Нет человека, который был бы как Остров

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 18Следующая ⇒

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши... смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе [5].

В этом известном отрывке из «Медитаций» поэт-метафизик Джон Донн настаивает на том, что мы связаны друг с другом через свою человеческую природу. Он писал это в 17 веке и не представлял, что человек способен устраивать массовые убийства, хотя огромное количество смертей, к которым мы привыкли, живя среди войн, голода, катастроф и болезней, не умаляет силу его высказывания. Напротив, глобализация все крепче связывает нас друг с другом. Как сказал Адам Смит, отец-основатель экономики: «Ни одно общество не может процветать и быть счастливым, если большая его часть живет в горе и нищете». Это утверждение верно как для глобальной, так и для национальной экономики.

Одним из самых непосредственных результатов глобализации стала возросшая вероятность того, что с ростом заграничных путешествий мы заразимся новыми заболеваниями. В западных городах появился туберкулез, снова возникла угроза эпидемии холеры. Не забывайте о СПИДе — заболевании, которое появилось в Африке и распространилось по всему миру в начале 1980-х годов. Даже болезни животных теперь распространяются гораздо легче. Повторное появление ящура, принявшее эпидемические формы во многих частях света и вызвавшее массовые забои английских овец и коров в 2001 г., связывают с нелегальным импортом мяса.

Все болезни чаще распространены (особенно в смертельной форме) в развивающихся странах. Ведь в таких странах система общественного здравоохранения находится в плохом состоянии, люди плохо питаются и, следовательно, менее устойчивы к инфекциям, они не могут позволить себе купить необходимые лекарства, а климат еще больше осложняет борьбу с заболеваниями. Но может ли экономика рассказать про эпидемии что-нибудь помимо этих общих замечаний? Да, конечно, если вы понимаете, что здоровье населения — это общественное благо.

бщественное благо — это то, что выгодно всем. Но это еще и то, что ни у одного из нас как у частного лица нет стимулов приобретать. Классический пример — чистая окружающая среда. Всем это выгодно, но если предоставить контроль за чистотой воздуха и рек частным лицам и компаниям, то загрязнение будет слишком сильным. Почему я должен тратить деньги на очистку окружающей природы от выбросов моей фабрики, если есть вероятность, что мои конкуренты об этом и не думают? Они могут «проехаться за мой счет» — воспользоваться моими усилиями, при этом, не делая таких же затрат. Правительство должно заставить все заводы соблюдать минимальные стандарты. Другой пример — национальная оборона. Всем нам нравится ложиться спать с уверенностью, что никакой жуткий тиран не сможет запустить в нас баллистическую ракету дальнего радиуса действия. Но, сколько бы мы готовы были заплатить за оборону, если бы это были добровольные взносы? Конечно, этих денег было бы недостаточно, чтобы построить национальную систему ПВО.

Вернемся к болезням. Здравоохранение — это общественное благо. Борьба с болезнями выгодна не только тем, кто уже болеет, но и всем остальным, потому что она уменьшает вероятность того, что они заболеют в будущем. Однако мы как частные лица, не хотим вкладывать большие средства в эффективное здравоохранение. С какой стати я должна платить за чье-то здоровье, если я не обязана? Уловить прямую личную выгоду очень сложно, и я убеждена, что и остальные не будут платить свою долю ради моего здоровья и благополучия.

Более того, в глобальном мире, где международные путешествия и торговля являются привычным делом, здравоохранение становится глобальным общественным благом. Всем жителям западных городов пойдет на пользу, если меньшее число бедных жителей Африки и Азии будут болеть туберкулезом, потому что это уменьшит наш с вами риск заражения этой болезнью. За последние годы в некоторых городах США и Великобритании наблюдались вспышки туберкулеза, некоторые из них — в школах. Кроме того, чем лучше состояние здоровья и чем выше уровень благосостояния населения развивающихся стран, тем обширнее рынок для нашего экспорта — именно так можно трактовать слова Адама Смита в глобальном масштабе.

Хотя предупреждение болезней стало рассматриваться как глобальное общественное благо относительно недавно, выработка эффективной государственной политики совершенно необходима; за четыре года, прошедшие с момента публикации предложения о разработке вакцины против заболеваний, свирепствующих в развивающихся странах, и до момента написания этой главы в мире умерло почти 20 млн. человек. Предложение не стоило бы правительствам ни цента, если бы удалось создать эффективную вакцину. Концепция, собирающая сторонников с 1997 г., является одним из многих примеров того, как политики могут долго игнорировать новые экономические идеи. В 2000 г. страны-члены ООН пришли к соглашению о создании фонда для борьбы с ВИЧ/СПИДом, туберкулезом и малярией. Соглашение вступило в силу лишь в апреле 2002 г., но даже тогда была выделена только часть средств, необходимых для успеха проекта. Хотя, по меркам ООН, этот процесс занял довольно мало времени, частные лица, такие как Тед Тернер и Бил и Мелинда Гейтс, смогли гораздо быстрее собрать средства, необходимые для финансирования программы профилактической медицинской помощи.

Идея довольно проста: правительства стран либо на собственные средства, выделяемые из бюджетов на программы помощи, либо совместными усилиями — через Всемирный банк или ООН — обязались приобрести некоторое количество доз эффективной вакцины для профилактики любого из трех заболеваний, ставших чумой развивающегося мира — малярии, туберкулеза и штаммов ВИЧ, распространенных в Африке. Хотя правительствам и придется заплатить авансом деньги для сокращения распространения заболевания, в том случае, если удастся разработать эффективную вакцину, они больше не будут нести на себе финансовое и экономическое бремя болезней и преждевременной смертности.

Но от прекращения распространения заболеваний выиграют не только промышленно развитые страны. Потенциальные экономические выгоды от эффективной вакцины, например против малярии, для бедных стран огромны. По оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в мире регистрируется примерно 300 млн. случаев заболевания малярией в год, из них 1, 1 млн. — со смертельным исходом. Это приводит к сокращению численности рабочей силы и производительности труда, наносит ущерб экономике и забирает драгоценные денежные ресурсы из бюджетов здравоохранения. По данным ООН и Всемирного банка, одна только малярия замедляет темпы экономического роста более чем на 1% в год. Это поражает. Согласно этим расчетам, если бы 35 лет назад в Африке удалось уничтожить малярию, то совокупный ВВП этого континента был бы сейчас на 100 млрд. долл. больше нынешних показателей в размере 440 млн. долл. Почти все случаи заболевания малярией отмечаются в развивающихся странах, причем 90% из них — в Африке, хотя глобальное потепление способствует распространению болезни и в новые регионы. Дети и беременные женщины относятся к группе повышенного риска. Кроме того, наблюдается рост устойчивости возбудителей к лекарственным препаратам, которые используют для лечения заболевания.

Другие болезни лишь увеличивают бремя для экономики этих стран. Например, ВИЧ/СПИД в основном поражает людей в возрасте от 15 до 45 лет, т. е. самую продуктивную возрастную группу, тех, на ком обычно держится семья. По данным южноафриканской золотодобывающей компании Gold Fields, 26, 5% инфицированных ВИЧ и больных СПИДом среди ее работников делали добычу каждой унции золота на 10 долл. дороже. В начале 2002 г. компания объявила о том, что собирается заплатить за лечение, несмотря на высокие цены на антиретровирусные препараты, для того, чтобы снизить «СПИД-налог» на добычу золота до уровня 4 долл. за унцию. По оценкам ООН, к концу 2001 г. от СПИДа умерли 17 млн. человек, и были инфицированы 60 млн. человек по всему миру. Ущерб, который наносит это заболевание, является на сегодняшний день самой большой проблемой международного развития.

Несмотря на то, что этот рынок мог бы быть потенциально привлекателен для фармацевтических компаний, именно здесь возникают самые серьезные проявления неэффективности рыночного механизма. Во-первых, у людей нет достаточных стимулов принимать вакцину, потому что индивидуальный риск быть инфицированным часто низок, а цикл инфекции прерывается, только если вакцинировано большинство населения. Общественные выгоды гораздо выше частных. Поэтому без учета вмешательства государства размеры потенциального рынка гораздо меньше, чем может показаться при взгляде на количество случаев заболеваний. Это касается любых вакцин, и именно поэтому правительства либо требуют, либо настоятельно рекомендуют своим гражданам делать детям прививки, скажем, от кори.

Во-вторых, вакцинация приносит наибольшую пользу детям. Если они не заболеют, то когда будут взрослыми, смогут работать и зарабатывать, но в пять лет они не способны отложить эти будущие доходы для оплаты вакцины. Родители — это хороший, но не абсолютно надежный способ получить сегодня часть будущих доходов ребенка; обычно они готовы заплатить, но, как правило, сами зарабатывают меньше денег, чем их отпрыски будут зарабатывать в будущем, если вырастут здоровыми. И правда, если у большинства жителей Африки нет средств, чтобы купить противомоскитную сетку (ввоз которой часто облагается высоким налогом) для своих детей, то, как они смогут заплатить за вакцинацию.

В-третьих, потребители зачастую охотнее платят за лечение заболевания, чем за, возможно, еще не проверенные средства профилактики. Для того чтобы эффективность вакцины стала очевидной, должно пройти время. Кроме того, это еще и некоторый риск.

Так, например, совершенно очевидно, что вакцина против СПИДа — это глобальное общественное благо. Общественные выгоды появления ее на рынке во много раз превышают возможные частные выгоды. А это значит, что инвестиции компаний частного сектора в ее разработку будут малы. Без государственной поддержки они не смогут получить достаточно прибыли, чтобы оправдать необходимые объемы инвестиций. Действительно, в 1998 г. общая сумма средств, потраченных на исследования и разработку вакцины против ВИЧ, составила 300 млн. долл., причем большая часть этих средств, выделенных общественными фондами, была потрачена на основные исследования, а не собственно на разработку вакцины. Только 5 млн. долл. из общей суммы предназначались для исследований в развивающихся странах. Если не будет дополнительных стимулов, то эффективная вакцина появится только через несколько десятилетий, как на богатых рынках, так и на бедных.

Разработка нового лекарственного препарата стоит дорого, потому что необходимо проводить крупномасштабные тесты, кроме того, с момента первоначального открытия до первых продаж проходит довольно много времени. Если вспомнить еще о политической неопределенности, царящей вокруг мер против ВИЧ, и проблемах с доставкой медикаментов в развивающиеся страны со слаборазвитыми системами здравоохранения, то вы поймете, почему фармацевтические компании не проявляют большого интереса. Объем современного рынка вакцин в развивающихся странах составляет лишь 200 млн. долл. в год — слишком небольшой, чтобы какой-либо фармацевтической компании показалось интересным разрабатывать новые лекарства для этого рынка.

Но довершает весь этот комплекс факторов, приводящих к увеличению пропасти между общественными выгодами и ценой, которую готовы платить потребители, проблема, состоящая в том, что вакцины, как правило, приобретают правительства или службы здравоохранения. Они же склонны пользоваться своей покупательной способностью или своим контролем над патентами для того, чтобы вынудить компании продать лекарства по ценам, которые не покроют их расходы на исследования и разработки. По сути, многие развивающиеся страны в прошлом присвоили себе права на интеллектуальную собственность многих корпораций, которые, по идее, должны быть защищены патентами. Все это объясняет, почему крупные фармацевтические компании начали в 2000 г. процесс против законов Южной Африки, которые позволяли правительству покупать дешевые аналоги патентованных лекарств, необходимых для лечения СПИДа. После непримиримой кампании, проведенной организациями Oxfam International и «Врачи без границ», они забросили процесс, поняв, что вызов в суд Нельсона Манделы по делу, которое напоминало попытку помешать Южной Африке справиться со СПИДом, был неправильным с точки зрения воздействия на общественное мнение. Но эта проблема продолжает волновать фармацевтические компании.

Вопрос патентов стал серьезной политической проблемой. Патент предоставляет изготовителю лекарственного препарата временную монополию, несмотря на то, что потребители получили бы лучшее обслуживание при активной конкуренции, ведь тогда понизилась бы цена на препарат. Во всяком случае, это принесло бы выгоду в краткосрочной перспективе. В долгосрочной перспективе же ни одна фармацевтическая компания не захочет делать большие авансовые вложения, необходимые для создания новых препаратов. Патенты — это долгосрочный стимул делать новые открытия. Но в теории нельзя понять, где находится золотая середина — это вопрос практики.

Защиту патентов обеспечивать, конечно, желательно, однако крупные фармацевтические компании не должны рассчитывать на одинаковую степень монополии на всех новых рынках. Если глобализация расширяет их рынки, то они должны быть готовы поделиться прибылями, установив в развивающихся странах более низкие цены на свои медикаменты. Единственное, что может вызвать у них беспокойство, так это то, что эти медикаменты в итоге могут оказаться на их же родных рынках, но по более низким ценам. Но это беспокойство в настоящее время испытывают предприниматели во многих отраслях.

Однако преодоление этих трудностей стоит того. Ведь мы получим эффективные вакцины против таких бедствий, как туберкулез, малярия и СПИД. Обычная цена, по которой в развивающихся странах продают дозу непатентованной вакцины, равна 2 долл. Расчеты экономистов из Гарварда показали, что даже при цене 41 долл. за дозу программа вакцинирования против малярии должна быть рентабельной, если сравнивать эти затраты с расходами на здравоохранение и экономическими убытками, связанными с болезнью. Разница в 39 долл. за дозу — это то, сколько общество получит, если создаст программу, которая воодушевит исследователей на разработку эффективной вакцины против малярии. В общей сложности, из расчета по сегодняшним ценам это будет приносить ежегодно 1, 7 млрд.

Предложенная схема финансирования разработки вакцины с помощью международных гарантий правительств разных стран хороша тем, что она создаст настолько большой рынок, что частные инвесторы, финансирующие исследования, будут заинтересованы в успехе медицинских исследований. Тот факт, что государство заплатит только в случае разработки эффективной вакцины, подвинет инвесторов к успеху, а не к, скажем, просто работе над темами, которые укрепят их научную репутацию. Подобная программа, связанная с усилиями по оказанию помощи правительств многих стран, гарантирует и то, что вакцины попадут именно к тем, кто в них нуждается. А поскольку государства платят только в случае успеха, то обеспеченные гарантиями предложения по разработке вакцин не отбирают материальные ресурсы из текущего бюджета на социальную и медицинскую помощь, в отличие от альтернативных предложений, например, прямого государственного финансирования основных исследований.

В 1999 г. ВОЗ, ЮНИСЕФ, Всемирный банк и ряд благотворительных организаций и исследовательских институтов создали Всемирный альянс по вакцинам и иммунизации — ГАВИ (Global Alliance for Vaccines and Immunization). К 2001 г. состоятельные страны пришли к соглашению о финансировании разработки вакцин через Всемирный банк. После долгих согласований время осуществления этого проекта почти наступило.

Однако последствия данной идеи простираются далеко за пределы развивающихся стран и болезней. Существует множество секторов, которые находятся на государственном финансировании, где правительство могло бы платить частному сектору по результатам инноваций, обходя таким образом классическую проблему управления государственного сектора. Если правительства так плохо выбирают победителей и так неэффективно управляют, то почему бы не переложить решение проблемы на плечи частного сектора? Нужно лишь создать подходящий экономический мотив. Правительство должно принимать участие в общественных благах, потому что усилия только лишь частных предпринимателей, по определению, не могут окупиться. Но если награда за успех гарантирована государством, а за неудачу награды не будет, то успех будет более значимым результатом.

Это рассуждение о силе мотивации объясняет, почему экономисты так любят применять рыночные решения при работе с экологическими проблемами. Чистая окружающая среда и природные ресурсы — это общественные блага, приносящие выгоду по разные стороны границы: часто те, кто платит за очистку от загрязнений или за сокращение эмиссии газов, живет не в той стране, что люди, которые получают от этого выгоды. В глобальном масштабе финансовая стабильность, свободная торговля и знания также считаются общественными благами, создающими внешние эффекты, которые приносят больше выгод обществу, чем частном лицам, и общественные выгоды от которых распространяются за пределы национальных границ.

Идея глобальных общественных благ очень полезна при решении вопросов, в которых вмешательство государств на мировом уровне может оказаться необходимым для обеспечения получения ожидаемых выгод. Такими вопросами могут оказаться общественное здравоохранение, сокращение выбросов в атмосферу, международное почтовое сообщение и телекоммуникации, правила перевозок или финансовая стабильность. Тот факт, что некоторые из этих благ долгие годы финансировались международными правительственными институтами, в то время как другие, напротив, ничего не получали, говорит о том, что в некоторых случаях вопрос оказывается слишком сложным. С одной стороны, экономисты должны понять, какое количество общественного блага будет оптимальным. В случае с телекоммуникациями задача стоит в разработке набора правил, которые позволят звонить в другие страны и установят тарифы для доступа операторов национальных рынков. А как насчет здравоохранения? Очевидно, что на разработку вакцин надо выделять больше средств. Но насколько больше? Надо ли искать финансирование за счет других фондов развития и займов? В отсутствие глобального правительства еще большую головную боль для политиков и организаций составляет создание института для сбора денег и поставки товаров. Не говоря уже о том, что это серьезный вызов для экономистов.

Глава 17

Многонациональные компании

Глобальная эксплуатация?

Осуждать многонациональные компании легко, но в конечном итоге неверно.

Как оказалось, шоколад очень горек. Весной 2001 г. в новостях появилась информация о том, что большая часть шоколада, изготовляемого крупными кондитерскими компаниями и потребляемого в больших количествах населением, делается из какао, выращенного детьми-рабами в Западной Африке. Торговцы покупают детей у их же родителей из таких беднейших стран, как Бенин, а потом переправляют их в другие бедные страны, например в Кот-д'Ивуар, для работы на какао-плантациях. Одна из таких перевозок была обнаружена Детским фондом ООН (ЮНИСЕФ). Можно себе представить, в каких условиях работали эти дети в чужой стране, без защиты, в полном одиночестве и страхе.

К сожалению, это только один из примеров в череде разоблачений рабских условий труда в развивающихся странах, где рабочие либо нанимаются напрямую многонациональными компаниями, располагающимися в развивающихся странах, либо субподрядчиками этих компаний. Дети, шьющие футбольные мячи в Индии, девушки, изготовляющие кроссовки и одежду в Индонезии или на Филиппинах, или даже относительно богатые мексиканцы, работающие на автомобильных или электронных заводах на границе с США — от всех доказательств того, насколько наш потребительский комфорт зависит от дешевого заграничного труда, многим из нас становится не по себе. Более того, как показала практика, протесты потребителей действительно могут заставить многонациональные компании обращать больше внимания на условия труда на своих фабриках.

Крупные международные корпорации никогда не пользовались большой популярностью, но в настоящий момент курсы их акций находятся на поистине низких отметках. Эмоциональное высказывание Наоми Кляйн, журналистки из Канады, против многонациональных компаний попало в списки лучших. Она выразила общее ощущение того, что мировую экономику захватывают плохие парни, а глобализация — это результат успешного управления миром безликими и безответственными частными корпорациями. Причем это управление — в их собственных интересах.

Дело в том, что эта теория заговора левых не подкрепляется в достаточной степени фактами. Довольно просто исследовать основные экономические данные, опубликованные в Интернете такими организациями, как ООН или ОЭСР, которые меньше всего предполагают потребность в более конкретизированной интерпретации глобализации.

Совершенно не обязательно, что основной аргумент о том, что компании становятся все более влиятельными, а правительства теряют власть, справедлив. Со времен Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер правительства стали меньше. После того, как премьер-министр Великобритании госпожа Тэтчер начала проводить процесс приватизации — продажи частному сектору компаний, находившихся в государственной собственности, — многие страны мира последовали примеру Великобритании и перевели крупные государственные телефонные и энергетические компании в частный сектор. Однако нет никаких признаков того, что общее направление изменилось. Во многих странах правительство занимает даже большее место в экономике, чем когда-либо.

Например, в США в 1995 г. доля государственных расходов составляла 34% от ВВП, что было не намного выше, чем в 1980 г. во время первого президентского срока Рейгана. В Великобритании при госпоже Тэтчер доля государства в экономике стабилизировалась на уровне 40%. В обеих странах, где политические революции отбросили правительства назад, доля государства больше, чем в середине 1960-х годов, когда начали разворачиваться крупные государственные социальные программы.

В других странах мира доля государственных расходов в ВВП в течение последних 20-30 лет лишь увеличивалась и в некоторых случаях — достаточно существенно. В последние годы появились предварительные данные, свидетельствующие о том, что в некоторых скандинавских странах с большим госсектором тенденция сменилась на противоположную. Правительственная доля расходов увеличилась и в некоторых развивающихся странах, особенно в странах со средним уровнем доходов. Это произошло благодаря появлению образовательных и социальных программ, финансируемых государством, после того, как страны стали богаче. Чем больше процветает страна, тем больше общественных услуг ее граждане требуют от правительства.

По сути, единственными государствами в мире, где за последние 20 лет наблюдалось явное сокращение доли государства, оказались страны бывшего коммунистического блока. В 1979 г. их экономики были государственными на 100%. К 1999 г. в руки частного сектора перешло от 40 до 80% экономики. Хотя в большинстве случаев остается много вопросов относительно процесса перехода от коммунизма к капитализму, мало кто сможет утверждать, что передача большего влияния частному сектору в этих странах была ошибкой. Поэтому, по большому счету частные корпорации не играют большой роли в глобальной экономике. Они даже не платят меньше налогов. Таким образом, утверждение о том, что многонациональные компании могут натравливать правительства друг на друга, чтобы сократить свои налоговые декларации, необоснованно. Большая часть громких разговоров о свободном рынке — это всего лишь разговоры, а не реальность.

Что же тогда считать реальностью? Ответ будет такой: реальность — это не приватизация, а глобализация. Чтобы объяснить демонизацию многонациональных компаний, надо знать две вещи. Первая — рост международных инвестиций и объемов продаж корпораций. Вторая — влияние более открытой мировой экономики на действия правительств.

Компании не только продают все больше воих товаров за границу, о чем говорит рост импорта и экспорта, но и чаще размещают производства в других странах. На это указывают цифры прямых иностранных инвестиций (ПИИ), т. е. инвестиций в компании и заводы в другой стране. Это не то же самое, что портфельные инвестиции в собственность, акции или другие финансовые активы, которые часто называют «горячими деньгами».

Мировые потоки подобных прямых инвестиций из одной страны в другую выросли с 30 млрд. долл. в год в начале 1980-х годов до 800 млрд. долл. в 1999 г. В долях мирового от ВВП это скачок составил от 2, 3 до 11%. Соответственно, объемы продаж, зарегистрированных зарубежными филиалами многонациональных компаний, выросли с 2, 4 трл. долл. в 1982 г. до 13, 6 трл. долл. в 1999 г.

Большая часть международного инвестирования происходит между развитыми странами — от 2/3 до 4/5 от общего объема в год. Такие страны, как Нидерланды, Великобритания, Ирландия, Австралия, являются одними из самых открытых для инвестиций зарубежных компаний. Более открыты для иностранных инвестиций такие развивающиеся страны, как Сингапур, Гонконг, Панама, Тринидад и Тобаго и еще примерно 12 стран. Они принимают большую часть инвестиций богатых стран в менее богатые. В беднейшие страны мира прямые иностранные инвестиции почти не поступают.

Однако подобные заграничные филиалы компаний в таких странах, как Индонезия, Китай, Малайзия или Гондурас, привлекающие большую часть внутренних инвестиций многонациональных компаний, все больше производят и экспортируют товары для богатых стран, т. е. инвестиции, тем самым, «возвращаются» в виде товаров на рынки богатых стран. Это серьезное изменение в их торговой структуре. И если в 1990 г. лишь 40% развивающихся стран экспортировали промышленные товары, а остальные вывозили только сельскохозяйственную продукцию или сырье, то к 1998 г. промышленные товары составляли уже почти 2/3 их экспорта, и ожидается, что в течение пяти лет эта доля увеличится до 80%. Изменение было наиболее заметно в США, где многонациональные компании первыми стали использовать возможности производства товаров в глобальном масштабе. В США доля промышленных товаров в экспорте из развивающихся стран, в том числе и товаров, изготовленных на предприятиях, которые принадлежат американским владельцам, выросла с 47% в 1990 г. до 75% в 1998 г.

Возможно, именно это и является истинной причиной беспокойства потребителей в богатых странах. Понятно, что компании переводят производство в другие страны (новые коммуникации и компьютерные технологии, а так же медленное, но стабильное сокращение налогов на импорт промышленных товаров делают подобный шаг более легким), потому что там труд дешевле. Что же еще их тогда беспокоит? Главное в переводе производства, по-видимому, состоит в том, чтобы эксплуатировать дешевый труд. Так ли это?

Затраты на оплату труда составляют около 2/3 от общих расходов на производство низкотехнологичных товаров (хотя в других случаях эта доля гораздо меньше), поэтому нет сомнений в том, что низкий уровень заработной платы в развивающихся странах привлекателен для корпораций. Так же как и менее строгие экологические стандарты.

Но компании не инвестируют в самые дешевые страны. На самом деле, они предпочитают страны со средним уровнем доходов, такие как Мексика или Малайзия. Существует много доказательств того, что в большинстве случаев (хотя и не во всех) инвестиции многонациональных компаний в страны с низким уровнем заработной платы выгодны и для корпорации, и для работников. В одном из исследований рабочих условий в развивающихся странах, опубликованном ОЭСР, девять страниц отданы под библиографию. Это исследование предоставило исчерпывающие доказательства того, что оплата и условия труда на заводах, принадлежащих многонациональным компаниям из богатых стран или работающих на них, лучше условий на местных заводах. Даже в сомнительных экспортопроизводящих зонах, созданных в некоторых странах (Маврикий и Филиппины) специально для привлечения иностранных инвесторов (низкими налогами и лазейками в законах), соблюдаются более высокие трудовые стандарты — высокая заработная плата, более активная работа профсоюзов, меньшая продолжительность рабочего дня, — чем у многих местных работодателей.

В некоторых случаях на рабочие места, созданные иностранной компанией, брали в основном женщин. Их труд дешевле, чем мужской, а также связан с такими дополнительными качествами, как большая ловкость рук при сборке деталей микроэлектроники или при резке и сшивании тканей. Разве удивительно, что местные мужчины во многих традиционных обществах против того, чтобы женщины получили большую экономическую независимость, а иногда и зарабатывали денег больше, чем остальные домочадцы? Однако для молодых женщин в городах Китая или даже Северной Мексики работа на заводе иностранной компании — это своего рода освобождение.

Точно также нельзя сразу осуждать использование детского труда в бедных странах. Западные потребители отказываются покупать футбольные мячи, сделанные детьми в Бангладеш и Пакистане, а это значит, что дети потеряют работу. Их родители отправят их не в школу, а на малооплачиваемую работу в других отраслях. Некоторые, в конце концов, начнут заниматься проституцией. Было крайне желательно запретить детский труд, но только после того, как найдется другой источник доходов для их семей и необходимое финансирование мест в школах.

Если доходы семьи вырастут, то родители перестанут, без сомнения, отправлять своих детей на заработки (или продавать их в рабство). В беднейших странах с доходом меньше 300 долл. на члена семьи, 10-12% детей работают. Для сравнения: в странах со средним уровнем дохода в 5 тыс. долл. на человека работают лишь 2% детей (и помните, мы ведь до сих пор считаем, что дети должны выполнять какую-нибудь работу, будь то уборка своих комнат за карманные деньги или доставка газет или работа в магазине субботними вечерами). Большинство детей работают в сельском хозяйстве, а не в промышленности, часто на небольших семейных фирмах. Взрослые, как правило, предпочитают места на заводах, потому что за них гораздо лучше платят.

Пробная схема Всемирного банка «питание в обмен на посещение школы», возможно, позволит на некоторое время уменьшить использование детского труда, однако лучшим выходом было бы повышение уровня доходов. А это означает экономический рост в беднейших странах. Лучший, а возможно, и единственный способ добиться роста экономики — производство и продажа на экспорт.

Все это не означает, что условия в многонациональных заводах, работающих на экспорт, великолепны. Существует множество исключений из общего правила о том, что условия лучше местной нормы, в основном в таких отраслях с традиционно ужасными условиями работы, как производство одежды и огранка драгоценных камней. Не удивительно, что местные рабочие требуют повышения заработной платы и улучшения условий труда, ведь так делают рабочие во многих развитых странах. По сути, чем скорее на заводах будут работать только роботы, тем лучше для человечества, потому что большая часть работ — тяжелые, повторяющиеся, жаркие, шумные и даже опасные. Тем не менее, рост иностранных инвестиций прошлого десятилетия, который привел к созданию базы обрабатывающей промышленности, является источником процветания для развивающихся стран. Богатые многонациональные компании, которые так активно сейчас критикуют, принесли с собой больше работы, больше денег, больше технологий, больше экспорта и больше процветания в развивающиеся страны. Они зачастую достигли гораздо большего, чем коррумпированные и неэффективные правительства этих стран.

Экономисты расходятся в оценке влияния заграничных инвестиций многонациональных компаний на их собственные страны. Ведь перевод производства в страны с дешевой рабочей силой приводит к сокращению рабочих мест в странах с дорогой рабочей силой. Одновременно с ростом экспорта товаров, произведенных в развивающихся странах, сократилась доля промышленности в экономике промышленно развитых стран. С трудом можно поверить, что глобализация производства не приведет к сокращению количества рабочих мест и заработной платы дома. Подобные опасения существовали и при подписании Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА). Считалось, что мексиканцы вытеснят американцев с их работы, хотя доказательств тому нет. Для американской промышленности 1990-е годы стали золотым десятилетием с точки зрения занятости.

Прямые иностранные инвестиции и внешняя торговля, возможно, повлияли на общее сокращение количества рабочих мест в промышленно развитых странах, но сложно поверить в то, что глобализация является единственным объяснением масштабов сокращений в обрабатывающей промышленности и снижения заработной платы работников заводов. Доля обрабатывающей промышленности в экономике США и Великобритании достигла своего пика в 1960-е годы, а в более промышленно развитых странах, таких как Германия, —- в начале 1970-х годов. Это произошло задолго до появления значительных объемов экспорта промышленных товаров из развивающихся стран. Даже таким азиатским тиграм, как Корея и Малайзия, являющимся сейчас основными экспортерами промышленных товаров, до 1990-х годов, принадлежала лишь небольшая доля международной торговли этими товарами. Как сказал Пол Кругман в своей знаменитой статье (повторно опубликованной в книге Paul Krugman «Pop Internationalism»), импорт из стран с низким уровнем заработной платы в 1990 г. составлял 2, 8% от ВВП Америки — по сравнению с 2, 2% в 1960 г. Как мог рост в размере всего лишь половины процентного пункта от ВВП вызвать снижение на 10 пунктов в доле продукции обрабатывающей промышленности в экономике (с 29% до 19% ВВП)? Многие другие исследования подтверждают его выводы о том, что торговля с развивающимися странами слишком невелика, чтобы быть причиной такого масштабного изменения в экономиках промышленно развитых стран. Большинство экономистов, таким образом, считает, что даже если прямые иностранные инвестиции и играют в настоящий момент значительную роль, появление новых информационных технологий больше повлияло на переход от производства в современной экономике. По сути, перевод производства в другие страны больше похож на симптом экономических перемен, чем на их причину.

Однако, симптом это или причина, эксплуататоры они или нет, но многонациональные компании играют важную роль в жизни каждого. Где бы вы ни жили, сейчас вероятность того, что вы покупаете товар, сделанный одной из Иностранных компаний или по ее заказу, гораздо больше, чем 10 или 20 лет назад. Благодаря глобализации экономики, зарубежные корпорации вытеснили не правительства, а местные корпорации.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒