Вестминстерский дворец, Лондон. Осень, 1499 год

 

Генрих собрал лордов на совет, и они выслушали обвинение в предательстве, предъявленное Тедди. Теперь они стали называть моего кузена «Эдвард, именующий себя Уориком», словно и у него больше не было истинного имени. А «этого мальчишку» они называли Перкином Уорбеком. Вместе с их именами были перечислены также десятки имен других предателей. Совет лордов, встревоженный, до смерти перепуганный, проявил полную покорность королю и приказал шерифам выбрать присяжных из жителей Лондона, которые и должны были выслушать показания свидетелей и избрать меру наказания.

Леди Кэтрин пришла ко мне, держа в руках кружева, но ее лицо было белее этих кружев. Она плела кружева, чтобы обшить ими мужской воротник, и блестящие коклюшки так и дрожали в ее пальцах.

Она опустилась передо мной на колени, медленно сняла с себя головной убор, и ее блестящие темные волосы волной рассыпались по плечам. Склонив голову почти к самым моим ногам, она, задыхаясь, промолвила:

— Ваша милость, я умоляю о милосердии!

Я посмотрела на ее темную склоненную головку и с сожалением сказала:

— Увы, тут я совершенно бессильна.

— Будьте же милосердны к моему мужу!

Я покачала головой, наклонилась и ласково коснулась ее плеча.

— Но я действительно не имею почти никакой власти при дворе Тюдора. Собственно, я надеялась, что вы сами поговорите с королем и попросите за них обоих.

— Он обещал мне, — еле слышно прошептала она. — Еще летом! Он обещал, что сохранит ему жизнь. И вот теперь мой муж должен предстать перед судом!

Я не стала лгать ей и уверять несчастную, что суд, возможно, и не вынесет ему смертного приговора, что показания свидетелей вполне могут оказаться не столь очевидными.

— А вы не могли бы попытаться убедить короля, чтобы он отменил суд? — спросила я. — Ведь раньше вам это как будто удавалось? Может быть, вы сумеете найти в себе силы и соответствующим образом ему улыбнуться? Может быть, вам удастся воспрепятствовать тому… чего он так хочет?

Ее темные глаза метнулись навстречу моему взгляду. Она долго смотрела на меня, и я видела, что она сознает иронию судьбы — ведь, собственно, я сама призывала ее соблазнить моего мужа, чтобы спасти «этого мальчишку». Впрочем, мы обе отлично понимали, как много «этот мальчишка» для нас значит.

— Я честно выполнила свою часть сделки, когда летом он пообещал мне, что мой муж будет в полной безопасности, — сказала Кэтрин Хантли. — Он даже сказал, что если мой муж будет вести себя тихо, то позднее его, возможно, даже выпустят на свободу. Взамен мне пришлось уступить его милости. Я дала ему то, чего он добивался. И у меня больше ничего не осталось, чтобы заключить с ним новую сделку.

Я откинула голову назад и на минутку закрыла глаза. Я чувствовала себя неимоверно усталой. Да, я безумно устала и от этих королей, и от тех бесчестных сделок, которые они заключают, и от женщин, которые вынуждены заключать с ними эти сделки и искать все новые способы умилостивить и ублажить своих властелинов.

— Вы хотите сказать, что утратили свое влияние на короля? — спросила я.

Она кивнула, глядя мне прямо в глаза и признавая свой позор.

— Мне больше нечем его соблазнить, — честно призналась она; затем немного помолчала и вдруг стала извиняться передо мной: — Простите меня! Но этим летом я готова была сделать все, что угодно, когда мне сказали, что мой муж в тюрьме и его избивают. Мне нечего было предложить королю, кроме себя самой.

Я вздохнула.

— Хорошо, я поговорю с ним, — пообещала я. — Только ведь и мне тоже больше нечего ему предложить.

 

* * *

 

Я послала своего дворецкого испросить аудиенции у короля, и вскоре меня провели в его личные покои. Моя свекровь, разумеется, как всегда, стояла за спинкой его высокого кресла и даже не пошевелилась, когда я вошла. Слуга подал мне стул, и я села за стол лицом к Генриху, но по другую сторону темной полированной столешницы, а его мать продолжала стоять у него за спиной, точно часовой, охранявший его ото всего мира.

— Мы знаем, зачем ты пришла, — бросила она мне. — Но сделать ничего нельзя.

Я, не обращая на нее внимания, посмотрела на своего мужа и мягко сказала:

— Милорд, я пришла не молить о помиловании этих молодых людей. Я пришла из опасения, что вы вовлекаете нас в беду.

Генрих тут же насторожился. Этому человеку всюду и всегда мерещилась грозящая опасность.

— Мы и так уже попали в беду! — воскликнул он. — Опасность будет грозить нам каждый день, пока жив этот мальчишка.

— Я имела в виду совсем иную опасность, Генрих. Такую, о которой тебе неизвестно.

— И ты, значит, пришла, чтобы предупредить нас? — с презрением спросила леди Маргарет.

— Да, именно так.

Генрих впервые посмотрел прямо на меня.

— С тобой кто-то говорил? Кто-то пытался переманить тебя на свою сторону?

— Конечно же, нет! Все прекрасно знают, что я душой и телом предана тебе. — Я бросила взгляд на суровое, даже жестокое лицо моей свекрови. — По-моему, никто из придворных не сомневается в моей верности тебе; в этом сомневаетесь только вы двое.

— Ну, так в чем же дело? Да говори же!

Я вздохнула и начала:

— Много лет назад, когда мы с матерью и сестрами находились в убежище, к нам пришел Ричард и сообщил, что мои братья-принцы пропали. Просто исчезли. И мы с матерью поклялись страшной клятвой отомстить тому, кто их убил…

— Так сам Ричард это и сделал! — уверенным тоном прервала меня миледи.

Рука Генриха чуть дернулась — казалось, он хочет прикрыть матери рот.

— Ну, конечно же, сам Ричард и велел их убить! — повторила она, словно от повторений ее слова могли стать правдой.

Не удостоив вниманием это заявление, я продолжила:

— Мы с матерью поклялись: пусть тот, кто их забрал или убил — кто бы это ни был! — непременно увидит смерть собственного сына. Причем не только его сын умрет в юном возрасте, но и его внук, а род его завершится рождением девочки, которая тоже не сможет родить наследника.

— Сын Ричарда умер, едва успев получить титул принца Уэльского, — тут же напомнила моя свекровь, глядя на молчавшего Генриха. — Разве это не доказательство?

Генрих вдруг встрепенулся, посмотрел на нее и спросил:

— Ты знала об этом проклятии?

Она моргнула — в точности как старая рептилия, подумала я и поняла: Джон Мортон рассказал ей о моей исповеди сразу же, едва успев помолиться Богу!

— И тебе не пришло в голову предупредить меня об этом? — снова спросил Генрих, в упор глядя на мать.

— О чем предупредить? — пожала она плечами, ибо ни он, ни она не смогли бы ответить на этот вопрос. — Мы в любом случае не имеем никакого отношения к гибели мальчиков. Совершенно очевидно, что по приказу Ричарда их убили прямо там, в Тауэре, — спокойно продолжала миледи. — А может быть, постарался Генри Стаффорд, герцог Букингемский. Роду Ричарда уже пришел конец, да и молодой герцог крепостью здоровья не отличается. Если это проклятие действительно имеет какую-то силу, оно, естественно, падет на Стаффорда.

Теперь Генрих обратил свой суровый взгляд на меня.

— Итак, о чем же ты хотела предупредить нас? — спросил он. — В чем заключается якобы грозящая нам опасность? Какое мы вообще имеем к этому отношение?

Я соскользнула на пол и опустилась перед ним на колени, словно призывая его судить меня, виноватую.

— «Этот мальчишка», — сказала я, — утверждает, что он — принц Ричард Йоркский… Боюсь, что если мы предадим его смерти, то проклятие может… пасть на нас самих!

— Только в том случае, если он действительно принц, — разумно возразил Генрих. — Или ты все-таки его узнала? Неужели ты только сейчас осмелилась явиться сюда и сообщить, что узнала его? После всего, что нам довелось пережить? Ведь ты все это время утверждала, что ничего не знаешь о судьбе брата, а этот человек тебе неизвестен!

Я покачала головой, склонилась еще ниже и почти прошептала:

— Нет, я его не узнаю. И никогда не узнавала. Но я хочу, чтобы мы проявили осторожность. Нам необходимо проявить осторожность ради наших детей! Муж мой, господин мой, неужели ты не понимаешь? Ведь мы можем потерять нашего любимого сына, который еще и взрослым стать не успел! Наш род может иссякнуть, завершившись девственницей, у которой уже не будет наследников. Все, что ты уже успел сделать, все, что нам пришлось вытерпеть, окажется бессмысленным, если наш род закончится королевой-девственницей, лишенной мужа и детей, если он закончится… ничем!

 

* * *

 

В ту ночь Генрих совсем не спал — он не ложился ни в мою постель, ни в свою собственную. После нашего разговора он отправился в часовню, и там они оба, он и миледи, долго молились на ступенях алтаря, преклонив колена и закрыв руками лицо, но никто не знал, о чем они молят Бога. Это была тайна, известная лишь Господу да им двоим.

Я знала, что они молятся в часовне, потому что и сама молилась там, но на галерее, а рядом со мной молилась леди Кэтрин. Обе мы просили Господа вразумить короля, дабы он проявил милосердие и простил «этого мальчишку», а потом выпустил его и Тедди на свободу; тогда бы правление Генриха Тюдора, начавшееся с крови и пота, продолжалось в мире и спокойствии, а чересчур затянувшаяся «война кузенов» закончилась бы примирением, не перекидываясь на следующие поколения. Мы просили Господа вразумить Тюдоров, спасти их род, которому иначе в течение трех ближайших поколений могло грозить полное вымирание.

 

* * *

 

Словно боясь, что не совладает с собой, Генрих не пожелал ждать, пока суд присяжных займет свои места в столичной ратуше. Повинуясь внезапному порыву, он призвал в Уайтхолл королевского мажордома и церемониймейстера, чтобы в их присутствии вынести приговор. Странно, но никаких свидетелей с показаниями против «мальчишки» в суде не опрашивали, а его самого даже по имени не называли. А ведь Генрих так старался, выдумывая ему имя и фамилию и разыскивая его «отца», жалкого бедняка и пьяницу из Турне, служителя какого-то шлюза. Но в суде никто этим выдуманным именем не воспользовался даже при заполнении самых важных документов. Хотя «мальчишку» и сочли виновным, но в длинном списке предателей-заговорщиков он как Перкин Уорбек не значился; там, где должно было стоять его имя, было оставлено пустое место. И даже вынося ему смертный приговор, судьи никак его не называли, словно он вообще не имел имени, словно никто не знал, кто он в действительности такой. А может, наоборот: все слишком хорошо это знали, но даже имя его вслух произнести не осмеливались?

Суд постановил, что этого преступника следует протащить в клетке через весь Лондон до виселицы на берегу реки Тайберн, затем повесить, но перерезать веревку, когда повешенный будет еще жив, вырвать у него из тела внутренности и сжечь их так, чтобы он непременно это видел; затем следовало его обезглавить, тело разрубить на четыре части, а затем голову и части тела четвертованного поместить туда, куда пожелает король.

 

Тремя днями позже в большом зале Вестминстерского дворца судили моего кузена Тедди; в суде председательствовал граф Оксфорд. Вопросов подсудимому почти не задавали, он и так признался во всем, что ему приписывали, и суд счел его виновным. А Тедди сказал лишь, что ему очень жаль и он просит всех его простить.

 

⇐ Предыдущая66676869707172737475Следующая ⇒

Поделиться: