ничегонеделании, которые скрыты за суетливой демонстрацией себе своей активности.

«Но отчего ее беспечность и расслабуха?» - спросил бы я себя. Ведь я давно понимаю, что любое человеческое поведение точно приспособлено к каким-то конкретным обстоятельствам - «носит приспособительный характер» и в этом смысле имеет смысл, или имело его когда-нибудь в прошлом. И на свой вопрос: «В чем смысл беспечности и несобранности моего «терапевта»? Когда прежде такое поведение было допустимо и не опасно?!» - Я бы ответил: «В игре, в какую играешь, не понимая ее смысла, чтобы убить время, как играет она сейчас со мной..., когда ничего не проигрываешь, ни за что не придется отвечать - все понарошку.

Того, что сию минуту своим неучастием она отказывается от меня и вместе со мной теряет всех таких же, как я, людей, она не замечает. Про то, что и за эту нашу «игру» она заплатила своими деньгами и недешево, она тоже, по-видимому, не помнит.

«Почему Лера Александровна живет, как в игре?! Когда воспринимать жизнь игрой могло быть безопасным и естественным?» - снова спросил бы я себя. И получил бы ответ: «Только в маразме... или в самом раннем детстве!».

Получилось бы, что проблема Леры Александровны даже не в детской беспечности и несобранности, и не в бессодержательной имитации полезной активности - не в суете. Это тоже - только следствие привычного для нее ощущения мира, как детского. Мира, в котором, все о ней заботятся. Или должны заботиться, если она «беспомощная»..., или если она «хорошая»... или прикидывается хорошей!...

Ее проблема в том, что она по безотчетной детской привычке неосознанно воспринимает мир - детским миром всеобщей заботы о ней.

Разобравшись в роли «клиента» с моим «психотерапевтом», у которого, как я догадывался или знал, та же, что и у меня, проблема, я бы допустил, что может быть, и я в своем деле терплю неудачи, обижаюсь на вероломство партнеров и сотрудников, черню в своих глазах всех и вся и теряю деньги - не по случайности!

А от того, например, что, как дитя, рассчитываю на договоренности, выгодные мне и невыгодные моим партнерам.

Надеюсь на то, что за деньги куплю заинтересованность тех, кто заинтересован не только в деньгах, а в чем-то еще: может быть в самоуважении, в деле, в сотрудничестве с более дельным партнером.

Может быть и моя проблема, как и у Леры Александровны, в том, что я подменил взрослый мир живых отношений желающих сохраниться собой личностей миром детских договоренностей и парализующей мою инициативу всеобщей заботы обо мне. Или, наоборот, миром подростковой, все разрушающей борьбы за верх, лишенной сочувствия драки за власть, и бессердечного продажного рвачества?!

Итак, моя проблема в том, что я не реалистичен, а живу в мире детских ожиданий!

На этом я закончил бы первый этап обсуждения -этап уяснения содержания и сути моей проблемы и перешел бы к следующему.

Второй этап обсуждения проблемы. Поиск ответа на, казалось бы, абсурдный вопрос: «Чем выгодно иметь эту проблему неразрешенной и мнить ее неразрешимой ? Или чем мне грозит ее разрешение?».

Здесь очень важно, что большинство людей уверены, будто тяготящая их проблема не может быть выгодной ничем! Тогда неосознанная, но интуитивно ощущаемая угроза лишиться вместе с решением проблемы и приносимых ею выгод бессознательно тормозит и дезорганизует почти всякую могущую быть эффективной активность по ее разрешению.

Вот мы и толчем воду в ступе, не ведая почему. Ощущаем объективно простую для нас (относительно нашего темперамента, интеллекта и опыта) задачу - неразрешимой!

Сидя «клиентом» напротив Леры Александровны, я бы снова думал не о себе, а о ней. Ведь в чужом глазу виднее!

— Чем ей выгодно оставаться в мире детских предощущений?

Очевидно, что она любит покой и не любит, не терпит тревоги. Поэтому ей скучно. От скуки она спасается горными лыжами... А может быть и выводящими ее из спячки приключениями потерь в бизнесе? Она любит покой, а иллюзия ‘ продолжающегося детства успокаивает.

Она не выносит неизвестности, а в детском мире все кажется известным, «надо только еще чуть-чуть подучиться»!

Она эгоцентрична, то есть никем не занята, и относится не к человеку, а к его заметному отношению к ней, не чувствует своего отношения ни к кому. Ей трудно почувствовать теплое внимание к ней. Да и непривычно. Живое участие смущает, обязывает, приводит в замешательство. Обескураженная, она бежит от сердечности. Бросается обслуживать всех. Как бы заранее откупается. Ей холодно в одиночестве. Иллюзия детства согревает хотя бы обещанием теплоты и заботы.

Иллюзия детства для нее - гарант благополучия и покоя! Этим ей и выгодно оставаться в детском мире - оставлять проблему неразрешенной и верить в невозможность ее разрешения.

Получалось, что, если я существую так же, как она, и поверю, что детство с его правилами, гарантиями, и заботой обо мне кончилось в пять (!) лет, я, как и она, приду в ужас от неизвестности, холода и возмущения, что это «не справедливо» и что «так не должно быть»!

Лишившись пусть ложных, но знакомых гарантий, я, как и она, впаду в панику! Этим смятением от потери точек отсчета для построения поведения..., растерянностью перед новизной и неизвестностью..., а может быть, и полной прострацией грозит мне отказ от привычного заблуждения.

С этим я бы и пришел к третьему этапу решения моей проблемы

Третье. Ответ на вопрос: «Чем это невыгодно - оставлять обсуждаемую проблему неразрешенной?».

Когда бы мы, не играя с собой в прятки, отважились узнавать действительно все потери, которыми грозит нам невольное избегание решения наших проблем, у нас бы было гораздо больше мотивов (причин и сил) для их разрешения!

В роли «клиента» напротив Леры Александровны мне

становилось бы очевидным, что состояние, в котором она существует, грозит не только потерей денег и бизнеса.

Имея двоих детей, она может рассчитывать на материальное обеспечение успешного в своих делах их отца!

В ее постоянной эмоциональной расхлябанности она и в качестве женщины перестает быть привлекательной, и провоцирует «измены». Чувствуя потерю, начнет ревновать. Сама станет взвинченной, подхлестывающей себя ревностью кокеткой. Загоняя тревогу вглубь, будет пугать ею детей, так вызывать их болезненность, болея сама...

Глядя на Леру Александровну и сочувствуя с ней, я бы снова и снова убеждался, что и мое ленивое «спокойствие» чревато разрушением и потерей всего, что мне дорого! Беречь свой покой стало бы страшно.

С этими открытиями трех первых этапов обсуждения моей проблемы я бы и пришел к четвертому - в обсуждении заключительному.

Четвертый этап - собственно решение проблемы.

Существенно, что решение нам нужно, подходящее именно нам. А оно является, когда до нас доходит, что сама наша проблема есть «способ достижения нужных вещей ненужными средствами[33]». Тогда решение - это ответ на вопрос: «Как - добиться необходимых нам результатов средствами, менее для нас болезненными и более пригодными именно для нас?»

Фактически решение проблемы это - поиск компромисса: как, сохранив все выгоды от наличия проблемы, избежать тех неудобств, которые с ней связаны ? Как найти иные, более удобные средства достижения тех же выгод?

Может быть, вообще отказаться от того, чтобы что-то менять, если у нас пока нет иных средств обретения тех же выгод?!

В роли «клиента» Леры Александровны, я бы теперь обнаружил, что, отвечая на предыдущие три вопроса, я практически уже ответил и на последний!

Глядя, как в зеркало, в своего «психотерапевта», я на первом этапе от, казалось бы, «очевидной» проблемы о катастрофической потере денег в бизнесе, пришел сначала к обнаружению собственной несобранности и игры в активность.

Потом - к тому, что подменил мир самобытных людей миром договоренностей и всеобщей заботы обо мне, а отношения - пустой и разрушительной подростковой дракой за верх, за власть.

Спутал сотрудничество и деловую конкуренцию с продажным рвачеством.

И совсем уж неожиданно для себя я тогда понял, что моя проблема не в потере денег, а совсем в другом. В детском восприятии мира, сохранившемся у меня с детства, как рефлекс!

Я не реалистичен и поэтому не собран. Поэтому не научился любить тревогу и жить в ней.

Сочувствуя с Лерой Александровной, я на втором этапе, исследуя вопрос о «выгодности нерешения» проблемы, догадался, что, не научившись жить в состоянии неопределенности, неизвестности..., не привыкнув любить тревогу поиска основ..., мне, как и ей, нельзя пускаться во все тяжкие встречи с неведомой взрослой реальностью! Но как же быть?

Похоже, что в этот новый для меня отсек жизненного лабиринта мне придется входить с особой осторожностью!

Пусть «сочиненная» мной для себя действительность неверна, но она мне знакома! К получаемым здесь ударам я уже привык и готов! Отказаться от нее вдруг значило бы для меня, во-первых, потерю гаранта внутренней моей стабильности. Выгоды же этого открытия для меня только вероятны и проблематичны - они не из моего опыта!

Получалось, что мне ни в коем случае нельзя спешить отказываться от моих заблуждений, поддерживающих пока мою уверенность! И для меня пока прав Беранже, когда предупреждает:

«Господа, если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет,

Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой»!

Только двигаясь осторожно и ощупью, и постоянно возвращаясь в знакомое, и только хорошо натренировавшись, подготовившись проживать тревогу, как каратеист готов держать удары, тогда только мне можно будет входить в пространство новой для меня реальности. И то, только если не входить в него станет для меня невозможным!

Но зато и по-прежнему жить в расслабухе теперь тоже не получится - страшно! Да и не хочется!

Придется учиться не бегать от тревоги неизвестности! Спасибо моему «психотерапевту»! Спасибо!

В наиболее активных тройках вся работа чаще проходит в совершенном молчании.

Закончив свою работу, «клиент» говорит: «Спасибо!» и переходит на стул «терапевта» или «супервизора», а один из его партнеров садится на стул «клиента». Игра продолжается.

Роль «психотерапевта» заключается в том, что он сидит напротив «клиента», не проявляя никакой поведенческой активности. Ему нельзя отвечать на вопросы «клиента» ни словами, ни жестами, ни мимикой - ничем, кроме своих, никак произвольно не об необнаруживаемых внутренних эмоциональных реакций. Даже, если «терапевт» наклонится, чтобы лучше слышать «клиента», я остановлю его, сообщив, что он «слишком активен»!

«Клиент», занятый своим, иногда сидит молча и пятнадцать и тридцать минут. Это достаточно серьезное испытание и для его партнеров и для него. Я при этом только напоминаю «терапевту», что его желание сделать поведение «клиента» понятным для себя, активизировать того - заметно и мешает партнеру оставаться самостоятельным.

«Терапевт» должен быть внешне невыразителен, «как Фантомах, в маске»! Его задача предоставить себя (свои глаза, уши, свое живое присутствие) в распоряжение «клиента», ни в коем случае не пытаясь решать за «клиента» его проблемы.

Желательно, чтобы «терапевт» не навязывал «клиенту» и своей скованности, не заражал своим напряжением. Поэтому, если участник это умеет, хорошо, чтобы в роли «психотерапевта» он оставался в наиболее удобной для мышечного расслабления позе, как можно более раскованным (не расхлябанным!). Если он раскованным быть не умеет, ему предлагается, сидя напротив «клиента», но не мешая тому демонстрацией своих действий, сделать поиск такой позы и такой раскованности ~ своей основной внутренней задачей роли.

Внешне роль «психотерапевта» - наиболее пассивная! Но, по сути, она требует от внимательного участника самого активного и внутренне дисциплинированного сдерживания любых внешних проявлений его внутренней активности и его участия в «клиенте».

Такое поведение «терапевта» вынуждает «клиента» ощущать себя в одиночестве и самостоятельно заниматься собой. В результате он часто интуитивно научается быть наблюдательным, внимательным эмоционально. Находит свой способ почувствовать непоказные эмоциональные реакции «психотерапевта» на него и на его переживания. Научается сознательно эмоционально пристраиваться к другому, ничего не сообщающему словами и действиями, человеку. Научается «понимать без слов», активизировать собственные проекции и использовать безмолвное присутствие каждого другого человека, как советчика.

«Терапевт», подавивший свое высокомерное желание руководить «клиентом» и давать ему советы, в свою очередь, замечает, что тот еще жив, обходится без его опеки и что-то внутренне делает. «Терапевту» становится интересно. Он тоже начинает наблюдать. Пытается вчувствоваться в «клиента», пристроиться к нему, уже с задачей понять того. Нередко между ними невольно возникает весьма живая и отзывчивая эмоциональная связь.

Случается даже, что «терапевт» впервые в жизни обнаруживает и чувственно убеждается в том, что другой человек отдельно от него тоже живет, отдельно реально существует. Впервые мир для него удваивается на его и не его. На «Я» и «ОН», то есть не только - НЕ Я, но - ДРУГОЙ Я! Оба обретают друг друга. До этого с таким открытием я сталкивался только в любви!

Похоже, это и есть событие признания! Признания одним человеком другого, а тогда и себя как отдельного человека.

Лозунг роли психотерапевта: «Не подменяйте клиента собой! Он не дурее вас. И вы не можете решить его задач за него, как, впрочем, не можете и ни за кого!». Чтобы я легко мог делать «психотерапевту» свои замечания, надо, чтобы он был хорошо мне виден, а я - хорошо виден ему. Поэтому все тройки размещаются в кабинете так, чтобы «психотерапевт», сидя на стуле лицом к «клиенту», оказывался еще и лицом ко мне.

Если бы я с той же проблемой оказался в одной тройке с Лерой Александровной в роли «психотерапевта», то, во-первых, сел бы напротив нее удобно, и поискал бы положение, удобное для расслабления мышц. Такое, в котором все тело не требовало бы для поддержания позы никакого мышечного напряжения, а держалось на костях ног, позвоночника и на опоре.

Собственно я привык так свободно сидеть всегда с тринадцати-четырнадцати лет, когда увлеченно занимался «Хатхой — Йогой» и, когда, как обезьянка, везде - в кино или в жизни - перенимал казавшееся мне «элегантным»,раскованное поведение взрослых мужчин. В восемнадцать-девятнадцать лет привычка не загружать мышцы и нервы поддерживанием неудобных положений тела закрепилось частыми тогда занятиями аутотренингом и другими приемами саморегуляции. Правда, у этого состояния мышечной свободы, как и у всякого подлинного переживания, есть его ущербный двойник-подделка - имитация свободы - расхлябанность. Но их не трудно различить.

В расхлябанности, притворяясь свободным, подросток игнорирует мало понятные ему рефлекторные реакции своего тела на внешний мир: на то, что его окружает, в том числе и на людей. Расслабляя мышцы без внимания к себе больше, чем того требует момент, он вступает в конфликт и со своими внутренними  импульсами, требующими возвращения необходимого тонуса. И оказывается этой борьбой «за свободу» загруженным.

Занятый расслаблением как самоцелью, а не как средством он этой занятостью отвлечен от происходящего вокруг. И, не замечая того, тормозит, рвет автоматизм инстинктивной мышечной связи со своей человеческой стаей. Насильственно отгородившись от значительной части естественного (Потока непонятных ему внешних сигналов, принимаемых телом, подросток не только лишает себя информационной подпитки, поддерживающей нужный для нормальной жизни и здоровья эмоциональный тонус - становится расхлябанным.

Отказавшись, насколько сумел «расслабиться», от интуитивного реагирования и от приобщения к своему же неосознанному живому опыту[34], он к тому же еще и искусственно ограничивает используемую для выбора поступков информацию только узким потоком знаемого. Так очень затрудняет себе и ориентировку, и выбор решений - вообще жизнь среди людей.

Он теперь никого не чувствует. Только видит и слышит. А, как известно, в отличие от непрерывной интуитивной активности, питаемой всем многообразием чувствований, сознательная активность, построенная только на таком видении и слышании - дискретна, во много раз более трудоемка и чрезвычайно медленна! Она нам необходима только, когда есть бремя на долгую подготовку к действию, или для решения особо сложных задач, на особенно сложных участках пути, как лупа для неразборчивого текста.

В отличие от расхлябанности, та раскованность, о которой я здесь говорю, построена на живой обратной связи и с собой, и со всем своим окружением - с людьми, с животными, с предметами тоже.

Унаследованная, перенятая у других, любимых, людей или освоенная в результате тренажа раскованность, избавляя от излишнего напряжения большую группу мышц, не только высвобождает дополнительный нервный ресурс. Требуя поминутной отзывчивости, будучи ее проявлением, такая раскованность становится и лучшим условием этой отзывчивости, то есть оказывается самой эффективной собранностью. Не отвлекаемый никакой оторопью, ты оказываешься в самых тесных и чутких связях со всем, что тебе доступно. В любое мгновение всем существом готов к самому эффективному восприятию и реагированию на все и вся.

Сев удобно, и мельком взглянув на Леру Александровну, я бы успел заметить, что она пытается своим застывшим взглядом на ничего не выражающем лице встретить мой взгляд. И не для того, чтобы всматриваться, а только будто ради игры в «гляделки»: кто дольше выдержит быть невыразительным.

В мои планы это бы не входило. Я бы постарался не встретиться с ней глазами. Или не откликнуться на предложенную ею игру...

Этого требуют и условия игры в тройках, которую я описываю.

Чтобы не навязать партнерше своей активности, мне бы следовало самому остаться самостоятельным. Не ввязаться в ее игры, а заниматься тем, что интересно мне.

...Я стал бы рассматривать ее руки. Руки были бы спокойными. Стирающими, убирающими, кормящими, делающими. Какими-то молодыми и мужественными. И от этого отсутствия лишнего, и еще от диссонанса с забытыми в голубых джинсах бедрами, на которых они лежали, - красивыми.

Наблюдая Леру Александровну - «клиента» я бы увидел, что она опять «добросовестно» играет роль и, как дитя, ждет, когда я буду играть свою. Снова она помнит мои обязанности. Ждет активности от меня. Не видит или не понимает, что я делаю, и сердится. А ведь теперь даже по условию игры я не должен ничего «делать».

Похоже и я на нее сержусь. За то, что она чего-то ждет от меня... Вот и я занят не своими делами! Как легко искать соринку в чужом глазу.

Я рассердился бы на себя. Интересно, за кого я ее принимаю?

Я снова вернулся бы к ее живым рукам и к каким-то истраченным бедрам.

Подумал бы, что, если Лера Александровна - это ее руки, то она умница и красавица. Но тогда - ничего в ней, кроме ее пробивающихся на щеках веснушек, больше не походило на нее!

Все забыто и использовано, как жилистое тело женщины-клоуна. Наверно она и бедра использует машинально и безжалостно, как рабочий станок.

Подумал бы, что, если бог - это жизнь, то его представитель на земле - женщина,

И в жизни спасаются, выживают и имеют будущее только те, кого женщина выбрала.

Те из нас, кого женщина хочет, получают от нее силу хотеть и мочь. Не завидовать, подчинять и разрушать, а благодарить, узнавать, растить и строить!

От своих желанных рождает она желанных ей детей. Тех, кого любовью умеет защитить от соблазна красивых слов и приобщить к таинству неназванной словами реальности. Их в свою пору одаривает бесстрашием хотеть жить, и мочь выжить.

От желанных рождает нас, кого способна вырастить не досадующими и обиженными на мир, а благодарными, любящими и любимыми. Сыновей и дочерей, кто тоже станет избранниками жизни и женщины, кто собой воплотит и ее жизнь, и наше общее бессмертие.

Сидя «психотерапевтом» напротив Леры Александровны, я наглядно убеждался бы в том, что, не считаясь с женщиной, не только мужчина вычеркивает себя из будущего.

Безнадежнее, когда не замечает себя сама женщина! Ее как бы и нет тогда! И просто некому выбирать и одаривать будущим ни нас, ни вас, ни детей - никого!

Используя свои женские свойства без отношения к себе, а тогда и к мужчине - только чтобы удержать его рядом, угодить, услужить, и так подчинить..., и вместе с тем доказывая, что она «такой же, как и он, человек», и все без него может, Лера Александровна не заметила, что она еще и иная, чем мужчина! Забыла спросить: чего ей - иной- в мире надо?!

Не заметив в себе женщины, она не может наполнить жизнь иным смыслом кроме победы в мальчишечьей «драке за первенство». Ни свою, ни мужа, ни детей! Ей нечем поддержать жизнелюбие детей, кроме подросткового желания «доказать[35]». Она сама - рабыня или средство. Орудием делает и их. А орудие не имеет своих целей! Нет для него и дающего силы удовлетворения. Тратясь и не получая, «живое средство» обречено на обиду, усталость, и протест, разрушающий и себя и других. И так, пока не перестанет быть «предметом для пользы»! Пока не заметит себя, своих нужд и задач.

Снова становилось понятным, что, веря, будто мы заботимся о женщине, мы чаще только подчиняем ее нашим схемам, понятным нам мужским целям. И тем бесповоротнее подчиняем, чем убежденнее мы, чем авторитетнее для нее. И чем старательнее и доверчивее пытается она следовать нашей «ясной» логике. Мы общаемся в ней с собственным отражением...

За кого же я все-таки принимаю Леру Александровну? За независимого взрослого человека, самостоятельно выбирающего свои заблуждения и не-заблуждения? Или за нуждающуюся в опеке маленькую девочку?

Кажется, я теперь занят своими вопросами. Кажется, не навязываюсь ей в «терапевты». Но и ничему, кроме понятных мне взрослых рук и веснушек, не удивился!?

А ведь за годы, что она ко мне приходит, она успела развить свой бизнес. Стать женой. Родить детей. Окончить институт, Это же она первая из клиентов удивила меня своим умением по-мужски дисциплинированно подчинять пониманию все свои поведенческие стратегии.

А как непосредственно она тогда в первый раз открылась, смутившись, когда потеряла с ноги по пути в коридор один тапок! Как потом из привлекательней, чуть только не механической куклы, с которой в одном кругу невыносимо из-за суеты, обращалась она в теплого, обаятельного человека, значимого для многих участников кабинета. И ей, кажется, только двадцать девять. Что случилось? Зачем ее спад на работе? Может, она мужа хочет встревожить? Может, себя подхлестнуть? Может быть, примеривает роль зависимой жены? А может быть, снова рискуя всем, обживает спад? Учится прожить новое состояние до конца, не вытаскивая себя суетой за волосы? А безжизненность ее тела - оттого, что она еще не умеет «не делать лишних движений» и, невольно дергаясь, пока еще загоняет себя в топь глубже?

Похоже, я ее опять недооцениваю?! И она снова умница?! А события без нужды тороплю я, а не она!

Вот и теперь, она, кажется, почувствовала, что я всерьез ею озадачен. Подобралась. Кажется, и я ей стал любопытен! Улыбается своей замечательно веснушчатой улыбкой:

— Спасибо, Михаил Львович!

— Вам спасибо!

Можно меняться местами.

Все-таки в работе психотерапевта самое трудное - доверить партнеру, увидеть возможное и ждать! Не поторопить, е напугать ни себя, ни его! Но это же и - самое эффективное!

(Этот молчаливый диалог «психотерапевта» с «клиентом» мне совсем не надо было сочинять - Лера Александров-столько раз сидела передо мной действительным клиентам на консультациях).

«Супервизор» (наблюдатель) - со стороны, но, как умеет эмоционально включено, молча и тоже не навязывая партнерам своей активности, наблюдает за тем, как полно они осуществляют свои роли. Ему тоже не рекомендуется заражать партнеров своей активностью и своим напряжением. Хорошо, если он, как и «терапевт», начинает с поиска позы, не требующей мышечного напряжения, и собственной раскованности.

Ощущая себя вне поля внимания партнеров, «супервизор» более других участников тройки предоставлен самому себе. Но становится действительным участником игры, только включившись всем своим телом, всем существом в эмоциональные отношения своих партнеров.

Пока участник занимает место «клиента», он единственный господин ситуации и может делать, что угодно из того, что позволено в кабинете. Может даже, не объяснившись, уйти курить или в туалет и прочее. И партнеры должны будут его ждать, если я не распоряжусь, чтобы они занялись чем-то без него.

Не может «клиент» только вынудить партнеров говорить или иначе наглядно отвечать на его реплики и поведение.

Равноправно разговаривать участники могут, только вставая со стульев в момент смены ролей, и после завершения игры, в ходе ее обсуждения.

Игра продолжается до тех пор, пока каждый не побудет в роли «клиента» по отношению к каждому в роли «психотерапевта» или пока каждый из участников не исчерпает проблемы, которые хотел обсуждать.

Эта игра дает участникам совершенно уникальный опыт!

Решая в тройке ту же проблему в роли «супервизора», когда Лера Александровна оказалась бы «клиентом» напротив, например, «психотерапевта» - женщины - руководителя крупного организационно-методического центра, я бы заметил, что меня «перекосило».

Такое ощущение, будто стал наклонным пол. И, чтобы не упасть, я отклонился в сторону партнерши Леры Александровны.

Я бы попробовал сесть прямо, и почувствовал бы, что со стороны руководительницы центра мне тепло и упруго, как, если бы друг к Другу прижимать два хорошо надутых резиновых мяча. Я в пространстве меж нами хорошо чувствую ее и свою границу. А со стороны Леры Александровны холодно, будто сквозит, и пусто. Так бывает, когда сосед не чувствует себя, не замечает своего сиюминутного отношения к тебе, не чувствует тебя, да еще и чего-то от тебя ждет, сам не зная чего. Не на что опереться. И, чтобы не казалось, что ты падаешь сквозь нее, приходится отодвинуться, отклониться на стуле. Может быть, в надежде быть замеченным, насторожить ее этим отодвиганием. Вызвать хоть какую-нибудь реакцию на себя. И эту нашу границу нащупать.

Я бы вспомнил, что и в «группе успешных предпринимателей» я тоже чувствую границы всех, кроме нее. Вспомнил бы, как эти занятые и в словах осторожные люди все-таки не скрыли, что ее как партнера «надо опекать, а удобнее иметь дело с теми, с кем можно работать» без этого...

Но теперь, наученный в ролях «клиента» и «психотерапевта» опытом решания не-своих проблем, я бы занялся поиском своего отношения, которое дало бы мне возможность самому почувствовать свою границу и со стороны Леры Александровны. Почувствовать ее присутствие, содержательное для меня.

У меня ведь тоже ощущение, что она от меня чего-то ждет. И что я, чтобы ее не разочаровать, что-то должен делать ей в угоду. Я сам оказываюсь без границ не под свою ответственность, а якобы «по ее вине», как маленький?! Критикуя ее и сердясь на нее, я снова во власти ее игры. А то, что она играет неосознанно и невольно, еще хуже. Мы оба оказываемся в неуправляемой ситуации, у которой нет хозяина.

И занят я не интересной мне сейчас ее партнершей, а неинтересной в этот момент Лерой Александровной!

Как часто мы заняты не поддержкой нужного нам, а «борьбой» с ненужным. И такой борьбой это ненужное усиливаем! Я ведь своей досадой, наверное, тоже стесняю Леру Александровну.

Интересно, что Татьяна Васильевна в роли «психотерапевта» на нее не сердится. А, будучи старше Леры Александровны лет на пятнадцать, выглядит напротив нес девочкой с веселыми коленочками. И, как и у себя на работе, гостеприимно и с интересом ее рассматривает. Наверное, она уже знает, как могла бы использовать ее в своем предприятии.

В самом деле, почему это она должна меня чувствовать?! Похоже, я путаю свои задачи ее реального терапевта с персональными задачами человека, а теперь участника игры. Чего я пристал к женщине?! Чем своим сам занят?

Пол начал выравниваться.

Татьяна Васильевна взглянула на меня и вопросительно улыбнулась.

Лера Александровна, вначале попытавшаяся пристроиться к ней как дитя к учительнице и занимавшаяся некоторое время искательством, це встретив никакой поддержки, с досадой отвернулась.

Хотела обидеться на Татьяну Васильевну.

Но та сидела напротив открытая и любопытная.

Лера Александровна передумала. Стала смотреть в окно позади своего «терапевта». Там желтела стена дома напротив. С параллельной улицы свисали ветки с редкими, забывшими опасть листьями...

Пол становился ровным.

Я понял, что искал почувствовать в Лере Александровне женщину, девушку, девочку, наконец.

Это ожидание известного и досада на его отсутствие, как теперь к моему удивлению выяснялось, а потом и еще одно, мало понятное мне, мое свойство и мешали мне чувствовать соседку слева.

Новое ощущение было неожиданным, нелогичным и... Но дело даже не в этом... Ощущение было обескураживающе неловким. Мне было непозволительным даже  допускать такое.

Когда рядом со мной женщина, я чувствую ее в той или иной степени желанной или нежеланной. Последнее мне неловко, но я, чтобы ее не задеть, могу держаться от нежеланной женщины подальше, эмоционально закрыто или заполнить пустоту волнением, которое она могла бы вызывать, если бы...

Рядом же с Лерой Александровной я как мужчина не чувствовал ничего вообще!

И не мог заполнить это «отсутствие присутствия» никакой эмоциональной галлюцинацией!

Это мое мужское нереагирование вызывало непозволительную для меня жалость к ней, а потому и чувство вины.

И вот, отвернувшись следом за ней к окну, я неожиданно, нечаянно, но ясно, ощутил того, кто сидел слева от меня.

Может быть, мне помогла какая-то каверза, неуловимая хулиганская выходка в движении или улыбке Татьяны Васильевны? Но тот, с кем я, наконец, чувствовал ясную границу, не был ни девочкой, ни девушкой, ни женщиной!..

Мне почудилось..., что я сижу рядом с жилистым и энергичным парнишкой лет двадцати!

Я снова обернулся к ней, чтобы проверить себя.

Ощущение было настолько ясным, что в этот момент, не знай я Леру Александровну, я бы поверил, что рядом со мной переодетый юноша!

Так ощущать женщину мне было не только не представимо, но и очень неловко. Это и мешало чувствовать ее.

Я преодолел неловкость и сел удобно. С парнем у меня не было никаких проблем. Он был подвижным и живым.

Я снова подумал. Нам кажется, что многие «деловые женщины» живут в мире, где нет мужчин - не замечают нас. А в действительности, это нам удобно, не замечать, что наша земля это еще и планета женщин.

Мы не хотим замечать женщину во всем, что нам в ней не удобно. И, чтобы остаться с нами, она превращается в «парнишку». Как в «Гусарской балладе».

Может быть, чтобы быть женой ее мужа Лере Александровне легче согласиться на такое «гомосексуальное» общение с ним, чем явить себя женщиной?!

Может быть, превратив себя в мальчишку, она стала идеальным сексуальным партнером своему мужчине-подростку?!

Лера Александровна встряхнулась мальчишечьим движением, повела, разминаясь, плечами и поблагодарила.

После этого марафона они с мужем и грудным ребенком поедут кататься на лыжах в Альпы.

Следовало снова меняться местами...

 

ЖЕНЩИНА УШЛА.

 

«Какою робостью полна  

Твоя усталая бравада,

Как будто быть осуждена  

Ты всем - Надежда и Услада ?!

Как затаенно ненавидеть  

Тобой обласканных должна  

 

И как себя меж ними видеть  

Изгнанницей обречена.

И, осязая пустоту,

От равнодушных жертв устала,  

Ты силы ищешь в зге Астрала,

А не во мне, сидящем тут!»

Лед одиночества. 1980 г.

 

 

Женщина ушла с марафона.

Та самая деликатная специалист по РК.

Собственно она никуда не уходила. Просто вчера ей очень повезло: в марафоне участвовали еще двое таких же дельных, как и она, и таких же, как она, со всеми предупредительно деликатных людей. Молодой, хорошо «накачанный» мастер спорта по вольной борьбе - хирург, доцент кафедры, и уже знакомая нам руководительница крупного организационно-методического центра.

Они друг друга сразу ото всех отличили. Сразу, впрочем, неназойливо, но постоянно, друг друга старательно обихаживали. Весь день обменивались взаимными моральными поглаживаниями. При всяком случае, скромно и как бы невзначай рисуясь друг перед другом, они ласково не заметили никого, кроме друг друга в качестве ценителей своих талантов.

В конце дня они даже договорились непременно работать в одной тройке в игре «Клиент, психотерапевт, супервизор», отложенной из-за срочного ухода под вечер Романа Борисовича - на сегодня. Но разве для приятного во всех отношениях человека имеют какое-нибудь значение такие договоренности или заботы других!

В извлечении на свет и теоретическом обсуждении весьма актуальных для самопонимания тем Ирина Рэмовна была первой. Поэтому день гляделся ей весьма неглупым, насыщенным и прожитым не зря.

Впрочем, и самостоятельно занятые своими делами, не входящие в эту «элиту» участники марафона могли извлечь из происходящего, сколько хотели нужного, и извлекали.

И вдруг из хорошо обжитой ею ситуации трепа с приятными людьми и на весьма полезную тему, (в которой так легко блеснуть!), и от этого привычно расслабляющего трепа совсем забывшая бдительность Ирина Рэмовна... неожиданно наткнулась на мой вопрос, которого не ждала. Вернее не ждала, что он может иметь способное выбить ее из заигранной роли тревожное содержание, не пригодное для интеллигентной болтовни. Нет, вопрос о высокой требовательности к ней ее матери не застал ее врасплох, и не вернул в реальность! Здесь у нее была готовая и хорошо проработанная версия.

Когда они остались, без отца, мама, всю себя отдававшая •ее старшей сестре, любила только ту, а ее - младшую - совсем не замечала!.. Вечно работала по две смены. Заботилась только, чтобы их материально обеспечить и дать образование. Требовала успешности в учебе. А так бросила ее маленькую на попечение-старшей на девять лет сестры. Не интересовалась и почти не бывала дома. А если бывала, то всегда усталая.

— Сестра ее кормила ужином. Мама с нею и разговаривала. А я была не нужна!... Сестре пришлось заменить мне маму!...

Растроганная жалостью к себе, маленькой и брошенной, Ирина Рэмовна с обычной своей выразительностью и, никого, как и всегда, не замечая, приглашала, тем не менее, всех отправиться с ней в ее сказку о раннем ее детстве. Разделить с ней ревность к сестре. Осиротить ее, бедную, застарелой обидой на мать за то, что та, работавшая с зари до. зари, не доказала ей свою любовь. Маленькую, «обделила на всю жизнь» вниманием и заботой. Жестоко требовала успешности... и «лишила детства»!Я помнил, что Ирина Рэмовна, как и ее мать, давно в разводе. Что, очень занятая работой, она много времени проводит в командировках. Что ее сыну часто приходится оставаться без нее. С няней, с бабушкой, у отца.

— Ваш сын часто видит вас?

— Теперь, после того, как я купила квартиру, гораздо чаще. Но?.. - Она подняла брови с выражением наглядного недоумения, словно удивляясь - «при чем тут эти вопросы?».

— Значит, по-вашему, вы не любите сына?!

— Почему?

— Ну, вы же всегда «пропадаете на работе»?! «Обделяете его вниманием»!? И, как ваша мама, «лишаете детства»?!

— Простите, что за чепуху вы говорите!? - оборвала меня деликатная женщина. - Я же ради него работаю! Нас кроме меня содержать некому! Вы меня совсем не поняли! Я же не о сыне говорила! Я сказала, что моя мама мной не интересовалась!.. Не надо меня перебивать! Дайте, я доскажу! - она сделала привычный для нее в полемике властный жест рукой. - Мама...

— А смысл?!

— Что смысл?!

— Какой для меня смысл вас слушать?!

— Как?

— И в чем для вас смысл того, что вы «доскажете»!? И того, что вы на меня рукой машете? И что разговариваете без собеседника - сами с собой! В чем для вас смысл того, что вы еще раз повторите вовсе не сегодня придуманную вами сказку о вздорной девочке, которая сама себя перехитрила. Вместо того чтобы просто любить маму, вздумала за ней досматривать! ... И злиться, не передала ли жестокая мама положенную деточке часть своей любви другой дочке! От злости сама отворотилась от себя... от мамы - сироткой сделалась! А теперь всю жизнь то же со всеми повторяет. Ото всех отвернулась. Никем не занята. Кого сама любит, не знает. А всех экзаменует. Никого не любя, ото всех любви требует. Судья самозванный! Требует и ждет, чтобы ей мамами стали все! При том - раскаявшимися мамами! Все чтоб сдали экзамен на чуткость к маленькой! Никого не видит, ни с кем не сочувствует, со всеми беспардонна, как с куклами. Как с мамой! Но ото всех требует деликатности! Чтобы все доказали, что мы ей -мамы хорошие! Что нового и полезного для вас вы сами извлекаете из своего рассказа?!

— Позвольте, я все-таки договорю!..

— Нет уж, теперь вы позвольте! Мы не на конференции по разоблачению материнской жестокости! И не на тренинге в вызывании жалости к себе, в обиде и застарелой лжи! Вы давно уже сами мама!

— При чем тут ложь?!

— При том! Я в детстве обжегся об утюг, но взрослый догадался, что его надо за ручку брать. И на утюг больше не обижен. И не боюсь его.

— И что?!

— Да попробуйте же вы мне не дерзить! Этот разговор кому нужен? Мне или вам?!

— Не знаю!

— Мне остановиться?

— Продолжайте!

— Вот и не покрикивайте!

— Извините!

— Попробую, если вы мне ответите на несколько вопросов!

— Да.

— В каком вашем возрасте вы эту сказку о «бессердечной маме» себе рассказали?

— Что значит «рассказала»?

— Ну, сколько вам было лет, когда вы стали руководствоваться не своей дочкиной привязанностью к маме, а ревностью к сестре и обидой.

— Я на сестру ничуть не обижена. Наоборот, я ее очень люблю! По сути, она же и стала мне мамой. - У меня мелькнула догадка, что за заботами о материальном благополучии дочерей их всегда занятая мама не заметила, что брошенными себя ощущали обе девочки! Похоже, старшая не меньше! Похоже, от этого не только младшая невольно тянулась за любовью к старшей сестре, но и старшая не менее активно завоевывала любовь младшей сестры. Похоже, они без слов, по-детски эгоцентрично, обещали друг другу преданность. И каждая вменяла себе в обязанность по-детски же понимаемую верность, то есть запрет на любовь к кому-нибудь другому! В том числе и к маме. Навсегда! В их неосознаваемом ощущении такая любовь стала бы предательством их верности друг другу. Может быть, и теперь между Ириной Рэмовной и всеми, про кого она верят, что хотела бы их любить, стоят старшая сестра и этот неназванный запрет?! Я хотел спросить о том, как сложилась личная жизнь у ее сестры, но не спросил.

— Когда вы «узнали», что мама вас не любит? Когда почувствовали себя брошенной?

— Всегда. Сколько помню... Лет с четырех...

— И кто вам это сочинил?

— Что вы имеете в виду?

— Вашу сказку про нелюбящую маму? На что вы купились?! Кто вам посулил наглядную, лучшую, чем мамина, любовь? Ради кем обещанной ласки вы отказались от мамы? И сделали себя сиротой?!

— Я не понимаю вашего вопроса!

— Вы хотите, чтобы кто-нибудь воспользовался вашей занятостью, и в момент, когда ваш сын загрустил или обижен, подбросил ему идейку, что он для вас обуза?! Что вам-де всегда - не до него?! Например, потому, что он не «кормит вас ужином», и не только бесполезен вам, но и связывает вас по рукам и ногам?!

— Это черный юмор у вас такой?!

— Да нет же! Я только спрашиваю, у кого такую же чудесную идею позаимствовали вы?! Думаю, что кто-то в сердцах пожалел «сиротинушку». Совсем не обязательно злой! Может, хотел маленькой угодить! - грустная догадка, что этим жалельщиком могла без всякого умысла оказаться старшая сестра, мне очень не понравилась! - А вы поверили и предпочли чужую жалость - маминой любви! С тем, что выбрали, с тем и остались!

...Я на всю жизнь запомнил... Когда мне было четыре-пять лет, дед сказал, что отец выпорол меня «беспощадно»! Я чуть было не поверил. Мне уже почти стало себя жалко. И я уже готов был на папу обидеться. Но мне повезло! Меня будто что-то изнутри стукнуло. Я, как очнулся: мама всегда пела о стойком «Орленке», с Гайдаром рассказывала про Плохиша, которого враги подкупили «сладеньким»! Когда мама читала мне у Горького в «Сказках об Италии», как Мать убила сына, который предал свой Город... Мне казалось, что это моя мама кладет так ласково на свои колени мою голову, гладит меня по волосам, и... вонзает нож мне в сердце! Ведь она хорошо знает, где у меня сердце! По счастью, я уже знал, что мужчине ни за какие пряники нельзя стать предателем! А Павликом Морозовым - и вовсе гадко! Про папино отвращение к этому доносчику на отца я слышал раньше, чем научился читать! Я знал, что предавший отца - хуже всех! Согласиться с дедом значило предать... папу.

Того что, объединившись с дедом, я стал бы, как и Ирина Ремовна, сиротой, я тогда не понимал. Просто как-то почувствовал, что дед на папу за что-то злится...

Может быть, от предательства и сиротства меня спасло еще и то, что папа часто цитировал Тору: «Если отец любит, он бьет...»!

Я не согласился объединиться в обиде против отца!

Выбрал поверить, что папа меня так любит.

Не стал предателем. И не стал... сиротой!

Кстати, и все «трудности жизни» после воспринимал, как отеческую науку!

— Кто же вас обманул, что для дочки может быть иная, большая любовь, чем мамина?! Кто соблазнил маленькую девочку отказаться от любви к маме?!

— Никто! Никто меня не обманывал!.. Я люблю сестру! -Застигнутой врасплох обиженной девочке что-то, будто против воли, вспомнилось. И она не умела... или не хотела вспоминание прекратить. - Сестра мне маму заменила!... Она мне самый... близкий... человек! Она любит меня!

— А вы ее?

— И я ее!... Зачем вы!? - Женщина словно силилась кого-то дорогого ей выгородить..., от чего-то оттолкнуться. От самой себя? От того, что застарелым скрытым гноем отравляло ее всю жизнь? Откуда-то явился пакет с бумажными носовыми платками... - Зачем вы... это...- трогаете!?.. - почти выкрикнула она. И разревелась. По-девчоночьи. Скуксившись. Некрасиво. С сипом, с соплями... в эти бумажные салфетки... Совсем не напоказ - по-человечески!

С четырех лет она носит в себе кем-то подсказанную обиду на мать! (Снова показалось, что ее же заботливой сестрой?! И, конечно же, из сочувствия. И - непременно - нечаянно.) Заслонив обидой свое первое и непосредственное чувство любви к матери, которым каждый ребенок растапливает самые ледяные заторы любого отчуждения, она с младенчества завоевывает любовь успехами. Но, не чувствуя себя, своей любви к маме, не понимает и ее чувств. Ничьих чувств! Укоряет. Ждет награды за старание. И - либо себя чувствует недостойной, либо всех - Вероломно лишившими ее заслуженного. А чаще, и себя - недостойной, и их - жестокими!

Не заметив в детстве мамы с ее реальными переживаниями, она сочинила понятное ребенку театрализованное, лишенное тревоги представление о «настоящей» любви. И со всеми, от кого ждет любви, строит те же отношения, что и с мамой. Уверенная в своей доброте и доброжелательности - никого не замечает. Наглядно доказывает, что успешна, то есть «хорошая» я любви достойна! А дальше, от друзей, от мамы, от сестры, от женщин и от мужчин - ото всех - эгоцентрично, как малое дитя, ждет материнского раскаяния и исправления маминой ошибки -доказательства ей, что они любят ее «по-настоящему»! То есть - как понятно уму играющего в отношения ребенка.

— Вы же и для сына сочиняете сказку о том, как «должно быть»... по представлению четырехлетней девочки! - договаривал я вдогонку. - Он, как и вы, вместо того, чтобы терпеливо знакомиться с тем, что есть, станет судьей всем и каждому! Будет всех мерить своей жестокой детской выдумкой. Оттолкнет искренних людей. И останется в одиночестве суетливых приятельств с такими же втайне или явно обиженными вселенскими критиками, как и вы.. Отчается! - Адресуясь к ее заботе о сыне, я надеялся прибавить молодой женщине сил для действительно бережного к себе самой присвоения нового.

Она плакала. Было тревожно, не только от сострадания, которое не следовало выказывать (не разоружить, не ослабить ее). Начинался растормаживающий ее инициативу выбор[36]! Сумеет ли она его вынести и, не отмахнувшись от боли открытия, дожить до завершения этой внутренней работы?! Не прервет ли преждевременно эту беременность собой?!

Ведь, если она допустит и сумеет принять версию, что не мама обделила ее, а она сама отказалась от матери, что она отняла у мамы дочку, то ей придется открыть, что и дальше она была так же, как с мамой, черства, жестока и несправедлива со всеми! Со всеми, кого подпускала близко! Такое открытие освобождает ото всех обид. Раскрывает тебя миру.

Но до этого ей не миновать прожить горькие минуты узнавания того, сколько незаслуженной боли причинила всем она сама! Начиная с мамы, кончая отцом своего сына, сыну даже, оставшемуся без отца! Сумеет ли она до конца прожить свое раскаяние?!

Ведь она привыкла к вопросу о вине! А виноват всегда не я! Иначе мне держать ответ и быть наказанным.

Сумеет ли она воспользоваться новым для нее вопросом: «Что от нее в ее жизни зависело и зависит»[37]?

Этот вопрос дает свободу присваивать свои действия и их последствия - прикраивать свою жизнь! Но само это присвоение счастливо только в его завершении. А поначалу - болезненно, как всякое раскаянье, для человека, который никогда раскаянья не переживал до конца.

Теперь решается, что она выберет!

Боль прозрения, и тогда - все не зря!

Или сиюминутный покой и обиду за причинение ей этой боли. Тогда - еще более глубокое подавление и без того подавленной ее инициативы, еще более бравурную демонстрацию внешней успешности, более глубокий отказ от своего лица! Ведь в ее присвоенном опыте нет знания о полезности для нее правды! Тогда все, что здесь делалось, для нее опасно и вредно.

Она не уходила с марафона. Просто в начале второго дня ее долго не было.

Конечно, человек занятой, она могла и позволить себе в воскресный день (марафон идет субботу и воскресение - с 9 утра до 9 вечера) поспать подольше. Но такое не вязалось бы с ее непременной обязательностью. Вероятно, она не придет из-за вчерашнего.

Удивительны эти так изящно предупредительные и деликатные люди!

Едва вам представленные, они улыбаются вам так восхищенно и искренне, так убедительны и тонки в комплиментах и так осторожны. С таким энтузиазмом говорят, делают и обещают вам приятности, что, позволь вы себе хоть каплю беспечности, вы - даже и подумать, не то что заметить!.. - не вспомните скрытой за этим для всех готовым энтузиазмом глубокой усталости от вас, от всех нас, от самих себя!

Они без всякой вашей просьбы обещают вам все, что вы только могли бы пожелать! С ними так легко общаться! Особенно чужим и в праздники! Они так броско интересны!

Но, если вы во все эти убедительные, хоть и ничем с вашей стороны не обеспеченные подарки поверили! Если только приняли весь этот парад любви к вам за искреннюю сердечность! Я вам не завидую! На какую холодную стену отчуждения, удивления вашей наивности и вашей же бестактности вы наткнетесь!

Оказывается, все это была «простая вежливость». Оказывается, что вас, скорее всего, даже и не заметили. Оказывается, у такого деликатного человека даже и повода нет считаться с вами. А все, что он наобещал - ведь ему было так -приятно обещать, а вам приятно слушать! Ну, и хватит с вас! Никаких обязательств у него перед вами нет!

Если же по каким-то внешним причинам не считаться с вами такому предупредительному человеку нельзя. Положим, он от вас чем-то чувствительно зависим. Тогда он остается с вами любезным всегда! Но каким вышкребанным и бездонно усталым от вас окажется он наедине с собой и внутри себя. До ненависти, до готовности грызть пол и до визга биться о ледяные стены своей квартиры, непременно такой замечательно уютной!

Нет, она не опоздала.

Часам к одиннадцати предупредительная Ирина Ремовна позвонила, сообщив, что у нее опухли глаза. Вчера-де открыли в ней такую дыру, в которую она не заглядывала с самого раннего детства. Никогда не смотрела! От боли проплакала всю ночь и заснула только к восьми утра. Она не может позволить себе показаться в таком виде на люди.

Я сказал, что передам Татьяне Васильевне и Роману Борисовичу - любезным ей ее партнерам, что их тройка не состоится!

— Я не прошу передать! Я это вам говорю! - Я понимал, что до всех, с кем она в обычном состоянии любезничает, деликатной женщине, когда она приходит в себя, нет никакого дела. Ни до кого! Отказавшись ради претензии на ее любовь от мамы, она ото всех людей отказалась! Так и ждет любви! Ото всех: «Телефона, телефона! Чукча кушать хочет!» Взять не умеет ни от кого! На всех и обозлена! Втайне!

Я бросил трубку...

 

 

ЗАМУЖ ЗА НАРКОМАНА.

 

 

Весь июнь шел дождь. Убаюкивал. По утрам ни просыпаться, ни вылезать из-под толстого одеяла не хотелось. Из открытых форток в комнаты вместе с холодом и свежестью рвалась сырость. В помещениях, казалось, было холоднее, чем на улице. Дети кхыкали и сипли. От буйной, перепившей воды зелени город отяжелел. Зеленые мокрые ветки гнулись и лезли в окна. Солнце выдавалось редко и ненадолго. И сразу парило. Мужчины спешили остаться в рубахах без рукавов. Женщины обнажали еще не успевшие загореть спины и ноги. И зря. Город снова накрывала паутина медленного дождя. Голые плечи и руки покрывались гусиной кожей и сутулились от холода. А ослепительный летний костюм обдавала плывшая по шоссе в этом потоке машина, не заметившая именно вашей лужи.

В кабинете были включены обогреватели. Участники только подходили.

Вдоль стены напротив меня рядом сидели два мужчины. Несмотря на разницу в возрасте, они были чем-то похожи друг на друга, как близнецы.

Сходство, как всякая безликость, раздражало. К тому же терпеть штамп в мужчинах мне гораздо труднее, чем в женщинах.

С женщинами сочувствие разрешает и помогает мне присоединяться к их естественности, красоте - здоровью. А судорогу маски - болезнь - вначале игнорировать, потом помогать устранять, как вредный нарост. Игнорировать отношением. А устранять тоже начала в своем представлении, потом в действительности.

С мужчинами же я боюсь перепутать сочувствие с жалостью. А жалеть мужчину мне, как и себя, нельзя. Это бы его ослабило. Злиться же - можно. Ощущаемое соперничество, контролируемая внутренняя агрессия мужчину-подростка, если не отпугивает, мобилизует. Вот я и злюсь! Не присоединяюсь к его суете, предоставляя мужчине самому присоединяться к своей (его) подлинности. Незаметно способствуя, как в засаде, жду этой его правды, естественности, чтобы ее, чем умею - и тоже не обременяя своей опекой - поддержать.

Два мужчины сидели рядом и были похожи друг на друга, как близнецы. Сходство вызывало досаду. Я стал думать: в чем, собственно, оно заключается?

Оба были холостяки. Оба - схоже сидели. Оба - одинаково широко расставив ноги и бросив руки на колени.

Старший глядел, будто у него во рту было горько и, казалось, на все и вся сердился.

Младший по привычке стеснялся своих давно прошедших угрей и тайно краснел.

Оба смотрелись, словно нечаянно оказались на сцене перед залом.

Оба играли желваками, были напряжены больше необходимого и выглядели как-то ощетинено, воинственно, едва не угрожающе.

Я стал думать о содержании их воинственности. Оба они внешне мужественны. Оба по природе привлекательны для женщин. Как бы они повели себя с той, кому понравились, если бы женщина ответила им искренней взаимностью?

К моей досаде, мне было видно, что, едва заполучив женщину в свое распоряжение, старший станет, скрипя зубы, ее «переделывать», диктовать ей правила, по которым она должна жить, чтобы угодить ему. Делать это будет без благодарности, напротив, с досадой, будто для нее, а не по своей прихоти, будто осчастливливает ее, будто делает одолжение ей.

Младший не поверит. Будет подозрительно ждать подвоха. Будет требовать доказательств, экзаменовать, и, не зная собственного отношения к подруге, ждать знаков любви и заботы, измучит ревностью!

Казалось, для женщины - единственный способ сохранить рядом с ними себя - не подходить к ним никогда! Они равнодушны к ней! Хоть и не прочь попользоваться. Женщина, едва подпустив их к себе, станет чувствовать себя в их глазах вещью, грязью, шлюхой!

Я понял, что меня в них злит.

Но у той же стены, ближе к двери в кабинет, так что от этих мужчин ее отделяла только окно, сидела, уставившись в пол, такая же обиженная женщина.

Неожиданно стало ясно, что то отношение к женщине, к любому человеку, к другим, к себе, которое меня сердило, и которое я только что отчетливо различил у этих мужчин, ни чуть не меньше одолевало и ее - женщину!

Так родился мой вопрос.

Я адресовал его Светлане Маратовне, невысокой, собранной, преподавателю техникума, которая сидела у другого окна - напротив Галины Петровны (так звали обиженную женщину).

— Представьте, что Вам нравится человек. Пусть это будет мужчина (хотя могла бы быть и женщина). Вы хотите к себе его внимания и «хорошего отношения». Добиваетесь его. И, наконец, узнаете, что тот, кого вы хотите, к вам тоже «хорошо относится»! Что вы не только нравитесь ему, но, что он в вас нуждается и хочет быть вашим... другом, мужем, кем хотели... Как изменится ваше поведение с ним, когда вы поверите, что он весь ваш? Но погодите отвечать! Я задаю вопрос не о вас лично. Меня интересует изменение не именно вашего поведения, а то, каким будет это изменение поведения, если вы дожили до человеческих отношений. А каким оно останется в подростковых отношениях «купи-продай», как на рынке? Чем будут отличаться эти изменения отношений двух людей?

— Вы сказали: «двух людей». А вы сами говорите, «между людьми все отношения - человеческие». Рынок тоже бывает только у людей. Я не поняла вашего вопроса!

— Я не сумел спросить. Попробую задать тот же вопрос -наоборот: о том, как изменится поведение человека с вами,  когда вы решитесь открыться в своей привязанности к нему. Представьте! Вы нравитесь человеку. Человек добивался вашего интереса. Добился. Вы теперь тоже хотите его дружбы, любви, хотите сблизиться. Он это узнал, поверил вам. Поверил в то, что вы, прежде свободный от него человек, теперь нуждаетесь в нем. У каждого после такого открытия - что его любят - как-то меняется отношение к вам (любящей). Меняется поведение с вами.  Вот я и спрашиваю: какое изменение отношения к себе, когда вы стали доступной, какое изменение поведения с вами вы назовете человеческим? А при каком у вас будет возникать ощущение, что вас покупают, используют, принуждают - стесняют вас? Относятся к вам, как покупатель к товару?

— Все равно не понимаю ...

— Обратите, например, внимание на Галину Петровну, — расплывшаяся женщина с опухшими ногами сидела по-прежнему, никого не замечая, самопогруженная и на кого-то обиженная..., наверное, на мужа и на жизнь. - Представьте ее в тридцать пять лет, в двадцать пять, в семнадцать... Представьте, что ей кто-то нравится, и она хочет знакомства с ним. Как она станет себя вести?

— Захорошеет, будет стараться обратить на себя внимание. Захочет привлечь и понравиться.

— Будет привлекать специально?

— Вряд ли специально. Скорее нечаянно. У нее так будет получаться... само.

— Что, по-вашему, она будет думать при этом? Как себя понимать?

— Ничего она не будет думать! Стесняться будет, или верить, что стесняется. Может, даже избегать станет человека, прятаться от него. Думать?.. Думать будет, что «вовсе про него и не думает». Что он ей безразличен, что «совсем не в ее вкусе», или «вообще неприятен»!

— А как же, вы говорите: «привлечь», «обратить внимание»?

— А тем и обратит, что странно себя ведет, что дергается, что вспыхивает, что вдруг хорошеет. Он не заметит, другие ему скажут. Да и показное пренебрежение, кого не заденет?!

— Ну, хорошо. А как изменится ее поведение, когда этот желанный «нежеланный» человек искренне откликнется на ее неравнодушное «равнодушие»? Поверит, что он ей нужен, что она просто стесняется в этом признаться? Как изменится ее отношение к нему, когда он обнаружит в свою очередь ответное влечение и откроется ей? Как изменится ее отношение и поведение с ним, когда она узнает, что и он в ней нуждается? Она обрадуется, будет благодарна ему?

— Обрадуется или не обрадуется, я не знаю. Может, испугается! Но благодарна - не будет точно.

— Почему?

— Ну, она же его ни о чем не просила! За что ей благодарить?! Он же ее домогается, он и благодарить должен.

— За что?

— Она же дает ему, что он просит!

— Но просила же она!? Она привлекала!?

— Она про это не знает. Она про себя не думала. Просто, как зверь, бегала от незнакомого чувства. Сама от себя хоронилась.

— Вы психолог?

— Нет. Я «преподаватель экономики в техникуме»,  и вы об этом уже много раз спрашивали!

— Откуда же вы столько про нее знаете?

— Это каждая женщина знает. Вы же просили представить, что ей семнадцать. Мне тоже было семнадцать...

— А почему испугается?

— Я же сказала. Она не просила, а он «напал» с непонятными просьбами... того, о чем она и не думала. Она его приближения, его активности - сама себя пугается, своего волнения!

— Ну, хорошо. А если ей двадцать пять, тридцать, столько, сколько сегодня? Как изменится поведение Галины Петровны с тем, кого она сама хотела привлечь?

— А, какая разница! Принципиально ничего не меняется. Она просто привлекает. Не знай зачем! А если знает, то -придуманное: «мужика надо», «замуж», «одной надоело, скучно». Она не человека привлекает, а, как вы пишите, «функцию, инструмент», вещь в хозяйство. А он-то, ведь, ее просит. И отдает она себя,  а не вещь. А она - подарок!

— Так как изменится поведение Галины Петровны с тем, про кого она поверила, что тот в ней нуждается, хочет ее, кто по ее же призыву оказался в ее распоряжении?

— Про «призыв» она не помнит. Его как бы и не было. «Не маленький. Сам пришел. Не захотел бы, ничего бы и не случилось...» Она же и в тридцать и теперь привлекает неосознанным кокетством, исподволь. Прямо, словами - ничего не просит. Как и сейчас - просто сидит обиженная. А просьб состоянием, волнением, тем, что при нем хорошела, или что теперь своим видом всех обвиняет в нечуткости к ней, она к себе не относит. Она же «об этом не думала» и нам «ничего не говорила»! Его или нашими глазами она себя не видит.

— А если - просила?

— Да не просит она! Сами должны догадаться!

— Но вы говорили, «замуж надо», «скучно»... Если, все-таки, просила?

— Так это она вам, который сам не догадался, особое одолжение сделала! Честь оказала! Себя так для вас «унизила»! Вы как особое снисхождение ценить должны! Никогда не простит! Чем больше внешне будет просить, сластить, улыбаться, тем больше обид про себя на ваш счет запишет. Будто это все вам надо - не ей. Просить она не умеет! Это ей пытка. Ей ли надо, вам ли - просить должны всегда вы! И у нее. Все - у нее! Она верит, что никого никогда ни о чем не просила. Если это не так, то она так представит! И будет верить.

— По-вашему, она чувствует себя настолько никому ненужной, перед всеми виноватой, что создает себе в оправдание иллюзию вселенской благодетельницы?!

— Не знаю. Может быть. Я не поняла, что вы сказали.

— Вернитесь, пожалуйста, к моему вопросу. Как меняется Галина Петровна, когда узнает, что человек «хорошо к ней относится»? Что меняется в ней для него? В ее ответном поведении? Не как меняются ее мысли, чувства, ее мир, но именно поведение с вами, если вы к ней, по ее мнению, «хорошо относитесь»? Что она делает с вами?

— Она думает, что, раз человек «хорошо относится», значит - в ее власти! Она сама боится попасть в зависимость и не понимает, что другой доверяется ей от своей уверенности, от силы, а не от слабости. От того, что готов принять и перенести любой ее ответ! Ей кажется - тот, кто ее домогается, не сможет пережить ее отказа. Она думает, что согласием она его спасает, а сама ради него идет в кабалу...

— Мы не знаем, что другой думает. И я спрашиваю только об изменении ее поведения с партнером.

— Простите! Она ведет себя, будто уверена, что его домогательство - признак его слабости. Что человек в полной ее власти! Что она его спасает, а собой жертвует! Значит, он и должен быть у нее в полном подчинении!

— Что она с ним делает?

— Внешне она его поощряет. Улыбается или дерзит. Но сама ждет доказательств внимания. Начинает то, что называется «качать права»: ждать и требовать заботы, угождения. Придирается, капризничает - все ей не так. Фактически -как бы старается его унизить, просто помыкает человеком!

— На каком основании помыкает? Почему? За что?

— Она же не чувствует ни себя, ни другого. Ушами слышит, глазами видит, умом все понимает, а сердцем не знает, чего от нее хотят. Ну, ей и кажется, что это ее хотят использовать, может быть унизить... Но, раз хотят, она должна проверить, насколько можно человеку себя доверить. Насколько он на деле в ее власти. Насколько побережет, защитит? Она же, по ее ощущению, будто всю себя у себя отнимает, а ему отдает! По существу, она не знает, чего у нее просят. Но раз просят, значит, есть, что просить. И - чем ярче просят, тем большую цену она заламывает!

— Вы сказали: «цену»? Я не ослышался?

— Нет. То есть да!

— Если есть цена, значит, есть товар? Что тогда товар?

— Она сама.

— Как?

— Как сказано. Она же себя отдает! -

— Она себя как вещь воспринимает?

— Она себя просто не замечает. Я же сказала, что она цену просит потому только, что видит чужой интерес к себе, не знает за что. Есть спрос - есть цена. Без спроса - она для себя никто, будто нет ее.

— Я это и назвал: «вселенская благодетельница» от никому ненужности!.. Если я правильно понял, то себя она предлагает как товар, как функцию для чего-то: как усладу, как обслугу, как вещь. А чего ждет в ответ? Ей тоже будет достаточно обслуги, услады, вещей и денег?

— Вы знаете, Михаил Львович, может быть она так и думает, так и ждет. Что в себе ценит, то и у других старается взять. Но объективно этого же ей не достаточно! Втайне она хочет получить в ответ человеческое отношение, душу.

— А что реально получает?

— Да ничего! Ничего она не получает! Теряет все!

— Почему все? Объясните! Не спешите, пожалуйста!

— Она же теперь всего ждет от того, кому отдалась! А он чего может? Только то, что вы назвали: деньги, вещи, услуги - ничего! Ничего он для нее за нее взять не может! А она себя ему перепоручила. Чего ей надо не знает! Сама не только другим человеком, она теперь и собой не занята! Сколько ни дай, ничего не возьмет! «Он должен»! Как ваша собачонка, которая стоит над колбасой, а сама не берет, служит, ждет, когда хозяин даст. Она только то и делает, что ждет, не дожидается, обижается и придирается, что не то дали! Ничего нет, вот и злится! Силы-то все равно тратит, хоть на злобу! А все впустую! Ее самой у себя нет!

— Ничего не имеет, потому, что собой не занята и ничего не берет сама? Этим постоянно и раздражена и взвинчена, как курочка нетоптаная? Правильно я вас понял?

— Правильно.

— Я с вами согласен. Но я спрашиваю еще и о том, каким отношением и поведением ответит на ее претензии человек, который к ней «хорошо относится», если он искренен? Как вы относитесь к человеку, который порывается вас унизить, подчинить, демонстрирует власть над вами?

— Стараюсь держаться от него подальше.

— А если вынуждены быть рядом? Если это ваша мать,  ваш отец, муж, близкий родственник? Если вы не можете человека оставить?

— С досадой, с раздражением, отрицательно отношусь...

— Значит, всех внимательных или просто чутких людей с развитым чувством собственного достоинства, всех, кто бережет свою внутреннюю свободу, Галина Петровна распугала и распугивает с юности?

— Очевидно.

— И рядом с ней остаются только те, кто привык к унижению или кто готов играть в ее игры, чтобы решать свои задачи, или кто настолько к ней безразличен, что, в стремлении ее заполучить, не замечает ее отношения? Так?

— Если верить, что люди себе не враги, и не дурнее ее, то так.

— Если просто знать, что все, что вы как клиент этого кабинета умеете назвать, другие тоже чувствуют и знают действием... только, может быть, говорят про это меньше, чем в кабинете психотерапии?

— Если знают, то - да.

— Правильно я понимаю, что все, кто к ней «хорошо отнесся», едва Галина Петровна в это их отношение поверила, и позволила им к ней приблизиться, все тут же получают от нее такую дозу явных или скрытых ее претензий, обид, унижений, придирок и оскорблений, что, если бы их отношение прямо зависело от ее действий, то у всякого нормального человека от «хорошего отношения» ничего бы не осталось?

— Конечно.

— То есть, ожидая от тех, кто к ней «хорошо относится» платы за то, что она их отношение позволяет, она не только ничего не прибавляет в отношения хорошего, но распугивает всех уважающих себя людей? И затрудняет, разрушает, делает невозможными отношения с ней всех, кто остается рядом?

— Но это ужасно!

— Эти отношения, где от другого человека Ждут за отношение платы, по-вашему, человеческие или рыночные?

— Не рыночные, а базарные!

— А в чем разница?

— Но на рынке люди устраивают сделки к обоюдной выгоде. А на рынке Галины Петровны всем плохо - и другим, и ей самой!

— Почему же?

— На настоящем рынке цену за товар или услуги обговаривают заранее.

— Раз...

— Платы ждут деньгами, услугами, вещами, а не человеческим отношением.

— Два...

— На настоящем рынке партнеров уважают...

— Или дурят сознательно! А не ждут, что они сами будут дурить себя! - это в разговор вмешалась Ирина Борисовна.

— Могу я сделать вывод, что беды Галины Петровны не оттого, что она общается как на рынке, а потому именно, что она не так общается?

— Не поняла?

— По-моему я говорю то же самое, что и вы. Она не уважает отношений рынка. Не интересуется законами рынка. Не знает ни партнеров по рынку, ни себя! «На тебе, убоже, что мне негоже»! Если она подарок, то за подарок не ждут платы! Торгует товаром, а ждет взамен человеческого отношения. Я тоже сейчас подумал, что проблема всех, кто существует, как Галина Петровна, кто сознательно или невольно ведет себя в личных отношениях «купипродаем» - ждет «за свое хорошее» платы вашим «хорошим», что их проблема в том, что они ведут себя - только, как на рынке! Вы это назвали базаром. В том именно, что они рынка не освоили. К действительному рынку даже не приблизились. Ведь вы совершенно правы! В отношениях людей все отношения человеческие, На рынке все начинается с встречи и доверия двух людей друг к другу. Все происходит в человеческих отношениях и разрушает или развивает их. И завершается в отношениях людей. Нам, вообще, от человека надо, чтобы он был, а не чтобы он нас обслуживал или давал собой пользоваться...

— А что такое «человеческие отношения »? - неожиданно, и мне показалось с вызовом, вмешалась Александра Владимировна.

— А - то и есть! Как меняется ваше отношение к желанному человеку, когда он ответил вам взаимностью, в человеческих отношениях ? В отличие от отношений «купипродая» на «как на рынке»?

— Я вас и спрашиваю: что такое человеческое отношение ?

— Вы меня спрашиваете или себя?

— Я хочу понять, что это такое - человеческое отношение.

— Так кто будет отвечать на ваш вопрос? Я или вы?

— Я хочу, чтобы мы вместе!

— Хорошо. Пусть будет вместе. Только чтоб не получилось, как у Галины Петровны с «хорошими людьми»!

— Я постараюсь.

— И не потеряйте своего вопроса! Итак. Чего вы хотите от человека, который вам нравится, когда решились ему довериться?

— Чтобы он не злоупотребил моим доверием!

— Стоп! Если это так, то вы не доверились, а хотите спровоцировать в нем злодея и ждете «злоупотребления»! Перекладываете заботу о собственной безопасности на него! Доверяться - значит, доверяя себе, что вы не ошиблись в выборе партнера, вести с ним себя открыто, беречь его от себя, а вовсе не сваливать на него свои заботы! И все-таки? Чего вы хотите от партнера, которому доверяете? Я постараюсь не перебивать замечаниями, - я обращался с вопросом ко всем участникам кабинета.

— Нет уж, перебивайте, пожалуйста! За тем и пришла, -энергично возразила Александра Владимировна. - Хочу деликатности, бережности, внимания к себе...

— Что это такое: «к себе»?

— К моим интересам...

— Чтоб он допускал, что у меня могут быть другие интересы, чем у него, - поспешила добавить молодая психолог.

— ... Умения или хотя бы желания уметь держать дистанцию...

— Чтобы он меня понимал... - надула губки сидевшая в кресле и далеко уже не молодая жеманница.

— Или - чтоб вы его понимали?! - оборвал я.

— Вы обещали не критиковать!.. - с ломливой уступчивостью попеняла мне она.

Простите!

— Предупредительности...

— Выражением чего является все, что вы все называете? И деликатность, и бережность? И внимание к вашим интересам, и допущение отличий, и желание держать дистанцию с вами? И предупредительность и понимание... Как все это вместе называется?

— Уважение?

— Забота?

— Признание?

— Все так. Но, что это еще - все, что вам надо от другого человека?

— Свобода! Мне надо, чтобы он сочувствовал моей свободе!

— И что же это все вместе?

— Любовь.

— Вы не забыли, какой вопрос обсуждаете?

— «Что такое - человеческое отношение ?» Человеческое отношение! !! Да! Поняла! Все, чего я хочу от других людей для себя, это и есть человеческое отношение ! Я, правда, к себе хочу человеческого отношения!

— Так - как в человеческих отношениях меняется ваше поведение с желанным человеком, когда он ответил вам взаимностью, в отличие от отношений «купипродая» на «как на рынке», когда ждешь платы?

В кабинете воцарилось напряженное молчание...

К моему удивлению - а я не думал и не знал, что этот вопрос трудный, я задавал его как очевидный и только для иллюстрации, для контраста с первым сегодняшним вопросом о «рынке» в отношениях, я даже в последнем обсуждении не насторожился, принял вмешательство Александра Владимировны лишь как мальчишеский выпад... - к моему удивлению ответа не последовало. Кто-то глядел в пол. Кто-то пытался угадать правильный ответ, кто-то ждал моего. Но озадачились все.

Я пытался растормошить. По-разному уточнял свой вопрос. Никто не отвечал. Но это неотвечание, и тоже неожиданно для меня, было не пустым, а каким-то значительным, уважительным к вопросу, собранным и серьезным.

Первой снова заговорила Александра Владимировна.

— Можно я попробую?... - Она говорила медленнее и весомее обычного. - У меня нет ответа!... Кажется, его нет у меня в опыте.... Но, если «по-человечески» - это то, чего я хочу от других для себя, - Александра Владимировна казалась взволнованной, -  то, наверное,... я бы... я бы стала ему благодарна! Стала бы осторожнее. Бережнее с ним! Держала бы дистанцию. Чтобы не навязать себя больше, чем ему надо... Простите, я понимаю, что повторяю, что только что говорили о человеческом отношении.... Но, мне сейчас кажется... что я никогда... ни к кому не относилась по-человечески!... Но я бы о нем заботилась! Правда! Я... я... хочу! Я... Не умею! - она выскочила из кабинета, чтобы не расплакаться при всех.

Фантазирование на тему об изменении поведения с «хорошо относящимся» к тебе человеком продолжили другие. Разница между человеческим и базарным была очевидной и понятной.

Александра с покрасневшими глазами вернулась в кабинет.

— Укажите мне женщин, из присутствующих теперь здесь, кто, добившись доброго отношения привлекательного для них человека, мне не важно - мужчины или женщины, не будет «качать прав», ждать платы за то., что это отношение вызвала, а станет беречь этого человека от себя. Пусть, например,- вас?

Александра Владимировна долго и внимательно, вживаясь, как умела, изучала каждую из присутствующих. А потом молча покачала головой.

— Что?

— Нет!

— По-вашему все будут ждать платы?

— Мне так кажется.

— Светлана Маратовна, почему вы так жестко говорили о Галине Петровне? - снова обратился я к женщине, с которой разговор начинал.

Галина Петровна сидела, по-прежнему уставившись в пол, будто ничего не слышала, как истукан.

— Потому что все - про меня!

— Вы говорили про женщину, а можно - я спрошу вас о мужчинах? - в кабинете их по-прежнему было, кроме меня, только двое. Безучастные вначале, теперь они оба немного встревожились.

Женщина кивнула.

— Кто из них в ответ на ваше, желанное им «хорошее отношение» останется с базарными претензиями, а кто будет благодарным и захочет беречь вашу свободу?

— Никто! Оба будут ждать от меня. - Светлана Маратовна отвечала строго, почти сурово, но без злорадства.

— Можно еще?

-Да.

— А Ирина Борисовна в ответ на «хорошее отношение» дочери станет осторожнее?... - Ирина Борисовна «сама ушла» от мужа, который вскоре и женился. Теперь она «грызет локти». И живет вдвоем с дочерью-подростком. - Ирина Борисовна в ответ на «хорошее отношение» дочери станет осторожнее и собраннее, или потребует от дочки жертв в доказательство?

— Потребует, к сожалению.

— А вы от сына, от мужа... от страны?..

— Тоже.

Я спрашивал дальше. Почти всех просил найти в кабинете человека, который в ответ на доброе отношение отвечающего, станет с ним бережнее не по уму, а по сердцу. И не будет ждать никакой корысти.

Никто не назвал никого.

Мне тоже показалось, что в этот раз все в кабинете ждали заботы о себе. И хотели использовать друг друга для получения каких-то выгод.

Людьми друг в друге пренебрегли все...

* * *

 

Эту записку старательно в чужих очках читала вслух в группе пожилых женщин обстоятельная и вдумчивая Галина Александровна.

Обсуждение началось с моего вопроса:

— Что для вас это чтение?

— Это все обо мне...

— Совпадение имен случайно! В нем нет намека.

— Я понимаю. И я не об этом, — успокоила меня та, кто читала. Я последнее время именно об этом много думала. А сейчас пришла к выводу, что две последние трети жизни я со всеми, кто ко мне хорошо относился, вела себя, как Галина Петровна. Всегда чего-то от них требовала. Думала, что я им помогаю, «до себя подтягиваю». А в самом деле - просто терроризировала всех... Ну, вы понимаете. Все так, как в вашей записке... С семнадцати лет и до прихода к вам. И только последние годы я стала догадываться, что другие живут другой своей жизнью. По привычке готова вмешаться. Но теперь, мне кажется, я часто успеваю спохватываться. Мне хочется не помешать сыну. Я больше занята собой и меньше лезу в его дела.

— А как он реагирует?

— Раньше, мне казалось, он даже испугался. А теперь часто сам идет навстречу. И не только он. Но я медленно научаюсь не пользоваться этим движением ко мне. Оставлять, чтобы у человека был выбор. Кажется, мне удается не навязывать себя...

— В самом начале, как только я поняла, что муж во мне нуждается, то решила, что он хуже меня! Значит должен доказать! - взволновано говорила и теперь внешне очень красивая и молодая (не верится, что она пенсионерка!) Галина Андреевна. Всю жизнь она прожила холодным автоматом для выполнения домашних обязанностей и работы, для привычной демонстрации обид на бессмысленность для нее того и другого и обманувшей ее красоты. Теперь только, после всех ее бед с взрослой дочерью, Галина Андреевна медленно оттаивает. Осторожно оживает, теплеет в группе сверстников, по преимуществу женщин. - ...А он не понял и старался. И еще больше меня злил. Ничем он мне не угодил! Никак, никогда... И всегда это ему показывала. Молча. Не упускала случая. Всегда недовольная. Как хотела его доставала. И еще злилась, что он - тряпка!

— А почему «всегда недовольная»?

— Я же говорю, он меня всем раздражал!

— Я понял: «демоны, демоны» кругом! Он виноват! Но вы-то, отчего «всегда готовы»?! Чего вам-то надо было?

— Позвольте, я скажу, Михаил Львович! - опять вмешалась деликатная Галина Александровна. - По-моему, вы в записке именно об этом как-то немножечко бегло говорите. Хотелось бы, чтобы именно это было выражено доходчивее: что Галине Петровне, во-первых, самой всегда плохо! Она заботу о себе другим поручила! А.сама для себя ничего не стала делать! И не делает. Себя как бы не замечает, - с расстановкой, в своей обычной медлительной манере, подробно разъясняла Галина Александровна.

— Я сейчас понимаю, что за себя сама совсем не думала, - делилась дальше Галина Андреевна. - Ничего с самой собой не делала - ничего и не было! А на него злилась! Вспоминать тошно! Мне даже в голову не приходило, что не он все должен. Я же всех обслуживаю... Я всегда все делала старательно... тщательно... — Группа близилась к концу. Должен был начинаться прием. В кабинет вошла молодая беременная женщина. А следом одинокая сорокалетняя девушка, у которой брат и сестра умерли от передозировки наркотиков.

У беременной первые роды прошли кошмаром. И теперь она приходит, чтобы научится рожать без боли.

Если вторая из вошедших напомнила мне о дочери Галины Андреевны, то про первую - сразу представилось, как она рожала бы при заботливом враче. Тем более что она справлялась о целесообразности рожать дома при муже.

Я вспомнил, что Галина Андреевна медсестра.

— Правильно я понимаю, что вы школили мужа, а вышколили себя? Связали себя обязанностью соответствовать собственным же идеальным придиркам? И стали старательной, как робот?

— Не знаю.

— У меня еще вопрос. Как эта беременная женщина будет себя вести и чувствовать во время родов, если попадет к холодному, равнодушному врачу?

— Сначала обидится, потом, если он не подаст виду, соберется.

— И как будет рожать?

— Если не заупрямится?

— Если не вздумает отомстить доктору за его холодность собственным несчастьем.

— Как зверь будет рожать! Отлично. Они с акушеркой без врача родят. Она вообще умнеет в одиночку. Когда нет -на кого надеяться.

— А, если попадет к доброму, заботливому доктору?

— Раскиснет. Вплоть до слабости родовых сил! - (Но именно это мне надо помочь ей предотвратить! И это именно - с ней произошло в прошлых родах.)

— Вы работали акушеркой?

— Недолго. В селе.

— Правильно я понимаю, что женщина с вашими требованиями к другим с добрым человеком расхлябывается, теряет и ум, и силы? Чем добрее к вам человек, тем вы беспомощнее?

-Да.

— А снова собранной, умной и предприимчивой вы становитесь только в безвыходных обстоятельствах или с теми, на кого нельзя положиться, на кого невозможно надеяться,

или кого надо опекать?

— Это нехорошо, но это так!

— Например, с безвольным наркоманом?

— Почему?

— Вы ведь сами говорите, что вам стало тошно жить, как вы! Что быть беспомощной тошно!?

— Ну, да. .

— Дочь хочет жить, как вы?

— Нет. Мы друг друга совсем не понимаем! Нет, не хочет!

— Может быть, она интуитивно и нашла того, с кем свободна? Может быть, не желая повторять вашей жизни, и связала свою с наркоманом?

 

 

О ЧЕМ МОЛЧАТ ЛЮБИМЫМ (последняя жалоба подростка)

 

 

— Я тебя ненавижу!.. Я не знаю, за что я тебя ненавижу, но, если бы я знал (знала), то сказал (сказала) бы вот что...

(Таких чувств и помыслов я бы не простил (не простила)’ себе, спасибо, что их нет у меня, что я о них ничего не знаю!)

— Я тебя люблю, я нуждаюсь в тебе, я не могу, не хочу мочь без тебя, а ты...

(матери) -

...Дав мне жизнь, принимаешь меня за скотину, которую надо откормить «на здоровье» для будущей смерти!..

(отцу) -

...Любишь мой будущий успех, муштруешь меня под него и для него и не замечаешь, что мне он вовсе не нужен. Ненавидишь меня за то, что я, какой есть, обманываю твои тщеславные планы, не осуществляю того, что ты сам осуществить не сумел...

(жене) -

...Щедро одаривая меня всем, от чего я не в силах отказаться, ты ничего не берешь у меня, ни в чем не отваживаешься нуждаться. Не признаешь своей нужды во мне! Отдавая все, не отдаешь только единственно нужного мне — души твоей. Обрекаешь меня быть вечным, неоплатным должником, всегда и везде искать, кому бы стать нужным, обрекаешь оставаться непризнанным, всегда лишним на этой земле. Нелюбимым!..

(мужу) -

...Не умея всегда опередить, ответить, не устать, не испугаться, не осудить, не посмеяться, не унизить.

..не решившись стать моим, ты хочешь отнять у меня последнюю мою защиту, последнее убежище, прячущее меня от; всегда неутоленной и так легко уязвляемой отказом жажды — отнять у меня мое защитительное равнодушие, мой сомнамбулический покой, отнять мою одержимую, спасительную ЗАНЯТОСТЬ ТОБОЙ же ПРИДУМАННЫМИ СЛОВАМИ, ЦЕЛЯМИ, хлопотами.

Ты, неспособный выдержать напора и малой толики моих желаний, хочешь моей открытости, обнаженности, требуешь незащищенности, которую сам же станешь обуздывать тем же Порядком и теми же хлопотами, ждешь незащищенности, которую не умеешь не выхолащивать СЛОВАМИ ТВОЕГО СТРАХА...

(всем)

— Все вы, мои любимые,  не замечая самих себя, не замечаете, не знаете, что я есть сам и сама по себе, похожий и похожая на вас, но и отличный, отличная от вас, существующий, существующая уже не для вас, а так, сам, сама по себе, для себя, для всего мира и ни для кого, ни для чего - просто потому, что я есть и хочу быть.

Я — такая же, такой же, как каждый из вас, мои любимые! Мои ненавидимые за то, что вы не любите ни себя, ни меня!

Вы,  родив, приручив, и побуждая, поминутно уничтожаете, топчете, душите и ломаете меня, не замечая, не интересуясь, как и собой, мною в отличие от своих привычек, предрассудков, фетишей и эталонов.

Я люблю вас, мои любимые, и поэтому сохранюсь!

 

 

О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ.

 

 

СУЕСЛОВИЕ

(Чтобы поговорить о боге...)

 

- Есть ли Бог ?! Нет ли Бога ?!..

Чтобы заговорить о Боге, как о чем-то сущем,  

чтобы придумать такой вопрос,

Надо возомнить себя умнее себя,

прикинуться знающим то, чего не знаешь,  

Верящим в то, во что хочется или страшно поверить.  

Во что ни дыханием, ни шагом своим,

ни повседневным практическим делом  

Ты ни разу, никогда при жизни  

Не верил!

Чтобы заговорить о Боге так, надо солгать.  

Притвориться умнее или глупее,  

лучше или хуже,

могущее или беспомощнее себя.

Надо отказаться от разума как слуги  

и стать бессердым рабом его.

Надо захотеть не своего,

надо позариться на чужое.  

Отказаться от заработанного, выпестованного,  

того, что у тебя есть,

И вожделеть того, чего у тебя быть не может,  

чего ты не стоишь.

Отказаться от себя  

И примазываться с елеем к чужому!

Утешать тревогу незнания

еще более тревожной иллюзией знания.  

Обречься невластности,

бездеятельности,

беспомощности

Без перспективы

познать и мочь.

Иначе жизнь

для так говорящего о Боге

есть досадная непоследовательность.

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 281; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.688 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь