Проблема преемственности или разрыва с прошлым.

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 15Следующая ⇒

Условия развития исторической науки. Первая мировая война закончилась для Германии поражением и Ноябрьской революцией, в огне которой родилась Веймарская республика. Были завоеваны важные буржуазно-демократические свободы и социальные права трудящихся. Однако основы экономического и политического господства монополистического капитала остались неприкосновенными. Сохранилось и крупное юнкерское землевладение.

Тяжелое поражение и условия Версальского мирного договора существенно ослабили международные позиции Германии. Уровень промышленного производства снизился по сравнению с 1913 г. почти на половину. Монополии стремились с помощью методов государственного регулирования возложить основные тяготы восстановления хозяйства и репарационных платежей на плечи трудящихся, страдавших от невиданной в истории Германии инфляции. Растущее обнищание масс в годы послевоенного революционного кризиса вело к усилению социальной напряженности в стране.

После поражения революционного рабочего движения в 1923 г. и стабилизации промышленно-финансового положения начался экономический подъем. Усиленный приток иностранных, прежде всего американских, капиталов в Германию способствовал рационализации производства и развитию передовой технологии. Ускорился процесс концентрации производства и капитала. Германские монополии сумели восстановить свои позиции на мировом рынке. К началу 1929 г. Германия вновь заняла второе место среди индустриальных держав мира после Соединенных Штатов Америки.

Но в конце этого же года разразился мировой экономический кризис, принявший в Германии особенно разрушительный характер. К осени 1932 г. промышленное производство снизилось почти вдвое и было отброшено к уровню 1918 г. Безработица достигла 7, 5 млн. человек или почти 45% лиц наемного труда. Началось массовое разорение и банкротство тысяч мелких предприятий ремесла и торговли. Озлобленные массы мелкой буржуазии, проникнутые реваншистскими, антисоциалистическими и антикапиталистическими настроениями, резко качнулись вправо, в сторону растущей, как на дрожжах, национал-социалистической партии, способной на самую виртуозную социальную демагогию.

Экономический кризис перерос в политический, слабая парламентарно-демо-кратическая система республики оказалась в параличе. Реакционные круги финансового капитала усмотрели выход из опасной ситуации в установлении нацистской диктатуры и подготовке новой войны. Расколотый между социал-демократами и коммунистами пролетариат Германии не смог оказать сопротивления. В январе 1933 г. рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер.

В стране воцарился жестокий террористический режим, развязавший в 1939 г. вторую мировую войну. Попытка германского нацизма еще раз повернуть вспять колесо истории и установить свое мировое господство принесла народам неисчислимые бедствия, стоила более 55 миллионов человеческих жизней.

Состояние исторической науки. Крах кайзеровской империи поверг немецких историков в состояние шока. Прежний мир был потерян: историки оказались перед выбором - либо принять и поддержать новорожденную республику, либо бороться против нее и добиваться восстановления монархии. Поэтому отношение к Веймарской республике стало основополагающим для разделения историографии на отдельные направления: консервативных ее противников, либеральных, леволиберальных и демократических сторонников.

Многие прежние концепции германской историографии оказались дискредитированными. Но радикального разрыва с прошлым не произошло. Наоборот, большинство историков стремилось сохранить преемственность традиций и возродить " национальное самосознание" как непременную предпосылку восстановления внешней мощи и внутренней стабильности германского государства. Общей чертой немецких историков стало отклонение тезиса о главной ответственности Германии за развязывание мировой войны, идеологическая борьба против Версальского договора, требование возвращения территорий бывшей Германской империи.

Внешне историография оставалась процветающей академической наукой. Если в 1920 г. в 23 германских университетах (после войны были созданы университеты в Гамбурге и Кёльне) работало 206 историков, среди них 90 ординарных профессоров, то в 1931 г. их число увеличилось до 238 профессоров и доцентов. На этот же год в высших учебных заведениях обучалось 104 тысячи студентов, из них 4, 9 тыс. изучали историю как основной предмет, а 3, 6 тыс. - как второй предмет. Влияние историков выходило далеко за пределы университетов, в стенах которых они готовили будущих учителей гимназий, воспринимавших и передающих их идеи немецкой молодежи.

В веймарской Германии не существовало общенационального центра исторических исследований, научные учреждения и университеты находились в ведении отдельных земель. Университеты сохранили традиционную автономию, все вопросы преподавания и научных исследований решали сами ординарные профессора, не заинтересованные, поэтому, в централизации исторической науки. К тому же, философские факультеты, куда входили исторические кафедры и семинары, стали оплотом антиреспубликанской оппозиции. Они отвергали попытки веймарской администрации увеличить число лояльных профессоров путем создания новых кафедр. Лишь с большим трудом властям удалось, например, создать в Берлинском университете в 1922 г. кафедру истории социализма, демократии и политических партий, руководителем которой стал близкий к социал-демократии Г. Майер.

Поддержавшие республику историки, кроме Берлина, имели достаточно прочные позиции также в университетах Гейдельберга, Лейпцига, Франкфурта и Киля. В большинстве других, куда в число прочих входили знаменитые университеты Бонна, Фрейбурга, Галле, Гёттингена, Йены, Кенигсберга, Мюнхена, Тюбингена, тон задавали консервативно-национа-листические противники Веймара, несмотря на то, что властям удалось отправить в начале 20-х годов на пенсию самых открытых и агрессивных врагов республики - пангерманских профессоров Д. Шефера, Г. Белова, Р. Фестера.

В методологическом отношении большинство историков оставалось на позициях идеалистического немецкого историзма с его культом индивидуального и абсолютизацией идиографического метода. Они по-прежнему с подозрением и недоверием относились к социологии и стремились воспрепятствовать ее утверждению в университетах. Тем не менее, в 1919 г. первые кафедры социологии появились в университетах Кёльна и Франкфурта, в 1923 г. кафедра социологии была организована и в Берлине.

Среди крупных историков старшего поколения лишь Отто Хинтце и Курт Брейзиг стремились использовать социологические теории и метод типологизации в историческом исследовании. Однако Хинтце после войны не создал крупных произведений, а обосновал необходимость сближения истории и социологии в целом ряде блестящих рецензий и статей, где разобрал взгляды М. Вебера, Э. Трёльча, М. Шелера, Ф. Оппенгеймера, О. Шпенглера. Что же касается Брейзига, в 1923 г. получившего в Берлинском университете, несмотря на сопротивление факультета, профессуру по " социологии и всеобщей исторической науке", то его многотомные работы по глобальной истории становления человечества были встречены академической историографией гробовым молчанием. Историки отвергали политическую левизну социологов и с негодованием воспринимали позитивистские и, тем более, материалистические черты их концепций. Созданный в 1919 г. Кёльнский институт социальных наук воспринимался ими как рассадник марксизма и материализма.

После войны увеличилось количество исторических и историко-политических журналов, ведущим среди которых оставался мюнхенский " Исторический журнал" (Historisсhe Zeitschrift), руководимый Ф. Мейнеке. Наряду с ним известное влияние завоевали новые издания - " Архив политики и истории" (Archiv fü r Politik und Geschichte), " Немецкий квартальник литературно-духовной истории" (Deutsche Vierteljahresschrift fü r Literatur - und Geistesgeschichte), библиографические " Годовые отчеты по немецкой истории" (Jahresberichte fü r Deutsche Geschichte), " Немецкая политика" (Deutsche Politik) и " Журнал политики" (Zeitschrift fü r Politik).

Старые и новообразованные исторические учреждения и комиссии осуществили в эти годы публикации важных источников. Специально для издания источников по новой истории Германии в 1928 г. была организована Имперская историческая комиссия, выпустившая до 1939 г. восемь томов документов по внешней политике Пруссии[1]. Активную работу по изданию источников вела Историческая комиссия Баварской Академии наук, под эгидой которой вышло 28 томов документов по немецкой истории XIX-XX вв[2]. Видный либеральный историк Г. Онкен издал источники по рейнской политике императора Наполеона III и документы по предыстории и созданию немецкого Таможенного Союза[3]. Обработав архив Ф. Лассаля, Г. Майер опубликовал шесть томов его неизвестных произведений и писем[4]. Много шума наделала обнаруженная и изданная Майером переписка Лассаля и Бисмарка, со всей определенностью показавшая, что между ними имелась договоренность о совместных действиях в деле объединения Германии.

Но самой значительной публикацией источников стали изданные министерством иностранных дел дипломатические документы " Большая политика европейских кабинетов, 1871-1914[5]. В удивительно короткое время, за шесть лет, в свет вышла огромная публикация из 40 томов (54 книги), включавших почти 16 тысяч документов. Важным психологическим преимуществом было и то, что германское правительство первым открыло столь большое количество документов из тайных дипломатических архивов. Выход первых томов был встречен яростными нападками правых группировок, опасавшихся ущерба престижу Германии. Но вскоре стало очевидно, что избранный издателями " Большой политики" принцип публикации документов не по хронологическому, а по тематическому плану не столько проясняет, сколько затушевывает агрессивную политику Германии. Многочисленные купюры и целенаправленные обширные комментарии вели к оправданию внешней германской политики и стремились доказать невиновность Германии в развязывании мировой войны.

Съезды Союза историков. Такую же политическую направленность показали все пять съездов Союза немецких историков, состоявшихся в период Веймарской республики. Они проходили под знаком двух главных проблем - ответственность за войну и вопрос об Австрии, потерявшей свои славянские и венгерские владения и ставшей чисто немецкой, которую теперь можно было возвратить в лоно единой Германии.

Съезды показали также, что историческая наука потеряла часть своего авторитета и обнаружила банкротство многих концепций, за что подвергалась критическим нападкам со стороны либерально-демократической прессы.

Еще одним неожиданным новым противником академической науки выступила многочисленная и шумная, популярная " историческая беллетристика". В книгах ее лидера Эмиля Людвига о Бисмарке, Вильгельме Втором, Наполеоне, в произведениях П. Виглера о Вильгельме I, В. Хегемана о Фридрихе II и Наполеоне, Г. Ойленберга о Гогенцоллернах, написанных живо и увлекательно, показывался истинный облик этих исторических деятелей, правда, с явным уклоном в сторону психологизма. Историческая беллетристика, выходившая массовыми тиражами, имела такой читательский успех, что в рецензии " Исторического журнала" с ужасом отмечался тот факт, что некий известный прусский генерал был застигнут, когда он с увлечением читал книгу Людвига. Негодование историков вызывали не столько действительно уязвимые с позиции научной критики стороны исторической беллетристики, сколько присущая этим книгам " совершенно определенная демократически-социалистическая тенденция" и " ненависть их авторов к бисмарковско-кайзеровской империи" [6].

В унаследованном от прошлого антидемократическом духе немецкой историографии проявилась теперь тенденция к более открытой, чем прежде, политизации. Уже на франкфуртском съезде 1924 г., подчеркивалось, что при сохранении научного характера Союза историков сейчас возникло особое " тесное родство со сферой политики". Реваншистскую окраску имело приветствие съездом создания в 1920 г. при Франкфуртском университете Научного института Эльзас-Лотарингии и надежда, что институт непременно вернется в " старый германский университет Страсбурга". После главного доклада лейпцигского историка Э. Бранденбурга " Причины мировой войны" съезд принял резолюцию, объявившую " чудовищной ложью" тезис о единоличной ответственности Германии в развязывании войны.

Для съезда 1926 г. был демонстративно избран Бреслау как " форпост германизма на Востоке", а все его основные доклады в той или форме подчеркивали исконно немецкий характер восточных провинций Пруссии.

Съезд 1927 г. в Граце обсуждал не менее острую проблему возвращения Австрии в единое германское государство. В его докладах упор был сделан на " историческую общность и единое будущее обеих стран".

Последние съезды веймарского периода в Галле (1930) и Гёттингене (1932) проходили в условиях экономического кризиса и политической нестабильности. Проникнутые националистическим духом, они изобиловали, прежде всего, антифранцузскими выступлениями. В Гёттингене группа молодых остфоршеров (ученые, изучающие Восточную Европу) выступила с открытой пропагандой немецкой колонизации на Востоке. Даже далекие от современности доклады по археологии доказывали, что уже с начала железного века восточные территории Пруссии были заселены германскими племенами.

Консервативная историография. Задающее тон в германской историографии консервативное направление не признавало республику как законную форму государства, объявляя эту систему " импортированной с Запада" и глубоко чуждой немецкой сущности. Считая демократию и парламентаризм величайшей социально-политической опасностью для современности, консерваторы неустанно пропагандировали возврат к авторитарным формам правления или даже к восстановлению монархического режима. Заметную роль в их исторических представлениях стала играть антикапиталистическая демагогия, выраженная в требованиях создания " народного сообщества" под эгидой сильной государственной власти, защищающей трудящихся и средние слои от своекорыстного эгоизма крупных капиталистов и банкиров еврейского, прежде всего, происхождения.

Особенно показательной в этом отношении была эволюция Вернера Зомбарта (1863-1941) в сторону социально-консервативных позиций. Он превратился в идеолога средних слоев, пропагандиста особого немецкого пути развития, противника индустриализма, требовавшего возродить социально-экономические ценности доиндустриального прошлого. Классическим произведением социально-консервативной историографии стала книга Зомбарта " Пролетарский социализм" [7], направленная против марксизма и либерализма.

В последнем своем крупном произведении " Немецкий социализм" Зомбарт стремился указать выход из " пустыни экономического века" [8]. Автор защищал идею автаркии, предлагал ликвидировать крупные предприятия и возродить мелкое ремесло и сельское хозяйство. Капитализм с его конкуренцией и стремлением к прибыли был изображен как порождение дьявола. По мысли Зомбарта, лучше всего было бы зачеркнуть последние полтора века и снова начать с эпохи просвещенного абсолютизма. Теперь он разочаровался в своей прежней апологии капитализма и, мучительно раздумывая о будущем, в 1933 г. писал: " Были ли напрасны мои жизнь и творчество, как мне иногда кажется, или же имели все-таки смысл, может определить только будущее" [9].

Изучая историю Германии нового времени, консерваторы противопоставляли кайзеровскую империю и Веймарскую республику. Основание империи они рассматривали как " ослепительный восход солнца, позолотивший полвека немецкой истории", Веймарская республика казалась " темной долиной, которую нужно покинуть как можно скорее" [10]. Консерваторы резко отвергали любую критику Бисмарка, рассматривая это как антинациональное кощунство.

Тюбингенский историк Адальберт Валь (1871-1957) в книге " Германская история от основания империи до начала мировой войны" проводил линию преемственности от освободительной войны 1813 г. до объединения Германии под эгидой Пруссии. Валь объявлял империю вершиной немецкой истории и критиковал преемников Бисмарка за ошибки, приведшие к изоляции Германии.

Другой тюбингенский профессор Иоганнес Галлер (1865-1947) в книгах " Эра Бюлова" (1922) и " Эпохи германской истории" (1923) показал приверженность прусско-юнкерской традиции. Он резко осуждал быструю индустриализацию Германии, приведшую к формированию сильного рабочего класса. Галлер обвинил канцлера Бюлова в форсированном строительстве военно-морского флота, что повлекло за собой обострение отношений с Англией. Считая идеалом государства военно-бюрократическую систему Пруссии, Галлер утверждал, что естественным направлением германской внешней экспансии должен был быть восток Европы, прежде всего - Польша, Прибалтика, запад России. Книги Галлера пользовались большой популярностью среди молодежи из-за их хорошего литературного стиля и вносили весомую лепту в поддержание националистических и реваншистских настроений.

Восходящим светилом консервативной историографии был представитель нового поколения, фрейбургский профессор Герхард Риттер (1888-1967), с достаточной лояльностью относившийся к республике. Исследуя англо-германские отношения на рубеже XIX-XX вв., Риттер верно отметил глубину их противоречий и убедительно показал, что распространенный среди историков тезис о возможности союза с Англией - это не более чем красивая легенда[11]. Но сам Риттер объяснял невозможность такого союза не объективным обострением межимпериалистических противоречий, а извечными геополитическими факторами и принципиальной противоположностью немецкого и британского мышления. Одновременно он выступил за более тесную связь Германии и Советской России, рассчитывая использовать ее для укрепления международных позиций немецкого империализма.

Подобную идею сближения Германии и России Риттер проводил в самом крупном своем произведении того времени - двухтомной биографии инициатора и руководителя прусских реформ начала XIX в. барона К. Штейна[12]. Книга была основана на богатейшем архивном материале и практически всей существующей литературе. Смысл ее состоял в подчеркивании оригинального характера реформаторской политики Штейна. Идеи Штейна базировались не на принципах Великой Французской революции, как доказывал ранее либерал Макс Леман, а коренились, по мнению Риттера, в либеральном мышлении старой Священной Римской империи, в учении Лютера и Канта и, частично, в английских конституционных порядках. Поэтому реформы Штейна вовсе не порывали радикально с традициями германского прошлого, они произросли исторически именно на немецкой национальной почве. Либерализм Штейна, как доказывал не без основания Риттер, был в основе консервативным, ибо путем реформ удалось сохранить и даже укрепить существовавшее прусское государство.

Другим важным аспектом книги была проблема создания единого немецкого государства. Риттер противопоставил реалиста Бисмарка моралисту Штейну и сделал вывод, что для успеха государственной политики необходимо отбросить мешающие моральные принципы, что удалось сделать только Бисмарку, в то время как Штейн остался в плену морализма. В итоге, Штейн под пером Риттера - это олицетворение страстного национального подъема, во время которого немецкая лютеранская сущность восстала против ее угнетения воплощенной в Наполеоне чуждой западноевропейской властью и сбросила ее. Германия XX века, попавшая в такое же положение, что и Пруссия сто лет назад, должна найти в себе силы и разорвать оковы Версальского диктата, таков актуальный вывод Риттера.

Либеральное направление. Либеральные историки принимали и поддерживали Веймарскую республику, считая ее неизбежностью и наилучшим в данных условиях заслоном против социальных потрясений. Ярче всего их умонастроение выразил Мейнеке: " Глядя в прошлое, я остаюсь в сердце монархистом, глядя в будущее, разумом я становлюсь республиканцем". Не отказываясь от борьбы за ревизию Версальского договора и возвращение утраченных территорий, прежде всего восточных, либералы выступали за более гибкую внешнюю политику и примирение с западными державами.

Идейным лидером и духовным наставником либерального направления после смерти Фридриха Наумана и Макса Вебера стал Фридрих Мейнеке (1862-1954).

В межвоенный период, кроме огромного количества небольших работ, Мейнеке опубликовал два фундаментальных произведения, развивающих его понимание истории как царства идей и духа. В 1924 г. появилась его наиболее значительная книга " Идея государственного разума в новой истории" [13]. Явный отпечаток на концепцию автора наложило крушение Германской империи. Мейнеке отказался от слепого преклонения перед государством силы. Теперь политическая власть и государство предстают в его глазах не создателями, а губителями ценностей культуры. Чтобы ограничить их пагубное воздействие, Мейнеке предлагает ориентироваться на несколько туманную категорию " государственного разума", которую следует отличать от абстрактной теории государства. Эта категория определяет государственные интересы не в смысле создания идеального государства, а в интересах государства, существующего в конкретном выражении. Политика силы, свойственная государству, не идентична государственному разуму, т.к. задачей подлинно великого государственного деятеля Мейнеке считает сохранение необходимого равновесия морали и силы. В Германской империи баланс был нарушен в пользу второй, что и привело к катастрофе 1918 г. Отметив реальный дуализм и даже имманентное противоречие силы и духа, Мейнеке подчеркнул, что в принципе возможна их гармония, а мостиком между ними как раз и должен явиться " государственный разум".

Центральной проблемой политической мысли со времени Ренессанса Мейнеке считает неразрешимое противоречие между учением о естественном праве и реальным ходом истории. Государство как выражение силы, как феномен с собственными жизненными интересами и волей оказывается несовместимым с идеей государства как средства для общего благосостояния, подчиненного этическим нормам и законам. Практически это означало, что государственный деятель должен придерживаться в теории общего нравственного закона и абсолютных ценностей. В реальности же происходит их постоянное нарушение. Оно неизбежно, ибо выступает трагической необходимостью, вытекает из темной демонической подосновы жизни. Поэтому и несостоятельно обвинение Германии в сознательном развязывании первой мировой войны - таков политический смысл рассуждений Мейнеке.

В книге " Возникновение историзма" Мейнеке нарисовал грандиозную картину генезиса историзма как одной из величайших духовных революций в жизни Европы[14]. Идеалистический немецкий историзм выступил в его концепции высшим выражением человеческого духа. Он тщательно проследил истоки историзма у крупнейших французских, английских и немецких просветителей. При этом Мейнеке искал почву историзма не в социальной природе и направленности Просвещения, а в духовной жизни людей. Стремясь показать постепенное преобразование просветительского мышления в историческое, Мейнеке обосновал тезис о диаметральной противоположности Просвещения и историзма, трактуя последний как преодоление просветительского прагматизма и рационализма.

К создателям раннего историзма Мейнеке относил Мёзера, Гердера и Гёте, укладывая их в русло антипросветительской реакции в идейной жизни Германии XVIII в. Неправомерно считая Гердера и Гёте неоплатониками, имея в виду иррациональный аспект философии Платона, Мейнеке настойчиво подчеркивал якобы присущий им иррационализм мышления. Подлинный их облик автор подверг столь радикальной препарации, что многокрасочная и противоречивая картина генезиса историзма в Германии приобрела совершенно иной характер, чем на самом деле. Тем не менее, концепция Мейнеке получила широкое распространение, она и сегодня поражает воображение читателя своим размахом.

В межвоенный период продолжалась интенсивная деятельность Германа Онкена (1869-1945), издавшего ряд значительных исторических источников. Особый интерес вызвала его публикация трехтомного собрания документов по рейнской политике Наполеона III, извлеченных из многих европейских архивов. Сборник ставил целью показать, что экспансионистская политика Наполеона, добивавшегося установления границы по Рейну, была непосредственной причиной франко-германской войны 1870-1871 гг. и исторической прелюдией к первой мировой войне из-за реваншистских устремлений Франции.

В 1933 г. после многолетней подготовки Онкен опубликовал два тома о дипломатической предыстории мировой войны, созданные на базе практически всех опубликованных к тому времени документов из немецких и британских архивов[15]. Автор стремился проследить взаимосвязи внутреннего развития и внешней политики не только Германии, но и всей Европы. Главным виновником войны Онкен считал русский национализм и панславизм. Но автор подверг основательной критике и немецких политиков, не сумевших, по его мнению, использовать все шансы для примирения с Великобританией. Книга Онкена вызвала нападки и справа, и слева. Для консерваторов она была чересчур пробританской, для леволибералов - оставалась слишком апологетичной.

Возражая критикам его оценок позиции Англии, Онкен в 1937 г. написал работу " Безопасность Индии" [16]. В ней он объяснил англо-русское соглашение как британскую уступку России, бывшей на протяжении всего XIX в. ее главным соперником в Азии. Онкен утверждал, что поворот Англии был вызван не немецкой политикой создания сильного военно-морского флота, а стремлением урегулировать отношения с самым опасным конкурентом, которым являлась Россия, рвавшаяся к Персидскому заливу. Подчеркивая необходимость сближения Англии и Германии, Онкен указывал, что теперь главной угрозой Британской империи являются не Россия или Германия, а итальянский империализм, наступающий в Африке, и усилившиеся стремления колониальных народов к независимости.

За примирение с Англией выступал и крупный либеральный историк Эрих Бранденбург (1868-1946). В книге " От Бисмарка к мировой войне" он осудил внешнюю политику Германии за ее близорукость и хаотичность[17]. Бранденбург верно отметил, что к войне привели противоречия ведущих держав, их борьба за сферы влияния и колонии. Но автор считал, что внешняя политика Германии была в целом направлена на поддержание мира, иначе она развязала бы войну при более благоприятных условиях во время русско-японской войны или в период кризиса 1909 г. Вынужденная начать войну, Германия добивалась не мировой гегемонии, а только равенства с другими великими державами. Их естественным правом Бранденбург объявил территориальный раздел мира, порожденный экономическими интересами.

Вторую важнейшую причину войны он видел в противоречии между устаревшими европейскими границами и национальным принципом. Поэтому Бранденбург указывал, что самой ужасной ошибкой Германии была поддержка ею Австро-Венгрии и Турции, которые стремились сохранить господство над другими народами. Правда, столь верная оценка сопровождалась объяснением позиции Германии не заинтересованностью в сохранении контроля над Багдадской железной дорогой, а ее верностью союзническим обязательствам.

Своеобразное место в либеральном направлении занимал Франц Шнабель (1887-1966). Из-за своих либерально-католических взглядов и антипатии к Пруссии он не смог получить профессуру ни в одном немецком университете и преподавал в Высшей технической школе Карлсруэ. Главным произведением Шнабеля был обобщающий труд по германской истории XIX в.[18] В отличие от известного сочинения Трейчке и других подобных историй, освещавших главным образом политико-дипломатические события, Шнабель уделил много внимания социально-экономическим процессам, развитию техники и особенно культурным и религиозным аспектам. Он подчеркивал, что идея объединения Германии под эгидой Пруссии не имела глубоких корней в прошлой немецкой истории, а была насильственным деянием Бисмарка.

Леволиберальные историки. Историки, стоявшие на леволиберальных позициях, были чужаками для академической университетской историографии. Они твердо выступали за сохранение и расширение парламентаризма, за мирное сотрудничество между государствами, против милитаризма, пруссачества и национализма. Левые либералы критиковали государственную структуру Германской империи и считали ее исторически обреченным анахронизмом, не подлежавшим восстановлению. В прошлом Германии они искали историческое обоснование Веймарской республики, поэтому обращали главное внимание на периоды либерально-демократического подъема и революционных битв.

Одним из первых историков, давших общую критическую картину Германской империи, что вызвало яростные нападки консервативного крыла, был профессор Кёльнского университета Иоганнес Цикурш (1876-1945). До войны он занимался проблемами социально-экономической истории Силезии и до 1927 г. работал в Бреслау.

Трудом жизни Цикурша стала трехтомная " Политическая история новой Германской империи" [19]. В центре внимания автора стояла проблема Пруссии, поскольку ее дух и порядки оказались перенесенными и на всю империю.

В методологическом отношении Цикурш стоял на почве идеалистического историзма, а главным содержанием истории считал индивидуальные явления. Отсюда проистекал его повышенный интерес к выдающимся личностям: " герой" Фридрих Великий, " политический гений" Бисмарк, " циничный" дипломат Бюлов, " волевой" Людендорф чередой проходят по немецкой истории. Характеристики Цикурша даны с настоящим литературным блеском и запоминаются надолго.

Но, отдавая дань великим личностям, Цикурш вовсе не считал, что они творят историю по своему усмотрению. Наоборот, они всегда выражают определенные политические идеалы, стратегические концепции, групповые интересы. Даже " демоническая гениальность" Бисмарка проявлялась для Цикурша не столько в личностном содержании его политики, сколько в его способности осуществить необходимую задачу национального объединения на основе уже отжившей свое традиции " прусско-протестантского военно-дворянского государства Гогенцоллернов".

В работе Цикурша не использован новый архивный материал, но на основе уже известного автор стремился к иному анализу различных факторов, пытаясь выделить типические моменты и раскрыть причинные взаимосвязи. В основу автор положил единую концепцию взаимоувязанности основания и крушения империи. По его мысли, история Германской империи показала, что политический гений может совершить чудо даже против духа времени, но время ставит все на свои места, превращая великие дела в великую трагедию.

В первом томе Цикурш основательно исследовал внутриполитические предпосылки и последствия основания империи, лишь изредка упоминая о внешнеполитических факторах. Конституционный конфликт начала 60-х годов в Пруссии он показал как классовую борьбу двух социальных сил - юнкерства и буржуазии. При этом Цикурш несколько преувеличивал степень возможности буржуазно-парламентарного пути создания национального государства еще в 1862 г., хотя сам же признавал, что у либерально-буржуазных партий не было массовой базы.

Второй и третий тома, посвященные периодам канцлерства Бисмарка и правления Вильгельма II, по научному уровню стоят ниже первого. Цикурш не показал связи внутренней и внешней политики империи, очень мало внимания уделил развитию экономики, духовным и культурным процессам. Изложение сосредоточено на политических факторах, во внешней политике - на механизме системы союзов, во внутренней - на деятельности рейхстага и партий, с одной стороны, правительства и бюрократии - с другой. Критика имперских порядков и антидемократизма давалась теперь не концентрированно, как в первом томе, а была рассеяна во множестве отдельных кратких замечаний. Несмотря на эти недостатки, труд Цикурша убедительно опровергал многие мифы, созданные историками о Бисмарке и империи, указывая на ее ахиллесову пяту - антидемократический авторитарный характер.

Крупнейшим произведением леволиберальной историографии стала написанная Файтом Валентином (1885-1947) история германской революции 1848-1849 гг.[20] Из-за противодействия академических кругов Валентин не смог получить место ни в одном университете и работал в Высшей торговой школе Берлина. Его фундаментальный труд был основан на огромном материале, почерпнутом из различных немецких архивов, а также архивов Вены и Москвы. По богатству источников и использованной литературы (свыше полутора тысяч названий) книга Валентина до сих пор не имеет себе равных.

Автор убедительно показал характер революции, направленной против отживших феодально-абсолютистских порядков и политической раздробленности страны. Главными вехами революции в его изложении выступают мартовские революции, апрельское республиканское восстание в Бадене, сентябрьское восстание во Франкфурте-на-Майне, борьба за имперскую конституцию в Саксонии, Бадене, Рейнской области. Из архивов Валентин почерпнул сведения о множестве неизвестных ранее народных волнений в городах и многочисленных локальных выступлениях крестьянства, что показало важность недооценивавшегося прежде аграрного вопроса в ходе революции. В книге проводилась новая и важная мысль о связи немецкого, польского и итальянского вопросов как выражения общих процессов формирования национальных государств.

Причину неудачи немецкой революции Валентин находил в социальной области - расколе средних слоев, отделении из эгоистических соображений буржуазного " денежно-титулованного патрициата" от народного движения и переходе его на сторону реакции из-за страха перед социальной революцией. Социальная сторона связана у Валентина с идейно-исторической. Одно из главных противоречий революционного движения заключалось, по его выводу, в противоречии демократии и либерализма. Первая выступила в 1848 г. уже с политической программой, либерализм же остался идейно-мировоззренческим течением без ясной политической цели.

Главной силой революции Валентин считал не народные низы, а демократическую мелкую буржуазию и выражавшую ее интересы демократическую левую Франкфуртского парламента во главе с Р. Блюмом и К. Фогтом. Что же касается самостоятельного рабочего движения и деятельности Маркса и Энгельса, то Валентин полагал, что они сыграли в революции весьма незначительную роль, гораздо меньшую, чем Стефан Борн и его " Рабочее братство".

С леволиберальным направлением связано и начало изучения политических партий в немецкой историографии. Зачинателем этого выступил сотрудник Имперского архива в Потсдаме, в 1930 г. перешедший из либеральной Демократической партии в СДПГ, Людвиг Бергштрессер (1883-1960), написавший первую историю политических партий в Германии, переизданную за десять лет шесть раз[21].

Бергштрессер несколько фаталистически рассматривал историю как осуществление неизбежной тенденции развития в направлении парламентарной демократии. Источник слабости Германской империи он находил поэтому в том, что ее конституция имела компромиссный характер, сохраняя прусскую абсолютистскую тенденцию, что вызывало напряженность в социально-политической сфере. Ноябрьская революция, по мнению Бергштрессера, была не радикальным разрывом с прошлым, а революционным ускорением развития в сторону парламентаризма, перескочившим через ряд ступеней.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒