Для Мариванны и Иванываныча

 

Я знаю, что очень многие читатели, в том числе и деятели искусства – драматурги, режиссеры, театроведы – будут несогласны если не со всеми, то, во всяком случае, с некоторыми утверждениями, которые я собираюсь высказать в этой главе.

И именно потому, что я это знаю, мне хочется как можно доказательнее изложить свои мысли, чтобы несогласных было как можно меньше (на полное их отсутствие я не рассчитываю), и чтобы уж Марья-то Иванна с Иван Иванычем были безусловно согласны.

 

Кто же они?

 

Это мои зрители. Для них я работаю. Это их псевдонимы. Конечно, каждую Мариванну зовут по-разному: кого-то Софья Петровна, кого-то Таисия Филипповна, кого-то просто Леля, и каждого Иванываныча тоже зовут по-разному: кого Николай Федорыч, кого Михал Ефимыч, кого просто Боря. Но мне, думая о будущей премьере, легче спрашивать самого себя: «А что, Мариванне это будет интересно? А что, Иванываныч поймет тот условный прием, который мы собираемся применить? Может, вообще ему вся наша затея – до лампочки?»

Предшествующая глава называлась «Осторожно – дети!». Эту с полным правом можно было бы назвать «Осторожно – взрослые!». Тем более что понятие «взрослые» определяет только возраст, но совсем не определяет состав зрителей. А не думать о том, кому я ставлю спектакль и зачем я его ставлю, нельзя. Нельзя потому, что без ответа на эти два вопроса можно создать спектакль для никого или для такого малого количества «знатоков», что через пять представлений спектакль придется снять.

Какой же я себе представляю Мариванну? Кто она? Да кто хотите – врач, текстильщица, учительница, летчица, химик. Да и Иванываныч может быть и слесарем, и агрономом, и академиком.

Ну а актером, режиссером или театроведом он может быть? Нет, не может. Тогда я не смогу назвать его Иваныванычем.

Конечно, я буду рад, если Товстоногову, Любимову или Ефремову понравится мой спектакль, но не для них я его ставлю, не на их знания и эрудицию рассчитываю. Они для меня не зрители, а дегустаторы, знатоки, соратники, советчики.

Сколько лет Мариванне? – Восемнадцать, тридцать, пятьдесят. Ну а восемьдесят? – Нет, она тогда уже для меня не Мариванна.

Конечно, я буду рад, если женщине или мужчине моего возраста понравится спектакль, но не для них я хочу работать. Самый строгий, самый желанный зритель – это молодые, для которых слово «будет» куда важнее слова «было». Молодыми бывают люди и в сорок и в пятьдесят лет. Да так же, впрочем, как и старыми иногда бывают тридцатилетние.

Мариванна и Иванываныч, они же Маня и Ваня – это прежде всего сегодняшние, современные люди. Пусть они будут даже в обуженных джинсах, длинноволосые и бородатые, лишь бы сегодняшние.

А коли так, то и говорить мне с ними хочется о сегодняшнем. Адресуясь к их жизненному опыту, оперируя их знаниями, их реалиями.

Знаю ли я произведения искусства, знаю ли я спектакли, которые адресуются или адресовались современникам, только современникам и никому больше? Знаю и завидую создателям таких произведений искусства, создателям таких спектаклей: авторам, режиссерам, актерам.

Пример такой абсолютной современности я привел в моей книге «Эстафета искусств» и сейчас повторяю его потому, что для меня он наиболее доказателен.

В сюжете этого примера есть некоторая автобиографичность. Ну что ж. Зато он, уж во всяком случае, не покажется литературно-выдуманным.

 

«Вишневый сад»

 

Как вы уже знаете по первой части книги, все мое детство связано с имением Потапово и моей крестной матерью бабой Капой. В нескольких верстах от Потапова на реке Пахре находилась усадьба сестры бабы Капы, тоже безземельной дворянки, Дурасовой, а у нее была дочь Маня. Было тогда Мане, наверное, лет двадцать, и она поступила в Художественный театр.

Однажды мой друг и однолеток, сын конюха Вася (сейчас он полковник в отставке), прибежал запыхавшись и сказал: «Привели пеструю корову». Я до сих пор ее помню: белая, с рыжими пятнами. А через несколько дней, пришла «барыня от пестрой коровы». Это была Дурасова, мать Мани.

Оказывается, Дурасовы продали усадьбу на Пахре какому-то купцу. А в усадьбе вишневый сад, который купец велел срубить. И в Художественном театре вишневый сад, который рубили каждый спектакль. И стучали топоры сразу в двух вишневых садах. В настоящем на Пахре и в воображаемом за кулисами Художественного театра. И оба они были «дурасовские».

В большой комнате простого бревенчатого дома бабы Капы стоял круглый стол. Второй такой стол я видел только в «Пенатах» у Репина. Бабыкапин отличался от него тем, что был беднее и проще, а в остальном все то же: середка стола вертелась, на ней стояли домашний хлеб, молоко, сметана, соль, огурцы. Кому что было нужно, тот вертел середку стола и к нему подъезжал хлеб, молоко или тарелка супа, которую баба Капа ставила на этот вращающийся круг. По воскресеньям за столом бывало порядочно людей.

Прежде всего это дети бабы Капы: сын – инженер-строитель, дочь – врач, ее муж – агроном, другая дочь – тоже агроном; друзья: сельская учительница (школа в двадцати метрах от забора усадьбы), сельский врач (Сухановская больница в получасе ходьбы), моя мать – городская учительница, мой отец – инженер-путеец, его друг – тоже инженер, социал-демократ, будущий нарком путей сообщения Леонид Борисович Красин, поэт-декадент Лев Кобылинский (псевдоним Эллис). Приезжал как-то купец Савва Мамонтов вместе со своей знакомой – актрисой императорского Большого театра Чалеевой.

Я помню, как за этим столом обсуждалась постановка «Вишневого сада». Обсуждалась куда более бурно, чем некоторое время тому назад постановка того же «Вишневого сада» в одном из московских театров. Почему? Что, эта, нынешняя постановка хуже игралась или хуже была поставлена? Да нет, совсем не потому. А потому, что все обсуждавшие первую постановку были фактически чеховскими персонажами. Вспомните перечисление – врач, агроном, обедневшие дворяне, разночинцы, недавние студенты, литератор, купец.

Крутится обитая дешевой клеенкой середина бабы-капиного стола. Кладут обедающие домашнюю сметану в борщ. «Подверните мне соль, пожалуйста». «Маня, тебе хлеба надо?». Стучат топоры на сцене Маниного Художественного театра, трещит и рушится Манин вишневый сад на Пахре. И спорят, спорят «чеховские» люди о судьбе чеховских людей.

И такие же «чеховские» сидят в зрительном зале театра. Вы можете отобрать из них всех действующих лиц и отправить на сцену. А тех, что играют, посадить в зрительный зал. Ничего не изменится. Вопросы неразрешенные, сложные, каждого касающиеся, останутся. И не актерская игра обсуждалась в антракте. А судьба русского дворянства и набирающего силу купечества и сполохи будущей очищающей грозы. Кому желанной, кого пугающей.

Можно ли сейчас сыграть «Вишневый сад»? Можно. Но так, как тогда, нельзя. Невозможно. Конечно, многие общечеловеческие проблемы остались, но личные, сугубо личные, исчезли.

Не спали ночь после премьеры тогдашние зрители. Не спали, думали. Так или не так? А дальше что? Дальше что и как будет?

После сегодняшнего «Вишневого сада» люди спят спокойно и счастливо. Посмотрели хороший спектакль, и актеры некоторые неплохо сыграли. Ну, а вишневый сад? Да, пожалуй, жалковато, что его срубили, но лично это меня не касается. Разве вот что вишни на подмосковном садовом участке надо окопать. Да их и всего-то шесть. И рубить их никто не собирается.

От сегодняшней постановки «Вишневого сада» советские зрители максимум чего могут ждать – так это великолепной игры актеров, интересных декораций, остроумного режиссерского решения. Для знатоков он станет событием театральным. Общественным событием он стать не может.

А вот видел я «Вишневый сад» в Риме, так там он оказался почти сегодняшним, по-сегодняшнему волновал зрителей. Там обедневшие аристократы продают свои замки и палаццо купцам, а сами уезжают – если не в Париж, так в Америку. А купцы либо ломают эти палаццо, либо превращают в гостиницы или рестораны. Для итальянцев все это – проблемы насущные, кого радующие, кого оскорбляющие.

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: