ЗВОНОК ДЕПУТАТУ – ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКУ

– Я слушал выступление железнодорожника на Верховном Совете. Очень мне понравилось, – говорит Каганович. – Потому что он говорил о серьезных проблемах железнодорожного транспорта, о путях, о рельсах, электровозах… И я потом, назавтра, стал искать его.

Обзвонил десять телефонов. В справочной узнал телефон секретариата Верховного Совета. Те послали меня в другое место. Там мне отвечают: «Мы не занимаемся этим, мы занимаемся только размещением депутатов. Звоните туда-то… «Наконец, дозвонился до комиссии транспорта Верховного Совета. «Что это вас так интересует?» – спрашивают. «Интересует, я избиратель». – «А кто вы такой? Позвоните завтра». – «А какой ваш телефон?» – «Я вам только что сказала». – «Девушка, когда вам будет девяносто пять лет, вы тоже будете забывать». – «Да что вы!»

Назавтра я звоню по этому же телефону. Она говорит: «Хорошо, я позову его. Это Насекин». Но в первый раз она сказала: Верницкий. «А это, наверно, тот, который засыпал цифрами?» Я говорю: «А меня цифры как раз интересуют!» И его позвали к телефону. Депутат Верховного Совета, машинист.

– Я вас искал, я слушал вашу речь, – говорю ему.

– Наверно, критиковать будете меня?

– Наоборот, похвалить хочу. И хочу ваши цифры получить.

– Цифры напечатаны в «Гудке» вчера. А кто говорит?

– Старый железнодорожник говорит.

– А все-таки кто?

– Каганович Лазарь Моисеевич.

– А! – и сразу стал мне говорить: – Нету костыля! Не только нет рельсов, но и костылей не дают! Плохо дело!

– Так что я интересуюсь железнодорожным делом, – говорит Каганович. – Меня это волнует, потому что я считаю, что через пару лет мы можем придти в большой кризис в стране из-за железнодорожного транспорта.

– Не только на железных дорогах – везде плохо.

– Но я в данном случае говорю: из-за железнодорожного транспорта. Плохо, почему так плохо стало? Я не пойму.

– Никакой дисциплины. Не заинтересованы. Мне один рабочий говорит: «Меня втаскивают в преступление: делай так, и так пройдет!»

– Выступает вчера министр черной металлургии. Его волнует дисциплина. С тех пор, как начали выбирать директоров, дисциплина упала, и директор ничего не может сделать. Многие отказываются идти в директора, чтобы их не провалили. Когда выбирают, начинают с некомпетентных, а компетентные отказываются. Время тяжелое. А речи произносятся общие, проблемные.

У меня бы через пару дней все поезда ходили, как надо! И этих заторов бы не было!

Меня волнует транспорт.

– Мне говорили: что ты к Молотову ходишь, он уже выжил из ума!

– Идиоты! – восклицает Каганович.

– Но я однажды попал в щекотливое положение. Я сказал: «Он по здравомыслию посильнее многих ныне действующих!» А рядом стоял сын Тихонова, Председателя Совета Министров. Но он засмеялся и ушел, ничего не сказав.

– Видите, многие старики пьют и быстро сходят с круга, помирают. А кто не пьет да еще не курит, живет духовной жизнью, большой верой и идеей, тот может долго жить.

 

 

ЕЩЕ О МАЛЕНКОВЕ

– Потом, у вас закалка идейная – в молодые годы… А как Маленков? Он с Хрущевым дружил и с вами потом вместе шел…

– Он с Хрущевым дружил, но… Хрущев его снял с поста. Он, я сказал бы, способный человек, Маленков. Партийных традиций у него немного. Небольшие.

– Он моложе вашего поколения.

– Моложе. Работал он у нас в Орготделе ЦК. Долго работал заворготделом MК. Там он сдружился с Хрущевым. Культурный человек, но не блистал знанием хозяйственной жизни. Его зря выдвинули председателем Совнаркома. (Совмина. – Ф. Ч. – Каганович, как и Молотов, часто употреблял в разговоре старые названия). Ему нужно было оставаться секретарем ЦК. Он партийную работу знал. После смерти Сталина его выдвинули председателем Совета Министров.

– Тогда народ считал, что это самая главная должность. Ленин был, Сталин… Первый человек в государстве – глава правительства.

– А где-то было написано, – говорит Мая Лазаревна, – что он пробился на такие посты благодаря своей жене, которая работала в ЦК.

– Она работала в ЦК, когда я был заведующим Орготделом ЦК. В двадцать втором и в двадцать третьем я был заворготделом ЦК. При Ленине. Объединили два отдела. У Ленина я бывал, беседовал. У меня есть мандат с собственноручной подписью Ленина…

Заговорили о Бухарине.

– У Бухарина первая жена умерла, – говорит Каганович. – А Ларину я не знал. Сам Ларин был меньшевиком, стал большевиком. Один из крупных ликвидаторов.

Он был очень способным человеком, Ларин. Родился паралитиком. У него парализована была правая рука. Перекос. Но выступал на съездах партии, писал статьи. Работал в ВСНХ при Ленине. Его настоящая фамилия Лурье. Жена его работала у нас в МК.

– Выставка сына Бухарина, – продолжает Мая Лазаревна. – В театре Ермоловой, рядом с моим домом. Я на него посмотрела, к ней, вдове Бухарина, меня подвели: «Ты узнаешь Маечку?» Она посмотрела: «Вроде узнаю». Так, по-хорошему, да. Но я бы ее не узнала. Нюся, Анна Михайловна.

Каганович говорит: – Американский поэт был, как его, Уолт Уитмен. Приходил к нему друг, я это читал, садились у окна, сидят часа три и молчат. А потом он уходит: «Хорошо мы с тобой побеседовали. Ну, давай прощаться!» А мы этого сказать не можем. Потому что мы не молчали. Побеседовали действительно.

– Был такой хоккеист Виктор Коноваленко, вратарь, многократный чемпион мира. Репортер берет у него интервью, спрашивает, как играл со шведами. «От и до», – отвечает Виктор. «А с чехами?» – «От и до». – «С канадцами?» – «Нормально». Журналист потом сочинил сам и напечатал. Виктор прочитал и говорит ему: «Ну что написал? Говорили, говорили…»

Вы сказали, что у вас есть мандат, подписанный Лениным. Можно посмотреть?

– Копия у меня. Оригинал я отдал в музей, а мне даже расписку не дали. А копию мне прислали. Я небрежно относился, это было лет сорок назад. Думаю, пропадет оригинал, давай я сдам в музей. И сдал. А теперь его могут и порвать. Могут.

– Вы говорили о документах по храму Христа Спасителя…

– Есть статья у меня только… Это все материалы для атаки на строй, на советский строй. Штуки такие пописывают, идут в наступление на социализм.

 

 

«САМОКРИТИКУЙТЕСЬ, ГОСПОДА ПОПЫ!»

– Сейчас открывают храмы, власть с попами заигрывает…

– Причем, нигде не пишут, – возмущается Каганович, – что монастыри и церкви образовывали в девятьсот пятом году вооруженные отряды монахов и попов для борьбы с крестьянскими восстаниями и защиты помещиков и кулаков. Есть же фотографии, книга есть целая, Патриарха Тихона фотография. И в семнадцатом году благословляли Деникина, Колчака и прочих. А теперь они… Так вы тоже самокритикуйтесь, господа попы! – восклицает он. – Наша печать молчит совершенно. А они овладевают душами молодежи. Теперь под видом нравственности, добродетели идет религия в наступление. Поэтому они проклинают и марксизм.

– Ленин говорил, что мы не будем продавать водку и иконы.

– Да. Это период такой. Я не говорю, что нельзя маневрировать, надо маневрировать, надо и можно, но идеологию держи крепко, в особенности для партии, идеально держи, крепко, и политику держи тоже так, чтобы не вышло, что мы уже, так сказать, единое братство с религиозными и националистическими элементами создаем. Это неосторожно.

– Во многом мы отстали, – говорю я Кагановичу, – а в чем-то впереди идем. Идеологически мы впереди всех шли, а мы это губим сейчас. В ноябрьском номере «Нового мира» печатают «Гулаг» Солженицына. Я Солженицына уважаю. Он не лавировал, он всегда говорил, что ненавидит Ленина и Советскую власть, в отличие от тех, которые говорят, что они – ленинцы, они за Бухарина, за социализм с человеческий лицом. Добиваются, чтоб отменили решение о высылке Солженицына.

– А вот отменили, уже есть решение. Сегодня. Всем разрешается, кто захочет.

– Он сказал, что приедет. Радиостанция «Свобода» сообщила, что, когда Солженицын жил в Союзе, он готов был принять Ленинскую премию, никаких религиозных чувств не проявлял…

…Мы уезжали с Маей Лазаревной.

Она возмущалась тем, что пишут о Кагановиче, в частности, Рой Медведев. Будто бы в Ленинской библиотеке отец пошел сдавать книги без очереди и, когда его остановили, сказал: «Я Каганович».

«А я Рабинович», – ответил ему остановивший.

– Этого не было, говорит Мая Лазаревна. – Я всегда с ним ездила. И еще. Будто бы врач, пришедшая к нему, неправильно записала фамилию: Казанович. «Я не Казанович, а Каганович. Неужели вы меня не знаете?» – «Не знаю». – «А раньше меня знала вся страна».

– И этого не было! – говорит Мая Лазаревна. – Что за глупость? Неужели врач не знает, к кому идет? Фамилия больного написана на истории болезни.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: