НОВЫЕ ЯВЛЕНИЯ В ЯХВИЗМЕ-ИУДАИЗМЕ В I ТЫСЯЧЕЛЕТИИ до х.э.

⇐ ПредыдущаяСтр 56 из 59Следующая ⇒

Одним из сдвигов в религиозной мысли I тысячелетия до х.э. было распространение того, что условно можно назвать представлением о " созданности" и о " создателе" религии. На смену архаичному представлению о дарованности религии Богом или богами в " начале времен" приходит мысль о " создании" данного учения во времена не столь отдаленные, во всяком случае исторически обозримые, " создателем", который, хотя и избран и призван богом и в силу своей богоизбранности приобщен к сфере божественного, тем не менее есть и остается человеком, принадлежит к роду человеческому.

Так, в ветхозаветном яхвизме все большее значение приобретает образ законоучителя Моисея, о котором в пророчестве первой половины V в. до х.э. сказано: " Помните Учение Моисея, слуги Моего, которое Я (Бог) заповедал ему на [горе] Хорев..." (Мал. 4, 4), а несколько веков спустя в сочинении кумранитов " Слова светильные" заслуги Моисея признаются столь великими, что искупают грехи всего народа. Еще показательнее для понимания значимости образа Моисея постепенная разработка его " биографии". Не касаясь спорного и на уровне современных данных вряд ли разрешимого вопроса об историчности Моисея, отметим основные параметры его " биографии": чисто человеческое рождение, но чудесное спасение от смертельной опасности; безоблачное детство в " чужой" среде и возможность приобщения к ней, но возвращение в " свою" среду и приобщение к ее страданиям; призванность Богом, но сомнения в своем соответствии этой призванности; наделенность обычными человеческими свойствами и чертами, но способность совершать над- и сверхчеловеческие чудеса; авторитет призванного богом предводителя, но также горечь людского непонимания и неповиновения; жизнь, отданная одной цели - привести народ в " страну обетованную", и трагизм смерти у порога этой недоступной для него цели.

" Биография" Моисея в дальнейшем служила образцом для моделирования биографий ряда вполне реальных пророков, например Иеремии (рубеж VII-VI вв. до х.э.), сыгравшего значительную роль в формировании яхвизма. Но особенно примечательны точки соприкосновения между " биографией" Моисея и " биографией" Учителя праведности - основателя и вероучителя " общины нищих", общины " Нового завета", " сынов света" и т.д., как себя именовали кумраниты во II в. до х.э. - I в. х.э. Учитель праведности (как и Моисей) был священником по происхождению; он (как и Моисей) был призван Богом, в силу своей богоизбранности Учитель праведности (как и Моисей) был одарован особой близостью к Богу и ему была ведома истина непосредственно из уст Бога; поэтому вера в Учителя праведности и верность ему (как и верность Моисею) суть залог спасения верных и верующих, которых " Бог спасет от Дома суда за их горести (или страдания) и веру в Учителя праведности". Далеко не все последователи Учителя праведности сохранили ему верность (что имело место также по отношению к Моисею), когда он подвергся преследованиям со стороны Нечестивого священника; Учитель праведности (как и Моисей) умер или погиб, но его последователи верили, что нечестие и беззаконие не исчезнут, " пока не встанет Учитель праведности в конце дней". Поскольку в кумранских рукописях засвидетельствовано верование во всеобщее воскресение мертвых, то не исключено, что последнее речение есть свидетельство ожидавшегося воскресения Учителя, в контексте эсхатологических и мессианских описаний кумранитов.

Эсхатологические представления о " конце времен", о " последних днях" царства зла и несправедливости занимали большое место в учении и жизни кумранитов, которые считали, что " Дом суда" или " День суда" явится не только днем крушения старого, неправедного мира, но также, и главным образом, днем рождения мира нового и праведного, ибо " в День суда Бог искоренит всех идолослужителей и нечестивцев с лица земли", а спасение будет " людям истины, исполняющим закон, руки которых неустанно будут служить делу". Важным новшеством в эсхатологии кумранитов было признание, что мир уже на пороге эсхатологического времени, а наступление " Дома суда" или " Дня суда" мыслилось в близком будущем в итоге мучительной, сорокалетней войны " сынов света" против " сынов тьмы" с непременным участием в ней космическо-божественных сил.

С эсхатологическими представлениями кумранитов неразрывно связаны их мессианские воззрения, т.е. ожидание ими прихода божественного помазанника - мессии, который " [познает тайны] человека, его мудрость снизойдет на все народы... [его] власть [над] всеми живущими будет могущественной... так как избранник Бога он, порождение Его и дух Его дыхания".

В ветхозаветном яхвизме эсхатологические представления и ожидания утверждались лишь постепенно, как ответ на углубляющееся несоответствие между обещаниями Яхве своему народу благополучия и процветания, справедливости и спокойствия внутри, величия и могущества вовне и действительностью VIII-VI вв. до х.э., которая характеризовалась нарастанием социальной напряженности внутри, но особенно катастрофическим падением безопасности вовне. Именно в этой полной драматизма ситуации пророки обращаются к архаическому представлению о " Дне Яхве" как о дне победы Яхве над врагами, избавления от внешней угрозы и поэтому дне радости. Но оно больше не удовлетворяло, ибо не объясняло причины столь вопиющего несоответствия между обещанным Яхве и осуществившимся. Поскольку в случившемся мог быть повинен только один из партнеров двусторонних " заветов" между Яхве и " нами", а именно " мы", отступившие от " пути Яхве" и нарушившие заветы, то в интерпретации пророков " День Яхве" предстает днем божественного гнева и наказания виновных: " Ибо грядет день Яхве Саваофа на все гордое и высокомерное и на все превознесенное и оно будет уничтожено" (Ис. 2, 112 и др.); днем всеобщей катастрофы общечеловеческих и глобальных, даже космических масштабов: "...день скорби и гнева, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы" (Соф. 1, 15 и др.). Однако " День Яхве" не мыслился как тотальный конец всего существующего; как раз наоборот, яхвизм признавал этот день днем надежды и спасения для верного Яхве " остатка", днем возрождения или, точнее, рождения нового мира и нового человека (Иер. 31, 30-33 и др.). Пророки не уточняли время " Дня Яхве", но заявляли, что близость или отдаленность его во многом зависит от человека и его поведения. Более того, именно от человека - от упорствования его в отступничестве или от его покаяния - зависит, обернется ли этот день днем гибели и горя или днем возрождения и радости. Однако пророки нередко сомневались в способности человека исправляться:

" Может ли кушанин переменить кожу свою и леопард - пятна свои? Так и вы можете ли делать доброе, приученные делать злое? " (Иер. 13, 23) - и поэтому связывали свои надежды с приходом божественного помазанника - мессии.

Представления о нем в Ветхом завете неоднородны, ибо в одних текстах (Иер. 23, 5 и др.) он предстает могучим и могущественным воителем и правителем из " дома Давида", а в других (Зах. 9, 9 и др.) - " нищий Он и восседающий на ослице..." в знак своей незначительности [3]. Но показательно, что в яхвизме утверждается, вобрав в себя некоторые черты царя из дома Давида, именно образ смиренного и страждущего мессии, наиболее полно воплощенного в так называемых " Песнях раба Яхве" неизвестного пророка конца VI в. до х.э., условно называемого Второисаией. Наиболее характерные черты этого образа - его божественная избранность - " Вот раб Мой, которого Я поддерживаю, избранник Мой, которому благоволит душа Моя" (Ис. 42, 1 и др.), его униженность, смиренность и страдания - " Он истязуем был, и Он страдал и не открывал уст своих, как овца веден был Он на заклание..." (Ис. 53, 7 и др.), чем " Он взял на себя наши болезни и понес наши боли, и мы считали Его тем, кто был мучим, избит и истязуем Богом" (Ис. 53, 4). Но доказательно, что если с представлением о мессии как о могущественном царе-давидиде чаще всего связана партикуляристская ориентация на спасение им только " своей" общности, то образ смиренного и страждущего " раба Яхве" сопряжен с универсалистской ориентацией, ибо " Он (мессия) возвестит мир народам и владычество Его будет от моря до моря и от реки до концов земли" (Зах. 9, 10 и др.).

Дихотомия " партикуляризм-универсализм" не ограничивается сферой эсхатологически-мессианских ожиданий, а пронизывает весь яхвизм и иудаизм. Партикуляристская ориентация, вполне органичная для политеизма, размывается по мере утверждения монотеизма, что хорошо видно на примере трех ступеней в процессе монотеизации Яхве. На первой, отраженной в Десяти заповедях, признается наличие чужих богов у чужих народов, но для своего народа: " Я, Яхве, Бог твой... Да не будет у тебя других богов перед Мной" (Исх. 20, 2-3; Втор. 5, 6-7); на второй ступени наличие других, чужих богов замалчивается и провозглашается, что " Яхве наш Бог, один Яхве" (Втор. 6, 4), и лишь на последней ступени утверждается единственность Яхве: " Прежде Меня не было бога, и после Меня не будет... Я первый, и Я последний, и, кроме Меня, нет бога" (Ис. 43, 10; 44, 6 и др.).

Утверждение единственности своего бога с неизбежностью сопровождается усилением универсалистской ориентации, ибо, если нет бога и/или богов, кроме этого единственного, то он по необходимости должен быть творцом всех людей и всей вселенной. И действительно, таковым Яхве изображен в ветхозаветном описании творения, но универсалистская ориентация не ограничивается далекими начальными и конечными временами. Она властно вторгается в повседневную жизнь последователя Яхве, от которого требуется проявление действенной заботы, милосердия и т.д. к " чужаку", признание чужеземцев - моавитянки Руфи (кн. Руфь), персидского царя Кира II (Ис. 45, 1-3) и др. - благодетелями своего народа и т.д. Однако в яхвизме и иудаизме универсалистская ориентация не была единственной, ибо ей постоянно противостояла и противодействовала ориентация партикуляристская, настойчиво требовавшая по возможности более полного обособления " нас" от " них".

Одним из существенных критериев организации древним человеком мира богов была дихотомия " далекий бог - близкий бог", возникновение которой связано с различением бога-демиурга одноразового и единовременного действия в " начале времен", и поэтому " бога далекого", и бога-демиурга многократного, постоянного действования, и поэтому " бога близкого". В ветхозаветном Яхве в процессе его монотеизации слились воедино черты и функции не только " далекого" и " близкого" бога, но также архаических " личных" богов, так называемых богов-отцов, отличавшихся постоянной и тесной связанностью со " своим" индивидом или со " своей" человеческой общностью. Это дву- или триединство Яхве проявляется в том, что он предстает одновременно демиургом одноразового и единовременного действа, сотворившим мир и людей в шесть дней, и демиургом перманентного воздействия на этот мир и на этих людей. Объединение в образе Яхве черт " далекого", " близкого" и " личного" бога соответствовало запросам эпохи, когда ощущение приобщенности к мировым державам породило потребность в " далеком-близком" боге, а чувство собственной ничтожности индивида и социальных групп перед громадностью этих мировых держав усиливало потребность в боге " личном". Сочетание в одном божестве черт " далекого-близкого-личного" бога создавало яхвизму и иудаизму возможности для активной прозелитической деятельности, поскольку к такому богу могли обращаться " я", " мы" и " они", но сказывалось оно и в восприятии и осмыслении антиномии " божественное предначертание - свобода человеческой воли".

" Прежде нежели Я (Яхве) образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде чем ты вышел из утробы, Я посвятил тебя..." - сказано в пророчестве Иеремии (1, 5), а в кумранском " Благодарственном гимне" говорится: " И прежде чем Ты создал их (людей), Ты знал все их деяния во веки веков, [ибо без Тебя ничто] не делается, и ничто не назначается без Твоей воли". Эти и сотни подобных высказываний подтверждают признание яхвизмом и иудаизмом божественного промысла силой, определяющей и направляющей человеческую жизнь и деяния. Однако в силу " авторитарности" Яхве, являющегося богом " далеким-близким-личным", он не нуждается в агенте своих предначертаний, в судьбе. Яхве достаточно лишь намечать " пути", и поэтому ключевым термином яхвистского и иудаистского представления о божественном предначертании стало слово дерех (дорога, путешествие; начинание; поведение, обычай; положение, состояние, могущество; действие бога, требуемое богом поведение человека, образ действия человека).

В самом представлении " дорога, путь" заложена определенная двойственность, ибо, с одной стороны, дорога, кем-то проложенная, направляет стопы идущего, но, с другой стороны, самому путнику выбирать, ступить ли ему на этот путь или нет, идти по нему до конца или свернуть. Ветхий завет полон сетований на тех, которые " не знают пути мира и нет закона на их стезях, пути их искривлены и всяк идущий по нему не знает мира" (Ис. 59, 8), а " Устав" кумранитов упоминает " избравших путь, каждого сообразно его духу".

Именно в этом, в выборе следования по праведному " пути Яхве" или блуждания по неправедному " пути сердца своего", состоит свобода человеческой воли, которая есть важнейший показатель крепнущего антропоцентризма в яхвизме и иудаизме. Хотя антиномия " божественное предначертание - свобода человеческой воли" не была (и не могла быть) решена яхвизмом и иудаизмом, она обострила дилемму: ритуал или этика.

Речь, конечно, не о том, что ранее I тысячелетия до х.э. восточные религии были только ритуальными, а позже становились только этическими, ибо в религии в отношении " бог/боги-человек, человек-бог/боги" всегда и обязательно присутствуют оба начала - ритуальное и этическое. Речь идет о том, какое начало доминирует, а признание выбора " пути" человеком неизбежно ослабляет ритуальное начало и усиливает этическое. Восклицание пророка Амоса: " Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю [жертвоприношений] на торжественных собраниях ваших" (5, 21), призыв Исаии: " Научитесь делать добро, ищите правды, помогите угнетенному... Тогда придите, и рассудим, говорит Яхве" (1, 17-18) - и другие содержат не отрицание ритуального начала, но лишь требование гармоничного сочетания обрядности с соблюдением и выполнением моральных ценностей и норм при преобладании последних, которые признаются важнейшим, но не единственным условием следования по " пути Яхве".

Нарастающая этизация яхвизма и иудаизма воплотилась в создании системы ценностей и норм, в которой могут быть выделены три уровня: первый уровень - положительных и отрицательных свойств индивида, второй уровень - положительных и отрицательных отношений индивида и людских общностей и третий уровень - положительных и отрицательных отношений человека с Богом.

На первом уровне яхвистская и иудаистская система моральных ценностей и норм характеризуется преобладающей " посюсторонней" ориентацией, когда смерть признается безусловным злом, а жизнь, долголетие и здоровье - важными положительными ценностями. Необходимыми дополнениями к ним являются материальные блага - достаток, благополучие и т.д., но они ценности не безусловные, ибо " Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота" (Пр. 22, 1), а бедность отнюдь не безусловное зло, ибо " Лучше бедный, ходящий в своей смиренности, нежели [богатый] со лживыми устами, и притом глупый" (Пр. 19, 1). Высоко ценится трудолюбие, и осуждается лень, прославляются скромность, кротость и смирение, и порицаются высокомерие, гордыня и строптивость, но самый худший из недостатков - глупость, и поэтому: " Глупый сын - досада отцу своему и огорчение для матери своей" (Пр. 17, 25), а мудрость есть не только благо для человека, но и сила вне и надчеловеческая, приобщенная к сфере божественного, ибо " Она (мудрость) сохраняла первозданного Отца мира, который сотворен был один, и спасала Его от собственного Его падения. Она дала Ему силу владычествовать над всем" (Прем. 10, 1-2).

Однако даже при наличии всех этих и иных позитивных свойств жизнь ветхозаветного человека не считалась полной и совершенной, ибо хороший, праведный человек может состояться только в хорошем, праведном сообществе людей, принадлежность к которому обеспечивается милосердием, состраданием и справедливостью, которые приносят пользу не только тому, кому они оказываются, но главным образом тому, кто их оказывает: " Он всякий день милует и взаймы дает, и потомство его в благословении будет" (Пс. 36, 26).

Решающим и определяющим в системе моральных ценностей и норм яхвизм и иудаизм признавали третий уровень - отношение человека с Богом, в котором главное - послушание Яхве, признаваемое высшей добродетелью и залогом благополучия и процветания " мы" и " я". Требование послушания и славословие ему пронизывают весь Ветхий завет, но с особой силой они звучат в книге Иова: " И отвечал Иов Яхве и сказал: 'Теперь знаю: Ты можешь все, И невозможно противиться Тебе'" (42, 1-2) - и в гимне, завершающем " Устав" кумранитов: " Прежде чем двинуть рукой или ногой, я благословляю Его имя, в начале выхода и входа, садясь и вставая и ложась на мою постель, я воспеваю Его..."

Поэтому тем показательнее, что в Ветхом завете многие персонажи, в том числе образцовые для ветхозаветного человека, проявляют порой непослушание, которое, однако, изображается органическим и необходимым компонентом их поведения: смиренный Авраам сомневается в обещании Яхве дать ему сына, послушный Моисей спорит с Яхве и возражает ему, исполнительный Давид неоднократно нарушает предписания Яхве и т.д. Не правомерно ли предположить, что яхвизм и иудаизм признавали временное и частичное непослушание необходимой предпосылкой истинного послушания, путем к его осознанию и средством его проверки?

Рассмотренными явлениями - крепнущим осознанием своей созданности и роли Создателя, усиливающейся эсхатологией и мессианством, растущим напряжением между универсалистской и партикуляристской тенденциями, дихотомией " божественное предначертание - свобода человеческой воли", крепнущим антропоцентризмом, сложной взаимосвязанностью ритуальных и этических начал - не исчерпывается многогранность и даже противоречивость процессов в яхвизме и иудаизме I тысячелетия до х.э. Они включали все более ригористическую антиидольность, но также растущую ангелологию; разработку единой догмы яхвизма, но и зарождение в нем многочисленных течений; формирование ветхозаветного канона, но и образование обширной апокрифической литературы и т.д. Однако эти последние явления носили в основном локальный характер, были свойственны только данной религии, в отличие от рассмотренных выше, которые в той или иной форме имели место также в других восточных религиях, и содействовали преодолению яхвизмом и иудаизмом его локально-этнической замкнутости, его эволюции в сторону мировой религии.

Примечания

[1] В европейской науке утвердилось обозначение вероучения Заратуштры, образованное от греческой передачи имени пророка - Зороастр.

[2] Ученые предлагают и другие истолкования этого наименования. - Примеч. ред.

[3] Лошадь в древности не использовалась для хозяйственных нужд, являясь атрибутом воинов и аристократов. - Примеч. ред.

⇐ Предыдущая 50 51 52 53 54 555657 58 59 Следующая ⇒