Теоретико-методологические основания политической мысли: сциентизм и антисциентизм; реализм и номинализм; социоцентризм и натурализм.

 

Сциентизм – Антисциентизм (от лат. scientia — наука) — противоположные мировоззренческие ориентации, в основе которых лежит абсолютизация социальной роли науки, признание или соответственно отрицание значения науки как общественного эталона и как достаточного условия для ориентации человека в мире.

Сциентизм — установка, согласно которой специально-научное познание является единственно возможным типом научно-теоретической деятельности и само по себе обеспечивает достаточные основания для выработки всеобъемлющего мировоззрения, являющегося ценностно-нейтральным и рациональным, а потому способного решать все социальные проблемы. Сциентизм ориентируется на достижения, результаты и методы естественных и технических наук, выступающих своего рода культурным и мировоззренческим образцом, поскольку наука признается высшей ступенью развития человеческого разума. В узком смысле под сциентизмом понимается тенденция построения знания, в том числе и гуманитарного, по канонам естественных наук. Теоретическое обоснование сциентизм получил в неопозитивизме, а мировоззренческое — в технократической социологии Д. Белла, предложившего концепцию постиндустриального общества и считавшего возможным переход к доминированию научно-исследовательских организаций и формирование нового правящего класса научно-технических специалистов.

Антисциентизм связан с разочарованием в идее общественного прогресса и общим кризисом научной картины мира и акцентирует внимание на ограниченности возможностей науки, а также на неспособности ее решать этические проблемы, носящие аффективно-ценностный характер. С другой стороны, антисциентизм направлен на критику самой идеи о рациональной природе человека и его поступков и также тесно связан с экологическим движением и идеологией возвращения к природе и традиционным, не техногенным способам освоения окружающей действительности. Идейное развитие антисциентизм получил в рамках Франкфуртской школы и в особенности у Маркузе, настаивавшего на деструктивном характере науки и техники.

Для реалиста общее существует, причем для Фомы Аквинского трояким образом: в Боге, в вещах, в головах (т. е. мыслях) людей. Слово в таком случае обозначает общее. Позиция средневекового реалиста — это продолжение линии Платона.

Номиналист же продолжает линию софистов, которых Сократ критиковал за непонимание общего. Номиналист считает, что общее не существует, а понятия есть имена, ноумены, знаки. Тут все дело, считал Оккам, в направленности субъекта, его души на предмет познания. Такое устремление, по определению, есть интенция. По природе души ее интенция такова, что она сказывается во многих вещах, но общего в самих вещах нет, оно приписано к душе, точнее, к голове человека. Знаменитая "бритва Оккама" не допускает преумножения сущностей без необходимости. Если для объяснения достаточно допустить существование единичных вещей, то нет оснований еще постулировать действительность общего (реалий), псевдокопий действительных вещей.

Рассматриваемый спор можно представить в понятиях сущности и существования. Для реалиста существование есть проявление сущности, они совпадают, согласно Боэцию, только в Боге. Для номиналиста допустимо обойтись без сущности (вот и сработала "бритва Оккама").

Спор реалистов и номиналистов тянется до наших дней. Речь идет о принципиальных вопросах понимания бытия. Исходя из этого, воспользуемся современными данными науки. Отметим сразу пикантность ситуации. Она состоит в том, что эти данные допускают как номиналистическую, так и реалистическую интерпретацию. Тем не менее она дает некоторые критерии для установления истины. Отметим еще раз, но уже по-другому, чем ранее, различие между номиналистической и реалистической методологиями. Кстати, реалистическую методологию часто называют еще эссенциализмом, термином, производным от слова "сущность", которое обычно реалисты и понимают как общее. Реалист (= эссенциалист) всегда ищет и говорит о сущности. Если экзаменатор требует от студента выяснения сущности вещей и задает вопросы типа "Что такое масса?", "Что такое собственность?", то он реалист. Номиналист претендует на меньшее: его интересует не "почему?" и "что есть?", а "как?". Как ведут себя изучаемые явления? Что с ними происходит? Интересно заметить, что слова и понятия реалисты и номиналисты используют одни и те же, да и успехи ни тем, ни другим не заказаны, тем не менее их позиции не совпадают. Неужели нет оснований для разрешения спора между теми и другими?

Итак, существует ли общее в вещах? Многие споры поутихли бы, если общее можно было бы зафиксировать экспериментально, что считается невозможным. Однако так ли это? Здесь мы предлагаем читателю обратиться к вопросу об измерении. Почему мы в состоянии измерить одной и той же мерой представляющиеся нам столь различными объекты? Все, что обладает массой, измеряется в фунтах или килограммах, все, что является товаром, — в рублях или долларах и т. д. В присущих им единицах измерения все объекты качественно абсолютно одинаковы, касается ли это масс или товаров. Как стоимости (ценности) все товары качественно представляют собой одно и то же. Измерение потому и возможно, что существует общее. Измеряя нечто, мы имеем дело с общим. Реализм поэтому не заблуждался, настаивая на действительности общего. Номинализм практически также не упускает из виду общее постольку, поскольку он имеет дело с понятиями. Номиналистическая позиция нуждается в уточнении в том смысле, что следует четко различать термины наблюдений (собственные имена) и теоретические термины (понятия). Слова "этот человек", "все люди = человечество" — это термины наблюдений, они служат для обозначения какой-то совокупности объектов, об общем нет и речи. Слова "человечность", "пространственность", "временность" — это понятия, они служат специально для обозначения общего.

Факт существования общего отнюдь не указывает на полнейшую неправоту номинализма. Исторически номинализм всегда был противовесом схоластике, напрасному теоретизированию, которое, стремясь в высь небес, теряло под ногами земную почву. А этого в средневековье было в избытке, что затрудняло научные экспериментальные исследования. Сильная сторона номинализма — внимание к единичному — в средние века возвышало каждого единичного субъекта, в том числе и простолюдина, задавленного верхними этажами феодальной иерархии. Номинализм, безусловно, способствовал становлению принципа свободы, он возвысил личность. Прогрессивная роль средневекового номинализма, конечно же, была связана не с ограничением им общего, а с его вниманием к единичному. Что же касается вопросов "Что представляет собой явление?", "Как оно происходит?", то они не противоречат друг другу. Мир так уж устроен, что "бритва Оккама" — не всегда подходящий для использования инструмент. Это все-таки "бритва", хоть и в кавычках.

Спор номиналистов и реалистов знаменателен еще в одном отношении. Реалистов интересует в первую очередь общее вообще, независимо от того, где и как оно существует. Номиналисты сосредоточивают свои усилия на переходе от субъекта к несубъектному, на интенции. Номиналисты уделяют субъекту большее внимание, чем реалисты. Такой ход размышлений, как мы увидим ниже, особенно при рассмотрении философии Нового времени, будет существенно стимулировать развитие философской мысли.

Натурализм в методологии социальных наук XX в. связан с развитием всех разновидностей позитивизма, со структурно-функциональным под­ходом. В этих направлениях безусловно понято отличие предметов физики, биологии, социальных наук, но провозглашена необходимость единства методов в построении теории любых процессов. В частности, позитивизм абсолютизировал применимость гипотетико-дедуктивной модели (в концепции «охватывающего закона» Поппера—Гемпеля) для исторического знания. В исторической науке его универсальность не подтверждена даже в качестве тенденции, ибо в равной мере здесь применяется и имеет право на применение эмпирико-индуктивный подход, сохраняется просто описательность. Структурно-функциональный подход вписывается в натуралистическую программу по причине того, что функциональная связь, открытая в природе, раскрывается затем и в обществе без заметных качественных отличий. Эти структурные и функциональные сходства природных и социальных объектов были подмечены еще в XIX в. (Спенсер, классики политэкономии). Шаг от анализа субстанциональных свойств к функциональным в натуралистической исследовательской программе был ее значительным достижением в области обществознания, но вместе с тем и пределом ее развития. В рамках натуралистического подхода методу понимания фактически не было места.

Социоцентризм - идея, согласно которой общество, коллектив, стая, являются более ценной субстанцией, чем составляющие его индивиды.

Социоцентристы пропагандируют социальную кооперацию (выгодную для каждого человека в обществе), взаимоотношения людей в духе братства и равенства.

 

3. Неокантианство и его явление на его политическую мысль рубежа XIX-XX вв.

 

Толчком, послужившим консолидации последователей Канта и, следовательно, способствовавшим возникновению неокантианства, стал выход в 1865 году книги Отто Либмана «Кант и эпигоны». Каждая из ее глав, посвященных соответственно воззрениям Фихте, Шеллинга, Гегеля и Гербарта, заканчивалась фразой: «Итак, нужно снова вернуться к Канту!» Кроме того, в следующем году была издана работа Фридриха Альберта Ланге «История материализма и критика его значения в настоящее время», ставшая настоящим философским бестселлером XIX века — причем не только в Германии, но и других странах, в т.ч. и в России (у нас ее переводчиком и пропагандистом выступил Н.Н. Страхов).

Неокантианство получило распространение не только в Германии, но и во многих европейских странах, пользуясь особой популярностью в академической среде, где оно практически безраздельно господствовало вплоть до 20-х годов прошлого века. Во Франции к последователям неокритицизма (так иногда обозначают интересующее нас направление — по аналогии с кантовским критицизмом) традиционно относят Ш. Ренувье, О. Гамелена, Л. Брюнсвика. В Англии — С. Ходсона, Р. Адамсона, Дж. Хикса. В России приверженцами данного направления были А.И. Введенский, С.И. Гессен, Б.В. Яковенко.

Разумеется, наиболее влиятельным и продуктивным было немецкое неокантианство. В широком смысле к данному направлению относят все школы, ориентированные на «возвращение к Канту» — физиологическое направление (Ф.А. Ланге, а также выдающийся естествоиспытатель Г. Гельмгольц), психологическое направление (Г. Корнелиус, Л. Нельсон), реалистическое направление (А. Риль, О. Кюльпе) и др. Особое место занимает творчество М. Вебера — выдающегося социолога и историка религии, который оказал влияние на самые различные направления мысли XX века, но по своим методологическим установкам он примыкал к неокантианству и мы сочли необходимым рассмотреть некоторые аспекты его наследия в данной главе.

Вообще неокантианство господствовало в большинстве университетов Германии, а организационно группировалось вокруг двух основных центров — Марбурга и Фрайбурга (земля Баден-Вюртенберг). Соответственно, выделяют марбургскую и баденскую школы неокантианства. Основоположником марбургской школы был Герман Коген (1842-1918 гг.), а его самыми яркими последователями — Пауль Наторп (1854-1924 гг.) и Эрнст Кассирер (1874-1945 гг.). Представители данного направления указывали на необходимость построения философского знания по моделям математики и математического естествознания. Очевидно, что центральным сочинением Канта марбуржцы признавали «Критику чистого разума», причем они подчеркивали особую логическую обработку опыта, осуществленную кенигсбергским мыслителем.

Коген указывал, что опыт в подлинном смысле должен быть сообразован с деятельностью ученого — математика, в первую очередь. Причем предмет естествознания не просто дается, но создается, конструируется. В этом смысле неокантианцы вполне солидаризировались с кантовской («критической») установкой, противостоящей эмпиризму. Правда, с точки зрения представителей марбургской школы, признание самостоятельного существования мира «вещей в себе» было ошибкой Канта. «Вещи в себе» необходимо интерпретировать не как объективную реальность, а как понятие, обозначающее цель познания.

Марбуржцы стремились максимально «логизировать» знание, отрицая самостоятельную роль чувственного созерцания, занимающего важное место в кантовской системе — ведь помимо «Критики чистого разума» в наследии великого философа важное место занимает «Критика способности суждения», где развивается трансцендентальная эстетика, дополняющая трансцендентальную аналитику. Объект, по учению Когена и его последователей, укоренен в мышлении, которое становится источником сущностных определений самого бытия. О бытии можно говорить лишь как о мыслимом, «бытии в мышлении». Таким образом, марбуржцы отвергали практически все концепции, отталкивавшиеся от понятия бытия.

Здесь представителей марбургской школы подстерегала опасность субъективизма, базирующегося на односторонне понятой активности мышления. Стремясь избежать этой опасности, Коген апеллировал к идее Бога, которого он интерпретировал в рамках иудейской традиции, а Наторп возвращался к древнегреческому понятию Логоса, выступавшему в качестве объективной основы бытия, мышления и нравственности. Не случайно, что вторым по значимости представителем мировой философской традиции для марбуржцев оказывался Платон. В учении основоположника идеализма они выдвигали на первый план следующие моменты: 1) интерпретацию математических объектов как особого вида бытия; 2) понимание идеи как сущности, прообраза эмпирически данных предметов; 3) толкование бытия как только мыслимого, идеального.

Методологически обосновывая новоевропейское естествознание, неокантианцы критически оценивали авторитеты прошлого, не вписывающиеся в рамки предшественников современной науки. Такова, например, трактовка аристотелевских методов познания природы. Коген, как вспоминает Г.-Г. Гадамер, дал великому греческому философу следующую характеристику: «Аристотель был аптекарем…». Таким образом, автор «Метафизики» понимался основоположником марбургской школы как чисто классифицирующий мыслитель, который, подобно аптекарю, наклеивает ярлыки на свои лекарства.

Это, разумеется, крайность. Но даже такой корректный интерпретатор, как Э. Кассирер, весьма негативно оценивал роль Аристотеля в изучении природы, присоединяясь к критическим оценкам творцов новоевропейской науки. Вместе с тем, необходимо помнить, что ниспровержение авторитета Аристотеля совпадает с эпохой тотального преобладания наук, ориентированных математически, когда же начинается развитие наук о живом, биологии и психологии, интерес к Стагириту и его методам вновь пробуждается.

Хотя основной упор марбургской школы был сделан на теории познания и обосновании научного метода, ее представители не собирались этим ограничиваться. Вот что писал П. Наторп в статье «Кант и марбургская школа» (1912 г.): «Если нам в качестве важного нового требования предъявляют требование дать «философию культуры», то мы можем только ответить: мы имеем философию Канта и впервые имеем настоящую философию трансцендентальной методики, которую мы, исходя от Канта и стараясь только провести строже и последовательнее, с самого начала понимали как “философию культуры”».

Таким образом, марбуржцы рассматривали основной раздел своего учения как базовый для развития антропологии, социальной педагогики, эстетики и теории культуры. В данной связи достойны упоминания работы Наторпа по социальной педагогике и этико-эстетические исследования Когена. Кроме того, значительное место в творческом наследии основоположника марбургской школы принадлежит исследованию проблем философии религии и философии права.

 

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: