Древнейшие правители Шумера

 

Верховные жрецы различных храмов подчинялись правителю города-государства, «пастырю», избранному богом – покровителем города, перед которым он нес ответственность. В древнейших письменных источниках, найденных в Уруке, правитель назван эном. Этот титул, как правило, переводят как «господин», но в действительности он подразумевал выполнение верховных жреческих функций. Так как эн, очевидно, жил в районе, где находилось большинство храмов, можно предположить, что он являлся верховным жрецом божественного покровителя города, главой храма, вокруг которого поселение разрасталось в доисторическую эпоху.

Однако в раннединастический период эти люди носили титулы энси, «правитель», или лугаль, «царь». Первое из этих слов выписывалось как па-те-си – с помощью составной идеограммы, вероятно обозначавшей «вождя» (па), разграничивающего (си) храмовый участок (те). До относительно недавнего времени ученые его так и читали. Слово лугаль можно дословно перевести как «великий (галь) человек (лу) ». Понять, чем отличались эти два титула друг от друга, не так легко, но, согласно общепринятой точке зрения, лугаль был независимым правителем, под началом которого могло быть несколько городов-государств, а энси находился в зависимости от него. Супруга правителя, называвшаяся нин, «госпожа», играла важную роль в религиозной и общественной жизни города. Лугаль, или энси, жил во дворце (эгале, «великом доме»). В Южном Ираке – в Кише и Эриду – были обнаружены два подобных комплекса. Оба они имели похожую планировку: они состояли из двух больших зданий, стоящих рядом друг с другом и разделенных на множество помещений, выходивших во двор. Одно из этих зданий было окружено широкой двойной стеной. Во дворце Киша обнаружен прекрасный зал, по оси которого были установлены четыре колонны.

Правитель распоряжался имуществом городского бога и управлял от его имени государством, одновременно выполняя функции военачальника, верховного судьи, верховного жреца и распорядителя общественных работ. Одной из наиболее священных его обязанностей было строительство и восстановление храмов, ведь считалось, что люди были созданы для того, чтобы служить богам, а сам правитель являлся лишь первым из этих слуг. О сооружении подобных зданий говорится во множестве надписей. Археологами найдены каменные и бронзовые изображения нескольких правителей Месопотамии, начиная с Ур-Нанше, одного из первых царей Лагаша, и заканчивая Ашшурбанипалом, жившим в VI в. до н. э., держащих на головах корзины с лежащими в них кирпичами для новых храмов.

Глава города, несомненно, играл важную роль в церемониях, связанных с празднованием Нового года, и во многих случаях выступал в качестве мужского божества в ритуале священного брака. У нас есть основания полагать, что в начале 3-го тыс. до н. э., на протяжении «эпохи героев», когда в Шумере правили Энмеркар, Лугальбанда и Гильгамеш, некоторые царские четы считались живыми богами, точнее, воплощениями божественной пары, которой принадлежал тот или иной город-государство. Это, пожалуй, лучший ответ на вопросы, поставленные перед учеными самой поразительной за все время существования археологии Месопотамии находкой – Царским некрополем Ура.

Мы не можем приводить здесь подробное описание Царского некрополя в Уре. Прочитать о нем можно в превосходных статьях и книгах, посвященных этой захватывающей теме и написанных сэром Леонардом Вулли. Никто, кроме самого первооткрывателя, не может передать волнение, охватившее его и членов его команды, когда из-под их кирок показывались десятки предметов из золота и на свет появлялось одно чудо за другим. Только этот выдающийся археолог сумел описать, с какой тщательностью и старанием были извлечены артефакты, с каким терпением работали опытные реставраторы, восстанавливавшие прекраснейший погребальный инвентарь: золотые сосуды и кинжалы, украшения, украшенную ляпис-лазурью золотую статуэтку барана, «пойманного в чаще», золотые и серебряные головы животных, украшавшие арфы, золотой головной убор «царицы Шуб-ад» и потрясающий золотой шлем царя Мескаламдуга, возможно ставший самой выдающейся находкой из всех, сделанных археологами. И это только самые выдающиеся шедевры… Человека, читающего предположение Вулли о том, что во время этого странного погребения музыканты с арфами, солдаты с оружием и придворные дамы в великолепных одеяниях по собственной воле последовали за своими господами к ужасным ямам, где их предали безболезненной смерти, охватывает незабываемое и острое ощущение ужаса, смешанного с любопытством и восхищением.

Однако после обнаружения Царского некрополя Ура историки были вынуждены столкнуться с рядом довольно сложных проблем. Он, несомненно, возник на заре истории, в период, непосредственно предшествовавший воцарению первого представителя I династии Ура (ок. 2650 до н. э.). Также нет никаких сомнений в том, что люди, погребенные с такими почестями, были царями, царицами и их отпрысками. В шестнадцати царских гробницах было найдено несколько надписей, большинство из которых вырезано на цилиндрических печатях, но только после двух имен: Мескаламдуг («Герой благой земли») и Акаламдуг («Сын благой земли») – стоит титул лугаль. Еще два имени: Нин-банды, супруги Мескаламдуга, и Пуаби (прежде оно читалось как «Шуб-ад»), жены неизвестного правителя, – сопровождаются титулом нин, «царица». Все гробницы, кроме двух, были разграблены еще в древности, что может объяснять отсутствие других царских надписей, которое тем не менее приводит в замешательство.

Еще более неясной кажется практика коллективных захоронений – в последний путь правителя сопровождали от трех до семидесяти четырех спутников, а это почти все обитатели дворца. Подобная практика (правда, в меньших масштабах) существовала в иных странах и в другие исторические периоды, например в Египте в правление представителей I династии, у скифов и монголов, в Ассаме и даже на юге России, но в других городах Месопотамии, кроме Ура, этот обычай не засвидетельствован. Конечно, можно утверждать, что почти все царские захоронения Древнего Ирака были разграблены и что в нашем распоряжении отсутствуют письменные источники, содержащие описание погребения правителей. В то же время это «молчание» источников по поводу церемонии, которая должна была играть важную роль в жизни всего государства, само по себе удивительно, и объяснить его можно, лишь предположив, что обряд погребения царей с человеческими жертвами перестал использоваться довольно рано, возможно в раннединастический период. Однако для чего были нужны все эти жертвы?

Единственным источником, в котором говорится о том, как царь отправляется в последний путь в сопровождении всей своей свиты, является шумерский эпос, известный нам как «Смерть Гильгамеша». Мы знаем, что этот правитель и Мескаламдуг жили примерно в одно и то же время, а по другим источникам – что Гильгамеш считался богом загробного мира. Это подтверждает впервые сформулированную Вулли теорию о том, что Мескаламдуг, Акаламдуг, Пиабу и другие безымянные цари и царицы, погребенные в Царском некрополе, были больше чем правителями. Они считались богами или по меньшей мере земными воплощениями божеств и поэтому могли брать с собой свои свиты в потусторонний мир, где жизнь была гораздо более приятной, чем простое человеческое существование.

Месопотамских царей довольно рано перестали считать «заместителями» богов, но они всегда сохраняли некоторые из своих жреческих функций. На протяжении всей истории существовала общая тенденция к постепенному отделению государства от «церкви», начавшаяся в досаргонский период. Уже около 2500 г. до н. э. энси Лагаша Энтемена не был верховным жрецом этого города, так как на прекрасном серебряном сосуде, посвященном им Нингирсу, вырезана надпись, в которой недвусмысленно говорится: «В те дни Дуду был жрецом (санга) Нингирсу». Очевидно, были времена, когда правитель и жрецы открыто конфликтовали. Примерно через столетие после правления Энтемены Урукагина[6], последний правитель Лагаша, описывал в своей знаменитой надписи, как он, будучи заступником богов, положил конец бесчинствам, царившим до его правления: чиновники правителя вмешивались во все дела, неподъемные подати приходилось платить при совершении погребения и, вероятно, организации свадьбы, богатые сановники покупали дома за цену гораздо меньшую, чем те действительно стоили, взяточничество было обычным делом, а бедные очень страдали, но, что еще более важно, энси сосредоточил в своих руках огромные владения, его «луковые и огуречные сады» стояли на лучших полях богов, и вспахивали их быки и ослы, принадлежавшие храмам. Урукагина сместил многих чиновников, уменьшил подати и в доме и поле правителя «бога Нингирсу царем их поставил»: «Он приказал детей Лагаша от подати жизни, меры установленной, зерна усушенного, грабежа, убийства, разрушения дома освободить (букв. «очистить»), право их создал»[7].

Однако эти реформы, если они и проводились в действительности, не оказали продолжительного воздействия, так как именно в правление Урукагины Лагаш и весь Шумер оказались во власти иноземцев.

 

Ход истории

 

Восстановить последовательность событий, происходивших в раннединастический период, – нелегкая задача. Значительные трудности создает не только то, что письменные источники, проливающие свет на это время, крайне немногочисленны и, как правило, довольно немногословны, но и то, что в стране одновременно правили несколько «династий», а некоторые цари, сыгравшие определенную роль в истории, не упоминаются в Шумерском царском списке. В связи с этим мы лишь коротко опишем ход событий, произошедших в досаргонский период. При этом читатель должен понимать, что многие из наших высказываний могут оказаться спорными.

Первая из известных нам надписей принадлежит Энмебарагеси (ок. 2700 до н. э.), перед царствованием которого правители I династии Киша занимали престол уже на протяжении нескольких поколений, и титул «царь Киша» стал почти синонимом другого – «царь страны, царь Шумера». Если сведения, содержащиеся в Туммальской надписи, правдивы, именно Энмебарагеси построил первый храм Энлиля в Ниппуре, и вскоре шумеры стали считать этот город религиозной столицей, Римом или Меккой своей страны. Сначала лугали и энси почти всех городов-государств, состязаясь друг с другом, посылали в храм Энлиля драгоценные подарки, но к концу рассматриваемого нами периода цари, желавшие, чтобы их власть над собой признали правители других городов, должны были быть «избраны Энлилем в Ниппуре». Владение этим городом стало обязательным условием доминирующего положения в Шумере.

Удовлетворительное объяснение этого обычая так и не было найдено. Сторонники теории «первобытной демократии» предположили, что в протоисторические времена, если Шумеру угрожало вторжение извне, представители всех городов-государств собирались в Ниппуре, чтобы избрать военачальника. «Избрание» Энлилем человека, управлявшего всей страной, является пережитком этого обычая. Однако существование этой «ниппурской лиги» так и не было доказано.

Можно также принять во внимание экономические факторы. Следует помнить, что и Киш, и Ниппур находятся на севере Шумера, а их территории занимали пространство между Тигром и Евфратом, протекавшими тогда на этой широте гораздо ближе друг к другу, чем сейчас. Таким образом, два города контролировали крупнейшие торговые пути («бронзовые»), шедшие вдоль двух рек из Анатолии, Армении и Азербайджана на юг Ирака, а также, возможно, ключевые оросительные каналы. Владевший ими контролировал торговлю и ремесленное производство в самом Шумере. Возможно, именно поэтому обладание ими считалось столь важным. Однако сложно объяснить, почему никто не решил воспользоваться ситуацией и сделать Ниппур резиденцией могущественного правителя всей страны. Возможно, акцент следует делать на боге, а не на городе. Ниппур был только религиозным центром, божественного покровителя которого Энлиля местные теологи поставили во главе всего шумерского пантеона. Аналогичная ситуация существовала в Египте, где гелиопольские жрецы оказывали заметное влияние на религию и даже политику, хотя сам город, как и Ниппур, никогда не был царской резиденцией.

Согласно легенде, правитель Ура Гильгамеш победил царя Киша Аггу и положил конец его династии, но в реальности преемником Киша в качестве государства, доминирующего в регионе, стал Ур. На оттисках печати, обнаруженных в этом городе, Месанепада называет себя «царем Киша». Возможно, двое его сыновей обладали Ниппуром, так как именно они восстановили его храм. Богатство предшественников Месанепады, заметное по роскошному инвентарю, найденному в Царском некрополе, свидетельствует о том, что Ур на протяжении длительного времени был весьма процветающим городом. Эту гипотезу подтверждают и сооружения раннединастического периода, найденные как в самом Уре, так и в Убейде.

Однако примерно через столетие Ур потерял свое доминирующее положение. С гор, граничащих с Ираком с востока, пришли орды эламцев, и по крайней мере в части Шумера свои правила устанавливали представители двух иноземных династий – из Авана и Хамази. Это был отнюдь не первый эпизод в длинной череде войн между Месопотамией и Эламом, начавшейся в тот период и продлившейся на протяжении двух тысячелетий. Согласно Шумерскому царскому списку Энмебарагеси «поразил оружие страны Элам», и, судя по рассказам об Энмеркаре и Лугальбанде, этот конфликт уходит своими корнями в доисторические времена.

Сейчас нам следует переключить внимание на Лагаш, причем не только потому, что в его руинах было найдено большее количество письменных источников, чем в любом другом городе, но и потому, что один из его правителей сыграл важную роль в истории страны, сильно пострадавшей из-за двух иноземных вторжений. Подобно своему деду Ур-Нанше, энси Лагаша Эанатум (около 2550 до н. э.) построил множество храмов и вырыл большое количество каналов. Обстоятельства заставили его стать и великим воином. Он освободил Шумер от эламцев и обезопасил его восточную границу, завоевав если не сам «Элам, гору удивительную, которая наводит ужас, в ее целостности», как он заявлял, то по крайней мере несколько городов на границе с ним. Он покорил Ур и Урук и присоединил их «к княжеству (нам-энси) Лагаша, царству Киша». Однако война, о которой нам известно больше всего, представ ляет собой лишь локальный конфликт с городом Уммой, расположенным в 29 км от Лагаша. Яблоком раздора стало некое поле под названием Гуэден, лежавшее на границе между двумя государствами, каждое из которых считало его своим. Уже за несколько поколений до Эанатума некий Месилим, правитель Киша, которого, вероятно, можно отождествить с Месанепадой, царем Ура и Киша, выступал в этом споре в качестве судьи и установил в этой местности приграничную стелу, но затем: «Урлумма, энси Уммы, пограничный канал бога Нингирсу, пограничный канал богини Нанше осушил. Стелу (установленную там) огню предал, землю (в этом месте) распахал. Троны всех богов в Намнундакигаре он разрушил. Со всеми враждебными странами он договорился, пограничный канал бога Нингирсу перешел»[8]. Пехота Лагаша, вооруженная длинными копьями и защищенная тяжелыми щитами, вступила в битву с солдатами Уммы. Эанатум одержал победу: «Я – Эанатум – на Умму, подобно злому ветру ветров, потоп наслал… Людей Уммы оружием поразил, горы трупов насыпал… Я – Эанатум – для Нингирсу чужие земли разрушил, Нингирсу его любимое поле Гуэден в руки вернул. Человеку Уммы я – Эанатум – большую сеть Энлиля дал, на ней он присягнул»[9].

По окончании сражения был подписан мирный договор. Энси Лагаша и Уммы определили границу. Эанатум снова установил стелу Месилима на ее первоначальном месте, а жители Уммы были вынуждены платить ему тяжелую подать ячменем. Победа Эанатума (точнее, как сказано в источниках, Нингирсу, божественного покровителя Лагаша, над Шарой, богом Уммы) была увековечена на Стеле коршунов, настоящем шедевре раннего шумерского искусства, названном так потому, что на нем изображены эти хищные птицы, терзающие тела поверженных врагов, и, к несчастью, найденном в виде разрозненных фрагментов.

Ближе к концу своего царствования Эанатум был вынужден сражаться против Киша и Мари, заключивших союз, во главе которого встал царь Акшака Зузу (или Унзи). Несмотря на заявления Эанатума, будто он одержал победу, у исследователей почти нет сомнений в том, что эта война положила конец созданной им небольшой державе.

События, происходившие на протяжении столетия после смерти Эанатума, довольно запутанны. Очевидно, правитель Урука Эн-Шакушана и царь Адаба (в настоящее время Бисмая, находящаяся в 9, 7 км к северу от Телль-Фары) Лугальаннемунду захватили Киш и Ниппур и были признаны правителями всего Шумера. Однако цари Мари бросили им вызов. Согласно Шумерскому царскому списку, на протяжении 136 лет Шумером правили шесть царей этого государства. Это число, несомненно, преувеличено, но сам факт того, что югом Ирака управляли цари из города, расположенного далеко на северо-западе, свидетельствует о почти полном безвластии, воцарившемся в данном районе в описываемое нами время.

Племянник Эанатума Энтемена вновь был вынужден вступить в вооруженный конфликт с Уммой, царя которой поддерживали некие «иноземные цари», возможно правители Мари. В длинной надписи, вырезанной на двух глиняных табличках, Энтемена вспоминает события, случившиеся в прошлом, затем рассказывает, как он «оружием врага одолел», и прямо выступает против претензий нового энси Уммы: «Иль власть в Умме захватил, пограничный канал Нингирсу, пограничный канал Нанше, насыпь Нингирсу, на берегу Тигра расположенный, берега Гирсу, Намнундакигару Энлиля воды он лишил. Зерно Лагаша – 3600 гуров – себе присвоил». Из других источников нам также известно, что Энтемена заключил «договор братства» со своим могущественным соседом – правителем Урука Лугалькингенешдуду, объединившим под своей властью Ур и Урук, и что в конце его царствования в государстве воцарились мир и благополучие.

Однако через несколько лет ситуация изменилась, причем не в пользу Лагаша. Жрецы Нингирсу захватили престол и занимали его на протяжении примерно двух десятилетий, обогащаясь за счет богов. Их низверг Урукагина, известный своей реформой, но он правил всего на протяжении восьми лет. Лугальзагеси, энергичный и амбициозный энси Уммы, выступил против Лагаша, захватил его и уничтожил, отомстив таким образом за два столетия поражений. Впоследствии безымянный писец присел на тлеющих руинах города, чтобы записать плач, сохранившийся до нашего времени: «Люди Уммы предали огню (храм) Антасурры, они унесли серебро и драгоценные камни… Они пролили кровь в храме богини Нанше Э-Энгура, они унесли серебро и драгоценные камни… Люди Уммы, разрушив Лагаш, совершили прегрешение против бога Нингирсу… Что касается Лугальзагеси, энси Уммы, пусть богиня Нидаба сделает так, чтобы он нес свой смертный грех на своей голове».

Правда, это проклятие не привело к каким-либо результатам немедленно. Одержав победу над Лагашем, Лугальзагеси захватил Ур и стал царем этого города. Затем он стал присоединять к своим владениям весь остальной Шумер и, очевидно, достиг в этом успеха. В тексте, украшающем сосуд, который он передал в храм бога Энлиля в Ниппуре, он заявляет, что завоевал всю Месопотамию, а также Сирию.

Сложно поверить, что Лугальзагеси в действительности правил столь огромной державой. Возможно, здесь мы имеем дело с своеобразным высоким стилем. Вероятно, правитель Урука сумел покорить живших в Мари семитов, под политическим влиянием которых, в свою очередь, находились их сородичи из Сирии, или заключить с ними союз. В любом случае шумерская держава Лугальзагеси просуществовала недолго – на протяжении 25 лет, лишь до конца его правления. Конец и первой, и второму положил пришелец – семитский правитель Саргон Аккадский.

 

Глава 9

Семитская интермедия

 

На протяжении всего раннединастического периода шумерские правители состязались и боролись друг с другом за власть над дюжиной городов и несколькими квадратными километрами орошаемой земли – Шумером. На юге их амбиции ограничивало морское побережье, а на се вере – Киш, а Мари и Ашшур, очевидно, они считали столь же чужеродными, как и Элам. Но вскоре после 2400 г. до н. э. семитские правители, пришедшие из центральной части Ирака, коренным образом изменили эту ситуацию. Саргон и его преемники не только подчинили все шумерские города-государства, но и завоевали весь бассейн Тигра и Евфрата, а также ряд регионов, расположенных неподалеку, плавали по Персидскому заливу и создали первую из величайших держав Месопотамии. Впервые с убейдского периода две части Междуречья, прежде объединенные непрочными культурными связями, превратились в одно огромное государство, простиравшееся от Таврских гор до «Нижнего моря», от Загроса до Средиземного моря. Людям того времени эта территория казалась колоссальной; по их мнению, она включала в себя «четыре стороны света», была целой «вселенной».

Держава Саргона и его потомков просуществовала на протяжении примерно двух столетий и погибла из-за двух несчастий, случившихся одновременно: с Загроса пришли враждебные племена, а внутри самой страны разгорелось восстание. Однако она стала примером, который никогда не будет забыт. Впоследствии все правители мечтали о восстановлении единства Месопотамии, достижении пределов, которые можно назвать ее естественными границами, и вся история Ирака, начиная с середины 3-го тыс. до н. э. и заканчивая падением Вавилона в 539 г. до н. э., представляет собой череду попыток добиться этого, успехов и неудач царей, стремившихся к достижению данной цели. Кем же в таком случае были семиты, столь триумфально ворвавшиеся на страницы истории?

 

Семиты

 

Прилагательное «семитский» впервые было использовано немецким исследователем Шлёцером для обозначения группы тесно связанных друг с другом языков. Соответственно, люди, говорившие на них, были названы семитами. Оба этих слова происходят от имени одного из сыновей Ноя – Сима, отца Ассура, Арама и Елама (Быт., 10: 22), который, по преданию, стал родоначальником ассирийцев, арамеев и евреев. Из всех семитских языков наиболее распространенным в настоящее время является арабский, за ним следуют амхарский (эфиопский) язык и иврит (письменный вариант последнего был относительно недавно восстановлен). Другие, такие как аккадский (вавилонский и ассирийский) и ханаанские диалекты, являются «мертвыми» языками, в то время как арамейский, хотя и в значительной степени измененный, продолжает использоваться в качестве литургического в некоторых восточных церквах (сирийской), а также на нем разговаривают представители ряда немногочисленных изолированных групп в Ливане и на севере Ирака. У всех этих языков много общего, и они образуют большую крепкую семью. Одной из их основных особенностей является то, что почти все глаголы, существительные и прилагательные образованы от корней, состоящих из трех согласных, между которыми вставляются длинные или короткие гласные, уточняющие мысль, выраженную в корне. Так, в арабском языке основа ktb используется для обозначения понятий, связанных с письмом в целом, но для того, чтобы сказать «он написал», используется слово катаба, «он пишет» – йиктиб, «писатель» – катиб и т. д. Такие языки называют флективными, и они отличаются от агглютинативных, к числу которых относится, например, шумерский.

Термины «семитский» и «семит», используемые с лингвистической точки зрения, удобны и приемлемы для всех. Однако, так как до арабских завоеваний на семитских языках говорили на ограниченной территории, некоторые исследователи относят их носителей к отдельной расе, точнее (при условии, что современные антропологи отвергают теорию существования семитской расы), однородному сообществу людей, не только говорящих на одном и том же языке, но и обладающих сходной психологией, законами и обычаями, а также придерживающихся аналогичных религиозных представлений. Иными словами, семитов считают одним многочисленным народом. Обоснованна ли данная точка зрения? Эта проблема, несомненно, крайне важна для изучения рассматриваемой нами темы, поэтому на ней следует остановиться подробнее.

В древности люди, говорившие на семитских языках, жили на Аравийском полуострове и недалеко от него на севере – в Сирийской пустыне, в Сиро-Палестинском регионе и на территории Плодородного полумесяца. Это ясно очерченный небольшой по площади регион, со всех сторон отделенный от окружающего мира морем и высокими горами. Существует классическая точка зрения, согласно которой изначально все семиты входили в состав кочевых племен, обитавших в центре этого района. В различные промежутки времени многочисленные группы покидали данную местность, стремясь поселиться (мирно или не очень) в периферийных районах, в основном в Месопотамии, Сирии и Палестине. К их числу относились:

– аккадцы в 4-м тыс. до н. э.;

– западные семиты (хананеи-финикийцы и амореи) в Междуречье и Сиро-Палестинском регионе в 3-м и 2-м тыс. до н. э.;

– арамеи по всему Плодородному полумесяцу в XII в. до н. э.;

– набатеи и другие доисламские арабы со II в. до н. э. по VI в. н. э.;

– арабы-мусульмане с VII в. н. э.

Эта теория хороша, особенно когда речь идет о трех последних лингвистических группах, так как она позволяет в общих чертах описать ход определенных событий. Однако, когда речь заходит о деталях, ее не удается применить, не внеся в нее значительные коррективы. О том, чтобы считать Сирийскую и Аравийскую пустыни центрами расселения семитов, не может быть и речи. Благоприятные для жизни условия существуют только в Йемене и в некоторых частях Хадрамаута и Омана, а также в нескольких оазисах в самой Аравии.

У нас имеются большие сомнения в том, что пустыня, расположенная в центре Аравии, была вообще населена в эпоху между периодом палеолита, когда на ее месте находилась саванна, и 1-м тыс. до н. э. Жизнь в обширных пустынях подразумевает сезонные миграции на большие расстояния в поисках пастбищ, но до распространения в XII в. до н. э. на Ближнем Востоке одомашненных верблюдов были возможны лишь путешествия на незначительные дистанции. До этого кочевники, передвигавшиеся на ослах и разводившие овец, были гораздо более серьезно ограничены в передвижениях, чем современные бедуины, и не могли выходить далеко за пределы покрытой травой степи, простиравшейся между Тигром и Евфратом у подножия гор Загроса, Тавра и в районе Ливана. Там они часто сталкивались и близко общались с местным земледельческим населением, покупавшим у них овец в обмен на зерно, финики, орудия труда, оружие и другие предметы и блага.

Отношения между кочевниками и земледельцами могли принимать различные формы. Как правило, они встречались в деревнях или на базарах, разбитых за пределами поселений, и обменивались товарами, а также некоторыми представлениями. Затем кочевники возвращались в степь, которая могла быть расположена всего в нескольких километрах. Иногда отдельные люди уходили из племени в поисках работы в городах в качестве наемников, ремесленников или торговцев. Порой отдельная семья, «клан» или все племя приобретало (или получало в дар) землю и начинало заниматься земледелием и разведением овец. Нередко местные власти брали кочевников под свой контроль, используя их в случае необходимости в качестве вспомогательных войск. Но во времена политических неурядиц ситуация могла измениться: племена или их союзы вступали в войну против оседлого населения, грабили города и занимали определенную территорию, где постепенно оседали. Таким образом, переход кочевников к оседлому образу жизни был медленным, почти непрерывным процессом, в рамках которого иногда случались вооруженные столкновения. Он представлял собой не движение от пустынного центра к плодородной периферии, а набор непродолжительных миграций внутри ее самой – от степи к орошаемым землям.

Таким образом, истинной родиной племен, говорящих на семитских языках, являются Плодородный полумесяц и, возможно, некоторые окраины Аравийского полуострова. Насколько мы можем судить, они находились там с доисторической эпохи, но на исторической сцене появлялись в различные периоды – когда обретали письменность, проявляли вооруженную активность или приобретали политическое влияние, благодаря чему упоминались в письменных источниках, оставленных оседлым населением.

Из того, что большая часть кочевых племен, живших на Ближнем Востоке, говорила на семитских языках, вовсе не следует вывод, согласно которому все разговаривавшие на них были кочевниками. Неспособность осознать это привела к множеству ошибок. Черты, справедливо или ошибочно приписывавшиеся семитам в целом: «их горячий, нетерпеливый, переменчивый и эмоциональный тип мышления», «монотеистические, антимифологические и антиритуальные религиозные представления», социополитические взгляды, вращавшиеся вокруг племени, – все это относится только к семитам-кочевникам и во многом происходит из их образа жизни. Однако если некоторые арабы, арамеи и западные семиты относятся к этой категории, то действительность того, что аккадцы в Месопотамии и хананеи-финикийцы в Сиро-Палестинском регионе изначально также были кочевниками, мы доказать не в состоянии.

Мы не знаем, когда семиты впервые пришли в Междуречье (если они вообще туда приходили). Некоторые исследователи пытались соотнести то или иное переселение племен, произошедшее в протоисторические времена, с вторжением семитов, но слишком большое расхождение во мнениях по этому вопросу равнозначно признанию полной неосведомленности. Судя по географии обнаружения относящихся к раннединастическому периоду текстов, содержащих личные имена семитского происхождения, и немногочисленных источников, написанных на семитском языке, на юге, где преобладало шумерское население, семиты оказались в меньшинстве, но в районе Киша они были весьма могущественны и активны, а возможно, и преобладали. Проанализировав тексты из архива Мари и более поздние письменные источники, мы можем с почти полной уверенностью утверждать, что эти люди составляли значительную часть населения Северного Ирака. Начиная со времени правления Саргона центральная часть Месопотамии – от Ниппура до, возможно, Хита и Самарры, включая долину, расположенную в нижнем течении Диялы, – называлась страной Аккад (это слово, как правило, выписывалось с шумерской идеограммой ури ). Таким образом, древнейших семитов, живших в Междуречье, можно называть аккадцами. Их язык, аккадский, составляет отдельную ветвь семитских языков, а писали на нем при помощи клинописи, изобретенной шумерами для обозначения слов их собственного языка. Адаптация вышла не самой удачной, так как два этих языка совершенно не связаны друг с другом, как и, например, китайский и латынь. В то время как в аккадский язык вошло довольно много шумерских слов, шумеры позаимствовали у аккадцев совсем немного (например, хази – «топор», шам – «цена», сум – «чеснок»).

Это почти все, что мы можем узнать по имеющимся в настоящее время источникам. Однако следует обратить внимание, что ни в одном шумерском тексте аккадцы не названы врагами, захватчиками или кочевниками. И хотя вполне возможно, но не доказано, что организация общества и политическое устройство, принятые у аккадцев, отличались от тех, на базе которых были основаны шумерские города-государства, с уверенностью можно утверждать: аккадцы занимались земледелием, жили в деревнях и городах и разделяли образ жизни, религию и культуру своих соседей – шумеров. Насколько нам известно в настоящее время, единственное очевидное различие между аккадцами и шумерами заключалось в языке. Во всех остальных отношениях представителей двух этих этнических групп невозможно отличить друг от друга. Преобладание аккадцев в эпоху правления Саргона и его потомков изменило ход истории, но не повлияло на по большей части шумерский характер месопотамской цивилизации.

 

Саргон Аккадский

 

Правление Саргона, первого царя Аккада, произвело на шумеро-аккадцев столь яркое впечатление, что его личность на долгое время стала легендарной. В источнике, написанном в новоассирийский период, приведен рассказ о его рождении и раннем детстве, напоминающий истории о Моисее, Кришне и других выдающихся людях:

 

Мать моя – жрица, отца я не ведал,

Брат моего отца в горах обитает,

Град мой – Ацупирану, что лежит на брегах Евфрата.

Понесла меня мать моя, жрица, родила меня втайне.

Положила в тростниковый ящик, вход мой закрыла смолою,

Бросила в реку, что меня не затопила.

Подняла река, понесла меня к Акки, водоносу.

Акки, водонос, багром меня поднял,

Акки, водонос, воспитал меня, как сына.

Акки, водонос, меня садовником сделал.

Когда садовником был я, Иштар меня полюбила,

И пятьдесят четыре года на царстве был я[10].

 

В лучшем случае этот рассказ сильно приукрашен, хотя из более достоверных источников нам известно, что человек, называвший себя Шаррукином, «истинным (легитимным) царем», происходил из низов общества. Будучи чашеносцем правителя Киша Ур-Забабы, он каким-то неизвестным нам образом сумел низвергнуть своего господина и выступить против Урука, где правил владыка Шумера Лугальзагеси. Тот, несмотря на то что в его распоряжении находились 50 энси, потерпел поражение, был захвачен в плен, привезен в Киш в «собачьем ошейнике» и выставлен на всеобщее обозрение у ворот Энлиля. Затем узурпатор напал на Ур, Лагаш и Умму. Везде он одерживал победы и в каждом городе «разрушал стены». Для того чтобы показать, что весь Шумер находится в его власти, Саргон совершил символический жест, который затем будут повторять и другие монархи, – омыл свое оружие в водах Персидского залива.

Саргон не стал довольствоваться весьма престижным титулом «царь Киша» – он был более амбициозен. Где-то на берегах Евфрата он основал новую столицу – Аккад, единственную царскую резиденцию Древнего Ирака, точное местонахождение которой неизвестно. Там он построил дворец и храмы для своей богини-покровительницы Иштар и Забабы, бога-воина, защитника Киша. Основным новшеством, связанным с его правлением, стало превосходство семитов над шумерами. Во все ключевые города-государства градоправителями были назначены аккадцы, а на аккадском языке, как и на шумерском, стали составляться официальные надписи. В то же время Саргон с уважением относился к шумерской религии – он сделал свою дочь жрицей бога луны и покровителя Ура Нанны. Называя себя «помазанным жрецом Ану» и «великим энси Энлиля», царь Аккада продемонстрировал, что не хочет нарушать древние и весьма уважаемые традиции.

Утвердив свою политическую и идеологическую власть над Шумером, а также значительно увеличив численность своего войска, Саргон предпринял несколько военных походов по меньшей мере в двух направлениях: вдоль Тигра в сторону Ирана и по Евфрату по направлению к Сирии. На востоке он столкнулся с ожесточенным сопротивлением войска, собранного четырьмя правителями с юго-востока Персии с царем Авана во главе. В конечном итоге враги были повержены, несколько городов – разграблено, а различные правители, наместники и цари Элама, Варахше и соседних районов признали власть Саргона. Очевидно, именно тогда, возможно, сам Саргон превратил Сузы из небольшого торгового поселения в столичный город. Что бы он ни сделал для этого – вложил средства или просто согласился с переносом столицы с гор Авана на равнину, – царь Аккада вряд ли предвидел, что правитель Элама внесет свой вклад в падение его династии или что через несколько столетий топоним Сузы станет синонимом поражения и унижения Месопотамии.

Поход на северо-запад описан (возможно, ошибочно) почти как вооруженная прогулка. Саргон утверждает, что в Тутуле (Хите) он «простерся перед Даганом» (богом плодородия, которому поклонялись все обитатели местности в среднем течении Евфрата) и что «он (Даган) даровал ему верхнюю землю, (а именно) Мари, Ярмути (и) Иблу, вплоть до Кедрового леса (и) до Серебряной горы». Ярмути и Ибла, несомненно находившиеся в Северной Сирии, до сих пор точно не локализованы, но под Кедровым лесом, очевидно, подразумевается Ливан или Аманос, а под Серебряной горой – Таврские горы. Как понятно по обоим названиям, Саргон стремился обеспечить свою державу древе синой и металлом, которые теперь можно было беспрепятственно и безопасно спускать по Евфрату в Шумер и Аккад.

Это все, о чем нам рассказывают достоверные источники – надписи самого Саргона. Однако можно предположить, что в них не описан один или даже несколько походов на север вдоль Тигра по меньшей мере до широты Мосула, так как тогда в этом регионе появились таблички с текстами, написанными на аккадском языке, а в Ниневии была обнаружена прекрасная бронзовая голова, которую большинство ученых считает изображением самого Саргона.

Как нам следует относиться к нескольким анналам, предсказаниям и литературным произведениям, написанным в более позднее время и содержащим подробное, нередко поэтическое описание походов и завоеваний Саргона? Где, например, в эпической песне, известной нам под названием «Царь битвы», в которой говорится, будто царь Аккада зашел в самое сердце Малой Азии, чтобы защитить местных купцов от притеснений, учиненных правителем Пуршаханды, заканчивается описание исторических событий и начинается вымысел? Можно предположить, что Саргон действительно совершил успешные походы в Курдистан и, возможно, через Персидский залив добрался до Омана, но стоит ли верить, что он «пересек Западное море» и побывал на Кипре и Крите, как сказано в пророчестве и довольно невразумительном списке географических названий? Личность первого великого месопотамского завоевателя разжигала воображение древних авторов. Для них царь, сказавший: «Пускай любой царь, захотевший стать мне равным, дойдет до тех мест, где я бывал», вполне мог завоевать весь мир. Конечно, чрезмерный скептицизм, как и излишняя легковерность, нежелательны, так как в большинстве из этих рассказов, скорее всего, присутствует хотя бы крупица правды.

Великолепное царствование Саргона продлилось на протяжении целых 55 лет (ок. 2371–2316 до н. э.). «Когда он был стар, – говорится в довольно поздних вавилонских анналах, – все страны восстали против него и осадили его в Аккаде». Но у старого льва еще остались зубы и когти: «Он вышел на битву и победил их; он опрокинул их и уничтожил их многочисленное войско». Ниже говорится следующее: «Субарту (кочевые племена Верхней Джазиры) напали в своей мощи, но покорились его рукам, и Саргон добрался до их жилищ и жестоко расправился с ними».

 

Аккадская держава

 

События, омрачившие последние годы правления Саргона, были предзнаменованием масштабного восстания, разразившегося в Шумере и Иране после его смерти. Его сын и преемник Римуш отважно подавил его, но ему бросили вызов собственные придворные. Через девять лет после его воцарения (2315–2307 до н. э.), в течение которых он предпринял успешный поход в Элам, «его слуги», как сказано в одном вавилонском пророчестве, «убили его с помощью своих табличек», а значит, уже тогда письменное слово стало смертельным оружием.

Место Римуша занял Маништушу, возможно бывший его братом-близнецом (по крайней мере, судя по его имени, которое можно перевести как «Кто с ним? »). Одним из ключевых событий, произошедших в его правление, стал поход в земли на другом берегу Персидского залива, описанный следующим образом: «Маништушу, царь Киша, когда он покорил Аншан и Ширикум (в Юго-Восточном Иране), он пересек Нижнее море на кораблях. Цари городов на другом конце моря, 32 всего, собрались на битву. Он победил их и подчинил их города. Он низверг их правителей и захватил всю страну вплоть до серебряных рудников. Горы за Нижним морем, их камни он увез, и сделал свою статую, и подарил ее Энлилю». Вопрос о том, где были расположены эти «горы за Нижним морем» – в Омане или Персии, остается спорным, но о цели этой экспедиции в источнике сказано вполне отчетливо.

Разобравшись в ситуации, сложившейся в Месопотамии в это время, мы поймем, для чего именно царю был нужен этот поход. На севере Междуречья находились войска Саргона, но они не могли эффективно контролировать данный регион. Население Джазиры и Северной Сирии снова обрело свободу. Дальше на севере хурриты, которые вскоре станут играть важную роль в истории Древнего Ирака, заняли Таврский хребет от Уркеша, находящегося к северу от Каркемиша, до страны Намар, что простиралась вокруг озера Ван, а на юге, возможно, до Верхнего Заба. Их восточные соседи, луллубеи, укрепились на равнине Шехризор, неподалеку от Сулеймании. За ними, вокруг Хамадана в центральной части Загроса, жили дикие гутии, а еще южнее – неспокойные племена, поселившиеся вокруг Элама. Все эти народы относились к аккадцам как угодно, только не дружелюбно, и, так как они контролировали все пути, ведущие из Анатолии, Армении и Азербайджана в Месопотамию, последняя была отрезана от традиционных источников меди, олова и серебра. «Бронзовые маршруты» закрылись, и у аккадцев было только два выхода: обеспечить себя другими источниками металла, такими как Оман или Юго-Восточная Персия, или сражаться на севере.

Сын Маништушу Нарам-Суэн («Любимец Сина») выбрал войну, и по крайней мере в течение некоторого времени ему сопутствовал успех. К титулу «царь Аккада» он с гордостью добавил «царь четырех сторон света» (шар кибрат арбаим) и «правитель вселенной» (шар кишшати). Более того, перед его именем в текстах ставили изображение звезды, идеограмму, обозначавшую слово «бог», которая на шумерском языке читалась как дингир, а на аккадском – как илу. Таким образом, царь, подобно Лугальбанде и Гильгамешу, стал богом. Мания величия? Несомненно, нет. Великих ассирийских царей 1-го тыс. до н. э. никогда не обожествляли. Но следует признать, что обожествление некоторых отдельных правителей в Древней Месопотамии имело место, и пока мы не в состоянии полностью понять эту практику. Существует мнение о том, что божественный титул принимали только те правители, которые выступали в роли мужского божества во время обряда священного брака, проходившего в рамках празднования Нового года. Другие полагали, будто обожествление было единственным способом, с помощью которого эти создатели первых месопотамских держав могли обеспечить себе полное подчинение со стороны различных энси своего царства. Однако оба этих объяснения гипотетические и весьма спорные.

Нарам-Суэн был сделан из того же теста, что и его дед Саргон, и, подобно ему, стал легендарным персонажем. На протяжении почти всего своего продолжительного правления (2291–2255 до н. э.) он совершал военные походы на периферию Месопотамии. На западе он «разрушил Арманум (Алеппо? ) и Эблу оружием бога Дагана» и «взял верх над Аманосом, Кедровой горой». Судя по царскому рельефу, вырезанному на скале неподалеку от Диярбакыра, на севере Нарам-Суэн предпринял поход против хурритского государства Намар, а в Телль-Браке, стратегическом пункте в самом сердце бассейна реки Хабур, позволявшем контролировать все дороги Джазиры, была построена царская резиденция. Вероятно, далеко на юге восстал Маган (Оман? ), так как Нарам-Суэн «выступил против Магана и лично захватил Маниума, его царя».

Однако основной поход был направлен против могущественных луллубеев. Победа аккадцев над ними увековечена на другом рельефе – в Дарбанд-и-Гавре, неподалеку от Сари-Пуля (Иран), и на шедевре месопотамского искусства – знаменитой стеле, обнаруженной в Сузах и в настоящее время являющейся одним из наиболее ценных экспонатов Лувра. На нем Нарам-Суэн с рогатой короной богов на голове, вооруженный луком, поднимается на высокую гору, наступая на мертвые тела поверженных им врагов. За ним идут его солдаты, над которыми возвышается царь. Боги, затмевавшие людей в шумерской скульптуре раннединастического периода, теперь стали обозначаться с помощью незаметных символов – двух звезд на небе.

Закончилось ли царствование Нарам-Суэна почти полной катастрофой? В одной из легенд говорится, что царь был «озадачен, приведен в замешательство, погружен в уныние и горе, изнурен» из-за масштабного вторжения луллубеев и других врагов, но в итоге одержал победу. Но и в данном случае следует учитывать, что перед нами смесь реальных и выдуманных фактов.

Однако не может быть ни малейших сомнений, что Нарам-Суэн был последним выдающимся представителем своей династии. Вскоре после его смерти ситуация на границах его державы накалилась до предела. Во время его правления Элам и Месопотамия находились в дружественных отношениях: царь благоволил к Сузам, и предприимчивый правитель Элама Пузур-Иншушинак по его поручению подчинил племена, жившие в южной части Загроса. Однако при преемнике Нарам-Суэна Шаркалишарри Пузур-Иншушинак объявил о независимости своей страны, заменил аккадский язык эламским и осмелился принять высший титул – «царь вселенной». У правителя Аккада, имя которого по иронии переводится как «царь царей», не хватило сил, чтобы помешать Пузур-Иншушинаку, так как в это время он был очень занят подавлением восстаний в Шумере и войнами против луллубеев, гутиев и сирийских кочевников.

Подобно Римушу и Маништушу, Шаркалишарри пал жертвой дворцового заговора (2230 до н. э.), и Аккадская держава развалилась так же быстро, как и была создана. В столице царила анархия, которую не обошли стороной даже составители Шумерского царского списка: «Затем кто был царем? Кто не был царем. Кто был царем? Кто в самом деле был царем? Был Игиги царем? Был Ими царем? Был Нанум царем? Был Элулу царем? И четверо из них правили только три года». Несколько шумерских городов получили независимость, следуя примеру Урука, где начиная с последних дней правления Нарам-Суэна царствовала собственная династия (IV династия Урука, в которую вошли пять царей, правивших на протяжении 30 лет). Пузур-Иншушинак организовал набег на Месопотамию и добрался до окрестностей Аккада. В Курдистане правитель луллубеев Аннубанини приказал вырезать на скале свое изображение и надпись на аккадском языке, в которой он хвастался многочисленными завоеваниями. Однако победу в решающей битве одержали не эламцы или луллубеи, а гутии. Правда, мы не знаем, когда и где она произошла и каким образом это им удалось. В царствование последних марионеточных правителей Аккада они уже находились на территории Месопотамии, и на протяжении примерно столетия шумерам и аккадцам приходилось подчиняться царям, отзывавшимся на такие странные имена, как Инимагабеш или Джарлагаб.

Взлет и падение Аккадской державы прекрасно иллюстрируют судьбы всех месопотамских держав, создававшихся позднее: за быстрой экспансией следовали постоянные восстания, дворцовые перевороты, военные столкновения на границах и, наконец, решающий удар от рук горцев: сначала гутиев, потом эламцев, касситов, мидийцев и персов. Для того чтобы обеспечить существование на территории такой страны, как Ирак, цивилизации, основанной на земледелии и обработке металла, необходимо было соблюсти два условия: постоянное сотрудничество между представителями различных этнических и общественно-политических групп в самой стране и сохранение дружественных или по крайней мере нейтральных отношений с соседями. К несчастью, ни первое, ни второе не может сохраняться на протяжении длительного времени. Шумеры, охваченные стремлением к независимости, уходящим корнями в далекое прошлое и основанным на привязанности к местным божествам, не могли смириться с необходимостью подчиняться общему правителю, который по вполне понятным причинам всегда оказывался иноземцем. С другой стороны, сокровища, скапливавшиеся в богатых городах на равнине, не давали покоя бедным пастухам, жившим на холмах или в степи, и они отправлялись в грабительские набеги. Для того чтобы свободно передвигаться по жизненно важным для них торговым путям, жители Месопотамии не могли ограничиться сдерживанием племен на солидном расстоянии – им нужно было одержать над кочевниками победу, подчинить их. В этой бесконечной партизанской войне на два фронта цари Аккада, как и правители Ура, Вавилона и Ассирии в более позднее время, истощали свои силы, и рано или поздно их державы рушились.

Смерть Шаркалишарри в 2230 г. до н. э. олицетворяла конец «аккадского периода», как это время нередко называют. Каким бы коротким ни был данный период, он оказал на историю Междуречья сильнейшее влияние, сохранявшееся на протяжении длительного времени. Географический кругозор шумеров значительно расширился. Семитский язык аккадцев стал использоваться большим количеством людей, и два древнейших из живших в Ираке народов тесно переплелись. Шумеро-аккадскую культуру и способствовавшую ее распространению клинопись переняли не только народы, жившие на севере Месопотамии, но и хурриты, луллубеи и эламцы. В Месопотамию, в свою очередь, в больших количествах стали поступать бронза, серебро, древесина и камень, в то время как многочисленные пленники, ставшие рабами, могли использоваться в качестве дешевой рабочей силы. Под влиянием Междуречья оказались Элам, Бахрейн (Дильмун), Оман (Маган? ) и весь Персидский залив, а в самом Ираке археологи находят протоиндийские печати, сосуды и украшения, свидетельствующие о наличии торговых связей с долиной Инда (возможно, в письменных источниках ее называли Мелуххой), где процветали блестящие цивилизации Хараппы и Мохенджо-Даро. В искусстве появились тенденции к реализму, и более или менее условные изображения раннединастического периода уступили место настоящим портретам. Говоря о политической организации, следует признать, что этот период ознаменован упадком небольших городов-государств, предвещавшим появление больших централизованных царств. Что касается социальной и экономической сфер, то свойственное аккадцам развитие частной инициативы и появление обширных царских владений «поколебали фундаментальные принципы, на которых базировалось шумерское храмовое государство». Даже шумерский ответ, следовавший за аккадской интермедией, не смог полностью возродить старые идеи и обычаи. Во многом правители Ура следовали по пути, проложенному Саргоном и его преемниками.

 

Глава 10

Шумерское возрождение

 

Мы почти ничего не знаем о гутиях, уничтоживших Аккадскую державу и правивших в Месопотамии на протяжении почти столетия. В Шумерском царском списке говорится о «войсках гутиев», о 21 царе, но до нашего времени сохранились надписи лишь пяти из них. Этот факт, наряду с отсутствием информации из других источников, свидетельствует о том, что в данный период в стране царили политические волнения, а культура находилась в упадке. Захватчиков, несомненно, было не очень много, но они сумели разорить страну, вероятно, разрушили Аккад и захватили Ниппур, а также несколько стратегически важных пунктов. Когда примерно в 2120 г. до н. э. энси Урука Утухенгаль собрал войско и выступил против «дракона горы, врага богов», за ним последовало несколько правителей с юга Ирака. Ненавистные иноземцы потерпели поражение, их царь Тирикан пытался бежать, но был схвачен и передан предводителю шумеров: «Тирикан пал к его ногам, а он поставил на него свою ногу, и власть над Шумером вернулась в его руки».

Ниппур, несомненно, восстановили, а Урук, в котором со времен Гильгамеша правили четыре династии, снова встал во главе городов-государств. Однако пятая династия просуществовала недолго: через семь лет правления Утухенгаль был изгнан одним из своих чиновников – Ур-Намму[11], наместником Ура, принявшим титул «царь Ура, царь Шумера и Аккада». Так была основана III династия Ура (ок. 2113–2006 до н. э.), представители которой правили на протяжении одного из наиболее блистательных периодов в истории Древнего Ирака, ибо Ур-Намму и его преемники не только вернули под свою власть все земли, входившие в состав Аккадской державы, но и даровали Месопотамии столетие относительного спокойствия и процветания, а также способствовали возрождению всех областей шумерского искусства и литературы.

 

Ур-Намму и Гудеа

 

По сравнению с саргонским периодом от времени правления III династии Ура, новошумерского периода, как его иногда называют, до нас дошло не так уж много надписей, и, как бы мы того ни хотели, мы не можем подробнее узнать о битвах, с помощью которых Ур-Намму расширял свое царство. За низвержением гутиев последовало убийство Утухенгаля («река унесла его труп»), из-за чего, очевидно, образовался политический вакуум. Можно предположить, что все Междуречье оказалось во власти правителей Ура в течение относительно короткого промежутка времени.

Остальную часть своего правления (2113–2096 до н. э.) Ур-Намму посвятил выполнению внутренних, хотя и не менее важных задач, – он восстанавливал порядок и возвращал своим владениям процветание, а также заботился о богах. Ур-Намму «освободил страну от воров, грабителей и мятежников» и разработал свод законов, очевидно являющийся древнейшим в мире. Табличка, на которой они записаны, находится в очень плохой степени сохранности. Говоря о самих законах, интересно отметить, что по крайней мере некоторые преступления, такие как население физических увечий, не карались смертью или калечением, как в более поздних законах Хаммурапи или еврейском законе. Виновник должен был заплатить пострадавшему компенсацию серебром, вес которого зависел от тяжести преступления. Таким образом, перед нами предстает гораздо более изысканное и цивилизованное общество, чем принято считать.

Ур-Намму способствовал развитию земледелия и транспортной инфраструктуры, выкопав несколько каналов. Он восстановил торговлю с Маганом, оказавшуюся в упадке в правление гутиев; укрепил города, чтобы лучше подготовить их к будущим войнам; перестроил и восстановил множество зданий. Однако археологи всегда будут связывать имя Ур-Намму с зиккуратами, или ступенчатыми башнями, возведенными в Уре, Уруке, Эриду, Ниппуре и других городах и до сих пор являющимися наиболее впечатляющими сооружениями на этих городищах.

В качестве примера можно привести лучше всего сохранившуюся из этих ступенчатых башен – зиккурат в Уре. Построенный из кирпича-сырца, но облицованный слоем обожженных кирпичей шириной почти 2, 5 м, скрепленных битумом, он имеет основание 46 × 61 м. Эта башня состоит из по меньшей мере трех этажей, и, несмотря на то что сохранились лишь первый и часть второго этажа, в настоящее время ее высота превышает 18 м. Благодаря отчасти своим прекрасным пропорциям, отчасти – тому, что все линии слегка изгибаются (жители Месопотамии придумали этот прием задолго до греческих архитекторов, строивших Парфенон и применивших его почти через 2000 лет), это огромное сооружение кажется легким и воздушным. У северо-восточной стены башни располагались три длинные лестницы, сходившиеся в одной точке между первой и второй платформами. Оттуда некогда шли другие лестницы, по которым можно было подняться на второй и третий этажи, а затем и в святилище, расположенное на самом верху. Зиккурат стоял на большой террасе в самом сердце «священного участка» – территории, окруженной стеной, предназначенной для богов и царей и занимавшей большую часть северной половины города. Он отбрасывал тень на большой двор храмового комплекса бога луны Нанны и его супруги Нингаль – низко расположенного открытого пространства, вокруг которого находились склады и жилища жрецов, – на царский дворец и другие менее важные здания. Возвышающаяся над стенами столицы, башня отражалась в водах Евфрата, который протекал мимо нее на западе. Даже сейчас округлая красно-коричневая «пирамида», стоящая на вершине гигантского сероватого холма, под которым скрыты руины города, является ориентиром, заметным за много километров.

Зиккураты, некогда построенные в других городах, сохранились не так хорошо, а некоторые детали их архитектуры отличают их от башни, возведенной в Уре. Однако их форма, ориентация в пространстве и положение относительно основных храмов остаются неизменными. С какой же целью возводили подобные здания?

Пионеры месопотамской археологии наивно полагали, будто зиккураты служили для «халдейских» звездочетов обсерваториями или башнями, «в которых жрецы бога Бела могли скрыться ночью от жары и москитов». Однако все эти гипотезы, очевидно, не соответствуют действительности. Почти сразу в голову любого человека, увидевшего зиккурат, приходит мысль о египетских пирамидах. Конечно, египетское влияние на шумерских архитекторов полностью исключать нельзя, но следует обратить внимание на то, что, в отличие от пирамид, внутри зиккуратов никогда не находились гробницы или какие-либо другие помещения. Как правило, их возводили над более древними и гораздо более скромными сооружениями, построенными на протяжении раннединастического периода. В свою очередь, эти невысокие одноэтажные древнейшие зиккураты, как сейчас принято считать, произошли от платформ, на которых стояли храмы убейдского, урукского и протописьменного периодов.

Тем не менее знание о том, что эти прекрасные башни, построенные Ур-Намму, представляют собой последнюю стадию развития архитектуры, не позволяет нам делать выводы об их религиозном значении. Почему именно платформы и башни? Филология не помогает решить эту проб лему, так как слово «зиккурат» происходит от глагола закару, который переводится всего лишь как «строить высоко». Пытаясь ответить на этот вопрос, можно присоединиться к числу сторонников одной из нескольких теорий.

Некоторые исследователи полагают, что шумеры изначально жили в горах, на вершинах которых они и поклонялись своим богам. Таким образом, возводившиеся ими башни должны были стать своего рода искусственными горами, возвышающимися над Месопотамской низменностью. Другие ученые, отрицая это упрощенное и во многом довольно спорное объяснение, полагают, что храмовая платформа (а значит, и зиккурат) предназначалась для того, чтобы возвысить главного городского бога над другими божествами и отдалить его от «мирян». Исследователи, относящиеся к третьей группе, видят в зиккурате огромную лестницу, мост, соединявший расположенные ниже храмы, где проводились ежедневные ритуалы, и находившееся наверху святилище, располагавшееся на полпути между землей и небом, где в определенных случаях люди могли встретиться с богами. Полагаем, что сторонники последней точки зрения подошли к истине ближе, чем все остальные.

Пожалуй, лучшее определение зиккурата содержится в Библии (Быт., 11: 4), где говорится, что Вавилонскую башню строили, чтобы она стала «высотою до небес». В глубоко религиозном сознании шумеров эти огромные, но в то же время удивительно воздушные сооружения были «молитвами из кирпичей» (по аналогии с готическими соборами, ставшими «молитвами из камня»). Они служили постоянным приглашением богам спуститься на землю и в то же время выражением одного из важнейших стремлений человека – подняться над своей немощностью и вступить в более тесные отношения с божеством.

Из-за того что кирпичи с именем Ур-Намму были обнаружены по всей территории Южного Ирака, может показаться, будто строительство храмов было привилегией одного лишь царя. Однако мы знаем, что правитель одного города неподалеку от столицы развернул там грандиозный строительный проект, причем с поистине царским размахом. Речь в данном случае идет о Лагаше и его знаменитом энси Гудеа.

Выше (в главе 8) говорилось, что правитель Уммы Лугальзагеси положил конец затянувшемуся конфликту между своим городом и Лагашем, предав последний огню и превратив его в груду развалин. Однако в действительности древневосточные города редко разрушались полностью, как бы ни пытались нас убедить в этом авторы письменных источников. Лагаш каким-то образом пережил данную катастрофу. Ближе к концу правления гутиев в нем стали царствовать энергичные энси, очевидно сумевшие сохранить независимость и решившие вернуть своему городу прежнюю славу. Одним из них стал Гудеа, современник Ур-Намму или, возможно, последний из правителей-гутиев, многочисленные статуи и надписи которого являются превосходными образцами достижений шумеров в сфере искусства и литературы.

Гудеа построил (или, скорее, перестроил) по меньшей мере 15 храмов в Лагаше, но ни к одному из них не был так щедр, как к Энинну, храму божественного покровителя города Нингирсу. В надписях, вырезанных на двух больших глиняных цилиндрах и на некоторых его статуях, Гудеа подробно объясняет, зачем и каким образом был возведен данный храм, при этом ненамеренно снабжая нас бесценными сведениями о сложных обрядах, связанных с закладкой месопотамских святилищ. Для шумерского мышления вполне характерно утверждать, будто решение о постройке храма исходило не от правителя, а от божества, высказавшего свое желание в загадочном сне:

 

Во сне человек один явился. Рост его подобен небу,

Земле подобны его размеры.

По венцу на главе его, он – бог!

На руке – Анзуд,

У ног – потоп!

Справа и слева львы лежат.

Храм его построить он мне приказал,

Но смысла сна я не понял.

Солнце взошло над окоемом,

И жена одна – кто она? Кто она?

Воздымаясь, расчищала место.

Стило серебряное держит в руке,

Табличку звезд доброго неба

И советуется с табличкой…[12]

 

Озадаченный и растерянный, Гудеа сначала отправился искать утешения у своей «матери» – богини Гатумдуг, а затем поплыл на лодке к храму богини Нанше, прорицательницы, всемудрейшей, вседостойной. Та объяснила, что этим человеком был Нингирсу, а женщиной – Нисаба, богиня науки. Нанше посоветовала Гудеа сделать для бога колесницу, украшенную блестящим металлом и ляпис-лазурью:

 

Сердце владыки что небо просторно.

Сын Энлиля Нингирсу о тебе позаботится.

Очертания храма тебе объяснит.

Герой – Сути его огромны,

Он к тебе протянет руку.

 

Гудеа подчинился. Собрав вместе жителей Лагаша, «будто сыновей одной матери», и установив мир в каждом доме, он провел очистительные обряды: «Он очистил священный город и окружил его огнями… Он набрал глину в самом чистом месте; в чистом месте он сделал из нее кирпичи и поместил кирпичи в форму. Он выполнил обряды во всем их великолепии: он очистил основания храма, окружил его огнями, смазал платформу ароматной мазью»[13]. Когда это было сделано, издалека привезли мастеров:

«Из Элама пришли эламцы, из Суз – их обитатели. Маган и Мелухха собрали древесину со своих гор… И Гудеа привел всех их в город Гирсу.

Гудеа, великий жрец-эн Нингирсу, проложил путь в Кедровые горы, где никто не был прежде. Он срубил ее кедры огромными топорами… Подобно гигантским змеям, кедры плыли по воде (реки)…

В каменоломни, где никто не бывал прежде, Гудеа, великий жрец-эн Нингирсу, проложил путь, и затем камни были доставлены в виде огромных блоков… Многие другие драгоценные металлы были доставлены энси. С Медной горы Кимаш… ее медь добывалась во множестве; золото привозили с ее гор, как пыль… Для Гудеа они добывали серебро в ее горах, доставляли красный камень из Мелуххи в огромных количествах».

Наконец началось само строительство, и уже через год прекрасно обустроенное и готовое к прибытию бога святилище было готово:

 

Экур Энлиля – великий праздник!

Могучая сила его излучений

Священным трепетом в Страну ударяет.

Сиянье его почитанья

Ко всем чужеземным странам близится.

Храм Энинну – трепетанье его излучений все страны,

словно тканью, покрыло!

 

К сожалению, от этого великолепного храма почти ничего не сохранилось. Мы могли бы заподозрить Гудеа в преувеличении, если бы в нашем распоряжении не оказались 17 статуй энси, большинство из которых было обнаружено в ходе незаконно проводившихся раскопок. Вырезанные из твердого, отполированного диорита, привезенного из Магана, они отличаются простотой линий, минимумом деталей и экспрессией, позволяющими им занять далеко не последнее место среди величайших произведений мировой скульптуры. Если подобные шедевры хранились в святилищах Лагаша, вполне можно поверить, что остальное их убранство и сами здания не уступали им.

Гудеа изображен в виде спокойно сидящего юноши с легкой улыбкой на губах. Его руки сложены перед грудью, ладони собраны в «замок». Возле его колен лежит план храма или линейка. Этот человек был лучшим проявлением того типа правителей, которому вскоре суждено было исчезнуть, идеальным шумерским царем, благочестивым, справедливым, образованным, верным древним традициям, заботящимся о своем народе, исполненным любовью и гордостью за родной город и (по крайней мере в этом отдельно взятом случае) мирным (в надписях Гудеа упомянут только один военный поход – в Аншан (восток Элама). Мы можем быть полностью уверены, что древесину, металл и камень привозили в Лагаш торговцы, а не солдаты, добывавшие их благодаря завоеванию тех или иных территорий. Мы не знаем, что купцы получали в обмен на эти товары, но обширность торговых связей энси Лагаша свидетельствует о том, что шумерский город, несмотря на двухсотлетнее пребывание в составе Аккадского государства и столетнее иноземное владычество, достиг невероятного процветания.

 

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: