Направление в разведку ГДР

 

В конце 1940-х годов Советский Союз изменил свою политику в отношении так называемых стран народной демократии Восточной Европы, которые были освобождены от немецкой оккупации Красной армией.

В России есть афоризм, кажется, Крутиера (настоящего имени автора я не знаю), вполне подходящий для новой ситуации, в которой оказался тогда мудрый по жизни Маркус Вольф: «Что только не подпишешь, если жизнь заставит».

Действительно, и после окончания войны сталинское время редко предоставляло человеку возможность выбора, тем более когда тоталитарная власть приняла решение.

Как написал в своей книге «История внешней разведки. Карьеры и судьбы» Леонид Млечин, Политбюро ЦК ВКП(б), «исходя из единства политических целей и задач, а также взаимного доверия» с этими странами, приняло решение о прекращении агентурной работы в них. 30 июля 1949 года существовавшим в Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии и Чехословакии аппаратам внешней разведки СССР дали соответствующее указание… В странах народной демократии были открыты представительства советской разведки (Комитета информации – так называлась тогда внешняя разведка. – Н. В. ).

Восточная Германия до октября 1949 года являлась советской зоной оккупации Германии. В ней существовали структуры полиции и безопасности: Германское управление внутренних дел, Комитет по охране народной собственности (после образования ГДР его переименовали в Главное управление по охране народного хозяйства Министерства внутренних дел, ставшее одним из предшественников МГБ ГДР) и Комиссариат № 5 (К-5), работавший под контролем МГБ СССР и осуществлявший деятельность против бывших нацистов, контрреволюционеров, врагов социалистического строительства и Советского Союза.

С образованием ГДР возникла необходимость создания Министерства государственной безопасности, которое учредила Временная народная палата 8 февраля 1950 года с формулировкой для «обеспечения безопасности… Германской Демократической Республики», включая «борьбу со шпионажем, саботажем и диверсиями». Министром был назначен Вильгельм Цайссер, первым статс-секретарём – Эрих Мильке, будущий руководитель МГБ ГДР.

Созданная по советскому образцу, она стала партийной контрразведкой.

Автор считает, что история образования системы органов безопасности ГДР, изложенная в упомянутой выше книге Л. М. Млечина, в основном отражает объективный ход событий того времени, когда Маркус Вольф был направлен на работу в разведку.

Срок дипломатической службы Маркуса Вольфа быстро истёк в силу объективных причин. Первой была нехватка в ГДР квалифицированных и политически надёжных кадров для работы в госаппарате (в Восточной Германии ещё проводилась дефашизация). Второй – то, что коммунист, дипломат и эмигрант из СССР Маркус Вольф оказался востребованным в ГДР при создании внешней разведки.

В книге «Игра на чужом поле. Тридцать лет во главе разведки» он подробно изложил, как всё было:

«В августе 1951 года статс-секретарь Антон Аккерман по срочным делам вызвал меня в Берлин. Аккерман, которого в действительности звали Ойген (Евгений. – Н. В. ) Ханиш, был одной из ведущих фигур в Политбюро СЕПГ. Его биография была типична для партийного функционера, прошедшего школу Коминтерна в Москве и жёсткую практику в партии «нового типа», то есть сталинского образца. После захвата власти Гитлером он сначала участвовал в антифашистском Сопротивлении в Берлине, потом работал в Москве, в Париже и в Мадриде и снова в Москве. В качестве уполномоченного КПГ по агитации и пропаганде Аккерман вместе с Пиком, Ульбрихтом и Флорином участвовал в еженедельных заседаниях нашей редакции «Дойчер фольксзендер». Будучи членом Национального комитета «Свободная Германия (НКСГ), он отвечал за Работу его радиостанции под тем же названием, на которой работал мой однокашник по школе Коминтерна Вольфганг Леонхард.

Я очутился в министерстве иностранных дел, где Аккерман, не задерживая меня объяснениями, сообщил, что мне надлежит во второй половине дня прийти в комнату номер такой-то в здании Центрального Комитета. Я порядком удивился, увидев, что в названной комнате меня ждал не кто иной, как сам Антон Аккерман. Он любил такие инсценировки.

Теперь-то Аккерман и объяснил мне своим неподражаемым таинственно-торжественным тоном, что партийное руководство уполномочило его создать политическую разведслужбу и что я предназначаюсь для определённой должности в этом аппарате. Это было не предложение, а приказ партии. Я был горд тем, что мне оказано столь высокое доверие.

16 августа 1951 года был создан Институт экономических исследований. Такое название для маскировки получила наша новоиспечённая Внешнеполитическая разведка (ВПР). Несколько сложновато, но очень конспиративно. Моя первая служебная задача в новой должности заключалась в том, что я сел в восьмицилиндровый лимузин Рихарда Штальмана «Татра», который доставил несколько человек в предместье Берлина Бонсдорф. По дороге к нам присоединился роскошный открытый «Хорьх», в котором ехали будущие советские партнёры. Зрелище было весьма импозантное, но едва ли Аккерман именно так представлял себе сохранение тайны.

Рихард Штальман, которому предстояло стать ответственным за создание оперативно-технической службы, был симпатичным человеком. Вся его жизнь прошла под знаком конспирации с тех пор, как в 1923 году он стал работать в Военном совете КПГ. Его звали, собственно, Артур Ильнер, но псевдоним стал «второй натурой» Штальмана, так что даже его жена Эрна называла мужа Рихардом. Хотя Штальман никогда не занимал высоких партийных постов, у него сложились доверительные отношения со всем руководством. Как и вся «старая гвардия», он редко рассказывал о волнующих событиях прошлого, и далеко не сразу я узнал, что именно Штальман был знаменитым «партизаном Рихардом» – участником гражданской войны в Испании, близким доверенным лицом Георгия Димитрова, а во время войны помогал в Швеции Герберту Венеру в организации нелегальной работы КПГ в Германии. Оставшиеся в живых участники испанской войны с большим уважением говорили о его способностях руководителя и об осмотрительности, с которой он готовил опасные операции. Димитров неоднократно поручал ему важные задания.

Вероятно, только человек моего поколения может понять, что тогда означало для нас имя Димитрова. Когда после процесса о поджоге рейхстага и своего освобождения он приехал в Москву, мы чествовали его как героя, устоявшего перед нацистами. И этот герой безоговорочно доверял Штальману, находившемуся бок о бок с ним, называя его «лучшей лошадью в конюшне». В таких людях, как Рихард Штальман, я видел воплощение своих идеалов. Это были профессиональные революционеры, служившие мне примером для подражания».

Прежде чем я продолжу цитировать воспоминания Маркуса Вольфа о создании разведки, просто необходимо сказать, что в течение моего нахождения в служебных командировках я был свидетелем того, как в ГДР, в том числе в МГБ и его Управлении внешней разведки, высоко чтили традиции подпольной борьбы КПГ и увековечивали память о её героях путём создания памятников, переименования улиц и даже городов. Были и другие примеры: город Хемниц переименовали в Карл-Маркс-Штадт (после объединения Германии город снова стал Хемницем, но я уверен, что традиции рабочего движения живы, и в этом нет ничего плохого).

Маркус Вольф описал процедуру создания разведки ГДР следующим образом:

«В Бонсдорфе мы, восемь немцев и четыре «советника» из СССР, основали Внешнеполитическую разведку ГДР, о деятельности которой у большинства присутствовавших немцев были смутные представления.

И здесь я снова оказался самым младшим. Аккерман позаботился – иного, впрочем, и не приходилось ожидать, – чтобы встреча проходила в атмосфере подобающей торжественности. Так как никто из нас впоследствии не смог вспомнить дату, а протокол тоже не вели, мы задним числом объявили 1 сентября 1951 года днём основания нашей разведслужбы.

Аккерман представил руководителя советской группы как товарища Грауэра, которому Сталин лично поручил помочь нам. Грауэр работал для разведки в советском посольстве в Стокгольме. Он был опытен, и мы ловили каждое слово, когда он рассказывал нам о полной приключений повседневности секретных служб. Он учил нас создавать службу, разделять её на отдельные направления и поражать противника в самые чувствительные места. К сожалению, конец Грауэра был трагичен. Он стал болезненно недоверчивым – видимо, сказались и профессиональное разрушение личности, и тревожная атмосфера сталинского времени в СССР.

…В конце концов КГБ отозвал Грауэра в Москву… Именно этим событием я объясняю просьбу Аккермана об освобождении его от должности, последовавшую уже год спустя после основания службы».

Как мне известно, полковник Грауэр Андрей Григорьевич, «товарищ Акимов», был первым представителем советской разведки в ГДР, который помог становлению её внешнеполитической разведки, передав друзьям знания, опыт и основные методы организации разведывательной деятельности.

Далее Маркус Вольф написал:

«В начале деятельности нашей внешнеполитической разведки советники из СССР играли значительную, если не сказать доминирующую, роль. Это положение менялось по мере «взросления» нашей службы.

Сначала наши начальники отделов под присмотром советников усердно писали планы работы. Бюрократия, которой мы должны были следовать, доходила до того, что нам, помимо прочей возни с бумагами, приходилось часами подшивать документы в папки. Смысл этой процедуры, берущей начало, вероятно, из времён царской тайной полиции, советники нам так никогда и не раскрыли.

Структура нашего аппарата почти зеркально воспроизводила структуру соответствующей советской службы. Так как наш советский образец был отделён от контрразведки и подчинён министру иностранных дел Молотову, то у нас руководителем был назначен Аккерман, работавший в министерстве иностранных дел. Формулировка основных документов нашей будущей работы позволяла без труда догадаться, что наши директивы максимально точно переводились с русского. Наши задачи охватывали политическую разведку в Западной Германии и Западном Берлине, экономическую и научно-техническую разведку в областях ядерного и ракетного оружия, атомной энергии, химии, электроники и электротехники, самолёто– и машиностроения и обычного оружия. В их число входила и разведка, направленная против западных государств – членов НАТО.

Небольшой самостоятельный отдел контрразведки отвечал за наблюдение над западными секретными службами и проникновение в них. Он сразу же оказался в конфронтации с существовавшим с февраля 1950 года министерством государственной безопасности, которое, располагая гораздо более многочисленным аппаратом, также действовало в этой области.

Позже меня не раз спрашивали, почему Москва создала себе в лице нашей службы немецкого конкурента, который вскоре обрёл чувство собственного достоинства и во многом превосходил советскую разведку в Германии? Я полагаю, что в Москве с полным основанием считали: немецкой службе будет в послевоенной Германии легче, чем русским, добираться до определённой информации, которую братская служба будет предоставлять советской стороне. Так дело и обстояло, по крайней мере, поначалу, когда наша служба находилась под полным советским контролем. Мы послушно передавали советникам из СССР всю информацию, даже псевдонимы наших источников. Но постепенный переход к соблюдению правил конспирации, в том числе и в отношениях с советскими коллегами, к тщательному отбору того, что они должны знать, а чего – нет, не вполне соответствовали позиции «отцов-основателей».

Моим первым прямым начальником был Роберт Корб, с которым я познакомился на «Дойчер фоьксзендер» в Москве. Он руководил отделом информации, состоявшим из нас двоих и секретарши. Мы сидели в бывшей школе в Панкове, недалеко от закрытого квартала, в котором жили руководители партии и государства… Он был блестящим аналитиком, учившим меня критически проверять сообщения оперативных отделов. Мы оба быстро поняли, что постоянное и глубокое изучение материалов печати делает излишней иную «секретную» информацию. От понимания этого аналитику недалеко до признания необходимости, постоянно опираясь на самые различные источники, формировать собственное мнение, чтобы критически оценивать разведывательный материал… Корб был в некоторых отношениях, что называется, оригиналом. Его саркастические замечания и остроты всегда попадали в точку. Он не ведал почтения к вышестоящим лицам, и мы быстро нашли общий язык. Мы лояльно служили государству, не впадая в фанатизм, а к миссионерскому ожесточению некоторых наших политических руководителей относились иронически дистанцированно».

Последнее признание Маркуса Вольфа в самостоятельном мышлении свидетельствует о том, что он – личность, которая не руководствовалась в службе и жизни карьеристским принципом «чего изволите-с?».

Надо сказать, что Маркус Вольф после отставки пытался внести в ЦК СЕПГ свои предложения по реформированию ГДР, начиная с партии, которая по-прежнему придерживалась догматического курса. Он считал, что имелись ещё возможности спасти существующий строй. Однако руководство СЕПГ во главе с Хонеккером отрицательно относилось к идее перестройки.

В откровенных беседах с советскими офицерами связи Маркус Вольф, действительно, нередко с большой долей иронии комментировал и критиковал принимаемые в ГДР решения, которые считал догматическими и неэффективными для дела строительства социализма.

Это не было критиканством, однако воспринималось мною, поскольку я ещё не знал его как человека, проявлением в обществе советских коллег некоего фрондёрства, но… со временем я убедился, что высказанные им в иронической форме критические мнения по актуальным проблемам жизни как в ГДР, так и в Советском Союзе – это проявление жизненной позиции человека честного и неравнодушного. Причем патриот своей страны не считал, что это рискованно и может повредить ему, наоборот, инакомыслие, по его убеждению, норма внутрипартийной демократии. В этом можно убедиться теперь, прочитав его мемуары.

В парторганизациях подразделений советской госбезопасности, в которых я состоял на учёте, партийная демократия тогда расширилась, но принцип демократического централизма по-прежнему соблюдался строго, и отклонение от принятой линии партии считалось недопустимым. Правда, велась и работа по искоренению фанатизма в партийной жизни.

Даже после разоблачения культа личности Сталина на XX съезде КПСС в СССР в сознании людей ещё долго сохранялся страх, и мы от него продолжаем освобождаться и сейчас. Я с благодарностью вспоминаю жизнь парторганизации последнего отдела, в котором я работал до перехода в разведку, да и действия нашего парткома в Управлении КГБ при СМ СССР по г. Москве и Московской области. В рамках политической учёбы мы обсуждали и такой актуальный вопрос того времени: в чём разница между культом личности и авторитетом руководителя партии – Хрущева Н.С.? Коммунисты открыто и с иронией, понятно, меньшей, чем у Маркуса Вольфа, высказались вполне определённо: разница между культом личности и авторитетом вождя пока невелика, но, дескать, посмотрим, как пойдёт дело. В то время возникла волна славословия в адрес нового генсека.

Моему поколению сотрудников госбезопасности, призванных партией после XX съезда на смену «бериевским кадрам», пришлось участвовать в пересмотре архивных дел на репрессированных при Сталиных советских гражданах на предмет их реабилитации.

Помню, что каждый оперативный сотрудник получал 40 архивных уголовных (только не «расстрельных») дел, изучал их материалы и писал, причём от руки и по шаблону, заключения по ним. В них мы обязательно отражали два вывода: о наличии в деле доказательств преступления, за которое «Особое совещание» (или «Тройка») НКВД/МГБ во внесудебном порядке на основании конкретного пункта статьи 58 УК РСФСР, как правило, приговаривало к 10 годам заключения, и материалов, подлежащих дальнейшему хранению. Если ни одного, ни другого не было, дело подлежало уничтожению комиссией путём сожжения по акту, а утверждённые заключения отправлялись на вечное хранение в архиве вместе с актом. В этих делах, согласно описей, фактически находилось в среднем от 15 до 30 листов. Всего лишь! Это были вместе с описью: вырезки из протоколов допроса других осуждённых, сообщения заявителей и, по-моему, даже негласных сотрудников, и обязательно – выписка из протокола заседания внесудебного органа госбезопасности с вынесенным приговором. Конвейер репрессий работал в годы сталинского террора упрощенно, но быстро. После ХХ съезда КПСС был организован процесс восстановления социалистической законности, оперсоставу было дано указание согласовывать ведение дел со следственным отделом, также был усилен контроль прокуратуры за деятельностью органов госбезопасности.

По одному из рассмотренных мною тогда дел проходил малограмотный рабочий, получивший 10 лет ИТЛ. Он, будучи передовиком, маршировал в праздничной колонне демонстрантов своего завода по Красной площади. Ему удалось увидеть вблизи и заинтересованно, что вполне понятно, рассмотреть на трибуне мавзолея живого Сталина – редкая удача. Вернувшись домой и традиционно распив бутылочку водки, он, видимо захмелев, по-простецки, со множеством орфографических и синтаксических ошибок, умудрился-таки написать – о чём бы, вы думаете? – о своих явно пролетарских и ошеломивших его впечатлениях от внешности(!) вождя (я этот документ из дела не то что внимательно прочитал, а изучил, ища крамолу, и не нашёл её). Потом рабочий не счёл за труд отослать свои откровения, да не кому-нибудь, а лично ему – вождю! Да ещё, по мнению тех, кто их в органах получил, и клеветнически присочинил, что вождь совсем маленького роста и рябой, – в общем, нет, не былинный он Добрыня Никитич – товарищ Сталин. Ну, совсем, право, не такой импозантный, каким его изображают народу и каким привык считать его пролетарий. А заключил он своё послание простодушно – искренним, но вызвавшим сомнения пожеланием вождю поинтересоваться, как живут рабочие в коммуналках: де, пора бы и облегчить им жизнь. Мне кажется, что этот рабочий вряд ли ещё раз обращался к вождю: находился он потом далеко от столицы, к тому же мог, кстати, от постигшего его, отрезвляющего разочарования вообще перестать писать.

Понятно, что Корб и Вольф из-за их иронии по отношению к власти в ГДР в подобной ситуации и не могли быть: наступила пора хрущёвской «оттепели», а позднее и горбачёвской гласности.

Я считаю, что Маркус Вольф как интеллектуал, обладавший нестандартным мышлением, видел промахи партийного руководства. Он как коммунист всю свою жизнь направлял усилия на укрепление ГДР как социалистического государства и обеспечение её безопасности.

 

Становление разведки ГДР

 

Если вновь вернуться к становлению разведки ГДР, то следует привести следующую цитату из воспоминаний самого Маркуса Вольфа:

«…Благодаря своему прошлому Рихард Штальман был на короткой ноге со всем руководством нашего молодого государства. Если наша новоиспечённая служба сталкивалась с неожиданными трудностями, Штальман разыскивал премьер-министра Отто Гротеволя прямо дома, и проблема решалась. Если, скажем, нам срочно нужна была валюта, которую мы, двигаясь по предписанному пути, получили бы самое раннее через несколько месяцев, то он посещал министра финансов и приносил от него деньги в портфеле. Ему удалось даже присвоить в пользу нашей крошечной службы не менее половины из двадцати четырёх лимузинов «Татра», которые Чехословакия поставила нашему правительству.

Да и внутри самой службы прошлое Штальмана было несомненным плюсом. Как любая другая разведка, мы нуждались в хорошо изготовленных паспортах и других удостоверениях личности соответствующих стран. Для него ничего не было легче, чем раздобыть целый набор разных сортов бумаги или разыскать специалистов, которые владели почти вымершим искусством изготовления документов от руки, соблюдая при этом правила безопасности…».

Так начиналась карьера разведчика, которой «суждено было продолжаться тридцать пять лет». Следующий шаг в своей карьере в разведке Маркус Вольф изложил в мемуарах так:

«В нашем новом здании на Роландсуфер, в центре Берлина, я стал заместителем начальника отдела контрразведки, к которому до тех пор недоброжелательно относилось в министерстве госбезопасности. Руководил отделом Густав Шинда, обладавший многолетним опытом нелегальной работы.

Наша задача заключалась в проникновении в западногерманские спецслужбы. Это было легче сказать, чем сделать. Мы сидели вчетвером, не имея никакого представления о том, как, собственно, нам тягаться с разведслужбами, почти без ущерба пережившими крах Третьего рейха и возродившимися в Федеративной республике, как феникс из пепла.

Когда наш крошечный отдел контрразведки на рубеже 1951–1952 годов начал борьбу против западногерманских разведслужб, уже развернувшихся вовсю, географическое название «Пуллах», которое время от времени появлялось в печати, окутанное тайной, мало что говорило нам. Оно было символом неизвестного и, казалось, недоступного мира. День, когда мы стали хорошо ориентироваться в нём, был ещё далёк…».

В этом отделе Маркус Вольф приобрёл ценный опыт практической работы, который он сформулировал следующим образом: «…в разведке нельзя забывать о логике и позволять вводить себя в заблуждение, принимая желаемое за действительное… необходимо постоянно подвергать сомнению однажды высказанные мнения». Это, как говорится, азы разведывательной службы. Я полагаю, именно такие рекомендации давали первые советские наставники из группы Грауэра, принимавшие участие в помощи немецким друзьям при создании аппарата разведки ГДР.

С учётом активности работы контрразведок противника против КПГ новой разведке ГДР пришлось отказаться от практиковавшегося ею использования кадров разведки компартии Германии: «…вплоть до своего запрета КПГ была таким же табу для нашей службы, как позже её преемник – Германская коммунистическая партия».

Ситуация в разведке ГДР тем временем неожиданно изменилась, поставив Вольфа перед очередной необходимостью принятия теперь, можно уверенно сказать, судьбоносного (и не только для него одного) решения, поскольку внешняя разведка – это один из важных инструментов государственной власти, опосредствованно влияющий как минимум на общественную жизнь страны, а если разобраться в её роли глубже, то и на геополитику. Достаточно вспомнить, как по данным ЦРУ лидеры США развязали войну с Ираком, который якобы располагал ядерными средствами массового уничтожения. Ликвидировав режим Саддама Хусейна, их не нашли.

 

«Мы считаем, что ты должен возглавить службу»

 

В ГДР возникла необходимость срочной замены руководителя внешнеполитической разведки Антона Аккермана, для чего требовалась подходящая в политическом, профессиональном, а также и в других, кстати, хорошо сформулированных Дзержинским Ф. Э. отношениях и перспективная для этого поста кандидатура. Разумеется, она должна была устроить и советскую сторону. Руководство СЕПГ остановило свой выбор на кандидатуре Маркуса Вольфа.

Он сам изложил историю с назначением так:

«В декабре 1952 года меня вызвали к Генеральному секретарю ЦК СЕПГ Вальтеру Ульбрихту, который уже считался могущественнейшим человеком молодого государства. Я отправился в ЦК, не имея ни малейшего представления о цели вызова. Тогда здание ЦК находилось еще недалеко от Александерплац. В приёмной я получил пропуск, который охрана тщательно сверила с моим паспортом. Контроль не походил тогда на драконовскую проверку, введённую в последующие годы, да и внутренний вид здания не был даже отдалённо столь же впечатляющим, как позже в так называемом Большом доме на Вердершен Маркт. И всё-таки уже в ту пору, несомненно, чувствовался тот дух, та атмосфера, которым было суждено стать столь характерными для мира партийного руководства, обособленного от народа.

…Ульбрихт без обиняков, как ему и было свойственно, приступил к делу – без какого-либо вступления, без каких-нибудь замечаний личностного характера и не глядя на собеседника.

Так я узнал, что Антон Аккерман просил освободить его от руководства Внешнеполитической разведкой. По крайней мере, в данном случае Ульбрихт придержался принятых формулировок, добавив: «По состоянию здоровья». Конечно, я знал, что представления Аккермана о собственном немецком пути к социализму расходились с безусловной верностью Москве, свойственной Ульбрихту. Позже говорили, что Аккерман якобы был неосторожен в частной жизни, а это в пуританской атмосфере, характерной для ГДР того времени, должно было означать конец политической карьеры. Кроме того, секретом Полишинеля было то обстоятельство, что нападки Грауэра всё сильнее отравляли Аккерману его работу руководителя разведки. Озадаченно воспринимая эту информацию, я услышал, как Ульбрихт произнёс: «Мы считаем, что ты должен возглавить службу». Иными словами, по мнению руководства СЕПГ, мне, не достигшему ещё и тридцати лет, одному из многих в иерархии разведки и ещё более незначительному в партии, предстояло стать преемником Аккермана на этом важнейшем посту. На мой вопрос, через кого я должен буду поддерживать контакт с руководством, Ульбрихт ответил, что я подчинён непосредственно ему. Не прошло и четверти часа, как я снова оказался на улице и был всё ещё не менее озадачен, чем в кабинете Ульбрихта. В моей голове всё смешалось: уж очень обескураживало произошедшее. Если бы меня попросили назвать сильнейшее из охвативших меня тогда чувств, то, вероятнее всего, я бы вспомнил гордость. Гордость за доверие, которое мне оказала партия.

Я и сегодня не могу с уверенностью сказать, почему выбор пал на меня. Этому, пожалуй, могли содействовать мои хорошие отношения с Москвой и моё происхождение из семьи писателя-коммуниста, но на другую чашу весов должна быть положена моя почти полная неопытность в разведке. С другой стороны, Аккерман, несомненно, высказался в мою пользу, что не могло не повлиять на решение руководства.

Если сегодня меня спросят, как это я столь легко смог принять назначение на пост руководителя разведки, которая была частью того, что многим представляется аппаратом репрессий, то могу лишь ответить, что тогда я на это смотрел совсем не так и не мог смотреть иначе. Я вовсе не высказываюсь в защиту слепого повиновения, на которое столь охотно ссылались многочисленные попутчики гитлеровского режима после краха Третьего рейха. Принимая любое важное в своей жизни решение, я сознавал, что мог бы отказаться выполнять то, что от меня требовали, пусть и с неприятными последствиями, но без угрозы для жизни».

 

Старт взят

 

Дав согласие возглавить внешнеполитическую разведку ГДР, Маркус Вольф, конечно, исходил из того, что он может рассчитывать на поддержку и внутри службы. Именно этого он и добился.

За время своей работы в качестве одного из представителей советской разведки при Главном управлении «А» МГБ ГДР я увидел его команду в действии: это были уже опытные руководители подразделений и, естественно, единомышленники, которых сплотила и служба, и дружба.

Понятие «друг» у русских и немцев означает не одно и то же, в отличие от понятия «единомышленник». Если русский за друга готов «в огонь и в воду», то немец считает другом человека, которого он только лично хорошо знает. Поэтому, говоря о сподвижниках Маркуса Вольфа, я предпочитаю использовать определения единомышленники или соратники .

Начинали службу будущие члены команды нередко вместе, когда Маркус Вольф ещё был многим из них известен как преподаватель спецшколы, готовившей первых разведчиков ГДР.

Вот что написал об этом последний руководитель внешнеполитической разведки ГДР генерал-лейтенант Вернер Гроссманн в своих мемуарах «В поле зрения – Бонн»:

«С сентября 1953 года курсанты первого выпуска один за другим покидают школу. И вот я – сотрудник службы внешнеполитической разведки… Я ещё не знаю, что прямо напротив в большой комнате сидит мой новый шеф: Маркуса Вольфа я знаю по школе как лектора.

…Руководящие кадры, исключая тридцатилетнего Вольфа, намного старше меня. Все остальные сотрудники – молодая поросль. Некоторых я знаю по улице Чайковского. Мой письменный стол стоит в отделе IV (Западные союзники). Руководит отделом Хорст Йенике (Янике)… В советском плену он посещал антифашистскую школу. Сейчас он начальник нашего отдела. Всех нас отличает одно – слабое понятие о разведывательной работе.

Тем больше мы уважаем старших по возрасту руководящих сотрудников службы. Это Рихард Штальманн и Герхард Хайденрайх – заместители Маркуса Вольфа. Герберт Хенчке – начальник Главного отдела I (Политическая информация). Альфред Шёнхерр – начальник отдела Западного Берлина, Хайнрих Вайберг – начальник экономической разведки, Вилли Вель – начальник отдела кадров и Рихард Гросскопф – начальник отдела изготовления паспортов и документации. Все они были в эмиграции подпольщиками, офицерами сражались либо в Испании, либо в партизанских отрядах. Мы хотим стать такими же, как они.

Наша задача ясна. Мы должны создать работоспособную, эффективную службу внешней разведки, одновременно внедряясь в места службы противника и получая оттуда информацию.

…Советские советники, прикреплённые к каждому служебному подразделению, пытаются помочь. За наш отдел отвечает офицер секретной службы в летах. Он отлично говорит на нашем языке, но немецкий менталитет ему довольно чужд. Кроме того, он едва разбирается в нелегальной работе. Но по долгу службы руководит нами и контролирует нашу работу. Мы не можем следовать многим его советам в оперативной работе, ибо они далеки от жизни в условиях разделённого на части Берлина и расчленённой Германии, далеки от наших представлений и оторваны от реальной ситуации.

…У службы внешнеполитической разведки ГДР не остаётся времени на самостоятельное взросление. В 1953 году она становится главным отделом XV ведомства государственной безопасности. …Легендой всё равно остаётся, как и с самого начала, наша работа в Министерстве внутренних дел. Едва ли кто-то воспринимает тесное переплетение внешней разведки и внутренней секретной службы как нечто особое. В недостатках, а также в определённых преимуществах, например в использовании совместных ресурсов, я конкретно разберусь позже. Включение Министерства госбезопасности в качестве ведомства Министерства внутренних дел всегда виделось в увязке с увольнением министра Вильгельма Цайссера после 17 июня (речь об антиправительственных волнениях в Берлине. – Н. В. ). И это правильно. В конечном счёте, ГДР и здесь следует советскому образцу. Перед этим в Советском Союзе госбезопасность, включая разведку, была переведена в Министерство внутренних дел»[9].

В ходе практического взаимодействия разведок СССР и ГДР мне приходилось в Берлине решать вопросы с рядом единомышленников Маркуса Вольфа и высокопрофессиональных руководителей отделов и секторов, часть из которых поимённо названа и в книге Вернера Гроссманна. Кроме того, по поручению руководства мне приходилось общаться по вопросам мероприятий, проводившихся по линии общества Германо-советской дружбы, и с секретарём парткома МГБ ГДР, которым со временем стал Герхард Хайденрайх, убеждённый марксист и человек большой мудрости.

О нём и кадровой работе Маркус Вольф написал:

«Заместитель Аккермана Герхард Хайденрайх, которому было поручено комплектовать аппарат, был секретарём по кадрам в Союзе свободной немецкой молодёжи – молодёжной организации СЕПГ, и поэтому к нам пришло немало молодёжи из ССНМ. Им предстояло образовать ядро моей службы, будущего Главного управления разведки, сохранившееся вплоть до его ликвидации в 1990 году. Их практический опыт, накопленный на протяжении сорока лет работы, нельзя было заменить никаким учебным курсом. В отличие от большинства других спецслужб, у нас не было кадровой «карусели», когда заходила речь о занятии руководящих постов. Эта преемственность была одной из главных причин нашей эффективности, и она позволила мне сделать мой образ мышления и способ работы достоянием других».

Наблюдая несколько лет, как Маркус Вольф руководил аппаратом своей службы (численный состав Главного управления «А» МГБ ГДР в стадии его ликвидации по состоянию на 31.05.1990 года имел 4128 человек), я невольно сравнивал его стиль и методы с практикой работы нашего тогдашнего руководства в Ясеневе. Возникала даже мысль, почему бы нам, как говорится, не перенять его прогрессивный стиль, но мысль эта отпала сама по себе, когда я увидел, как заформализован у нас весь процесс руководства разведывательной деятельностью и как бюрократизм пропитал службу. Услышал я от корифеев службы и вопрос: кто у нас строит сейчас социализм? Интуитивно возникло предчувствие того, что мы втягиваемся в кризис.

После возвращения из Берлина в Москву в конце 1976 года, находясь на докладе у руководителя кадров службы, я позволил себе обратить его внимание на то, что у нас появилась масса приказов, регулирующих деятельность ПГУ. В частности, и о работе с молодыми сотрудниками: о политическом воспитании, языковой и физической подготовках, профессиональной учёбе и т. д. Это отнимало много рабочего времени во вред исполнения ими служебных обязанностей. Кроме того, я гипотетически добавил, что, если одновременно выполнять все действующие у нас приказы, наша работа может остановиться. Ответом было некоторое краткое недоумение собеседника: то есть как остановится, если все будут исполнять действующие приказы? В общем, я услышал, что надо всё продумать, изучить, разговор был полезным, но приказы множились и дальше.

В своей статье о взаимодействии ПГУ КГБ СССР с немецкими друзьями, написанной в 2000 году к 80-летнему юбилею отечественной внешней разведки, я отметил:

«Я благодарен времени и судьбе за то, что смог стать разведчиком и быть полезным Родине, что работал вместе с профессионалами и борцами, коллегами-разведчиками ГДР: Маркусом Вольфом, Хансом Фрукком, Хорстом Янике, Отто Ледерманном, Вернером Гроссманном, Хельмутом Хартвигом, Вернером Прозетцки, Хайнцем Гайером, Гарри Шюттом, Хайнцем Лерхе, Куртом Гайлатом, Бернхардом Шормом, Манфредом Йекелем и другими.

И, конечно, со многими нашими ветеранами, заслуженными чекистами, как, в частности, Фадейкин Иван Анисимович, Бурдин Владимир Павлович, Воробьёв Иван Михайлович, Герасимов Олег Александрович, Будахин Владимир Николаевич, Смирницкий Владимир Иванович, Гончачаров Георгий Иванович (все были официальными представителями нашей службы при МГБ ГДР в разные годы) и многими другими, имена которых останутся в моей памяти, но не могут быть пока опубликованы.

С ними я был бы готов и сегодня пойти в разведку».

После объединения двух Германий в 1990 году все названные выше немецкие коллеги отвергли вербовочные подходы к себе, стойко перенесли гонения юстиции ФРГ и тяготы быта, сохранив офицерскую честь и свои идеалы.

Ради объективности следует сказать, что не все сотрудники разведки ГДР достойно выдержали эти испытания, некоторые нарушили присягу, опозорив себя.

Я горжусь тем, что среди немецких коллег, которым я доверял, предателей, как теперь известно, не было. С некоторыми из них у меня состоялась встреча в 1993 году в Берлине, а Маркуса Вольфа в последний раз я видел в 2003 году в Доме журналистов на Никитском бульваре в Москве, когда он приезжал с женой Андреа на презентацию своей книги «Друзья не умирают». Кстати, на презентации книги выступили бывшие заместители начальника ПГУ КГБ и легендарные разведчики Кондрашов Сергей Александрович и Дроздов Юрий Иванович.

Я остаюсь для немецких коллег советским другом времён «холодной войны», которую мы не сумели, к сожалению, закончить хотя бы миром с Западом.

Создав такую сильную руководящую команду в разведке ГДР, Маркус Вольф, надо признать, продемонстрировал свою одарённость и в работе с кадрами. Это позволило разведке стабильно добывать ценную информацию, даже при неудачах оставаясь, как говорят профессионалы, «на плаву», что присуще только высококлассным спецслужбам.

Начало своей деятельности в качестве шефа разведки Маркус Вольф описал так:

«С Цайссером было интересно работать. От него исходило ощущение спокойного авторитета, которое вызывало доверие и выгодно отличало его не только от суетливости, важничанья, характерных для Милька, но и от жесткого, обезличенного стиля Ульбрихта. Раз в неделю Цайссер принимал меня… я оказывался для Цайссера желанным собеседником, с которым он, редактор собрания сочинений Ленина на немецком языке, мог обсудить вопросы перевода.

Он с презрением относился к раболепству Мильке перед Ульбрихтом и не делал секрета из своей глубокой неприязненности к генеральному секретарю партии. Ульбрихт не пользовался симпатией почти у всех эмигрантов, с которыми я познакомился ближе. У одних потому, что они помнили о его бессердечии и бесчувственности в Москве, когда он во времена самых жёстких репрессий отказывал в помощи, которая была необходима и возможна, у других, например, Пика и Аккермана, потому, что его поведение по отношению к ним было авторитарным.

Едва Ульбрихт передал разведку Цайссеру, как мы пережили первый скандал – так называемое дело «Вулкан». Его причиной был Готхольд Краус, первый перебежчик на Запад из числа сотрудников нашей службы… Так как Краус бежал накануне Пасхи 1953 года, у западногерманской контрразведки было достаточно времени, чтобы выжать из него всё, что он мог знать, и начать действовать, прежде чем мы смогли понять, что произошло.

Можно представить себе, какая растерянность охватила нас, когда после Пасхи западногерманский вице-канцлер Франц Блюхер заявил на пресс-конференции, что по «делу Вулкан» западногерманские компетентные органы арестовали тридцать пять восточногерманских агентов. Конечно, мы сразу поняли, что это число было гигантским преувеличением: ведь даже ведущие сотрудники нашей службы не знали подлинных имён такого большого числа агентов в чужой стране. Быстро выяснилось, что западногерманская контрразведка, переусердствовав, арестовала наряду с полудюжиной – и не более – настоящих агентов и связников почтенных коммерсантов, активно занимавшихся внутригерманской торговлей и при этом не имевших совершенно никакого отношения к разведке.

«Дело Вулкан», в конце концов обернувшись для западной службы конфузом: многие из тех, кого оно затронуло, подали иски о возмещении ущерба, – заставило нас всерьёз призадуматься. Мы почувствовали, сколь уязвима наша служба. Сколько нераспознанных «кротов» могло работать в нашем аппарате? Комиссия под председательством статс-секретаря Мильке самым дотошным образом проверила всех сотрудников. Для Мильке это была желанная возможность дать мне почувствовать свою власть.

Последующие месяцы мы провели, дотошно решая кадровые вопросы и ведя упорную борьбу за каждого сотрудника, которого я не хотел терять. Опасаясь того, что может узнать о нас противник, мы решили децентрализовать аппарат и разместить отдельные подразделения в десятке зданий, далеко отстоящих друг от друга. На этот период для работы как таковой оставалось мало времени. Между тем в проблемах, которые требовали срочного обсуждения с Цайссером, не было недостатка».

Отрицательный опыт был использован для лучшей организации агентурно-оперативной и кадровой работы.

Молодая разведывательная служба ГДР, перенимая опыт братской советской разведки и при её содействии, быстро оправилась и приобрела новые информационные возможности. Причём её руководитель Маркус Вольф лично занимался вербовкой и использованием агентуры.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: