LXXX. Титу Помпонию Аттику, в Рим

 

[Att., III, 21]

Фессалоника, 28 октября 58 г.

Сегодня, когда я отправляю это письмо, истекло ровно тридцать дней, на протяжении которых я не получил от вас ни одного письма, Я намеревался уже, как я писал тебе раньше, отправиться в Эпир и именно там ожидать того или иного решения своего дела. Прошу тебя, если ты выяснишь что-нибудь (в какую бы то ни было сторону), написать мне возможно яснее и передать письмо от моего имени тем, кому сочтешь нужным, как ты об этом пишешь[791]. Написано за четыре дня до ноябрьских календ.

 

LXXXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим

 

[Att., III, 22]

Фессалоника, затем Диррахий, 25 ноября 58 г.

1. Хотя брат Квинт и Писон тщательно написали мне о том, что произошло[792], я все-таки хотел бы, чтобы твои занятия не помешали тебе подробно написать мне, согласно твоему обыкновению, что происходит и как ты объясняешь это. Меня до сих пор любезно удерживает Планций[793], хотя я уже несколько раз пытался уехать в Эпир. Он внушил себе надежду, не разделяемую мной, что мы сможем выехать вместе; он надеется, что это принесет ему великий почет. Но уже, когда скажут, что солдаты[794] близко, мне придется уехать от него. Когда я сделаю это, немедленно сообщу тебе, чтобы ты знал, где я.

2. Лентул своей преданностью по отношению ко мне, проявляемой и на деле, и в обещаниях, и в письмах, подает мне некоторую надежду на благожелательность Помпея; ведь ты часто писал мне о том, что он всецело в его руках[795]. Относительно Метелла[796] брат написал мне, что он надеется на б о льшие успехи, достигнутые благодаря тебе.

3. Мой Помпоний, бейся за то, чтобы мне можно было жить с тобой и родными, и пиши мне обо всем. Меня гнетет и горе, и тоска по всему, что всегда было мне дороже, чем я сам. Береги здоровье.

4. Так как если бы я поехал в Эпир через Фессалию, то очень долго не мог бы ни о чем узнать, и так как жители Диррахия преданы мне, я направился к ним, написав все вышеизложенное в Фессалонике. Когда выеду оттуда к тебе, дам тебе знать; ты же пиши мне, пожалуйста, самым тщательным образом обо всем, каким бы оно ни было. Я жду уже или дела или конца надежды. Написано за пять дней до декабрьских календ в Диррахии.

 

LXXXII. Родным, в Рим

 

[Fam., XIV, 1]

Фессалоника, затем Диррахий, 25 ноября 58 г.

Туллий шлет привет своей Теренции, своей Туллиоле и своему Цицерону.

1. Из писем многих лиц, а также из рассказов всех приезжающих я узнаю о твоей невероятной доблести и мужестве, а также о том, что ты неутомима среди душевных страданий и лишений. Горе мне! Ты, такая доблестная, верная, честная, добрая, попала из-за меня в такую беду! И наша Туллиола из-за отца, от которого она получала такие большие удовольствия, терпит столько горя. Что же сказать мне о Цицероне? Едва начав понимать, он испытал жесточайшие страдания и несчастия[797]. Если бы я считал их ниспосланными судьбой, как ты пишешь, я переносил бы их немного легче; но все это я допустил по своей вине, полагая, что меня любят те, кто ненавидел меня[798], и не следуя за теми, кто стремился ко мне[799].

2. Если бы я руководствовался своими решениями[800] и на меня не действовали в такой степени слова глупых[801] или бесчестных[802] друзей, я жил бы как счастливейший человек. Теперь, раз друзья велят мне надеяться, я приложу старания к тому, чтобы мое здоровье не сделало бесполезными твои усилия. Понимаю, какое это большое дело и насколько легче было оставаться дома, чем возвращаться; однако же, если на нашей стороне народные трибуны[803], если на нашей стороне Лентул[804], столь же ревностный, каким он кажется, если даже — Помпей и Цезарь, то не следует отчаиваться.

3. Что касается рабов, то я поступлю сообразно с желанием друзей, о котором ты пишешь[805]. Что касается места жительства, то моровая болезнь теперь уже проходит; но за все время, что она была, она не коснулась меня. Планций, преданнейший человек, жаждет, чтобы я был с ним, и все еще удерживает меня. Я же хочу находиться в менее людном месте, в Эпире, куда не дошел бы ни Луций Писон, ни солдаты[806], но Планций до сих пор удерживает меня в надежде, что он, быть может, уедет в Италию вместе со мной. Если я дождусь этого дня, если я окажусь в ваших объятиях и верну себе вас и самого себя, то мне будет казаться, что я получил достаточную награду и за вашу родственную любовь и за свою.

4. Доброта Писона[807], его мужество, любовь ко всем нам превосходит все возможное. Если бы это послужило ему на радость! Славу, я уверен, принесет. Насчет брата Квинта я ни в чем не обвинял тебя, но хотел, чтобы вы были возможно ближе друг другу, особенно когда вас так мало.

5. Я поблагодарил тех, кого ты советовала мне поблагодарить, и написал, что был извещен тобой. Ты пишешь мне, моя Теренция, о своем намерении продать доходный дом[808]. Горе мне! Заклинаю тебя, что же будет? Если нас будет давить все та же судьба, то что будет с нашим несчастным мальчиком? Я не в силах писать дальше: так велик поток слез; и не хочу доводить тебя до такого плача. Скажу только: если друзья будут верны своему долгу, то недостатка в деньгах не будет; если же они не будут верны, то обойтись своими деньгами ты не сможешь. Во имя нашей злосчастной судьбы, смотри, чтобы не погубить нашего уже погубленного мальчика. Если у него будет хотя бы что-нибудь, чтобы не быть нищим, то понадобится небольшая доблесть и небольшая удача, чтобы получить остальное.

6. Заботься о здоровье и посылай ко мне письмоносцев, дабы я знал, что происходит и что вы делаете. Мне уже осталось совсем недолго ждать. Передай привет Туллиоле и Цицерону. Будьте здоровы. Написано за пять дней до декабрьских календ в Диррахии.

7. Я переехал в Диррахий, потому что это и свободный город[809], и преданный мне, и расположенный близко от Италии. Но если многолюдство этого места будет неприятно мне, — уеду в другое место и напишу тебе.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: