Основе анализа мемуаров о блокаде Ленинграда

психология питание семейный поведение

В этом разделе статьи нам показалось целесообразным проанализировать роль хронического недоедания и голода в формировании паттернов поведения, связанных с различными аспектами семейных отношений. Влияние диеты на высшие психические функции были, в частности, рассмотрены в сообщении, но проблема внутрисемейных отношений там даже не была поднята.

Голод и отношение к детям. Голод может быть формально рассмотрен, как один из рационов, модифицирующих все аспекты паттернов поведения человека. Подробное рассмотрение всех аспектов данной проблемы требует написания отдельной монографии и, естественно, выходит за рамки данного сообщения. Мы начнем наше рассмотрение с модификации тех аспектов, которые связаны с взаимоотношениями взрослых и детей, в частности, внутри семьи.

Пищевая депривация - голод - является настолько сильным модификатором поведения, что это приводит не просто к каннибализму, но и (что вообще невозможно себе представить!!! ) к внутрисемейному каннибализму: «А между тем, мы от одного из работников Смольного узнали, что существовали специальные группы по борьбе с людоедами. И про такой случай: врачи, муж и жена, съели своего ребенка. Хранится продолжение рассказа Марии Ивановны Дмитриевой: мать и бабушка кормят своих детей их же братика мясом».

«Люди уже шептались о том, что иногда на рынке продают колбасу, изготовленную не из свинины, а из человеческого мяса. Говорили, что милиция располагает подтверждениями. Кто знает, правда это или нет? Лучше не пробовать. Муж предупредил Елену Скрябину, она не пускала 5-летнего сына Юру играть далеко от дома. Говорили, что дети исчезают...».

Нельзя сказать, что смещение ценности жизни и здоровья ребенка было снижено только на личностном уровне. С аналогичным явлением мы сталкиваемся и на социальном, и на государственном, и на политическом уровнях.

«Елизавета Шарыпина однажды пошла в магазин на Бородинской улице и увидела там рассвирепевшую женщину, которая, ругаясь, избивала ребенка лет 10-ти. А ребенок, сидя на полу и не замечая ударов, с жадностью поглощал кусок черного хлеба, торопясь поскорей набить рот и не в силах все сразу разжевать. Вокруг молча стояли зрители».

«Вместе с детьми из Ленинграда вывезли много продовольствия, для того, чтобы кормить их в дальних районах страны. Неизвестно, сколько продуктов было вывезено из Ленинграда, но в один лишь день 7 августа отправили в Кировскую область 30 тонн сахара, 11 тонн масла, много крупы и муки».

«Ребята 12-14 лет получали иждивенческую карточку, норма такая же как у детей до 12 лет. На 1 октября она составляла 200 г., около трети буханки в день - ровно половина нормы рабочего. Но подвижным подросткам еды требуется столько же, сколько взрослым, вот почему они так быстро умирали. Норма для мужчин и женщин одинаковая - 400 г для рабочих, 200 - для остальных категорий. Но мужчины расходовали больше энергии, им больше требовалось еды, без этого они умирали быстрее женщин. Мяса давали на детей и подростков - 400 г, почти треть нормы рабочих. Молодежь получала половину жиров, меньше половины крупы, три четверти конфет».

Многочисленные кинофильмы, пьесы и произведения художественной литературы рассказывают трогательные истории любви во времена блокады Ленинграда. К сожалению, голод вносил свои коррективы и во внутрисемейные отношения:

«Люди худели на глазах и ожесточались. У Елены Скрябиной была подруга Ирина Клюева, элегантная, красивая, спокойная, обожавшая своего мужа. А теперь они ссорились, даже дрались. Почему? Потому что он страдал от голода. Постоянно, мучительно. Стоило ей что-нибудь приготовить, как он тут же набрасывался на еду, а Ирина тоже была голодна. К концу октября муж умер от голода, и она даже притворяться не стала, что огорчена»

Совершенно очевидно, что воздействие голода на высшие психические функции осуществляется посредством возникновения первичных соматических, в том числе эндокринных, нарушений.

«Исчезли жизненно-важные функции - у женщин прекратились менструации, грудь высохла, на лицах отвисла кожа. Стремления, продиктованные полом, словно улетучились, женщины больше не пытались прихорашиваться, помаду съели в декабре и январе, кремы использовали, чтобы поджаривать эрзац-хлеб, пудру смешивали с эрзац- мукой».

Мы столкнулись с совершенно неожиданным эффектом длительной пищевой депривации - мифотворчеством, непосредственно связанным с едой. Ранее в данном контексте были описаны только такие изменения в поведении, как увеличение времени разговоров о еде, в особенности, воспоминаний и фантазий. В своих интервью с жителями блокадного Ленинграда мы встретились с воспоминаниями о поисках летом 1942 г. в районе Крестовского острова места затопления корабля с грузом сыров, потерпевшего кораблекрушение в XVIII веке. Спустя 200 лет люди создали этот миф и тратили время и силы на то, чтобы найти этот корабль, так как сыры, по их мнению, были вполне съедобны. Аналогичный пример представлен и в исследуемых мемуарах: «Лукницкий предполагал, что эта одна из многих бомб замедленного действия, которые сбрасывали немцы. До Евгении Васютиной дошли страшные слухи о том, что бомба наполнена сахарным песком. Ей казалось, что это ерунда, а потом она узнала правду - что бомба, упавшая возле больницы Эрисмана, весила больше тонны, что она на 4, 5 м ушла в землю и что сахара в ней не было».

4.
Современные исследования в области психологии питания

 

При обсуждении взаимосвязи психологии питания, других форм высшей психической деятельности человека и социума в целом необходимо упомянуть о публикации В.А. Вагнера, с которой началось в 20-х годах развитие психологии питания в России. В этом сообщении были рассмотрены очень важные эволюционные аспекты психологии питания человека и выявлены некоторые значимые аналогии между психологией питания человека и животных. В.А. Вагнер полагает, что развитие способов удовлетворения пищевой потребности сыграло исключительную роль в развитии общественных отношений. Психология питания человека формировалась вместе с развитием человеческого общества и сыграла большую роль в образовании социума. Благодаря исследованиям Вагнера на низших ступенях культуры мы видим общие психобиологические черты, связанные с овладением пищей, у людей и животных. Выжидание дикарём добычи, например, многими и не только внешними, но и внутренними психологическими чертами напоминает животных, отличаясь от них ролью и значением разумных способностей. Подкрадывание сопровождается и там - у животных, и тут - у человека первых этапов культурной эволюции такими приёмами, которые поражают своим сходством: то же стремление не обратить на себя внимание, то же приближение к добыче ползком, то же пользование предметами, находящимися на пути их движения и пр. На ступенях более развитой культуры подкрадывание к добыче определяется уже более разносторонне обслуживаемыми способностями разумного типа. Преследование человеком жертвы сначала очень походит на преследование ее хищными животными, потом становится всё более осложнённым, оставаясь по существу и биологическому значению тем же самым. Человек научается пользоваться для своей цели собаками, позднее лошадьми, но психологические основы поведения остаются теми же, что и у дикарей. Наконец тою же остаётся способность и к образованию временных агрегаций для приобретения таких животных, которыми овладеть в одиночку опасно или вовсе нельзя. Тут перед нами те же приёмы, те же эмоции, а в конце концов и те же драки между членами агрегации за добычу после её поимки, как у волков. В настоящее время все эти психологические механизмы, связанные с овладением пищей, сохранились, но по форме они соответствуют современному уровню развития человека. В связи со всем сказанном выше совершенно по-другому воспринимается и описанная нами в предыдущем разделе обусловленная пищевой депривацией модификация всех форм поведения, связанного с взаимоотношениями в семье.

Сейчас мы хотели бы предельно кратко продемонстрировать связь питания с некоторыми формами ритуального поведения. В одном из своих предыдущих сообщений мы описали исходно ритуальное блюдо в форме ушной раковины, в точности изоморфной схематическому изображению человеческого эмбриона. Сейчас мы попытаемся от этнографического аспекта проблемы перейти к ее рассмотрению в историческом контексте.

Питание и религия очень тесно взаимосвязаны с древнейших времен. Подтверждением этому тезису служит, в частности, одна из форм пиров, устраиваемых Цезарем: «Его тайное пиршество, которое в народе называли «пиром двенадцати богов», также было у всех на устах: его участники возлежали за столом, одетые богами и богинями, а сам он изображал Аполлона…Слухи об этом пиршестве усугублялись тем, что в Риме тогда стояли нужда и голод: уже на следующий день слышались восклицания, что боги сожрали весь хлеб, и что Цезарь - впрямь Аполлон, но Аполлон-Мучитель (под таким именем почитался этот бог в одном их городских кварталов)».

Очевидно, что резонанс этих пиров в какой - то мере подтверждали божественную сущность власти Цезаря, несмотря на имя Аполлона-Мучителя. Другими словами, цель «пиров двенадцати богов» как символа божественности Цезаря можно считать достигнутой.

Подробно роль питания у представителей некоторых эллинистических культов рассматривается в статье Марселя Детьена.

Вместе с тем пища и сама по себе (в частности, вне описанного выше контекста «пиров двенадцати богов») играла и играет существенную роль в различных религиозных и мистических ритуалах: «Злаки (пшеница, рожь, кукуруза) поначалу возделывались только на священных полях людьми, которые «совершали ритуалы» (ритуалы пшеницы, ржи, кукурузы). Из продуктов урожая готовилась пища, которую употребляли в ходе священных трапез».

«В египетском храме статую бога запирали на ночь в специальном помещении…Статуя очищалась водой из четырех священных кувшинов, украшалась цветными лентами, натиралась священным маслом… После этого ей приносились в дар цветы и продукты питания».

«Весьма распространенный в Греции обычай, называемый «фисия», заключался в сжигании куска говядины на алтаре перед началом священной трапезы».

В более позднее время церковь регулировала пищевые рационы: «…Кельты испытывали отвращение к конине, и у них существовало на нее табу, однако для испанцев и шведов конское мясо служило ритуальной пищей.

В начале VII столетия папы рекомендовали епископам следить за тем, чем питаются новообращенные. Григорий II считал, что употребление в пищу лошадиного мяса в повседневной жизни - «отвратительное и ужасное преступление», поскольку это была пища для священной трапезы.

Вплоть до наступления средневековья поедание конины составляло часть языческих ритуалов.

Церкви в ее борьбе с язычеством удалось внушить верующим отвращение к такого рода пище».

Непонятно (в исходный момент) важная роль именно конины в питании неожиданно оказывается тесно переплетенной с сексуальными и политическими ритуалами: «…Как по случаю ежегодной церемонии, так и по случаю вступления на престол нового короля собиралось все племя. В центр круга выводили белую кобылу.

Король или, вернее, человек, которому предстояло им стать, должен был публично совокупиться с животным.

После этого кобылу убивали и отваривали, и король должен был совершить омовение в бульоне (крещение), в то время как мясо распределяли среди его подданных (причащение)».

Совершенно очевидно, что церковь не могла допустить употребления в пищу конины не из каких-либо диетических соображений, а исключительно из интересов борьбы с остатками язычества, особенно в контексте приводимых автором аналогий с христианскими ритуалами. Приведенные факты, на наш взгляд, интересно сопоставить с принятой наивной рационализацией запрета на употребление свинины мусульманами и иудеями вследствие ее плохой сохранности в условиях жаркого климата. Вместе с тем народы стран Юго-Восточной Азии без опаски употребляют в пищу свинину в отсутствие каких-либо религиозных запретов. Возможно, источники религиозных запретов в питании следует искать в области истории и этнологии, а не рационализированной гигиены питания.

Более сложная форма организации церковного контроля над пищевым поведением, посредством которого организован и контроль над психоэмоциональным состоянием верующих, описан в следующем, необычайно красивом, на наш взгляд, ритуале: «В Богемии по случаю карнавала брали петуха и одевали его в серую куртку, красный капюшон и брюки. Петуха в конечном счете съедали, но только после судебного разбирательства, в ходе которого он приговаривался к смерти. Перед казнью крестьяне просили у него прощения.

Слово «карнавал» происходит от латинского «карнелевамен», что означает «запрет на мясо». Здесь содержится намек на пост, поскольку карнавал предварял установленный церковью период покаяния».

Еще одна схожая ситуация, в которой объединены пищевые, семейные и сексуальные аспекты поведения, описана ниже: «В Греции свадьбе предшествовало принесение в жертву животного, мясо которого затем съедалось во время свадебной трапезы, а шкура служила свадебным ложем для молодоженов».

При пристальном исследовании совершенно неожиданные глубочайшие переплетения сексуальных и пищевых аспектов поведения, а следовательно, и их психологических основ, нашли свое отражение и в так называемом «праве сеньора», или «праве первой ночи».

«Начиная с XII столетия право первой ночи приобретает статус обычного юридического права…, становится чем-то вроде налога, который можно было уступать, передавать и преобразовывать.

Акт города Бигорра предписывает: «Те, кто желает выдать своих дочерей замуж, должны предоставлять их в первую ночь своему сеньору, дабы он доставил себе удовольствие…».

Впоследствии взамен девичьей невинности сеньор Бигорра получает цыпленка, баранью лопатку и три миски каши».

На наш взгляд, акт города Бигорра демонстрирует уникальную замену.

Эту же тему взаимосвязи пищевого и сексуального стимулов, но несколько в другом контексте, развивает и следующий пример: «В Бретани существовал обычай, позволявший девушке, желавшей выйти замуж за молодого человека, который сам не проявляет инициативы, придти к нему домой в тот час, когда он был в постели.

Она преподносила ему традиционный бретонский пирог из гречневой муки. Молодой человек пробовал кушанье и, если он был согласен взять девушку в жены, благодарил ее и хвалил ее кулинарное искусство. В противном случае он должен был сказать: «Твой пирог невкусен. Приходи через год».

В этом случае мы снова сталкиваемся с «эквивалентностью» пищевого и сексуального стимулов. Иными словами, приведенные примеры иллюстрируют символическую роль пищи в различных ритуалах, связанных с разными аспектами существования семьи и общества в целом.

При рассмотрении психологии питания в контексте исторической психологии (т. е. делая то, что сейчас пытаемся делать мы) необходимо, с нашей точки зрения, в качестве вульгарного материального базиса выяснить роль пищи и питания в развитии цивилизации. В качестве примеров мы приведем две, на наш взгляд, очень разные, но, безусловно, удачные публикации. Если первая из них является своего рода энциклопедией истории питания человечества, то вторая претендует на глубокий анализ рассматриваемых фактов. В частности, по мнению автора, «пища является одной из первичных детерминант цивилизации и должна в этой связи в историческом контексте быть рассмотрена до появления убежища, средств защиты или любого другого фактора и комбинации факторов, необходимых человеку с точки зрения его выживания».

Нам кажется интересным (и при пристальном изучении вопроса бесспорным), что, по мнению автора, такие признаки цивилизации, как городские сообщества, возникли только благодаря развитию сельского хозяйства и связанных с ним методов пищевой технологии, в частности методов сохранения пищи, таких, как сушка, соление, а также сохранение при помощи фруктовых сахаров. Роль питания в процессе урбанизации исследована, в частности, в монографии. Вообще же, по мнению другого исследователя данной проблемы, знание того, что человек ест, позволяет понять взаимовлияние факторов из истории, археологии, медицины, сельского хозяйства, искусства, мифологии и религии. В том контексте интересен анализ литературы по проблеме питания, созданной в античном мире. Например, около 350 года до Рождества Христова греческий поэт Архестратус написал «Гастрологию». В настоящее время этот источник является наиболее ранним из достоверно известных. Колумелла, современник Христа, утверждал, что Като (234-149 до Р.Х.) «научил сельское хозяйство говорить по-латыни». Книга Катона «Сельское хозяйство» была первой книгой по этой тематике на латыни. Первая кулинарная книга, которая дошла до нас (возможно, в несколько измененном виде), была «Искусство приготовления пищи» Апикуса, который жил в I веке. Ниже, в связи с историческим анализом проблемы эстетики пищи, мы поймем, почему именно в античные времена возникла потребность в подобных книгах. Вместе с тем необходимо понимать, что знания о пище и питании древних людей находились на достаточно высоком уровне. Именно этим знаниям мы обязаны независимому возникновению в древнейшие времена в различных регионах Земного шара многих привычных в настоящее время продуктов питания. В частности, еще во времена неолита первобытный человек осознал (и этому есть археологические подтверждения), что «однообразные» диеты достаточно скучны и не очень экономичны. (В настоящее время этот тезис, подкрепленный многочисленными теоретическими и клиническими результатами, является одним из положений современной междисциплинарной науки о пище и питании - теории адекватного питания и трофологии. Именно в целях борьбы с подобными «монотонными» диетами древние люди уже тогда предпринимали попытки трансформировать фрукты, зерно и молочные продукты в вино, пиво, кисломолочные продукты и примитивный хлеб.

Кроме нутритивных свойств пищи (связанных с ее способностью быть усвоенной организмом) свойств пищи древние люди достаточно высоко ценили ее сенсорные свойства (внешний вид, консистенцию, вкус и запах). Особенно высока была ценность специй - модификаторов вкуса и запаха пищи, обладающих высокой регуляторной активностью. Возможно, именно поэтому Аларик, правитель готов, после захвата Рима в 408 г. определил как основную часть своей добычи три тысячи фунтов перца.

Примером влияния питания на общественный статус женщины в средние века может служить тот факт, что Екатерина Медичи, став в 1533 г. женой молодого герцога Орлеанского (впоследствии короля Генриха II), коренным образом изменила атмосферу королевских парадных обедов. Она для украшения стола использовала такие предметы, как венецианское стекло, а также предметы сервировки работы таких мастеров, как Бенвенуто Челлини. Особенно важно, что женщинам было разрешено не только присутствовать на государственных обедах, но и даже участвовать в разговорах.

Интересно отметить, что исторические личности внесли существенный вклад в развитие пищевой технологии, кулинарии и гастрономических традиций. В этом, на наш взгляд, отражены не «причуды великих людей», а та реальная роль, которую играли пища и питание на всех этапах исторического развития. Об этой роли, которую мы на основе анализа высказываний классиков психологии продемонстрировали выше, стали забывать в настоящее время. Людовик XIII (1601-1643), сын Генриха IV и Марии Медичи, разработал множество новых способов приготовления яиц, а также создания джемов и некоторых других долго хранящихся продуктов питания. Дядя Екатерины Медичи, будущий Папа Лев X, в бытность свою кардиналом по воскресеньям сопровождал свои обеды камерной музыкой. Король Генрих IV в качестве основы своей внутренней политики создал слоган: «Цыпленка в каждую кастрюлю! »

Во времена Людовика XIV гастрономические традиции и кулинарные рецепты приобрели свой теперешний облик. Такие блюда, как кофе и омары стали популярны во время его царствования, и с этого момента начался период всеобщего восхищения французскими поварами. Во времена Людовика XV возникли маленькие интимные ужины, резко контрастирующие с пышными банкетами времен Людовика XIV. Во время таких ужинов крайне ограниченное количество участников (и участниц) наслаждались вкусной пищей и приятной беседой. Хотя многие новые блюда, подаваемые на таких ужинах, были разработаны Марией Лещинской, дочерью свергнутого короля Польши, Людовик XV предпочитал участие в этих ужинах своих фавориток - мадам де Помпадур или мадам дю Барри.

Классическая книга Брийя-Саварена была признана современниками выдающимся трудом. В частности, эта книга инициировала написание Бальзаком «Физиологии брака». Талейран также являлся выдающимся кулинаром-любителем, имел прозвище «первая вилка своего времени» и являлся членом «жюри дегустаторов». Даже в возрасте 80 лет он проводил около одного часа каждое утро, обсуждая на кухне свой вечерний обед - единственную трапезу в течение дня. Талейран утверждал, что важнейшими в жизни являются две вещи: давать хорошие обеды и быть галантным с женщинами. Этому предписанию он всегда следовал. У Талейрана была аксиома для дипломатов и государственных деятелей: «Плохие и бедные обеды ведут к плохой и бедной дипломатии, а плохие министерские обеды эквивалентны плохим законам и плохим переговорам».

В качестве еще одного очень важного примера влияния пищи и питания на судьбы человечества следует привести войну за независимость США в 1776 г. Соединенные Штаты были рождены своим собственным правительством, своими собственными законами, своим собственным народом, своей собственной пищей и своей собственной кулинарией.

Сейчас, опираясь на уже рассмотренный текст, а также на исследования некоторых современных авторов, мы считаем целесообразным обсудить некоторые вопросы этики и эстетики питания в контексте психологии семьи. Некоторые аспекты собственно эстетики питания были рассмотрены, в частности, в сообщении.

Автор, например, считает, что «как и другие области культуры, кухня совершенствовалась и распадалась на множество различных форм, которые во многом уникальны, но в то же время сохраняют некоторые общие черты». Особый интерес представляет сопоставление автором пищи и секса: «Поскольку еда, подобно сексу, удовлетворяет врожденную биологическую потребность, можно сказать, что животные, так же как и люди, наслаждаются ею. Ясно, однако, что человеку еда доставляет еще и какое-то иное, только ему доступное удовольствие. Знаменитый гастроном XVIII века Брийя-Саварен так сформулировал это особое удовольствие: «Удовольствие, доставляемое нам самой по себе едой, не отличается от удовольствия, которое она доставляет животным; для него достаточно испытывать голод и иметь возможность утолить его. Удовольствие от застолья доступно только человеку; оно зависит от тщательности приготовления пищи, от ее выбора и от состава гостей.

Удовольствие, доставляемое едой, требует если не чувства голода, то по крайней мере наличия аппетита; для удовольствия от застолья чаще всего не требуется ни того, ни другого». Хочу еще раз напомнить, что именно книга Брийя-Саварена послужила источником вдохновения для Бальзака.

Интерес представляет мысль автора о соотношении «темы и импровизации» в кулинарии: «В кулинарных традициях большинства народов ясно выражена тенденция к созданию сильного консервативного центрального ядра с последующим избирательным введением некоторых новшеств, с тем чтобы видоизменить или усилить центральную тему. Такое использование темы и вариаций в качестве структурного принципа организации поведения характерно не только для кухни; оно присуще всем формам человеческой культуры и, по-видимому, играет особо важную роль во многих видах искусства - в музыке, живописи, литературе. Оно, очевидно, выступает главным образом как некий эстетический принцип, позволяющий избегать монотонности и внести в привычную схему прелесть новизны и неожиданности. Это один из самых понятных путей распространения, расширения и совершенствования кулинарных традиций». В заключительной части нашей статьи мы продемонстрируем практическое применение этого принципа при создании «духа семьи» (во всех смыслах этого понятия), основанное на создании индивидуальных для данной семьи запаховых композиций.

Традиционная, в том числе домашняя, кухня, удовлетворяющая насущную потребность в такой пище, которая наполнила бы желудок и обеспечила организму необходимые вещества, разумеется, доставляет и некоторое эстетическое удовлетворение, однако критерии остаются здесь сравнительно простыми и неизменными. По мнению автора, только тогда, когда люди начинают стремиться к изысканной кухне, наступает расцвет кулинарной эстетики. Такое стремление может возникнуть лишь после того, как будут преодолены ограничения в области ресурсов, идей и технологий. Следует отметить, что исторически этот период совпал с возникновением рабовладельческого строя, в частности, с рассмотренным в начале нашего сообщения периодом цезарей, описанным Гаем Светонием Транквиллом. Рассмотренные нами пищевые пристрастия цезарей очень хорошо укладываются в предложенную автором модель:

«Вначале люди могут проявлять интерес к новым идеям по многим причинам; иногда это бывает связано с ценой, редкостью или изысканностью определенных продуктов или со стремлением многих людей повысить свое положение в обществе. Одна из самых несомненных причин, побудивших кухню экспериментировать и расширять свои возможности, связана с появлением аристократов-богачей, имеющих много свободного времени. Привилегированное положение, в смысле экономической или политической власти или же общественного статуса, дает два явных преимущества для развития и распространения культуры: во-первых, оно обеспечивает средства - деньги и рабочую силу; а во-вторых - побуждает к изменениям, к поискам чего-то «лучшего». Почти во всех случаях появление в обществе какой-то привилегированной прослойки неизбежно порождает повышенный интерес к кулинарии, желание усовершенствовать ее традиционную практику, расширить возможности выбора и сделать кухню как можно более изысканной. Жажда чего-то лучшего расценивается теми, кто ее испытывает, как уход от консервативных и ограничивающих традиций, как расширение кулинарных горизонтов; но в то же время новое почти всегда опирается на эти традиции, которые служат тематическим фундаментом. Это поиск не только разнообразия (интересного, нового, непредсказуемого), но и особого качества (утонченности, изысканности)».

Описанная тенденция породила профессиональных кулинаров, а во-вторых, вывела кухню из домашней обстановки на публичную арену. Один из самых явных показателей растущего внимания общества к кулинарии - появление поваров-профессионалов. Это предполагает интерес к приготовлению пищи и убеждение в том, что кулинарное искусство гораздо важнее и увлекательнее, чем люди привыкли считать. Это ясно свидетельствует о переходе от кухни, удовлетворяющей насущную потребность, к кухне, доставляющей удовольствие. В результате кулинария освобождается от рутины косной домашней кухни, не обещающей ничего необычного, и переходит в более публичную сферу, где обслуживает другие группы людей, в основном не связанные семейными узами. Кухня приобретает самостоятельное значение, порождая целый комплекс повышенных ожиданий как у повара, так и у едоков. Чтобы преуспеть в этом, повар должен постоянно экспериментировать и создавать что-то новое, поскольку от этого зависит его работа, его положение, а иной раз и сама жизнь.

Сказанное выше может быть рассмотрено как панегирик изысканной публичной или праздничной кухне. Это не так. По мнению автора, «домашняя» пища всегда доставляет нам по-своему ярко выраженное и преисполненное особого значения удовольствие; здесь важны ее вкус и запах, удовлетворение от привычной и любимой еды, не таящей неожиданностей, непритязательной, ассоциирующейся с теплом и спокойствием в кругу семьи или людей родного племени». Именно запах домашней, «семейной» еды, как мы покажем в заключительной части нашего сообщения, может иметь ключевое значение для сплочения и сохранения семьи.

Одновременно проанализированные нами современные исследования в области психологии питания, хотя и отличаются глубиной замысла и мастерством проведенного наблюдения и\или эксперимента, посвящены решению исключительно важных прикладных задач, но крайне редко (в отличие от приведенных выше классических работ) затрагивают проблемы взаимосвязи психологии питания и ключевых психических функций.

При анализе ключевых функций семьи (очевидно, тождественных названным выше формам взаимодействия внутри и вне семьи), таких как репродуктивная, сексуальная, нутритивная, социальная, экономическая, мы методами библиометрического анализа оценили роль некоторых психологических факторов. По данным Национальной Медицинской Библиотеки Национального Института Здоровья США (сервер www.ncbi.nlm.nih.gov./PubMed), число публикаций, начиная с середины 60-х годов до настоящего момента (лето 2000 г.), составляет в ответ на запрос на ключевое слово «психология» 442840 сообщений, «психология семьи» - 64577, «историческая психология семьи» - 1723, «этнография и психология семьи» - 2644, «этика и психология семьи» - 1152, «психология семьи и репродуктивная деятельность» - 600, «психология семьи и секс» - 7530, «психология семьи и питание» - 828, «психология семьи и мораль» - 648, «стабильность и психология семьи» - 1893, «социальная психология семьи» - 175, «психология семьи и экономика» - 1993. Число сообщений можно рассматривать как меру интереса исследователей к изучению каждого конкретного вопроса. Таким образом, число публикаций по проблеме «психология семьи и питание», опережающее запросы «психология семьи и мораль», «психология семьи и репродуктивная деятельность» и «социальная психология семьи», позволяет оценить реальную значимость данной проблемы с точки зрения научного сообщества. Вместе с тем для полноты описания ситуации несомненный интерес представляет оценка числа публикаций по некоторым из перечисленных вопросам вне контекста «семья».

Например, «психология, ребенок и пища» представлен 1049 сообщениями, «психология, ребенок и питание» - 76 сообщениями, «психология, ребенок и диета» - 1172 сообщениями, «психология, секс и пища» - 577 сообщений, «психология, секс и питание» - 27 сообщений, «психология, секс и диета» - 588 сообщений, «психология, родители и пища» - 331, «психология, родители и питание» - 29 сообщений, «психология, родители и диета» - 366 сообщений. Библиометрический анализ этой информации позволяет сделать вывод о том, что проблема все больше привлекает внимание исследователей.

 

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: