Мая. Перекрестный допрос Шахта

 

Перед началом утреннего заседания многие из обвиняемых продолжали отпускать колкие замечания по поводу антипатии Шахта к фюреру сразу же после прихода того к власти. В особенности едко бывшие военные комментировали попытку Шахта отрицать явно очевидный факт – свою осведомленность о военных приготовлениях Гитлера. Даже помешанный на секретности и недоверчивый ко мне Редер, и тот разоткровенничался, впервые сообщив мне свое мнение об обвиняемом Шахте, причем явно не тревожась о том, каким образом я распоряжусь полученной от него информацией.

– Этот Шахт – жуткий человек. Что он утверждает, сплошь неправда.

В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что Редер конечно же имел в виду вопрос о вооружениях.

Придя на скамью подсудимых, Геринг с радостью ухватился за возможность вволю позлословить в адрес своего главного недруга. Риббентроп клятвенно утверждал, что Шахт слишком много внимания уделял германской внешней политике. Геринг решил утешить его:

– Если вы желаете предать Германию анафеме, то нет лучшего способа, как начать копаться в ее внешней политике.

Когда я ушел из зала заседаний, Геринг обратился к своему защитнику с просьбой передать на волю два его письма, о чем мне незамедлительно сообщила охрана. Я позаботился о том, чтобы ничего подобного не произошло.

 

Утреннее заседание.

 

Шахт завершил свою защитительную речь, представив себя человеком, наделенным всеми из возможных добродетелей, не позабыв упомянуть и о своей ведущей роли в подготовке покушения па Гитлера. Он заявил, что ему, к сожалению, не удалось заручиться соответствующей поддержкой немецких интеллектуалов, да и военные в последний момент бросили его в беде.

 

Обеденный перерыв. Во время обеда на тему Шахта распространялись мало – тема выпячиваемых им добродетелей понемногу утрачивала актуальность. Из всего сказанного обвиняемыми за обедом, из брошенных ими издевательских фраз, подслушанных охраной и переданных мне, становилось ясно, что все ждут не дождутся, когда «ярый антинацист Шахт» будет подвергнут перекрестному допросу. Впервые за все время процесса большинство обвиняемых столь откровенно желали успеха обвинителям.

 

Послеобеденное заседание.

 

К началу перекрестного допроса Шахта группировка Геринга выглядела торжествующе веселой, когда обвинитель Джексон перешел к доказательствам того, что участие Шахта в продвижении Гитлера на вершину власти было куда более деятельным, чем обвиняемый пытается изобразить. В этой связи Джексон привел выдержки из речи Шахта, произнесенной им в ноябре 1938 года и посвященной «финансовому чародейству».

 

(Геринг, Заукель, Ширах и оба адмирала переглянулись, после чего, удовлетворенно кивнув, стали перемигиваться. Геринг, дав тычка в бок Гессу, посоветовал ему:

– Наденьте наушники, такое стоит послушать.)

Бывшие военные и пропагандисты с удовлетворением наблюдали за явно сконфуженным Шахтом, когда выяснилось, что он после вручения ему золотого значка нацистской партии ежегодно перечислял 1000 рейхсмарок в партийную кассу. (Геринг трясся от смеха.) Затем обвинитель перешел к теме информированности Шахта обо всех вопросах, связанных с ремилитаризацией Германии и создании вермахта, – и то, и другое явно не вязалось с его миролюбивыми установками. (Геринг уже веселился вовсю, повторяя остальным обвиняемым: «Вот, сейчас все и вылезет наружу».)

Сославшись на речь Шахта в Кёнигсберге, Джексон заявил: «Как только я стал проявлять к ней интерес, вы и закончили». Явно довольный Шахт, усмехнувшись, заметил, что, естественно, не стал приводить оставшуюся часть своей речи, чтобы оставить возможность обвинению процитировать ее. (В этот момент Геринг с ухмылкой съязвил: «Хихикает, словно девственница перед первым грешком!» И, мгновение спустя, посчитав, что весьма удачно и к месту сострил, Геринг тут же повторил эту фразу для обвиняемых, сидевших позади него.)

Мистер Джексон цитировал фрагмент речи Шахта, где тот выражал свою поддержку Гитлеру и нацистской партии. Когда Джексон спросил у Шахта, как сочетаются его весьма щедрые дары Гитлеру с его якобы враждебным отношением к нему, банкир дал довольно любопытный ответ, могущий прояснить отдельные черты его характера. Шахт откровенно заявил, что, разумеется, вынужден был играть краплеными картами, иначе ему ни за что бы не пробиться.

 

Тюрьма. Вечер

 

Камера Дёница. Стоило мне войти в камеру Дёница, как он проявил необычайную словоохотливость.

– Что я вам говорил? Разве это для вас не интереснейший материал? Я готов уважать любую позицию. Я всегда презирал Геринга, но должен сказать, мне импонирует его твердость. Раньше он никогда не переступил бы порог моего дома, из чего можно заключить, что я его ценил весьма невысоко. Будучи оба командующими, он – военно‑воздушными силами, я – военно‑морскими, мы никогда не могли договориться. Но он хоть продолжает твердо стоять на своем. Поэтому я изменил о нем мнение. И о Розенберге тоже; если он думает так, это его дело. Шнеер – один из моих лучших друзей, он считает, что имеет право поступать так, поскольку в январе 1945 года вынашивал планы устранения Гитлера. Это его личное убеждение, он свято в это верит. Что никак не отразилось на нашей с ним дружбе, хотя я все же придерживаюсь на этот счет несколько иного мнения…

Но когда Шахт попытался внушить всем, что он с самого начала был противником этого режима, тут уж у меня глаза на лоб полезли! И не у меня одного – у Биддла с Паркером тоже, я это видел но их физиономиям. И у Джексона. Джексон спросил его, почему же он ссылается на то, чего не было, на что Шахт ему ответил, мол, если ты стремишься кого‑нибудь в чем‑то убедить, тогда поневоле приходится лавировать. Джексон поблагодарил его за «добрый совет». Когда кто‑то, горделиво выставив свой золотой партийный значок, шествует надутый, будто павлин, чистейшее лицемерие потом заявлять, что ты носил его лишь в поезде или у билетной кассы, то есть там, где тебя из‑за этого значка лучше обслужат. Вы не помните выражений лиц Биддла и Паркера? Они едва удерживались от того, чтобы не расхохотаться…

Нет, я за искренность и верность принципам. Если человек искренний, с ним всегда можно иметь дело, и неважно, каких взглядов он придерживается… Слава Богу, что мне до самого конца войны не пришлось иметь дело с политикой. А сегодня – ровно год с того дня, как я впервые взвалил на свои плечи политическую миссию, прежде ни к чему подобному отношения не имея. Это одна из причин, почему у меня за плечами полноценная и морально безупречная жизнь.

 

Камера Шпеера. Шпеер считал, что Шахт явно кривил душой, заявляя о своей откровенно враждебной позиции к партии в первые годы после прихода Гитлера к власти. Он спокойно мог признать, что вначале сотрудничал с Гитлером, позже пришло протрезвление, а за ним – и полный разрыв с нацизмом. Так было бы убедительнее.

– Все это лишь укрепляет мою убежденность в том, что моя линия поведения верна. Свою часть вины я признаю без всяческих уверток, после чего заявлю, с какой целью я планировал покушение на Гитлера.

Шпеер вновь подчеркнул, что идет на это не ради спасения собственной шеи, а лишь стремится раскрыть немецкому народу глаза на вину Гитлера перед ним.

Потом мы коснулись Геринга.

– Он теперь опробует новый трюк. Он распространяет слухи о том, что ему якобы позволят снова выступить после того, как все обвиняемые закончат представлять свою защиту. Он горит желанием отплатить Шахту и Гизевиусу и уверяет всех, что Шахт еще пожалеет о том, что связался с ним, с Герингом. Разумеется, все это исключительно ради того, чтобы авансом нагнать на всех страху на тот случай, если кто‑то еще вынашивает планы задеть его. Ведь нет такого нациста на скамье подсудимых, у которого не было бы на совести чего‑нибудь такого, о чем он предпочел бы никогда не вспоминать. И Геринг прекрасно понимает, что они его убоятся, поскольку ему ничего не стоит утопить их. Все это опять‑таки моральное давление на обвиняемых.

Что же касается мраморных надгробий для Геринга, думаю, ни мне, ни другому архитектору не придется корпеть над их проектами. Об этом позаботился Гизсвиус со своими показаниями.

 

⇐ Предыдущая53545556575859606162Следующая ⇒

Поделиться: