Последняя вспышка «линейной стратегии»

 

Август месяц почти целиком ушел опять на отход. Возобновились занятия новых «заранее подготовленных позиций». Отступали почти исключительно из‑за тяжелого положения на правом фланге армии, в 12‑й корпус и правее, где противник устремлялся в обход, в направлении на Луцк – Рожище и глубже. Покинули насиженное место на Буге, хотя так не хотелось от него отрываться. Уже и в самом деле зарождалась было надежда на переход в наступление, о котором говорил генерал Брусилов во время посещения штаба корпуса в Адамах.

И вдруг отход. Сначала сделали небольшой скачок, на линию ручья Березовка, на участок Радзехув – Дмитров – Топров. Здесь недолго оставались. На другой день противник упорно, безыскусно, с кровавыми и совершенно безрезультатными достижениями наступал на участке Радзехов – Дмитров. Не так просто было сбить «кремневую» дивизию генерала Булатова[120]. Но на следующий день приказ – ночью отойти. Новую позицию заняли по р. Стыри, на участке Берестечко – Гржималовка – Станиславчик – Монастырек. И тут не задержались надолго. Через два дня покинули и эту прекрасную позицию: положение на правом фланге армии продолжало ухудшаться: 12‑й корпус обходился; Луцк и Рожище были оставлены; неприятель перешел Стырь, а его конница проникла за фланг армии, в лесисто‑болотистый район правого берега Стыри, северо‑восточнее Луцка. С грустью вступали мы на родную землю в тот именно район, откуда год назад войска 3‑й нашей армии двинулись во вражеские пределы, пронеся менее чем в три месяца свои победные знамена через всю Галицию, вдоль и поперек ее.

Заняли плохую позицию, слишком растянутую, на линии с. Пелча – Козин – Ситно – Крупец – Немировка. Здесь продержались дольше. Даже наступали. За большую практику отходов у нас в штабе корпуса установилась примета: если по занятии войсками новой линии обороны в штабе тотчас составляется подробная схема расположения корпуса, то на другой день по ее исполнении корпус получал приказ об отходе. И вот тут мы, – а схему расположение обычно чертил я, – решили попробовать не чертить никаких схем, вопреки требованиям начальства. Штаб корпуса разместился в небольшом селении Онышковцы. Прибыли мы сюда 21 августа рано утром. К обеду получены были донесения о расположении дивизий на новой позиции по линии упомянутых выше селений. Сведения эти мы не стали наносить на карту. После обеда я с корпусным инженером, полковником Черником[121], по приказанию командира корпуса на автомобиле отправились на разведку позиций на случай нового отхода. Позиция эта была уже указана штабом армии, за р. Иква, на участке Дубно – Кременец. Она считалась уже укрепленной. Мы с полковником Черником объехали и обошли ее всю. Естественные условия делали ее очень сильной, но укреплена она была слабовата. На некоторых участках еще шли работы по укреплению. Наткнулись и на курьез: у д. Коменица заново строился железнодорожный мост через Икву – это в то время, когда уже надо было подготовить его разрушение. Станция Дубно занята была спешной эвакуацией всего, что увозилось из Дубно и его района.

Обследование позиции на протяжении 35 верст потребовало много времени: только поздно вечером мы вернулись в Онышковцы. А на утро 22‑го был получен приказ о… наступлении. Написан он был в бодрящем духе; смысл его был тот, что довольно отступать, пора показать обнаглевшему врагу, что мы не так слабы, как он воображает; далее требовалось нанести ему короткий, но сильный удар.

Таким образом, «наша примета» как будто оправдывалась и привела нас в веселое настроение и к еще более твердому решению – «никаких схем».

 

Наступательные попытки

 

С целью достигнуть более заметного успеха предписанным наступлением решено было согласовать его с соседями. Поэтому я был послан в этот день в 7‑й корпус для ориентировки о его предположениях.

Испытанный, выносливый «оппель» быстро домчал меня до Почаевской лавры[122], где размещался тогда штаб 7‑го корпуса. Попал на обед как раз. Штаб занимал одно большое помещение среди многочисленных монастырских зданий. Народу была масса. Командир корпуса, генерал Экк[123] возглавлял собрание. Настроение всех мне показалось очень бодрым и даже веселым, точно не мы отступали, а австрийцы, нами преследуемые. Меня приняли очень хорошо. Кормили и поили, разумеется. Затем от начальника штаба, генерал‑майора Сулькевича[124], я получил нужные сведения.

Возвращался я вечером в бодром, несколько приподнятом настроении, почерпнув его в штабе 7‑го корпуса. По пути попадались еще части обозов и вереницы обывательских, перегруженных всяким скарбом, фур. То были снявшиеся с родных пепелищ жители приграничной полосы и много их из Галиции. Они уходили от австрийцев на восток, куда – и сами не знали.

23 августа наш корпус, главным образом, 3‑я дивизия, немного наступал. 3‑я дивизия имела даже некоторое продвижение, отбросив перед собою противника. 35‑я осталась на месте, произведя лишь поиск в направлении Сестратина, где в лесу неожиданно захватила целый батальон австрийцев, беспечно отдыхавший. Эти наши наступательные попытки имели то последствие, что на нашем участке австрийцы были робко‑осторожными. Они не лезли так, как обычно это было на другой день всякий раз по занятии нами новой позиции. 3‑ю дивизию они уже почти и не беспокоили. И только на участке 35‑й пытались сбить ее в некоторых местах. Так, у с. Крупец (7 верст северо‑восточнее от Радзивилова) на участке 138‑го Болховского полка был упорный бой 24 августа. Даже часть селения перешла на некоторое время в руки противника. Но в конце концов полковник Головинский, командир полка, собрал кое‑какие резервы на своем 10‑верстном участке (Крупец – Немировка) и к вечеру очистил селение от австрийцев.

Севернее, на участке 137‑го Нежинского полка, в районе Михайловки была нелепая, бессмысленная попытка атаковать наши окопы конницей, около двух эскадронов, ведомых каким‑то шальным или пьяным командиром.

В общем же на фронте корпуса было сравнительно спокойно. От соседей же мы не имели еще сведений. Казалось, что посидим здесь, хотя позиция нам очень не нравилась. Но поздно вечером, вдруг – приказ по армии: отходить за Икву, вследствие неблагоприятно создавшейся обстановки в 7‑м корпусе. Корпус этот был нашим соседом от самого Перемышля и всегда отличался большой стойкостью, прочностью, вообще доблестью. Однако отсутствие оттуда сообщений заставляло наше воображение создавать мрачные картины поражения.

 

6. Неудача 7‑го корпуса у м. Подкамень

 

На самом деле там произошло, что происходило и во многих других корпусах, заставлявшее их и целые армии отходить, то именно, что выработало, как я уже сказал, какую‑то линейную стратегию.

Согласно приказу по армии от 20 августа, 7‑й корпус генерала Экка к утру 21 августа занял позицию, подготовленную (слабо, впрочем) по линии с. Дранча – м. Подкамень – Подбережце. В частности – 34‑я дивизия, бывшая левее 13‑й, заняла участок Подкамень – Стыберувка – Подбережце.

22‑го и 23‑го было в общем спокойно, ни мы, ни противник особой активности не проявляли. С утра 24‑го сильная канонада, особенно на участке 133‑го Симферопольского полка[125], Подкамень – и южнее его. Недоделанные окопы плохо укрывали от сыпавшегося на них града снарядов. Искусственных препятствий не было. Под этот гул несмолкавшей пальбы, около полудня, противник по всему почти фронту 34‑й дивизии повел наступление, устремившись с наибольшими усилиями против левофлангового батальона симферопольцев, на с. Поликровы[126].

Подавленный артиллерийским огнем противника, батальон не выдержал и был прорван. Неудача эта была бы не так еще велика, если бы своевременно произведен был нужный контрманевр. Но время было упущено. Противник стал быстро распространяться по оврагу с ручьем, в тыл 134‑му Феодосийскому полку[127], который доблестно отбил атаки противника с фронта. Штаб дивизии узнал о начавшемся у симферопольцев событии по донесениям командира Феодосийского полка, полковника Семенова[128]. Однако на запрос по телефону начальником дивизии, генералом Гутором[129], командира симферопольского полка, полковника Снесарева[130] о положении, этот ответил, что «у него ничего, спокойно». Нет данных судить, в силу каких соображений или причин последовал столь лживый доклад командира полка начальнику дивизий, но он сыграл роковую роль. В тот момент, когда полковник Снесарев сообщал своему начальнику успокоительные сведения, левофланговый его батальон фактически почти перестал существовать, из‑за него пострадала часть и правофлангового батальона феодосийцев, севернее Стыберувки, а весь полк должен был оставить позицию ввиду опасности быть отрезанными. К шести часам и вся дивизия оставила позицию и отошла верст на 5–7 к востоку. Следствием вот этого события и был отход 7‑го корпуса, а за ним 17‑го и 8‑го корпусов 8‑й армии и правого фланга 2‑й армии (6‑й корпус). Возможно также, конечно, что в принятии решения отвести армию за Икву сыграло некоторую роль соображение улучшить и упрочить ее фронт, ибо правый фланг, 12‑й корпус, был уже значительно восточнее Луцка и не был обеспечен. Оборонительная линия р. Иквы давала полную возможность растянуть и разжижить центр армии и отчасти левое крыло и за счет его (два с половиной корпуса) усилить и упрочить колеблющийся правый фланг.

Как бы там ни было, мы спешно смотались, что называется, и наши войска на рассвете были уже за Иквой. Мы отошли, но это был последний отход злополучного 15‑го года.

 

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: