Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


ВНЕШНИЕ ПРИЧИНЫ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИй.



Составляя часть системы более сложного порядка, ни один язык мира не развивается под стеклянным колпаком. Внешняя среда непрерывно на него воздействует и оставляет довольно ощутимые следы в самых различных его сферах.

Давно было подмечено, что при контактировании двух языков один из языков может усвоить некоторые артикуляционные осо­бенности другого языка, оказывающего на него влияние. Типич­ным примером может служить возникновение церебральных со­гласных в индийских языках, поскольку церебральные широко распространены в современных дравидских языках и не могут быть объяснены как результаты исторической эволюции соответ­ствующих нецеребральных согласных индоиранского или индоев­ропейского языка-основы, предполагают, что они возникли под влиянием субстратных дравидских языков.

В северных диалектах азербайджанского языка отмечено на­личие фарингализованных гласных къ, чъ, уъ, ыъ, а также смычногортанных кь, цI, чI, къ, mI, пI, возникших под влиянием ибе­рийско-кавказских языков.

Наличие абруптивов отмечено также в восточных анатолийских говорах турецкого языка.

В так называемых узбекских иранизированных говорах ис­чезло под влиянием иранских языков такое типичное для тюрк­ских языков явление, как гармония гласных.

Субстратное влияние иногда может распространяться на зна­чительные территории, захватывая несколько языков. Так, на­пример, для фонетической системы болгарского, румынского и албанского языков характерно наличие редуцированного гласного, который в болгарском языке обозначается через ъ, в румынском через ă и в албанском через ё.

Любопытно отметить, что тенденция к превращению а в u в первом слоге прослеживается одновременно в татарском, чуваш­ском и марийском языках. В марийском языке а первого слога превратилось в о, в чувашском в разных диалектах в о или у, а в татарском языке а первого слога превратилось в лабиализо­ванное а.

Каждый, кому приходилось слышать произношение так назы­ваемых финских шведов, не мог не заметить, что оно гораздо более похоже на произношение финнов, чем на произношение шведов< 221>, проживающих в Швеции. Не менее значительны различия в про­изношении финнов, проживающих на территории Финляндии, и ингерманландцев, проживающих в Ленинградской области и частично в Карельской АССР. Произношение последних ближе к русскому, поскольку длительное пребывание среди рус­ских не могло не сказаться на их произношении. Если сравнить произношение коми-зырян, проживающих в бассейне реки Вычегды, с произношением коми-пермяков, то нельзя не заметить, что произношение коми-пермяков почти не имеет специфического акцента и больше похоже на русское.

Рассматривая произношение мексиканского варианта испан­ского языка, Гонсалес Морено [108, 181] отмечает фразовую интонацию (напевность — especie de canto): «Когда слышишь, как индеец-майа говорит на своём родном языке, и сравниваешь с тем, как юкатанец говорит по-испански, поражаешься сходству фразовой интонации».

Влияние других языков может отразиться также и на характере ударения. Смена характера ударения в латышском языке, которое некогда было разноместным, но позднее передвинулось на первый слог, обязано, по всей видимости, влиянию языка угро-финского народа ливов. Ливы в древние времена занимали значительную часть территории современной Латвии. Многие диалектологи отме­чают, что в русских говорах так называемого Заонежья исконно русское разноместное ударение перемещается на первый слог. При объяснении этого явления нельзя не учитывать, что носители этих говоров по происхождению являются обрусевшими каре­лами.

Влияние внешней среды может вызывать заметные сдвиги и в грамматическом строе языков. В области падежной системы оно может появляться в изменении количества падежей, или соста­ва падежной системы, в особенностях значений падежей, моделях их построения, особенностях их исторического развития и т. д.

Якутский язык отличается от других современных тюркских языков многопадежностью. В то время как абсолютное большин­ство современных тюркских языков имеет обычно шесть паде­жей — именительный, родительный, дательный, винительный, местный и исходный, якутский язык имеет девять падежей — именительный, винительный, дательно-местный, частный, или партитив, отложительный, совместный, наречный, сравнительный и творительный. Многопадежность якутского языка можно было бы считать результатом развития этого языка по внутренним за­конам, если бы не было никаких других данных, свидетельству­ющих о наличии каких-то внешних причин, в результате дей­ствия которых якутская система падежей приняла особый вид, значительно уклоняющийся от общетюркского типа.

Дело в том, что некоторые специфические особенности якут­ской падежной системы имеют параллели в падежной системе< 222> эвенкийского и эвенского языков, принадлежащих в языках тун­гусо-маньчжурской группы.

В якутском языке нет специальной формы родительного паде­жа; нет этого падежа и в окружающих якутский язык эвенском и эвенкийском языках. Можно предполагать, что родительный падеж в якутском языке не успел развиться, так как в тюркских языках первоначально его не было. При этом влияние тунгусо-маньчжурских языков, по-видимому, оказало задерживающее влияние.

Дательный падеж в якутском языке одновременно имеет зна­чение местного. Ср. оскуола? а 'в школу' и 'в школе'. То же самое наблюдается в эвенкийском и эвенском языках. Ср. эвенк. Пуртас бутаду бисин 'твой нож находился в сумке', но Аннаду унталва эмэврэн 'принесла Анне унты'2. Партитив в якутском языке имеет суффикс -ta, например, чэй-дэ ис 'выпей чаю', ат-та аралын 'дайте коня (любого)'3.

Но что могло толкнуть якутский язык именно на такой путь развития? Опять-таки возможное влияние тунгусских языков. В эвенкийском языке существует так называемый винительный неопределенный падеж, который помимо артиклевой функции обла­дает также способностью употребляться в тех случаях, когда пред­мет, на который направлено действие, представляет собой часть целого, например, Муе унгкурэн 'Воды налила'; Букэл оллоё 'Дай рыбы'. Влияние тунгусо-маньчжурских языков могло на­править превращение древнетюркского аблатива в партитив.

Сохранение тв. п. на -nan также, по-видимому, обязано влия­нию тунгусо-маньчжурских языков, поскольку он имеется в эвен­кийском и эвенском языках, ср. эвенк. пуртат 'ножом' от пурта 'нож', эвен. herkar? i 'ножом' от herkar 'нож'.

Наличие в якутском языке совместного падежа типа о? олуун 'с ребенком', киhи-лиин 'с человеком' также легко объяснимо, поскольку совместный падеж имеется в эвенкийском и эвенском языках, ср. эвенк, бээ-нун 'с человеком', эвен. хер-кар-нюн 'с ножом'.

Существующий в якутском языке сравнительный падеж также находит аналогии в тунгусо-маньчжурских языках. Отложительный падеж в эвенкийском и эвенском, характеризую­щийся суффиксом -дук, может употребляться в роли якутского сравнительного падежа, ср. эвенк. Би гиркидукис сагдытмар бисим 'Я старше твоего товарища'.< 223>

В результате иноязычного влияния может изменяться также семантика падежей. Любопытный материал в этом отношении дают некоторые нижне-вычегодские говоры. Употребление роди­тельного партитивного в этих говорах встречается значительно реже, чем в русском литературном языке, например, В лесу ни­какие грибы нет, ср. соответственно коми-зырян. Вцрын некутшцм тшак абу.

В языках, расположенных на смежных соприкасающихся тер­риториях, наблюдается иногда одинаковая направленность в из­менении форм падежей. Так, например, уже в древнеболгарском языке принадлежность предмета могла выражаться в родительном и дательном падежах. Затем дательный падеж, особенно датель­ный приглагольный, всё чаще и чаще стал выражаться аналити­ческой конструкцией с предлогом на. Поскольку дательный падеж мог вообще заменять родительный, то конструкция с предлогом на позднее совершенно вытеснила родительный падеж, ср. совр. болг. цел и задачи на историческата грамматика 'цель и задачи исторической грамматики'.

В современном румынском языке формы дательного и роди­тельного падежей также совпадают, ср. domn 'господин', domn 'господина' или 'господину', casa 'дом', case 'дома' или 'дому'. Исторически форма domn восходит к латинской форме дательного падежа ед. ч. domino, а форма case — к латинской форме дат. пад. ед. ч. casae.

Совпадение форм родительного и дательного падежей наблю­дается также и в албанском языке, например, mali 'горы' и 'горе' shoku 'товарища' и 'товарищу'4.

Под влиянием синтетической формы местного падежа в коми-зырянском языке в некоторых нижне-вычегодских говорах, близко прилегающих к территории Коми АССР, образовались любопыт­ные беспредложные конструкции типа Ухте живет 'живет в Ухте'.

Иноязычное влияние, по всей видимости, может замедлить или приостановить идущий процесс распада падежной системы. Во многих современных индоевропейских языках древняя си­стема синтетических падежей исчезла. Отношения между словами стали выражаться аналитическим путем при помощи предлогов. Подверглась разрушению система древних падежей, унаследован­ных от индоевропейского праязыка и в армянском языке. Однако здесь она не разрушилась полностью, и армянский язык не стал аналитическим. Аналогичное явление наблюдалось также в исто­рии осетинского языка и некоторых языков Индии, в которых, несмотря на разрушение старых падежных окончаний, образова­лась новая система синтетических падежей. Можно сказать, что< 224> полному разрушению старой падежной системы в армянском и осетинском языках препятствовали окружающие их горские языки Кавказа с их довольно развитыми падежными системами.

Что касается некоторых арийских языков Индии, то там могло сказаться влияние дравидских языков, в которых не наблюдалось разрушения падежной системы.

В истории языков отмечены случаи возникновения в результате иноязычного влияния такого явления, как определенный артикль. Так, например, в чувашском языке притяжательный суффикс 3 л. ед. ч. -е иногда приобретает значение артикля; ср. чув. кимě 'лодка', но кимми 'лодка (определенная)'. Другим тюркским языкам это явление не свойственно. В данном случае можно предполагать влияние марийского языка, в котором притяжатель­ный суффикс 3 л. ед. ч. также может иметь артиклевые функции, ср., например, jer 'озеро' (неопределенное)', но jer-ze 'озеро (определенное)'.

Наиболее устойчивой по отношению к иноязычным влияниям оказывается система местоимений. Однако система так называемых притяжательных суффиксов, функционально соответствующих притяжательным местоимением, может видоизменяться под влия­нием других языков. Так, например, в эстонском языке в резуль­тате влияния индоевропейских языков система притяжательных суффиксов исчезла, и, наоборот, в новогреческом диалекте «понтика» под влиянием турецкого языка она возникла.

Во всех тюркских языках притяжательные суффиксы распо­лагаются после суффикса множественного числа, ср. тат. Идел яр-лар-ы 'берега Волги', тур. Тьrkiye ş eher-ler-i 'города Турции'. Однако в чувашском языке существует иной порядок расположе­ния притяжательных суффиксов. Притяжательные суффиксы в этом языке предшествуют суффиксу множественного числа, на­пример, капитал сě ршыв-ě -сен-че 'в странах капитала'. В данном случае сказалось влияние марийского языка, в котором наблю­дается тот же порядок расположения притяжательных суффиксов, например, Республикын ончыл етг-же-шамыч 'передовые люди республики'.

Широко известны случаи заимствования из других языков словообразовательных суффиксов прилагательных. В литературе отмечены случаи заимствования суффиксов. Так, например, ма­рийский язык заимствовал из чувашского языка суффикс сравни­тельной степени -рак (чув. -pax), ср. мар. сай 'хороший', сай-рак 'лучше', неле 'тяжелый', нелырак 'тяжелее', ср. чув. ă шă 'теп­лый', ă шă рах 'теплее', тат. матур 'красивый', матуррак 'кра­сивее'5.

Заимствование узбекского суффикса сравнительной степени -roq наблюдается в северных таджикских говорах. Исследователь< 225> этих говоров В. С. Расторгуева, однако отмечает, что этот узбек­ский суффикс употребляется преимущественно в сочетании с тад­жикским суффиксом сравнительной же степени -tar, ср. teztarroq, tezroqtar 'быстрее'6.

Система числительных в различных языках также подвержена иноязычному влиянию, хотя числительные обычно принято счи­тать одним из наиболее устойчивых элементов лексики. Известно например, что названия числительных «семь», «сто» и «тысяча» в финно-угорских языках представляют заимствования из индо­европейских языков. Название числительного «сто» в ненецком языке 'юр' представляет, по всей видимости, заимствование из какого-то древнетюркского языка, ср. чув. ś qr 'сто'.

Числительное sută 'сто' в румынском языке представляет заимствование из славянских языков. Сербохорватское и болгар­ское название тысячи (сербо-хорв. хиляда, болг. хиляда) представ­ляет заимствование из греческого языка.

Числительные 80 и 90 в латинском языке звучали как octoginta и nonaginta (букв. 'восемь десятков' и 'девять десятков'). Во французском языке они образуются по совершенно другой модели. Числительное 80 образовано по схеме 4 x 20 quatre vingt, а 90 — по схеме 4 х 20 + 10 quatre vingt dix. Вероятнее всего эти модели возникли под влиянием кельтских языков, ср. совр. ирл. ceithre fichid 'восемьдесят' (букв. 'четыре двадцатки'), deich is ceithre fichid 'девяносто' (букв. 'десять и четыре двад­цатки'), брет. pevar ugent 'восемьдесят' (букв. 'четыре двад­цатки'), dek ha pevar ugent 'девяносто' (букв. 'десять и четыре двадцатки').

Румынские числительные от 11 до 19 содержат характерный элемент spre 'на' из латинского super 'над', например, unsprezece 'одиннадцать', doisprezece 'двенадцать', treisprezece 'три­надцать', patrusprezece 'четырнадцать' и т. д. Вышеуказанные числительные образованы по славянской модели, ср. русск. одиннадцать, т. е. 'один на десять', и т. д.

В настоящее время в коми-зырянском и особенно в коми-пер­мяцком языках наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных. Усиливается частотность употребления числительных, заимствованных из русского языка.

Глагольная система языка также подвержена различным ино­язычным влияниям. Иноязычное влияние, например, способно преобразовать систему личных глагольных окончаний. Так, в язы­ке тюрко-язычной народности саларов, проживающих на террито­рии Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам: здесь не­сомненно сказалось влияние китайского языка, в котором глагол также лишен этих характеристик; ранее в саларском языке эти< 226> формы были. В фольклоре все еще сохраняются рудименты аф­фиксальных форм лица и числа7. Аналогичное влияние оказал китайский язык и на маньчжурский. В маньчжурском спряжение по лицам и числам также отсутствует. Отсутствие этого явления в других тунгусо-маньчжурских языках заставляет предполагать, что это явление вторичное, возникшее под влиянием китайского языка.

Образование системы глагольных времен также может во мно­гом зависеть от внешних влияний8.

В результате взаимодействия марийского языка с пермскими языками в марийском языке образовалась система прошедших времен, типологически тождественная системе времен в пермских языках. Особенности этой системы состоят в следующем: 1) она включает четыре прошедших времени: первое прошедшее, второе прошедшее, или перфект, плюсквамперфект и прошедшее длитель­ное, 2) перфект не имеет вспомогательного глагола «быть» и по­мимо чисто перфектного значения может иметь модальное значение неочевидности действия, 3) в прошедшем длительном вспомога­тельный глагол фактически превращен в частицу, возникшую на основе обобщенной формы 3 л. ед. ч. первого прошедшего времени вспомогательного глагола «быть», ср. ком-зыр. босъта вцлi 'я брал', босьтан, вцлi 'ты брал', босьтц вцлi 'он брал' и т. д., мар. налам ыле 'я брал', налат ыле 'ты брал', налеш ыле 'он брал'.

Формы настоящего определенного и прошедшего определенного 1 изъявительного наклонения с вспомогательным глаголом xoraftan 'лежать, спать', имеющие распространение в ряде крайних северных таджикских говоров, являются кальками соответствую­щих узбекских форм, включающих в свой состав глагол ётмок 'лежать', ср. чустек. nafiљta-xotaљ < naviљta xorafta ast 'он пи­шет (сейчас в данный момент)'; узб. ˇ ? иб-ётиб-ман 'читаю (сейчас, в данный момент)'. Формы настоящего определенного времени 1 и прошедшего определенного времени 1 изъявительного наклоне­ния с вспомогательными глаголом istodan, наиболее употреби­тельные в говорах таджикоязычных селений Узбекистана и север­ных районов Таджикской ССР, поражают абсолютным сходством своей конструкции с соответствующими узбекскими формами, включающими в свой состав вспомогательный глагол турмо? 'стоять'.

Французские конструкции типа il me I'а dit 'он мне это ска­зал', где местоименные показатели прямого и косвенного объек< 227> тов, как бы инфигированные между личным местоимением (пре­фиксом) il и глаголом, очень напоминают древнеирландские кон­струкции типа го-m-gab 'он взял меня'9.

Наличие двух типов спряжения глаголов в системе прошедшего времени в осетинском языке, зависящих от того, является ли дан­ный глагол переходным или непереходным, возникло под влия­нием кавказского языкового субстрата, поскольку в адыгских языках также существуют два спряжения — одно для переходных, другое для непереходных глаголов10.

Влияние другого языка может отражаться и в значениях глагольных времен. Так, например, второе прошедшее в чуваш­ском языке, помимо значений перфекта и прошедшего неочевид­ного, имеет также значение прошедшего длительного, например, Поезд зав-завах малалла шунă, вагон вě сě мсě р зилленнě кă мă л пă траннă (А. Тальвир) 'Поезд неудержимо стремился (букв. полз) вперед, вагоны беспрерывно качало, вызывало тошноту'. В род­ственных тюркских языках второе прошедшее не обладает этими свойствами. Источник этого значения следует искать в марийском языке, поскольку здесь второе прошедшее, помимо значения пер­фекта и прошедшего неочевидного, также может употребляться для выражения длительного действия, например, Кок ий наре ханын шучко вынемыште, зинданыште иленам, эн неле пашам ыштенам (К. Васин). 'Года два я жил у хана в страшной яме, в тюрьме, самую тяжелую работу выполнял'.

Любопытные следы иноязычного влияния могут быть обнару­жены в области выражения таких языковых категорий, как вид и наклонение. Под влиянием русского языка в современном уд­муртском языке явно наметилась тенденция к образованию видо­вых пар глаголов. Для образования глаголов несовершенного вида используется суффикс (истор. многократный суффикс -al).

В болгарском языке под влиянием турецкого языка возникло пересказывательное наклонение. Болгарский перфект, который в древ­ние времена обозначал результат действия, завершившегося в про­шлом, после проникновения значительных масс турок на терри­торию Болгарии приобрел в условиях двуязычия способность выражать действие, очевидцем которого говорящий фактически не был, т. е. передаваемое со слов других.

Иноязычное влияние может сказываться даже в значениях глагольных суффиксов. Так, например, в коми-зырянском языке довольно широкое распространение имеет глагольный суффикс -ышт, выражающий маломерность действия или его недостаточную интенсивность, например, Лида лэптыштi с ванавескасц 'Лида< 228> приподняла занавеску'; сiuц вештыштic улцссц. 'Он подвинул стол' и т. д. Катализатором, облегчавшим распространение суф­фикса -ышт в коми-зырянском языке, явились довольно распро­страненные в русском языке глаголы маломерного действия с при­ставкой по-, например, погулять, поесть, попробовать, пощу­пать и т. д. В удмуртском языке, где влияние русского языка было менее интенсивным, суффикс -ышт не получил сколько-нибудь значительного развития.

В финно-угорских языках древнейшей поры глаголы вообще не имели никаких превербов. Эти превербы в некоторых финно-угорских языках возникли под влиянием окружающих их индо­европейских языков, ср. в венг. artani 'вредить', но megartani 'повредить', irni 'писать', но beirni 'выписывать'.

Подобного рода превербы существуют также в эстонском язы­ке. Функционально близкими к превербам являются в марийском языке некоторые вспомогательные глаголы, ср., например, нелаш 'глотать', но нелын колташ 'проглотить' (букв. 'глотая, пустить'), кочккаш 'есть', но кочкын пытараш 'съесть' (букв. 'едя кон­чить') и т. д. Почти все модели сложных глаголов в марийском языке заимствованы из чувашского языка, где имеются их совер­шенно точные типологические соответствия.

Сложные глаголы имеются также в современном бенгальском языке, например, khā iyā phelilā m 'я съел', pakī ur-iyā gela 'птица улетела' и т. д.

Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных глаголов в бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских языках. Так, в тамильском языке обна­руживаются те же глаголы-модификаторы с той же функцией11.

Заимствуются из одного языка в другой даже частицы. В не­которых нижне-вычегодских говорах русской частице -то, на­пример, кто-то, что-то, чего-то, как-то и т. д. соответствует частица -ко, например, кто-ко, чево-ко, как-ко и т. д. Источником этой необычной частицы является коми-зырянская частица , употребляемая в аналогичных случаях, ср. kod-kх 'кто-то', myj-kх, 'что-то', kyZ? -kх 'как-то' и т. д.

В этих же говорах распространена частица -но, примерно со­ответствующая русской частице же, например, штой-но 'что же', ктой-но 'кто же' и т. д. Эта частица также заимствована из коми-зырянского языка, ср. коми-зыр. myj-nх 'что же', а kyZ? -nх 'а как же'.

Очень подвержен различным внешним влияниям синтаксис. Синтаксис древних финно-угорских языков был очень похож на синтаксис тюркских. В нем выдерживался типичный для агглюти­нативных языков порядок слов — «определение + определяемое», < 229> глагол обычно занимал конечное положение в предложении, очень слабо были развиты придаточные предложения, их функции вы­полняли причастные конструкции и абсолютные деепричастные обороты, слабо были развиты подчинительные союзы и т. д. Это предположение подтверждается наличием некоторых реликтовых явлений прежнего состояния в таких языках, как финский, коми-зырянский, удмуртский, мордовский, марийский. Синтаксис тюрк­ского типа имеют финно-угорские языки, в меньшей степени под­вергнувшиеся влиянию индоевропейских языков, например, об­ско-угорские. Напротив, в результате влияния различных индо­европейских языков синтаксис таких финно-угорских языков, как венгерский, финский, эстонский, саамский, мордовский и коми-зырянский приобрел типологические черты синтаксиса индоевропейских языков. Свободным стал порядок слов, появи­лись придаточные предложения европейского типа, вводимые союзами и относительными местоимениями.

Синтаксис маратхи, по сравнению с синтаксисом других индо-арийских языков (имеются в виду крупнейшие литературные языки, так как только их синтаксис до некоторой степени изучен), отличается значительно менее индоевропейским характером. Так, в маратхи сравнительно мало употребляются классические индо­европейские сложноподчиненные предложения с относительными словами: преобладают предложения с присоединительной связью и особые обороты с неличными формами глагола, эквивалентные зависимым предложениям (использование причастий для связи предложений, одно из которых оформляется как именной член другого, характерно, в частности для дравидских языков)12.

В языках Кавказа широко распространена эргативная кон­струкция предложения. Трудно предположить, чтобы она во всех языках, которым она свойственна, возникла совершенно самостоя­тельно. По-видимому, имело место частичное ее распространение за счет влияния языков субстратов и т. д.

В лингвистической литературе отмечены случаи заимствования средств связи предложений — подчинительных и сочинительных союзов. Так, например, мордовские языки употребляют значи­тельное число союзов, заимствованных из русского языка. В иран­ских, тюркских и индийских языках встречаются союзы, заимство­ванные из арабского языка и т. д.

Самой восприимчивой сферой для всякого рода иноязычных влияний является лексика. Случаи заимствования слов или каль­кирования отмечены в самых различных языках. Словарный состав каждого языка отражает все изменения, совершающиеся в жизни данного народа, особенности его быта, хозяйственного уклада, исторической жизни, социального расслоения и т. д.< 230>

Исследование словарного состава языка может дать богатый материал для историка и этнографа. Так, например, наличие в языке того или иного народа названий растений, рыб или жи­вотных, имеющих определенный географический ареал распростра­нения, позволяет определить первоначальную территорию рас­селения этого народа. Отсутствие во всех диалектах татарского языка собственного слова для наименования гриба свидетельству­ет о южном происхождении казанских татар. Наличие в мордов­ских языках литовских слов свидетельствует о том, что граница расселения литовцев в древности была более продвинута к востоку. Отсутствие собственных оленеводческих терминов в языке коми подтверждает сделанное учеными предположение, что оленевод­ство коми заимствовали у ненцев.

Но иноязычные слова не только заимствуются непосредственно или калькируются. Влияние чужого языка может способствовать расширению диапазона значений исконных слов. Так, в резуль­тате длительного языкового контакта карельский язык приобрел ряд особенностей, чуждых другим близкородственным языкам. Например, карельский глагол aљtua, соответствующий финскому astua 'идти' имеет по сравнению с финским глаголом более широ­кий объем значений. В его употреблении прямо отражается поли­семантизм русского глагола идти, например manč ikka maijon ke aљtuw 'земляника с молоком идет', љluakotti ă stuw 'мокрый снег идет', и т. д.13.

Финское слово selvд, имеющее буквальное значение 'ясный' или 'ясно', может употребляться в значении русского 'гото­во'. Такое значение явно возникло под влиянием скандинав­ских языков, поскольку в шведском и норвежском языках слово klar имеет то же значение наряду с обычными для него значениями 'ясный' или 'ясно'.

Проникновение иноязычного слова может существенно изме­нить семантику исконного слова, находящегося с ним в одном си­нонимическом ряду. Так, например, проникновение в язык калининских карел русского слова griba 'гриб, грибы' изменило семантику не только заимствованного русского слова griba, но и значение исконного слова љieni 'гриб'. Љienia когда-то в карель­ском языке означало грибы вообще, ср. финск. sienia 'грибы'. Слово griba приобрело значение 'гриб, заготовленный для сушки на зиму', а слово љieni стало означать 'гриб, предназначенный для соления'14.

В условиях контактирования языков (см. также подробнее раздел «Языковые контакты») могут распространяться моде< 231> ли и формулы образования идиоматических выражений, например, в персидском, турецком, армянском и грузинском языках сущест­вует одинаковая формула ответа на вопрос о состоянии у человека каких-нибудь дел, здоровья и т. д.

Если спрашивающий задает вопрос типа русского Как дела? или немецкого Wie geht's?, то человек может ответить формульным выражением Хорош есмь, если у него дела идут действительно хорошо, ср. перс. хив-дm, арм. lav em, тур. eyi-im, груз. |'argad var и т. д.

В странах центральной Европы существуют одинаковые фор­мулы выражения благодарности, образованные по модели немец­кого danke schцn, ср. венг. kцszцnцm szйpen, чешск. dekuji pekne, серб.-хорв. хвала лепо и т. д.

Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употреб­ления слов внешними факторами, как в различных языковых стилях. На долю стилистики речи выпадает задача разобраться в тончайших различиях семантического характера между разными жанрами и общественно обусловленными видами устной и письмен­ной речи.

Эволюция стилей тесно связана со сменой культурно-бытовых форм общения, с историей общества. Каждый стиль всегда пред­полагает обращение к определенной социальной среде, отражает принятую в данной среде нормативность и эстетику речи, широко употребляется в литературных произведениях как средство со­циальной характеристики персонажей. История стилей художе­ственной литературы находится в самой тесной связи с историей соответствующего литературного языка и с его разнообразными, историческими изменяющимися стилистическими вариациями.

Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования литературных языков (см. гл. «Литературный язык»), не может абстрагироваться от культурно-исторического контекста. Только привлечение фактов истории может дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху и почему возник данный литературный язык, какие социальные силы, обществен­ные взгляды, школы и направления стимулировали, или наобо­рот, задерживали его поступательное развитие, каким образом они на него влияли, какие писатели оказывали на него свое воздействие.

Расширение общественных функций языка и темпы его разви­тия целиком и полностью определяются различными внешними причинами. Особенно подверженными различным внешнеязыковым влияниям оказываются расположенные на смежных территориях диалекты. На границах между отдельными диалектными зонами возникают области смешанных диалектов. Так, например, между северным и южным наречием русского языка располагается об­ласть средне-русских говоров. Эти говоры содержат отдельные особенности, сближающие их то с северным, то с южным наречием. Подобная же зона переходных говоров существует на территории, < 232> находящейся между областями распространения верхового и ни­зового диалекта чувашского языка. Подобные явления имеются собственно в каждом языке.

Образование в языке диалектов зависит во многом от причин внешнего порядка, как то: миграции населения, изоляции отдель­ных его групп, дробления или укрупнения государства, усвоения данного языка иноязычным населением и т. п.

Справедливо отмечается, что данные современных говоров не­редко служат важным материалом для историка: как группирова­лось население в прошлом, где оно обитало, каковы были колони­зационные движения, каковы были связи у разных частей данного народа между собою и с соседними народами в разные исторические эпохи — все это в той или иной степени отражается в говорах. Тер­риториальное распределение диалектных различий представляет собой как бы отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание современного диалектного многообразия языка, территориального распределения диалектных различий невозможно без учета исторических фактов. Поэтому историче­ская диалектология и история языка должна широко пользоваться диахроническими данными.

Специфические особенности различных языков и диалектов часто бывает невозможно уяснить без привлечения исторических данных. Так, например, каждый, кто занимался литературным крымско-татарским языком, не мог не заметить в этом языке одной любопытной особенности: грамматическая структура этого языка имеет ярко выраженные черты так называемого кыпчакского типа, тогда как словарный состав обнаруживает много общих черт со словарным составом тюркских языков южного или огузского типа, азербайджанским, гагаузским и анатолийско-турецким. Эти особенности несомненно отражают сложную историю заселения Крымского полуострова различными тюркскими пле­менами. С начала второго тысячелетия н. э. почти вся территория Крыма, начиная с Притаврии и до горной гряды на юге, заселялась кыпчакскими племенами, как об этом свидетельствует старая топо­нимика Крыма; прибрежная же полоса от Байдар до Кафы (Фео­досия) имела смешанное население (византийцы, генуэзцы, армя­не и др.), от которого также сохранились топонимические назва­ния, но старых тюркских топонимов среди них нет. В XV—XVI вв. здесь начали появляться и затем надолго обосновались выходцы из Турции — больше всего из Анатолии. Еще позднее в степную часть Крыма пришли ногайцы. Эти этно-лингвистические факторы определили строение диалектной карты Крыма и в значительной мере формирование крымско-татарского литературного языка в последующее время15.< 233>

Карельские диалекты Калининской области обнаруживают значительное сходство с карельскими диалектами северной части Карельской АССР, хотя носители тех и других говоров в настоя­щее время отделены друг от друга значительным расстоянием. Это объясняется тем, что после окончания русско-шведской войны и заключения Столбовского мира (1617 г.) одна часть карельского народа с территории Приладожья и Карельского перешейка в те­чение первой половины XVII в. переселилась в глубь России на земли современной Новгородской и Калининской (а также частич­но Ярославской и Тамбовской) областей, а другая часть пошла в направлении к северу и северо-востоку — на территорию цен­тральных и северных районов Карельской АССР16.

Было бы, однако, совершенно неправильно делать вывод о том, будто первостепенная роль в изменении языка под воздействием внешних факторов принадлежит таким факторам, как влияние других языков, миграции, переселения, особенности исторической жизни народа, говорящего на данном языке и т. п.

Самым мощным внешним фактором, вызывающим языковые изменения, является прогресс человеческого общества, выражаю­щийся в развитии его духовной и материальной культуры, в раз­витии производительных сил, науки, техники и т. п., влекущем за собой усложнение форм человеческой жизни и, соответственно, языка.


Поделиться:



Популярное:

  1. II. Возврат причины и следствия на их законные места
  2. IV. Причины и экономические последствия Великих географических открытий
  3. V. Развитие капитализма в Германии XVIII в. - причины экономической отсталости
  4. АЛИМЕНТАРНО-ЗАВИСИМЫЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ, ПРИЧИНЫ, ПРОФИЛАКТИКА
  5. БИЛЕТ 25. Переводческие трансформации. Добавления. Опущения. Причины и мера переводческих трансформаций.
  6. Биомеханика — наука, которая изучает механическое движение в животных организмах, его причины и проявления.
  7. В гл. 5 описывается маркетинговая среда, в которой действуют фирмы, и указываются внешние факторы, влияющие на их маркетинговые решения.
  8. В чем причины столь затяжной Кавказской войны?
  9. В.Н. Татищев. Теоретико-методологические основы исторических взглядов. Движущие силы истории. Причины возникновения государств и формы государственного устройства. Периодизация всемирной истории.
  10. ВЗАИМОСВЯЗЬ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ ЯЗЫКОВЫХ ЗНАЧЕНИЙ
  11. Виды брака при нарезании резьбы и его причины
  12. Внешние геополитические концентры и сектора


Последнее изменение этой страницы: 2016-03-22; Просмотров: 1380; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.058 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь