Святой Михаил и дьявол работы Эпштейна

Во время другой подобной мини-одессеи отца и сына мы со Стефеном посетили Ковентри, чтобы посмотреть средневековый собор, горевший при немецкой бомбежке во время второй мировой войны, а также примкнувший к нему новый собор, построенный по проекту сэра Бэзила Спенса в 1958 году. Несмотря на его громадные размеры и чудеса изобретательности современная архитектура чем-то меня разочаровала. Восстановление заново собора из пепла и обгоревших развалин заслуживало самой горячей похвалы, и результат был налицо. Однако в новом здании собора отсутствовало нечто, на первый взгляд, неуловимое. Новый собор Спенса, даже при наличии исполинского сатерлендского гобелена в алтарном приделе, не мог впитать в себя атмосферу таинства и аутентичной духовности, присущих старому собору. Символизм нового собора, если его вообще можно назвать таковым, был сознательно изобретен заново: в эпоху, когда популярная вера в христианский миф уже пережила свои лучшие времена.

Однако в новом соборе была одна вещь, заставившая меня замереть от восторга. На фасаде новой церкви была сооружена металлическая скульптура Св. Михаила, по имени которого был назван собор, работы сэра Якоба Эпштейна, а также скульптура дьявола. Архангел Михаил стоял во весь рост, подняв одну руку, державшую копье, и позой напоминал Великана из Церна. Михаил представлял собой худощавого эфемерного юношу, одолевшего дьявола, лежавшего в цепях у его ног. Вместе с тем у дьявола в отличие от Михаила было тело не мальчика, а настоящего зрелого мужчины. Он был изображен в самом расцвете сил, хорошо сложенным, мускулистым и совсем не воздушным. Очень существенным было наличие гениталий. Нижнюю часть туловища Михаила облекали складки плаща. Едва заметная выпуклость предполагала под одеждой наличие пениса. У дьявола все было не так. Его обнаженный и вполне реальный пенис и яички, достаточно хорошо заметные в тени раздвинутых ног, были смуглыми и имели достойные размеры. Совершенно ясно, что в отличие от Михаила дьявол был носителем сексуальности. Духовное копье Михаила покорило телесность и психологически лишило ее маскулинности.

Скульптура работы сэра Якоба Эпштейна " Св. Михаил и дьявол'

В этой работе мне было необходимо проиллюстрировать именно образы Св. Михаила и дьявола. Эта композиция воплощает точку зрения на сексуальность Ап. Павла, которую он выразил в своем Послании к Галатам:

Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти;

Ибо плоть желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы24.

Ап. Павел далек от понимания сексуальности Элиаде как иерофании. Вместо божественного откровения для Ап. Павла сексуальность стала врагом святости. Есть причины, по которым я не стану обсуждать, почему христианство приняло отвержение плоти Ап. Павлом. То, что было святым, профанировалось. Совершенно очевидно, что Св. Михаил скульптора Эпштейна осуждает плотское и сексуальное. Согласно Ап. Павлу, мужественность должна быть только духовной. В качестве физиологического органа фаллос является дьявольским. Физиология и духовность оказываются фундаментальными противоположностями. Если побеждает одно начало, другое терпит поражение, а в случае физического фаллоса в проигрыше остается сама Божья воля.

Альтернативные суждения в отношении важности физического фаллоса стали частью традиции гностиков. Они были сметены торжествующим христианством и таким образом оказались в бессознательном западной цивилизации. Именно по этой причине Юнг придавал столь огромную ценность алхимическим и другим отвергнутым сторонним направлениям развития средневековой европейской культуры. Именно там лежит фаллос дьявола — спрятанный и сознательно игнорируемый, по-

являющийся лишь в таинстве сновидений и прочих местах, скрытых от постороннего глаза, л дающий о себе знать в поведении отверженных.

В соответствии с современным наследием институтов христианства и христианской доктрины и возможностью вступления в брак церковной патриархии, а также благодаря павликанской церкви, фаллос появился из своего гностического укрытия. Ирония заключается в том, что скульптура, помещенная на современной христианской церкви, делает весьма драматический акцент на понимании мужской сексуальности и мужского тела, хотя сегодня сексуальность открыто признается враждебной доктриной только наиболее отсталыми и забитыми христианами.

Пройдет еще очень много лет, прежде чем фаллос полностью выйдет из своего подземного убежища. Должно пройти немало времени, прежде чем дьявол будет считаться психологическим компонентом, присущим каждому человеку, и, согласно Юнгу, и самому божеству25, а не бедному фаллосу, сексуальности и телу. Разумеется, фаллос участвует в зле, как и любая другая грань сотворенного миропорядка. Но только не так, как изображено на скульптуре Эпштейна. Такой образ существенно искажает психологическую реальность.

ФАЛЛОС В ПСИХОАНАЛИЗЕ

Материал, рассматриваемый в данной главе, ни в коем случае не следует считать обзором литературы о фаллосе или фаллически ориентированных концепциях в трудах психоаналитиков. Вместо этого мы исследуем две замечательных и широко известных точки зрения: Фрейда и Юнга. Это исследование позволит читателю представить первооснову идеи фаллоса в представлении отцов психоанализа. Глазами читателя мы увидим, как в каждое из этих представлений встраивалась идея матери, создавая тем самым необходимость включения хотя бы краткого объяснения ее важности при рассмотрении истоков маскулинности с психоаналитической точки зрения.

" Последнее" слово Фрейда

В последнем разделе своего эссе " Анализ конечный и нескончаемый", написанном в 1937 году (незадолго перед смертью, последовавшей в 1939 году), Фрейд писал:

Сегодня на первый план выходят две темы, занимая особое положение и причиняя аналитику небывалое беспокойство. Скоро станет очевидным, что здесь работает главный принцип... связанный с половым противопоставлением... [и] между этими темами существует очевидная связь... Этими двумя связанными между собой темами в сфере женственности является зависть по отношению к пенису — позитивное стремление владеть мужскими гениталиями, а в области маскулинности — борьба против его пассивной или женственной установки по отношению к другому мужчине (выделено автором). Общая связующая черта этих двух тем значительно раньше была названа психоаналитической элитой установкой в отношении к комплексу кастрации... Мне думается, что для начала " отказ от женственности" следовало бы считать корректным описанием этой замечательной черты в психической жизни человека... У нас часто возникает представление, что вместе с надеждой на пенис и мужским протестом мы проникли сквозь все психологические слои и достигли глубинного пласта (выделено автором), тем самым завершив свою деятельность26.

Эти слова, написанные исходя из полувекового опыта и размышлений первооткрывателя, оказываются очень важными. Наверное, Фрейд имел в виду, что фаллос (по Фрейду, пенис) обладает такой огромной важностью, что вся психоаналитическая работа вращается вокруг его присутствия или отсутствия в жизни человека: как мужчины, так и женщины. Страх отсутствия или потери пениса в жизни мужчины и желание его иметь (зависть к пенису) женщины определяют так называемый " комплекс кастрации". Фрейд считал, что " замечательной чертой в психической жизни человека" мог бы оказаться " отказ от женственности". Для Фрейда владение фаллосом отождествлялось с отказом от женственности, а потеря фаллоса, в какой-то мере считавшаяся поражением, которое терпит мужчина от другого мужчины, и психологически воспринимаемая как частичное женоподобие, — приравнивалась к феминизации. Без фаллоса все становилось женственным.

Важно понять концепцию, стоящую за этим утверждением. Оно имеет отношение к важности материнской фигуры как источника жизни, известного из личного опыта, а также в качестве кормилицы в пренатальный период и период раннего детства. Кроме того, в данном случае мы сталкиваемся с тенденцией человека к идентификации с воспринимаемым им источником жизни, а именно — с матерью, а также с изначальным смыслом благополучного бытия, которого он стремится достичь в ее присутствии. Универсальное человеческое желание заключается в том, чтобы придать материнской фигуре самую большую власть, и такой она понимается и принимается каждой психоаналитической школой.

Если идет речь о женщине, идентификация с матерью не привносит никаких структурных проблем в ее собственное ощущение себя как женщины. Она имеет ту же природу, что ее источник. Однако в мужском варианте сразу возникает серьезная проблема. Мужчина обладает иной природой по сравнению с породившим его источником. Если он это осознает, должна произойти фундаментальная мужская рефлексия. Мать может помочь мальчику тем, что принимает его базовое отличие от себя, или же она будет препятствовать этому процессу, наоборот, привязывая его к себе.

Таким образом, жизнь ставит перед мужчиной задачу, в которой фаллос выступает в качестве символа. В жизни мужчины эта задача может принимать различные формы. Ребенком мальчик стремится покинуть материнский дом, жилище своей матери. (Если он не хочет этого делать, скорее всего, получит прозвище маменькиного сынка; его маскулинность с самого начала будет подвергнута сомнению.) Он хочет и должен лазить в окна, совать нос в чужие дела, грубо себя вести. Позже мальчик совершает более серьезные проступки, попадает в переделки, приходит поздно домой, становится для матери закрытым и непроницаемым; в этом смысле она уже не может назвать его " мой мальчик". Несколько позже его интерес начинает смещаться на девочек. Это обычный и естественный процесс, без которого развитие мужчины тормозится и продолжается инфантильная идентификация с матерью. Фаллос остается в собственности у породившей его матери. Она обладает всей полнотой власти. Начинается кастрация. В мужчине происходит процесс феминизации, направленный против психологического воссоединения с фаллосом.

Согласно Фрейду, угроза психологической кастрации начинает появляться у мужчин с более или менее нетронутой мужской идентичностью. Поражение, нанесенное другим мужчиной, напоминает о матери-кастрации и возбуждает в отношении нее страх. Потеря для мужчины неизбежно включает в себя потерю фаллоса, будь то потеря денег, собственности, любовницы, жены, детей, должности, влияния, власти. Мужчина хочет получить облегчение, восстановить уверенность в себе, силы, то есть все, что ассоциируется с матерью. Он хочет получить материнский комфорт и одновременно восстановить свою фаллическую идентичность, связанную с освобождением от матери. (Часто эта ситуация повторяется снова и снова: в большинстве случаев, потому что так и не состоялось полного отделения от матери. Это классический пример психологии типа puer aeternus, вечного юноши.)27

Нельзя одновременно двигаться вперед и назад. Если мужчина скатывается на путь регрессии, он несет на себе следы психологической кастрации. Он остается сыном своей матери или же материнского суррогата, в качестве которого может выступать его жена или, как догадывается читатель, его исповедник. Часто его собственником становится родная мать, чья зависимость от сына, как можно предположить, не может служить точкой опоры для развития его мужественности. Наоборот, она его опустошает, отказывая ему в независимости и автономии, снижает его способность к фаллической активности. Такая связь представляет для мужчины угрозу вследствие неразрешенной эдиповой любви к матери. Мужчина никогда не сможет избавиться сам от главенствующей жестокой внутренней связи со своим изначальным партнером; психологически он является сыном-любовником, чья фаллическая энергия пожирается по взаимному соглашению.

Мы можем видеть многочисленные внешние проявления брака между матерью и сыном. Существуют сыновья, которые не сделают ни одного телодвижения, не советуясь с матерью. Есть и такие, которые позже к ней возвращаются, часто издалека, когда матери требуется защита, и борьба за раздельное существование больше не может служить ценой, которую должен платить сын. Это последнее возвращение на могилу матери. Это патриотическое стремление вернуться домой, признавая таким образом связь с родиной-матерью (motherland), которая оказывается намного сильнее и более точно соответствует терминологии, чем fatherland (земля отцов). В конце концов, мать побеждает. В Скрэнтоне, где я живу большую часть времени, на каждой из двух воскресных газет около тридцати страниц занято семейными портретами в День Матери в мае; при этом часто включаются до четырех поколений матерей и сыновей со своими потомками, и здесь воочию находит свое подтверждение сила материнской связи. Для дочери в ее сильной психологической связи с матерью не существует структурной проблемы, поскольку ослаблять воздействие этой связи может ее анимус, ее муж и ее дети. Однако для сына такая ситуация потенциально смертельна.

Захватчиком мужчины может быть его мать или любовница, которым ему остается только подчиниться. Захваченный в плен мужчина чувствует, что он сам по себе, без женщины, ничего не представляет. То

или иное продолжение привязанности к матери превращается в стремление к благосостоянию с его ослепительно созданными удобствами, включая приверженность стилю, эстетизм и пробуждение собственной значимости. Здесь налицо все признаки кастрации, отсутствия фаллоса, вне зависимости от того, сколько женщин побывало в постели у мужчины или же скольких из них он хотел в свою постель получить.

Мужчина, маскулинность которого подавляет мать, совершает ряд завоеваний, но отступает назад, едва на первый план выступает трудная задача поддержки женщины и детей. На этом примере эрекция ограничивается своим выражением через гениталии; проникновение в женщину — это проникновение в уютное, восприимчивое к фаллосу тепло. Половой акт можно рассматривать в качестве восстановления материнского комфорта. Яичко воплощает мужскую способность превращать инстинктивную силу фаллоса в социальную фаллическую цель и обратно — в инстинктивную силу, при этом оно осознает внутри себя, что каждое из них представляет собой отражение другого и что они неотделимы друг от друга.

Это не может произойти до тех пор, пока мать так или иначе не окажется " брошенной" своим сыном ради независимой фаллической веры и, в конце концов, ради принятия на себя фаллической ответственности — постройки собственного дома, стремления стать во главе своего племени. В эдиповой ситуации на плечи отца ложится ответственность за то, чтобы позаботиться о матери, оттолкнуть прочь сына, дать ему свободу и открыть для него возможность пойти собственным путем, без ослабляющей и кастрирующей его ответственности по отношению к матери. Таким образом, отбирая у сына комфортные условия, созданные своей женой, отец дает ему дорогу для развития его маскулинности.

Основным принципом Фрейда является частичная потребность мужчины в психологическом отделении от женственности — " отказ" от нее. Такой принцип вполне приемлем настолько, насколько он работает. Однако, чтобы найти противоядие от кастрации, нам следует отправиться в глубинные слои бессознательного, а тогда придется обратиться к Юнгу.

" Первый" сон Юнга

В книге " Воспоминания, сновидения, размышления" Юнг записал самый ранний сон, который он смог запомнить, сон, всю жизнь напоминавший ему о себе. Юнгу еще не было четырех лет, когда он увидел во сне темную, каменную, прямоугольную дыру в земле и в страхе в нее спустился по каменной лестнице.

В самом низу за зеленым занавесом был вход с круглой аркой. Занавес был большой и тяжелый, ручной работы, он был похож на парчовый и очень роскошно выглядел. Любопытство мое требовало узнать, что за ним. Отстранив его, я увидел перед собой в тусклом свете прямоугольную палату, метров десять длиной, с каменным сводчатым потолком. Пол был тоже выложен каменными плитами, а в центре лежал большой красный ковер. Там, на возвышении,

стоял золотой трон, украшенный с удивительной роскошью. Я не уверен, но возможно, что на сидении лежала красная подушка. Это был величественный трон, — действительно сказочный королевский трон. Что-то на нем стояло, сначала я подумал, что это мог быть ствол дерева (где-то около 4—5 метров высотой и полметра в диаметре). Это была огромная масса, доходящая почти до потолка и сделанная из странного сплава — кожи и ободранного мяса; на вершине находилось нечто вроде круглой головы без лица и волос. На самой макушке был один глаз, постоянно устремленный вверх.

В комнате довольно светло, хотя не было ни окон, ни какого-нибудь другого видимого источника света. Однако от головы аурой исходило яркое свечение. То, что стояло на троне, не двигалось, и все же у меня было чувство, что оно в любой момент может сползти с трона и, как червяк, подползти ко мне. В этот момент я услышал снаружи, сверху голос матери. Она кричала: " Ты только посмотри на него. Это же людоед! " Это лишь усилило мой ужас, и я проснулся в испарине, напуганный до смерти28.

Юнг продолжает: " Гораздо позже я понял, что это был образ фаллоса, и прошло еще несколько десятилетий, прежде чем я узнал, что это был ритуальный фаллос... фаллос из этого сна казался мне 'безымянным' подземным богом" 2'.

Юнг написал автобиографию, когда ему исполнилось восемьдесят лет. Почему этот сон запомнился ему вплоть до столь преклонного возраста и зачем он решил его поведать всему миру? Очевидно, в данном случае имеет место связь с трансперсональным фаллическим образом, занимавшая всю его жизнь.

Противоядие Юнга против базового страха кастрации или заключения в материнскую тюрьму заключается в том, что в развитии мужской психологии и мужского сознания он выдвигает на первый план мифологему героя30. Трансформация героического образа символизирует не только процесс развития мужской индивидуальности, но и филогенетический и архетипический процесс развития эго в истории народов. Эго должно отделиться от своей бессознательной основы, как сын должен отделиться от матери. Как и в модели Фрейда, герой должен идти вперед, а не назад, бросая вызов своей кастрирующей матери и препятствиям, возникающим в результате этой независимости. Если он отступит в главном, — он погиб. Время от времени возможны стратегические отступления, однако они должны быть подобны фаллическим, а вовсе не отступлениям от намеченной цели.

Герой Юнга следует главному фрейдовскому принципу маскулинности — " отказу от женственности", но лишь в определенной степени: его юная женственность должна быть отодвинута в сторону вместе с матерью, с которой идентифицируется его женственность. Герой совершает отделение, подвергаясь серьезному личному испытанию: направляясь от матери-защитницы к доверию самому себе. Он вступает в бой с драконом-матерью, пускается в одиночку в опасное ночное путешествие по морю, закаляя изнутри свой характер, завоевывая прекрасную даму. Далее — потомство, пребывание в роли мужа, затем помощь в обновлении короля или даже вступление на королевский трон. Маскулинность приобретается в испытаниях, она не дается от рождения — такой сильной, как зов матери-природы. Но герой Юнга как мифологема развития маскулинности появляется из области архетипов; изначально вздымается фаллос, который, оставаясь за спиной, постоянно направляет процесс. Точка зрения Юнга оказывается более цельной в отношении перспективы по сравнению со схемой Фрейда, ибо именно действие дает толчок к развитию маскулинности, а не только " отказ от женственности".

При идеальном развитии маскулинности все эти подвиги совершаются постепенно. Мальчик становится юношей, который становится зрелым мужчиной — в чем-то более уставшим от борьбы, чем в прежние времена, больше склонным затянуться сигаретой и взвесить положение дел. Затем наступает время второй трансформации. Когда появляется брюшко, а волосы становятся белыми, как снег, наступает время мудреца или senex'a. Мужчины сопротивляются этим признакам, указывающим на окончание их юношеской потенции, и бегут в тренировочные залы и к парикмахерам, чтобы избавиться от плохого настроения. Господа, не так быстро! Эти искусственные ухищрения не могут, да и не должны" остановить изменения. Для пожилого человека новое удовольствие заключается в том, чтобы стать кладезем мудрости, в котором существует потребность. Он медленно идет, отмечая свой путь фаллической тросточкой, зная и давая знать другим разность между тем, что важно, и тем, что нет, между материей и шлаком. Он может вызывать беспокойство, но свое уважение он заслужил.

Внутренним качеством, осуществляющим и питающим развитие мужественности, является фаллос. Мужчина это знает вследствие важности, которую имеет для него мужской член, находясь в состоянии, полном энергии, готовый к вторжению и проникновению. Твердость фаллоса — свойство, присущее юности и молодости, признак героизма, копье поднято высоко вверх над серебряным конем. С возрастом твердость фаллоса меняется, становится менее заметной, менее выражающей его тело, реже наступающей в каждом конкретном случае. Пожилые мужчины редко заявляют о своей значимости так, как это важно сделать мужчинам в среднем возрасте: начинают новое дело, строят новый дом, вступают в новый брак, начинают новый роман. Вмешивается появившаяся мудрость. Основное место занимает зрелый фаллос: этот аспект в маскулинности присутствует всегда, но у молодых, еще неоперившихся мужчин он, вероятно, еще дремлет, обойден вниманием и совершенно точно — недостаточно развит.

Убежденность в подчиненности женственности при достижении мудрости и возраста — собственно, еще не женственность. Это более благородный фаллос, его грубая мужская сила смягчилась вследствие осознания, что выиграно достаточно сражений, что наступило время с любопытством посмотреть на своих внуков. Усердие все еще имеется, однако во всем соблюдается умеренность: усталость становится более приемлемой. Нежная мудрость всегда была характерной чертой фаллоса, как бы ее не оставляли без внимания во времена атлетических соревнований. Фаллос чрезвычайно чувствителен, как парчовый занавес в тронном зале в сновидении Юнга подразумевает " обнаженную плоть". Женщины могут изумляться мягкости ткани головки члена во время его полноценной твердой эрекции, нежной, как пух. Мужчины знают о тонкости ощущений своих яичек и прилагают максимум усилий, чтобы их защитить. Мужчины наиболее ранимы в том месте, которое на общеизвестном жаргоне зовется признаком или воплощением их мужества (конечно же — у него есть " яйца" ). Согласно предвестнице-мудрости, это и есть coniunctio oppositorum (соединение противоположностей).

" Ритуальный фаллос" Юнга, который, по его словам, он понял спустя десятилетия после сна, — это внутренняя особенность маскулинности, которая проявляется в поведении как эрекция, а психологически переводится в мужской архетипический образ. Фаллос на троне в сне Юнга, интегрирующий в себе свойства молодости, героизма, энергии эрекции и древней правящей мудрости, становится соединяющим символом того, что, говоря на языке Элдера, является " таинством божественной реальности, непостижимой иначе".

Ритуал — это стереотипное действие, пробуждающее в воображении трансперсональный или надысторический миф, от которого зависит человеческая жизнь. Ритуальный фаллос указывает на сущностную важность маскулинности, координирующего творческого фактора. Ритуальный фаллос — это утверждение мифического факта, средство для наступления торжества маскулинности, таинственное превращение принадлежности к мужскому полу во внутренний символ, в образном выражении которого на первый план выходят характерные черты, свойственные мужской природе. Для женщин фаллический ритуал стал путем, который привел к признанию зависимости от фаллоса, воплощающего в себе мужскую деятельность оплодотворения и защитную функцию рождения. Юнг понимал этот патологический ритуал как навязчивое действие, представляющее собой ущербное личное стремление к трансперсональному смыслу, который стал необходимым из-за отсутствия соответствующих коллективных ритуалов, связывающих внутренний смысл с внешним опытом.

Ранний трансперсональный фаллический сон Юнга фактически стал полигоном для его психологических исследований. " Один глаз смотрел вверх, не делая ни малейшего движения", демонстрируя непоколебимость фаллоса, его концентрированное внимание, приверженность выбранной цели, его безоговорочное требование останавливаться на мужчине (на женщинах тоже, но совершенно по-иному). Я испытывал потребность в таких силах будучи молодым викарием в церкви Св. Климента, увидев свой собственный фаллический сон прежде, чем прочитал сон, увиденный Юнгом.

Находясь под влиянием этого детского сна практически в течение всей жизни, Юнг, тем не менее, не написал много о сущности фаллоса. Он косвенно упоминал этот аспект в исследовании фаллических богов Греции, Рима и Египта и в особенности Гермеса-Меркурия, психопомпа алхимического деяния, которое Юнг называл средневековым аналогом психоанализа. Как мы увидим в пятой главе, Юнг понял, как мифологи-

чески работает фаллос в Меркурии, образе бога, наполненном духом, logos spermatikos, оплодотворенным миром, оживляющим психику31.

Власть матери

Фрейд уделял внимание материнскому аспекту, рассматривая вопрос кастрации и " отказ от женственности", находя в этом аспекте отказ сына от продолжающегося стремления матери удерживать в своих руках сына. Размышляя на эту тему, Юнг делал акцент на странствии героя, цель которого состояла в уходе из материнского дома и продолжении своего личностного развития отдельно от матери, стремившейся его удержать в безопасности своей психической колыбели. Каждый из них видел в матери стремление к овладению сыном, желание удержать его именно ради своего блага, а вовсе не на пользу ему, хотя на словах она заявляла совсем противоположное.

" Отказ" на языке Фрейда означал возможность сына заявить о своем нежелании оставаться во власти матери. На языке Юнга странствие героя означало желание сына заявить о своем желании искать счастья где угодно, только не в объятиях матери, какими бы тяжелыми ни были испытания на его пути. Оба объяснения ясно предполагают опасность материнского влияния на судьбу сына. Отсутствие необходимого отделения от матери равносильно недостатку маскулинности, недостаточному воздействию фаллоса на психологию сына.

В середине девятнадцатого столетия в холостяцком жилище в Базеле, работая над своим монументальным трудом " Миф, религия и материнское право", Дж. Дж. Бахофен настаивал на господстве матриархата в начале истории развития психики. Эта первичная материнская власть " выходит на сцену, когда эго-сознание еще не развито и воплощается в природе и мире" 32. Как свидетельствуют следующие строки, Бахофен встраивает свою концепцию в мировоззрение:

Мать появилась на свет раньше сына. Женственность является первичной, тогда какмужская творческая способность может появиться только потом как вторичное явление (выделено автором). Женщина пришла первой, потом " стал" мужчина... Женственность первична, мужчина возникает из нее только после... В нашем мире женщина изначально существует как мать, а мужчина изначально существует как сын.

...Мужчина становится ее игрушкой, козел — ее средством передвижения, фаллос — ее постоянным спутником... Везде и повсюду материнский, женский, природный принцип пользуется преимуществом33.

Такова главная бахофеновская концепция книги " Миф, религия и материнское право". Она лежит и в основе отмеченной Фрейдом закономерности в отношениях между сыном и матерью, и в архетипической юнгианской концепции зависимости эго от коллективного бессознательного, рассматриваемого в качестве первоосновы.

Герой Юнга, подобно зарождающемуся и развивающемуся эго, должен отделиться от исходного примата женственности, утвердить независимость своих достижений, а затем, по мере приближения к концу жизни, быть готовым к возвращению, когда наступит его время. И мужская независимость, и самоопределение эго должны казаться временными и иллюзорными, -ибо первооснова, материнский принцип рождения и смерти, продолжает играть основную роль. Приоритет этого принципа не подлежит сомнению, независимо от того, очевиден он или нет, понятен ли он сыну, добивается он или нет в жизни определенной героической идентичности. Ставка в этой игре очень высока.

Для Бахофена даже фаллос относится к женскому началу, ибо состоит из материи. Нет ничего удивительного в том, что Фрейд в своем заключении относительно возможности выживания эго, которому противостоит переполняющая его инстинктивная энергия (природа, мать, ид), имел склонность к пессимизму. " Природа, — писал он, — обладает присущей ей одной способностью ограничивать нас: она подвергает нас разрушению холодно, жестоко и безжалостно... главная задача культуры, реальная основа ее существования (raison d'etre) заключается в том, чтобы защитить нас от природы" 34. У Юнга такой пессимизм отсутствует. Он видит в бессознательном не только антагонизм, но и дружеское участие по отношению к человеку. Для Юнга бессознательное в одинаковой степени добрая и пожирающая мать. И несмотря ни на что оно остается матерью.

В своей последней книге " Борьба Юнга с Фрейдом" Джорж Хоген-сон соглашается с тем, что " Юнг в превосходной степени утверждает приоритет матери. Отца не видно нигде". И снова: " Юнг считает, что на первобытном уровне отца не существовало" 35. И Фрейд, и Юнг в данном случае ошибались, придавая так мало важности фаллосу. Поскольку отец по своей значимости приравнивается к фаллосу, низведение роли фаллоса до второстепенной и производной придает сверхзначимость " ключевой" фрейдовской зависти к пенису. Юнговское странствие героя тоже трудно понять исходя лишь из его расширенного архетипического представления о бессознательном как о первооснове.

В обоих случаях это несоответствие можно легко осознать, представив себе, что и Юнг, и Фрейд жили в культуре, не подвергавшей никакому сомнению приоритет патриархальности. Для этих двух мужчин, столь восприимчивых к бессознательному как к непреложной реальности, компенсация заключалась в вознесении на недосягаемую высоту образа матери и придании ему первостепенной важности. И тогда во имя спасения маскулинности от компенсации, а также для установления ее в качестве партнера, равного первичной материи, культура создала комплементарные концепции Фрейда и героического эго-сознания Юнга.

По-моему, этот процесс не находит своего развития. Маскулинность, неправомерно обоснованная психоаналитической теорией, становится врагом бессознательного Фрейда и сообщницей Юнга. Если бы в психике имелась возможность определения первоосновы архетипического фаллоса, не было бы никакой необходимости в компенсации всех соответствующих искажений.

Вне всякого сомнения, материнский фактор является главным в развитии мужской идентичности. По всей вероятности, это даже самый главный фактор, ибо все мужчины появляются в результате познания природы противоположного пола и в какой-то степени его неизбежного противоположного влияния. Однако мать не обладает мужской идентичностью и с точки зрения метафизики не считается единственной первоосновой существования. Фаллос — больше, чем " постоянный спутник" матери, чем ее " игрушка", по выражению Бахофена. Несмотря на несомненную правоту Юнга в понимании зависимости эго от бессознательного нельзя полагать прямо, что эго равно маскулинности (фаллосу), а бессознательное равно матери. Природа рождения шире материнской, но появление ранее невидимого фаллоса возможно по истечении некоторого времени после оплодотворения.

Джеймс Хиллман называет такой способ мышления — когда человек считает истиной положение, принятое конвенционально и ставшее ясным сознанию, — " натуралистической фалличностью" 3'1. Проблема, связанная с натуралистической фалличностью, состоит в торможении подлинного психологического мышления вследствие буквальных аналогий между так называемым физическим миром и миром психики. Возможен переход на психологическую точку зрения исходя из жизненного опыта в направлении психического сходства. Таким образом я поступил с фаллосом, используя свойства эрекции и мужской сексуальности для развития идеи внутреннего архетипического фаллоса. Однако такая логика не может считаться строго последовательной. Если в раннем возрасте у ребенка меньше жизненного опыта получено от отца, чем от матери, нет никаких оснований для утверждений, что при образовании нового человека мужское участие вообще отсутствует, а в жизни ребенка оказывается по существу второстепенным. Ребенок может не воспринимать отца столь же непосредственно, как воспринимает мать, но архети-пический фаллос все равно существует, независимо от того, ощущается или нет внешнее присутствие мужчины. Психологическое мышление столь же парадоксально, сколь линейно. Замечание Хиллмана привлекает наше внимание к идеям, образам и энергиям, которые, на первый взгляд, кажутся противоречивыми, но оказываются вполне совместимыми с точки зрения мифа. Хиллман аутентично следует Юнгу, подтверждая его убеждение в отношении того, что coniunctio oppositorum является основным действующим принципом психики.

Труд " Миф, религия и материнское право" вносит свой вклад в конечное решение вопроса о природе маскулинности, участвуя в " натуралистической фалличности" наряду с психоаналитической концепцией, понимая физический фаллос как " ничего, кроме" всеобъемлющей власти вселенской космической матери после обычной зависимости мальчика от его родной матери. Можно привести весьма наглядный пример сложного использования естественных процессов для подтверждения психологической теории, имея в виду генетические исследования Мани и Экхардта из Университета Джона Хопкинса. Они пишут:

Закон природы заключается в том, чтобы обязательно добавить маскулинности нечто... чтобы подавить развитие женских качеств... Исходя из их анатомии, задержка в мужском развитии аналогична развитию женственности... далее делая очевидным, что у природы возникает больше трудностей в отделении мужской половой идентичности, чем женской. Создавая мужчину, природа больше ошибается37.

Кажется, данное заключение придает веские основания выводу, сделанному Бахофеном в отношении приоритета женственности, а также принятию доминирующей роли матери и Фрейдом, и Юнгом. Казалось бы, оно противоречит замечанию Хиллмана о " натуралистической фалличности", ибо женская природа способна к самовоспроизведению и только при вмешательстве маскулинности движется в его направлении. Более того, Мани и Экхардт поставили под вопрос теорию кастрации Фрейда, поддерживающую приоритет фаллоса, ибо женщины не являются кастрированными мужчинами. Наоборот, мужчины оказываются женщинами, сделавшими в своем развитии шаг вперед: юный клитор становится пенисом, поверхности губ влагалища делаются очень тонкими, сращиваются между собой и превращаются в мошонку. Однако, если зависть к пенису представляет собой ревность, связанную с великой мужской революцией, теория Фрейда продолжает оставаться верной, придавая веру энергичным усилиям феминисток в их борьбе за достижение равноправия с мужчинами.

Фактически " нечто", которое следует добавить, — это андрогины, группа гормонов-стероидов, развивающих в утробном плоде мужские черты. Андрогины привносятся сперматозоидами, в состав которых входит Y-хромосома. Когда же ты, наконец, появишься, эта Y-хромосома? Вот здесь мы подходим к предостережению Хиллмана в отношении " натуралистической фалличности". Что у истоков идентичности стоит за матерью или с ней рядом? Мать не обладает монополией на сотворение жизни несмотря на ее преобладающее присутствие в младенческом возрасте ребенка или в генетической формуле, или в психоаналитической теории. Определяющее " нечто" весьма активно, но при этом недосягаемо. Оставаться приверженцами натуралистической фалличности — значит потерять не только психологическую точность, но и расписаться в потере воображаемого тона и тембра. В конце концов, это всего лишь появившееся по капризу эго повторение его ограниченной и конвенциональной точки зрения.

И Фрейд, и Юнг предполагали психологическую значимость фаллоса, не вдаваясь в исследование основы такого предположения. Можно понять их интерес к фаллосу, если в итоге их рассуждений и трудах их последователей-аналитиков выявляется важность материнской фигуры. Кроме патриархальной культуры, о которой шла речь выше, могут быть и другие причины относительного пренебрежения теми или иными элементами, каждый из которых может считаться ключевым (вспомним слова Юнга о том, что это обстоятельство довлело над ним всю жизнь). Ссылки на фаллос и производные от него понятия и концепции едва занимают полстраницы в " Главном перечне полного собрания сочинений К.Г.Юн-га", который состоит из 735 страниц, и большинство этих ссылок имеет отношение к фаллическим символам, использовавшимся в трудах других авторов. Антипатия Юнга к фрейдовской парадигме сексуальности, которая оказалась существенной причиной смещения фокуса внимания Юнга с мужской сексуальности, с большим трудом сочетается со значимостью для него ритуального фаллоса из его детского сна.

Почему же они не исследовали фаллос более подробно? Подозреваю, что более тщательное изучение важности влияния пениса и кастрации привели бы Фрейда в те области, куда он совсем не хотел попадать, так как прервал отношения с Юнгом. Работа Юнга " Символы трансформации" предвосхитила этот разрыв, ибо в ней автор подверг тщательному анализу религиозно-мистическое направление, выбранное им наперекор своему учителю. Фрейд мог бы осуществить более глубокое исследование фаллоса, пройдя тот же путь. Сдержанность Юнга может послужить зеркальным образом поведения Фрейда. Подобно тому, как Фрейд сразу прекратил целенаправленную работу с коллективным бессознательным, Юнг сопротивлялся исследованиям в области физической сексуальности, и точно так же, вплоть до настоящего времени поступают многие юнгианские аналитики. Юнг подверг критике способ работы со сновидением, рассказанным ему Фрейдом на корабле в 1909 году по пути в Америку. Согласно Юнгу, Фрейд отказался давать некоторые личные ассоциации к этому сновидению, объяснив это следующим образом: " Я не могу подвергать риску свой авторитет! " 38 Такое объяснение Юнга можно было понять как бессознательную самоуверенность тени Юнга, спроецированной на Фрейда. Но могло быть и так: Юнг прилагал значительные усилия, чтобы исследовать фаллос, только делал это, находясь на дистанции, продиктованной ему интересом к символическим интерпретациям39.

Лукавили или нет — Фрейд — с феноменом мистерии, а Юнг — с физиологией, — факт остается фактом: ни тот, ни другой не проводили непосредственных исследований фаллоса; их последователи в этом отношении тоже сделали не так уж много. По большому счету это оказало плохую услугу возрастающей значимости архетипической маскулинности и внесло определенное несоответствие в теорию, и это несоответствие настойчиво напоминает о своем устранении.

Индийский жест, на пальцах демонстрирующий лингаму в пони

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: