Индивидуальные штрихи к обобщенному портрету полицейского дореволюционной России

⇐ ПредыдущаяСтр 15 из 18Следующая ⇒

Если бы не инициатива президента России Д. А. Медведева о преобразовании милиции в полицию, я, скорее всего, никогда бы не извлек на всеобщее обозрение архивные документы, имеющие отношение к нашей семье. Но, просмотрев эти документы еще раз, решил, что какая-то их часть может быть интересна тем читателям, кто желал бы получить «нелитературное», по М. Е. Салтыкову-Щедрину или В. Г. Короленко, представление о фигуре служащего русской дореволюционной полиции, работавшего преимущественно в сельской глубинке, и о характере его профессиональной деятельности. В данном случае речь идет о старшем брате моего деда, Ферапонте Федоровиче Черкасове, шестнадцать лет, до самой Февральской революции, прослужившем в полиции. Из этих шестнадцати лет десять он провел в должности станового пристава в различных уездах Саратовской губернии. Но прежде чем продолжить рассказ, необходимо, как говорят в науке, определиться с понятиями.

Стан – административно-полицейский округ в составе нескольких волостей – появился в России в результате принятия в 1837 году Положения о земской полиции и проведенной тогда же реформы крестьянского самоуправления (учреждение волостных и сельских сходов). Органы сельского самоуправления были поставлены под контроль государственной власти в лице станового пристава, заседавшего в земском суде и ведавшего полицией на подопечной ему территории. В подчинении станового пристава находились урядники (конные и пешие) и низшие полицейские чины. В обязанности станового входило исполнение решений земского суда и предписаний центральной власти, ведение следствия, осуществление полицейских и хозяйственно-распорядительных функций.

Создавая институт становых приставов, правительство помимо прочего имело в виду обеспечение постоянного контакта с населением огромной империи, выяснение его нужд, потребностей и, конечно же, настроений. Поэтому становой половину времени проводил в разъездах по подведомственной ему территории, а по возвращении в свой кабинет принимал посетителей и «отписывался» вышестоящему начальству по самому широкому кругу вопросов – от расследования уголовных дел и прекращения, упаси Бог, имевших место беспорядков до видов на урожай, хода уборки хлебов и случаях эпизоотии среди домашнего скота в крестьянских хозяйствах. Таким образом, помимо собственно полицейских функций становой пристав, говоря современным языком, осуществлял функции сельскохозяйственного и ветеринарного надзора.

Непосредственным начальством для станового пристава с 1862 года было уездное полицейское управление во главе с уездным исправником. Количество и территория станов в пределах уезда определялись в зависимости от конкретных условий, в том числе от численности проживавшего там населения. Число и границы станов могли меняться по высочайше утвержденному представлению местного губернатора. Так, например, в 1899 году Саратовская губерния в административном отношении делилась на 10 уездов, 25 станов и 278 волостей[277]. Уже к началу 1914 года картина несколько изменилась: уездов в Саратовской губернии оставалось по-прежнему 10, а вот число станов возросло вдвое – до 40. Число волостей увеличилось незначительно – с 278 до 293[278].

Кто мог претендовать на занятие должности станового пристава?

По положению 1837 года, уточненному циркуляром министра внутренних дел в 1838 году, становой пристав назначался губернатором от имени императора «преимущественно из местных, имеющих в той губернии недвижимую собственность, дворян», предварительно отбираемых губернским дворянским собранием, подававшим список кандидатов на утверждение губернатору[279]. Такой порядок просуществовал до Великих реформ 1860-х годов. Потребности в полицейских кадрах низшего и среднего звена на местах возрастали и уже не могли удовлетворяться лишь за счет дворян, все более неохотно поступавших на службу в полицию. Правительство вынуждено было расширить социальную базу полицейских служащих, допустив в их ряды представителей других сословий – крестьянства и мещанства. Выходцы из этих сословий и раньше принимались на службу в полицию, но только на низшие должности, не выше унтер-офицерских (полицейских урядников). Предварительным условием для кандидата на должность станового пристава не из дворянского сословия на рубеже XIX – XX веков, разумеется, помимо гражданской и политической благонадежности стала достаточная грамотность и определенный уровень культуры.

Среди становых приставов появились две категории. К первой относились лица, имеющие «классный чин» в системе петровской Табели о рангах – коллежского регистратора, губернского секретаря или даже коллежского секретаря (то есть от прапорщика до штабс-капитана или штаб-ротмистра, если сравнивать с военными чинами). Представители этой категории полицейских служащих могли рассчитывать на успешную карьеру. Для получения первого «классного чина» необходимо было представить аттестат о среднем (гимназическом) образовании. Те, кто такого аттестата не имел, принимались на службу в полицию по категории – «не имеющие чина» (в формулярных списках их часто отмечали как «н.ч.»). Они, как правило, не поднимались выше должности станового.

Для иллюстрации вышесказанного обратимся к фигуре Ферапонта Федоровича Черкасова, одного из сорока становых приставов Саратовской губернии, типичного представителя этой категории полицейских служащих предреволюционной России.

Замечу при этом, что никаких документальных свидетельств о нем в семье, по понятным причинам, не сохранилось. Родство с «прислужником самодержавия» дорого могло обойтись (и таки обошлось его младшему брату, моему деду) другим членам семьи в беспощадные годы сталинского режима. О нем никогда не вспоминали, и лишь незадолго до смерти мой отец, кадровый офицер Советской армии, в написанных для своих детей и внуков воспоминаниях осмелился осторожно упомянуть о родном дяде, бесследно сгинувшем после 1917 года. И только в начале 1990-х, когда естественное любопытство (а главное – открывшиеся возможности) привело меня в Государственный архив Саратовской области (ГАСО), я получил возможность узнать много интересного о своих предках и родственниках, включая станового пристава Ферапонта Черкасова. Отмечу заодно, что документы, обнаруженные в ГАСО, помогли мне добиться посмертной реабилитации моего родного деда, пострадавшего в середине 1930-х годов.

Родившийся 23 мая (с.с.) 1872 года в семье крестьянинасобственнника слободы Романовка Балашовского уезда Саратовской губернии, Ферапонт Черкасов никогда не обнаруживал интереса к земледелию. В возрасте 28 – 29 лет, к явному неудовольствию родителей, он определился на «государеву службу», получив должность полицейского стражника в родной слободе. К тому времени Ферапонт уже обзавелся семьей. В его Формулярном списке за 1915 год записано: «Из крестьян, вероисповедания православного, воспитание получил домашнее. Имеет деревянный дом в с. Романовке. Женат первым браком на дочери крестьянина – девице Клавдии Ивановой, урожденной Нечаевой, родившейся 17 апреля 1876 года; вступил в брак 25 июня 1897 года; имеет детей: сыновей – Виталия, родившегося 20 апреля 1897 года, Дмитрия, родившегося 20 апреля 1899 года, и дочь Клавдию, родившуюся 28 марта 1904 года. Жена и дети вероисповедания православного и находятся при нем»[280].

В скором времени, к началу революции 1905 года, грамотный и толковый Ферапонт дослужился до унтер-офицерской должности конного урядника, став, если употреблять современную терминологию, участковым уполномоченным в Романовке, достаточно крупном сельском населенном пункте. По данным на 1 января 1901 года, в Романовке числилось 1133 двора и 6873 жителя[281]. Можно предположить, что забот у местного урядника было достаточно, как серьезных, так порой и трагикомичных. К числу последних можно отнести «Дело об избиении крестьянами учителя 1-й Романовской земской школы Балашовского уезда Меньшова Александра Константиновича, заподозренного в шпионаже»[282].

Дело было в июне 1905 года, на исходе русско-японской войны. Перевозбужденные патриотической пропагандой романовцы, никогда не видевшие живого японца, обвинили местного учителя в шпионаже в пользу Японии и жестоко избили, сдав в участок. В деле пришлось разбираться уряднику и приехавшему приставу, оправдавшим в результате расследования несправедливо пострадавшего учителя.

В должности урядника Ферапонта Федоровича и застали «аграрные беспорядки», как в полицейских документах предпочитали называть революцию 1905 года в деревне. Судя по документам, составленным балашовским уездным исправником, «аграрные беспорядки» в Романовской, как и в других волостях уезда, выражались главным образом в грабежах и разгромах помещичьих имений.

В фондах ГАСО сохранился рапорт уездного исправника саратовскому губернатору Петру Аркадьевичу Столыпину от 26 февраля 1906 года. К рапорту приложен «Список нижних чинов Балашовской полиции, проявивших особенно выдающуюся деятельность во время бывших забастовок и беспорядков по восстановлению порядка»[283]. В разделе «По 3-му стану» перечислены девять отличившихся чинов полиции, в том числе «конный урядник в с. Романовке Ферапонт Федоров Черкасов».

«В ночь на 20 октября 1905 года, – читаем мы в рапорте, – с этими чинами Пристав 3 стана разогнал крестьян слободы Романовки в лесу князя Волконского, которые скопом и вооруженные топорами начали было рубить лес; из них 46 человек там же в лесу были пойманы и от них было отобрано 285 деревьев, стоящих более 500 руб. 29 октября, – читаем мы далее, – с помощью этих же чинов на Новом хуторе дворянина Н. Н. Львова было отражено нападение крестьян с. Малой Шатневки, которые приблизительно на трехстах подводах подъезжали грабить хутор; по крестьянам один за другим были даны из револьверов залпы, и только после третьего залпа крестьяне повернули лошадей и поскакали обратно. Затем все эти чины во время погромов в сл. Романовке, несмотря на большую опасность для жизни, предупреждали крестьян не грабить казенные винные лавки и другое имущество; вообще каждый из них не терял присутствия духа, твердо и смело стоял на своем посту и выполнял свою служебную обязанность; кроме того, все они после погромов в продолжение месяца, с раннего утра и до вечера, отбирали обратно от крестьян награбленное имущество. В одной Романовке было отобрано до 30 000 пудов хлеба и масса другого имущества»[284].

Эту информацию дополняет рассказ моего покойного отца, услышанный им в конце 1920-х годов от его отца, родного брата урядника Черкасова. Тогда, в октябре или ноябре 1905 года, романовские «революционеры» во главе с Алексеем Бондаренко были захвачены полицией во время разгрома казенного винного склада. Погромщиков можно и нужно было передать судебным властям, но то ли становой пристав, руководивший полицейской операцией, то ли местный урядник Ферапонт Черкасов, не желавшие, по-видимому, «выносить сор из избы», распорядились иначе. Они приказали публично выпороть Бондаренко, чтобы впредь неповадно было, а затем отпустили и его, и его сообщников. Эта, безусловно, варварская унизительная акция с установлением советской власти аукнется моему деду. Жертва полицейского произвола Алексей Бондаренко станет одним из руководителей комбеда и членом Романовского поселкового совета. Не имея возможности отомстить самому уряднику, с марта 1917 года не появлявшемуся в Романовке, он будет упорно преследовать его брата – до тех пор, пока не добьется своего – раскулачивания Гордея Федоровича Черкасова.

Ферапонт же Черкасов со времени описываемых событий, можно сказать, «пошел в гору». Для начала его отметили денежной наградой в размере 50 рублей. А 15 марта 1906 года, как следует из его Формулярного списка, распоряжением губернатора П. А. Столыпина он был переведен из Романовки «зауряд околоточным надзирателем 1-го участка гор. Саратова». Тогда же он получил серебряную медаль на анненской ленте «За безпорочную службу в полиции», которой награждались нижние полицейские чины, отслужившие пять лет без взысканий и нареканий. Правда, в Саратове Ферапонт Федорович прослужил чуть более трех месяцев.

28 июня 1906 года распоряжением нового губернатора, графа Сергея Сергеевича Татищева, сменившего Столыпина, назначенного к тому времени министром внутренних дел, Черкасов был «командирован к временному исполнению должности пристава 1-го стана Вольского уезда»[285]. Назначение, пусть и временное, на офицерскую должность Ферапонт Черкасов должен был воспринять как подарок судьбы, как шанс, который нельзя упустить.

И он, судя по всему, проявил максимум энергии и распорядительности, чтобы быть замеченным начальством. О результатах его стараний свидетельствует рапорт вольского уездного исправника саратовскому губернатору графу С. С. Татищеву, датированный 5 декабря 1906 года: «Во исполнение предписания от 2 ноября с/г за № 290 доношу Вашему Сиятельству, что Вр. и.д. Пристава 1-го стана вверенного мне уезда Черкасов вполне заслуживает поощрения денежной наградой, в виду проявленной им особой энергии и деятельности, благодаря которым в течение 4-х месяцев службы привел в надлежащий порядок как делопроизводство стана, так и стан и очистил всю недоимку окладных сборов, числившуюся по этому стану»[286]. Вскоре последовала денежная награда, но самое главное – 35-летний Ферапонт Федорович Черкасов, как гласит запись в его формуляре, «распоряжением саратовского губернатора от 3 мая 1907 года, ввиду воспоследовавшего в 9 день марта того же года ВЫСОЧАЙШЕГО соизволения, назначен приставом 1-го стана Вольского уезда»[287]. В карьерной лестнице была взята очень важная ступенька.

На этом посту Ферапонт Федорович пробыл три с половиной года – до ноября 1910 года, когда приказом губернатора был перемещен приставом 1-й части города Царицына, входившего тогда в состав Саратовской губернии. Это будет второй и последний случай его городской службы.

13 января 1912 года он получает извещение от саратовского уездного исправника. «Приказом и. д. Губернатора, г. Вице-губернатора, от 12-го сего января, – говорилось в извещении, – Вы перемещены на должность пристава 4-го стана вверенного мне уезда, почему предлагаю Вам, Милостивый Государь, немедленно прибыть к месту новой службы для принятия дел от бывшего пристава Тимофеева…»[288]

Воспользовавшись переменой места службы, Ферапонт Федорович просит у начальства очередной «отпуск внутри империи». Предоставленный отпуск он использовал для подготовки к экзаменам на получение первого классного чина. 9 марта Черкасов успешно сдал экзамены за полный курс царицынской Александровской мужской гимназии и получил соответствующий аттестат, что открывало перед ним новые возможности карьерного роста.

По возвращении из Царицына он, как гласит рапорт Саратовского уездного исправника в губернское правление, «вступил в отправление своих служебных обязанностей» пристава 4-го стана пригородного Саратовского уезда.

Полтора года спустя высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 20 августа 1913 года за № 52 за выслугу лет не имеющий чина пристав Ф. Ф. Черкасов был произведен в коллежские регистраторы со старшинством с 9 марта 1912 года (дата выдачи образовательного аттестата). В том же, 1913 году он был удостоен «права ношения на груди ВЫСОЧАЙШЕ учрежденной в память 300-летия царствования Дома Романовых светло-бронзовой медали».

Спустя еще два года, 16 ноября 1915 года, Ферапонт Федорович был произведен в губернские секретари, что в то время соответствовало армейскому чину подпоручика. В период с 1912 до февраля 1917 года он неоднократно перемещался по службе из одного стана Саратовской губернии в другой. За это время пристав Черкасов неоднократно отмечался начальством.

В марте 1914 года исполняющий обязанности губернатора объявил ему благодарность за «энергичные действия по розыску и задержанию преступника, совершившего кражу вещей и денег»[289]. Вторично, уже в августе 1914 года, Ферапонту Федоровичу была объявлена благодарность министра внутренних дел «за добросовестное исполнение обязанностей и образцовый порядок в Кузнецком уезде[290]во время прошедшей мобилизации войск»[291].

Но в его служебной карьере, разумеется, бывали не только благодарности. Случалось получать и выговоры. Так, в мае 1913 года пристав 1-го стана Аткарского уезда Черкасов получил выговор «за промедление взыскания сборов». Ему и самому приходилось наказывать своих подчиненных. Среди прочих выговор от него получил некий урядник «за промедление в прописке паспорта еврейки Рабинович», пытавшейся устроиться на работу на новом месте жительства. По всей видимости, урядник вымогал у госпожи Рабинович взятку за оформление прописки, за что и был наказан по ее жалобе.

Каково было материальное положение станового пристава в предреволюционной Российской империи?

Это можно установить из нескольких Формулярных списков Ф. Ф. Черкасова, составлявшихся на протяжении его службы. В разные годы его совокупный годовой доход, причем в одной должности, колебался от 1400 до 2200 рублей. Эти колебания, как видно из сопоставления списков, объяснялись тем, что в отдельные годы становой получал дополнительные средства на служебные разъезды (400 – 500 рублей), канцелярские расходы (до 300 рублей) и оплату рассыльных (до 200 рублей), а в другие годы таких доплат не получал. Иногда дополнительные расходы (например, канцелярские) включались в жалованье.

Если же взять наиболее высокий показатель (за 1915 год), то мы получим следующую картину: собственно годовое жалованье Ф. Ф. Черкасова составило 800 рублей; к этому добавлялись «столовые» в сумме 880 рублей и квартирные – 440 рублей. Итого совокупный доход станового пристава Черкасова, имевшего первый классный чин и выслугу лет, в 1915 году составил 2200 рублей[292]. Если разделить эту сумму на привычную нам ежемесячную зарплату, то она составляла чуть более 183 рублей. Много это или мало?

Приведу несколько сопоставлений. Месячное жалованье земского врача в это время составляло 80 рублей; учителя старших классов мужской или женской гимназии – от 80 до 100 рублей; начальника почтовой, железнодорожной или пароходной станции – от 150 до 300 рублей; депутата Государственной думы – 350 рублей; армейского подпоручика в мирное время – 70 рублей; поручика – 90 рублей; штабс– капитана – от 93 до 123 рублей; капитана – до 145 рублей; подполковника – от 185 до 200 рублей Для сравнения – зарплата рабочего-металлурга на заводах Петербурга или Москвы составляла от 25 до 35 рублей; профессиональные токари, слесари, мастера и бригадиры – те, кого принято было называть «рабочей аристократией», – зарабатывали от 50 до 80 рублей в месяц.

Как видим, уровень жалованья станового был выше среднего среди государственных служащих и намного выше, чем у наемных работников. Любопытно, что его жалованье существенно превышало оклады армейских обер-офицеров и было сопоставимо с материальным содержанием подполковника. А теперь сопоставим жалованье станового с ценами на отдельные продукты и услуги (перед 1914 годом). Батон черного ржаного хлеба (400 граммов) стоил 4 копейки; белого сдобного – 7 копеек; 1 килограмм молодого картофеля – 15 копеек; картофель старого урожая – 5 копеек; 1 литр свежего молока – 14 копеек; 1 килограмм сыра отечественного производства – 70 копеек; иностранного – 1 рубль 40 копеек; 1 килограмм вырезки из парной телятины – 70 копеек; 1 килограмм говядины – 45 копеек; свинины – 30 копеек; рыба свежая речная – от 28 до 50 копеек за килограмм; 1 килограмм мороженой горбуши – 60 копеек; семги – 80 копеек; 1 килограмм черной зернистой икры – 3 рубля 20 копеек; черной паюсной икры 1-го сорта – 1 рубль 80 копеек, 2-го сорта – 1 рубль 20 копеек. Бутылка «казенной» водки (0, 61 л), в зависимости от сорта, стоила от 40 до 60 копеек; разливное пиво (1 литр) – от 6 до 10 копеек; обед в дешевом трактире обходился посетителю в 10 копеек; в более дорогом – 30 – 50 копеек; в приличном ресторане, с двумя стопками водки и десертом, – 1, 5 – 2 рубля. Проезд из Петербурга в Москву в спальном вагоне 1-го класса стоил 16 рублей, в «общем» вагоне с сидячими местами – 6 рублей 40 копеек. Номер в гостинице стоил от 70 копеек до 2 рублей в сутки. Меблированные комнаты – от 15 до 60 копеек в сутки. Стоимость съемной квартиры в Москве составляла в среднем 15 рублей в месяц. Билет в первые ряды партера Большого театра стоил от 3 до 5 рублей, а на «галерку» – от 30 до 60 копеек[293].

Наверное, обремененным семьей становым получаемого жалованья могло и не хватать, хотя следует учитывать, что в глубокой провинции, где проходила их служба, уровень цен был несопоставимо ниже, чем в столицах и крупных городах. К тому же можно предположить, что становые (и нижестоящие чины сельской полиции) могли, как издавна водилось на Руси, дополнительно «кормиться» от своих мест.

Что представлял собой сельский полицейский участок, каков был его кадровый состав и какими вопросами занимался становой пристав? Это можно выяснить из архивных документов, относящихся к службе Ферапонта Федоровича Черкасова. Типичное становое управление состояло из восьми – двенадцати служащих: сам становой пристав, делопроизводитель (или столоначальник), конные и пешие урядники, а также стражники, обычно проживавшие в волостях и крупных селах, образующих стан. Становой пристав располагался в самом крупном населенном пункте подведомственного ему стана, в специально оборудованном под участок доме. Из сохранившейся в фондах ГАСО «Описи [февраль 1912 года] законам, казенному имуществу, книгам и нарядам, сданным приставом 2-го стана Саратовского уезда Ивановым приставу Черкасову»[294]можно составить представление о том, что находилось в кабинете станового, в канцелярии и других помещениях полицейского участка.

Первыми в описи по порядку перечислены – икона св. Георгия Победоносца (видимо, этот святой призван был покровительствовать полиции в ее охранительной деятельности), печать и шкаф для хранения оружия. В шкафу хранились 13 винтовок и 282 патрона к ним, 6 револьверов и 140 патронов к ним, 18 шашек.

Далее в описи перечислены 12 томов законодательства, а также 5 томов ведомственных Уставов и Руководств, настольные и секретные реестры, книга описания стана на 120 листах, журналы для прописки паспортов, приходно-расходные книги, перечни вещественных доказательств по различным делам, книги по учету нижних чинов запаса и ратников Государственного ополчения, перечень текущим и прекращенным дознаниям, списки содержащихся под стражей, состоящих под надзором полиции и находящихся в розыске, отчеты о взыскании казенных, земских и других сборов, справки «о произрастании хлебов и трав», «об эпидемических и эпизоотических болезнях», «о болезнях на людях холеры», «о появлении на полях саранчи и других вредителей», «о пригульном и пропавшем скоте», «об устройстве благотворительных спектаклей, вечеров и других веселительных зрелищ», «о дачниках и иногородних лицах». Даже этот выборочный перечень из описи, составляющей 12 листов, дает представление о том, какими разнообразными вопросами должны были ежедневно заниматься становой пристав и его помощники.

С началом Первой мировой войны к этой работе прибавились заботы о проведении мобилизации и контроле за иностранцами (главным образом германскими и австрийскими подданными), проживавшими или находившимися на территории стана. Приходилось присматривать и за собственными немцами, обосновавшимися в Саратовской губернии со времен Екатерины II, но они в подавляющей массе демонстрировали примерный русский патриотизм.

Последним местом службы пристава Ферапонта Черкасова стал 4-й стан Саратовского уезда, куда он был назначен 1 ноября 1916 года приказом саратовского губернатора «на основании Высочайше утвержденного 23 октября 1916 года положения Совета Министров об усилении полиции в 50 губерниях и об улучшении служебного положения полицейских чинов»[295]. Здесь его и застала Февральская революция с последующим отречением императора Николая II.

Участь служащих царской полиции после революции была незавидной. Об этом достаточно хорошо известно. Многие из них, прежде всего в обеих столицах, пали жертвами революционного насилия со стороны матросов, студентов и мальчишек-гимназистов, линчевавших городовых и околоточных прямо на улицах. Другим повезло больше – их судили революционным же судом за «совершенные преступления».

К числу последних, судя по сохранившимся отрывочным документам, принадлежал и становой пристав, губернский секретарь Ферапонт Федорович Черкасов. Последняя запись в его служебном деле гласит: «Приказом Саратовского губернского Комиссара Временного правительства от 23 марта 1917 года за № 29, уволен от службы 23 марта 1917 года»[296].

Сохранился лишь один документ, имеющий отношение к дальнейшей его судьбе, – представление и.д. комиссара Саратовского губернского правления А. Минха прокурору Саратовского окружного суда от 22 августа 1917 года. В представлении говорилось: «На основании 9 ст. постановления Временного Правительства и гражданской ответственности служащих, при сем препровождаю на Ваше распоряжение переписку о действиях Пристава 1 стана Кузнецкого уезда Черкасова, в виду указания в этих действиях на признаки преступления, предусмотренные 342 ст. Уложения о наказаниях, наказание за которое налагается по суду»[297].

Осталось неизвестным, успели ли временные власти осудить (и за что конкретно? ) станового Черкасова, так как уже через два месяца они сами вынуждены были скрываться от «карающего меча» большевистской диктатуры. Неизвестна и дальнейшая судьба Ферапонта Федоровича и его семьи.

А вместо упраздненной в марте 1917 года царской полиции общественный порядок в России тщетно пыталась навести милиция, стихийно возникшая на волне Февральской революции. Надо сказать, что сменившая ее в ноябре 1917 года рабоче-крестьянская милиция оказалась предусмотрительнее: в отдельных случаях она привлекала специалистов из царской полиции к борьбе с волной уголовщины, захлестнувшей страну.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 141516 17 18 Следующая ⇒