К кому приводит метод «Горного орла»

 

Тогда я путешествовал в одиночку, преимущественно на местных автобусах и пешком через перевалы (причем был должным образом экипирован для таких путешествий: от удобной одежды, спальника и палатки до минимального «железа»), и встретил Лалу‑садху на тропе, ведущей из Джагатсукха к живописнейшему горному массиву в районе пиков Део‑Тибба и Индрасан. Надо сказать, что тащить с собой в горы (порой переход занимал не меньше недели) большие запасы еды не хотелось. Поэтому я иногда применял метод «Горного орла»: во второй половине дня начинал выискивать добычу со склона – туристов, вставших на стоянку где‑нибудь неподалеку от меня. Сигналом был дым костра, запах разогреваемой еды или огонек примуса в сумерках. Я выходил на тропу и бодро шествовал мимо лагеря. Как всякий вежливый путник, здоровался, и с этого простого взмаха рукой, «намасте джи», или «джулэй», пожелания приятного аппетита, завязывался разговор, иногда приводивший меня к общему столу.

 

Намасте – индийское и непальское приветствие, произошло от слов «намах» – поклон, «те» – тебе. Как пишет Википедия, «в широком смысле означает: „Божественное во мне приветствует и соединяется с божественным в тебе“ – то есть уважительное преклонение и прославление Всевышнего, божественной сущности мироздания, частичкой которого является человек, признание единства и вечной духовности всего сущего, согласно имеющимся традициям». Приветствие сопровождается анджали мудрой (жест руки лодочкой), чем выше статус приветствуемого, тем выше руки. В знак особого уважения к слову «намаете» добавляется «джи». По другую сторону Гималаев, в Ладакхе, принято здороваться по‑другому: «Джулэй», то есть «хорошего пищеварения». Можно и по‑тибетски: «Таши делег».

 

Один раз (это было перед перевалом Чандракани, отделяющим долину Кулу от долины Парвати, и шел я не куда‑нибудь, а в Малану, где, по общему мнению, лучший чарас, но о нем чуть позже) я остановился именно таким образом. Несмотря на приглашение гида ночевать в большой палатке, я отказался и залез в свою низкорослую «эгоистку». Какой‑то внутренний голос подсказал мне, что так будет лучше. А утром гид деловито достал калькулятор и подсчитал, сколько риса, дала и овощей я съел, и представил весьма солидный для Индии и моего кармана счет. А сколько бы он еще содрал с меня за ночлег!

Надо сказать, что еду для организованных туристов везут кони или ослы, а я свой дом с кухней и даже библиотекой таскаю на спине. Кроме того, встав лагерем во время горных путешествий, предлагаю по крайней мере чай всем проходящим мимо – положение хозяина и гостя здесь весьма условно, и я получаю одинаковое удовольствие и от той и от другой роли.

 

Как верно пишет в своем подробном и весьма полезном отчете 2001 года «Через Гималаи» путешественник Валентин Юрин (http://turizm.lib.ru/j/jurin_ walentin_ewgenxewich/india‑2001.shtml): «Даже для сопровождения 1–2 человек по местным понятиям необходимы, как минимум, 3 человека: гид, повар и погонщик. Им требуются палатки (зачастую брезентовые армейские), прочее снаряжение, несколько керосиновых горелок и неимоверное количество посуды и кухонной утвари. Продукты берутся самые обыкновенные и в обыкновенном количестве – так же, как и в городских ресторанах. Объяснять, что значит сварить рис на высоте 4000 м без автоклава, едва ли нужно. Средний расход керосина, по словам гидов, составляет 2 л/чел. в день. Кроме того, на отдельных участках приходится запасать и везти с собой фураж для животных. При увеличении числа клиентов количество груза, число лошадей и погонщиков растет едва ли не опережающими темпами. Судить о нем можно, например, по такому факту: при найме каравана традиционной единицей измерения для первоначального торга является, 1 погонщик с 5 лошадьми».

За десять лет ситуация почти не изменилась, разве что вместо керосина возможен газ (баллоны разных типов продаются повсеместно).

 

Но вернемся к Лалу. Как правило, туристы путешествуют с гидами, гиды, как правило, хорошо говорят по‑английски и, как правило, являются людьми веселыми и общительными. Здесь я встретил группу, которая спускалась вниз. Гид этой группы из нескольких начинающих альпинистов был не только общительным, но и певучим. Он все время пел песню, где рефреном было что‑то от махамантры «Ом намо Шивайя» и часто фигурировало имя Лалу садху. Когда я его спросил, кто такой Лалу, он воскликнул:

– Ты не встретил Лалу! Это великий человек. У него чайшоп на тропе ниже по склону. Всего день пути – и ты у него! Как же ты прошел мимо! Тебе обязательно надо его увидеть. Лалу – это Гималаи. Иди лучше с нами, к нему. Здесь ты не сможешь пройти в Лахул. (Я до этого расспрашивал его о возможности перевалить из долины Кулу в Лахул через вышележащие перевалы.) И альпинисты из Германии, которых он сопровождал, подтвердили это.

На следующий день я все же заполз на стену, перегородившую ущелье, прогулялся по леднику, усеянному красивейшими ледовыми грибами, знакомыми мне и по другим горам, по морене, сползающей на этот ледник, посмотрел на небольшой снежник, который был обозначен на карте как озеро Чандратал (есть еще одно, намного более известное озеро с таким же названием по другую сторону долины Лахул), переночевал и, изучив обстановку, понял, что встреченные мною альпинисты абсолютно правы, и отправился вниз.

А пройти из долины Кулу в Лахул можно довольно легко (для подготовленного человека) через перевал Хампта, расположенный по другую сторону Део‑Тиббы и Индрасана. А еще проще – переехать через перевал Ротанг. Но тогда я не искал легких путей.

В итоге я спустился к обители Лалу, которая стала моим домом на пару недель. Лалу жил в области, по выражению одного из местных жителей, «большой силы».

 

Слово «сила» (power) используется весьма часто: «Это кристаллы большой силы», – говорит торговец в магазине самоцветов, «Это место большой силы», – говорит местный житель, указывая на камень посреди склона, «Этот запах имеет большую силу», – говорит мне продавец запахов, показывая один из флакончиков. Бутылочки с амброй, лотосом, розой стоят на подстилке на траве, а сам он сидит на сером слюдяном камне. И старый потертый саквояж рядом с ним. Издали, с горы, этот человек сам похож на цветок.

 

Рядом с комнатой Лалу (он называл свое жилище room), скорее похожей на пещеру: две стены и потолок – нависающая над поляной скала, третья стена – каменная кладка, четвертая – весь мир, с небом, горами и бегущей внизу рекой, находилось целых два «места большой силы», два храма. Один из них – небольшой лингам, обрамленный йони, разумеется Temple of Shiva. Другой, по словам Лалу, гораздо более древний – храм Нагов. Это камень с глубокой естественной прорезью в форме змеи, из‑под которого бьет источник. Каждое утро, с рассветом, Лалу совершал пуджу для Шивы.

Рядом с пещерой Лалу работали «фриуоркеры», на русский, наверное, лучше всего перевести это слово как «трудники»: они строили из камней дом – для кого и зачем, я так и не понял. Они с большим почтением относились к Лалу, но был ли он их гуру? Могу сказать одно: он был их поваром, всю еду готовил собственноручно и ее освящал.

Но один человек из окружения Лалу достоин особого упоминания. Его звали Пол. Он приехал из Англии много лет тому назад, жил в горах без документов, присматривал за священными коровами и занимался йогой. А его «сверхъестественные» бытовые способности были столь же естественны, как деревья, камни, река и небо.

Я, стараясь быть хоть чем‑то полезным, в первый же день предложил свои услуги «по хозяйству». И утром мы с Полом пошли за дровами. Лес рос на довольно крутом склоне на противоположном берегу реки. Через нее была перекинута пара бревен. Сделав из рюкзака устройство для ношения дров, я нагрузил на спину несколько довольно увесистых поленьев. В то время я был весьма здоровым парнем, имеющим довольно большой горный опыт. Пол же, внешне намного менее крепкий, связал веревкой пучок бревен, по размеру превышающий мой раза в три. Затем с легкостью поднял его на плечо, скомандовал: – «Slowly, slowly», – и, пританцовывая, пошел вниз. Причем я был в хороших удобных ботинках, а Пол – босиком. Перед мостом я вынужденно остановился, чтобы перевести дыхание, Пол же, не останавливаясь и продолжая пританцовывать, пересек реку по бревнам и ждал меня около «комнаты» Лалу. Я с трудом доволок себя и дрова, я едва дышал. А Пол улыбался и выглядел так, словно не носил никаких тяжестей.

Или еще один эпизод. Первым же вечером Лалу предложил покурить. И Пол просто взял пальцами из огня пылающий уголек, словно бы это был обычный, совсем не раскаленный камушек, раскурил от него чил‑лум и снова положил уголек в огонь. Это не являлось демонстрацией для меня или кого‑либо еще – он просто так жил. Но гораздо показательнее этих примеров была внутренняя сила, исходящая от этих двух людей, которую я хорошо чувствовал. Прощаясь, мы обменялись подарками: я оставил Лалу небольшое денежное подношение для его бога, а он подарил мне рудракшу.

 

Рудракша на санскрите – глаз Рудры, то есть Шивы, шарообразный плод дерева рудракша (Elaeo‑carpus ganitrus) семейства элеокарповых, произрастающего в предгорьях Гималаев. «Шива‑пурана» рассказывает о том, как Шива на протяжении долгих лет медитировал за благополучие всех живых существ, и, когда он открыл глаза, одна слезинка скатилась по его щеке и упала на землю. Из нее и выросло дерево рудракша. Из плодов рудракши изготавливают четки.

 

Есть подарки, которые для меня являются самыми бесценными сокровищами этого мира. И неважно, что это: панагия, самодельная иконка Богородицы, подаренная сербским водителем на одной из трасс Греции, или стеклянный шарик, слеза неба, которую мне вручил ребенок из карельской деревни, или рудракша от Лалу, или найденный на дороге и почему‑то очень значимый для меня овальный диск непонятного назначения.

Вообще, обмен подарками – хороший ритуал. Особенно такими, в которые вкладываешь собственную, как сказал бы один мой продвинутый знакомый, «позитивную энергию», а проще – любовь. В этом и есть их главная сила. Так в стародавние хиповые времена обмен фенечками (этот ритуал был заимствован у североамериканских индейцев) означал названое братство.

Впрочем, все дары хороши, даже денежные, если идут от сердца. Я вдруг вспомнил, как в молодости больной и уставший возвращался автостопом из Алма‑Аты в Ленинград. В первую ночь я остановился на окраине поселка Балхаш, на бахче, которой заправляла корейская семья. И хозяин с улыбкой сказал: «Здесь, на Востоке, у нас принято обмениваться подарками. Что ты можешь мне подарить?» У меня ничего, кроме авторучки, не было, и я протянул ему авторучку. А хозяин, хитро улыбнувшись, произнес: «Я тоже мало чего могу подарить, разве что немного бумажек с картинками». И протянул мне пачку денег, которых затем хватило на билет до самого дома.

 

Секреты комнаты Носова

 

Расположившись в отеле, мы решили посвятить вечер прогулке и посещению храма Кришны, находящегося чуть выше Наггара. К нему серпантином тянется автомобильная грунтовка, но я решил тряхнуть стариной и не искать легких путей. Поэтому мы не стали возвращаться к дороге, а пошли по тропе, которая, по моим воспоминаниям, должна была намного быстрее привести к храму. Оказалось, что это неправильная тропа: мы миновали яблоневый сад, затем перешли через ручей в хвойный лес. Шишки у гималайской сосны похожи на шишки наших елей, только еще более длинные, этакие фаллосы, разбросанные по склону.

 

Яблоневые сады – гордость, украшение и радость долины Кулу. Правда, эта радость омрачается тем, что в период сбора яблок приезжает много «гастарбайтеров» из других регионов Индии и из Непала и среди них есть весьма криминальные личности. А. Е. Грановский (http://www.india.гu/how/guidesДulu/ или http://www.ayurvedakullu.ru/kuUul.htm) пишет о том, что сады были созданы в 1870‑м благодаря стараниям отставного английского капитана Р. С. Ли. Саженцы яблонь, груш, слив и вишен были доставлены из графства Девон в Англии. Идея получила распространение, и через несколько лет ирландский капитан А. Т. Бэнон приобрел землю в районе Манали и также засадил ее фруктовыми деревьями.

Он придумал и фруктовую почту. Специальные «почтовые бегуны», меняясь через каждые десять километров, переносили по цепочке через перевал Бхубу (2800 м) в Палампур корзины с фруктами. Далее их везли уже на повозке.

Что касается лесного мира долины, то он не ограничивается голубой или гималайской сосной (Pinus waflichiana ), здесь на разных высотах растут: сосна Жерарда (Pinus gerardiana), гималайская пихта (Abies pindrow), пихта замечательная (Abies spectabilis), ель гималайская (Picea smithiand), кипарис гималайский (Cupressus torulosa ) и, конечно же, деодар, кедр гималайский (Cedrus deodara ), а также лиственные: дубы, рододендрон, березы, клены. А какую вкусную малину и землянику мне довелось пробовать в горах долины Кулу!

 

Пока Сева любовался творениями природы и рассуждал об их дополнительных функциях, со стороны дороги раздался пронзительный птичий крик. Через некоторое время крик повторился. Мы поднялись и увидели девочку возраста лет двенадцати, которая шла параллельно нам и кричала странным птичьим голосом. Кого она призывала и с кем разговаривала? Дорога тем временем обогнула дом довольно заброшенного вида, где на террасе находилось около десяти детей.

Кришна встретил нас музыкой из репродуктора, расположенного над крышей. Она растворялась в прозрачном горном воздухе и, несмотря на плохое качество воспроизведения, казалась вполне уместной. Сам храм находится на хребте и от него открывается великолепный вид на гималайские вершины, на долину реки Биас, на Наггар. Почти все дома в Наггаре крыты черепицей из местного сланца и сверху очень органично вписываются в пейзаж. Впрочем, и здание храма из него не выпадает. Стоит отметить, что большинство храмов выполнено в стиле наггар (с названием города Наггар это связано лишь тем, что само слово «наггар» обозначает «город»). Храм Кришны не исключение. А за храмом стоит колесница, на которой, как я полагаю, мурти (скульптурное или живописное изображение бога, считается, что в мурти присутствует частица живого божества) Кришны каждую осень выезжает на Дашеру.

 

Помимо стиля наггар, или «северного», есть еще «южный» (дравидский) сталь и смешанный – Весара (Vesara). В храмах всех стилей здание разделено на три части: святилище, называемое гарбхагриха, манта‑пам – зал перед входом в святилище – и антарала – узкий проход, соединяющий мантапам и гарбхагриху. В гарбхагрихе, темном маленьком помещении без окон, находится мурти – изображение божества, а над гарбхагрихой – башня. В северной архитектуре башня высокая, в форме перевернутой параболы с выпуклыми ребрами, называемая шикхара; в южной – идущая уступами вимана. Второе отличие – это ворота. В северном доминирующим элементом является сама шикхара, а в южном – гопурам, ворота храма, порой затмевающие своей грандиозностью сам храм. О храмовой архитектуре есть неплохая статья на сайте http:// indonet.ru/articles/arhitekturaindii.

 

Вечером мы попробовали местного некрепкого алкоголя. В долине Кулу гораздо меньше ограничений в этом плане. Взяли сидр и земляничное вино. Сидр оказался вкуснее и дешевле: 90 рупий за 0,7 литра, а вино – 250. Возвращаясь в наш почтальонский гестхаус, уже за несколько сот метров услышали музыку и гул голосов. Весь верхний этаж главного здания светился, на фоне желтых окон были видны силуэты. Мы прошли мимо улыбающихся сикхов, которые сообщили, что у их родственников на втором этаже свадьба.

 

Сикха можно узнать сразу. Во‑первых, по некоей внутренней организованности, собранности, свойственной истинным воинам. Во время моего автостопа по Индии (а такое тоже было) меня не раз подвозили сикхи‑бизнесмены. Не могу сказать ни одного плохого слова в их адрес – внутреннее благородство и искреннее желание помочь было присуще каждому из них. Во‑вторых, по первым трем внешним признакам обязательного для сикхов правила пяти «К»: кеш (нетронутые волосы, спрятанные под аккуратно сформированный тюрбан), кангха (гребень в волосах), кара (стальной браслет), качх (короткие штаны в качестве нижнего белья), кирпан (кинжал, спрятанный под одеждой).

Слово «сикх» происходит от санскритского «шишья» (ученик). То есть сикхи считают себя учениками десяти духовных учителей, живших с XV по XVIII век, а точнее, книги «Ади Грантх», которая является символическим представителем всех гуру, средоточием их учения и божественной мудрости. Первым из 10 был Гуру Нанак, а последним – гуру Гобинд Сингх. Гуру Нанак около четверти века бродил по стране в сопровождении мусульманина‑музыканта и индуса, записывающего слова учителя. Это довольно символично: ведь сикхизм как религия много взял и от индуизма, и от ислама. Гуру Нанак и последующие гуру учили о том, что Бог един, и един для всех. Все сущее создано его волей. Его имя нам не дано знать, он непостижим и неописуем. Он источает любовь, он милосерден, лишен ненависти и пристрастий. Он внутри и вне нас, он был всегда и везде как животворящая идея, любовь, милосердие, красота, мораль, правда и вера. Понятно, что и традиционные индуистские представления о карме и перерождениях, и мусульманские о загробной жизни, рае и аде сикхами не разделяются. В мире ничего не исчезает – после смерти душа возвращается к Богу и пребывает вечно. Гуру Гобинд Сингх основал религиозное сообщество сикхов – хальсу, создал армию хальсы, установил правило пяти «К» и объявил священную книгу «Ади Грантх» единственным гуру, тем самым поставив точку после цифры 10.

Что касается морально‑этических норм, то сикхи признают равные права всех людей на земле независимо от их происхождения, в том числе и право защищать свою свободу. Добрые дела делаются не ради какой‑либо выгоды в этой или последующей жизни, они естественны, как божественный дар, который можно открыть внутри себя. Злодеяния же, скупость, ненависть, жадность противоестественны человеческой и божественной природе. Любовь надо проявлять в любом повседневном деянии. Недопустимо и греховно всяческое насилие, манипулирование окружающими.

 

Стоило нам пожелать друг другу спокойной ночи и разойтись по комнатам, как в нашу дверь постучал Носов.

– Я не знаю, что делать, – сказал он. – Ко мне пришли сикхи и просят одеяло. Они говорят, что я должен им одеяла. Я им отдал свое, но их много, и каждый хочет одеяло. У меня только спальник остался.

– Спальник не давай, – посоветовала Тоня. – Сейчас мы все выясним.

Действительно, внизу стояло много сикхов, они были высокие, под метр девяносто, в тюрбанах, с усами и бородами, они улыбались и объясняли, что Носов непременно должен выдать им одеяла. Сикхи сказали также, что хозяйка отправила их к нему и они не просили бы, но часть гостей будет спать на террасе, а там холодно. Без одеял никак нельзя.

Пришлось искать хозяйку, Мирру. Она пришла с ключом и пропела о том, что одеяла в сундуке и она забыла его открыть, но сейчас откроет и всем будет тепло и хорошо. Оказывается, вот зачем в комнате Сергея Носова такой большой сундук!

Утром, проснувшись, мы вышли из комнаты и обнаружили на полу и на столе трех жуков‑носорогов. Все они оказались мертвыми. Я тут же помчался будить Носова, у которого были специальные баночки. Как я уже говорил, знаменитый петербургский писатель‑жуковед Павел Крусанов попросил его ловить встречающихся по дороге жуков. Но, к моей радости, жуки встречаться с Носовым не хотели. Я методично фиксировал на видеокамеру тщетные поиски жужелиц под камнями и древоточцев в трухлявых пнях и дуплах, дабы показать Крусанову, насколько его страсть к жукам заставляет других заниматься не своим делом, а тем самым ухудшать свою карму.

 

Сам Крусанов, однако, так не считает. По его мнению, Носова в данном случае следует уподобить Семенову‑Тян‑Шанскому, который в своих экспедициях собирал образцы флоры и фауны, дабы в Петербурге специалисты смогли изучить их. И раз уж Носов – научный руководитель нашей «экспедиции», то ловля жуков именно то, что он и должен делать.

 

Мой почти документальный фильм рассказывает о том, как Носов с риском для здоровья ищет жуков на отвесных скалах, в ледяных пещерах, в шерсти огромных кабанов, в бидончиках для подаяний нищих садху, и даже в собственном рюкзаке. Но все тщетно. И вот в Наггаре жуки сами прилетели к нему и сами умерли, дабы не испытывать мучений в тесноте баночек из‑под пленки и не ухудшать карму Носова Бабы.

Надо сказать, что у каждого из моих спутников я обнаружил странные привычки. Например, Тоня по утрам умывается и любит принимать душ. И почему‑то не любит очередей. На этот раз в туалет и душ очереди не было, но зайти в них не представлялось возможным, потому что наши сикхи использовали дверные ручки этих заведений для намотки на голову тюрбанов. А намотка одного такого тюрбана занимает как минимум несколько минут.

 

Дастар – головной убор сикха – представляет собой тюрбан, который наматывается из длинного, около пяти метров, куска ткани. По утверждению самих сикхов, труд наматывания окупается сторицей – такой тюрбан весьма практичен, не позволяет быстро пачкаться длинным волосам и хорошо предохраняет голову как от жары, так и от холода. Кроме того, он красив, и главное – является одним из пяти «К»: обязательным религиозным атрибутом, который символизирует честь, самоуважение, храбрость, духовность и верность долгу. В Индии такой головной убор также называется пагри.

 

 

По дороге к Урусвати

 

После завтрака у нас было запланировано посещение усадьбы Рериха, и мы отправились в гору, к его дому. С момента нашего последнего визита в 2008 году изменения, произошедшие в этих местах, были хорошо заметны. Стало больше заборов. Даже дерево при входе в музейный комплекс, обвитое лианой, на которой еще два года тому назад фотографировались гости, теперь было огорожено. Как мне показалось, стало больше письменных обращений: «Зона тишины» – черным по белому на стенде возле дороги, а над дорогой – красный транспарант «Добро пожаловать в Международный мемориальный трест Рериха!».

Справку о семье Рерихов можно найти в любой энциклопедии, но я считаю необходимым посвятить биографии этого замечательного русского художника хотя бы пару страниц. Ведь маршруты моих путешествий часто повторяли его маршруты. Мы «пересекались» и в Изваре, куда я заезжал вместе с писателями во время выступлений по области, и на Алтае, в Верхнем Уймоне, где также есть музей Рериха, а из соседнего поселка Тюнгур начинается путь в сторону священной горы Белухи, и в Ладакхе, и в долине Спити, и здесь, в Наггаре, в доме художника, и в других местах, не обозначенных на географических картах. Причем я намеренно не искал этих встреч, я не являюсь адептом агни‑йоги, я не вхожу ни в одно из Рериховских обществ и мне нравятся далеко не все картины Николая Рериха. Просто пути наших путешествий слишком часто совпадают.

Итак, Николай Константинович Рерих родился в 1874 году. Его детство пропито в Петербурге и в Изваре, имении под Петербургом. По настоянию родителей Николай окончил юридический факультет Петербургского университета, а по велению сердца – Академию художеств. Одним из его учителей был самобытный русский художник Архип Иванович Куинджи.

В 1899 году он познакомился с Еленой Ивановной Шапошниковой, барышней талантливой не только в области искусства и философии, но и способной к глубоким мистическим переживаниям. В 1901 году они стали мужем и женой. Летом 1902 года, когда Рерихи работали на раскопках курганов в селе Окуловка Новгородской губернии, родился сын Юрий, а через два года, в октябре 1904 года, родился Святослав.

Все это время Николай Рерих много рисует, участвует в выставках, а в 1916 году по состоянию здоровья покидает Петербург и поселяется в Сердоболе (Сортавала). Через год в связи с отделением Финляндии от России оказывается за границей. В 1920 году Рерихи переезжают в Лондон. Здесь они знакомятся с индийским поэтом Рабиндранатом Тагором, здесь же Елена Рерих встречает двух Великих Учителей – Махатму Морию и Махатму Кут Хуми, которые в своих физических телах посещают Лондон в составе индийской делегации. Это становится отправной точкой в развитии ее учения агни‑йога, или Живая этика.

Затем следует переезд в Нью‑Йорк и снова работа над картинами, над учением, выставки, встречи. За это время дети Рерихов успевают получить первоклассное образование (в 1923 году, когда семья переезжает в Париж, Юрий, будучи еще студентом Сорбонны, уже известен в научных кругах, он свободно владеет двенадцатью языками и может хорошо объясняться еще на десяти).

Рерихи проводят в Париже лето 1923‑го и в сентябре отбывают в Индию. Они много путешествуют, затем поселяются в Дарджилинге, где подготавливают уникальный проект трансгималайской экспедиции. В марте 1925 года из Шринагара начинается долгий путь Рерихов по Центральной Азии. (Младший сын Рерихов, Святослав, не принимал участия в экспедиции, а по поручению отца вернулся в Америку, чтобы продолжить начатое Николаем Константиновичем культурное строительство.)

Центральноазиатская экспедиция Рерихов длилась три года. За это время Рерихи дважды пересекли Центральную Азию с юга на север в ее западной части и с севера на юг в восточной. Первая половина маршрута заканчивалась на Алтае, в СССР, и Рерихи в июне 1926 года посетили Москву, где вручили представителям правительства послание Махатм и ларец со священной гималайской землей на могилу Ленина, а также получили разрешение на исследование Горного Алтая. Затем снова тяжелый путь через Монголию и Тибет к Гималайскому хребту. Целью экспедиции было «всестороннее изучение природных, культурных и этнических особенностей малоизведанных областей Центральной Азии». Но была и сакральная цель, о которой много написано на сайтах «Агни‑йоги». Это Шамбала и ее мистическое зерно – Чинтамани. Уже в Москве Рерихи выступали прежде всего представителями Шамбалы. В конце мая 1928 года экспедиция вернулась в Дарджилинг, куда также приехал младший сын Рерихов Святослав.

Шамбала – мистическая страна. О ней написана не одна книга. Согласно теософской точке зрения Шамбала – место нахождения Великих Учителей, Махатм, продвигающих эволюцию человечества. В буддийской литературе упоминание о Шамбале встречается в тексте Калачакра‑тантры (X век), который, как утверждают, сохранился со времен царя Шамбалы Сучандры, получившего учение Калачакры от Будды Шакьямуни. Чогьям Трунгпа, основатель школы Буддизм Шамбалы, считал, что Шамбала имеет свою независимую основу в человеческой мудрости, не принадлежащей ни Востоку, ни Западу, ни какой‑то конкретной культуре или религии. В 1775 году панчен‑лама Тибета Лобсанг Палден Еше написал книгу «История Арьядеши и Путь в Шамбалу, Святую землю», подробно описывающую путь туда, путь, скорее имеющий отношение к метафизической географии.

Где только не размещают Шамбалу! Говорят, что Рерихи нашли вход в нее недалеко от Наггара, возле тропы на перевал Чандракани. Согласно тибетским поверьям, а также мнению Елены Блаватской, Шамбала находится где‑то в районе пустыни Гоби. А Агван Дор‑жиев в свое время убеждал далай‑ламу в том, что Шамбала – это Россия и Николай II – реинкарнация ламы Цонкапы. У Александра Берзина есть статья о том, как, кто, где и когда искал Шамбалу (http:// www.berzinarchives.com/web/ru/archives/advanced/ kalachakra/shambhala/mistaken_foreign_myths_ shambhala.html). Многие духовные искатели считают, что Шамбала расположена на Тибете, в Гималаях или даже под Гималаями, а некоторые отождествляют ее с легендарной страной Беловодье, которую старообрядческие бегуны искали на Алтае. И Рерих, и современный алтайский шаман Антон Юданов именно там, возле горы Белухи, располагают один из входов в Шамбалу. С другой стороны, по мнению этнографа и знатока Алтая Иванченко, существует «коренное различие между православными искателями Беловодья и многочисленными эзотериками, отождествляющими Беловодье с Шамбалой», – первые, дескать, ищут Божие царство, где можно обрести спасение от мира сего, вторые – тайных «земных» знаний. По его мнению, сегодняшний Алтай – поле боя между этими двумя силами, место, где пролегла щель между мирами, место грядущего конца света. Точно так же думают и адепты некоторых эзотерических учений, но несколько по‑иному представляют силы, между которыми происходит или будет происходить битва. Я не вижу различия, о котором говорит Иванченко, и для меня Беловодье и Шамбала – два из множества названий одной и той же страны, расположенной очень глубоко, в душе каждого из нас. Я много раз видел ее в снах и уверен, что она существует. И на собственном опыте хорошо знаю, что граница между тем, что мы называем сном, и реальностью весьма условна.

Еще в прошлом веке, во время написания статьи о староверах на Алтае я «поискал» Беловодье и Шамбалу в недавно открывшихся виртуальных мирах, даже скорее за ними: путешествие по Сети хоть и отличается от путешествия по земле, но бывает порой не менее захватывающим. На слова «Беловодье» и «Шамбала» поисковые системы вываливали сотни ненужных и даже мертвых ссылок, что и неудивительно, «ибо истинный путь открывается не каждому, лишь тому, кто имеет всеревностное и огнепальное желание вспять не возвратиться». Например, Рамблер в 1999 году находил сначала официальный сайт музыкальной группы «Беловодье», затем сайт ролевой игры, затем сайт эзотерической школы «Беловодье», сайт каталога художественных миниатюр, сайт издательства «Беловодье», сайт настольной игры, наконец, под номером десять, следовало «Сокровенное сказание о Беловодье», сокровенность которого у меня вызывает серьезные сомнения, дальше – снова игры, туристские агентства, литературные студии…

 

На ключевое слово «Шамбала» первая ссылка касалась сайта секты «Шамбала», вторая – турагентства «Шамбала Тревел», третья – сайта, посвященного разоблачению секты, упомянутой в первой ссылке, четвертая – рекламы книги «Золотой век, или Камень Шамбалы» Александра Саверского, далее следовали шесть ссылок подряд – «Послания Махатм Шамбалы», потом советы Алексея Девия «Как победить Шамбалу», затем Блаватская, Рерих, и снова – агентство по туризму.

Сейчас ситуация изменилась в лучшую сторону – на слово «Шамбала» открываются энциклопедии, теософские и буддийские сайты, имеющие гораздо большее отношение к этой стране. Возможно, через десяток лет и в виртуальном мире появится в нее вход, если, конечно же, не сбудутся пророчества конца света, который многие из тех, кто вроде бы этот вход уже нашел, предсказывают весьма скоро.

 

Для работы над материалами экспедиции в Наггаре Рерихами был создан научно‑исследовательский институт «Урусвати» («Свет утренней звезды» – так Великий Учитель называл Елену Рерих). Археологическим и историческим отделами занимался Николай Константинович, этнологическим и лингвистическим – Юрий Николаевич, историей искусств и ботаническим отделами – Святослав Николаевич, философским – Елена Ивановна Рерих. Были образованны ботанические, орнитологические, зоологические коллекции, а также коллекция ценных древних манускриптов. С этого момента семья Рерихов начала постоянно жить в Наггаре. Она поселилась в усадьбе, имевшей название «The Hall». Ее построил в 1880‑х годах английский полковник Ренник, самый влиятельный из британских поселенцев в долине.

Институт исправно функционировал до начала Второй мировой войны. В 1934–35 годах Рерихам удалось организовать экспедицию в Маньчжурию и Китай.

Николай Рерих покинул эту жизнь 13 декабря 1947 года. Имение перешло по наследству к его сыну Святославу. В 1991 году им был создан и в 1993‑м зарегистрирован правительством Индии и правительством штата Химачал Прадешт Международный мемориальный трест Рериха, который начал возрождение института «Урусвати» и организацию музея.

 

Урсула и другие

 

Когда я впервые оказался в Наггаре, русские поклонники Рериха познакомили меня с хозяйкой дома Урсулой Айхштадт: именно ей начиная с 90‑х годов Святослав Николаевич поручил ухаживать за усадьбой.

И вот что я услышал о ее судьбе. Девочкой во время Второй мировой войны она была мобилизована в гитлерюгенд, но повоевать не успела – оказалась в советском плену, в лагерях в Казахстане. Но ей удалось оттуда бежать, пересечь границу, горы и добраться до Индии. Здесь она занималась разными работами, и однажды в Бангалоре, в одном из отелей, где она предлагала себя в качестве управляющей и общалась с кем‑то из администрации на немецком языке, мимо проходили Святослав и Деви Рерихи. После безуспешного собеседования она снова встретила Рерихов, и они сказали, что причина отказа могла быть в немецком языке – после войны здесь его не очень любят. Они разговорились, и Святослав предложил ей поработать управляющей в его усадьбе в Наггаре. Таково услышанное мной устное предание.

А официальная история такова (корр. ИТАР‑ТАСС Юрий Сидоров): «Урсула Айхштадт, уроженка Германии, была видным общественным деятелем Индии, близким другом семьи Ганди, хранительницей достояния России в Индии. Сестра Урсула – человек необыкновенной судьбы. Эта полная энергии и чувства юмора женщина, с которой корр. ИТАР‑ТАСС неоднократно встречался, посвятила себя миссионерской деятельности по примеру матери Терезы. Она занималась медицинской практикой в сельских районах. Работала 18 лет в джунглях штата Орисса среди местных племен, в госпитале для прокаженных. Усыновила двух индийских сирот. С 1990 года по поручению известного художника и общественного деятеля Святослава Николаевича Рериха Урсула Айхштадт взяла на себя текущие хлопоты о музее‑усадьбе Рерихов в гималайской долине Кулу. После создания Международного мемориального треста Рерихов в 1992 году и открытия музея для публики она являлась его постоянным куратором. Благодаря ее личному участию, самоотверженной и бескорыстной деятельности была сохранена бесценная музейная коллекция. Сам музей превратился в один из культурных центров Индии, который ежегодно посещают около 100 тыс. туристов. По мнению специалистов, если бы не ее самоотверженный труд, уникальное и бесценное наследие Рерихов могло быть утрачено».

(Цит. по.: Сидоров Ю. «Индия‑Рерихи‑Музей». Газета «Содружество», № 13–14, май 2004. С. 24.) Я склонен больше прислушиваться к словам Сидорова.

9 октября 1996 года я весь день провел на празднике, посвященном дню рождения художника. С утра местный священник из храма Кришны провел пуджу на небольшой площадке возле дома, где находятся скульптуры богов и героев. Рассказывают, что история появления некоторых из них весьма необычна: однажды к Рериху пришел человек и попросил немного денег для паломничества по святым местам и оставил в залог скульптуры. После этого хозяин скульптур так и не вернулся.

Затем рядом на поляне начался фестиваль, в котором попеременно участвовали тибетские и индийские школьные национальные коллективы. Были и официальные представители Министерства культуры Индии. Многие тибетцы считают Рериха Великим Учителем, многие индусы – святым, некоторые недоброжелатели считают его большевистским шпионом, а такие люди, как Индира Ганди и Рабиндранат Тагор, – ученым, мыслителем и монахом, но для меня он прежде всего художник. Те, кто встречал рассветы и закаты в Гималаях, знают, что краски на полотнах Рериха – это краски окружающего мира. Но искусство художника еще и в том, что он показывает сторону великих гор, не видимую обычным глазом, энергию Пшалаев, передаваемую с помощью живописи.

А вечером этого дня мне довелось священнодействовать на русский манер: помогал Урсуле раскочегаривать настоящий большой самовар, в котором некогда кипятил воду сам Николай Константинович, чтобы угощать гостей чаем. В числе наших гостей были русские гости, индийские художники, знаменитый переводчик Варьям Сингх и, как говорится, другие официальные лица.

 

На этот раз в дверях дома Рерихов мы встретили Алену Адамкову, востоковеда, работающего исполнительным директором фонда Рериха.

И она поведала о довольно грустных вещах. Ситуация с памятниками в Индии мало чем отличается от происходящего в нашей стране. Имение Рерихов является лакомым кусочком для богатых чиновников, и хотя на словах они всячески превозносят значение семьи Рерихов для Индии, на деле пытаются отрезать от имения значительные куски. А многие из посетителей музея имеют весьма отвлеченное представление о культуре, кричат, мусорят, рвут цветы и ломают деревья в парке. Дело доходит до того, что на месте самадхи Николая Рериха пытаются устраивать пикники. В данном случае «самадхи» – памятное место, место кремации или захоронения праха.

От дома Рерихов мы отправились к галерее. У входа в парк новодельная эстрада, обустроенная под навесом, который увенчан транспарантом со Знаменем Мира и резным изображением Сарасвати с ситаром в руках.

 

Николаем Рерихом был разработан Пакт по охране объектов культурного наследия, который впоследствии так и стали называть: Пакт Рериха. В 1935 году 21 страна Панамериканского союза его подписала, а 10 стран ратифицировали. Для объектов охраны предложен знак Знамя Мира (на белом фоне три красные точки, заключенные в окружность). Сам Рерих по поводу этого знака в 1939 году говорил, что знаки Знамени Мира можно объяснять по‑разному: для одних это прошлое, настоящее и будущее, объединенные кольцом вечности, для других – религия, знание и искусство в кольце культуры.

Сарасвати – богиня мудрости, знания, супруга Брахмы. Она считается воплощением всех знаний: искусств, наук, ремесел и мастерства. Ее вахана – лебедь. Она очень органично из индуистского пантеона переместилась в буддийский, где также покровительствует искусствам. Она является направительницей Махатм Шамбалы.

 

Мы прошли через парк, по дорожке, возле которой писатель Носов, чей взгляд чаще падал на землю, чем наши (ведь он продолжал искать жесткокрылых), обнаружил целое семейство моховиков, и вскоре оказались возле здания, выстроенного, как утверждают путеводители, в стиле, типичном для долины Кулу. То есть два этажа, на втором – терраса, обращенная в долину, пространство под которой открыто с трех сторон и, как правило, частично заполнено предметами хозяйства, дровами – всем тем, чему не рекомендуется мокнуть под дождем. Здесь же был стул, на котором сидела милая индийская контролерша, и обувь, оставленная уже вошедшими посетителями. В галерее на первом этаже – небольшой музей традиционного искусства Индии и России, на втором – картины и копии картин Николая и Святослава Рерихов. Терраса, как я понял, отведена временным экспозициям.

Наггар – городок, по которому просто приятно гулять. Каждая улица по‑своему интересна и приводит если не ручью или реке, так к храму. Чуть ниже замка – небольшой, спрятавшийся между домами храм Вишну, еще ниже, через несколько улочек – удивительно красивый храм Шивы IX века. Когда мы спустились, во дворе храма лицом к нему сидела троица: каменный бычок Нанду на постаменте, на углу постамента – старушка в национальной одежде и, почти вплотную к ней, на спине бычка – огромный ворон. А из храма, из темной комнатки для богов на них смотрели небольшие скульптуры Шивы и Парвати. При нашем приближении ворон взлетел, старушка встала, лишь Нанду не тронулся с места.

Не менее интересен построенный из дерева храм Трипура Сундари, посвященный богине‑матери Дурге. Его архитектура отличается от «наггарской», и вместо параболического шикара с барабаном наверху крыша имеет форму пагоды. Таких храмов в долине много, в частности, один из самых знаменитых – деревянный храм Хадимбы в Манали. Еще один тип храма – домик под банальной двускатной крышей, украшенный со всех сторон резьбой по камню или дереву. Он может быть маленьким, меньше человеческого роста.

Из Наггара через перевал Чандракани ведет тропа в соседнюю долину Парвати, в деревню Малана, славящуюся своим сердитым богом Джамлу и известным на весь мир чарасом. (Технологии его производства, которые разными авторами описываются по‑разному, мне пришлось убрать из цензурных соображений, скажу лишь одно – делают его из пыльцы и смолы конопли.) В 1996‑м, погостив у Рерихов, я совершил этот переход. Тропа вела через лес, мимо места, где Рерихи нашли тайный ход в Шамбалу, но я не считал себя готовым к его поиску и поэтому продолжил путь наверх, в зону лугов, расположенных под перевалом. Там я довольно быстро нагнал туристскую группу (ту самую, гид которой носил с собой калькулятор) и рядом с ними встал на ночлег. Весь вечер он пугал страшилками о том, что в Малане живут чуть ли не людоеды. «Пойдешь в Малану, – говорил он, – ни к кому не прикасайся. Не прикасайся. Вообще ни к чему не прикасайся. И не разговаривай. Будет плохо!» Туристы же пояснили: жители этого поселка считают себя потомками передового отряда воинов Александра Македонского и поклоняются коню. Они курят много марихуаны и не любят посторонних. Прикосновение чужака считается осквернением. Проверить это я не смог. Ибо сама Малана по сравнению с радостными шумными индийскими поселениями казалась вымершей. А на подходе к ней, словно страж, стояло мертвое дерево, одетое сеном. На одной из веток сидел ворон. Вид довольно зловещий.

Ниже деревни я встретил итальянца, которого сначала принял за местного. Он сказал, что в километре от поселка есть целый лагерь гостеприимных любителей гор и чараса из Израиля и Европы. Он предложил мне вернуться и взглянуть на святилище местного бога Джамлу, дом с резным балконом, весь фасад которого щерится рогами и пестреет от освящаемых вещей, но у меня уже не было сил на подъем в это нелюбезное поселение.

 

О Малане много и хорошо писал А. Е. Грановский (http://www.india.ru/how/guides/kulu/ или http:// www.ayurvedakullu.ru/kullul.htm). Из этого описания я понял, что в свое время гид был прав – в Малане свое собственное судопроизводство, собственный язык, собственная религия, ведь их бог Джамлу даже имеет право не приезжать на Душеру, собрание всех богов в Кулу. Могущество бога испытали на себе многие, даже монгольский император Акбар был наказан им за непочтение и в итоге был вынужден прислать в Малану в дар богу свою конную статую, которая хранится в отдельном храме. Грановский также упоминает об оригинальных матримониальных нравах малайцев. Любой парень, заплатив всемогущему Джамлу 20 рупий, может жениться на любой девушке. Причем он имеет право делать это многократно, лишь бы деньги были. И женщина обладает теми же правами, то есть может многократно менять мужа.

 

Мы немного покурили и расстались. Не могу сказать, что маланская дурь была круче того, что я пробовал в других местах Индии. А возле поселка Джари, находящегося на дороге к Маникарану, известному своими горячими источниками, я рпервые попал под общеиндийский шмон. Но, во‑первых, у меня ничего не было, а во‑вторых, все равно у меня ничего не было бы – об антинаркотическом рейде еще на тропе меня жестами и возгласами «полис! чарас! полис!» предупредила встречная крестьянка, возможно жительница той самой страшной Маланы. Полицейские на автобусной станции досматривали всех, но как‑то вяло и без собак. По крайней мере, под одежду не залезали и лямки рюкзака не прощупывали. При мне никого не забрали.

 

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: