Брайан Рирдон Найти Джейка

Брайан Рирдон Найти Джейка

Лили и Бену, кому же еще

Безграничная тревога — вечный спутник безграничной любви…

Пролог

Меня зовут Саймон Конолли. Думаю, вы все уже в курсе, что произошло с моим сыном Джейком. Последнее время в новостях только о нем и твердили. Вот только сына моего вы совсем не знаете. Да и меня тоже.

Если честно, до сих пор не могу понять, почему я остался в нашем доме… Мне сейчас всё в тягость: даже чтобы со стула подняться, требуются неимоверные усилия, а уж до двери порой и вовсе не дойти… Но я не сдаюсь. Я должен бороться со своим бессилием, должен заставлять себя делать хотя бы элементарные вещи, иначе мне не выжить.

Итак, я все-таки вышел на крыльцо. Нежные лучи солнца ласкают мои впалые щеки. В воздухе уже пахнет весной, хотя зима еще не отступила. Самая беспросветная зима в моей жизни. Я иду по дорожке, поддавая ногами прошлогодние листья, и их шорох вдруг отдается в сердце пронзительной болью, напоминая о том, что произошло совсем недавно, о том, чего я до конца так и не осознал.

Случившееся сломало меня, парализовало волю, лишило способности думать не только о будущем, но даже о сегодняшнем дне. Вот сейчас я намерен дойти до почтового ящика и достать газеты. Эта простая задача создает иллюзию цели и требует от меня полной сосредоточенности. Мне не нужны газеты. Я не жду писем. Это просто безнадежная попытка вернуться к реальности, следуя ежедневной рутине. «Иди, проверь почту, — говорю я себе, — как раньше, как ты делал это всегда»…

Меньше всего я ожидал, что сиреневый конверт, который я извлек со дна почтового ящика в тот день и, не читая, оставил на столе в столовой, подарит мне потом такой яркий проблеск надежды.

Письмо было адресовано моему сыну Джейку…

ГЛАВА 7 Джейк. Семь лет

Десять семилеток вопили, повиснув на сетке ограждения, — ни дать ни взять, детеныши макаки в зоопарке. Я не возражал, хотя родители, да и остальные тренеры считали, что я пренебрегаю дисциплиной. Но ребятишкам это нравилось, а я обожаю детский гвалт.

— Пошли, Джейки, — позвал я сына, который стоял вне зоны нападения, ковыряя бутсами крошку цвета ржавчины, покрывающую поле.

Его бутсы были такими маленькими, что я невольно улыбнулся. Ну и миляга мой сынок! Правда, Джейк убил бы меня, если бы узнал, что я мысленно назвал его «милягой». Покачав головой, я повернулся к остальным игрокам нашей команды. Вообще-то официально команда называлась «Джонсон Пламерс», но нам нравилось именовать себя «Неукротимая машина смерти».

— Кто следующий? — Юнцы посмотрели на меня так, как будто я задал им сверхсложную задачу: например, предложил рассказать о составе ракетного топлива. — Вы помните, что должны следить за порядком выхода на поле?

Риччи, и еще один Джейк, тезка моего сына, поспешили на свои места, а я снова вернулся к наблюдению за игрой. Да уж, надо признать, прикинуты они все были лучше некуда. У каждого из этих крох была своя пара перчаток, своя, по крайней мере, одна, бита, собственный шлем и кожаная рукавица-ловушка. Да еще специальные нейлоновые сумки для хранения снаряжения.

У нас в их возрасте все было по-другому. Я помню, как в детстве приходил на тренировки в домодельных нарукавниках, полосатой футболке и поношенных кроссовках, доставшихся по наследству от сестры. Наш тренер обычно появлялся на поле, пошатываясь и жуя сигару, вечно свисающую у него с нижней губы. У него редко было больше четырех шлемов на всех нас, да и те с изорванной подкладкой, и мяч он подавал лишь со второй попытки, но все равно, мы смотрели на него с немым обожанием. Он был нашим идолом — хотя бы потому, что единственная кожаная рукавица-ловушка принадлежала ему.

Джейк принял первый мяч, крутнувшись на месте так сильно, что едва удержался на ногах. Его щеки покраснели от усилия, и я прошептал:

— Легче, легче…

— Чего мне делать, тренер? — пискнул Риччи у меня за спиной.

Я повернулся к нему, чтобы проинструктировать, но тут меня отвлек сидящий на земле мальчишка.

— Картер, ты что делаешь? А ну-ка прекрати! — велел я, направляясь к нему.

Картер, странноватый пацан со вздыбленными волосами и тусклым взглядом, сидел в грязи, скрестив ноги по-турецки, и держал в пухлой руке возле самого рта пригоршню крошки стадионного покрытия. Поймав мой взгляд, он неожиданно бросил ее прямо себе в лицо. Большая часть содержимого разлетелась пыльным облаком вокруг его головы, похожей на луковицу, но часть грязи пристала к щекам и губам.

— Картер меня ударил, — пожаловался Бен.

— Да ладно врать!

Бен был нашим главным нападающим, лучшим отбивающим и в недалеком будущем питчером, так что невозможно было себе представить, что вялый Картер мог его ударить.

Крэк!

Я повернулся как раз вовремя: мяч пролетал над головами наших шорт-стопов.

— Эй, бегите! — во весь голос заорал я им, но Джейк уже был впереди всех. Он промчался вокруг базы, в то время как игроки, стоявшие слева от центра, смотрели, как мяч, крутясь, пролетает между ними в траву за пределами зоны.

— Хватайте мяч! — заорал тренер второй команды.

Джейк мчался, как ветер. Все члены «Неукротимой машины» (за исключением Картера) вскочили и бросились к ограждению. Сетка затряслась от их крика:

— Джейк! Джейк!! Джейк!!!

В конце концов левый крайний игрок нашел мяч и вернулся на поле. Но Джейк к этому моменту уже достиг третьей базы.

— Эх! — Я протянул к сыну руки, словно желая остановить его. Мне бы очень не хотелось, чтобы он вылетел из игры после такого удачного удара. Я забыл, что мы имеем дело с семилетками. Бросок слева направил мяч мимо третьей базы, ударив в сетчатое ограждение нашего укрытия.

Джейк отметился на третьей базе и теперь направлялся в дом. Кэтчер, выглядевший очень профессионально, сорвал с себя шлем и встал на планку. Джейк по инерции летел вперед, в то время как игрок на третьей базе пытался завладеть мячом. В конце концов, он подхватил его как раз вовремя и успел сделать бросок. Мяч полетел в сторону кэтчера, но массивная кожаная перчатка подвела мальчишку. Мяч ударил в перчатку и отскочил. Джейк вернулся в дом в целости и сохранности.

Вся команда (за исключением Картера) понеслась по полю навстречу Джейку. Мальчишки возбужденно прыгали, окружив его со всех сторон, хлопая по спине и стуча по шлему. Он в ответ радостно улыбался, но ничего не говорил.

В этот момент я чувствовал непередаваемую гордость за сына. Целый день я украдкой посматривал на него, любуясь им и отмечая про себя, в какого отличного парня он превращается. Это особенное чувство — видеть, как ваш ребенок делает что-то успешно, и неважно, участвует ли он в конкурсе чтецов, танцует или играет в бейсбол. Прислонившись к сетке ограждения, я наблюдал за его реакцией: Джейк принимал свой успех невозмутимо и добродушно. А потом я еще услышал, что говорили ему товарищи.

— Хороший удар, — сказал Риччи.

— Не то слово, — поддержал его Бен.

— Это надо было видеть! — добавил Риччи. — Да ты просто всех порвал!

Джейк кивал и улыбался, отвечая на их вопросы. Я сосредоточился на обсуждении игры, стараясь не слишком показывать свои чувства. Я боялся смутить сына, придавая всему слишком большое значение, и поэтому выжидал, продолжая прислушиваться.

— Тот парень на третьей базе хотел поставить тебе подножку, — произнес кто-то.

— Нет, — ответил Джейк, — вряд ли.

Мне показалось, что в этот момент Картер что-то сказал у меня за спиной, но когда я повернулся, он засунул в рот еще одну горсть песка.

Долю секунды я раздумывал, не оставить ли мяч на память об игре, но потом решил, что это уже чересчур. Я снова посмотрел в сторону сына, ожидая увидеть его в окружении товарищей, но Джейк уже сидел на скамейке, укладывая в сумку свою амуницию.

* * *

После игры мы с Джейком сели в машину и поехали домой. Когда сын устроился на сиденье, я, взглянув на него в зеркало заднего вида, заметил:

— Хороший удар.

— Спасибо.

— Ты сделал это, дружище. На сегодняшнем матче нам впервые удалось добраться до «дома». Я очень горжусь тобой.

— Бен тоже добрался на прошлой неделе.

— Нет, он остановился на третьей базе, разве ты не помнишь?

Джейк повернулся к окну, но я видел в зеркале, что он улыбается.

— Вся наша команда была очень рада за тебя.

Он кивнул.

— А почему ты потом отсел от ребят? — спросил я и тут же пожалел об этом.

Но Джейка, похоже, не удивил мой вопрос.

— Я не люблю толпу.

Я засмеялся: забавно было слышать такое заявление из уст семилетнего ребенка.

— Картер — придурок, — добавил Джейк через некоторое время.

— Почему ты так думаешь?

— Он ест песок. И к тому же ударил Бена.

Странно как-то, зачем Картеру было нападать на Бена, лучшего игрока команды? Если бы во времена моего детства парень, вроде Картера, осмелился даже косо посмотреть на такого, как Бен, он бы ел грязь в буквальном смысле этого слова (хотя, судя по всему, Картер бы и не возражал).

Я чувствовал, что наступил подходящий момент для воспитательной беседы. Сделав глубокий вдох, я тщательно обдумал слова, которые собирался произнести.

— Я понимаю, почему ты так говоришь, Джейк, но при этом очень важно, чтобы ты был добр ко всем. Это не значит, что ты должен подружиться с Картером. Я никогда не заставлял тебя с кем-либо дружить. Но все-таки необходимо быть к нему добрее. Видишь ли, ему наверняка сложно быть членом нашей команды. Ему не удается как следует подавать мяч, да и принимает подачи он тоже неважно…

Я сразу понял, что напрасно все это говорю. Иногда я беседовал с Джейком так, как будто он был намного старше своих лет. Когда я обернулся назад, мне показалось, что сын никак не отреагировал на мои слова.

— Все, что я хотел сказать: просто будь к нему добрее, — повторил я.

— Картер не должен был бить Бена, — возразил Джейк.

— Это правда, — кивнул я задумчиво. — Но все равно. Нужно быть к нему добрее.

На самом деле, в переводе на нормальный язык, это означало: если вдруг Картер окончательно съедет с катушек, мне бы очень не хотелось, чтобы ты оказался в списке его врагов. Но, по понятным причинам, я Джейку этого не сказал.

* * *

Приблизительно через неделю после того матча я стоял на автобусной остановке в компании примерно дюжины пап и мам. Мы лениво болтали, разбившись на группы, а одним глазом я наблюдал за Лэйни. Она бегала по двору Тайрин, играя в пятнашки с ее дочками: Бекки (старшей) и Джуэл (младшей). Девочки, все три дошкольного возраста, то и дело радостно взвизгивали.

— Привет, Саймон.

Я обернулся и увидел маму Тайрин, которая пристроилась рядышком.

— Привет.

— Как дела у Рейчел? Я прочитала в «Фейсбуке», что она сейчас в Лондоне.

Недавно в обязанности моей жены добавилось международное право, и теперь ей довольно часто приходилось летать в командировки.

— Полагаю, так оно и есть, — ответил я.

— Полагаешь? — улыбнулась моя собеседница.

Если судить беспристрастно, Тайрин Беннет была настоящей красавицей. Ее роскошным волосам позавидовала бы любая фотомодель. Натуральная блондинка, обладательница огромных голубых глаз, пухлого рта и просто сногсшибательной (как сказал бы один мой университетский приятель) фигуры. Она одевалась, как обитательница Сохо: носила высокие кожаные ботинки и какие-то многослойные лоскутья, которые, тем не менее, выгодно подчеркивали ее достоинства. Я не мог понять, как получилось, что эта удивительная женщина мирилась с банальной жизнью, в которую угораздило вляпаться и мне самому.

— Да, всё правильно, Рейчел сейчас в Лондоне. Она возвращается… — Мне даже не пришлось напрягать память, чтобы сказать, когда именно приедет жена. Я с нетерпением ожидал Рейчел, потому что собирался буквально в следующую же секунду после ее возвращения с радостным воплем выскочить из дома в поисках вожделенного уголка, где не водится детей. Боже, как я устал от них! Тайрин сама напомнила мне об этом.

— …в пятницу — закончила она за меня. — Знаете, вы неважно выглядите, мистер Конолли.

Я сокрушенно потряс головой, признавая ее правоту:

— Так и есть.

— Бекки спрашивает, не сможет ли Лэйни прийти к нам завтра. Я думаю, вам не помешало бы некоторое время отдохнуть от детей.

Что за волшебные слова! Конечно, возражений у меня не нашлось, К тому же, на случай похода в гости у меня уже имелись наставления от Рейчел.

За прошедшие годы «детские дни» и совместные игры расширили свой географический диапазон, а поскольку Лэйни, как и ее мать, была чрезвычайно общительной, она постоянно собиралась к кому-нибудь в гости. Наша дочь дружила абсолютно со всеми соседскими детьми, даже с теми, кого Джейк считал врединами или придурками.

А я так и не сумел приспособиться к этим совместным играм. Мне до сих пор нравилось, чтобы дети оставались со мной дома.

Обычно я сдавал Лэйни в детский сад до половины первого, а затем мы с ней отправлялись по всяким делам или заглядывали в книжный магазин, после чего встречали Джейка на остановке школьного автобуса. Лэйни радостно бросалась к брату, как щенок, который целый день один просидел дома, и Джейк обнимал ее, обхватывая руками. Они прекрасно ладили и проводили большую часть свободного времени, разыгрывая побоища воображаемых средневековых воинов. Джейк был сильным молчаливым рыцарем, а Лэйни (к особому моему удовольствию) — лукавым жизнерадостным гномиком с топором.

Тайрин и раньше предлагала на несколько часов забрать Лэйни к себе, но я почти всегда отвечал отказом. Даже когда Рейчел уезжала за границу, я обычно говорил «нет». Правда, недавно жена, приведя простые и убедительные аргументы, объяснила мне, что я должен пересмотреть свою позицию. В следующий раз, сказала она, когда кто-нибудь пригласит к себе Лэйни, сделай паузу, глубоко вдохни и скажи: «Хорошо».

Поэтому я сделал паузу и глубоко вдохнул, глядя на кружащуюся, танцующую, полностью поглощенную игрой Лэйни, которая излучала удовольствие и счастье.

— Какие же они разные… — подумал я, не заметив, что произнес это вслух.

— Что? — удивилась Тайрин.

— О, ничего, это я так.

Она посмотрела на меня в недоумении. А я просто вновь размышлял о том, насколько разными были Лэйни и Джейк — ну просто инь и ян. Однако мне не хотелось посвящать в свои наблюдения Тайрин. Я выдохнул и, повернувшись к ней, сказал:

— Хорошо.

— Вы про что? — не поняла соседка.

— Пусть Лэйни завтра поиграет у вас.

Вид у Тайрин был слегка изумленный: похоже, она была заранее уверена, что я откажу ей.

— Ну ладно, коли так. Тогда забросите Лэйни к нам завтра, после того как заберете ее из садика, хорошо?

Я склонил голову к плечу. Интересно, откуда ей известно, когда я забираю дочь и вообще, что Лэйни ходит в детский сад?

По утверждению Рейчел, наша округа представляла собой маленькую деревню, и иногда я опасался того, что ее обитатели вооружатся вилами и погонят меня прочь как чужака.

— Прекрасно, значит, договорились.

На дороге показался автобус. Я улыбнулся, зашевелился, и Тайрин ускользнула к Карен, похвалив ее новые сапожки. Я снова стоял один, наблюдая приближение автобуса, этого огромного желтого бегемота. Лэйни уцепилась за мою ногу и снова запрыгала, пританцовывая от возбуждения. Она пробралась вперед между взрослыми, с нетерпением ожидая, когда автобус остановится. И, когда двери распахнулись, принялась скакать еще веселее.

Детей, окружавших Лэйни, совсем не смущало ее поведение, и одна девочка, дочка Регины, даже потрепала малышку по голове. И тут появился ее брат. Лэйни бросилась к нему со всех ног, и Джейк подхватил сестренку, оторвав от земли. Я вздохнул. Всё в этом мире останется, как было, и не страшно, если Лэйни завтра отправится в гости.

* * *

Джейк сидел за кухонным столом, делая домашнее задание, Лэйни пристроилась рядом, рисуя картинку мелками и карандашами. Я посматривал на них, разгружая посудомоечную машину. Лэйни, слегка нахмурив бровки, время от времени бросала взгляд на старшего брата, копируя его манеру держать карандаш.

Неожиданно Джейк поднял голову:

— Папа?

— Да, сынок, — ответил я с нарочитой серьезностью.

— Я сделал, как ты велел.

— Что именно? — удивился я.

— Я был добр к одному пацану, как ты мне и советовал.

Сначала я даже не понял, о чем он говорит. Сын не отрывал от меня внимательного взгляда, пока я лихорадочно соображал, о чем это он толкует, понимая, что если сейчас промахнусь, то подорву свой родительский авторитет. И потом меня вдруг осенило — бейсбол!

Я поднял бровь:

— К мальчику вроде Картера?

— Вот именно!

— Ну, хорошо, расскажи мне об этом.

Лэйни прекратила рисовать, с большим интересом прислушиваясь к тому, что начал рассказывать Джейк.

— Ну, понимаешь, этот парень, Дуг, он вечно попадает в разные неприятности…

— Какие неприятности? — перебил его я.

Рейчел говорила мне, что я должен научиться выслушивать до конца, не перебивая, но в данном случае я надеялся, что мои вопросы будут восприняты как проявление живого интереса. Похоже, Джейк не обиделся за то, что я его перебил.

— Ну, вообще-то он сам виноват, поскольку постоянно задирает других. Например, он столкнул одну девочку, Кэтти, в фонтан возле школы.

— Ничего себе, — возмутился я. — Бедная девочка!

Джейк покачал головой.

— Ну, эта Кэтти вообще-то не пострадала. Она и сама не очень-то добрая. Но Дуг все равно не должен был так поступать.

— Я надеюсь, учитель во всем разобрался?

— Конечно. Но я не об этом хотел тебе рассказать. Знаешь, дети не любят Дуга. Они… они называют его ненормальным. Ну так вот. Сегодня на перемене мы остались в школе…

— Почему?

— Было слишком грязно после дождя.

— Понятно. Значит, вы остались в школе. И что дальше?

— И я решил поиграть в шашки с Дугом.

— Это очень здорово с твоей стороны. А что делал Макс?

Макс был лучшим другом Джейка во втором классе. Мне очень хотелось спросить сына о Максе, я хотел убедиться, что они дружат до сих пор. Мне нравился этот парень.

— Макс? Он играл с Кевином и Кентом.

— Прекрасно. Как я уже говорил, я не заставляю тебя дружить с кем бы то ни было. Я просто имел в виду, что нельзя быть злым по отношению к другому человеку, даже если он сам не очень-то добрый.

— Ну вот, именно так я и поступил, — заключил Джейк.

— Я понял. И я горжусь тобой, дружок.

Лэйни наклонила головку к плечу.

— И я тоже горжусь, — произнесла она своим нежным голоском.

Джейк просиял, да и я сам тоже. Это был один из тех редких моментов, ради которых стоит становиться отцом-домохозяйкой. Я купался в лучах родительской славы, в глубине души надеясь, что, эта роль получилась у меня совсем неплохо.

ГЛАВА 8 День первый

За окном патрульная машина очень медленно поворачивает на нашу улицу. Причина очевидна — маленький тихий оазис, которым всегда был наш район, сейчас, скорее, напоминает горячую точку или зону бедствия, а эпицентром стал наш дом. Люди в черной униформе снуют у входа, как муравьи в горящем муравейнике. Желтые полицейские ленты ограждают неровную трапециевидную зону вокруг. Непонятно, для чего они сделали это — ради безопасности? Или обозначили место преступления?

За лентой ограждения зигзагом припарковано около дюжины черно-белых патрульных машин. Шесть белых фургонов с журналистами частично тоже припарковались, а остальные медленно двигаются вдоль линии ограждения в попытке найти лазейку. Какие-то женщины в неуместно яркой одежде мелькают между деревьями и газонами соседних домов, говоря что-то в огромные микрофоны под мигающими зелеными огнями камер.

Мужчина в красной майке для гольфа заметил меня в машине. Он быстро оглянулся вокруг, а потом снова пристально уставился на нас. У него на удивление равнодушное, даже безжизненное выражение лица. Я и сам наблюдаю за происходящим с безразличием и отстраненностью. Время замедлилось, как в кино, — наверное, моя психика не готова к встрече с реальностью.

Вдруг мужчина в красной майке вернулся к жизни и выскочил на дорогу буквально в шаге от нашей медленно ползущей машины. Яркий цвет его майки бьет по глазам, как когти монстра. Сердце в груди замирает, а затем начинает трепыхаться, словно пойманная птица. Взглянув в лицо мужика еще раз, я вспоминаю, что видел его в толпе родителей, сидевших в церкви. А его лицо на моих глазах превращается в гротескную маску чистой ненависти.

— Ты убил моего сына! — Он с размаху бьет по крылу проезжающей машины. — Да я тебя…

Мы проезжаем мимо, и я не успеваю расслышать конец фразы. Выворачивая шею, я вижу, как к мужчине подходит полицейский и пытается его успокоить. «А у меня в шкафу есть такая же майка», — вдруг думаю я, а затем голова начинает кружиться. Перед глазами все плывет, и я, наклонившись вперед, кладу голову на колени.

— Сэр, с вами все в порядке? — спрашивает сидящий впереди коп.

— Д-д-да, — бормочу я, не меняя позы.

Полицейский молчит. Зрение возвращается ко мне, но я не в силах поднять голову.

По дороге я еще раз десять набирал номер Джейка, но после первого гудка неизменно включалась голосовая почта. Рациональная часть моего сознания подсказывает, что, если бы телефон был у Джейка (правда, мой сын постоянно забывает мобильник), то к этому времени он уже давно позвонил бы мне или маме. Но ведь он же взял трубку, или кто-то же ее взял! Конечно, всему можно найти логичное объяснение, но это не дает мне покоя.

Наконец двери машины открываются. Мне протягивают руку.

— Мистер Конолли, — произносит мужской голос. — Я — детектив Роуз. Ваша жена ждет вас.

* * *

Я плохо помню, как вышел из машины и добрался до дома. Я как будто вынырнул из тумана и сразу оказался напротив Рейчел. Она сидит на плетеном стуле на террасе позади гаража, поставив локти на разделяющий нас кофейный столик, крышка которого выложена мозаикой. Некоторое время мы оба сидим молча, не в состоянии произнести ни слова. Мы словно находимся в эпицентре циклона. Затем Рейчел поднимает на меня измученные глаза.

— Джейк мертв, наш малыш мертв, — шепчет она.

Я немедленно закипаю. Меня бросает в жар, на лбу выступают капли пота.

— Не говори ерунды! — шиплю я. — Он ведь ответил на звонок! Это был он, я почти уверен!

— Но ты же не говорил с ним! Ты разве слышал его голос? — Рейчел скептически качает головой. Это движение раньше очень действовало мне на нервы, поскольку всегда заключало в себе скрытый упрек. Обычно оно означало, что я не осознаю серьезность положения, не замечаю очевидного. Эта одна из тех мелочей, которые понятны только семейным парам, воспитывающим детей: невербальное средство общения.

— Постой, я сама позвоню ему.

Рейчел набирает номер Джейка, а я смотрю на нее и молча жду. Ах, если бы он взял трубку! «Возьми трубку!», — умоляю я всеми фибрами своей души. — «Ответь матери!» Я ловлю в лице жены малейшие перемены, намекающие на то, что она слышит ответ. Но вместо радости, в ее глазах закипают слезы, и я понимаю, что все напрасно.

— Я знаю это, я чувствую, — не глядя на меня, говорит Рейчел, бессильно уронив руку с телефоном.

Я не сразу понимаю, что она имеет в виду. А потом вдруг соображаю: жена говорит, что ЗНАЕТ, будто наш сын мертв! Я сжимаю зубы так крепко, что слышу хруст. Мне хочется дать Рейчел крепкую пощечину, схватить ее за плечи и потрясти. В первый (и, наверное, единственный) раз за всю жизнь я испытываю нечто подобное по отношению к женщине. Я всегда считал себя джентльменом, и на этот раз гнев, спровоцированный страхом и чувством вины, исчезает так же быстро, как и вспыхивает. Я наклоняюсь к Рейчел и поднимаю выпавший у нее из руки мобильник.

— Что происходит? — спрашиваю я, подразумевая: «Что мы, родители, сделали не так?»

Но Рейчел понимает мой вопрос буквально и раздраженно буркает:

— Я же говорила тебе по телефону. В полиции думают, будто это Джейк стрелял в детей.

— Это точно не он, — быстро говорю я.

Сейчас я веду себя точь-в-точь, как Рейчел: утверждаю то, чего не могу знать наверняка, основываясь исключительно на родительской интуиции. Вот только можно ли ей доверять, этой самой интуиции? Конечно, я уверен, что мой сын непричастен к преступлению. На сто процентов уверен, что Джейк не мог ни в кого стрелять. Но какой отец на моем месте думал бы иначе?

— Это сделал тот, другой мальчик, — произносит Рейчел.

Я понимаю, кого она имеет в виду: Дуга.

— Я думаю…

Она перебивает меня:

— Ты не понял, я знаю, что это сделал именно он. Я слышала, как об этом говорили полицейские. И один из копов, черт бы их всех побрал, сказал, что наш Джейк был другом этого…

— Он не был его другом! — рявкаю я.

Рейчел глядит на меня со странным выражением. Одному только богу известно, что она хочет сказать своей поднятой бровью, но я сразу чувствую себя виноватым. Жена как будто обвиняет меня в том, что Джейк общался с этим Дугом. Она как будто проследила их путь с самого начала, с того давнего бейсбольного матча, с моего вмешательства, которое, видимо, и сбило нашего мальчика с пути. Лицо начинает неудержимо заливать жарким румянцем стыда — неужели это я во всем виноват? Но ведь я даже не помню, рассказывал ли эту историю Рейчел, или нет.

— Послушай, я всего лишь посоветовал Джейку быть ко всем добрее.

Рейчел растерянно моргает:

— Что?! О чем ты говоришь?

Она качает головой, и только сейчас я замечаю, что глаза у нее мокрые. Рейчел не плакса. Только бессильное отчаяние способно выдавить из нее слезу. И эти слезы помогают мне выбраться из замкнутого круга мыслей, неотвязно крутящихся в голове. Что бы ни осложняло наши отношения: недопонимание, взаимные претензии или даже более серьезные проблемы — всё это кажется неважным. Иррациональное начало одержало верх над разумом и логикой. Я подхожу к жене и прижимаю к себе. И мы стоим, обнявшись, и плачем, плачем очень долго.

* * *

— Мистер и миссис Конолли.

К нам подходит офицер полиции. Он выглядит сконфуженным. Мы молча смотрим на него.

— Я должен попросить вас пройти в дом, чтобы вы могли собрать вещи на первое время.

— Что? — не понимает Рейчел. — Какие вещи?

— Вам удалось узнать что-нибудь о Джейке? Кто-нибудь видел его? — требовательно вопрошаю я.

Полицейский отводит глаза.

— Детектив Роуз поговорит с вами при первой возможности. Я должен всего лишь препроводить вас в дом, чтобы вы могли собрать свои вещи.

До меня постепенно доходит смысл его слов.

— То есть вы собираетесь остаться в нашем доме? Так?

Он мотает головой.

— Я не уполномочен обсуждать это с вами.

— А мы должны уйти из собственного дома? И куда же нам идти?

— Ну, можете позвонить кому-нибудь из родных или снять комнату.

Рейчел вскакивает на ноги. Она готова задушить беднягу (коп совсем молоденький, на вид ему лет двадцать). Я удерживаю жену за запястье и обнимаю за плечи. Ее плечи дрожат, щеки пылают. При других обстоятельствах ей было бы неловко от столь бурного проявления чувств: годы работы в мужском коллективе научили ее скрывать свои слабости. Но, глядя на жену сейчас, я узнаю в ней ту Рейчел, которую повстречал почти двадцать лет назад, юную девушку, всю состоящую из улыбки и широко распахнутых глаз. Я стараюсь успокоить ее, хотя сам еле держусь на ногах. Я бросаю взгляд на полицейского. Похоже, наши чувства не производят на него ни малейшего впечатления. Видимо, он сталкивается с подобными ситуациями не в первый раз.

— Давай пойдем внутрь, пока они не сказали, что это нам запрещено, — шепчу я на ухо Рейчел.

Полицейский проводит нас в собственный дом. Я был почти уверен, что они успели перевернуть его вверх дном, но все выглядит почти таким же, как мы оставили сегодня утром, за исключением того, что по нашим комнатам, делая фотографии и переговариваясь вполголоса, слоняются незнакомые люди. Прислушавшись, я понимаю, что центр их активности находится наверху, в комнате Джейка. Чего-то не хватает в этой картине, но чего? Господи, а где же Лейни?

— А где Лэйни? — чуть не кричу я.

— Она у Беннетов.

Я был уверен, что все это время Лэйни находилась с Рейчел. Хорошо, что она у Беннетов, ей вовсе не следует видеть этот ужас. Паника затихает, какое счастье, что с дочерью все в порядке. А Рейчел, кажется, вообще сейчас не до этого.

— Вы можете пройти в свою комнату, но я должен пройти вместе с вами, — говорит полицейский.

Я киваю, а Рейчел птицей взлетает наверх, пытаясь его опередить. Полицейский бежит за женой, а я медленно поднимаюсь следом. Наша комната пуста и выглядит не потревоженной. На прикроватной тумбочке лежит раскрытая книга. Я хочу посмотреть название, но в это время телефон начинает вибрировать в кармане: пришла эсэмэска. Я читаю сообщение:

«Как Вы можете прокомментировать участие своего сына в сегодняшней перестрелке в школе?»

Номер отправителя мне незнаком. В каком-то шоке я закрываю за собой дверь, чтобы меня не заметили, и нажимаю кнопку вызова. Почему я это сделал, не могу объяснить до сих пор. Мне отвечает мужской голос, который звучит гулко, как будто из какого-то подвала:

— Алло?

— Вы послали мне смс. Как это понимать?

— Это Саймон Конолли? Можно я запишу наш разговор?

— Что? Абсолютно исключено! Вы вообще кто?

— Меня зовут Майкл, я автор колонки «Подробности из первых рук». Не могли бы вы рассказать мне о том, как ваш сын…

Я изо всех сил жму на кнопку и отсоединяюсь, но буквально через секунду приходит еще одно сообщение: на этот раз от местной службы новостей, они просят интервью. Я с яростью сую телефон в карман. Он опять вибрирует, и я наугад тыкаю в кнопки. Я снова смотрю на свою несмятую кровать, и какое-то воспоминание неприятно колет мое сознание. И вдруг я вспоминаю: записка Джейка! Кровь бросается в голову, я растерянно оглядываюсь, вспомнив о записке, которую обнаружил сегодня утром.

Она валяется на ковре, уголок ее слегка торчит из-под кровати. Удивительно, как это полиция до сих пор ее не обнаружила? Прислушиваюсь — за дверью все тихо. Я быстро наклоняюсь и хватаю записку. Развернув листок, я мельком гляжу на кривые строчки, написанные рукой Джейка:

«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО».

Я успеваю прочитать только это: быстро смяв бумажку, сую ее в нагрудный карман рубашки. Нервы мои напряжены до предела, ведь если кто-нибудь из полицейских заметит записку, ее тут же изымут в качестве улики. Я вытаскиваю чемодан, который жена держит под кроватью, и начинаю судорожно запихивать в него белье и носки, стараясь не оглядываться по сторонам.

— Что?! — слышу я истеричный вскрик Рейчел. — Вы и в туалет собираетесь меня вести под конвоем?

Я выскакиваю из комнаты: в коридоре никого нет, только хлопает дверь в туалет. Я соображаю с трудом. Что я делаю? Что? Я собираю вещи, чтобы покинуть свой дом, в котором полиция только что произвела обыск из-за того, что сегодня мой сын стал подозреваемым по делу об убийстве тринадцати детей.

* * *

Снаружи, не успели мы переступить порог, нас встречает детектив Роуз. Теперь я могу его хорошенько рассмотреть. Лет пятидесяти, по-военному коротко подстриженный, с седыми висками, он одет в мятый бежевый костюм и коричневые ботинки. Я не могу отвести взгляда от ручки, которую он крутит в своих толстых пальцах.

При виде детектива во мне снова просыпается жажда деятельности. Надо что-то делать! И немедленно. Надо во что бы то ни стало найти Джейка!

— Я отправляюсь искать сына, — объявляю я и делаю шаг вперед.

Роуз протестующе поднимает руку. Я торможу, недовольно хмурясь.

— Не возражаете, если мы присядем? У меня есть несколько вопросов, которые мне требуется задать именно вам.

Не обращая на его просьбу внимания, я гну свое:

— Нет, вначале вы ответьте на мой вопрос. Вам уже удалось что-нибудь обнаружить?

Рейчел выглядит совершенно потерянной, как будто недавняя стычка возле туалета лишила ее последних сил. Не возражая детективу, она «на автомате» идет к кофейному столику, за которым мы с ней сидели полчаса назад. Мы садимся, но детектив остается стоять, продолжая листать свой блокнот. Тогда я тоже встаю.

— На данный момент мы не располагаем сведениями о местонахождении вашего сына. — Он осторожно подбирает слова. — Скажите, ваш сын был один, когда поехал сегодня в школу?

Я вскидываю брови:

— Нет, конечно. Этим утром Джейк подвозил в школу нашу дочь.

Рейчел сидит неподвижно, как будто оцепенев. Детектив чиркает в блокноте.

— Да в чем же дело? Что происходит? Что вам известно? — я хочу говорить спокойно, но голос, не слушаясь, срывается на крик.

— Конолли был отмечен учителем как отсутствующий на уроке в середине дня, — отвечает Роуз. — Ваша дочь сказала одному из наших детективов, что брат высадил ее возле школы.

Моя злость и возмущение многократно умножаются.

— Когда вы успели поговорить с Лэйни?!

Роуз отводит глаза. Вдруг я скорее чувствую, чем понимаю умом: он подозревает не только Джейка, но и нас тоже! Теперь понятно, почему молчит Рейчел: мы оба также являемся подозреваемыми.

— Я отправил своего человека в дом к чете Беннетов, где в настоящий момент находится ваша дочь, чтобы задать ей несколько вопросов.

— А вы зачитали Лэйни ее права? — рявкаю я. — Моя дочь несовершеннолетняя. Присутствовал при допросе адвокат? — Приходится делать колоссальное усилие, чтобы не наброситься на него с кулаками.

Детектив снова поднимает руку. Он бросает взгляд на Рейчел, как будто ища поддержки, однако надежды его не оправдываются. Рейчел словно застыла, она неотрывно смотрит в сторону дома Карен. И молчит. Я чувствую, что мой запал постепенно слабеет.

— Стало быть, вы решили допросить пятнадцатилетнюю девочку, даже не предупредив родителей?!

— Я понимаю, мистер Конолли, что вы сейчас находитесь под влиянием сильного стресса. Это не допрос, мы просто делаем все от нас зависящее, чтобы определить местонахождение вашего сына.

«Делаем все зависящее», «местонахождение» — эти канцеляризмы режут слух, и мне вдруг становится очень страшно. Хочется забиться в угол, заснуть и проснуться, когда все неприятности будут позади. Но Рейчел вдруг легонько дотронулась до моей руки; я гляжу на жену, но она по-прежнему отсутствующе смотрит куда-то вдаль. Тем не менее, ее прикосновение мне помогло.

— Если вам еще раз захочется поговорить с Лэйни, пожалуйста, поставьте меня в известность, — твердо говорю я.

— Да, конечно, я все понимаю, — отвечает Роуз.

— Послушайте, я собираюсь отправиться на поиски сына. Кто-то ведь должен этим заняться.

— Гораздо правильнее вам было бы сейчас позаботиться о том, чтобы найти более безопасное место для жены и дочери. Поверьте, мы делаем все от нас зависящее и, как только нам удастся что-нибудь узнать, немедленно поставим вас в известность. Это я вам обещаю.

Я покачал головой:

— Я должен сам найти Джейка.

— Вряд ли у вас получится, мистер Конолли. Школа временно закрыта. Никого не впускают и не выпускают.

— Причем тут школа? Он может быть где угодно!

— Мы и так изучаем каждую зацепку. Вы должны довериться нам. Любое вмешательство только осложнит поиски Джейка.

В первый раз за все время детектив Роуз назвал моего сына по имени. И, странное дело, это подействовало на меня успокаивающе. Теперь я и сам понимаю, что надо первым делом перевезти жену и дочь в отель и проследить, чтобы они хорошо устроились. А потом видно будет.

— Да, еще один вопрос, — добавляет детектив как бы между прочим, — скажите, ваш сын дружил с Дугом Мартином-Кляйном?

* * *

Припарковавшись около дома Беннетов, я открываю дверь машины, намереваясь выйти.

— Нет, — вдруг произносит Рейчел.

Я недоуменно смотрю на нее:

— Что такое? — Окружающее по-прежнему видится как в тумане.

— Оставайся здесь. Я сама поднимусь за Лэйни.

Рейчел выходит из машины раньше, чем я успеваю возразить. Я смотрю, как жена медленно подходит к дому Беннетов. Я вижу, каких усилий ей стоит каждый шаг. Я всегда знал, что из нас двоих Рейчел сильнее. Я могу рычать и рисоваться, но, когда доходит до дела, она все берет в свои руки. И так было всегда, но сейчас я должен ее защитить.

«О, господи, записка!» — вдруг спохватываюсь я. Сейчас я в одиночестве, могу рассмотреть ее. Но тут на дорожке появляется Лэйни. Она мчится навстречу матери, буквально бросается в объятия Рейчел, и жена крепко прижимает дочь к себе. Она поворачиваются, чтобы идти к машине, но в этот момент на пороге дома возникает Тайрин. Она что-то говорит жене, и я напрягаю слух, но с такого расстояния слов расслышать не могу, поэтому лишь слежу за языком тела Рейчел. Вот она невольно шагнула вперед, нагнув голову, как бык перед боем, вот завела Лейни за спину и встала перед ней как живой щит. А что Тайрин? На ее лице застыла какая-то лживая гримаса, чисто формальное выражение сочувствия.

Разговор длился не более двух минут, но мои натянутые нервы еле выдерживают это испытание. Я уже решаю опустить стекло, но в этот момент Рейчел резко поворачивается, хватает Лейни за руку и ведет нашу дочь, как ребенка, к машине. Обе они кажутся мне не живыми людьми, а какими-то нереальными призраками, осколками прошлой жизни и того, что когда-то было нашей семьей. Рейчел открывает для Лэйни заднюю дверь и снова садится рядом со мной. Я жду какой-нибудь реакции, но жена глядит вперед, избегая моего взгляда.

— Поехали, — наконец бормочет она.

— Подожди, но что же…

Рейчел поворачивается ко мне: она совершенно белая, как будто вся кровь отхлынула от лица, зрачки расширены.

— Что случилось? — осторожно спрашиваю я, хотя, конечно, мне самому больше всего на свете хочется убраться подальше от дома Беннетов. — Что Тайрин тебе сказала?

— Ничего… ничего такого, что она на самом деле думает, — уклончиво отвечает Рейчел.

До отеля «Марриотт», расположенного в центре города, мы доезжаем в полном молчании. Кажется, Уилмингтон заполнен менеджерами среднего звена — чуть ли не все прохожие на улицах одеты по-деловому. И люди возле гостиницы выглядят так же. Держа Лейни за руку, мы входим в лобби отеля, но не успеваем сделать и шага, как в глаза нам бросается громадная плазменная панель, а на ней — огромный, мрачный, страшный — появляется снимок Дуга Мартина-Кляйна, взятый из школьного альбома.

Рейчел реагирует первой. Она быстро поворачивается, кладет руку на макушку Лэйни и, заставляя ее наклонить голову, тащит дочку в дамскую комнату. Я замираю на месте, чувствуя, как постепенно цепенеют ноги, как будто их заливают цементом.

Телевизор работает без звука, поэтому на фоне фотографии Дуга слышится мягкое мурлыканье Аланис Мориссетт. Какая чудовищная ирония! Я хотел бы прибавить громкость телевизора, чтобы услышать, о чем говорят в новостях. Однако первым делом следует думать о безопасности Рейчел и Лэйни, поэтому я делаю над собой очередное усилие, отрываю ноги от пола и подхожу к стойке. Рейчел немедленно материализуется рядом.

— Нам нужны два смежных номера, — говорит она быстро.

Почему два? Я уже открываю рот, чтобы возразить, но снова закрываю его.

— А где Лэйни?

— Папа, я здесь, — тихонько говорит дочка из-за спины Рейчел.

Ну и ну, я уже дочь не замечаю. Ладно, главное, что она с нами. Лицо у Лейни осунувшееся и очень бледное. Вокруг покрасневших глаз залегли темные круги.

— Два смежных номера, пожалуйста, — говорю я.

Получив ключи, мы направляется к лифту. Рейчел шепчет мне на ухо:

— Я пойду с Лэйни в один номер. А ты включи телевизор в другом. Мы должны знать, что происходит.

— Все что нам надо, — это найти Джейка, — пытаюсь протестовать я.

Я понимаю, что не смогу просто сидеть, сложа руки.

Рейчел глядит мне прямо в глаза:

— Я знаю. Но очень тебя прошу, пожалуйста, сначала посмотри новости. Сделай это для меня, чтобы я могла быть спокойна за Лэйни. А потом можешь идти.

Я киваю, поражаясь тому, как хорошо она всё понимает.

* * *

«Мартин-Кляйн был опознан как, по крайней мере, один из стрелявших и виновных в разыгравшейся сегодня в школе трагедии».

Услышав это в федеральном выпуске новостей, я с тяжелым сердцем переключаюсь на местный канал. И сразу узнаю стоящую перед телекамерами журналистку. Мы познакомились с ней года три назад на одном из благотворительных мероприятий. Теперь она стоит напротив так хорошо знакомого мне дома, куда я частенько подкидывал на машине Джейка. Кстати, гораздо чаще, чем мне хотелось бы.

«Так что же представлял собой этот подросток, Дуг Мартин-Кляйн»?

Разумеется, я не могу бросить жену и дочь, но больше всего мне сейчас хочется бросить все, помчаться к дому Мартин-Кляйнов, ворваться на их кухню и заставить родителей Дуга рассказать все, что знают. Вытрясти из них правду! Они должны знать, что на самом деле творилось у их сына в голове. Но я привязан к креслу, вынужден слушать идиотские домыслы репортеров. Вот журналистка обратилась к женщине средних лет во флисовом жилете и песочного цвета сапожках. Ее лицо кажется мне знакомым, только я не могу вспомнить, где прежде ее видел. Я сначала не обращаю на это внимания, но вдруг мой слух резануло то, что дама постоянно употребляет прошедшее время.

«Он был очень нелюдимым…»

В обеих этих женщинах мне чудится что-то крайне неприятное, шакалье… Может, я единственный, кто это замечает? Журналистка выходит вперед, ее рот слегка приоткрыт. Мне кажется, я слышу, как она дышит. Она кивает каждый раз после того, как ее собеседница произносит очередную фразу. Как будто знает всё наверняка.

Женщина, скорее всего мать, одного из знакомых нам детей, неестественно таращит глаза. Отвернувшись от журналистки, она возбужденно вещает, обращаясь к камере, адресуя свои слова телезрителям. О, она-то знает все. Она предупреждала, что случится нечто подобное, но тогда ее никто не слушал. Но теперь настал ее звездный час.

«И его родители тоже были нелюдимыми. Никогда не принимали участия в вечеринках, школьных мероприятиях, не бывали на благотворительных распродажах. Вообще ни с кем не общались. Я и сама даже ни разу с ними не разговаривала».

Опять прошедшее время. Эта баба и родителей Дуга похоронила вместе с сыном! Ее слова летят в меня как обломки камней, я чувствую, как они ранят меня, я истекаю кровью. Ведь отец и мать Дуга не умерли! Однако вот еще один, тайный смысл ее слов: то, что сделал сын, стало и для родителей смертным приговором.

«Хотя фамилии большей части жертв пока не опубликованы, поскольку для этого требуется официальное согласие их близких, нам уже стали известны имена трех погибших подростков: Аманда Браун, 15 лет; Кэндис Мур, 17 лет…»

Я не расслышал третьего имени. Кэндис Мур — боже мой, нет! Я закрываю глаза и вижу ее, как наяву: каштановые волосы, забранные сзади в тугой узел, задорные огоньки в больших зеленых глазах, невысокая стройная фигурка, заразительная улыбка на симпатичном круглом личике. Джейк собирался в ближайшее время пойти к ней в гости… Они были друзьями… И что, теперь ее больше нет?

Как же так? Нет, это невозможно. Просто невозможно, и всё тут. Кэндис Мур не может умереть. Маленькая невинная девочка, стоящая на пороге жизни. Нет и нет! Отрицание очевидного лязгает засовом, вталкивая мою сломленную душу в тюремную камеру действительности.

Я вытаскиваю телефон и снова набираю номер Джейка. Сразу включается голосовая почта.

— Джейк… — Я стараюсь придать своему голосу как можно больше уверенности. — Пожалуйста, возвращайся домой. Все будет хорошо. Я обещаю. Просто вернись домой. Мы сможем всё уладить. Пожалуйста, дружище, прошу тебя. Возвращайся.

Меня трясет, последние слова я произношу дрожащим голосом. Все тело покрыто мурашками. «Как будто кто-то прошел по моей могиле» — так говорила мама Рейчел. Я сажусь и утыкаю голову в сложенные ладони. Как тяжело. Медленно, но верно наступает осознание произошедшего. Куда ушли надежды и мечты, которыми была полна моя душа, когда я любовался на Джейка, наблюдал, как постепенно растет и расцветает мой сын? Теперь будущая жизнь проходит передо мной в обратном порядке: рождение внуков, волшебная свадебная церемония, выпускной бал — и что же, ничего этого не случится? Никогда? Я даже не знаю, целовался ли мой сын хоть раз в жизни. Один за другим светлые образы покидают меня, поглощаемые темнотой.

ГЛАВА 9 Джейк. Восемь лет

Джейк сидел на заднем сиденье, уткнувшись в книжку «Десять самых известных футболистов мира». Я притормозил у тротуара и взглянул на него в зеркало заднего вида. Однако как сильно сын вырос за последнее время! Это уже настоящая личность, со своими суждениями и пристрастиями, а не маленький мальчик.

— Эй, ты как там? — спросил я просто так.

— Что ты сказал?

Джейк опустил книгу, глядя на меня сквозь упавшие на лицо пряди. Темные волосы на макушке вечно торчали непослушными вихрами, и, как сын ни старался их причесывать, все равно выглядел взъерошенным. Со временем не только волосы у Джейка потемнели, его лицо тоже изменилось и приобрело более острые черты, сменившие мягкую округлую миловидность.

— У тебя все хорошо? — повторил я.

— Да, а что?

— Ну, может быть, ты не хочешь идти…

— На День рождения?

Мы остановились перед домом одного из одноклассников Джейка — Дуга Мартина-Кляйна. После того как однажды Джейк упомянул его имя, сказав, что старался проявить к нему доброту, я больше ни разу не слышал от него упоминаний об этом мальчике. Если честно, я вообще забыл о нем, поскольку у Джейка был свой круг друзей, с которыми он проводил много времени в школе и играл на переменах в футбол.

— Ну да, — ответил я.

Честно говоря, я чувствовал себя не вполне комфортно, поскольку совершенно не знал родителей Дуга. Ни разу не встречал ни его отца, ни мать на днях рождения одноклассников, которые мы с Джейком регулярно посещали.

— Почему не хочу? — Сынишка выглядел озадаченным.

Я улыбнулся.

— Ну ладно, тогда вперед!

Вместе, рука об руку, мы подошли к двери. С сосредоточенно-торжественным видом Джейк нес перед собой идеально упакованный (спасибо, Рейчел!) подарок — футбольный мяч. Я позвонил в дверь. Очень высокий мужчина в массивных очках и рубашке с короткими рукавами, застегнутой на все пуговицы, открыл нам дверь. Его густые кустистые брови не шелохнулись, когда он густым басом произнес.

— Ну, заходите.

И придержал дверь. Джейк вошел. Я двинулся было следом, но дверь слегка дрогнула, как будто хозяин собирался захлопнуть ее перед моим носом. Я протянул руку.

— Здравствуйте. Я Саймон Конолли, отец Джейка.

Мужчина без всякого выражения пробасил:

— Приятно познакомиться, я доктор Фрэнсис Мартин-Кляйн. Отец Дуга.

В прихожую выбежал мальчик, ровесник Джейка. Он улыбался, но его глаза-щелочки, слишком широко посаженные для такого узкого лица, оставались неподвижными, как у отца. Невысокий, тщедушный, Дуг почти утонул в своей, видимо, парадной рубашке в оранжево-бордовую полоску, рукава которой свисали до костяшек пальцев. На нем были черные кроссовки, а под мышкой он держал подарочное издание романа «Талантливый мистер Рипли».

— Привет, Джейк!

— Привет, Дуг.

— Заходи.

Джейк сразу же побежал за мальчиком наверх, где, по моим предположениям, находилась комната Дуга. Это показалось мне странным, ведь сегодня была вечеринка в честь дня рождения. Я перевел вопросительный взгляд на доктора Мартина-Кляйна: тот смотрел на меня своим тяжелым взглядом, как смотрят на шкаф или комод.

— Может быть, мы пришли слишком рано? Мне показалось, что я правильно запомнил время, но я вечно все путаю.

— Нет, все правильно, — кивнул доктор.

Он стоял, как изваяние, не делая приглашающих жестов по направлению к гостиной. Хоть кивнул бы, что ли. Чувствуя себя крайне глупо, я прочистил горло. Неловкость нарастала, и, будучи интровертом, я не мог понять, от кого исходит этот дискомфорт. Я все переминался с ноги на ногу, мучительно соображая, что бы сказать. Из двери на кухню высунулась растрепанная женская голова — наверное, мать Дуга. Муж слегка повернулся в ее сторону, и голова мгновенно исчезла.

— А остальные родители ждут детей в гостиной? Или мне удобнее забрать Джейка попозже?

Я, конечно, рассчитывал, что меня пригласят зайти. Я не привык оставлять сына у людей, с которыми не был знаком лично. Обычно Джейк ходил в гости всего лишь к паре близких друзей.

— О’кей, — выдавил из себя доктор, и на этот раз растянул губы в улыбке.

Я все еще не двигался. Не двигался и он. Я услышал, как наверху засмеялся Джейк.

— Значит, я жду вас через два часа, — произнес, наконец, хозяин.

Я отступил на шаг. Каким-то образом этот тип сумел повернуть всё так, словно оставить Джейка и уйти было моей идеей. Чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, я открыл наружную дверь и вышел на улицу. Когда я повернулся, чтобы попрощаться, доктор Мартин-Кляйн уже исчез.

* * *

Когда мы с Лейни снова подъехали к дому Мартинов-Кляйнов, Джейк и Дуг возились на лужайке. Джейк пристально рассматривал что-то в траве, а его приятель, похоже, чинил какой-то прибор, который издалека не был мне виден. Я остановился и посигналил, и Джейк поднял голову. Махнув мне рукой, он повернулся и что-то сказал Дугу. Тот никак не отреагировал, просто стоял и без всякого выражения смотрел, как Джейк вприпрыжку бежит к машине. Сын запрыгнул на заднее сиденье, пристегнул ремень безопасности и снова, как ни в чем не бывало, уткнулся в свою книгу: ну просто дежа вю.

Я ждал, но Джейк ничего не рассказывал. Машина катилась вперед. Я поймал его взгляд в зеркале и, воспользовавшись моментом, спросил:

— Как все прошло?

— Отлично! — Он продолжал читать (или просто рассматривал картинки).

Я выждал некоторое время, не желая силой выпытывать из него информацию. Но мне очень хотелось узнать, что произошло за время моего отсутствия. Если честно, доктор Мартин-Кляйн сильно меня взбесил.

— А кто еще был на празднике?

Голос Джейка звучал обыденно:

— Его родители, тетя и бабушка.

Я недоуменно потряс головой.

— А другие дети были?

— Не-а.

— А разве это был не День рождения? — удивился я.

— День рождения. Должен был прийти еще один парень, Джереми, но ему родители в последний момент не разрешили.

— И что вы делали?

— Мы просто играли, в основном в комнате Дуга.

— Во что же вы играли?

— Ну, во всякое разное. В солдатиков. Они у Дуга очень старые, вроде бы в них еще его папа играл, когда был маленький. Еще мы начали строить форт в лесу, позади его дома. Это очень крутое место, где можно поиграть с ружьями.

Больше сын ничего не добавил. Я покрепче ухватился за руль и сделал глубокий вдох.

— А чем вы занимались на лужайке перед домом?

Джейк опустил книгу, и его глаза нашли в зеркале мои. Он выглядел виноватым.

— Ничем.

— Скажи мне, пожалуйста.

— Да ничем, пап, правда.

— Просто скажи мне.

— Ты разозлишься.

Я вздохнул:

— Я не буду злиться. Просто скажи, и всё.

— Ну тогда давай объявим «момент амнистии», хорошо?

«Момент амнистии» — мое личное изобретение. Я придумал его, когда Джейк был еще совсем маленьким. Мы договорились, что в такие моменты он может сказать мне все что угодно (или спросить, или попросить), и ему за это ничего не будет. В «момент амнистии» я не имел права злиться или ругать его, а также не мог задавать неприятные вопросы. Я хотел сделать наше общение с детьми максимально доверительным и избежать возможных конфликтов. Я надеялся, что благодаря этой возможности детям будет легче делиться со мной всем, даже тем, что, по их мнению, могло бы расстроить родителей.

— Конечно. Давай говори.

— Дуг наступил на крота. Это произошло случайно.

Фу-у-у, ну и гадость, вот не ожидал! Я не знал, что сказать. В такие моменты я всегда стараюсь представить себе, что на моем месте сказала бы Рейчел.

— Фу-у-у, замолчи!!! — завизжала Лэйни со своего сиденья.

— Я качал его кишки на пальце. Вот так! — Джейк повертел указательным пальцем у сестренки перед носом.

Лэйни завопила. От ее сирены у меня мгновенно разболелась голова, и я потер лоб.

— Так, значит, все произошло случайно, ты говоришь? — переспросил я, хотя, по правилам, не должен был этого делать.

— Перестань!!! Не надо! — кричала Лэйни.

Джейк рассмеялся и сделал вид, что хочет дотронуться до нее «кротовым» пальцем. Она взвизгнула, отталкивая его руку.

— А ну прекратите сейчас же! — неожиданно для самого себя резко бросил я.

Джейк и Лэйни, не привыкшие, что на них кричат, разом замолчали. В машине повисла гнетущая тишина.

— Так, значит, все произошло случайно? — снова повторил я.

— Так сказал Дуг.

— Хм-м…

— Ты что, не веришь мне? — рассердился Джейк.

— Я же попросил «момент амнистии»!

Я глубоко вздохнул:

— Я полностью доверяю тебе, дружище. Ты никогда не обманываешь.

— Нет, папа, он обманул меня насчет Барби, — плаксиво напомнила Лэйни.

— Ну, мы же тогда разобрались, солнышко!

Больше по дороге домой я вопросов не задавал. Повернув на нашу улицу, я услышал возбужденные крики детей, которые проникали даже через поднятые стекла машины. Не меньше полудюжины мальчишек толпились на лужайке у дома Карен, самозабвенно гоняя мяч. О, счастливая юность! Этим юнцам в голову не приходило опасаться, что можно подвернуть ногу или потянуть больную спину.

Проезжая мимо, я не мог оторвать от них взгляда, и в душе поднялось привычное чувство беспокойства.

— Джейк, смотри, там Бо играет в футбол с остальными. Не хочешь присоединиться?

— Не-а, — сказал Джейк.

— Он обещал поиграть со мной в рыцарей, — запротестовала Лэйни.

— Но почему ты не хочешь? — настаивал я. — Ты же любишь футбол. Каждый день играешь в школе на переменах.

— Да, играю, но со своими друзьями.

— А чем тебе не нравятся Бо, Чейз и все остальные?

— Нормальные ребята, — пожал плечами Джейк. — Папа, ты что, так хочешь, чтобы я с ними поиграл? Но ты же не станешь меня заставлять?

— Ну что ты, дружище, конечно, нет! — Это все, что я смог из себя выдавить. Я вовсе не хотел, чтобы Джейк поиграл с соседскими ребятами. Я хотел, чтобы ему самому захотелось с ними поиграть. А это, как вы понимаете, далеко не одно и то же.

* * *

Во вторник на той неделе я повел Джейка и Лэйни в городской парк. Накануне вечером прошел дождь, и, когда мы проезжали круглые холмы, окружавшие наш квартал, зелень сияла первозданной свежестью и казалась неестественно яркой. Облака прорвались грозой, и воздух был теплым, с острой ноткой свежести. Превосходный день для того, чтобы провести его на природе.

Первым делом мы отправились на наше любимое место и с радостью обнаружили, что там пока еще никого нет. Джейк и Лэйни наперегонки помчались на детскую площадку, сшибая по дороге все, что попадалось на пути. Пока они карабкались на огромную черепаху, пятна полуденного солнца играли на их лицах. И мне вдруг ужасно захотелось сфотографировать детей, что я делал крайне редко. Наш семейный фотоальбом был лишь наполовину заполнен от того, что именно я отвечаю за снимки. Но в тот день я решил запечатлеть мгновения общей радости, которые мы потом всегда будем вспоминать с удовольствием.

— Ребята, смотрим сюда, — скомандовал я.

Они повернулись и увидели, что я снимаю их на мобильник. Оба скорчили забавные рожицы, и я, смеясь, сделал несколько кадров. Получилось неплохо, и я решил отправить фотографии Рейчел на ее новый телефон. Глядя на один из удачных кадров, я вдруг понял, что всё наше существование складывается из таких вот моментов. И хотя я частенько жалел, что посвятил свою жизнь воспитанию детей, в тот день я от души порадовался, осознав одну важную вещь: я почти ничего не упустил из жизни своих сына и дочери.

Пока я размышлял, на площадку прибыли еще три компании ребятишек, моментально разбежавшихся по разным горкам, домикам и лестницам. Лэйни мгновенно подружилась с двумя девочками ее возраста. Через минуту они, хихикая, уже играли в одной из деревянных построек, продавая песочек тем, кто пробегал мимо. На некоторое время я потерял из вида Джейка. А потом увидел его на качелях. Он медленно раскачивался взад и вперед, с улыбкой наблюдая за тем, как играют другие дети. Очевидно, одиночество его совершенно не тяготило. Однако не могу сказать, чтобы это не беспокоило меня. Немного понаблюдав за сыном, я подошел и подсел на соседние качели.

— Что случилось, дружок?

— Ничего.

— Тебе весело? — спросил я.

Джейк кивнул. Покачав головой, я рассмеялся:

— Чувствуешь себя здесь комфортнее, чем на совместных играх?

Эти слова выскочили из меня раньше, чем я успел подумать. Я тут же спохватился, решив, что это слишком взрослый вопрос, который не стоит задавать ребенку. Но Джейк в ответ тоже рассмеялся и спокойно кивнул.

Мы посидели рядышком некоторое время. К нам подбежала Лэйни.

— А какой сегодня день? Вторник? — спросила она, с трудом переводя дух.

— Да.

— Я хочу на «детский день».

— Жалко уходить из парка, здесь так хорошо. Давай пойдем на «детский день» на следующей неделе?

Дочка молча смотрела мне в глаза. Я видел, что она хочет возразить и придумывает аргументы, но тут одна из новых подружек позвала ее, и она умчалась в свой песочный магазин, сосредоточенная и счастливая, как всегда.

Минутой позже я получил от Рейчел эсэмэску: «Похоже, вам там весело. Жаль, что я не с вами».

— Мы скоро пойдем домой? — спросил Джейк.

— Скоро, дружище, — ответил я, глядя в телефон.

* * *

Вечером, уложив детей, я все еще думал об эсэмэске Рейчел. В конце концов, я решил спросить ее саму. Я нашел Рейчел в ванной комнате, она чистила зубы, готовясь ко сну.

— Слушай, может быть, мне не стоило тебе это присылать?

— Ты про что? — удивилась она, сплевывая пену в раковину.

— Да про эту фотографию. Наверное, не стоило присылать ее тебе, когда ты была на работе.

Рейчел недоумевающе посмотрела на меня:

— Почему не стоило?

— Ну, нельзя отвлекать человека от работы. Ты же должна выполнять служебные обязанности. А не использовать телефон в личных целях.

Рейчел сделала большие глаза:

— Да ну тебя! Никто даже и не заметил. Знаешь, я сегодня так завидовала вам, ребята! Мне так хотелось тоже побеситься в парке!

И, хотя дальнейшая дискуссия на эту тему могла загнать меня в привычную колею сомнений: не жалеет ли Рейчел, что предпочла карьеру заботе о детях; и не жалею ли я о том, что не в состоянии содержать семью, — я все-таки, рискуя ввязаться в болезненный для нас обоих разговор, решил прояснить вопрос до конца:

— Так все-таки, стоило мне присылать тебе этот снимок или нет?

— Саймон! Конечно, стоило! Какой матери не захочется иметь фотографии своих детей?

— Теперь понятно, — сказал я.

И тоже стал чистить зубы. Мне хотелось бы поговорить еще, расспросить Рейчел о том, как у нее сегодня прошел день, но мысли уже переключились на мои собственные завтрашние планы. Я прошелся по всему расписанию, выверив его до минуты, подумал о том, какую одежду приготовить детям, прикинул, что мы будем есть на обед. Да и Рейчел следовало ложиться вовремя. Она быстро юркнула в постель и, когда я тоже туда забрался, уже спала.

ГЛАВА 10 День первый

Когда Рейчел проскользнула ко мне из соседнего номера, я все еще просматривал свой телефон. За последние три часа я получаю около пятидесяти сообщений: все либо от родственников погибших, либо от журналистов. И каждое из них царапает мне сердце, потому что я-то жду весточки от Джейка! Я засовываю мобильник в карман, и тут приходит еще одна эсэмэска. Машинально сунув руку в карман, я нащупываю смятую бумажку и вспоминаю про записку.

— О, черт! — шепчу я.

— Что такое? — спрашивает Рейчел.

Я вытаскиваю из кармана смятый листок и протягиваю ей.

— Я нашел его этим утром, но не успел прочитать, а потом потихоньку стащил. Не хотел, чтобы полиция нашла ее. Это выпало из учебника Джейка.

Рейчел бледнеет, но не шевелится. Я разворачиваю листок. Помимо сделанных на уроке записей, несколько строк были написаны более крупно, видимо, для того, чтобы их можно было бы прочитать с соседней парты:

«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО!

ТЫ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬСЯ.

Я ПРОСТО ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЁ ЭТО ДЕРЬМО ПРЕКРАТИЛОСЬ.

НЕМЕДЛЕННО ИЗБАВЬСЯ ОТ ЭТОЙ ШТУКИ.

ЕСЛИ ТЫ ОСТАВИШЬ ЕЁ ТАМ, ВСЁ БУДЕТ КОНЧЕНО.

Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ».

Я бросаю взгляд на жену. Губы ее шевелятся, глаза бегают по строкам. Прочитав записку, она выпрямляется, глядя в пространство перед собой. Похоже, ей удается взять себя в руки.

— Господи, ну и о чем тут говорится? — спрашиваю я.

Рейчел как будто боится говорить, чтобы не спугнуть маленький проблеск надежды, промелькнувший в тексте.

— Это может ничего не означать, — шепчу я.

Она молча протягивает мне ключи от своей машины:

— Поезжай за ним, Саймон.

Я киваю. Наконец-то.

* * *

Выйдя из отеля, я иду на парковку в поисках «ауди» жены. Так непривычно держать в руке ее ключи, которые по форме отличаются от ключей от моего «форда». Я вставляю их в зажигание, завожу машину и выезжаю на дорогу. Ого, похоже, эта машина любит скорость! Я вдавливаю педаль газа в пол, мотор оживает, автомобиль рвется вперед, и стрелка спидометра за несколько секунд перемещается от нуля до отметки в шестьдесят миль. Круто, поскорее бы убраться от отеля. Круговорот мыслей в голове потихоньку замедляется. Я наконец-то в движении, наконец-то могу чем-то помочь Джейку.

Я знаю, откуда лучше всего начать поиски. Существует, пусть и крохотная, вероятность того, что Джейк не только не участвовал в стрельбе, но и остался невредимым. Что, если он просто прогулял школу? Такое случалось и прежде. Не далее, как на прошлой неделе они с Максом получили выговор за то, что сбежали с уроков и отправились в «Макдоналдс» пообедать.

Я вцепляюсь в эту идею, как крокодил в нагнувшегося к воде олененка. Хотя нет, это неподходящее сравнение, потому что крокодил, вцепившись в жертву, тащит ее к себе в болото, или где он там живет… А я, напротив, цепляюсь за идею в надежде, что она вытащит меня из трясины, понимая, что это, возможно, — мой последний шанс.

Правда, когда я взглядываю на часы, энтузиазма сразу убавляется. Без четверти четыре. Где можно пропадать столько времени?

Первым делом я звоню Максу на домашний номер. Никто не отвечает, поэтому я оставляю на автоответчике сообщение с просьбой перезвонить. По дороге я перебираю в уме наблюдения, накопленные за годы, проведенные с Джейком и Лэйни. В моей голове собралось огромное количество «файлов». В конце концов, я прихожу к выводу, что если Джейк и впрямь куда-то скрылся (ведь больше никто из школьников не пропал), то, скорее всего, что-то очень сильно его расстроило. Кто знает, не связано ли это с девочкой? Хотя вряд ли, он ни разу не упоминал при мне о любовных делах. Я решил спросить об этом у Лэйни, когда вернусь, хотя эта гипотеза мне самому кажется достаточно абсурдной.

Ладно, допустим, Джейк надумал спрятаться. Ну и куда он мог пойти? Ага, кажется, у меня появилась еще одна идея. Мы любили гулять втроем в лесопарке недалеко от нашего дома. Там почти никогда не было народа. Вороша ногами толстый слой опавшей листвы, мы доходили до старой полуразрушенной церкви, и чувствовали себя чуть ли не первооткрывателями, ступившими на неизвестный берег. А когда мы натолкнулись на могильные плиты времен Гражданской войны, Джейк вообще был крайне впечатлен. Он страшно оживился и решил более тщательно разведать окрестности, в надежде найти другие исторические загадки. Лэйни, напротив, слегка испугалась и выглядела подавленной, поэтому в первый раз мы не стали там задерживаться. Но впоследствии мы с Джейком возвращались на то место неоднократно. Кстати, однажды, когда мы вдоволь налазились по развалинам церкви и решили перекусить, я, прислонившись к стене, поинтересовался, не считает ли сын ненормальным, что его отец взял на себя роль домохозяйки.

— Ха! — ответил Джейк. — Так я давно уже понял, что мой папа ненормальный!

— Очень смешно, — сказал я и, внезапно бросившись вперед, сделал ему легкий захват головы. И сразу же отпустил: — Нет, серьезно, кто-нибудь говорил тебе что-то по этому поводу?

— Ну да, пару раз. Я помню, один или два учителя очень удивлялись.

— Правда? И что же они сказали? — спросил я.

— Да ничего особенного. Типа, это непривычно. Но ребята считают тебя крутым. Макс всегда говорит, что мне повезло с отцом. Ему нравится, что ты нестрогий. Я имею в виду, что ты иногда разрешаешь нам есть на завтрак торт.

Я рассмеялся:

— Вот как? Забавно.

В течение нескольких дней после этого разговора я чувствовал себя прекрасно. Сейчас мне кажется, что это было очень давно.

Я съезжаю с дороги, паркуюсь на обочине и иду по тропинке в лес. Я прохожу между домиком привратника и большим старинным особняком в колониальном стиле с постоянно зашторенными окнами. Мне кажется, что моим телом управляет кто-то другой. Я двигаюсь вперед, имея перед собой конкретную цель, но в то же время чувствую себя плутающим в густом тумане, который скрывает от меня реальность. Да и спросить себя, почему я здесь? Почему я брожу по старинному заброшенному кладбищу, спрятанному глубоко в лесу? А если кто-то узнает об этом? Что подумают люди о моем сыне, который чувствовал с этим местом особенную связь?

Я быстро иду между высокими прямыми стволами дубов. Специально плутаю в подлеске, осматривая самые потаенные уголки, молясь про себя, чтобы вот сейчас из этого ужасного морока выскочил Джейк, целый и невредимый и ничего не знающий о той трагедии, которая накрыла наши жизни.

Чем ближе я подхожу к разрушенной церкви, тем медленнее становится мой шаг. Ужас и надежда становятся двумя полюсами магнита, отталкивающимися друг от друга. Я хочу найти здесь Джейка, но, если надежда не оправдается, еще один призрачный лучик погаснет в бездне ужаса и отчаяния. Я еще не готов признать существование этой бездны.

Тропинка сужается. Продираясь сквозь колючие кусты и ветки, я через некоторое время выхожу на открытое пространство и останавливаюсь у разрушенной церкви. Призраки прошлого ощущаются тут повсюду: в покрытых мхом руинах и ушедших в землю валунах, разбросанных вдоль холма, как старые кости.

— Джейк, — зову я.

Мне отвечает крик краснохвостого ястреба, заверещавшего вдалеке. Я поднимаю голову, присматриваясь в попытке увидеть его. Не могу объяснить, зачем мне это нужно.

— Джейк, отзовись, — шепчу я.

Я обыскиваю руины. Я тревожу забытые могилы, надеясь… на что? На то, что Джейк, улыбаясь, прячется за одним из кустов и только и ждет, чтобы выскочить с торжествующим криком и напугать своего «старика»? Думает, что я схвачусь за сердце, а потом буду громко хохотать вместе с ним? Я понимаю, что сына здесь нет, но фанатично продолжаю поиски.

Одна церковная стена еще стоит, поднимаясь к тому месту, где когда-то была крыша. Я кладу руку на холодный камень и поворачиваюсь посмотреть на то, что когда-то было внутренним пространством церкви. И тут мое сердце на мгновение замирает.

В воздухе болтается кукла, подвешенная на плетеном зеленом шнуре, который образовывает на ее шее идеальную петлю. Я смотрю на облезлое лицо куклы: один глаз вывалился, а второй прикрыт ресницами; поблекшая от дождя красная краска покрывает бесформенный рот; когда-то светлые волосы свалялись и торчат грязными клочьями. Я падаю на колени, и рыдания клокочут в моей груди. Слезы льются из глаз тяжелыми ручьями. Я не могу дышать, не могу думать. Я всхлипываю, задыхаюсь и кашляю, не в силах остановиться. Впервые за все время я начинаю сомневаться в своем сыне.

* * *

Темнеет, и это заставляет меня вынырнуть из мрака, в который погружена моя собственная душа. Солнце садится за похожие на скелеты стволы деревьев. Колени пронзает ледяная боль: не то от застарелых травм, не то от долгого стояния на влажной земле, холод которой проникал до самых костей. Я плохо соображаю и лишь понимаю, что, видимо, пробыл на развалинах старой церкви очень долго. Все впустую, Джейка здесь нет. Надо сделать над собой усилие и встать. Отец я, в конце концов, или нет? Я беру себя в руки и подхожу поближе к кукле. Я не могу заставить себя притронуться к ней. Что она могла означать? Мой смертный приговор, вот что… Я чувствую себя изменником, предателем, я раздавлен и сбит с толку.

Я прыгаю на ватных ногах, чтобы немного разогреться. Кровь постепенно возвращается в затекшие конечности. Кукла, с этим ее диким взглядом, в драных заплесневелых лохмотьях, больше смахивающих на облезшую кожу, висит передо мной. Ладно, хорошо, что именно я на нее натолкнулся; больше никто не должен увидеть эту мерзость! Неуклюже потянувшись, я пытаюсь сорвать куклу с ржавой перекладины, на которой она висит. Я хватаю плетеный шнур и вижу, что он завязан сложным узлом. Тяну, но он не поддается.

У меня есть маленький перочинный ножик, прикрепленный к брелку от ключей. Рейчел, которая много путешествует, всегда говорит, что в аэропорту меня мигом завернет служба безопасности.

Но, поскольку я никогда не летаю самолетами, брелок остается при мне уже многие годы. Теперь и ножик наконец-то пригодился. Я открываю его, блестит маленькое острое лезвие. Подойдя поближе, я обрезаю шнур, и кукла падает на гниющие листья. Подняв ее с земли, я спешу к машине.

— Это наверняка проделки Дуга, — вдруг произношу я и смеюсь от облегчения. Мне так хочется, чтобы это было правдой… — Джейк никогда бы в жизни ничего подобного не сделал!

Когда я говорю эти слова, то чувствую, что верю в них. Я оглядываюсь, как будто боюсь, что меня кто-нибудь услышит, и засовываю куклу в карман.

Добравшись до машины, я вдруг понимаю, что нарушаю закон или, как сказала бы Рейчел, препятствую правосудию. Ведь за сегодняшний день я уже второй раз скрываю серьезные улики. Тогда я задумываюсь: может, не стоит уносить куклу отсюда, с места, так сказать, преступления, свершенного над ней?

Вторая потенциальная улика — записка. Я снова достаю ее и перечитываю. Может ли быть, что Джейк имеет в виду эту куклу? Если так…

— Место преступления… — произношу я, содрогнувшись.

Я понимаю, что поступаю неправильно, но мне страшно даже представить себе, что подумают полицейские, если увидят эту болтающуюся на веревке мерзость. А ведь они наверняка узнают, что Джейк любил бывать на старом кладбище. И потом они, конечно, истолкуют факты превратно, сформируют неправильное представление о моем сыне. Так его могут запросто обвинить в убийствах тех детей! Ну уж нет, я не могу позволить, чтобы равнодушные копы разрушили мальчику жизнь!

Сделав глубокий вдох, я открываю дверь машины и закидываю куклу на заднее сиденье. Я чуть было не бросаю туда же записку, но, вовремя спохватившись, снова сую ее в карман. Сев за руль, я пытаюсь представить себе, где бы сейчас мог находиться мой сын. Ну думай же, думай! На футбольном поле? Он иногда туда ходит. Я решаю проехать мимо места, где Джейк играет с друзьями в футбол каждое воскресенье после обеда. Может, он там? Или Макс? Тогда я спрошу его, вдруг он знает, где я могу найти Джейка.

Голова кружится от голода и мучительных мыслей. Если Джейк в порядке, почему он до сих пор не связался с нами? Ведь он наверняка уже слышал, что произошло, знает, в чем его обвиняют. Господи, а вдруг он пустился в бега? Я стараюсь отогнать эту мысль, задвинуть ее как можно дальше, пока она не дала ходу другим, еще более ужасным, предположениям.

Я рассеянно вставляю ключ в зажигание, и мотор машины Рейчел оживает. Какой знакомый звук. Когда дети были помладше, я всегда (за исключением тех дней, когда жена уезжала в командировку) ждал его с большим нетерпением. Ведь шум мотора «ауди» означал возвращение Рейчел, то драгоценное мгновение, когда я могу сложить с себя ответственность за детей хотя бы ненадолго.

«Джейк Конолли».

Я вздрагиваю, услышав имя сына, которое внезапно звучит у меня над ухом, и лишь через мгновение соображаю, что в машине заработало радио. А вдруг Джейк нашелся? Такая мысль мелькает у меня в голове, и я прибавляю громкости.

«Теперь полиция считает, что Дуглас Мартин-Кляйн действовал не один. Она располагает сведениями о том, что другой ученик школы, Джейк Конолли, находился вместе с Мартином-Кляйном менее чем за час до начала стрельбы.

В данный момент в доме предполагаемого сообщника проводится обыск. Как мы уже сообщали ранее, по неподтвержденным данным, тело одного из стрелявших, Дугласа Мартина-Кляйна, было обнаружено на месте сегодняшнего леденящего душу преступления».

Дрожащей рукой я выключаю радио, чувствуя, как холодный пот выступает у меня на лбу и ледяные струйки ползут по спине. Как объяснить, что чувствуешь, когда слышишь подобные вещи о твоем сыне? Я не испытываю ни гнева, ни боли, ни удивления, лишь один отупляющий шок. Вокруг меня вдруг образуется полный вакуум. Нет ничего. Абсолютно ничего. И это лишь начало.

ГЛАВА 11 Джейк. Девять лет

Моя мама подъехала к полудню, чтобы посидеть с Лэйни. Я уже был готов к выходу — рубашка застегнута на все пуговицы, черные ботинки начищены. Рейчел любила повторять, что я — единственный из ее знакомых, кто любит черную обувь. Я попытался вспомнить кого-нибудь еще, но у меня тоже не получилось. Но в коричневых ботинках я чувствовал бы себя, как ученик в школьной форме.

— Саймон?

— Я наверху!

Я услышал, как мама прошла на кухню.

— А где моя любимая внученька?

Я без труда представил себе, как Лэйни радостно бросается навстречу бабушке и, обхватив руками, повисает на ней. И они улыбаются друг другу широкой белозубой улыбкой, передающейся по наследству по женской линии семейства Конолли.

Я стоял в гардеробной, размышляя, стоит ли надевать галстук. После того как я ушел со службы, я делал это всего четыре раза. Три раза — на встречи со своими клиентами, список которых всё увеличивался (я зарабатывал неплохие деньги как копирайтер: писал статьи на разные темы, в основном для медицинских журналов), и один раз на свадьбу Марка: тот на старости лет решил вторично жениться на танцовщице из Лос-Анджелеса. Все-таки Рейчел и ее брат были такими разными, хотя лично меня это нисколько не удивляло. Сейчас Марк судился со своей бывшей супругой, пытаясь получить опекунство над детьми, которых он с таким успехом вырастил. Мне его очень не хватало, но после того вечера жизнь только и делала, что подставляла нам подножки, мешая дальнейшему сближению.

В конце концов, я решил отказаться от галстука. Так же как и от джинсов, хотя обычно почти не вылезал из них. Мне показалось, что это не слишком подходящий наряд для визита в школу. Определившись с одеждой, я спустился вниз.

Моя мать сидела рядом с Лэйни и восхищенно ахала, разглядывая один из ее рисунков.

— Это самое красивое дерево, которое мне приходилось видеть!

— Но оно же синее, бабушка, — резонно заметила Лэйни, скромно потупившись.

Я улыбнулся:

— А где Джейк?

Мама закатила глаза и укоризненно покачала головой. Я вспыхнул, чувствуя прилив крови к голове.

— Что случилось?

Мать тяжело вздохнула и отвернулась к окну:

— Не понимаю, чем я заслужила такую ненависть со стороны родного внука.

Я взглянул на Лэйни — ее глазенки широко распахнулись от изумления.

— Мама, иди сюда, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.

Она прошла за мной в гостиную. Я прикрыл двустворчатую дверь, чтобы Лэйни не могла нас услышать, и незаметно окинул комнату взглядом. Джейк частенько устраивался с книжкой и фонариком где-нибудь под столом рядом с диваном, и я не хотел, чтобы он стал случайным свидетелем нашего разговора. Убедившись, что поляна пуста, я повернулся к матери.

— Ты не должна говорить подобные вещи в присутствии Лэйни, — сердито заявил я. — Черт побери, ты вообще не должна говорить ничего подобного.

— Эй, лучше последи за своим языком! — парировала она.

Я глубоко вздохнул:

— Господи, ну почему ты вечно пытаешься сменить тему!

— Что ты имеешь в виду?

— Мы говорим о Джейке, а не обо мне!

— Я действительно не понимаю, что я такого сделала, что внук так ко мне относится! Я вошла, а он даже головы от книжки не поднял!

— Я уже сто раз тебе повторял: Джейк со всеми так себя ведет. Согласен, иногда это выглядит неловко. Но такой уж у парня характер.

— Но я ему не посторонняя… — начала она.

— Мама, прекрати, пожалуйста!

Она удивленно моргнула:

— Что?

— Просто оставь мальчика в покое, хорошо? Ему всего девять, а ты — взрослый человек. Перестань воспринимать все на свой счет.

— Я просто надеялась, что Джейк изменится в лучшую сторону. Но теперь я вижу, что воз и ныне там. Все мои усилия напрасны.

Я с силой сжал пальцами виски.

— Мама, очень тебя прошу! Он же мой сын. Думаешь, я не говорил с ним об этом?

— Не могу понять, в кого он такой уродился…

Я выдавил из себя саркастический смешок:

— Ты это серьезно? А вспомни, как однажды, когда я был маленький, твоя подружка, миссис Мастерсон, которая жила по соседству, угостила меня конфетой, а я отказался, потому что считал ее чужой.

— Не придумывай, не было ничего подобного.

Я отвернулся, чтобы скрыть свое раздражение.

— Мне пора уходить, а то опоздаю на родительское собрание.

Открыв двери, я вернулся в кухню и позвал оттуда:

— Джейк!

— Да, пап, — откликнулся он снизу, из подвала, переоборудованного в игровую комнату.

Я медленно спустился к сыну, по дороге думая, что ему сказать. Джейк сидел в одном из кресел-мешков на полу, держа в руках фигурки футболистов, и сталкивал их друг с другом, сопровождая свои действия зловещим рычанием. Он не поднял глаз, когда я подошел.

— У тебя все в порядке?

— Конечно, — буркнул он.

— А ты не забыл поздороваться с бабушкой, когда она пришла?

Он взглянул на меня вмиг ставшими виноватыми глазами:

— Ой, забыл…

— Как же так, дружище?

— Папа, прости… — Глаза его покраснели и налились слезами.

— О нет, пожалуйста, только не вздумай плакать! — взмолился я.

— Прости…

Мне иногда казалось, что у Джейка слишком чувствительное для его возраста сердце. Я понимал его: мальчик расстроился, так как осознал, что поступил плохо, невольно обидев бабушку. Поэтому сказать то, что я собирался, становилось еще тяжелее, но это было необходимо.

— Ладно, проехали. Но постарайся быть к ней повнимательнее, хорошо? Иначе бабушка может подумать…

— Что подумать? — быстро спросил он.

— Ничего, просто постарайся, ладно?

Джейк выпрямился в кресле:

— Что ты хотел сказать перед этим?

— Ничего. Слушай, мне уже пора идти к тебе в школу на родительское собрание.

— Надеюсь, учительница не будет меня ругать, — пробормотал сын, отворачиваясь.

Я усмехнулся:

— До сих пор такого не случалось!

* * *

Я отправил Рейчел сообщение со школьной парковки. Тишина. Подождав ответ с минуту, я решил не задерживаться. Хотя бы один из родителей должен прийти вовремя. Конечно, я не думал, что учительница устроит из-за этого скандал, но решил не испытывать судьбу. Мы и так на несколько минут опоздали на собрание к Лэйни, и я чувствовал себя ужасно. Поздоровавшись с двумя женщинами из школьной администрации, я прошел к классу Джейка. Родители ребят из бейсбольной команды, с которыми я занимался, толпились около соседнего кабинета в ожидании начала собрания. Я помахал им рукой.

— Здравствуйте, тренер! — радостно приветствовал меня отец одного из учеников. Его жена тоже мне улыбнулась.

— Ну, как там наш Маркус? Готов к новому сезону?

— Будем надеяться!

Я прошел мимо них к своему классу и осторожно заглянул внутрь через стеклянную дверь. Предыдущее собрание еще не закончилось, и я вернулся к родителям в холл.

— Что, начало матча откладывается? — пошутил отец Маркуса.

— Команда еще не в полном составе, — в тон ему ответил я.

— А долго вы еще будете тренировать ребятишек? — спросила его жена.

— До тех пор, пока Джейку не надоест играть.

Мой сын и Маркус не были друзьями. Они хорошо ладили в команде, но, сомневаюсь, что перекинулись хотя бы парой слов вне поля. Мне нравились родители Маркуса, поэтому мы с удовольствием болтали, пока учительница не освободилась. Я бросил последний взгляд в холл, надеясь увидеть Рейчел, но она все еще не появилась.

Провожая меня в свой класс, миссис Дженкинс улыбалась. Стены комнаты сплошь покрывали разноцветные рисунки, их неровные линии сливались в единый узор, создавая картину мира глазами девятилеток. На последней парте выстроились сделанные из пластиковых бутылок фигуры выдающихся деятелей, представляющих значимые периоды истории нашей страны. Взглянув на них, я мельком подумал, что неплохо было бы оказаться в компании людей, фамилия которых начинается на «Э» — Амелия Эрхарт, Альберт Эйнштейн, Томас Эдисон. А кого мы имели в своей компании? Клинтона и Казанову?

— Пожалуйста, садитесь, мистер Конолли, — миссис Дженкинс озабоченно заглянула мне за плечо. — А миссис Конолли не присоединится к нам сегодня?

— Боюсь, она задерживается, — сказал я.

Миссис Дженкинс подошла к низкому круглому столу, рядом с которым стояли один стул нормального размера и ряд стульчиков, представляющих его миниатюрные копии. Я было направился к большому стулу, но миссис Дженкинс, опередив меня, уселась на него первой и выразительно посмотрела на маленький.

— Ну что ж, подождем вашу супругу?

Я попытался устроиться на крохотном сиденье, прилаживаясь и двигая стульчик туда-сюда, пока не нашел минимальную точку равновесия. Кое-как устроившись, я повернулся к миссис Дженкинс и обнаружил, что смотрю на нее снизу вверх. Я сразу снова почувствовал себя ребенком, сложившим руки на коленях в ожидании грядущих неприятностей. И виновато сказал:

— Я думаю, не стоит.

— Вы уве-е-ерены-ы? — протянула учительница, как будто сомневалась в моем праве принимать столь ответственные решения, и я подумал: может, она и в самом деле так считает? Может быть, миссис Дженкинс не в курсе, что именно я сижу дома с детьми?

— Ну, хорошо. — Она пошелестела бумажками на столе. — В таком случае позволю себе сказать, что Джейк — прекрасный мальчик. И мне, на самом деле, импонирует его взгляд на вещи.

Что бы это могло означать?

Учительница продолжала:

— Вот оценки Джейка. И они полностью соответствуют его способностям.

Я посмотрел на бумажку, которую она мне подсунула. В одной колонке перечислялись учебные дисциплины: математика, чтение, граждановедение (неужели девятилетние дети такое изучают?) и куча других. В другой графе были проставлены баллы, от 1 до 100. У Джейка по всем предметам, кроме одного, стояло по 90 баллов. В правом углу я заметил сведения о среднем балле по классу. К моему изумлению, он оказался больше 80. Ну и ну, неужели такое возможно?!

По сравнению со столь одаренными и хорошо успевающими детьми я почувствовал себя полным разгильдяем и недорослем. И смущенно поинтересовался:

— Скажите, а что такое граждановедение? — Это была единственная дисциплина, по которой оценка у Джейка оказалась гораздо ниже средней по классу.

Я припомнил, что, когда сам еще учился в начальной школе, одну девочку из параллельного класса наградили за активную гражданскую позицию: она вроде бы продала своего плюшевого медведя и пожертвовала вырученные деньги на благотворительность. Разумеется, ее заставила так поступить мама, но никто об этом не упоминал. Загадочное граждановедение явно не давалось Джейку: его оценка была всего лишь 54.

— Ну, данный предмет направлен на то, чтобы научить детей ставить общественные интересы выше личных. Мы стараемся преподать ученикам базовые ценности, на которых в дальнейшем будет формироваться личность просвещенного и социально ответственного гражданина.

Этот ответ прозвучал, как заранее заготовленная речь. Я подождал, желая убедиться, что учительница закончила.

— А почему Джейк именно по этому предмету получил 54 балла?

Я имел в виду, что гражданская позиция — понятие абстрактное, и вряд ли вообще возможно оценить ее в конкретных баллах. Но миссис Дженкинс, разумеется, истолковала мой вопрос иначе.

— Я как раз хотела поговорить с вами об этом. Мне кажется, Джейк иногда не вполне вовлечен во взаимодействие с одноклассниками.

У меня сжалось в груди. До этого дня учительница никогда не критиковала сына. За прошедшие годы мне не раз приходилось слышать, что Джейк помогает другим справляться с заданиями, никогда не дразнится и что для педагога большая радость — иметь в классе такого ребенка. Пару раз, правда, я слышал замечания, что он стесняется выступать со сцены, но ничего критичного в этом не было. Это, скорее, было сказано с улыбкой: «Ну, это же наш Джейк, что тут поделаешь!». И сейчас слова миссис Дженкинс застали меня врасплох.

— Вот тебе раз, — сказал я. — А в чем это конкретно проявляется?

— Ну, например, в прошлый четверг, — она прочистила горло, — мы ставили школьный спектакль по пьесе Розы Паркс. Я распределила роли среди всех учеников, и Джейку досталась роль водителя автобуса. Но, когда пришло время произнести свой текст, он отказался это сделать.

— То есть как это — отказался?

— Да вот так. Просто не стал читать свои слова и точка, несмотря на всяческую поддержку с нашей стороны.

Я не нашелся, что ответить, пытаясь представить себе, в чем выражалась «всяческая поддержка».

— Мистер Конолли?

— А, да… Вы же знаете, Джейк не любит привлекать к себе внимание.

— Мне это известно, — с серьезным выражением кивнула учительница. — Джейк действительно невероятно застенчивый. И довольно нелюдимый. Я это заметила.

Я сразу ощетинился.

— Он вовсе не застенчивый, у него куча друзей!

Миссис Дженкинс откинулась назад, изучающе глядя на меня. Я заерзал, и в этот момент дверь распахнулась и в класс влетела Рейчел в своем строгом деловом костюме. Напряжение спало, немедленно уступив место другому настроению.

— Миссис Конолли, я очень рада, что вам удалось прийти. Я уверена, что вы очень заняты… — учительница неодобрительно осмотрела костюм моей жены, — …на работе, и с трудом представляю, как только вы все успеваете!

* * *

Мы с Рейчел стояли на школьной парковке. Нахмуренные брови говорили о том, что жена расстроена. Но чем именно, я еще не понял.

— Что случилось? — спросил я.

— Нет, ты это слышал? Что, черт побери, учительница имела в виду?

— Успокойся. — Я глубоко выдохнул и слегка расслабился. — Представь себе, она назвала Джейка чрезвычайно застенчивым и нелюдимым!

Рейчел слегка кивнула:

— Но ведь это правда, Саймон!

— Что-о-о? — сощурил я глаза.

— Джейк и впрямь сильно стесняется. Особенно в большой компании. Но он справляется с собой. У него есть друзья, и ему с ними хорошо. Это все, что ему надо.

Я не верил своим ушам. Рейчел прежде никогда раньше не говорила так о сыне. К тому же, я не был согласен с женой. Да что там, ее замечание меня сильно разозлило. Джейк, скорее, был избирательным в общении, а не застенчивым, и тем более, не нелюдимым. Согласитесь, это не одно и то же.

— Я вообще-то хотела сказать о другом, — заявила Рейчел. — Эта миссис Дженкинс, между прочим, и сама замужем.

— Ну и что? — не понял я.

— Да то, что она тоже замужем и при этом работает. А мне, видите ли, выражает лицемерное сочувствие. Ах, дескать, как непросто совмещать материнство и карьеру!

— Она так сказала?

Рейчел простонала:

— Ты иногда бываешь таким невнимательным, Саймон! Я знаю, что тебе тяжело! Ты думаешь, я не замечаю, насколько неуверенно ты чувствуешь себя с мужчинами из нашего окружения, или не понимаю, почему ты вечно всех поучаешь? Но мне тоже нелегко, поверь. Каждый день я страдаю от чувства вины. Всякий раз, когда я слышу историю о том, как дети сделали что-нибудь забавное, мне больно. Но мы же приняли для себя решение, которое лучше для нас обоих, верно?

Я кивнул:

— Да. И не стоит переживать по этому поводу.

 

Конец ознакомительного фрагмента

Брайан Рирдон Найти Джейка

Лили и Бену, кому же еще

Безграничная тревога — вечный спутник безграничной любви…

Пролог

Меня зовут Саймон Конолли. Думаю, вы все уже в курсе, что произошло с моим сыном Джейком. Последнее время в новостях только о нем и твердили. Вот только сына моего вы совсем не знаете. Да и меня тоже.

Если честно, до сих пор не могу понять, почему я остался в нашем доме… Мне сейчас всё в тягость: даже чтобы со стула подняться, требуются неимоверные усилия, а уж до двери порой и вовсе не дойти… Но я не сдаюсь. Я должен бороться со своим бессилием, должен заставлять себя делать хотя бы элементарные вещи, иначе мне не выжить.

Итак, я все-таки вышел на крыльцо. Нежные лучи солнца ласкают мои впалые щеки. В воздухе уже пахнет весной, хотя зима еще не отступила. Самая беспросветная зима в моей жизни. Я иду по дорожке, поддавая ногами прошлогодние листья, и их шорох вдруг отдается в сердце пронзительной болью, напоминая о том, что произошло совсем недавно, о том, чего я до конца так и не осознал.

Случившееся сломало меня, парализовало волю, лишило способности думать не только о будущем, но даже о сегодняшнем дне. Вот сейчас я намерен дойти до почтового ящика и достать газеты. Эта простая задача создает иллюзию цели и требует от меня полной сосредоточенности. Мне не нужны газеты. Я не жду писем. Это просто безнадежная попытка вернуться к реальности, следуя ежедневной рутине. «Иди, проверь почту, — говорю я себе, — как раньше, как ты делал это всегда»…

Меньше всего я ожидал, что сиреневый конверт, который я извлек со дна почтового ящика в тот день и, не читая, оставил на столе в столовой, подарит мне потом такой яркий проблеск надежды.

Письмо было адресовано моему сыну Джейку…

123456789Следующая ⇒

Поделиться: