Отличие современного антисемитизма от его проявлений в прошлом

Первое новшество «нового антисемитизма» заключается в его носителе, коим является мусульманская часть французского населения, насчитывающая свыше 7 миллионов (около 10-12% населения), не считая нелегалов. Это население растет очень быстрыми темпами — как за счет иммиграции, так и за счет рождаемости. Новшество еще в том, что до сих пор источником антисемитизма были крайне правые движения, Ле Пен, клерикальная, буржуазная Франция, которая в евреях видела предателей, ненастоящих французов. Сейчас этим источником являются, прежде всего, представители третьего мира, и вместе с ними — крайне левые, коммунисты, антиглобалисты. Среди участников вышеупомянутой демонстрации были представители французских арабов и коммунистической партии Франции, а также различные так называемые антирасистские движения.

Однако, к правому антисемитизму отношение беспощадное: к примеру, 10 лет назад, когда несколько неофашистов выкопали из могилы тело одного еврея и осквернили его (это произошло в городе Карпантра, на юге Франции, где евреи поселились еще раньше предков французов, более 2000 лет назад), более миллиона людей в Париже вышли на демонстрацию. Когда выступает Жан-Мари Ле Пен и говорит, что Освенцим — это лишь «одна деталь Второй мировой войны», вся пресса, вся интеллигенция выступают против него. Когда же по всей Франции на евреев систематически нападают из-за того, что они евреи, никто не говорит ни слова. Левый и арабский антисемитизм ассоциируется в сознании с прогрессивными силами, с добром. Вывод простой: сегодняшней Франции и ее элите мешает не сам антисемитизм, а его источник или носитель, а именно правые силы и идеология.

Это откровенное лицемерие разрешается простым путем: сегодняшняя ненависть к евреям называется не «антисемитизм», а «антисионизм». Первое понятие связано с прошлым и со злом, последнее же — с миролюбием и политкорректностью.

Ультимативный еврей

Фокус сегодняшнего антисемитизма-антисионизма — это не галутные евреи, не Альфред Дрейфус, не еврейский банкир и не еврейский писатель, который, хотя и пишет по-французски, но думает по-еврейски; это не антипатриот, не Вечный Жид, у которого нет родины, а это — солдат ЦАХАЛа. Кстати, ЦАХАЛ — единственная армия, имя которой известно всему миру в оригинале. (15 лет тому назад во Франции вышел 6-часовой фильм кинорежиссера Клода Ланцмана под названием «ЦАХАЛ». Тематические передачи по французскому телевидению, касающиеся Израиля, занимают третье место. Если считать, что «Шоа» — это тоже еврейская тема, то можно сказать, что еврейские темы занимают первое место на французском телевидении.) Подобно тому, как еврей диаспоры занимал центральное место в сознании традиционного антисемита, так и Израиль, символизируемый солдатом ЦАХАЛа, занимает сегодня центральное место в сознании сегодняшнего антисемита-антисиониста. Солдат ЦАХАЛа отождествляется с ультимативным евреем, и не делается никакого концептуального разделения между Израилем и евреями.

Карикатура на Ариэля Шарона, завоевала первый приз на ежегодном конкурсе британской политической карикатуры. Газета «Independent» выступила спонсором конкурса и опубликовала ее на своих страницах.

Как написано в книге Гольднаделя, «антисемитизм всегда в моде», или «скажи мне, кто ты есть, и я скажу, как я буду тебя ненавидеть». Если ты слабый и униженный — я тебя буду ненавидеть за это. Если же ты, как говорила советская пропаганда 60-70-х годов, военщина, агрессор, — я тебя буду ненавидеть именно таким. Поэтому обвинения, которые ставятся сегодня в упрек Израилю, — это не заговор мудрецов Сиона и не то, что евреи, как говорил Маркс, меркантильный класс, народ-деньги, и не то, что, как говорили приверженцы порядка и капиталистического строя, евреи — это социалисты и революционеры. Приговор, который сегодня выносится Израилю, как стало наиболее очевидно на так называемой «антирасистской» конференции в Дурбане в августе 2001 г., — это расизм.

Сегодня самое святое — это антирасизм, отождествление со слабым, с жертвой, с народами третьего мира. Поэтому Израиль отождествляется с расизмом. Сегодня зло — это сила, агрессия, и Израиль воспринимается именно военной державой, агрессором. Сегодняшний идеал — это мультикультурность, «разноцветное» общество без преобладающего оттенка. А Израиль представляется западному глазу как однородный и культурно-репрессивный строй: государство одного народа, одной религии, культуры. Израиль служит антитезой всему тому, что сегодняшний Запад считает правильным, нормативным, законным.

Причины

Корни современного антисионизма уходят очень глубоко. Есть причины и внутриполитического порядка: сегодня во Франции более 10% арабов, представляющих электоральную силу, и есть партии, которые откровенно делают ставку на них — коммунистическая партия во Франции или либеральная в Германии. Есть и экономические причины: израильский рынок явно меньше мусульманского¹, у арабов есть нефть. Существуют также и причины, связанные со СМИ: сегодня в прессе правы те, у кого есть рогатка, а не те, у кого есть танк. Христианская религия превозносит слабого, бедного, жертву, следовательно, в общественном мнении слабая сторона вызывает сочувствие, а сильная — презрение и отвращение. Западная пресса, будучи частью западной культуры, отражает эту культуру и, конечно, учитывает ее по чисто коммерческим соображениям.

Определение правоты на основе относительной силы или, скорее, слабости свидетельствует об отсутствии автономной морали. Мораль представляется в данном случае исключительно как функция соотношения сил. Неважно, к примеру, что человек или народ, вооруженный «рогаткой», взрывает автобусы, проповедует ненависть и насилие. Сам факт того, что физически он слаб, его оправдывает и делает моральным. Тот, у кого ракеты, не прав, даже если эти ракеты «слаломируют» между гражданским населением, чтобы, не дай Б-г, не задеть неповинных и попасть исключительно в террориста. Мягко говоря, подобные параметры определения правоты свидетельствуют о полном банкротстве морали. Мораль не может зависеть от физических атрибутов человека или народа.

Антисемиты говорили, что хороший еврей — мертвый еврей. Пресса до такого не доходит, но из нее совершенно ясно, что мертвый еврей — хороший еврей. Тот, кто погиб в кафе, — хороший. А делать что-то, чтобы его защитить, — плохо.

Однако причины, которые намного более существенно определяют отношение Франции и Европы к Израилю, следует искать на уровне культуры, общественной психологии и религии. Сегодняшний культурно-идеологический фон связан с постмодернизмом, с делегитимацией государства и силы как таковых. Сегодняшние модели и герои — это уже не Людовик ХIV, не Наполеон и даже не генерал де Голль — это беженец, желательно неевропейского происхождения, это народ, лишенный государства, жертва или тот, кому удается таковой прикинуться. Статус жертвы запрещает всякую критику. Даже терроризм, который давно зафиксировался в западном сознании как «оружие слабых», заслуживает понимания, а иногда даже и скрытого восхищения. Философ Бодрийар выпустил после теракта 11 сентября книгу, где это событие оценивается как самое «великое» и многообещающее за последние 50 лет. В серии литературы для подростков респектабельного издательства «Фламмарион» выходит роман «Мечтать о Палестине», где герой — террорист-самоубийца.

Подобный культурный фон влечет за собой ощущение вседозволенности со стороны французских арабов. Врачи и полицейские боятся заходить в кварталы с высоким процентом выходцев из арабских стран и государств третьего мира. Как замечает Жерар Рабинович, специалист по криминологии, подобные кварталы превращаются в гнезда преступности.

Спрашивается, однако: у Франции ведь есть армия, полиция, законы, суды, почему же она ими не пользуется? Ответ простой: государство, после Второй мировой войны и восстания студентов во Франции в конце 60-х годов, отождествляется со злом. Государство — это сила, армия. Государство позволило нацистской Германии сделать то, что она сделала. Государство позволило Франции и Англии угнетать неразвитые народы. Поэтому государство как таковое вне закона. Государству запрещено запрещать. Нарушение запрета, нормы становится идеалом: во Франции был проведен опрос среди детей, кем они хотят стать. «Я хочу быть киллером» — один из наиболее распространенных ответов.

Другой пример: почему все выступают против смертной казни, а убийства, происходящие в парижских кварталах, не вызывают подобного негодования? Потому что, когда убийство исходит от государства, это незаконно. Государству запрещено казнить. Поэтому, даже если у государства есть физические средства защищать, нормативных и культурных средств у него нет. А тем более, защищать евреев.

Постмодернизм

Как написал Финкелькраут, в мире постмодернизма «произведение Шекспира равно паре ботинок». Любой художник или скульптор может взять пару ботинок или шапку и сказать: «Это моя скульптура». И нельзя возразить, что настоящая скульптура лучше, чем этот ботинок. Постмодернизм отрицает существование критериев, эталонов, по которым можно судить, что более великое, — все относительно. Но как это связано с антисемитизмом?

В отличие от постмодернизма, еврейство во всем превозносит уникальность. Еврейский народ связан в мировом сознании с идеей избранности. Его возрождение в 1948 и победа в 1967 гг. были восприняты западным миром, как победа уникальная, чудесная. Катастрофа европейского еврейства также воплощает идею уникальности в 20 веке.

Как таковая, «Шоа» проникла в западное сознание только в начале 70-х годов. 90 процентов книг и фильмов о Катастрофе были сняты и написаны только после 70-х. До тех пор к жертвам Катастрофы относились так, как мы это видим на примере памятника в Бабьем Яру: «Здесь погибло 100000 граждан СССР». Никакого упоминания о евреях.

Никакой специфики за Катастрофой признано не было. Только после процесса Эйхмана и после Шестидневной войны евреи обрели достаточно уверенности в себе, чтобы выступить в качестве прокурора, обвинителя: чтобы обвинять в том, о чем никто не хочет слышать, нужно быть победителем. Поэтому эти два события ввели в западное сознание понятие Катастрофы и его специфику как самого уникального геноцида в истории человечества.

Однако эта специфика сегодня мешает — прежде всего, тем, что противоречит принципу всеобщей относительности. Но еще более этого она мешает тем, что делает евреев эталоном страданий. А статус «страдальца», как мы писали выше, крайне ценится в сегодняшней Европе. Евреи, получается, в некотором смысле захватили место мученика номер один — ни беженцы, ни страны третьего мира, ни палестинцы и не другие «герои» современной западной культуры не могут быть самыми бедными и несчастными.

Однако и это не все. Евреи — это единственный народ, который вышел морально чистым из Второй мировой войны. Это очень мешает на фоне исторических исследований, освещающих роль Франции во время войны: изъятие еврейского имущества — значительное количество зданий в центре Парижа принадлежали евреям, а теперь перешли во владение правительства; музей Лувр также может быть благодарен за немалое число картин депортированным евреям. Степень сотрудничества правительства Виши с нацистами также фактически не имеет равных среди стран западной Европы (может, за исключением Бельгии): по собственной инициативе Франция депортировала еврейских детей до 16 лет, когда даже немцы еще этого не требовали.

За последнее поколение Франция вдруг столкнулась с чем-то очень страшным и неприятным. До 60-х годов никто не требовал от нее признаться в ее поступках, и вдруг Франции приходится нести ответственность. И в 1973 году, действительно, в ней принимаются законы против расизма. То же самое происходит в начале 70-х в большинстве европейских стран. Однако, признание уникальности Катастрофы длится недолго и, начиная с ливанской войны 82-го года, продолжая интифадой 1987-го и дальше, уже без всякого стеснения происходит откровенная тривиализация и даже политизация Катастрофы: как через отрицание Катастрофы историками (один из них, Морис Фориссон, защитил степень в Университете Нант, и его тезисы упоминаются в последнем выпуске французской энциклопедии среди других толкований Катастрофы), так и путем безразличного применения термина «геноцид» к другим трагедиям, которые, однако, геноцидом не являлись, и путем демонизации Израиля и приравнивания сионизма к расизму, ЦАХАЛа к Вермахту и т.д.

На фоне моральной незапятнанности евреев сотрудничество Франции, Швейцарии, Бельгии и других стран с фашистским режимом начинает выглядеть не как проступок, вполне допускаемый в положении войны, а как нечто морально недопустимое, и это очень мешает. И тут есть два выхода. Полное раскаяние и признание своей вины или же перетасовка фактов: Шоа — это не Шоа и Израиль — это не тот Израиль, который вам представляется. Поэтому вдруг начинают говорить об израильских солдатах как о нацистах. Поэтому, когда израильская армия вошла в Бейрут, французский журналист сказал: «Вермахт вошел в Бейрут». Поэтому в карикатурах Плантю в «Ле Монд» израильский солдат всегда выглядит, как нацистский солдат, а Шарон превращается в монстра.

Подобным трюком Франция одним ударом убивает двух зайцев. С одной стороны, она как бы говорит: «Что страшного было 50 лет назад? Один раз мы, другой раз — вы». Поэтому, когда в Дженине убиты исключительно террористы, и погибают 13 израильских солдат, только из-за нежелания применять излишнюю силу, французская пресса все равно пишет: «Резня в Дженине, 500 жертв среди палестинцев». И даже когда пресса признает, что жертв было не 500, а 70 — все террористы, то самые видные интеллектуалы продолжают утверждать, что в Дженине было 500 жертв.

Есть и другая выгода в отношениях Франции и арабского мира. За последние 200 лет ни одна страна не причинила арабскому миру столько вреда, сколько Франция. Она колонизировала Алжир, Тунис, Марокко, Сирию и Ливан. Алжирская война отличалась своей жестокостью. Французскими силами уничтожались целые деревни, мирные демонстрации разгонялись огнем, пытки были распространенным обычаем. В октябре 1961 года в Сене всплыли более сотни тел выходцев из Алжира, которые подозревались в сотрудничестве с Фронтом национального освобождения Алжира. Иными словами, Франция провинилась, как никто другой, как по отношению к евреям, так и по отношению к арабам. Поэтому, чтобы избежать признания своей вины перед евреями, она патологически осуждает Израиль как расистское государство и тем самым как бы оправдывает задним числом свое поведение во время Второй мировой войны, а своей безукоризненной поддержкой палестинцев искупает свою вину перед арабским миром, в котором у нее есть, помимо этого, экономические, политические и другие интересы.

⇐ Предыдущая1234

Поделиться: