XCI. Титу Помпонию Аттику, в Эпир

 

[Att., IV, 2]

Рим, первая половина октября 57 г.

1. Если ты случайно получаешь от меня письма реже, чем от других, то прошу тебя не приписывать этого ни моей небрежности, ни даже занятости. Хотя последняя и чрезвычайно велика, но она никак не может дойти до того, чтобы преградить путь нашей дружбе и моей признательности. Ведь со времени своего приезда в Рим я только теперь во второй раз узнал, кому я могу дать письмо. И вот я посылаю это второе письмо. В первом я описал тебе свой приезд, общее состояние и положение всех своих дел:

 

Для счастья дней дурны, в несчастье хороши.

 

2. После отправки того письма началась сильнейшая тяжба из-за дома. В канун октябрьских календ я произнес речь перед понтификами[855]. Я изложил дело весьма тщательно, и если я когда-либо представлял собой что-то в ораторском искусстве или даже никогда ничего в другое время не представлял, то уже теперь скорбь и важность дела придали силу моей речи. Поэтому я не могу не сделать этой речи достоянием нашего юношества; тебе я вскоре пришлю ее, если ты даже не хочешь этого.

3. После того как понтифики постановили, что если тот, кто говорит, что он посвятил участок, не был лично уполномочен на это ни постановлением комиций, ни плебисцитом, и если ему ни постановлением комиций, ни плебисцитом не было повелено это сделать, то, по-видимому, можно, не совершая кощунства, купить, возвратить эту часть участка[856], меня тотчас же стали поздравлять (ибо никто не сомневался в том, что дом будет присужден мне), как вдруг тот[857] поднялся на ораторское место, так как Аппий предоставил ему слово[858]. И вот он объявляет народу, что понтифики постановили в его пользу, а я пытаюсь вступить во владение силой; он убеждает следовать за ним и Аппием и силой защищать его Свободу[859]. И вот, в то время как даже часть тех нестойких удивлялась, а часть смеялась над безумием этого человека (я же решил не ходить туда, прежде чем консулы не сдадут подряда на восстановление портика Катула на основании постановления сената[860]), в октябрьские календы собирается сенат в полном составе.

4. Присутствуют все понтифики, бывшие сенаторами. Марцеллин[861], мой горячий сторонник, которому предложили высказаться первым, спросил их, чем они руководствовались, вынося решение. Тогда Марк Лукулл ответил от имени всех коллег, что понтифики судили с точки зрения религии и что дело сената решить с точки зрения закона: он сам и его коллеги вынесли постановление с точки зрения религии: в сенате же они намерены решить вопрос вместе с сенаторами с точки зрения закона. Затем каждый из них, будучи спрошен по очереди, обстоятельно высказался в мою пользу. Когда дошло до Клодия, он пожелал говорить весь день[862], и его речь не была ограничена, однако после того как он говорил почти три часа, враждебное поведение и шум сената заставили его наконец закончить речь. Когда сенат принимал постановление согласно предложению Марцеллина, причем были согласны все, исключая одного, Серран наложил запрет. Оба консула тотчас же начали докладывать о запрете народного трибуна. Выдвигались самые решительные предложения: сенату угодно, чтобы дом был мне возвращен, чтобы восстановление портика Катула сдано с торгов, чтобы все должностные лица поддержали авторитет сословия; если же будет применено какое-нибудь насилие, то сенат сочтет, что это дело того, кто наложил запрет на его постановление. Серран испугался, а Корницин прибегнул к своей старой комедии: сбросив тогу, он упал к ногам зятя. Тот попросил одну ночь на размышление. Ему не уступали, памятуя о январских календах[863]. Однако с трудом уступили и тут — и то с моего согласия.

5. На другой день было вынесено то постановление сената, которое я посылаю тебе. Затем консулы сдали с торгов восстановление портика Катула. Тот портик подрядчики немедленно снесли при всеобщем горячем одобрении. На основании заключения совета мои постройки оценили в два миллиона сестерциев; прочее они оценили очень скупо: тускульскую усадьбу — в 500000, формийскую — в 250000 сестерциев. Эту оценку резко порицают не только все лучшие люди, но и простой народ. Ты спросишь: «Что за причина? ». Говорят, правда, что это моя скромность, ибо я и не отказывался и не требовал настоятельно. Но дело не в этом. Ведь в чем бы это принесло мне пользу? В действительности, те же люди, мой Тит Помпоний, те же, повторяю, кого и ты хорошо знаешь и кто когда-то обрезал мне крылья, не хотят, чтобы они выросли снова. Но они, надеюсь, уже вырастают[864]. Приезжай только ко мне ты. Боюсь чтобы ты не задержался ввиду приезда твоего и нашего друга Варрона[865].

6. Так как ты знаешь, что произошло, я сообщу тебе о своих прочих соображениях. Я согласился быть легатом[866] Помпея с условием, что я ни в чем не буду связан. Если бы я не хотел быть свободным, чтобы иметь возможность искать должности цензора, если консулы будущего года созовут комиции для выбора цензоров, то я взял бы на себя в ближайшие дни посольство для исполнения обета[867], с посещением всех святилищ и рощ; этого требовали наши соображения по поводу моей выгоды. Но я хотел, чтобы в моей власти было либо искать должности, либо выехать из Рима с наступлением лета[868]; в то же время я счел нелишним быть на виду у граждан, которым я чрезвычайно обязан.

7. Таковы мои решения относительно общественной деятельности. Домашние же мои дела очень запутаны. Дом строится; с какими издержками, с какими трудностями, ты знаешь. Восстанавливается формийская усадьба, которую я не в состоянии ни оставить, ни посетить. Я объявил о продаже тускульской усадьбы, хотя мне не легко обойтись без подгородной дачи. Щедрость друзей исчерпана на дело, которое принесло мне только один позор[869]. То, что ты почувствовал, находясь в отсутствии, почувствовали и все присутствующие; благодаря их усердию и средствам я легко достиг бы всего, если бы мне позволили мои защитники[870]; в этом отношении теперь трудности очень велики. Прочее, что беспокоит меня, требует б о льшей тайны [871]. Брат и дочь любят меня. Тебя жду.

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: