История Олава, сына Трюггви (продолжение)

 

– Жаль, что мы теперь – христиане, – сказал конунгу Торстейн Бычья Нога, когда они сошли на берег в английской гавани. – В этой стране можно было бы поживиться.

– Однако мы не станем этого делать, – заявил Олав. – Крещеным не подобает грабить таких же крещеных. Но я думаю, Иисус позаботится о том, чтобы мы не остались в проигрыше.

– Наверное, ты прав, – не стал спорить Торстейн. И вздохнул, потому что хорошую драку он любил не меньше, чем набитый кошель.

Они шли рядом, и встречные уступали дорогу, потому что нореги были высоки ростом, дорого одеты и выглядели грозно. Этим они привлекали всеобщее внимание, особенно внимание женщин, ведь Олав Трюггвисон, как сказано ранее, был очень красив, да и Торстейн весьма хорош собой.

– Однако мы пришли, – заметил Торстейн. – Думаю, это и есть тинг англичан.

И верно: перед ними лежало обширное пространство, заполненное людьми.

Тут им никто не уступал дорогу, потому что толпа стояла плотно, и все старались расслышать, что происходит в центре, где высился шатер конунга и еще несколько – местной знати.

– Подождем, – сказал Олав, решив, что негоже ему, роняя честь, самому расталкивать английских бондов.

Ждали они недолго, так как хирдманы Олава, увидев, что конунг остановился, поспешили к нему и быстро проложили проход сквозь толпу англичан.

Многие ворчали, однако противиться не смели. Даже те, при ком было оружие.

Выйдя в первые ряды, викинги остановились.

– Это что же, здешний хёвдинг-законоговоритель? – поинтересовался Торстейн, указав на высокого англичанина в дорогих доспехах и красивом желтом плаще.

Человек в желтом громко вещал что-то, взмахивая рукой и указывая в сторону конунгова шатра, рядом с которым, в окружении воинов, стояла красивая, богато одетая женщина в тонкой золотой короне.

– Не иначе как это жена здешнего конунга или его дочь, – пробормотал Олав. – Она хороша, верно?

Бычья Нога громко рассмеялся.

– Попробуй поговорить с ней, – предложил он. – Дочери конунгов тебя любят!

– Ну да, – охотно согласился Трюггвисон. – Я ведь и сам – конунг.

– Морской! – уточнил Торстейн и рассмеялся еще громче, привлекая всеобщее внимание. Ярл в желтом плаще нахмурился: решил, видно, что смеются над ним.

– Не забывайся, Бычья Нога, – строго произнес Олав.

– Но ведь ты и есть морской конунг, – Торстейн был простоват и говорил то, что думал. – И так будет, пока землей твоего отца правит Хакон-ярл.

Тут Бычья Нога поймал взгляд англичанина в желтом плаще и ухмыльнулся так нагло, что англичанин нахмурился еще больше.

– Я не прочь подраться, – сказал Торстейн Олаву. – По-моему, этот болтун хочет того же. То, что мы теперь – христиане, не помешает мне проучить его, если он сам напросится?

– Похоже, это важный человек здесь, в Англии, – заметил Олав, рассеянно глянув в сторону человека в желтом плаще. – Постарайся его не убить.

И тут же забыл об англичанине, потому что увидел, что жена конунга (а может – его дочь) идет к нему.

Нет, красавица-англичанка не пошла к нему прямо. Она часто останавливалась, чтобы бросить пару слов то одному важному англичанину, то другому.

Но Олав неплохо разбирался в женщинах, и взгляды, которые красавица иногда бросала в его сторону, говорили сыну Трюггви о ее намерениях так же ясно, как вздувшийся парус показывает направление ветра.

Однако не всем намерения дочери (или жены) конунга были так же хорошо понятны. Англичанин в желтом плаще определенно решил, что красавица идет к нему. Он перестал хмурить брови, приосанился и повернулся так, чтобы большая золотая фибула засверкала на солнце.

Зря. Женщина прошла мимо него и остановилась напротив Олава.

Сопровождавшие ее воины уставились на сына Трюггви с подозрением, заставив его пожалеть, что он – в обычной дорожной одежде, порядком запыленной, и только богатый меховой плащ, золотые браслеты на руках да еще – доброе оружие говорят о его настоящем достоинстве.

– Кто ты? – спросила она, без стеснения глядя в синие глаза конунга.

Сказано было на языке норманов. И одного взгляда на женщину было довольно, чтобы понять: в ней тоже течет кровь Севера.

Вблизи она показалась Олаву еще красивее, чем издали.

– Я здесь чужой, только что из похода, – ответил сын Трюггви, еще раз пожалев, что не одет как подобает, потому что наряд у красавицы был очень богатый, и Олаву хотелось выглядеть не хуже. Женщина ему очень понравилась.

«Она должна стать моей! – решил Олав. – Кто бы она ни была».

– Я – Гюда, – женщина словно угадала его мысли. – Мой отец – конунг в Ирландии, а мой муж был здешним конунгом. – И вновь угадав мысль Олава: – Он умер недавно, так что теперь я – королева и правлю этими землями.

Сын Трюггви улыбнулся от радости. Раз эта женщина – вдова, значит, ему особенно повезло, ведь ни отец, ни муж теперь не будут решать за нее, а уж в том, что он, Олав, ей по нраву, можно не сомневаться.

«Нет такой женщины, что устояла бы передо мной!» – подумал конунг гордо.

– Вижу, что ты – человек благородный, – улыбнулась в ответ Гюда. – Но назови свое имя, чтобы я могла пригласить тебя к трапезе.

– Мое имя Оле, – с тех пор как Олав покинул землю вендов, он всегда назывался так и лишь немногие из его воинов знали настоящее имя сына Трюггви. – Я – конунг из Гардарики. Морской конунг, – честно уточнил Олав. – Но отец мой был настоящим конунгом, и наступит время, когда я верну земли, принадлежащие мне по праву.

– Уверена, так и будет! – горячо произнесла вдова ярла.

Однако она была не только красавицей, но и правительницей, а потому спросила:

– Четыре боевых корабля, что вошли сегодня в гавань, – твои?

– Да, – подтвердил сын Трюггви. – Но ты можешь быть спокойна, госпожа. Мои люди не причинят беспокойства!

– Две сотни норманов поблизости – это уже достаточный повод для беспокойства!

Это сказала не Гюда, а человек в желтом плаще. И по его речи было понятно: язык северян для него – чужой. За спиной англичанина стояли его люди. Их было больше, чем людей Гюды, и все они были хорошо вооружены. Но не лучше, чем викинги.

Торстейн Бычья Нога обрадовался, решив, что англичанин в желтом плаще сейчас бросит кому-нибудь из них вызов. Торстейн шагнул вперед, потому что очень хотел, чтобы вызов достался ему. Фибула на плаще англичанина очень приглянулась Бычьей Ноге. Да и сам плащ…

Но Олав успел заступить Торстейну дорогу, а Гюда сказала:

– Это Элвин-ярл. Он очень храбр и преданно служил моему мужу. А теперь надеется, что когда-нибудь я соглашусь стать его женой. – Тут она засмеялась, и по ее смеху Олав догадался, что надеждам Элвина-ярла сбыться не суждено. – Однако пока – он мой человек, и я надеюсь, что между вами не выйдет ссоры.

Торстейн Бычья Нога очень огорчился, а сын Трюггви сказал:

– Я не ищу ссор на земле Англии, однако я не из тех, кто бегает от хорошей драки!

– Об этом легко догадаться по твоему виду! – сказала Гюда с улыбкой. – И по виду твоих спутников. Вы выглядите опасными людьми. Таких лучше иметь в друзьях, а не во врагах. Так что будь гостем на моей земле, Оле из Гардарики! Я распоряжусь, чтобы вам предоставили жилье, а если вы захотите что-то продать или купить – никто не станет чинить вам препятствий и требовать больших пошлин.

– Тот, кто потребует от нас слишком много, останется без ничего! – воскликнул Бычья Нога и с вызовом поглядел на Элвина-ярла. Но тот даже не заметил, потому что пялился на Олава-конунга, и взгляд этот был недобрым.

Торстейну стало ясно, что драки не избежать. Вот только вряд ли Олав захочет сделать Бычью Ногу своим поединщиком, ведь он уже давно оправился от раны, а хорошую драку любит ничуть не меньше Торстейна.

В ответ на слова сына Трюггви прекрасная вдова еще раз улыбнулась и, повторив, что ждет Олава на пир, удалилась, сопровождаемая своими людьми. Элвин-ярл ушел вместе с ней.

 

Гюда выполнила свое обещание. Олаву и его людям предоставили хороший дом и место на рынке, где они могли продавать свою добычу.

А вечером Олав с дюжиной своих лучших людей отправился на пир. Здесь собрались самые знатные люди страны.

Был среди них и уже знакомый Олаву Элвин-ярл.

Еще присутствовал епископ, который сначала отнесся к Олаву и его хирдманам настороженно, однако, узнав, что все они – христиане, очень обрадовался и возблагодарил Бога за это.

Олав подарил ему перстень, снятый им с одного священника из Валланда в ту пору, когда Олав еще не был христианином.

Перстень очень понравился епископу, и Олав понял, что отныне может рассчитывать на его поддержку.

А вознамерился он, ни много ни мало, жениться на королеве Гюде.

Когда-то на пиру дядя Олава Сигурд сказал ему: чтобы лечь с женой конунга, ты должен сам стать конунгом. Стать конунгом Олав был не прочь. Тем более что именно это ему обещал отшельник. Правда, тогда Трюггвисон решил, что речь идет о его родине, Норвегии, однако Англия – тоже хорошая страна. И что скрывать – Гюда ему очень нравилась, а то, что она – королева здешних мест, лишь добавляло ей прелести в глазах Олава. Может, с ней ему удастся забыть свою умершую жену.

Гюде Олав тоже пришелся по душе, ведь он был хорош собой, и сразу видно, что знатного рода. И еще он был очень удачливым морским конунгом, потому что люди его были богато одеты, и золота на них было больше, чем на знатных английских лордах, которые занимали за столом почетные места. Всё это очень понравилось Гюде. Она не скрывала своих чувств, говорила Олаву лестные слова и дважды коснулась его руки.

Олав не остался в долгу и во всеуслышание произнес стихотворение, посвященное красоте королевы. Надо сказать, что стихотворение это было сочинено не им, а Халльфредом Трудным Скальдом – совсем для другого случая. Однако Халльфред, который тоже присутствовал здесь, ничем не выдал своего авторства и вместе со всеми громко хвалил поэтический талант конунга. Это было мудро, потому что поэзия прокладывает путь к сердцу женщины почти так же хорошо, как дорогой подарок, а стань Олав конунгом в Англии – и все его люди от этого выиграют.

Знаки внимания, оказываемые знатному викингу, были замечены многими англичанами и кое-кому очень не понравились. В первую очередь тем, кто рассчитывал стать новым мужем Гюды. А таких среди лучших людей королевства было не так уж мало.

Но главным претендентом был Элвин-ярл, который глядел на Олава с лютой ненавистью.

И тут кто-то из лордов сказал во всеуслышание, что пора бы королеве определиться и взять себе мужа, ведь это не дело, что страной правит женщина. Разве женщина может возглавить войско? Или родить наследника без мужа?

Пирующие уже порядочно выпили и, забыв об уважении к своей королеве, подняли невероятный шум, требуя, чтобы Гюда немедленно выбрала среди них подходящего мужа. При этом каждый лорд старался перекричать других, расхваливая сам себя. И люди, пришедшие с лордами, тоже старались вовсю, выкрикивая имена своих вождей.

Только двое из достойных помалкивали. Лорд Элвин и Олав Трюггвисон.

Гости разошлись так, что дело непременно дошло бы до драки, если бы не охрана королевы, разделявшая самых ярых спорщиков древками копий.

Шум стих, когда сама Гюда поднялась со своего места.

– Будь по-вашему, – сказала она. – Я выберу себе мужа прямо сейчас. Из тех, кто присутствует здесь.

Тут наступила такая тишина, что стало слышно, как грызутся под столами собаки.

– Я выбрала, – громко произнесла королева. – Моим мужем станет… Оле-конунг из Гардарики!

С этими словами она положила руку на плечо Олава Трюггвисона и улыбнулась ему.

В зале снова поднялся шум. Многие были недовольны выбором королевы. Но еще больше знатных людей радовались, что королева не выбрала мужем другого лорда, ведь сын Трюггви был здесь чужим, и можно было надеяться, что он не станет вмешиваться в старые распри.

– Язычник-викинг не может стать твоим мужем!

Это крикнул доселе молчавший Элвин-ярл.

И снова наступила тишина, потому что сказанное было правдой. Все вспомнили, что имя Оле из Гардарики хорошо известно в Англии, потому что он немало повоевал и на этой земле.

Но тут за Олава вступился епископ и сказал, что Господь вразумил Оле и тот более не язычник, а христианин. Так что теперь грозная слава этого конунга будет защищать христиан от других язычников.

– Воистину мудрым было решение нашего конунга принять Крест, – сказал сосед Халльфреда Трудного Скальда. – Теперь он станет настоящим конунгом, а мы все получим земли и рабов.

– Но сначала, клянусь Молотом Тора, нам придется немного подраться, – заметил Торстейн Бычья Нога и засмеялся.

Элвин не рискнул оспаривать слова епископа, однако сразу заявил, что пусть Оле теперь и христианин, но настоящий выбор жениха для королевы Гюды должен сделать не человек, а Бог. И лично он, Элвин, готов сразиться с любым претендентом, дабы доказать, что Бог – на его, Элвина, стороне.

– Я не против, сказал Олав. – Но разве это не противоречит законам Христа?

– Да ты просто струсил! – тотчас же закричал Элвин.

Тут в зале сразу стало шумно. Одни кричали, что такой поединок – это грех. Другие – что пришелец боится умереть от руки Элвина, который слыл умелым и удачливым воином, убившим многих.

Кричали и люди Олава, глубоко возмущенные обвинением Элвина-ярла. Каждый из них считал своим долгом немедленно бросить вызов дерзкому англичанину.

Молчал только сам Трюггвисон.

Когда шум начал стихать, он поднялся со своего места и сказал:

– Если вы, христиане, считаете, что можно убивать друг друга, то я согласен.

Тут вмешался епископ и заявил, что убийство – это грех.

– Что ж, коли так, то я постараюсь не убивать этого человека, – произнес Олав-конунг. – Но если то, что о нем говорят, – правда, оставить его в живых будет непросто.

Элвин снова вскочил и закричал, что он сам убьет Олава, а если епископ не отпустит ему этот грех, то он найдет другого священника, который отпустит.

Олав громко засмеялся и предложил своему недругу встретиться завтра. Пусть возьмет с собой двенадцать человек, и он, конунг, возьмет с собой столько же.

Так и сделали. На следующее утро Олав и его люди встретились на рыночной площади прямо посреди ярмарки. С Олавом было двенадцать его лучших людей. С Элвином-ярлом – ровно столько же.

– Делайте то же, что и я, – сказал своим хирдманам Олав и вышел на середину круга. Был он в своем обычном доспехе, но вместо меча взял большую секиру. Многие удивились такому выбору, но Олав только усмехнулся.

Элвин-ярл также был облачен в броню, а в руках у него были меч и щит.

С грозным криком он набросился на Олава… И тот первым же ударом тяжелой секиры вышиб меч из руки англичанина. А вторым ударом разбил щит и поверг Элвина-ярла наземь. Тут Трюггвисон отбросил секиру, навалился на противника и очень быстро связал его приготовленной загодя веревкой.

Надо отметить, что умение связать побежденного врага всегда считалось среди викингов важным искусством, и Олав владел им в совершенстве.

Едва меч вылетел из руки Элвина-ярла, как все норманы бросились на его людей и сделали то же, что и их конунг: не убивая, повергли ошеломленных англичан наземь и связали.

Толпа, наблюдавшая за поединком, разделилась на две части.

Одни кричали, что люди конунга поступили нечестно, другие, наоборот, восхваляли ловкость и умение конунга и его хирдманов. Они радовались, что теперь у них такой славный король и какой правильный выбор сделала королева Гюда.

Впрочем, даже те, кто осуждал северян, не рискнули им помешать, когда те потащили пленников в дом, щедро предоставленный хирду Гюдой.

– Я не стану тебя убивать, – сказал Олав пленнику, – потому что обещал это епископу. Но за твою дерзость и твою жизнь возьму с тебя выкуп: всё, что у тебя есть. И еще ты должен убраться с моей земли и никогда не возвращаться обратно.

Обнадеженный словами Олава о том, что тот не станет его убивать, Элвин заявил, что ничего обещать не станет.

Тогда вмешался Торстейн Бычья Нога. Он был разочарован тем, что вместо настоящего боя, где у него была бы возможность показать свою храбрость и мастерство, вышла такая глупая потасовка. Будто не воины вышли против них, а неумелые бонды.

– Я, – сказал Торстейн, – никому ничего не обещал. Но, ценя слово своего ярла, тоже не стану тебя убивать. Сейчас принесут горячие угли и поставят на них твои ноги, англичанин. И тогда мы все узнаем, так ли ты грозен на деле, как грозны твои речи на пиру.

– Что ж, – одобрил Олав. – Это хорошая мысль. Воинское умение твое оказалось невеликим, но интересно будет узнать, каково твое мужество. А если после испытания ты всё же умрешь от горячки, то в этом не будет моей вины, ведь только Бог решает: кому умереть, а кому выздороветь.

Элвин-ярл побледнел. Он понял: даже став христианами, викинги все равно остались викингами.

– Я отдам тебе всё, что у меня есть! – воскликнул он. – И уеду отсюда навсегда! Клянусь Именем Спасителя! – и поцеловал большой золотой крест, висевший у него на шее.

– Может, всё-таки проверим его мужество? – предложил Торстейн Бычья Нога, которому было жаль упускать развлечение.

– Он поклялся, – возразил Олав. – Вдобавок я и без того вижу, что мужество его не превосходит его воинского умения.

– Тогда я возьму себе это, – сказал Торстейн, сдернул с шеи Элвина-ярла крест и нацепил на себя.

 

Спустя несколько дней Олав женился на королеве Гюде и стал конунгом на земле Англии.

 

* * *

 

– …Вот такой подарок сделал мне Бог за то, что я принял Крещение, – завершил Олав свой рассказ. – Мой скальд Халльфред поведал бы эту историю лучше, чем я, но, думаю, и сказанного достаточно, чтобы понять: Иисус Христос – истинный Бог, и Он сильнее всех прочих, так что мой тебе совет, конунг: прими Крест! Тогда сила твоя умножится, а удачей ты превзойдешь всех своих врагов!

– На удачу я и так не жалуюсь, – спокойно произнес Владимир. – А мои враги стараются держаться от меня подальше.

– О да! – воскликнул Олав, рассказ которого был долог, поэтому конунгу пришлось часто смачивать горло, и пиво, которое выпил сын Трюггви, сделало его очень веселым. – Мне говорили, что ты неотразим в других битвах. Правда ли, конунг, что у тебя в каждом городе по сто наложниц, и все они каждый год рожают от тебя детей?

– Вранье, – хладнокровно ответил Владимир, покосившись на женскую половину стола, где его Рогнеда, которой речь нурманов была известна с детства, внимательно прислушивалась к разговору. – У меня очень много городов, Трюггвисон. – Даже двух лет будет маловато, чтобы объехать все. А кого интересуют ублюдки, если есть законные сыновья!

Нурманам его ответ пришелся по вкусу. Все еще больше развеселились и выпили за то, чтобы сыновья Владимира славой не уступили отцу.

– Что за пес у тебя? – поинтересовался Духарев, с интересом изучая лохматое страшилище, неподвижно лежавшее у ног Олава и не обращавшее внимания ни на падающие со стола кости, ни на грызущихся из-за подачек псов Владимира.

– О, это особенный пес! – с удовольствием ответил Олав Трюггвисон. – Я приобрел его в Ирландии, когда после удачного похода решил зайти к конунгу Олаву Кварану, моему тестю. По возвращении мы пристали к берегу, и я велел согнать к кораблям скот окрестных бондов, потому что мы соскучились по свежему мясу. И вот один из бондов пришел по мне и попросил вернуть его коров. Сказал, что его собака, – тут Олав потрепал черного волкодава по голове, – сама выберет и отыщет его коров. Мне стало любопытно, и я разрешил. Представь, ярл, этот пес выбрал из большого стада всех коров бонда. Мы проверили клейма. Ошибки не было. И я забрал Виги, так его зовут, себе. А взамен отдал золотой браслет. Считаю, это был хороший обмен. Умней этого пса я ни одной собаки не встречал.

– Я бы повязал его с моей сукой, – сказал Духарев. (Ирландский волкодав – это круто!) – Что ты хочешь взамен?

– Отдай мне своего сына! – заявил Олав. – Вот этого! – Трюггвисон показал на Богуслава, пировавшего за столом старшей гриди. – Когда я стану конунгом, я дам ему столько золота, сколько он сможет унести.

– Не могу, – покачал головой Духарев. – Он – воевода Владимира, и вряд ли тот согласится его отдать.

– Пожалуй, – не стал возражать Олав. – Он даже моего дядю Сигурда не пожелал отпустить. Это из-за вашего летнего похода в Византию. Жаль! Но я – удачлив, и мне подобает быть щедрым. Приведи твою суку, и мой Виги сделает всё как надо, можешь не сомневаться!

– А ты не хотел бы присоединиться к нам? – спросил Духарев. – Ромеи платят щедро!

– Не могу, – покачал головой Олав. – Напротив, я сам рассчитывал найти здесь поддержку.

– Эй, Трюггвисон! – окликнул гостя Владимир, которому не понравилось, что нурман шепчется о чем-то с Сергеем. – Ты еще не рассказал, почему бросил свои земли в Англии и приехал сюда? Не думаю, что для того лишь, чтобы рассказать мне о вере в Христа.

– Так и есть, – отозвался Олав. – Я не мастак говорить о вере. И приехал я сюда, потому что мне нужны сильные люди, чтобы отвоевать земли моего отца – те шестнадцать больших фюльков, которые когда-то взял под себя мой предок Харальд Прекрасноволосый и которыми теперь правит мой недруг Хакон-ярл. Вот почему я оставил свои корабли зимовать и пешком пришел сюда.

– Если бы ты согласился подождать год, я бы помог тебе, – сказал Владимир. – Дело твое – правое, и Хакон-ярл мне не друг. Если ты и твои люди послужат мне один год, я сполна отблагодарю тебя.

Олав покачал головой.

– Люди моей земли послали в Ирландию человека, чтобы позвать меня, – сказал Трюггвисон. – Вот этот человек, – Олав показал на одного из своих спутников. – Его зовут Торир Клака, и он проделал нелегкий путь, чтобы найти меня.

Духарев поглядел на посланца норвежского народа. М-да. Сергей бы такому не доверил даже лошадь постеречь… Однако ж он сумел убедить Олава, который тоже далеко не лох. Значит, нашлись аргументы.

«Надо будет навести о нем справки», – подумал Сергей.

 

Ксожалению, связи торгового дома «Духарев и семья» в Норвегии были весьма слабы. Да и время года было неподходящее, так что, когда до Киева добралась кое-какая информация, Олав Трюггвисон был уже далеко. И всё, что смог сделать Сергей, – это проинформировать дядю Олава Сигурда-ярла о том, что Торира послали не друзья Олава, а главнейший его враг – Хакон-ярл.

Тем не менее можно было считать, что Духарев с лихвой отблагодарил Олава за щенков, родившихся от ирландского волкодава[27].

 

Глава четырнадцатая. Император – против!

 

Пришли новости из Константинополя. Как и следовало ожидать, идея отдать за Владимира собственную сестру и порфирородную царевну Анну повелителю Византии резко не понравилась.

Суть его ответа можно было свести к одной фразе: «Он там совсем охренел, этот варвар!»

Мелентий пребывал в глубокой печали. Резонно опасался за голову.

Духарев не пробовал его утешить. Он решил зайти с другой стороны.

– Послушай, дружище, – сказал он послу. – Давай я тебе поведаю одну историю, а ты уж, своими словами, перескажешь ее нашему Автократору. Итак, жила-была одна великая империя. С одной стороны ее теснили варвары, но это не страшно, потому что варваров было много, и всех их легко было перессорить меж собой. А вот с другой стороны ее поджимали сторонники пророка Мухаммеда. Вот с этими было сложнее, потому что они были едины. Еще с нею граничили единоверцы-христиане, но они тоже были недружественны нашей империи и предпочитали союзничать с другими государствами, от которых терпели меньше утеснений. И тут случилось так, что варвары тоже решили отступить от своего варварского единобожия и примкнуть к одной из великих вер. И повели переговоры с христианами другой империи. Но это еще полбеды. Хуже то, что они наладили дружбу с миром ислама. И теперь пусть повелитель нашей великой империи попробует представить, что будет, если варвары, о которых мы говорим, тоже уверуют в Мухаммеда…

– Я тебя не понимаю, светлейший муж, – напрягся Мелентий.

– А что тут непонятного? – удивился Духарев. – Князь наш заключил договор с волжскими булгарами-мусульманами. Налаживает торговлю с Хорезмом и Багдадом. – Тут Сергей приврал: это он сам налаживал такую торговлю, но зачем послу знать лишнее? – А если случится так, что он и сам примет ислам?

– Это невозможно! – воскликнул Мелентий.

Последние императоры-воины, Никифор Фока, частично реформировавший армию и военную стратегию, а особенно Иоанн Цимисхий сумели потеснить мусульман: отбили Крит, Сирию, кусок Месопотамии… Но страх имперцев перед последователями Магомета не иссяк.

– Очень даже возможно! – возразил Духарев. – Попробуй донести это до своего господина. Поверь, этот вариант куда хуже, чем Крещение, принятое от императора Оттона. Последователи Мухаммеда не знают жалости. И они очень воинственны. Именно эта вера больше всего подходит нам, русам.

– Но ты же христианин, светлейший! – возмутился Мелентий. – Ты – спафарий императора!

– Именно поэтому я тебе это и рассказываю, – невозмутимо произнес Сергей. – Попытайся дать понять Автократору или хотя бы паракимомену Василию, что единственный способ остановить приобщение Руси к исламу – это Крещение, принятое от Константинополя. А цена этого Крещения – порфирогенита Анна. Она – не только цена жизни и власти нынешнего василевса Василия Второго, да хранит его Господь, но и цена спасения всей империи. Сообщи об этом, Мелентий!

В Большом Дворце должны об этом знать. Так пусть знаю и пусть думают. Если хотят, пусть пришлют сюда епископов и других вероучителей. Но следует поторопиться, чтобы мятежник Фока не опередил всех нас!

– Ты воистину мудр, светлейший Сергий! – восторженно заявил Мелентий и умчался писать доклад.

Духарев же разгладил пышные усы и усмехнулся. Воистину есть просто ложь, наглая ложь, беспардонная ложь и политика.

 

Труднее было с Владимиром. Рассказ Олава Трюггвисона произвел на князя впечатление. Но вовсе не то, которое хотелось бы Духареву. Владимиру очень захотелось самому поглядеть на чудеса, творимые христианами. На епископа, который носит в руках раскаленное железо, как простую деревяху. На мудрых, которые способны предсказывать будущее таким, как Олав-конунг. Хотелось великому князю увидеть Чудо. Да такое, что затмило бы мелкие фокусы языческих жрецов вроде хождения по горячим углям.

Чуда же Духарев предоставить не мог. В Киеве было несколько священников, которых Сергей Иванович уважал и считал настоящими духовными подвижниками, в отличие от облаченных в рясы «агентов влияния» Византии. Но зримых чудес никто из них не творил, а чудеса духовные, после которых душа очищается и парит, были для Владимира недоступны. Посему в своей религиозной агитации упирал Духарев не на духовную часть, а исключительно на практическую пользу принятия христианства. Вроде уговорил, да. Но весьма опасался Сергей, что обращение Владимира пройдет по варианту великого князя угорского. То есть будет чисто формальным.

Когда же Сергей поделился своими сомнениями с женой, то Сладислава лишь головой покачала:

– Беспокойство твое – зряшнее. Потому что ты, муж мой, в рассуждениях своих забываешь о главном.

– О чем же? – спросил Духарев.

– Не о чем, а о Ком. О Боге.

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: