Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Обновленному обществу — обновленная партия



На том же заседании Политбюро обсуждалась и концепция моего доклада. После XXVII съезда произошли грандиозные изменения во всех сферах жизни нашего общества, а под их влиянием — ив окружающем нас мире. Рушились прежние теоретические представления, нуждалась в коренном обновлении вся идейная основа деятельности партии.

Со своими ближайшими сподвижниками я занялся подготовкой доклада, стремясь с максимальной объективностью разобраться в ключевых вопросах, поставленных ходом нашего развития. Царила атмосфера интеллектуальной свободы, бывали и стычки, когда мне приходилось «разнимать» разгорячившихся спорщиков. Но в целом работали дружно, и удалось, как мне кажется, с достаточной четкостью поставить диагноз состоянию общества, определить новую роль партии. Позволю себе привести несколько извлечений из доклада, которые дают представление о моих позициях в критический момент, когда предрешалась судьба КПСС.

«За пять лет мы сделали революционный рывок во всех сферах жизни, и это позволило нам выйти на главный перевал. Вопрос сегодня стоит так: либо советское общество пойдет вперед по пути начатых глубоких преобразований, и тогда, убежден, — наше великое многонациональное государство ждет достойное будущее. Либо верх возьмут контрперестроечные силы, и тогда страну, народ ожидают, давайте смотреть правде в глаза, мрачные времена.

...На смену сталинской модели социализма приходит гражданское общество свободных людей.

Радикально преобразуется политическая система. Утверждается подлинная демократия со свободными выборами, многопартийностью, правами человека, возрождается реальное народовластие. Демонтируются производственные отношения, служившие источником отчуждения трудящихся от собственности и результатов их труда. Создаются условия для свободного соревнования социалистических производителей. Началось преобразование сверхцентрализованного государства в действительно союзное, основанное на самоопределении и добровольном единении народов. На смену атмосфере идеологического диктата пришли свободомыслие и гласность, информационная открытость общества. Новое политическое мышление помогло нам по-иному увидеть и реалистически оценить окружающий мир, освободило от конфронтационного подхода во внешней политике. СССР стал страной, открытой для мира и сотрудничества, вызывающей не страх, а уважение и солидарность.

...С одной стороны, то, что мы делаем, фундаментально меняет наше общество, и это будет определять, каким оно станет в ближайшие годы и десятилетия. С другой — перед нами масса нерешенных проблем, отягощающих повседневную жизнь народа. Мы не можем уйти от вопроса, почему перестроечный процесс, успешно начатый и по историческим меркам так уже много давший обществу, не принес излечения многих его болезней.

...Сейчас раздаются голоса, мол, во всех нынешних наших бедах повинна перестройка. Извините за резкость, но это просто чепуха. Нам досталось крайне тяжелое наследие. Запущенность деревни, сельского хозяйства и перерабатывающей промышленности, она что, возникла вчера, после 1985 года? А ведь это определяет ситуацию с продовольствием сегодня, и положение крестьян в деревне, и их жизнь сегодняшнюю. Плачевное состояние наших лесов, рек, миллионы гектаров затопленных плодородных земель в результате прежней политики в области энергетики. Это что, деяния последних лет? Тяжелая экологическая ситуация, более ста городов в зоне бедствия, свыше тысячи остановленных из-за этого предприятий, драма Байкала, Арала, Ладоги, Азова, Чернобыль и другие аварии, катастрофы на железных дорогах и газопроводах — разве все это не последствия политики, проводившейся в последние десятилетия? Разве структура экономики, в которой всего 1/7 часть производственных фондов промышленности сосредоточена на выпуске товаров народного потребления, не сложилась еще в 30-е годы и с тех пор сохраняется? Или проблемы Кузбасса, Донбасса, Тюмени, Воркуты. Ведь положение, в котором оказалась здесь социальная сфера, формировалось десятилетиями. А все то, что выплеснулось сегодня в межнациональных отношениях, разве не уходит корнями в прошлое? Я уж не говорю о милитаризации экономики, поглотившей колоссальные, причем лучшие, материальные и интеллектуальные ресурсы, о невосполнимых человеческих потерях, связанных с войной в Афганистане.

...Уже с начала 80-х годов было ясно, что наше видимое благополучие держится за счет варварского, расточительного использования природных и человеческих ресурсов. Одна из серьезных причин того, почему многое дается с таким трудом, — противодействие переменам со стороны бюрократического слоя в управленческих структурах и социальных сил, с ним связанных. Конечно, мы отдавали себе отчет, что перестройка неизбежно затронет интересы и тех, в чьих руках была реальная власть и кто от имени народа распоряжался общественным богатством. Нынешняя позиция части руководящих кадров, которые привержены старому и никак не могут интегрироваться в перестроечные процессы, более того, не принимают их ни политически, ни психологически, для нас ясна. И мы должны видеть, что, если не преодолеть позицию таких работников, а они есть, как я уже сказал, во всех эшелонах управленческой структуры, перестроечные процессы будут обостряться... Сейчас, когда мы вступаем в решающую фазу перемен во всех сферах жизни, надо обратить внимание на такой феномен, как взаимодействие самых крайних течений, различных деструктивных и экстремистских сил. Они даже объединяются, чтобы сбить с толку людей, сбить нас с главного направления перестройки.

...Надо сделать все, чтобы перестройка развивалась как мирная революция, переводя страну в рамках социалистического выбора в новое качество, без потрясений, главной жертвой которых всегда бывает народ. Нужно создавать все демократические условия, для того чтобы к власти приходили по-настоящему талантливые люди, преданные перестройке, выражающие дух времени, настроение масс, способные делать дело. Нам как никогда нужна высочайшая степень согласия в обществе. Сейчас не время для ультиматумов и конфликтов, необдуманных действий, которые разъединяют людей, еще более усложняют ситуацию».

Делегатам съезда была представлена объективная картина положения в экономике, честно сказано о допущенных ошибках и просчетах. И делался вывод, что при всей остроте кризисных явлений следует исключить возврат к командно-административным методам, быстрее и решитель" нее идти по пути фундаментальных перемен в экономической системе. Речь идет о формировании новой модели экономики — многоукладной, с разнообразными формами собственности и современной рыночной инфраструктурой. Тем самым будет открыт простор деловой активности и инициативе людей, созданы сильные мотивы для плодотворного труда.

В докладе еще раз было показано, что концепция перестройки — это не сиюминутное озарение какой-то группы людей, а завершение долголетних поисков, развернувшихся после XX съезда КПСС. Апрельский Пленум 1985 года дал мощный импульс теоретическим поискам, открыл возможность свободного обсуждения больных проблем жизни общества. Так родился основной замысел: оставаясь в рамках социалистического выбора, глубоко демократизировать и гуманизировать общество, создать условия жизни, достойной человека.

Эти рассуждения завершались предложением признать Программу КПСС утратившей силу, принять программное заявление и начать работу над новой программой.

Делегаты съезда, да и все общество ждали ответа на вопрос: какой же должна быть сама КПСС, в чем смысл ее обновления?

Я сказал, какой мне видится обновленная КПСС. «Партия, приверженная общечеловеческим, гуманистическим идеалам, чуткая к национальным традициям и чаяниям и вместе с тем непримиримая к шовинизму, национализму и расизму, любым проявлениям реакционной идеологии и мракобесия;

— партия, освобожденная от идеологической зашоренности, догматизма, стремящаяся играть инициативную роль в политических и идеологических процессах, действуя методами убеждения, развивая отношения сотрудничества и партнерства со всеми прогрессивными общественно-политическими движениями;

— партия, строящая взаимоотношения между своими членами исключительно на основе партийного товарищества, уважения мнения каждого, признания права меньшинства на собственную позицию, полной свободы обсуждения и обязательности для всех принятых большинством решений;

— партия, утверждающая во внутренней жизни принципы самоуправления, свободу действий партийных организаций, самостоятельность компартий союзных республик, объединенных единством программных целей и уставных положений;

— партия, открытая для контактов, взаимодействия с коммунистами, с социал-демократами, социалистами разных стран и разной ориентации, с представителями многих других течений современной политической и научной мысли».

Пожалуй, наиболее крупным и принципиальным новшеством в докладе была трактовка роли КПСС в государстве и обществе. Не отказываясь от понятия «авангардной партии», я подчеркнул, что это положение нельзя навязать, его можно только завоевать активной борьбой за интересы трудящихся и практическими делами, всем своим политическим и моральным обликом.

В предсъездовской дискуссии живо дебатировался вопрос о фракциях. Я высказался за осуждение любых попыток подавлять инакомыслие, но в то же время подчеркнул, что есть порог, переступить который — значит подкосить партию. Это — создание фракций со своей, особой внутренней дисциплиной. Члены партии, у которых сформировалась отличная от позиций большинства точка зрения на те или иные вопросы, могут свободно обсуждать и пропагандировать свои взгляды, публично заявлять о них вплоть до партийных съездов.

С открытым забралом

Я уже говорил о значении XXVIII съезда. Это была схватка реформаторского и ортодоксально-консервативного течений в партии.

Спустя почти 90 лет партия на XXVIII съезде, не отказываясь от позитивных сторон своего исторического наследия, осудила тоталитаризм и присягнула демократии, свободе, гуманизму.

Это был разрыв с большевизмом, первый крупный шаг по реформированию КПСС. Но дался он тяжело, несколько раз все висело на волоске. А после съезда осталось тревожное впечатление хрупкости достигнутого прогресса. Ступив одной ногой на «новый берег», КПСС другой ногой оставалась на старом. В таком переходном состоянии застали ее последовавшие бурные события, и это сыграло роковую роль в ее судьбе.

Первые четыре-пять дней работы съезда, практически вся дискуссия по политическому отчету, прошли со значительным перевесом консервативных настроений. Ничего нового и конструктивного в выступлениях ораторов, представлявших партийно-государственную верхушку и аппарат, не прозвучало. Они не пытались сколько-нибудь объективно проанализировать ситуацию. Сказать, что должна делать сама партия, чтобы восстановить свою роль и авторитет в изменившемся обществе. По существу, пропустили мимо ушей отчетный доклад, ограничиваясь формальными ссылками на него по каким-то отдельным проблемам.

Весь пафос этих выступлений был сосредоточен на обличении и поношении руководства за то, что КПСС лишилась монопольного господства. Сетовали, многие искренне, на сложные проблемы в экономике, культуре, межнациональных отношениях, не видя никакой своей вины, возлагая всю ответственность на «ретивых реформаторов» (говорили о «разрушителях»). Словом, это была до крайности враждебная реакция правящего слоя на реформы, угрожавшие поколебать его власть.

Что удивительно: я вот говорю, критиковалось руководство партии, на самом же деле ругали только его демократическое крыло. Поименно фигурировали генсек, Яковлев, Медведев, Шеварднадзе, вспоминали Разумовского. Но не Воротникова, Слюнькова, Крючкова, Язова, других членов и кандидатов Политбюро; кажется, не предъявлялся счет и Лигачеву. А ведь все решения принимались партийным руководством коллективно, более того, получали одобрение пленумов Центрального Комитета. Ораторы не могли этого не знать.

Доминирование консервативных настроений в прениях и их оторванность от доклада свидетельствовали о тщательной подготовке, я бы даже сказал, предварительной оркестровке, которые велись орготделом ЦК. Пока мы пытались серьезно осмыслить происшедшее и сделать необходимые выводы для политики партии, ретрограды в руководстве и аппарате «сидели на телефонах», проводили всевозможные «кустовые совещания», принимали партийных работников. Разумеется, это была обычная предсъездовская практика, но на сей раз она использовалась для того, чтобы провести съезд по сценарию контрреформаторского крыла.

До меня доходили сведения, что делегатов инструктируют отнюдь не в духе «нового мышления». Особенно активно действовали Лигачев и разделявшие его позицию заместители заведующего оргпартотделом, О. Бакланов, бывший фактически лидером ВПК. Конечно, их позиции не были для меня секретом. Но казалось немыслимым, чтобы люди, несущие свою долю ответственности за каждый шаг по пути перестройки, вели закулисную работу с делегатами съезда, настраивая их на своего рода «антиперестроечный бунт». Я явно недооценил ресурсов человеческой гибкости.

К формированию агрессивного «фундаменталистского» большинства на съезде приложили руку первые секретари ЦК компартий Украины — С. Гуренко, Белоруссии — Е. Соколов и другие.

У меня была встреча с секретарями райкомов и горкомов, просидел с ними четыре часа и почувствовал, что они вели борьбу за выживание, за сохранение своей власти. А это толкало на попытку взять реванш, вернуть партию на старые позиции, в конечном счете похоронить реформы.

Теперь о другом крыле — левее реформаторского руководства КПСС. Доклад давал им возможность задать тон дискуссии, развернуть свою аргументацию. Но они не сумели использовать этот шанс.

В выступлениях Лысенко, Шостаковского, Бузгалина, Калганова чувствовалась крайняя осторожность, были они уж очень деликатными. Вероятно, лидеров демштатформы изрядно запугали фундаменталисты. Если они вынашивали замысел увести за собой хотя бы пятую часть партии, то на съезде даже серьезной попытки размежевания не предприняли. У некоторых ораторов этого направления прозвучали, правда, призывы к своим единомышленникам хлопнуть дверью, если их мнение не будет по-настоящему принято во внимание. Но их тут же дезавуировали. В частности, Шостаковский заявил, что его группировка не уйдет. Принципы и здесь уступили расчетам. Левые не хотели отказываться от своей доли партийного наследства: зданий, газет, финансовых средств и т.д.

Все это не значит, что в дискуссии вовсе не прозвучали реформаторские идеи. Справедливости ради должен сказать, что в этом духе, притом довольно остро, выступил Ельцин. Он говорил, что нейтрализовать действия консервативных сил в партии не удалось.

Касаясь судьбы КПСС, заявил: «Или партаппарат под давлением политической реальности решится на коренную перестройку в партии, или будет цепляться за обреченные формы и останется в оппозиции к народу, в оппозиции к перестройке... Мы, отдавшие партии десятки лет жизни, сочли своим долгом прийти сюда, чтобы попытаться сказать, что выход для КПСС все же есть. Трудный, тяжелый, но выход: в демократическом государстве переход к многопартийности неизбежен. Необходимо организационно зафиксировать имеющиеся в КПСС платформы и дать каждому коммунисту время для политического самоопределения. Изменить название партии. Это должна быть партия демократического социализма. Партия должна освободить себя от любых государственных функций».

Сразу скажу: эти тезисы перекликались с Политическим докладом, были близки позициям реформаторского крыла. Но главной целью Ельцина было отнюдь не реформирование партии, а ее разрушение.

На это было направлено и его заявление, что на съезде рано обсуждать платформу и Устав.

Оставить партию в этот ответственный момент, на этапе глубоких преобразований без программных установок, не осуществив демократизации ее структуры, чего требовали все, от рядовых коммунистов и первичных организаций до ЦК компартий республик, значило подтолкнуть ее к быстрому развалу. А как можно было сформировать новое руководство, не обсудив платформы, не определив, на каких принципах следует основывать политику КПСС?

В общем, Ельцин не захотел присоединиться к реформаторскому крылу, помочь действительно спасти партию, своевременно реорганизовав ее. И, думаю, не только из-за того, что не верил в такую возможность. Его больше не устраивало участие в КПСС на вторых ролях. Он рвался к власти и видел уже себя вождем другой, своей партии.

Весьма содержательным было выступление Абалкина. Он справедливо заметил, что главное для партии — обновление идейно-теоретического фундамента. «Опыт показал, что модель, основанная на тотальном огосударствлении экономики, отрицании многообразия форм собственности и хозяйственной деятельности, отрицании рынка, не способна обеспечить высокий экономический и социальный результат».

Когда академик начал приводить аргументацию в пользу рынка, его выступление то и дело прерывалось шумом в зале, захлопыванием. Но Леонид Иванович не покинул трибуну и высказал свою точку зрения в этой, все более накалявшейся атмосфере. Он сказал, что мы должны избавиться от мифов. Один из них заключается в том, будто бы можно перейти к процветающей экономике без жертв и испытаний, не внеся за это никакой платы. Другой — якобы переход этот можно осуществить, сохраняя административный контроль над ценами, не трогая систему ценообразования.

В перерыве я попытался разыскать Абалкина. Уж не помню, когда он ко мне подошел, в тот день или на следующий. Я поблагодарил его за интересное выступление, и мы стали обсуждать проблему реформы ценообразования. Вспомнили, каким сенсационным было его выступление на Первом съезде народных депутатов СССР. Тогда у многих, в том числе у меня, вызвало раздражение утверждение Абалкина, что дела в экономике идут под откос. А ведь он был прав, обращая внимание на крайнюю робость и отсутствие комплексного подхода в реформаторских начинаниях правительства. Его выступление в штыки встретили консерваторы, радикалы же клевали академика за приверженность к идее регулируемого рынка.

Уже при утверждении повестки дня XXVIII съезда был поставлен вопрос о персональных отчетах членов Политбюро. Эта тема стала, по существу, основным сюжетом всей первой части съездовской дискуссии. Такой вид приняла борьба консервативного и реформистского крыла, закончившаяся, можно сказать, вничью. Фундаменталистам, горевшим желанием «размазать по стене» тех, в ком они видели виновников своего отстранения от власти, удалось настоять на «отчетах» (правда, в основном на заседаниях секций). Но они не смогли навязать выставления оценок — унизительной процедуры, которая задумывалась как способ «публичной порки» деятелей реформаторского направления.

Я на предварительных стадиях и на заседаниях съезда откровенно говорил, что вся эта затея не имеет смысла. Политический доклад — это отчет всего ЦК и Политбюро как коллегиальных органов. При том, что его члены курируют отдельные направления деятельности партии, все принципиальные вопросы обсуждались и решались коллективно.

Конечно, в других обстоятельствах не было ничего зазорного в предложении послушать каждого члена руководства. Но в обстановке яростного политического противоборства этот метод «самоотчетов» явно замысливался для того, чтобы нанести удар по Генеральному секретарю и его окружению, поднадавить на меня, заставить изменить позицию, а если удастся — то и развенчать политически, довести до «оргвыводов».

Отчитались в конце концов все члены руководства, с разным успехом. Одни выиграли в «первом раунде», сумели показать себя с лучшей стороны благодаря искусно подготовленным выступлениям. Другие «набрали очки», отвечая на вопросы. Третьи выглядели бледно.

После отчетов и спланированного шквала критики реформаторской линии руководства «домашние заготовки» начали иссякать. Работа была перенесена в секции. В более конструктивной обстановке прошло пленарное заседание, на котором отчитались руководители секций и выступили с ответами на вопросы некоторые члены Политбюро.

Вопросы были всякие, и с «подковыркой», и доброжелательные. Мои коллеги сумели найти правильный тон, приводили убедительные аргументы, и аудитория в большинстве своем была удовлетворена. Перелом в настроениях делегатов наглядно отразился в записках, предлагавших отказаться от оценок персональной деятельности. Делегат Харитонов писал, что не следует чинить суд над членами Политбюро. «Может быть, кому-то это доставит удовольствие, но надо каждому взяться за ум и не превращать съезд в суд толпы. Мы ведь идем к более цивилизованному обществу, а нас зовут в 1937 год». Это было встречено аплодисментами.

Уловив перемену в настроениях, я поставил на голосование предложение прекратить заслушивание отчетов членов Политбюро и кандидатов. Проголосовали за — 3078, против — 1113, воздержались — 50. Сравните с этим результаты голосования, состоявшегося три дня назад. Тогда за персональную оценку были 2557 делегатов, против — 1393. Вот как «качало» съезд. Постепенно рассудок брал верх над одержимостью, слабело влияние «накачки», которой подверглась делегатская масса.

Я много думал и держал совет с коллегами, каким должно быть в этой обстановке заключительное слово по итогам дискуссии по Политическому отчету. Заранее продуманного и отшлифованного текста у меня не было, пришлось просидеть большую часть ночи. Утром 10 июля взял слово, чтобы констатировать несколько тезисов.

«Политический курс на перестройку, обновление общества в рамках социалистического выбора поддерживается съездом. Большинство делегатов понимает, что он продиктован жизнью. Несмотря на ошибки, просчеты, запоздания, несмотря на драматизм нынешнего положения в стране, общий итог происшедших перемен значителен и прогрессивен.

Главное достижение — общество получило свободу. Она раскрепостила энергию народа, позволила включить миллионы людей в политику, начать жизненно назревшие преобразования. Без этого не было бы и той атмосферы, в которой проходит съезд.

Другой вопрос — ни партия, ни страна в целом, старые и вновь образованные движения, новая наша власть, все мы не научились пользоваться обретенной свободой. Корни кризиса партии уходят как раз в неумение и нежелание понять, что мы живем и работаем уже в новом обществе — с широкой и практически неограниченной гласностью, невиданной за всю историю свободой. Нужна другая, обновленная партия; без демократизации, укрепления живой связи с народом, активной работы в массах мы будем терять позиции».

Говоря о том, как действовать дальше на главных направлениях перестройки, я поставил на первый план стратегию экономической реформы. «Наша история показала бесплодность попыток вырваться из нужды, в которой находились и государство, и граждане, путем штопанья и латания командно-распорядительной системы. Пойдем так дальше — приведем страну к банкротству. Преимущество рыночного хозяйства доказано в мировом масштабе, и вопрос сейчас только в том, можно ли в условиях рынка обеспечить высокую социальную защищенность, то, что характерно для социалистического строя, для строя трудящихся. Ответ таков: не только можно, но именно регулируемая рыночная экономика позволит так нарастить общественное богатство, что в результате поднимется уровень жизни всех.

Объявление о намерении переходить к рыночной экономике напугало народ. Рынок явился к нему в образе пустых магазинных полок и высоких цен. Начинать с цен — не тот путь, но без реформы ценообразования не может быть и рынка. В общем, нам надо исправить это впечатление и к сентябрю предложить Верховному Совету, обществу взвешенные предложения, чтобы они определились и сделали выбор».

Наиболее важным для реформирования партии было, конечно, определиться в отношении ее программных целей. «Все дело в том, что мы понимаем под социализмом. Некоторые товарищи полагают, что, если сейчас мы подтвердим в программном заявлении свою верность старым подходам, то все встанет на свои места. На какие места? Не окажемся ли мы там, где были более 60 лет с известными последствиями?

Идеология социализма — это не учебники, где все расписано по главам, пунктам, правилам и принципам. Она будет формироваться вместе с самим социализмом, по мере того как мы будем содействовать тому, чтобы страна была накормленной, обустроенной, цивилизованной, духовно богатой, свободной, счастливой. По мере того как заново освоим общечеловеческие ценности — не как нечто классово чуждое, а как нормальное для нормального человека. Эти ценности вырабатывались столетиями, известно, чем для нас обернулось пренебрежение к ним. Идеология социализма будет формироваться в процессе включения страны в общий прогресс цивилизации. Широкие рамки для этого определяются новым мышлением, которое уже воспринимается в мире как новый наш интернационализм, сплачивающий, а не раскалывающий мир на противоборствующие лагери.

От Маркса, Энгельса, Ленина мы унаследовали высокий класс методологии мышления, диалектический образ мысли, на что и будем опираться в теории и политике. Но не позволим превратить все созданное классиками в очередной краткий курс, о чем, по-видимому, кое-кто сожалеет. Это гибельно для перестройки, для общества. Этого не будет».

Скажу откровенно, меня порадовало, что эти слова были встречены аплодисментами. Значит, люди начали думать, сомневаться в непререкаемых догмах, не хотят, чтобы их опять посадили на скудный идеологический паек.

Пришлось мне защищать и нашу внешнюю политику, которую фундаменталисты к тому времени сделали предметом нападок, обвиняя руководство в «потере» Восточной Европы (словно она была нашей колонией! ), «капитуляции» перед Западом, «сдаче» Афганистана. Впрочем, «защита» не то слово. Я постарался показать, что только неисправимые «ястребы» могут подвергать анафеме курс, который позволил покончить со сверхмилитаризацией страны, отвести мир от ядерной пропасти, создать предпосылки для нашей интеграции в мировые экономические и политические структуры.

А закончил я темой: партия и власть. «Многие делегаты выражали тревогу, что КПСС теряет авторитет, ее теснят другие политические силы, в некоторых местах коммунисты вынуждены перейти в оппозицию. Это так, и ничего к лучшему не изменится, если партийные кадры будут рассчитывать на возврат того времени, когда можно было получить от ЦК своего рода мандат на управление районом, городом, областью, республикой и сидеть в кресле до последнего своего часа, независимо от того, как ты ведешь дело, что о тебе думают люди. Нельзя вернуть вчерашний день, и никакая диктатура — если у кого-то в голове застряла эта бредовая идея — ничего не решит. Партия не сумеет перестроиться до тех пор, пока все мы не поймем, что пришел конец монополии КПСС на власть и управление. Даже если мы сумеем завоевать на выборах большинство — а мы можем и должны действовать, чтобы завоевать большинство и сохранить свое положение правящей партии, — даже в этом случае целесообразно идти на сотрудничество с беспартийными депутатами, представителями других, признанных по закону политических течений, искренне озабоченных судьбой страны. Покончить с сектантскими настроениями, навсегда вытравить их из сознания партработников и всех коммунистов» — этой мыслью я завершил свое выступление.

Был объявлен перерыв. Едва я сошел с трибуны, меня обступили делегаты — кто хотел поделиться впечатлениями, кто спешил использовать шанс для постановки наболевшего вопроса, а кто просто напоминал о себе. Все проявления человеческой натуры. Налетели и журналисты, требуя короткого интервью. Высвободившись, я прошел в комнату отдыха, где за большим столом собрался весь состав Политбюро. Посыпались поздравления разной степени искренности. Запомнилось мне, что в хвалебный хор включился и Лигачев.

— Ну, Михаил Сергеевич, вы сегодня были в ударе. Программная речь. Готовая платформа...

Не ручаюсь за каждое слово, но общий смысл был таким. Я поблагодарил, а сам подумал: неужто поддался на аргументы? Скорее, лукавит, хочет снять подозрения на свой счет. В последнее время мне не раз пришлось на Политбюро «урезонивать» Егора Кузьмича. Да и то, что он — лидер правого крыла, ни для кого не было секретом. Предстояли выборы, он уже «примерялся» на второй пост в партии и не терял надежды заручиться благословением генсека.

Приступили к подготовке резолюций. Впервые на партийном съезде (исключаю ленинские времена, где, судя по стенограммам, живо обсуждались проекты даже самых коротких документов) к этому подошли серьезно. Во всяком случае, на съездах, в которых мне довелось участвовать, все совершалось чисто формально, упрощалось до вульгарности. На XXIV съезде и вовсе решили не мудрить: «С прекрасным докладом выступил Леонид Ильич, там есть все, что нужно, давайте примем короткое решение — руководствоваться положениями отчетного доклада Генерального секретаря».

Да, съезд сильно отличался от предыдущих и в этом отношении. Острые дискуссии возникли уже при формировании комиссий для разработки документов. Скажем, немалая часть делегатов протестовала против включения в одну из них (по Уставу партии) Отто Лациса. Хотя тогдашние его позиции я бы назвал довольно взвешенными, его выступления в «Известиях» далеко не всем нравились. Блокируя людей реформаторского толка, в то же время добивались обильного включения представителей секретарского корпуса.

Я считал желательным участие тех и других. Пусть комиссия будет несколько громоздкой, но не должно было создаваться впечатления, что кто-то чего-то боится и сооружает искусственные препятствия для представления различных течений и точек зрения. Но схватки с новой силой обострились при избрании председателей комиссий. Кандидатура Разумовского на пост руководителя комиссии по Уставу была забаллотирована. Тогда я предложил себя и был избран.

Комиссию по подготовке программного заявления возглавил Медведев. Претендентов на пост председателя комиссии по аграрной политике оказалось 11. Причем в драматической тональности был поставлен вопрос о том, чтобы ее возглавил Лигачев. Объяснялось это тем, что деятели, занимавшие такой пост, как бы получали «проходной балл», своего рода гарантию сохранения в составе партийного руководства после съезда. И вот сторонники Егора Кузьмича бросились на защиту выразителя своих интересов. Кстати, за него проголосовали под аплодисменты, а вот предложение поручить Абалкину руководство комиссией по вопросам экономической политики консервативно настроенные делегаты провалили.

Хочу передать атмосферу работы комиссий по своему личному опыту. Обычно генсек, выдвигавшийся председателем той или иной комиссии, как бы передавал полномочия для практической работы кому-то из своего ближайшего окружения. На сей раз, несмотря на всю остроту дискуссии и необходимость постоянного моего присутствия на съезде, пришлось провести несколько заседаний комиссии по Уставу лично.

Так я находился все время в «челночных рейсах» между президиумом съезда и комнатой, где работала комиссия. Познакомился со многими интересными людьми и некоторых включил в «центральный список», продвинув через него в руководящие органы КПСС.

Думаю, то, что было заложено тогда в Уставе, привело бы к радикальной демократизации партии, не окажись ее история прервана в августе 1991 года. Прежде всего я имею в виду расширение прав коммунистов, первичных организаций, самостоятельность компартий республик. Обеспечивалась децентрализация функций, а включение руководителей компартий в состав Политбюро гарантировало единство действий.

Мне ежедневно докладывали о работе других комиссий. В комиссии по экономическим вопросам остро схлестнулись позиции реформаторов и консерваторов. Схватка о формах собственности разрешилась согласием на формулу «трудовой частной собственности». Ортодоксы от начала и до конца воевали против рынка. В конце концов комиссия вышла на позиции, адекватные тем, что уже были приняты в обществе, получили закрепление на сессии Верховного Совета. Правительство в это время уже работало над предложениями о неотложных мерах перехода к рыночной экономике.

Упорная, напряженная борьба. Только к тринадцатому заседанию, на котором я выступал с заключением по отчету, наступил перелом в течении съезда. Впереди были острые схватки, связанные с выбором нового руководства, но основную задачу мы решили, не позволив столкнуть партию со взятого курса реформ и положив начало ее собственному преобразованию.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-06-08; Просмотров: 159; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.06 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь