ГЛАВА IV ВОЗМУТИТЕЛИ СПОКОЙСТВИЯ

Осталось пройти пару метров по узкому коридорчику, чтобы увидеть всю комнату.

Угол шкафа, стул с брошенным на спинку халатом, край кровати с ровным, как поверхность стола, покрывалом. Покрывало желтое, с золотой вышивкой, тяжелая бахрома касается ворса ковра.

Последний шаг я сделала в пустоту. В вакуум. В бездну.

Макс лежал на своей половине кровати. Поверх одеяла. Неестественно выпрямившись. Положив руки вдоль тела. Белая рубашка, белые брюки, белые носки. Ни единой складочки. Глаза закрыты. Лицо словно мукой обсыпано — бледное. И только темные провалы ноздрей, тень под губами, утопленные в темное полукружье глаза. Графическая линия бровей и ресниц, волна волос ложится на идеально гладкий лоб.

Я не говорила, что белый ему очень идет? Или разговор шел о черном цвете?

Из меня вырвался совершенно неуместный всхлип.

— Ой!

Глаза Макса распахнулись, показались белки, затем радужка цвета неба.

Мои ноги приросли к ковру.

Его взгляд бессмысленно бродил по потолку.

— Ой, Макс, знаешь!.. — выкрикнула я, бросаясь к кровати.

Нога подвернулась, и я должна была упасть, ударившись о деревянный край каркаса, но холодное облако уже подхватило меня, опустило на пол, присело рядом.

Надо было просить прощения. Говорить, что те слова были необдуманными. Что я не ожидала всех этих визитов, а потому несла полную чушь. Что мне тягостно оставаться одной. Что я долго шла пешком. Что меня не пускал хозяин гостиницы. Что все сегодняшние события были настолько головокружительными, что я сама не понимаю, как себя теперь вести.

Но вместо этого сказала всего лишь: «Я так испугалась», — вложив в эту фразу все — и утро, и визиты, и хозяина. А главное — Макса, без которого мне дышать трудно.

— Ну что ты… — Он осторожно притянул мою голову к себе.

— Не уходи, — снова всхлипнула я.

Сколько же пришлось без него прожить? Час, два? Бесконечность. Время с того момента, как я ступила на лестницу замка Лихтенштейн, и до этой секунды почернело и кануло в небытие. Не было ничего. Есть стол, ковер. Есть кровать и дерево за окном. А всего остального — нет. Вымысел. Злая шутка. Дьявольское наваждение. Сотрем ладонью изморозь секунд с окна времени.

Макс застыл, пальцами касаясь моего лица. Брови чуть хмурятся.

— В городе много приезжих. Нас просят освободить номер.

— Освободить номер?

Новость меня потрясла. Впервые слышу, чтобы кто-то настаивал, чтобы вампир что-то сделал.

— Работа Сергея. Сюда подтягиваются новые Смотрители, он не хочет, чтобы с тобой еще кто-нибудь встречался.

Я улыбнулась. Лицо нехотя вспоминало, как это — не хмуриться. А потом рассмеялась в голос. Немедленно соврите, что завтра же у меня начнется спокойная жизнь, что я не буду ни от кого зависеть, что я сама смогу принимать решения. Пока я с Максом, моя жизнь может быть только такой.

Я хохотала, а Макс смотрел на меня. И мне было неважно, что скрывается за этим взглядом. Что там может быть, кроме любви?

Утром у меня на подушке лежал конверт с авиабилетами. Одна пара была из Вены до Москвы, а другая из Москвы до моего города. Настало время расстаться с гостеприимной Австрией. Упала лицом в простыни, не в силах сдержать улыбку. Скитания закончились. Я возвращаюсь домой. Дома проблемы, что нависли надо мной в Медлинге, окажутся призрачными. Смотрители, вампиры, договоры, капризы и недовольства — все останется здесь. С собой в самолет я это не потащу.

Я уже собралась выйти из номера на завтрак, когда на пороге появился бледный Макс.

— Нам надо торопиться?

Что могло заставить вампира так быстро бегать по лестнице?

— Не мешало бы. — Он прошел через комнату, остановился около окна. — В гостинице не осталось ни одного человека. Ресторан полон Смотрителями. Они только что приехали.

— А Грегор? — С некоторых пор я стала волноваться за вампиров. А ведь еще есть композитор и Инга.

— Вчера он не вернулся в город. Уехал.

— Ну что же… — Я медленно вернулась в номер, огляделась. — Бегство через окно — это так романтично.

Но в душе все же шевельнулся противный червячок раздражения. Сколько можно бегать? Даже позавтракать не дадут спокойно!

Я быстро переоделась в джинсы, футболку и теннисные туфли. Постояла около распахнутого шкафа. В бегстве есть один недостаток — с собой не возьмешь много вещей. Вытянула из угла сумку с ноутбуком, сунула туда билеты, фотоаппарат, свой многострадальный аттестат зрелости — я не могла с ним расстаться, хоть и подозревала, что показывать его будет некому, не до учебы мне будет в ближайшее время, — и захлопнула створки.

Напомнила:

— Не забудь свой фотик. Я еще не потеряла надежду получить оттуда снимки.

Макс не стал ничего говорить. Молча сунул технику в чехол, забрал у меня сумку.

— А твой ноутбук? — Я снова оглядела комнату.

— Разбился, упав со второго этажа.

И как пишут в таких случаях — в его лице не дрогнул ни один мускул.

Так, понятно. Вчерашний день был не самым простым. Неужели в расстроенных чувствах он уничтожал все, связанное со мной, а потом утомился, прилег отдохнуть, и у него родилась прекрасная идея не расставаться? Хорошо, что в голову вампира приходят правильные мысли.

Макс подхватил меня на руки, и через секунду мы уже стояли на дорожке парка за нашей гостиницей.

— Я говорила, из тебя получится замечательный преступник? — прошептала я, целуя любимого в губы.

— А из тебя спутница преступника, — ответил Макс, приподнимая меня за локти, чтобы я сильно не тянулась.

— И так всю жизнь? — хмыкнула я, глядя в его еще слегка сумасшедшие глаза. Зрачок пульсировал, но в целом он уже почти вернулся в нормальное состояние.

— Пока тебе не надоест, — мрачновато отозвался любимый.

Не понравился мне его ответ.

— А если надоест? — Мы уже шли прочь от «Бабенбергерхофа».

— Вот когда это произойдет, тогда и поговорим, — отозвался Макс. — Для моей жизни такой расклад нормален.

Странно он это произнес. Макс почувствовал, что я споткнулась, и остановился.

— Я люблю тебя, — медленно начал он. — Первое время я любил тебя слепо, эгоистично. Рядом со мной никогда не было такого прекрасного человека, и я делал все, чтобы ты была только моей. Ты мне дала понять, что жизнь бывает разной, что ради нее можно умереть, а главное — за нее надо бороться. И этого осознания мне хватит на вечность вперед. Но теперь… если надо будет, я смогу тебя отпустить. Именно потому, что люблю. Какой бы выбор ты ни сделала, я буду тебя любить. Всегда.

Не выдержав, я закрыла ему рот ладонью.

— Не говори глупостей, — быстро зашептала я.

Но в первую очередь я говорила это для себя. Его слова напугали меня своей точностью. Последнее время меня действительно стало раздражать такое положение вещей, когда ни одно утро не могло гарантировать спокойного вечера. А еще меня настораживало слово «вечность» — несчитаное количество лет и всегда только так? И еще мне хотелось отдохнуть. Пожить пару дней по-человечески. И возможно это будет без Макса.

Я тряхнула головой, прогоняя несвоевременные мысли. Это усталость, страх за Макса. Здесь столько Смотрителей, рядом с ними любимый ходит по краю пропасти!

— Выбор уже сделан, — как можно решительней произнесла я. — А теперь мы просто едем домой. Настало время проведать моих родителей.

Макс кивнул, обнял меня за плечи, и мы зашагали по дорожке. На трассе нас подхватила машина и довезла до аэропорта. Здесь я наконец-то спокойно позавтракала.

Самолет был полон русской речью, громкими голосами, перекрикиванием пьяных — и я поняла, что возвращаюсь домой. Из тишины Поморья, из скупой чистоты и правильности Европы в шумную, отвязную среднюю полосу России. Прекрасно! Лучше и не придумаешь! Давно надо было так сделать.

Весь полет Макс просидел, закрыв глаза. Он не переносил замкнутых пространств, а потому ему приходилось несладко. Я в задумчивости смотрела в окно.

Зачем он заговорил со мной про выбор? Всегда была убеждена, что никакого выбора в принципе не существует, что есть только Макс, только он. А теперь? Своими словами он заставил меня вновь и вновь думать об этом.

Открыл Макс глаза, только когда колеса коснулись посадочной полосы.

— Нас ждут, — первое, что сказал любимый.

Я сглотнула, чувствуя, как в груди ширится знакомая тревога. Сейчас расплачусь от умиления. Родная земля встречает своих героев делегацией из вампиров.

Катрин стояла за прозрачными дверями в зоне прилета чуть в стороне от толпы.

Она вновь стала блондинкой, выпрямила свои пышные волнистые волосы, отчего лицо ее стало строже. Узкие черные джинсы, присобранные на лодыжках, балетки, широкая свободная белая блуза. Выглядела, как всегда, сногсшибательно. Улыбка на лице, как всегда, фальшивая. У меня, как всегда на вампиров, затанцевали иголочки в кончиках пальцев. Метнуть бы в эту милую красавицу, поставившую перед собой цель за свою долгую вампирскую жизнь извести меня, парочку артефактов, чтобы наждаком стереть с ее лица это самодовольное выражение.

— Как я вам рада! — пропела Катрин, повиснув на шее у Макса.

Раз уж здесь появилась эта белокурая бестия, жди очередной интриги.

Она сунула мне в руки букет белых гвоздик. Спасибо, не красных, а то я начала бы чувствовать себя ветераном всех войн и революций.

— Ну здравствуй! — Катрин посмотрела на меня.

Черт возьми, мне кажется, она сейчас искренне это говорит! Голубые глаза сияют, улыбка до ушей. Чуть-чуть, и румянец на щеках появится?

Катрин обняла меня, и я подавила в себе желание ее оттолкнуть.

— Ты стала популярной! — ворковала она, ведя меня под руку к выходу. — Про тебя все спрашивают! И я всем рассказываю, какой ты хороший, душевный человек.

— Автограф дать? — покосилась я на спутницу.

Катрин преувеличенно громко захохотала, запрокидывая голову. А потом вдруг улыбка слетела с ее лица.

— Обойдусь, — сказала она тихо. — У меня достаточно от тебя автографов.

Не помню, чтобы я ее истязала плеткой, да и не остаются на телах вампиров раны. Мгновенно заживают.

Катрин вскоре бросила меня и переместилась под локоть к Максу, идущему за нами.

— Вы зачем вернулись? — спросила она достаточно громко, чтобы я услышала. Могла перейти на немецкий. Они с Максом земляки. Мне не обязательно слушать их откровения.

— Лучше скажи, что ты делаешь в Москве? — вопросом на вопрос ответил любимый.

— О! Москва сейчас самый спокойный город на земле. Местные Смотрители тише воды ниже травы и крысы не обидят. А вот там, где вы, слишком шумно. Не пора ли мне отсюда уезжать?

— Мы пересаживаемся на другой самолет и летим дальше.

— Неужели домой? — Судя по интонации, Катрин была разочарована. — Что так? Девочка захотела припасть к родным полям и нивам?

— У Маши проблемы. Ей надо отдохнуть.

Ага! Это, значит, мне надо отдохнуть, а кому-то быть подальше от Смотрителей? Только мне снятся по ночам кошмары? А ему спится крепко?

— Маше надо учиться — ты сам это отлично знаешь. — Голос Катрин был полон сочувствия и понимания. — Подсказать тебе адресок подходящего учителя? Я слышала об одном таком. На Урале живет. Город Усть-Катав.

Я остановилась.

— А не могла бы ты давать свои советы кому-нибудь другому? — тихо спросила, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не начать кричать.

— Друзьям только самое лучшее. — Катрин посмотрела на меня взглядом оскорбленной гордости. — Пока вы путешествовали, я многое узнала.

— Прибереги свои знания, они тебе самой пригодятся!

Ненавижу это двуличное создание. Чтобы жить нормально, нам с Катрин нужно иметь запасную планету Земля, чтобы мы могли расселиться на безопасное расстояние — только тогда наступит мир во всем мире. А пока мы вынуждены сталкиваться, никому спокойной жизни не видать.

Я шла вперед, ничего не видя вокруг себя. Было обидно, что первым, с кем я встретилась в России, оказался именно вампир. От первых минут после прилета многое зависит. Не даром людей принято встречать, создавая им радостное настроение. И вот теперь выходит, что ничего хорошего меня здесь не ждет. Встретить — встретили, порадовать забыли.

— Маша?

Так, скоро на это имя у меня будет аллергия. Стану в двадцать пять лет менять паспорт, запишу другое имя и фамилию, чтобы больше не вздрагивать от сочетания этих звуков.

Я обернулась. И тут же раздражение сменилось удивлением.

Передо мной стоял Олег. Высокий, круглое открытое лицо, добрые карие глаза, широкая улыбка Гагарина. Смотритель из Москвы. Смотритель, который… Ладно, воспоминаниями займемся потом.

— Что ты здесь делаешь?

В критические моменты в голову приходят странные мысли. Я вдруг подумала, что Олег единственный человек, который не попросит у меня пуговицу от пальто.

— Привет! — сказала и смутилась. Стала поправлять и без того нормально лежащие волосы. — Это тебе! — сунула ему в руки гвоздики. Больше ничего оригинального в голову не пришло.

— Значит, это правда? — Олег растерянно взял букет, но смотрел не на меня и не на цветы. Он продолжал следить за моими руками.

Я потерла ладони и вдруг вспомнила — кольцо.

— Вы поженились? — сыпались на мою голову вопросы.

Олег еще улыбался, хотя по лицу было видно, что он расстроен. Сколько же я его знаю? Полгода? И за все это время я ему доставляла одни хлопоты.

— Так получилось, — ушла я от ответа.

Олег, видимо, какое-то время еще пытался сообразить, что я вложила в свои слова — расписались мы с Максом в загсе или повенчались в церкви. Хотя и то и другое для нас было невозможно.

Улыбка Олега стала растерянной. Он вертел в руках букет, не зная, куда его деть.

— А где же Макс?

Вот это номер! Милые мои вампиры, как почуяли Смотрителя, тут же сбежали.

— Пошел багаж получать, — соврала я.

Механический голос диспетчера объявил посадку на рейс до Вены. Я развела руками. С Олегом нам, как всегда, было не по пути.

— Погоди! — заторопился Смотритель. — Я хотел с тобой поговорить! Я искал тебя. Произошло столько перемен!

Голос из динамиков снова напомнил о самолете в Австрию.

Олег выглядел потерянным. Он не знал, что делать. Глядя на него, я поняла, что события прошедших месяцев, со своими смертями, потрясениями и открытиями, отрезали от меня правильный, привычный мир простых человеческих отношений. Я уже не могла быть там, где все распланировано и спокойно. С той минуты, как я встретила Макса, моей жизни был заказан иной исход, нежели тот, что произойдет сейчас — я развернусь и уйду. А Олег полетит в Вену, оттуда отправится в Медлинг. И это будет правильно.

— Счастливого вам пути! — улыбнулась я на прощание.

— Где я тебя найду?

В Вечности ты меня найдешь. Другого адреса нет.

Я махнула рукой, отрезая от себя все то, что у меня было связано с Москвой, московскими Смотрителями и добрым человеком по имени Олег. И тут рука моя застыла в воздухе.

Стеклянные двери аэропорта разъехались, впуская семейную пару с чемоданами. Девочка в розовой кофточке бежала вперед, везя за собой крошечную сумочку на колесиках. Вот она резко повернулась, зацепилась ногой за тележку и упала. Идущий следом человек качнулся вперед, резко останавливаясь, удержал равновесие. Одной рукой поставил девочку на ноги, поправил выбившийся из небольшого рюкзака длинный сверток и пошел вперед, огибая препятствие.

Знакомое широкое лицо, нос с горбинкой чуть вздернут, еще по-детски припухлые щеки с россыпью веснушек. Нахмуренные брови, отчего на переносице собралась морщинка, искусанные губы. Мой бывший друг Пашка Колосов, семнадцати лет от роду, шагал по первому этажу аэропорта, сурово глядя себе под ноги. Судя по узкому свертку, торчащему у него из рюкзака, с собой он взял саблю. Специальное разрешение на провоз холодного оружия через границу у него, вероятно, имелось.

Олег стоял в стороне и продолжал смотреть на меня, а Пашка шел маленьким танком, ничего не видя вокруг.

Я развернулась и побежала к дверям. Чуть не споткнулась о девочку в розовой кофточке. Выскочила на улицу, готовая мчаться от своего прошлого и внезапно нахлынувшей тоски куда глаза глядят. Видеть Колосова было больно. И я пока не могла разобраться, чего в этом чувстве больше. Горечи на его теперь уже вечную обиду на меня? Бешенства, что, несмотря на все мои уговоры, он все-таки ввязался в эту историю? Раздражения, что в этом мрачном парне не осталось и тени любви ко мне? Что он так ничего и не понял?

Останавливать его, теребить наши старые раны, вытаскивать из заросшего мхом склепа заржавевшие обиды и взаимные упреки я не стану. Нет, пускай он так и шагает по аэропорту, пускай несет в своем рюкзаке саблю. Он убежден, что поступает правильно.

Очнулась я оттого, что вокруг меня заголосили, задвигались — оказывается, я стояла на площадке, где садились на автобус до города. Я с трудом выбралась из течения, неумолимо несшего меня к распахнутым дверям, и тут же попала в знакомые крепкие руки.

— Мы уже никуда не едем? — Макс смотрел на меня своим столетним все принимающим взглядом.

— С чего ты взял? — Я выбралась из его железного захвата.

— Ты встретила друзей…

Автобус за нашей спиной натужно загудел, трогаясь с места.

— Ты тоже был не один.

Двигатель громко трыкнул и замолк.

— Не хотелось мешать, пока ты разговариваешь. И потом, сама понимаешь, у Катрин нет поводов встречаться с Олегом.

Автобус завелся.

— Ты ее проводил до канадской границы? — хмыкнула я.

Дверцы автобуса распахнулись и сразу захлопнулись, он загудел, тяжело выходя на поворот.

— Маша, если ты хочешь остаться…

— Я не хочу остаться!

Поворот автобус не преодолел. Застыл на полувздохе, открылась первая створка, на дорогу выпрыгнул водитель и убежал в здание аэропорта.

— Я уже говорил, ты всегда можешь выбрать то, что тебе больше нравится. Не стану мешать. Я не умею упрекать человека за принятое им решение.

— Что ты несешь? — Я вцепилась в рукав его куртки.

Макс смотрел, смотрел, мучительно долго, а потом его взгляд скользнул мне на лоб и куда-то выше.

— Это, наверное, тяжело, но тебе теперь все время придется выбирать. И в своем выборе помнить о том, что за каждым твоим шагом следят.

— Верни водителя, и поехали в город. Мы можем опоздать в другой аэропорт. — Я все еще тянула его за рукав, словно он собирался превратиться в воздушный шарик и улететь. — Неужели ты не понял, что свой выбор я давно сделала и менять решение не собираюсь.

— Понял. Но у человека есть такая опция: «Передумал».

Водитель пробежал обратно, посигналил, подгоняя нас.

— Это не про меня. — Я показала ему правую руку, чуть развела пальцы. Колечко я не снимала никогда. Это Макс свое перевесил на цепочку, обернутую вокруг запястья. Мне скрывать было нечего.

— Хорошо. — Макс подхватил меня под локоть и повел к автобусу.

Пассажиры на нас даже не посмотрели. Водитель кивнул, отметив, что мы вошли, и многострадальный автобус, переваливаясь на «лежащих полицейских», поехал вперед, пофырчал перед шлагбаумом и с натугой потарахтел по шоссе.

— Я думаю, нам опять надо куда-нибудь спрятаться. — Макс усадил меня в кресло, а сам встал впереди, повиснув на поручне.

— Так и проживем всю жизнь в картонных коробках?

За окном был знакомый унылый пейзаж. В этом было что-то обреченное — постоянное попадание в одну и ту же ситуацию. Встреча с одними и теми же людьми, повторяющиеся разговоры. И выпрыгнуть из этого замкнутого круга нельзя, не нарушив связь с тем созданием, без которого я не мыслю свою жизнь.

Вспомнилась мастерская в моем доме, где жили вампиры. Первый раз там был устроен пожар, и Макса чуть не угробили. Второй раз во время карнавала вампиры со Смотрителями решили учинить там же разборку века, в которой опять пострадал Макс. И если сейчас мы вернемся, что нам ждать? Третьего пришествия? Я к нему не готова. Могу строить арканы, могу чувствовать грядущие события. Но всегда это происходит так внезапно, так мучительно, что в сложной ситуации я могу оплошать. И никакие толпы фанатов меня не спасут.

С чего же начались у нас с Максом разногласия? С того момента, когда я, не предупредив любимого, на пару с Колосовым отправилась к Мельнику?

В городе, в музее под открытым небом, стоит мельница. Настоящая, серая от времени, с двумя оглоблями, чтобы поворачивать тягучую голову с лопастями к ветру. И даже несмотря на то что Мельника уже нет — умер старый колдун, передав мне свой дар, — сама мельница работает, сыпется по желобу белый порошок, мука падает в ларь, а оттуда умелая рука зачерпывает совком хрусткую крошку и перекладывает в мешок. Недобрую муку мелет та мельница. Доведись мне туда прийти, я даже не знаю, как себя держать.

Я так и видела это мрачное скрипучее строение с гулким первым этажом, где крутятся жернова, с низкой дверью в пристройку. А там — стол, лавки, угол старой печки, висят под потолком травы, пахнет чем-то дурманящим. Странно, в детстве меня никогда не интересовали деревья и кусты. Гуляла, на лошадях ездила, но не воспринимала лес как отдельно взятую силу. А говорят, что по детским увлечениям можно предсказать, чем будешь заниматься по жизни. Мое детство не предвещало такого поворота событий.

И снова вспомнилась комната при мельнице. Бревенчатые стены. На секунду я провалилась в черноту, захлебнулась воздухом, силой заставила себя вернуться в действительность с рычащим автобусом.

Макс взял мои руки в свои.

— Для меня нет ничего важнее твоего спокойствия, — ласково произнес он. — Ты говоришь, я тебя не защищаю, но только так я могу тебе помочь. Прошу об одном — не торопись. Они сейчас начнут тянуть тебя в разные стороны. В этой шахматной партии ты тяжелая фигура. Тяжелее ферзя и короля. Ты джокер, способный сменить ход любой игры. И кто-то захочет тебя использовать, а кто-то постарается убрать.

— Разве игры не закончились? — Сама себя порой удивляю своей наивностью.

— Игры только начинаются. — Он склонился ко мне через перекладину. — Я всегда знал, что с тобой не соскучишься.

— Я-то тут при чем! — отстранилась я от него. — Это все вампиры!.. — крикнула и с тревогой огляделась. Мои восклицания никого не заинтересовали. В этом городе вампир привычней терапевта.

Макс растянул губы в улыбке. Он уже хорошо научился это делать. Даже хмыкнул, качнувшись всем телом.

— Да, мы такие. — Над нижней губой появились клыки.

— Не смешно, — отвернулась я к окну.

Уныленько здесь все было, готичненько. После чистой Австрии… Что-то заставило меня поднять на любимого глаза.

Улыбка приклеилась к лицу Макса. Сейчас она даже стала страшной. А с чего я решила, что налеты фанатов закончились? Что один раз поговорить — этого достаточно. Каждый хочет услышать из моих уст адрес, по которому я всех готова послать. Боюсь только, по географии мало у кого были хорошие отметки, не все дойдут. Кое-кто вернется за уточнениями.

— Нас опять встречают? — Уж что-что, а лицо Макса читать было несложно.

— Вперед двинули тяжелую артиллерию. Сейчас тебя будут уговаривать принять сан.

— Борис? — Из московских Смотрителей на поле боя после отъезда Олега с Пашкой остались всего двое — Борис и Александр.

— Видимо, твой друг Олег созвонился с остальными Смотрителями и тебя решили обработать.

Меня это уже начинает доставать! Надоели они со своими предложениями и торговлей.

— И что мы делаем?

— Как всегда — бежим и прячемся, — пожал плечами Макс.

— Остановите автобус, — крикнула я в застекленную перегородку, вставая. И с мстительным удовольствием добавила: — Меня тошнит, сейчас вывернет.

Пускай водитель запишет этот рейс в число неудачных. Жизнь штука полосатая, завтра ему повезет.

Не уверена, что моих аргументов хватило, наверняка сюда же примешалась работа Макса. Многострадальный автобус остановился, шарахнув дверью. Я сбежала по ступенькам, склонилась, тяжело опершись о колени.

Приблизительно так и должна была выглядеть новая счастливая жизнь. Если уж создавать себе проблемы, то по полной программе. Чтобы потом веселее было с ними разбираться.

Двери захлопнулись, и автобус попылил прочь. На лоб мне легла холодная рука. Я усмехнулась.

— Очень хочется кого-нибудь во всем этом обвинить, но не могу придумать, кого, — прошептала, касаясь тонких пальцев.

— Вали все на меня, — щедро предложил Макс.

Я замотала головой.

— Не получится. Проблемы начались, когда мы захотели быть вместе. Значит, виноваты они, а не мы.

— Тогда мы правильно делаем, что не хотим их видеть. Пускай думают, что мы обиделись.

Я оглянулась. Окраина города. Однотипные дома с еще не проснувшимися тонкими деревьями, облезлые фасады, кривой асфальт. Макс тоже осматривался. И вид у него при этом был почти довольный.

— Какое хорошее место, — вдруг выдал он. — Тихо, мирно.

— Вот и давай уходить отсюда, пока не стало шумно и неспокойно. — Я верила в таланты Бориса создавать мне неприятности.

Макс посмотрел в ближайшее окно.

— Не станет. Наш самолет улетает через два часа. Провожающие не успеют к посадке.

ГЛАВА V СТАРАЯ МЕЛЬНИЦА

— Ну что, домой?

Макс удобней перехватил сумку с моим ноутбуком. Аэропорт в родном городе был, как всегда, гулок — огромное здание, в котором любое количество людей теряется. Перелет из Москвы был стремительный. Можно сказать, для меня он прошел незаметно. И вот он — мой город.

Я смотрела сквозь высокие стеклянные витрины. Желание вернуться пропало, и было теперь не понятно, как себя вести. Неужели спешный пробег через Москву так меня расстроил? Или я все еще не разобралась в своих чувствах, не свыклась с тем, что мне постоянно придется скрываться? А здесь через какую-нибудь половину часа я встречусь с родителями, которым тоже надо будет что-то говорить. Что? Слишком часто этот вопрос стал мелькать в моей голове.

— А что мы им скажем?

«Им» — это значит всему городу: родителям, друзьям. Наверное, еще в школу надо будет зайти…

— Что тебя смущает? — Макс сверху вниз ронял на меня свое равнодушное спокойствие.

Я подняла правую руку, показывая кольцо. Макс шевельнул рукой с цепочкой.

— У вас не принято девушкам дарить кольца?

Мне показалось, что вопрос был задан с издевкой — не стыжусь ли я своего поступка, не жалею ли о нем. Не стыжусь. Не жалею. Объяснять только многое придется. Например, отвечать на вечный вопрос «Зачем? ». Потом подробно рассказывать «Где? » и «Как? ». И при этом ни слова правды.

Пришлось согласиться:

— Дарить кольца принято. Иногда даже машины с квартирами дарят.

Макс молчал, благоразумно пропустив напрашивающееся продолжение разговора о машинах и квартирах. Потому что жить нам где-нибудь придется. Я выдержала приличную паузу, ожидая хоть какого-то пояснения.

— У кого остановимся — у тебя или у меня? — Я все-таки задала этот вопрос. Судя по всему, бытовыми проблемами Макс не озадачивается. Вампир — и этим все сказано.

Любимый взял меня под локоть, предлагая все же сдвинуться с места.

— Это мы решим на месте.

Ответ показался странным. Макс знает больше, чем я? Я посмотрела ему в глаза, но ничего, кроме спокойного внимания, там не было. Наверное, под словом «место» мы подразумеваем разные вещи. Я думаю, что это будет мой дом. А вот что думает Макс, я узнаю по факту — куда придем, там и будет мое место.

На выходе из аэропорта около нас остановился мужчина, невысокий, в кепке, с бегающим тревожным взглядом.

— Такое дело, — быстро заговорил он. — С тормозами там не очень… Ну и поосторожней бы…

Мужчина протянул Максу связку ключей, отягощенную большим металлическим брелоком в форме скелета рыбы.

— Я скажу, где ее можно будет забрать, — Макс пресек попытки мужчины еще что-то сказать.

Черная иномарка пискнула, отзываясь на сигнал.

— Напрокат? — хмыкнула я.

— Нам понадобится собственное средство передвижения. — Макс устроился на водительском месте. — Не думаю, что все будут рады видеть, как я ношу тебя на руках. — И вдруг внимательно посмотрел на меня. — Хотя так было бы удобней, на руках. Безопасней. Как только ты делаешь шаг в сторону, начинаются неприятности.

Кто бы говорил! Скорее уж кое-кто другой ухитряется делать лишние шаги!

Я села. Но напряженные движения Макса не дали мне расслабиться. Машина слишком резко взяла с места, спрыгнула с бордюра, на котором была любовно припаркована, и помчалась вперед. Шлагбаум поднялся заранее. Не стали его «бодать» — и на том спасибо.

— Макс, куда ты торопишься?

Никому не понравится, когда в его присутствии начнут совершать непонятные поступки. Например, зачем на повороте закладывать такой крутой вираж? И обязательно ли проезжать на красный сигнал светофора? Конечно, авария нам не грозит, но все же… Хотелось бы начать размеренную правильную жизнь без резких движений и опрокинутых машин.

— Может, скажешь, что произошло?

Макс, не отрывая взгляда от дороги, протянул руку и опустил передо мной козырек. Щелкнула, откидываясь, шторка зеркальца, предусмотрительно загорелся свет.

— На глаза свои посмотри!

Сердце зашлось в груди. Я зажмурилась и даже лицо руками закрыла, чтобы не видеть того, что и так представляла. Опять с моими глазами творилось неладное. Наблюдать эту неестественно распахнутую черноту зрачка не хотелось.

— Никогда себе не прощу, что позволил этому кретину потащить тебя к колдуну!

Под кретином он подразумевал Колосова. Как славно. А я думала, вампиры не злопамятны.

— Не забывай, что именно колдун мне помог, — тоже начала заводиться я. — Если бы не он…

— Если бы не он, ничего бы с тобой не произошло! Это был не единственный способ прекратить твою болезнь.

— Не ори на меня! — Я сжала руки в кулаки в бессильном отчаянии. — Все получилось так, как получилось. Изменить сейчас ничего нельзя.

Как интересно! Мне казалось, что все забыто. И тот дурацкий ноябрь, когда я половину месяца провалялась в кровати со странной слабостью. Если не вдаваться в подробности, то из меня просто качали энергию. Добрый Колосов пошел к колдуну и снял с меня эту зависимость. После чего колдун потребовал расплаты — заставил Пашку привести меня и передал свой дар. Так я стала колдуньей. Как показывают последние события — недоучившейся колдуньей. Вместо утюгов слонов не сотворяю, но ошибок еще наваляю достаточно.

Машина заложила очередной крутой вираж, возвращаясь к перекрестку, который только что проехала.

— Знакомые слова, — хищно ухмыльнулся любимый. — Они утешают глупцов и слабаков. Ты же знаешь, любое действие стремится к своему повторению. Если ты один раз поддаешься на чьи-то условия, то и в дальнейшем остается соблазн использовать старую схему.

— Я не поддавалась.

Все-таки я глянула в зеркало. Один зрачок у меня был тонкой булавочной головкой, второй расплылся черным пятном на всю радужку. Зачем я вернулась? Тревога неприятной сетью сдавила сердце, которое затрепетало рыбой, но выбраться на волю не смогло.

— Куда мы едем?

— Не верю я ни в какую чертовщину. Привидения, барабашки — это все плод человеческой фантазии. Я сам порождение ночи и пока никого в замогильном крае не встречал. Там пусто. Никакой инферналыщины, одни сказки. Мы появились не из земли, не с неба, не со дна морского. Я умер, а потом вернулся к жизни с модифицированным составом крови и измененным организмом. Игра природы, химия — так появились вампиры. И я никогда не поверю ни в дьявола, ни в ад, пока там не побываю. А значит, все тусуются здесь, на земле, и кого угодно можно найти. Если кто-то не хочет тебе дать спокойно жить, то его стоит отыскать и попросить вести себя культурно. Это не тень на стене, не дымок в воздухе. Это нечто реальное, опасающееся за свое существование. И вот этому существованию я сейчас буду сильно угрожать.

— Угрожать? — Слово смешком вырвалось из моей груди.

— Заедем в гости к твоему старому знакомому и объясним, что, подчиняя тебя, устраивая ночные кошмары, он ведет себя, мягко говоря, некрасиво. Возможно, твои видения, внезапные озарения и такая же неожиданная беспомощность — результат отсутствия системы знаний. Сейчас я склонен думать, что виной всему не только твоя неопытность.

«Старый знакомый» — тот самый колдун по кличке Мельник. Какое у него было на самом деле имя, я не помнила. Хотя Пашка называл. Но что мне с его имени? Оно наверняка ненастоящее.

Я закрыла глаза, вспоминая высокого седого мужчину с суетными движениями, с подвижным нервным лицом. Он часто моргал, предпочитая смотреть мимо глаз. И какое-то слово постоянно повторял… Да-да, прилипчивое слово «значит». «Пришли, значит? Я ждал, значит»… И все тер свои большие сухие ладони с крупными крепкими пальцами. А не он ли зовет меня в моих снах? Не того ли он добивается, чтобы я приехала да стала заправлять хозяйством? За мукой очередь уже, наверное, выстроилась. Кто-то кому-то всегда хочет зла. Мельница. Точно. Там разгадка всех секретов. Мельник мне свой дар передал, он и должен научить им пользоваться.

Знакомый… в гробу мы видели таких знакомых!

— Он появляется, когда я начинаю строить аркан… — заговорила я и тут же представила — седой старик в тулупе с клочковатой бородой и недобрым взглядом. В руках он всегда держал плетку, грозил ею. Мне грозил. Это было истинное лицо Мельника, его настоящий внешний вид. Ему всегда не нравилось, что я делаю. Что использую выданные таланты на помощь не тем. Помнится, к вампирам он не благоволил.

Машина резко затормозила. Макс притянул меня к себе. Неожиданная ласка заставила тут же обо всем забыть. Он жадно целовал меня, обнимая голову своими большими ладонями. Холод его дыхания смешивался с моим. Его язык требовательно входил в мой рот. И я чувствовала, как начинают набухать, расти его клыки. Он даже стал чуть прикусывать мою нижнюю губу, что раньше никогда не делал. Мысли обо всем этом завертелись у меня в голове желанием прижаться к любимому, ощутить силу его тела. Захотелось, чтобы он обнял крепко-крепко, чтобы мир исчез. Чтобы осталась только знакомая прохлада, а все остальное растворилось. Пусть будут лишь сильные руки, требовательные губы, шепот, звучащий в голове.

— Никто не должен заставлять нас поступать против нашего желания. Если кто-то попробует в твою сторону шевельнуться, убью. Я слишком долго искал тебя, чтобы сдаться без боя. И пускай этот мир катится ко всем чертям — делать он это будет без нас.

Я не понимала. Голова кружилась, мир исчез, оставив только Макса.

— Куда же мы от них денемся? Не мы их ищем, они нас, — прошептала, чувствуя, что, говоря это, провожу губами по его губам. Под рукой мягкая податливая кожа. Ах, зачем нам все эти Смотрители, вампиры, колдуны? Никто не нужен. Только он и я.

Макс немного отстранился, в черных глазах поселился мрак решимости.

— Вот так увезешь тебя на Северный полюс, а там непременно один белый мишка окажется Смотрителем, а другой вампиром. Один возьмет тебя за одну руку, другой за другую, и станут тянуть.

— Но тут придешь ты, и у каждого мишки начнутся свои персональные проблемы, — хихикнула я.

— Эдгар был прав, нас можно только уничтожить.

— Что за упаднические настроения в войсках? — Я поерзала в кресле, садясь ровнее. — Солдаты! Вы босы и раздеты! Вперед! Сапоги мы снимем с убитых! Ты помнишь, что мы едем в сторону дома?

Макс завел двигатель.

— Если начнется война — а это, по всему выходит, явление неизбежное, — надо понять расстановку сил.

Про войну я не поняла, но не стала вдаваться в подробности. Вампиры воины по своей природе. У них само существование постоянная борьба за жизнь. Понять бы, с кем теперь собрался драться любимый. Пока вокруг нас одни призраки.

Машина в очередной раз вильнула на повороте, и я узнала центральную улицу.

— Мы разве не заедем домой? — спросила я, с тревогой вглядываясь в проносящийся мимо пейзаж.

— Начнем пребывание в твоем городе с культурной программы.

Неужели он сразу решил заглянуть на мельницу в городском музее под открытым небом? Для посещения вроде бы поздновато, уже часов восемь, вечереет. Хотя перед вампирами легко открываются любые двери.

— Надеюсь, на этой экскурсии у нас не будут специально приглашенные экскурсоводы? — Мне некстати вспомнился неудачный поход в замок Лихтенштейн. Та поездка была тоже почти спонтанная, но зрители собраться успели.

— Только если с твоей стороны, — не отрывая взгляда от дороги, буркнул любимый. — Вампиры этот город обходят за версту, Смотрителей ты сама разогнала, захотев быть здесь главной. А вот со славянской нечистью сейчас разберемся.

Машина остановилась. Макс секунду посидел, держа руки на руле, только потом повернулся.

— Я бы пошел вперед и все проверил, но ты не согласишься сидеть и ждать меня. Да и оставлять тебя одну… только не сейчас. Поэтому, пожалуйста, будь рядом, никуда не отходи, ничего не предпринимай.

Я посмотрела на холм с его бесконечной лестницей, ведущей к воротам музея. Может, сразу сказать, что все отменяется? Не хочется мне сейчас никуда идти. Я уже настроилась оказаться дома… Но Макса ведь не переупрямишь.

— Какой у нас план действия? — со вздохом спросила я. — Ворвемся, дадим пулеметную очередь в воздух, бросим две гранаты, потом начнем вести переговоры? Если противник еще будет двигаться, пустим в ход приклады и штыки.

— Приблизительно так, — согласился любимый, распахивая дверь.

Я видела, как он напрягся, видела его слегка приоткрытый рот, потемневшие глаза.

— А с берега нас поддержит артиллерия? — Я шутила, хотя давно уже было не до смеха. Меня трясло.

— Артобстрел уже проведен. Крепость готова пасть. — Голос любимого был ровным, и от этого становилось еще больше не по себе.

— Давай не пойдем туда, — схватила я его за руку. — Поздно, музей закрыт. Сам сказал, мы должны все решать вместе. Вот, решили.

Тревога нарастала. Я чувствовала грядущую беду. И крылась она там, на холме. Избежать ее еще можно. Но Макс… Он упрямо смотрел на вершину холма.

Переклинило меня резко, неожиданно. Я сама испугалась такой перемене. Знала одно — ни в коем случае на мельницу сейчас идти нельзя.

— То, что нам нужно, открыто всегда. — Макс не слышал меня.

Он повел меня наверх. Его несокрушимой мощи сопротивляться было бессмысленно, но я все равно повисла у него на локте.

— Придем завтра, когда будет светло, — умоляла я. — Смотри, уже темнеет.

В ответ Макс фыркнул, и это вдруг вселило в меня такой дикий ужас, что я разжала руки. По всем законам физики я должна была упасть на ступеньки, но мне не дали это сделать. Меня просто подхватили и понесли наверх.

— Пусти! Мне больно, — вырывалась я из железных тисков. — Я хочу к маме. — Не помогало. — Послушай! Мы просчитались. Их там много! Толпа! Вдвоем не справимся! Нужно идти за подкреплением!

Никакой реакции.

Дергаясь, я сбила с его плеча сумку с ноутбуком. Она соскользнула на локоть, а потом упала на ступеньки, подпрыгивая, полетела вниз. Макс даже не оглянулся. Это было неправильно. Он не мог так поступить.

— Остановись! — закричала я, выгибаясь, чтобы сойти на землю. Мой фотоаппарат! Мои картинки в компе! Это нельзя здесь так бросать. Всего этого вообще не должно происходить!

Я почти освободилась, но, как ни пыталась соскочить, неизменно натыкалась на преграду. И что самое страшное — Макс молчал. Он шагал вверх, чуть выставив подбородок вперед, остановившимся взглядом глядя на холм. И это было неправильно.

— Замри на секунду! — попросила я, обнимая его за холодные плечи. Рубашка мялась под моей вспотевшей ладонью. — Что нам стоит подождать одну ночь? Что ты там хочешь увидеть? — заорала я.

Вершина холма приближалась. И словно мое персональное проклятье, на ней выступала махина мельницы. От накатившей паники я стала терять последние силы. Все происходящее было неправильным, невозможным.

— Не сегодня, — шептала я безвольно. — Завтра. Сегодня нельзя. Будет плохо.

Я обвисла в его руках, разрешая поджидающему меня ужасу подступить.

— Это не ты говоришь! Это он говорит. — Голос Макса звенел металлом. — Я хочу с ним встретиться, а потом мы посмотрим, кому станет хорошо. Только будь все время рядом! Слышишь?

Глаза сами собой закрывались, и из глубины сознания выступала чернота, которая вот-вот должна была развалиться на паззлы. Мой мир, такой правильный, такой светлый, рушился вместе с этой темнотой. И если бы мы не шли вперед, а просто хотя бы постояли минутку, то все бы обошлось.

— Макс, не надо! — прошептала я.

— Мы ненадолго, — как заведенный повторил любимый. И я подчинилась, потому что сопротивляться было бесполезно.

Деревянные дома музея громоздились по сторонам дороги притихшими мамонтами, смотрели на нас темными глазницами окон. Они все знали, они все видели, их невозможно было обмануть. И от этого они становились для меня еще страшнее. Наше восхождение происходило в убийственном молчании.

— Я домой хочу, — шептала, уже ни на что не надеясь. — Домой. Отпусти меня, пожалуйста. Ничего больше не произойдет. Мы вернулись. Мама, наверное, и не ждет меня. А папа приготовит самый вкусный на свете чай. Завтра я встречусь со своими. Они обрадуются. Правда, придется Лерке все рассказать. Папа нам сделает обед. Мама, конечно, будет недовольна, что мы поженились, но она добрая. Поворчит, поворчит и простит. А жить можно будет у тебя, в мастерской. Там надо только ванную сделать и кухню, чтобы было, где кофе варить. Все обустроим и придем сюда… Куда нам спешить?

Последние слова я произносила, стоя на земле. Передо мной высилась мельница.

Что-то тяжелое надавило на плечи. Неотвратимость, от которой ни спрятаться, ни убежать.

— Ты туда должна войти, чтобы покончить с этим раз и навсегда, — холодно отозвался Макс.

— Я чувствую, будет плохо, — последний раз попыталась достучаться я до Макса.

Братец Кролик жил под терновым кустом и, когда его поймал Братец Лис, стал страстно просить не бросать его именно в терновый куст, мол, тогда ему верная смерть выйдет. На что Братец Лис свою добычу туда и отправил, к большой радости Братца Кролика. Мне бы надо было просить не везти меня домой, кричать, что все беды меня поджидают именно там. Поздно. Будь у меня чуть больше времени, я бы придумала убедительную причину, почему мне нельзя идти на мельницу. Ни в коем случае нельзя.

— Там никого нет, — пробормотала, склоняя голову к плечу, на котором лежала тяжелая рука Макса.

Но любимый был непреклонен. Стоял передо мной белым айсбергом, и я, как в свое время «Титаник», была обречена пойти на дно.

— Не надо, — тяжело качнулась я под его руками.

— Снимем все вопросы сразу. И помни — ни шагу от меня.

Макс толкнул дверь мельницы. Знакомо пахнуло слежавшейся мукой, в голове мгновенно пронеслись воспоминания. Как Пашка меня сюда привел, как примчалась Лерка, как стала размахивать ножом, как спокойно на все это смотрел Мельник.

Вдруг все мои тревоги исчезли. Я шагнула через порог, оглянулась. Все было на месте. Ларь с мукой, совок, желоб, на земляном полу стопкой сложенные мешки. Скоро они будут заполнены. Я даже улыбнулась, чувствуя, с какой радостью забилось сердце. Почему я раньше сюда не шла? Это было так просто. Стоило мне только сказать, и Макс привез бы меня в родные края. Не пришлось бы месяц сидеть в домике рыбака, прячась непонятно от кого, не надо было бы колесить по Европе, да и фанаты бы сюда не добрались. За версту не пустила бы.

Я решительным шагом пересекла мельницу, потянула низкую дверь в пристройку. Здесь тоже все было на своих местах. Деревянный некрашеный стол, лавки, беленая печка. За зиму песок на земляном полу потемнел. В дальнем углу виднелся старый знакомый — сундук, покрытый ковром. Вдоль стен натянуты веревки с пучками трав. Ими не успели воспользоваться.

Я по-хозяйски прошлась, ведя рукой по зашуршавшему гербарию. Около печки заметила метлу. А вот и средство передвижения.

За дверью раздался шорох. Кто бы это мог быть? Подхватив метлу наперевес, я шагнула к выходу.

— Наверху никого нет.

В дверном проеме появилось бледное лицо с горящими ненавистью глазами. От одного взгляда меня прошибло током опасности. Я выставила метлу перед собой.

— Убирайся!

Вампир прищурился, приоткрывая рот. От чувства тревоги я перестала ощущать свое тело. Ткнула метлой вперед.

— «Стану я, Мария, пойду», — медленно заговорила я, слыша, как кто-то подсказывает мне слова, и они, медом ложась на язык, были сладки в своей правильности.

— «Из дома не дверьми,

Из двора не воротами,

Мышью норой,

Собачьей тропой».

Лицо Макса вытянулось, и я расхохоталась от восторга.

— Прочь! — Черенок метлы звонко стукнулся в подвернувшуюся на полу железку. Я захлопнула дверь, шарахнула засовом.

Замки вампирам не нужны, их ничто не остановит, а вот для человека прочный засов самая подмога.

— Выйду во широко поле! — заорала в голос, задрала голову, чтобы всем было слышно — я вернулась!

Спущусь под высоку гору

Возьму от двух гор земельки,

— запела, закружилась по комнате, опираясь на метлу.

 

В этот момент казалось, что на мне широкая длинная юбка, что развеваются в колдовском танце волосы, что звенят на руках и шее бесовские монисты.

Как гора с горою не сходится,

Гора с горой не сдвигается,

Тако же и добрый молодей Максим

С красной девицей Марией

Не сходился, не сдвигался.^[4]

Я опустила ладони в ледяную воду кадушки. Ох, и хороша была водица. Чиста, прозрачна, свежа.

Капая себе на ноги, дошла до двери и длинной дорожкой вылила набранную воду вдоль деревянного порога. Села на корточки, загребла в две руки земли с песком с утоптанного земляного пола.

Гора на гору глядит,

Ничего не говорит,

Тако же и добрый молодей Максим

С красной девицей Марией

Ничего б не говорили.

Наговор мой не избыть,

Слово-дело не переломить!

Землю ссыпала с двух сторон водяной дорожки. Встряхнула руками, разбрасывая оставшееся на пальцах.

И вдруг боль тяжелым обручем сдавила меня. Безымянный палец на правой руке заломило, кольцо впилось в кожу. Я схватилась за него. Мышцы на левой руке свело резким жгутом. Боль звериным рыком вырвалась из груди, согнула, заставила упасть на колени.

Ручей с ручьем не сходится,

Гора с горой не сбегается,

Лес с лесом не срастается,

Цвет с цветом не слипается,

Трава разливается,

— зашептала быстрым речитативом. Каждое слово отдавалось сумасшедшей вспышкой в голове и во всем теле. Я смотрела на низенькое узкое окошко, запирая его на веки вечные самым страшным арканом. На смерть. Лютую. Жестокую. Соломы набросаю, три свечи зажгу, пробежит мышь, паук соберет паутину, каркнет ворон. Никого не пущу.

От той травы цвет сорву,

С собой возьму,

Выйду на долину,

На большу тропину,

— стонала я, катаясь по земле. Ударилась о печку, повалила лавку. Над головой закачались травы. Дотянуться бы. Опрокинулся котелок, обдавая меня водой. Попав на кольцо, вода зашипела, пошла белой пеной.

Возьму себе землину,

Сяду под лесину,

Выйду во широко поле,

Посмотрю на четыре стороны

И кину, и брошу я во чисто поле,

— орала, перекрывая в себе боль.

Ненавижу! Всех ненавижу! Нежити, выродки. Уничтожу! Никто не уйдет!

Руку безжалостно крючило, пальцы свело. Припадок снова шарахнул меня об белый каменный угол печи. С нее посыпалась солома. С глухим стуком на пол упал нож.

Знакомая вещица! Этот нож мне как-то помог. Поможет и сейчас.

Превозмогая боль, поднялась на колени, попыталась сжать железную рукоятку, но пальцы скрутило судорогой. Нож выпал.

И как гора с горой не сходится,

Так бы и Максим с Машей

Не сходился, не сдвигался,

— провыла я в потолок, не глядя, нащупала нож.

Я разорву эту связь. Очищусь. Никто близко не подойдет.

Стиснула в кулаке холодную рукоять. На секунду показалось, что передо мной проскользнула «березка», что сидит на лавке старик с плеткой. Резко опустила нож вниз, туда, где кипела боль.

Ничего не почувствовала. Только упала, слыша, как вопит и стонет воздух вокруг меня, как раскачиваются стены, как гулко вздыхают перекрытия, как звенит оконное стекло, шелестят травы, с шорохом перекатывается котелок.

Но вот все это стало отдаляться, покрываться дымкой. Боль последний раз стрельнула по телу, заставив вздрогнуть, пнуть опрокинутую лавку. Надо мной склонилось знакомое лицо. Тонкий нос, ровный красивый овал, серые недовольные глаза, морщинка на переносице.

События… Да, я открыла ход новым событиям. И теперь их не избежать. Больно… Как же больно…

Все вокруг стало серо. Это было хорошо. Чернота из моей жизни ушла, оставив после себя бесцветную пустоту. А это лучше, чем разваливающееся на части ничто.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: